Вспоминаю до сих пор
Богом наш забытый двор,
Где нам с братом было в это лето
На двоих пятнадцать лет.
Мотороллер наш сосед
Звал заморским именем "Ломбретто".
От носков до штиблет
Он был так странно одет,
Мы робели сперва, но как стемнело едва,
На "Ломбретте" писали слова...
Если же быть честным, то в то время, когда со мною произошёл случай, о котором я и хочу сейчас поведать своим читателям, -- в то время никакого брата у меня еще не было. Брат был ещё, как сейчас говорят, в проекте. Сам же брат появится только лет через шесть.
И второй вопрос. С какой стати я вдруг захотел рассказать об этой давней истории? А вот с какой. Зашел я сегодня к своему знакомому Вите. А в последние годы Витя своим поведением стал сильно похож на персонажа романа Николая Гоголя "Мёртвые души" Плюшкина. Тащит в свою квартиру всякую вещь, которая, по его мнению представляет какую-то ценность. Для этого он даже регулярно совершает рейды по городским мусорницам.
Бывшие его коллеги-инженеры по-началу пробовали пристыдить его. Но потом махнули рукой. Витя -- человек совершенно стойких взглядов. Ни чьих советов слушать не любит. "Уж если я чего решил, то выпью ж обязательно!".
Вещи, которые он находит, он либо чинит. Так как инженерное мастерство своё он не растерял. А что починить невозможно -- разберёт, разложит по коробкам. А совсем не нужное уже выбросит. В квартире у него так тесно от собранных вещей, что пройти невозможно. Можно только аккуратно протискиваться. И не дай бог, что свалится!
Сегодня пришла мне в голову мысль сказать Вите, что может быть на самом деле его основной жизненной задачей и страстью всегда было вот такое собирательство. На что он и не обидился и не удивился, а задумчиво ответил: "Возможно".
Стал он вспоминать, как в его деревне после окончания работы на лесопилке все мужики тащили обработанные рейки, бруски в свой дом, в хозяйство. Воровали, одним словом. Витя тогда и запомнил, что это правильно -- в дом тащить.
А я? А я вот тоже вспомнил о своей первой краже. Дело было таким образом. Был я в гостях у своей родной тёти. У родной маминой сестры. И так случилось, что кошелёк тёти остался без присмотра. То ли она вышла куда-то? Помню, я тихо взял кошелёк и аккуратно его открыл. А сердце так колотится: "Тук! Тук! Тук!". Страшно, одним словом. Ну и вытащил из этого кошелька двадцать копеек. Как раз на мороженку. А кошелёк положил на своё место и в сторону отошёл, как буд-то я совсем ни при чём. Занимаюсь уже другими, посторонними, делами.
Домой приехал. А всё произшедьшее так и стоит в голове. И покоя никак не даёт. Хожу, спать ложусь и мучаюсь-мучаюсь от сделанного. Значит понимал я уже в этом маленьком возрасте, что совершил плохой поступок. Один день прошёл в таком состоянии, второй. Я начал понимать, что нужно что-то сделать, чтобы состояние свое это (стыда) устранить.
Дума-думал, и решил признаться своей маме. Вот ведь соображалка работает у малышей! Признаться, но как? Она же ругать меня будет! А признаваться нужно -- по-другому я никак не видел способа, чтобы освободиться от мучившего и терзавшего меня состояния. И вот что придумал.
Подхожу вечером к маме. После того, как она с работы вернулась и реву. Сам повторяю, заикаясь: "Мама! Мама!". Мама встревожилась не на шутку: "Да что с тобою случилось, сынок, расскажи-ответь?". А я не перестаю. Плачу и только повторяю "Мама!". Потом, когда времени прошло, по моему мнению достаточно, и мама уже не на шутку тревожится о моем состоянии, а не о том, что я там мог что-то натворить. Вот тут-то я ей и говорю, что сделал я плохой поступок. Какой поступок? Тоже ещё не говорю -- жду, чтобы она сама стала выспрашивать. Мне почему-то казалось, что от такого спектакля эффект прощения будет сильнее.
И вот уже тут-то я и рассказываю, не переставая плакать и заикаться. Что вот украл я у тёти Лиды из её кошелька двадцать копеек. Хотел себе мороженку купить. Ну что же, эффект прощения получился, как я и ожидал. Меня не заругали и даже кажется и двадцать копеек не забрали. Но я всё равно их маме отдал. Потому, что жгли они мне руки.
В заключение просится небольшое размышление, возможно и наивное, но оно вот такое.
Размышляя о природе и воникновении совести приходится придти к мысли, что совесть - не что иное, как обычный страх наказания. Возможно у диффузной части людей (по классификации Диденко-Поршнева), к которой я себя отношу, этот страх-совесть только и имеется. И существует именно на генном уровне. Из разности биохимических процессов. Мама рассказывала, что их, детей было десять человек. Мамин отец и мой дед, работавший путевым обходчиком на железной дороге, ходил собирать колоски. Если сказать прямо - воровать. Если бы за этим занятием его поймал объездчик, то забил бы нагайкой до смерти. Это тоже рассказала мне мама. И как же не взяться в душе людской жуткому страху перед таким ужасным наказанием? Вот такой страх и стал зваться стыдом.