Когда Мавруша вернулась в станицу из Ножай-Юрта, совсем похолодало. Вскоре выпал снег и наступила зима. На заработанные Маврушей деньги, семье удалось купить несколько мешков пшеничной и кукурузной муки и голод им, был теперь не так страшен, как это было минувшей зимой. Ведь теперь им было из чего испечь хлеба, а если в доме есть хлеб – это, уже не голод. Только лишь бы снова кто-нибудь не пришел и не отобрал последнее, но к счастью никто не пришел.
И как долго голодная зима не лютовала, но всё же, она кончилась. Сугробы под лучами весеннего солнца начали таять с каждым дням всё активнее и вскоре, снег остался лишь кое-где под тенью заборов, да с северной стороны домов. Но в лесу приход весны ощущался сильнее, чем в станице.
В лесу пахло весенней свежестью. Природа, просыпаясь от зимней спячки, источала едва уловимый аромат новой жизни. Но этот, едва ощутимый аромат, перебивал запах прелой листвы. Этот запах, как бы напоминал природе о том, что жизнь коротка и, нужно успеть распуститься листвою и цветами, чтобы выносить плоды в срок и затем умереть, освободив место под солнцем для жизни своему потомству. И природа, уловив это назидание, не мешкала. Из-под прелой листвы на проталинах, опасаясь весенних заморозков, начала робко прорастать трава. Тянущиеся к солнцу подснежники и пролески заблагоухали своим ароматом. С каждым днём снега в лесу становилось всё меньше и меньше, и вскоре, он совсем растаял. И вот, на полянках коврами и ковриками из зелёной щетины, появились спасительные почти для всех казачьих семей побеги черемши.
Весна вступала в свои права с каждым днём всё решительней. Заморозков по утрам уже не было, а на деревьях появились молоденькие листочки. Не успев ещё раскрыться полностью, они, радуя глаз своей девственной свежестью, красовались на солнце. Прилетели скворцы, а ещё через какое-то время – и ласточки. Многие фруктовые деревья уже успели отцвести, но лишь самое хитрое из всех садовых деревьев айва, ещё не цвела. Но если она зацветёт, то это значило, что, уже никаких заморозков не будет, и пришло время сеять редиску в грядках, огурца, тыкву, кукурузу и помидоры. Весной каждые день дорог. Пока всё посаженное взойдёт, да примется, много времени пройдёт. И не посади во время ту или иную культуру, то она либо засохнет, не вынеся летней жары, либо её плоды не успеют созреть до наступления осенних холодов. Надо спешить и поэтому, каждый член семьи, старался трудиться с полной отдачей.
В делах и заботах прошла весна, лето, осень, а за осенью снова наступила зима. Прошел год, а за ним, незаметно, прошло ещё несколько лет. Мавруша подрастала и ей, уже шел семнадцатый год.
По соседству с их двором жила многодетная семья Данилушкиных и их, также как и семью Мавруши, участь быть расказаченными, не прошла мимо.
Кроме Павла в семье Данилушкиных было ещё шесть братьев и сестра. Самой старшей в семье Павла была его сестра Елена, которую в семье называли Елей. Вторым был Иван, за ним по рожденью – Андрей, далее сам Павел, за Павлом Владимир, за Владимиром Василий, Николай и Михаил. Разница в возрасте между очередным рождённым ребёнком в семье Данилушкиных была примерно от года до трёх лет. Еля родилась в 1892 году, а последним рожденным ребёнком их семьи был Михаил 1912 года рождения. Их отец носил имя Пётр, а по отчеству был Петровичем. И был он почти ровесником отца Климентия – Евграфия Дормидонтьевича. Поэтому, ему также как и Евграфию, довелось принять участие в турецкой войне 1877– 1878 годов и ему в то время, шел 23-й год. А отцу Петра – Ивлию Даниловичу Данилушкину – пришлось сражаться ещё и с горцами во время Кавказской войны в период с 1840 по 1864 годы.
В один из тех летних дней, когда Мавруша работала в огороде. Через плетень она увидела Павла. Павел, также как и она, пропалывал грядки. Дворы их подворий со стороны огородов граничили между собой.
По возрасту, Павел был почти на пять лет старше Мавруши, и в 1924 году ему исполнилось 22 года. И как это случается со многими из людей – их взгляды встретились и они полюбили друг друга. «Ну, надо же, совсем ещё недавно, она была соплячкой, а теперь, почти взрослой девушкой и красавицей стала…» - размышлял Павел. Но и Мавруша уже давно заглядывалась на Павла, потому что он был высоким, симпатичным парнем под два метра ростом, а Мавруше нравились высокие мужчины.
- Мавруша, ты чем сегодня вечером занимаешься? Может, сходим погулять вечерком? На станичной площади сегодня танцы будут. Колька Акимкин на гармошке играть будет. Ну, так как?.. Сходим? – предложил Павел прогуляться Мавруше вместе с ним.
- Конечно же, сходим, если мама отпустит. Но я ей скажу, что с подружками пойду погулять – иначе не пустит.
Вскоре их дружба переросла в любовь, и позже, они поженились. Но, до того как им поженились, прошло ещё два года: пожениться раньше они, никак не могли, так как Павла вскоре забрали в армию сроком на один год и свадьба по этой причине состоялась лишь в 1926 году.
До 1925 года почётная обязанность служить в Рабоче-крестьянской Красной Армии выпадала не каждому, а лишь трудовому народу. Но, в подписанном 18 сентября 1925 года постановлении правительства говорилось, что, воинскую повинность обязаны теперь нести все граждане РСФСР по достижению возраста от 21 – 40 лет, в том числе и дети из семей казаков. Службу должны были нести теперь даже и те, чьи отцы были в прошлом “ярыми врагами” советской власти. Новобранцев, детей казаков, призывали служить сроком на один год для того чтобы они могли обучиться обращению с оружием, а в случай войны – нести тыловую службу в хоз. взводах.
Павлу выпала “честь” служить при хоз. взводе в одном из отделов НКВД. Он, как и его товарищи, служившие вместе с ним, выполнял всю самую грязную работу. Павел подметал двор и убирал мусор, вынося его из кабинетов НКВД. Но иногда ему вместе с его товарищами приходилось даже выносить из подвалов труппы расстрелянных либо замученных до смерти НКВДешкиками во время пыток людей, которых они сочли врагами советской власти и, погрузив трупы в кузов грузовика, увозить в морг. А также приходилось нёсти патрульно-постовую службу на улицах города Грозного.
Вернувшись через год, он женился на Мавруше. И по сравнению с пышной и весёлой свадьбой Маврушиных родителей, их свадьба была скромной. Молодые расписались в сельсовете и вернулись домой. Приглашенный на свадьбу священник из Гудермеса, тайно их обвенчал прямо у них на дому, опасаясь расправы большевиков. Никакого второго или третьего дня гуляний не было, и уже к вечеру первого дня гости тихо разошлись по домам. И, у всех немногочисленных гостей, наверное, сложилось впечатление, словно они гуляли не на свадьбе, а справляли поминки на похоронах. Гостей было мало, а свадебный столь молодоженов, был не только скромен, но даже скуден, как впрочем – и подаренные гостями молодоженам подарки.
Советская власть начала активно развиваться, внедряя свои порой необдуманные новшества не только в промышленности, но и сельском хозяйстве. План НЕП давно и с треском провалился, не оправдав надежд большевиков. Теперь же, впадая из крайности в крайность, они решили…. и их решением, принятым на XV съезда ВКП (б) было: сделать основной упор в направлении индустриализации страны. Что в прочем и было, сделано начиная с 1926 – 1928 годов. Это были годы накопления “опыта”, а уже к 1929 году начали образоваться коллективные хозяйства (колхозы). Сельское хозяйство, они, сочли нужным для индустриализации страны потому, что рабочие заводов и фабрик должны что-то есть. Но всё же основной упор был сделан не на укрепление частой предпринимательской деятельности, как это было прежде, до революции, а на развитие массового коллективного хозяйства и ликвидации класса кулачества, а также и середняков.
«Что же они наделали? Ведь этого нельзя было делать. Ведь Россия испокон веку жила земледелием, а тут… на тебе. Хотят из неё большую фабрику сделать, что ли? Но это ведь всё равно, что зарезать курицу несущую золотые яйца!..» - рассуждал Данила и их семье, снова пришлось пережить объединение и обобщение собственного частного хозяйства в общее – коллективное.
Тех, кто отказывался от коллективизации, выселяли, сочтя врагами советской власти. И теперь, все жители станицы были вынуждены сдать своих коров, тягловых быков и лошадей в общее стадо, а хозяек коров обязали ходить на колхозный двор и доить их.
Коровы, увидев ещё издали своих хозяек, начинали жалобно мычать. Наверное, им было непонятно, почему и главнее – за что их обрекли на такое существование, лишив заботы любимой хозяйки и хозяина. Но это, были уже не их коровы, и всё сдоенное молоко сдавалось государству. Хозяйки, едва сдерживая слёзы, доили своих любимиц; сливали сдоенное молоко в общий чан и уходили домой. Но кроме всего этого, ещё и продналог успешно продолжал душить крестьянство. И, если ты живёшь в селе, значит, обязан сдать государству все те продукты, которые внесены в список декларации продналога. А в список входил весьма немалый перечень продуктов сельского хозяйства. Это были такие продукты, как овечья шерсть, куриные яйца, сливочное и топлёное масло и многое, многое другое – всего не перечислишь. И, как правило, у хозяина подворья не спрашивали: есть ли у него овцы или куры с коровой. «Где хочешь, там и возьми, а продналог государству сдай! – говорили представители власти. – Не то… несдобровать тебе и не сносить головы…».
После свадьбы, молодожены, решив не стеснять семьи родителей, ушли на съемную квартиру. Комнату, в одном из небольших домов, они снимали за небольшую плату, и дом тот находился в паре кварталов от домов их родителей. Живя поблизости, они частенько приходили не только погостить, но и помочь родителям управиться по хозяйству.
- Доброго здоровья! Ну как вы тут поживаете? – спросил Павел, придя вместе с Маврушей в очередной раз в гости.
- В тесноте, да не в обиде живём, - ответил Данила. – Плохо, что второй дом у нас отобрали, а то не пришлось бы вам ходить по квартирам. Я вот что думаю: нам бы в доме порядок навести. Черепицу поправить, стены новыми обоями оклеить. Полы, двери и окна покрасить. Мы ведь с бабкой не вечно будем жить, а когда помрём, переберётесь в наш дом. Сделаем ремонт, тогда вам и людей на похороны не стыдно будет пригласить. Но где взять денег?
- А что? Я слыхала, что можно заём взять, - ответила Мавруша. А там может быть денег к осени и насобираем.
- А что?.. И то верно, - согласились все члены семьи с предложением Мавруши. Но как оказалось, что кредит, что заем – всё одинаково: взял деньги на время, а отдаёшь навсегда, да ещё и с громадными процентами.
Денежную сумму, обговорённую в условиях контракта, в срок им не удалось вернуть, и проценты начали расти. Через месяц-другой, сумма выросла в два раза, а спустя ещё какое-то время и вовсе превратились в огромную непосильную для их семьи к оплате сумму. Пришли кредиторы в сопровождении судоисполнителей, описали имущество на нужную, причитающуюся сумму. Погрузили изъятые вещи на телегу и, ушли со двора.
После визита кредиторов прошло ещё какое-то время. Глядя на то, что новая власть творит в его любимой станице, Данила нервничал и в один из тех дней 1929 года умер от сердечного приступа, после чего его похоронили на станичном кладбище. Его жена Арина, тяжело перенесла разлуку с мужем. Она стала часто жаловаться на боль в сердце, а примерно года через полтора, тоже умерла.
Всё было готово к похоронам Арины. Гроб с телом покойной стоял в доме. Приехали все родственники Натальи и Климентия из других станиц, чтобы проститься с покойной. Люди собравшиеся проводить Арину Серебрякову в последний путь были рады и чтице, заунывно и монотонно читавшей заупокойные молитвы, перелистывая страницы потрепанного от времени псалтыря.
- Баба, на биби 1 , - говорила Ксения. – Бабы спит, да? Подойдя к гробу, девчушка протягивала руку к лицу умершей бабушки кусочек хлеба, который она держала в своей руке. Ксения была дочерью Андрея, родного брата Павла, следовательно, приходилась Павлу и Мавруше племянницей.
- Доченька иди ко мне на ручки. Баба спит. Она не хочет кушать хлебушек. Кушай сама, - сказала мать Ксении Арина Данилушкина, взяла дочь на руки и отошла в сторону от гроба.
Похороны Арины, впрочем, как и Данилы, были скромными, а поминальный стол – скудным. На одного казака и казачку в станице стало меньше, но жизнь, тем не мене, продолжалась, принося свои радости и печали.
«Кнут обухом не перешибёшь. Надо как-то смириться со всем этим новым порядком и продолжать жить…» - размышляли станичники, живущие не только в станице Старощедринской, Наурской, Щелковской, Червлённой, но и во многих других станицах Терской области. И теперь, когда не стало Данилы и его жены Арины, Павел решил поселиться вместе с Маврушей в их доме – в другой половине дома с ними жила мать Мавруши Наталья, Евдоким и Мифодий.
Шло время, в семье Павла и Мавруши поочерёдно рождались дети, но прожив совсем немного, дети по причине некоторых обстоятельств умирали. Из всех рожденных двенадцати детей остались лишь двое – Жора (1931 г.р.) и Тася (1947 г.р.).
Служба в органах НКВД Павлу очень не понравилась и даже опротивела. Ему на всю его оставшуюся жизнь хватило всего одного года и он, сумел даже возненавидеть всю “родную доблестную” советскую милицию. Поэтому, наставляя своего единственного сына Жору, он говорил: «Жорик, никогда и ни за что не ходи по своей воле на службу в милицию. А когда вырастишь и женишься, и если у тебя родится сын, то и ему мой наказ передай. Но если же пойдёшь, то будешь проклят не только мною, но и людьми. Те, кто там служит, убийцы и жадные хапуги, которые так и норовят обобрать людей. Туда кто идёт? Да те, кто в детстве кузнечикам лапки отрывал и птичкам глазки выкалывал или тот, кого мальчишки били, а он отпор и сдачи не мог дать – мстительные трусы и садисты. Но и у нас в семье не без урода. Вон, Микша, брат мой младший, вроде в детстве не трусом был и не садистом, но, несмотря на мой запрет, подался служить в НКВД. Офицером стал. Служит. Справедливости, видите ли, пошел искать. Пока честно служит, но думается мне – с кем поведётся от того и наберётся…».
Дети в семье Павла и Мавруши рождались поочерёдно с разницей примерно в год или два – начиная с 1927 по 1947 годы. Но прожив порой месяц или два, а может чуть больше – два или три года – дети либо умирали от болезни, голода либо погибали по причине некоторых обстоятельств. А обстоятельства были следующими: большинство детей умерли от болезней. Одного ребёнка, девочку, укусила змея ещё в младенчестве, когда Мавруша работала на винограднике, а колыбельку с лежащей в ней дочерью она подвесила в тени под деревом – так же как это делали и многие другие женщины.
Ни детского сада, ни яслей в станицы не было и детей не с кем было оставить, а о декретных отпусках тогда никто и не знал, что бывают такие отпуска. Родила женщина, порой даже где-нибудь на работе в поле, прошло два-три дня и будь добра снова на работу выйти, а не то, чего доброго скажут, что ты враг советской власти.
Ещё один ребёнок, мальчик, находясь под “присмотром” няни в яслях, пытаясь вылезть, зацепился ногой за решетчатую перегородку люльки, повис вниз головой и умер от кровоизлияния в голову. Ясли, к тому времени, уже появились: их всё-таки организовал председатель колхоза, разместив в одном из домов раскулаченных казаков, после того, как змея укусила Маврушиного младенца и мамаши-казачки начали возмущаться, устроив бабий бунт.
В 1937 году Жоре было шесть лет, а Жориному брату Пёте, исполнился почти год, но и он также умер от болезни на руках Жоры. Ведь родителям было некогда нянчить детей, так как они были с утра до вечера на работе.
Денег работники колхозов почти не получали, не считая конечно же трактористов да пожалуй – работников правления колхозов. Поэтому, кроме трудодней, родители детей ничего больше домой не могли принести и почти все семьи казаков жили впроголодь. Да и самим трудодням, которые выдавали в конце года не особо-то и порадуешься. «Ну, надо же… семь, да восемь – это ж, почти пуд ячменя!..» - бурчала себе под нос бабка Парамониха (Мария Парамонова), проходя по улице, неся на плече оклунок с заработанными ею трудоднями за год.
У Пети развился рахит. Он долго плакал, мучаясь от боли в животе и вскоре умер. И от Пети осталось лишь изображение на фотографии (фотография расположена в начале главы), да маленький холмик на станичном кладбище. На фотографии, Петя, сидит на руках своего отца, а рядом, стоит Мавруша, измождённая тяжелой работой в колхозе и по дому и такая же голодная, как и вся её семья.
Павел был хорошим и знающим своё дело бондарем. Прабабушка Павла Петровича Данилушкина Хавронья Афанасьевна была для всей станице известной швеёй повитухой, так как имела хорошее образование. Семья Хавроньи когда-то давно, примерно в 1840-е годы, приехала из глубинки средней полосы России. Отец Хавроньи был офицером, и он вместе с семьёй прибыл по приказу к новому месту прохождения военной службы на Кавказ.
Неспокойно было в то время на Кавказе – продолжалась, начатая когда-то давно, изнурительно-долгая война с горцами. Кавказская оборонительная Линия усиливалась и пополнялась новыми переселенцами из России.
Став взрослой, Хавронья Афанасьевна вышла замуж за Петра Ивлиевича Данилушкина и у них родились дети. Один из них, Пётр Петрович, был отцом Павла и за его сына Павла, Мавруша вышла замуж. И с тех давних пор детей семьи Данилушкиных, по причине смешанного брака дочери офицера с местным казаком, все последующие годы называли мужичками.
Мужиками или кацапами казаки называли без исключения всех россиян средней полосы России и не особо жаловали их в своих станицах. Это прозвище прилипло и к семье Павла Данилушкина, так как он был сыном Хавроньи.
Давать прозвища – было, пожалуй, одной из особенностей всех казаков. В Запорожье или на Кубани, например, каких только прозвищ перешедших в фамилии не встретишь. Там и Хайло с Живаго, и Легкодым с Вырвикишка, Бульба, и прочие. У терских казаков во многих станицах кроме “москвичей”, и “мужичков”, живущих в станице Старощедринской, были ещё и такие как “хивинцы”, “турчата”, “шавараки”, “яичко” (Яицковы – от названия реки Яик – Урал) и многие другие.
Ох, уж это прозвища…и на прозвище “мужички”, обижался не только Павел, но и его сын Жора. И оба, будучи детьми, что отец Жоры Павел, что и сам Жора, порой, даже дрались со своими сверстниками. Поэтому, в дальнейшем, никто из станичников не осмеливался их так называть, говоря это им прямо в глаза. Разве, что прозвище “мужички” могли случайно произнести тогда, когда тех спрашивали: «А где живут Стрельцовы?». «Это хивинцы что ли?.. Да вон там за тем домом, напротив двора “мужичков”» - отвечали те, показав пальцем на нужный дом.
Но, кроме личных прозвищ еще давали прозвища и всей станице.
Например, жителей станицы Новощедринской, называли “хохлами”, из-за того, что они приехали в терские земли примерно в годы укрепления оборонительной Линии из Харьковской губернии, а там, всех (и не только запорожских) казаков называли “хохлами”. Жителей станицы Старощедринской называли “батяками”. Казаков из станицы Петропавловской почему-то называли “бугаятниками”, а казаков из станицы Калиновский – “баграми”. Казаков станицы Червлённая, называли “червлёнчиками” или “бошечниками. Но кроме прозвища “батяки”, казакам станицы Старощедринской прилипло прозвище “шыдрики-выдрики” из-за того, что часто и густо они страдали от подтоплений во время летнего разлива Терека. При наводнениях и разливах, по улицам они плавали на лодках или ходили по пояс в воде, спасая своё добро – словно плавают в реке речные выдры. Почему “бугаятниками” называли казаков станицы Петропавловский – для многих осталось загадкой, но видимо, были на то причины. Но возможно, так их называли из-за крепкого телосложения и высокого роста, коими качествами они в большинстве своём и обладали. Казаки из станицы Червлённой, получили прозвища “бошечники” потому, что кто-то из них когда-то давно в походе не привале, сказал: «Эх, сейчас бы чапурку чихиря… да таранью бошечку посмоктать…».
Калиновские же казаки получили такое обидное, и даже позорное прозвище “багры”, наверное, потому что однажды, кто-то из казаков станицы Калиновской, возвращаясь, домой из Кизляра, решил переночевать у своих знакомых в станице Старощедринской, и своровал багор. Проснувшись утром, хозяин накормил гостей и сказал: «Ну, что кум? Счастливого тебе пути. Заезжай, ежели что...». «Кум, а можно я сена с собой коню в дорогу возьму» - спросил калиновский казак. «Конечно же, можно. Возьми багор и надёргай себе сена, сколь нужно…» - ответил радушный хозяин. Но, когда они отъехали от двора, то хозяин заметил, что багор, которым кум выдирал сено из скирды, пропал. Калиновский казак, умышленно прихватил и увёз его с собой, не спросив на то, разрешения хозяина. Вот с того самого дня, скорей всего, и пошло то прозвище данное всем калиновским казакам, из-за поступка лишь одного нерадивого и вороватого казака. Но есть и другая версия данного прозвища. Якобы, влюбился однажды калиновский казак в казачку, а ответной любви нет. И казачка, не зная как от его ухаживания отвязаться, сказала: «Если достанешь мне луну с неба – выйду за тебя замуж». Дождался казак полнолуния, взял длинный багор и полез на крышу дома. Долго прыгал, стоя на гребне крыши, пытаясь зацепить багром луну. Прыгал он, прыгал, пока не свалился с крыши. Ну а казачка со своими подружками, спрятавшись за плетнём, в это время за его глупыми проделками наблюдала, едва сдерживаясь от смеха. Видимо с тех пор ко всем калиновским казакам и прилипло прозвище “багры”.
Коровы, коня или тягловых быков у семьи Павла и Мавруши теперь не могло и быть, а все, что было у их родителей – большевики давным-давно забрали в колхоз. Жили они, можно сказать, бедно, но – не хуже всех остальных жителей станицы. Они похоронили Данилу и его жену Арину, но мать Мавруши и родители Павла были пока ещё живы.
События жизни в станицы под влиянием новой власти бурно начали развиваться. В станицах, как и в деревнях, усиленно продолжали образовываться колхозы как впрочем, и повсюду в стране. Казаки, кому удалось каким-то чудом избежать кровавой мясорубки Красного террора, расказачивания и раскулачивания, теперь были вынуждены приспосабливаться к невзгодам и трудностям, продолжая жить, не смотря на то, что власти к ним по-прежнему относились с недоверием.
Мавруша работала в основном в поле или на плантациях виноградника, а когда не было работы в поле, то – прачкой в яслях.
Павел был одним из лучших бондарей станицы и работал на винзаводе бондарем. Никто не мог, изготовит бочку, ведро или ушат лучше, чем он. «У него золотые руки» - за глаза меж собой, говорили станичники. И поэтому, многие старались сделать заказ на то или иное изделие у него.
У многих казаков отобрали в те годы лихолетий не только дома, жизни, но старались отобрать и растоптать их искреннюю веру в Бога. Многие храмы и церкви разрушили, а те, что остались неразрешенными, так в них новая власть устроила склады, для хранения семян гороха, кукурузы и прочей сельхозпродукции. Но, не смотря ни на что, верующие люди украдкой от блюстителей порядка советской власти собирались в частных жилых домах поочерёдно – то у одного, то у другого верующего человека. Но, и там им не давали покоя коммунисты. Были даже случаи, когда духовных лидеров, отправляли в тюрьму, под предлогом антисоветской агитации и пропаганды, а всем собравшимся делали строгое замечание и предупреждения о том, что и с ними будет то же самое, что и с их лидером, если они будут продолжать собираться и дальше. И всех, под страхом расправы над ними, разгоняли по домам.
Однажды, когда Мавруша работала на плантации колхозного виноградника, к ней подошла её знакомая и спросила:
- Мавруша, ты пойдёшь сегодня на сходку? Нынче все решили собраться на краю станицы в доме у Шаповаловых. Ну, так как?.. Пойдёшь?
Разговаривали они, тихо, опасалась, что их разговор могут подслушать другие работники.
- Конечно же, Полина, я пойду. А не получится так, как в прошлое воскресенье получилось?
- Не знаю. Может и получится. На всё воля божья, но батюшка из Гудермеса, говорили, приедет. Правда, он прибудет, как и в прошлый раз, в мирской одежде, но рясу с собой возьмёт. Так что… думаю, служба пройдёт по всем правилам, как и положено. И не беда, что не в храме божьем служба будет проходить, а в доме одного из верующих. Главное – мы будем молиться и просить у Господа Бога, что бы он простил грехи нам и тем, кто творит зло над нами; помиловал Россию и, сжалившись над ней.
- Верно, говоришь – обязательно придём. Мы всей семьёй на службу придём, - сказала Мавруша и продолжила подвязку виноградных лоз к шпалерам, с нетерпением дожидаясь вечера.
Но, как оказалось, опасения верующих оказались напрасными. Служба прошла успешно – без визита коммунистов – и, помолившись, все прихожане церковного собрания разошлись по своим домам. Люди, по-прежнему искренне верили в Бога и надеялись на лучшую жизнь, но лучшая жизнь всё не приходила и не приходила, словно Бог не слышал их молитвы.
***
1. Биби – хлеб на языке девочки-ребёнка.