Не по-человечески это

Вадим Ирупашев
     Кирилл Иванович, старик лет семидесяти, продавал свою квартиру.
     Старый друг, проживающий в деревне, давно уже уговаривал его продать городскую квартиру и поселиться рядом с ним, чтобы вместе коротать остаток жизни.
     Близких родственников у Кирилла Ивановича не было, а дальние давно о нём забыли. И Кирилл Иванович решился, наконец, продать квартиру и уехать в деревню.
     Сказать, что Кирилл Иванович был совсем одинок, было бы несправедливо. Жили с ним много лет три существа, к которым у него было почти родственное отношение. А существа эти – животные: пёс Трезор и две кошки – Нита и Катя.
     Пёс Трезор – белый, с серыми пятнами на спине, облезлый, с мокнущей шишкой на боку, купленный хозяином на рынке пятнадцать лет назад; кошка Нита – дряхлая, тонконогая, с втянутым животом, свалявшейся рыжей шерстью и бельмом на правом глазу; кошка Катя – тощая поджарая, безхвостая и с несоразмерно маленькой головкой. Обе кошки когда-то были любимицами покойной жены Кирилла Ивановича.
     Кирилл Иванович был привязан к животным и очень их любил. А соседи по дому удивлялись этому – животные вызывали у них только брезгливость. И говорили Кириллу Ивановичу: «Что ты, Иваныч, мучаешься с этими тварями, выгнал бы их или усыпил!»
     И вот эти трое близких Кириллу Ивановичу существа стали вдруг его «головной болью» – перед отъездом в деревню надо было куда-то пристроить животных.
     Но о том, чтобы отдать их в «добрые руки», нечего было и думать. Можно было бы выпустить животных на волю, но это означало бы обречь их на верную и мучительную смерть. И оставалось одно – усыпить!
     Но решиться на это Кириллу Ивановичу было очень трудно, почему-то ему казалось, что, поступив так, он предаст и их, и память о прошлом, и память о своей покойной жене.
     Приближался день отъезда Кирилла Ивановича в деревню, а вопрос, как поступить с животными, так и оставался нерешённым.
     У Кирилла Ивановича все дни были заняты хлопотами. Он освобождал квартиру от ненужных вещей: что-то раздавал соседям, что-то относил к мусорным бакам; покупал необходимое ему для жизни в деревне – купил белую панаму, спортивный костюм, рыболовные крючки, блёсны. И многое ещё надо было успеть сделать Кириллу Ивановичу.
     А животные, видимо, почувствовали что-то необычное в поведении Кирилла Ивановича и стали вести себя беспокойно. Пёс ходил за хозяином по комнатам, садился перед ним и как-то внимательно и пристально смотрел на него. И кошки стали беспокойными – шипели, царапали когтями обои, обшивку дивана, прыгали по стульям, запрыгивали на колени Кириллу Ивановичу и заглядывали ему в глаза, как бы спрашивая: «А что с нами будет?» А Кирилл Иванович вздыхал и отводил глаза.
     Но как ни было ему тяжело, он позвонил в ветлечебницу. Утром приехала девушка-ветеринар. Кирилл Иванович смотрел на то, как она деловито, спокойно раскладывала на тумбочке в прихожей инструменты, ампулы, шприцы, и чувствовал, что внутри него зарождается какое-то беспокойство и страх.
     И странно вели себя животные: они не прятались, а тихо стояли, понурив головы, у приоткрытой в комнату двери и ждали. И вид у всех трёх был какой-то виноватый, растерянный.
     А дальше всё для Кирилла Ивановича происходило как во сне. У него онемели ноги, и он дрожал всем телом, и видел всё, как через мутное стекло.
     Животные не сопротивлялись, безропотно подходили к девушке-ветеринару и после укола испускали дух. И только кошка Катя после первого укола была ещё жива, поднялась на лапы, сделала несколько шагов, но после второго укола замерла и повалилась на пол.
     Кирилл Иванович не помнил, как расплатился с девушкой-ветеринаром и как она ушла. Он закрылся в спальне, лежал одетым на кровати и старался ни о чём не думать. Но не думать было невозможно – в голове стучало: «Предатель, убийца…» И думал он, что эти трое близких ему существа были последним, что связывало его с прошлой жизнью, с его покойной женой Настей. И захотелось Кириллу Ивановичу выпить водки, и не просто выпить, а напиться, чтобы забыться и не думать о содеянном, но он был непьющим и водки в доме не держал.
     И так, истязая себя мыслями, лежал Кирилл Иванович в постели до вечера, а когда стемнело, поборов страх, вышел в прихожую.
     Стараясь не смотреть на трупы животных, он дрожащими руками сложил их в мешок и вышел с мешком из дома. Крадучись, чтобы не увидели его из окон соседи, направился он к пустырю. А на пустыре в одну из ям положил мешок с несчастными животными и прикрыл яму ветками.
     Дрожа всем телом, на онемевших ногах возвращался он домой, а в голове его стучало: «Не по-человечески это, не по-человечески…»
     Дойдя до дома и войдя в свою квартиру, Кирилл Иванович сразу прошёл в спальню, как был в одежде повалился на кровать.
     У него не было ни сил, ни мыслей, и казалось ему, что голова его залита свинцом, и он быстро уснул.
     Спал он беспокойным сном: просыпался, что-то бормотал и засыпал.
     А под утро Кириллу Ивановичу снился сон. Во сне он видел Трезора, Ниту и Катю живыми. Они сидели перед ним и молча смотрели на него. И смотрели они на Кирилла Ивановича с сочувствием и укоризной. А он что-то им говорил в своё оправдание, что-то объяснял, в чём-то убеждал. Но животные продолжали молча смотреть на него. И Кирилл Иванович уже в отчаянии, чувствуя свою беспомощность, закричал: «Убийца я, убийца! Простите меня!» И вдруг животные встрепенулись, переглянулись и… исчезли.
     Кирилл Иванович проснулся. Сна он не помнил, а в груди чувствовал сильное жжение, был в поту, в голове гудело.
     «Сердечный приступ…» – подумал Кирилл Иванович и хотел поднять руку, чтобы нащупать под подушкой нитроглицерин, но рука ему не повиновалась.
     И вдруг отчётливо и ярко предстали перед Кириллом Ивановичем события вчерашнего дня. Лицо его исказилось страданием, он прошептал: «Не по-человечески это…»
     И это были последние слова Кирилла Ивановича.