Проводы любви.
Старик сидел. сгорбившись над столом, перед маленьким искусно сделанным гробиком. В белесых глазах его не читалось ни единой мысли. Только лёгкое покачивание головы могло указывать на состояние души.
**************
Семьдесят лет назад он положил в томик Зульфии листик лилии. Её любимого цветка... и взгляд её карих, отчуждённых горем глаз, тоже вечностью прилепился к этой страничке.
– Ты мне напомнишь о себе перед тем как я уйду в иной мир, беспечный и безразличный...
Он погладил ещё один раз листок, словно коснувшись её мокрой от слёз щеки, и закрыл томик.
***************
Вот и пришло время, подумал он. Встал, оперевшись на старую, как и сам, клюку, и семенящим шагом вышел во двор. Возле чинары, в глубине двора, соседский мальчишка выкопал для него ямку. – “Спасибо тебе сынок,” – пробормотал старик и присел на заведомо подготовленную для себя, скамеечку. Ещё один раз открыл гробик, дотронулся до листка. В глазах, окружённых десятками морщин, не было ни жизни, ни просьбы прощения. Только пустота... пустота осознания.
Он опустил гроб в лунку и руками присыпал землёй.
– Прощай. – Так и просидел всю ночь, опершись на клюку возле могилки любви своей юности. Последнюю ночь своей жизни.
Преамбула
С 1971 по 1990 год я практически каждый год был на хлопке со студентами.
Будучи свободным в течение дня некоторое время, у меня была возможность посмотреть на внутренний мир дехкан, их увлечения и порядок домостроя.
Это очень большая тема, она требуюет скрупулёзной работы памяти, явно начинающей сдавать.
Но об отношении к чтиву у меня сложилась на всю жизнь до странности интересная картина.
Где-то на окраине жизни, там где кончается не только асфальт, но и любые другие дороги, узбеки, тем не менее, жили достаточно культурной жизнью, если её сравнивать с остальной частью обширной территории СССР. Это простые наблюдения, вполне возможно, не претендующие на основополагающую статистику проведённую соответствующими институтами. Но это моё собственное не расследование, а запечатлённая в памяти ситуация.
Я не видел ни одного дома без небольшой собственной художественной библиотеки. И что меня особенно поразило, так это присутствие в обязательном порядке поэтических книг узбекских и таджикских авторов прошлого: Навои, Бабур, Зульфия, Надира, Фирдоуси, Шейхзаде, почти всеми любимые Авиценна и Омар Хайям.
Всех не упомнишь.
Среди русских потов, к моему большому удивления, чаще всего встречались Симонов и Маяковский.
Главное – эти книги читались. Во многих из них множество закладок.
Рассказик в тринадцать строк, приведённый в начале, невыдуманная история. Возможно, немного не документальная. Лет сорок, как минимум, но прошло.
Во дворе дома моего бригадира, на чьих полях работали студенты, было тихо, если только не считать кудахтанья кур. Жена бригадира нарезала морковь к плову, чистила лук и не заметила, как я к ним зашёл. В отдалении, в конце двора, под низкой чинарой сидел старик в чалме и чапане (мусульманский стеганый халат), покачиваясь медленно взад-вперёд и что-то бормоча себе под нос. В руках у него был небольшой ящик и он что-то в нём поглаживал. Рядом под чинарой была вырыта небольшая яма.
Я подошёл к хозяйке поинтересоваться, где мой бригадир. Оказывается, он поехал в центр за мясом. Вечером плов в кругу семьи и я в числе приглашённых.
На вопрос, что делает старик в отдалении, она рассказала интереснейшую историю любви.
– “Мой тесть совсем с ума спятил. Хоронит листик лилии, последнее воспоминание несостоявшейся любви.” – Её русский язык перемешивался с узбекскими словами в дико неправильном диалекте. Но история заслуживала внимания.
– “Когда ему было семнадцать-восемнадцать, – продолжила она, – он влюбился в дочку своего хозяина. Это было ещё до прихода русских в Туркестан. И он такой глупый с букетом лилий пришёл к баю просить руки его дочери. Он надеялся, что хозяин ему не откажет. Ведь у него было восемь дочерей. Глупец! Его выгнали взашей и били по голове этим самым букетом, как веником. Так вот тогда он и спрятал в свою Зульфию листик лилии в месте любимых рубаи.” (четверостишия).
Она замолчала. На вид ей можно было дать лет сорок пять, от силы пятьдесят. В этот момент на её глазах появились вдруг слёзы.
– “Отец сказал, что завтра умрёт. Надо похоронить раньше любовь. Старый дурак… Но мой муж никогда так меня не любил. Наверно, он святой. О такой любви только в книжках пишут. А здесь она рядом.”
Я попрощался с ней с каким-то странным состоянием. Будто прочитал ещё одну историю о всепоглощающей любви.