В тот день, не сговариваясь, мы с Олегом решили все-таки навестить девчонок, с которыми «несли вахту» на «Александре Невском». Накрапывавший весенний дождь и запах украинского борща из столовой вселяли в нас надежду на теплый прием и домашний уют.
Уложив пропуск в комнату любой общаги (кулек пряников и три бутылки вина) в кожаный дипломат, каждый из нас в преддверии долгожданной встречи вспоминал ночь, проведенную на учебном судне.
Первые коррективы были внесены, когда, приехав в общежитие на Моргородке, мы не обнаружили своих дам. Соседки, мило улыбаясь, не преминули оповестить нас о том, где иногда шляются эти б..., их «лучшие» подруги.
Запеленговав загадочную фразу о рыбацком бичхолле*, мы какое-то время стояли в растерянности, так как слышали о «братьях по разуму» не очень лестные отзывы товарищей. Но «узбекское» любопытство и русский авось («Мы ж не свататься едем!») взяли верх над нашими сомневавшимися половинами. Поняли свою ошибку, когда вахтер на ресепшн посмотрел на нас, как вурдалак на канистру с кровью. Нашли нужный номер и, стукнув в дверь для приличия, вошли.
Как только мы перешагнули порог комнаты, нас придавило к земле жуткой рыбной вонью. На столе у окна сверкала серебром куча голов кильки. За столом сидел дородного вида мужчина с голым торсом. Очертания человека напоминали контуры оплывшей свечи. Черпая из стоявшей рядом бочки горстями рыбу, он выкладывал ее на газету. На четырех койках сидели несколько человек и смотрели на ужин товарища с такими скорбными лицами, будто после кильки он обещал взяться за них.
Действительно, в трапезе было что-то завораживающее. У меня даже возникла шальная мысль, что вот так, наверное, увидев жравшего «борова», Леонардо посетила мысль написать сцену последнего ужина Христа с учениками.
И пусть мои мысли кого-то шокируют, но все гениальное произрастает из грязи. Нож и локти на столе, в руках несколько дохлых рыбок, и сразу в голове — бах, мешочек с серебром. Да это же Иуда! Растолстел малость, но повадки не спрячешь, тридцать монет не утаишь. А рядом с ним надкусанная краюха хлеба и пятна красного вина на занавеске, как символ безгрешного тела и пролитой крови.
Я уже наслаждался этой картиной. Чревоугодник из Кариота одним движением двух пальцев левой руки откручивал кильке голову и ногтем указательного пальца правой, словно скальпелем, выскабливал у рыбы внутренности. Дальше он водил рыбешкой вокруг рта и после пары кругов хватал ее зубами.
Создавалось впечатление, что рот жил отдельно от хозяина. Наконец толстяк, мельком глянув в нашу сторону, остановил свой взор на «дипломате». В глазах рыбака, как в мониторе «однорукого бандита», забегали цифры, звери и бутылки. «777» замигало у него в зрачках.
Олег уже начал искать пятками пути к отступлению, я же по своей самаркандской простоте полез на рожон. Мне вежливо ответили: мол, щас найдем ваших телок. После этих слов и мне стало понятно, что мы лишние на этом празднике души. Сказав на прощанье, что подождем на улице, мы пришли в себя только у остановки.