В Японском порту Майдзуру между штабелей леса, который мы приперли из Владивостока, играем в футбол. Япония — капиталистическая держава, поэтому никаких тебе пропусков, проходных с колючей проволокой, охраны с «калашами» и шмона в порту.
Никому не интересно, что ты привез и с чем шел в город. Верили на слово. Если написал в декларации в каждой графе «нет», в смысле наркотиков, оружия, контрабанды, значит, так тому и быть, никто проверять не будет. Спустившись с парохода, некоторые рыбаки по призванию сразу начинали искать на причале зацепившуюся леску с японскими крючками.
Там рыбалка разрешена везде, отсюда и куча зацепов у причала. Стоя на рейде, обратил внимание на кучи мусора, проплывавшие мимо судна. Тогда пластиковых бутылок в СССР не было, и мы вылавливали красочную тару из-под моющих средств и всякой бытовухи. Отмывали, оставляя нетронутой этикетку, и использовали в быту.
Стоял, например, в очереди за пивом, и продавщица начинала интересоваться, сколько литров в таре? Делал безразличное лицо, будто у меня таких бутылок пруд пруди, и отвечал: да хрен этих япошек знает! Народ вокруг смотрел с завистью, понимал, что из-за бугра парень прибыл. Или в общественной бане зимой сразу понятно, кто откуда. У всех кожа белая от мороза, а ты черный от солнечного загара, хотя соляриев не было.
Взял на «Рубцовске» в библиотеке русско-японский разговорник и разучил простые словосочетания: «как пройти?», «где?», «куда?» и «почем?». Ставил вопрос таким образом, чтобы собеседник отвечал только «да» или «нет». Вот, к примеру, фраза: «Тёт то сумимосэн га». По-русски это всего-навсего «эй». А моряки, что со мной шли, охреневали от такого количества незнакомых слов, да еще понятных мужику в очках на велосипеде. А когда велосипедист останавливался и заговаривал со мной, вот тут кое-кто даже трезветь начинал.
За границей в город с парохода выпускали только тройками. Старший группы — кто-нибудь из комсостава, я к примеру. С давних времен в России цифра три стала нарицательной: тремя пальцами крестились, три брата в сказках, Святая Троица, три источника и три составных части марксизма, судили тройками при Советах, наконец, мультфильм «Три банана».
Да можно долго перечислять! Из чего исходили люди, составлявшие инструкции, сейчас уже сложно представить. Мысль шла в таком направлении: один убежит, два договорятся и убегут, а вот трое никогда не придут к общему знаменателю. Пока размышлял о тройках, вспомнил случай с семеркой, тоже еще та цифирька!
1992 год. Сидели на свадьбе у товарища. Столы были накрыты соответственно годам, так себе. Все в ожидании горячего вертелись на стульях. Тамаде и того хуже, он трезвый и голодный. И решая отыграться на гостях, он задавил своими конкурсами — просто продыху нет!
Спели, станцевали, шарики ногами передали, и тут тамада начал новый конкурс. Было необходимо назвать все, связанное с цифрой «семь». «Семь цветов»,— кричал кто-то. «Семь цветов радуги»,— вторил тамада. «Семь я, семь дней недели, семь раз отмерь, семь смертных грехов», и за каждым тамада повторял. Мне надоело, и я громко крикнул сразу за кем-то без паузы, так, чтобы у него даже времени подумать не было: «Семь пальцев». И он на автомате повторил: «Семь пальцев». Естественно, народ уже был навеселе и начал смеяться.
А что касаемо Японии, народ доброжелательный, вокруг чистенько, шмотье дорогое, аппаратура тоже не дешевая. Над нами хохлы постоянно удивлялись. «Какой дурак в Японии магнитофоны покупает? — спрашивали они.— Для этого есть такие помойки, как Сингапур или Гонконг».
Для кого-то Сингапур — помойка, а кто-то из каботажа не вылезает, и Нагайская бухта ему стала, словно родная. Шикарней картины на Севере не видывал. В Охотском море шторма постоянно, а в бухте Нагаево тишь и благодать.
Зубрежка японских слов дала свои результаты. Намечался выезд за пределы порта, центр города располагался километрах в сорока от причалов. Составители японского разговорника как раз сделали акцент на диалоге о проездных билетах с водителем. Фишка была в том, что стоимость проезда на городском транспорте иногда называлась в оба конца.
Узнав цену билетов в один конец, наша группа быстро собрала нужную сумму и вручила мне, как самому смышленому. Я что-то промямлил водиле про скидку и в итоге ее получил. Оказалось, что у меня в руках остался сэкономленный проездной билет, о котором я умолчал и которым воспользовался на обратном пути. Назад все добирались, кто как сможет.
Относительно покупок хохлы были правы, но некоторые из моряков позволяли себе купить что-нибудь из аппаратуры. А так, в основном, покупали по мелочам — попить, поесть. Купил себе часы «Casio» на солнечных батарейках за 1000 иен по курсу: четыре наших золотых рубля за 1000 японских иен. В те счастливые времена советский рубль был золотым, а не деревянным, и американский доллар стоил, если не соврать, копеек восемьдесят, а канадский — 64 копейки.
Была еще одна мулька, которой пользовались, но очень редко. Двадцатикопеечная советская монета по габаритам напоминала сто иен. Поэтому, оглядевшись внимательно по сторонам, кто-нибудь посмелей да и бросал монетку в аппарат с сигаретами или колой. Более продвинутые, закинув двадцатник, нажимали на рычажок возврата и получали уже японскую валюту.
В крупных городах Японии с этим кидаловом разобрались быстро, но на периферии иногда прокатывало под страхом увольнения из пароходства, естественно. В таможенной декларации одно время даже отмечали, что советской мелочи нет.
К техническим японским новшествам мы относились с уважением, особенно к видеокамерам в магазинчиках. Было очень дико, когда входя в один из многочисленных магазинчиков вдоль дороги, ты не обнаруживал продавца.
У некоторых в этот момент срабатывал один из советских инстинктов — что-нибудь украсть. И каково же было удивление, когда осторожно потянувшись к предмету вожделения, внезапно откуда-то с неба человек слышал громкий голос.
Однажды, будучи старшим группы, я присутствовал при краже. Если можно так выразиться, все это произошло с моего молчаливого согласия. Поняв в чем дело, я от стыда просто вылетел пулей из торгового зала и наблюдал за происходившим через стеклянную дверь.
Происходило это в лавке, где продавали одежду и всякую мелочевку. Один из матросов, вытащив из кармана бумажку с ручкой (эти канцелярские принадлежности заменяли нашим морякам знание языка), подозвал продавщицу. Надо отдать должное и японцам, практически никто из них не знал другого языка, кроме родного.
Матрос принялся рисовать на листке разные геометрические фигуры и говорить при этом всякую чушь, набор слов. Японка очень вежливо слушала, вставляя иногда несколько слов от себя. Матрос был настолько правдив в своем желании что-то объяснить, что я и сам поначалу повелся.
Но увидев бегающий взгляд его товарища, все понял. Пока продавщица вежливо кивала головой, с вешалки были стянуты плавки и майка. Сердце у меня билось, как у дворняжки, которую пьяные охотники на Хантере приняли за лисицу и гонялись за ней, пока движок не стуканул. Я как никогда осознавал, что моя детская мечта посмотреть мир висит на волоске, но сделать ничего не мог.
В группе я был старшим, и если мои подопечные засветятся, мне конец. Нельзя сказать, что в детстве я рос паинькой, всякое было, но этим двум матросам на мое будущее, как впрочем и на свое, было начхать.
По дикой случайности встретился в порту с Сашкой Гуляевым. Мы и служили вместе, и учились в ШМОне на радистов в одной группе. Рад был видеть товарища. После крепких рукопожатий рассказал ему об инциденте.
Выслушав мою историю, Санек успокоил:
– Все познается в сравнении. У меня рассказ поинтересней. Месяц назад в Явате (Япония) пошел в город с такими же уродами, как и твои. Побродили по магазинам, выпили и пошли назад в порт. Одному приспичило еще вмазать, догнался пивом. Ты, наверное, слышал байки про японские автомобильные кладбища, на которых за тысячу иен нагребай столько, сколько унесешь?
Так вот, мои уроды с залитыми «шарами» приняли маленькую автомастерскую за автомобильную свалку и вырвали с корнями магнитолу из автомобиля, стоявшего на смотровой яме. Владелец долго объяснял, что машина его и просил вернуть запчасть. Но куда там! Моим морячкам хоть кол на голове теши, послали его на хрен и пошли к себе на пароход.
Через час возле трех советских судов, стоявших у причала, выстроилась вереница полицейских машин с мигалками. Все экипажи судов выстроили на главных палубах, и япошка, владелец автомастерской, лично обходил всех и высматривал знакомые лица. Вот где я пересрал так пересрал...
Спасибо японской порядочности, показывая в мою сторону, он что-то пояснял полицейским и меня даже похвалили. А ты говоришь, павлины!
P. S. Часы с солнечными батарейками за 1000 иен продержались у меня лет восемь. Если была возможность, всегда пристраивал их ближе к солнечному месту, на подоконники и т. д. Ехал однажды в поезде «Москва — Волгоград» и положил часы на нижнюю планку оконной рамы. Утром глянул: а часов нет, упали в межоконное пространство. До дома осталось часа два, белье уж сдали, а я все ковырялся у окна. Расстроился сильно, память все-таки, и сдаваться не собирался.
Узнал, куда отогнали поезд, съездил домой за инструментом и нагрянул в депо. Пробрался незамеченным в вагон и полностью раскрутил окно. Проводницы, услышав гром упавшей оконной рамы, собрались вокруг меня стаей злых и голодных хищниц. Им домой идти, а тут урод какой-то полвагона разобрал! Выслушав душещипательный рассказ и пристально посмотрев в мои честные глаза, вагоновожатые плюнули на инструкцию, оставили меня одного в вагоне и разошлись.
Кроме ведра грязи нашел горсть мелочи, ложки, носки и почти истлевшую упаковку с презервативом. Часы вылезли последними. Наспех собрал обшивку, лежанки, окно и грязный, но счастливый, полетел до дому.