«Родившись однажды, зло растет. Но, в конце концов, оно, зло, пожирает само себя и исчезает как грозовая туча, рассеявшись и пролив свой гнев слезами в виде дождя на землю»
Прошло детство, и наступила юность, но Андрей помнил рассказы своей бабушки. И когда он учился в школе, то из всех наук ему больше всего нравилась история. Их классный руководитель Александр Васильевич Мишутин, вел гуманитарные науки: ботанику, биологию, а затем – анатомию и, конечно же, историю. И то, как он вёл уроки, порой, многих учеников завораживало. Андрей, и ещё несколько учеников, часто оставались со своим любимым учителем после уроков, и он охотно проводил с ними внеклассные занятия. Они с любопытством рассматривали под микроскопом простейшие микроорганизмы и изучали строение клеток растений или обсуждали, например, причины распада Золотой орды или причины падения римской империи, а также – конфликты мировых войн и прочее. Но с тем, что его любимый учитель рассказывал о крахе царской империи, Андрей был не согласен.
— Царь – это тиран! Он и его прислужники, угнетали трудовой народ. Да и крепостное право отменили лишь 1861 году, а до этого, почти все россияне были крепостными, — говорил учитель.
— Но казаки-то не были?.. Мне бабушка рассказывала, что казаки были свободны.
— Да, но они угнетали трудовой народ и были прислужниками царя. Они были зажиточными кулаками и врагами советской власти. Вот кем они были!
— Да, я согласен с вами, именно так в учебнике и написано. Только тогда и я враг, потому что я их потомок… — с грустью ответил Андрей. Андрей был не согласен с учителем в том, что все казаки были кровожадными тиранами, зажиточными кулаками и абсолютно все, в годы коллективизации, вредили народному хозяйству. — И мой дед, и прадед никогда не были кулаками. Мне бабушка рассказывала, что жили они в достатке и были, прежде всего, защитниками Отечества и веры православной, но в истории почему-то этого не пишут.
— Религией, задуривали голову народу, тем самым держа его в повиновении. Бога нет. Человек прошел от обезьяны. И ты сам это из учебников знаешь. Из-за религий, например, однажды в Европе начались крестовые походы. Из-за нее, например, были войны с Россией и Турцией. Из-за той же религии бала начата и Кавказская война. Много человеческой крови пролито из-за религии. И всему виной попы, муллы, раввины и другие духовные лидеры, одурачивающие народ.
Ничего Андрей не ответил учителю, потому что верил в существование Бога, а учителя, не верящего в него, он обижать своими высказываниями не захотел.
О том, что когда-то давно рассказывала ему его бабушка, Андрей хорошо помнил. И одна из двух Русско-турецких войн, 1877 – 1878 года, непосредственно коснулась его близкой родни, так как на ней погибли его прапрадеды. Его бабушка была малограмотна и не могла рассказать внуку всего того, что знал учитель истории. По этой причине, Андрею было также интересно слушать и рассказы учителя о том, что и как именно там всё происходило. Выслушав обоих, он, не обижая своими высказываниями за либо против ни одну из сторон, делал для себя соответствующие выводы.
«Порой, чтобы победить зло, нужно самому делать то же самое, отвечая на зло, злом. Да и как не помочь славянину, своему брату во Христе, если другие, не верующие в него люди, басурмане, издеваются над теми, кто в него верит, и даже убивают за их веру? По той причине, внучек, и началась та война России с Турцией» — когда-то давно говорила эти слова Андрею Мавруша. И в этом, она была права, так как её высказывание и высказывания учителя совпали.
— Жители Боснии и Герцеговины — вёл свой рассказ учитель истории — находились в бедственном положении, терпя унижения со стороны Османской империи и даже издевательства от действий отрядов иррегулярной кавалерии башибузуков. Слово башибузук, можно перевести как “больной на голову или сорвиголова”. Баши – голова или управление, а бозук – плохой, испорченный, неуправляемый. На жителей Болгарии христиан, возлагались непосильные налоги. В суде свидетельства христиан против мусульман не принимались во внимание, и не имело юридической силы. Тем самым, лишая их всяческой защиты в суде от религиозных преследований. И однажды, с лета 1875 по апрель 1876 года во время сбора налогов, погибло более тридцати тысяч ни в чём неповинных жителей, и в апреле поднялось антитурецкое восстание. Царь Александр II, по просьбе русского народа, подписал в своё время, манифест о начале войны с Турцией. 12 апреля 1877 года, 24-го по старому стилю и началась война. К войне Россия готовилась заранее, примерно с 1875 – 1876 годов и в этой подготовке был даже создан специальный железнодорожный батальон, чтобы решить проблемы переброски основной группировки войск из России к Балканам. Ведь Чёрное море для России, было фактически закрыто турецким флотом. Право на размещения флота в Чёрном море России долгое время запрещалось Парижским мирным договором от 1856 года. Его отмены Россия добилась лишь на Лондонской конвенции в 1871 году. Но за такое короткое время с 1871 по 1877 год, российский флот ещё не был обустроен.
— Александр Васильевич! А можно вопрос задать?
— Данилушкин!.. Опять ты со своими вопросами раньше времени лезешь. Ладно, задавай свой вопрос, раз уж ты меня перебил.
— А помогал ли кто России в той овине? – спросил, сидящий за школьной партой Андрей.
— Хороший вопрос. Да, помогал. Из союзников у России была лишь Германия, а Англия и Франция выступала на стороне Турции, всячески препятствуя началу войны. Поэтому, начать войну России с Турцией было сложно, так как союзники Турции могли в любое время объявить войну России. Но всё же, случилось то, что случилось, и началась война в одну компанию, так сказать, один на один России и Турции. Военные начальники Русской армии решили наступать на Турцию с двух сторон, для того чтобы ослабить силы турок на основном, главном направлении удара Русской армии – балканском театре военных действий. После зачтения манифеста Александра II в Кишиневе, российские войска, согласно утвержденному плану военных действий, начали наступление в среднем течении Дуная и, форсировав Дунай – устремились к Константинополю. Но на их пути была ещё одна значительная преграда кроме Дуная – Балканский хребет со своим знаменитым Шипкинским перевалом. Южная группировка театра кавказских военных действий, пройдя в основном через «Дарьяльские ворота» вышла по Военно-Грузинской дороге к местам будущих сражений в Закавказье и подошла к северо-восточным границам Турции. Там тоже была нужна помощь Русской армии, чтобы защитить Армению и её населения от посягательств Османской империи. На Кавказе, как и на европейском театре войны, в боевых действиях принимали участие также и казаки. Это были казачьи сотни кубанских, донских, терских казаков и конных батарей. Руководил театром военных действий на Кавказе великий князь Михаил Николаевич Романов. Его армии численностью около 150 тыс. человек, включая резерв, противостояло 70 тысяч человек армии Мухтар-паши. Но турки, своей меньшей численностью, почти в половину, не уступали в силе русским, так как были снабжены новейшими английскими и американскими винтовками. Действующий Кавказский корпус был разделен на три группировки. Командование действующим Кавказским корпусом было возложено на генерала от кавалерии Лорис-Меликова. Корпус был разделён на отряды. На западе, район черноморского побережья, охранял Кобулетский отряд генерала Оклобжно 25 тысяч человек. В районе Ахалцихе – Ахалкалаки расположился Ахалцыхский отряд, под командованием генерал-лейтенанта Девеля 9 тысяч человек. Меж ними в центре у Александрополя ныне Гюмри, стоял отряд Лорис-Меликова 50 тысяч человек. На южном фланге находился отряд генерал-лейтенанта Тергукасова 11 тысяч человек. В начале войны 17 апреля, отряд Тергукасова без боя взял крепость Баязет. 5 мая русскими войсками был взят Ардаган. Но 4 – 5 июня случилось так что, отряд Файк-паши подошел и окружил крепость Баязет и 6 июня события повернулись не в лучшую сторону для российской армии. Попытки турок взять крепость не увенчались успехом, и началась осада крепости Баязет, которая длилась 23 дня – с 6 по 28 июня. Но русские солдаты и казаки, лишены еды и воды, достойно и мужественно перенесли осаду. И это событие запечатлено в истории как Баязетское сидение. После того, как отряд Тергукасова освободил людей из заточения в осажденной крепости, наступило временное бездействие с июля по август. Но 20 сентября, по прибытии 1-й гренадерской дивизии, русские войска перешли в наступление под Карсом. 3 октября, противостоявшая им армия Мухтар-паши численностью в 25-30 тысяч человек была разбита в Авлияр-Аладжинском сражении и отошла к Карсу.
В это время, когда любимый учитель Андрея довёл рассказ до событий под Карсом, прозвенел звонок на перемену. Услышав звонок все ученики, словно угорелый, стали покидать класс потому, что им, скорей всего, было не интересно слушать рассказ учителя.
— Куда вы несётесь, сломя голову, как стадо баран! — едва не сорвавшись на крик, сказал Александр Васильевич. — Попрошу подготовиться к завтрашнему уроку. Спуска никому не дам. Историю России должны все знать.
Горилла. Так, “за глаза”, ученики «Алханчуртской восьмилетней школы» обзывали любимого учителя Андрея. А прилипло к нему это прозвище, когда-то давно, на одном из уроков биологии. Рассказывая на том уроке о жизни и повадках обезьян, он начал изображать приземистую походку гориллы. И видимо, это у него здорово получилось: все ученики класса залились дружным хохотом, глядя на своего учителя.
Проводя свои занятия с учениками, он старался вложить в каждого из них кусочек своей доброй души. Думая, что её на всех хватит. Когда он получил звание заслуженного учителя ЧИАССР, то ему предложили занять место директора школы в станице Ильинской. Предложение было заманчивым и он, согласился. Но проработав на новом месте несколько месяцев, он ушёл с должности директора и вернулся на прежнее место. И едва доработав до пенсии – умер от сердечного приступа. Видать… не хватило его доброй души на всех.
Проанализировав события тех давних лет, сделав выводы из рассказов бабушки и своего учителя, Андрей предположил, что где-то под Карсом могли погибнуть его прапрадеды. Карс – по рассказам учителя – русские войска всё же взяли 6 ноября после трёхнедельной осады. А из рассказов бабушки, Андрей узнал, что Евграфий погиб в одном из тех боёв несколькими днями раньше, своего друга Авдотий. И знала она это по рассказу своего дедушки Данилы, когда была маленькой.
Пуля, выпущенная одним из турок, попала Авдотию в живот, и он упал на землю, свалившись с коня.
Его брат Данила, увидев, что Авдотий лежит на земле, подъехал к нему, спешился и поднял брата на спину своего коня. Затем, сам сел в седло и повёз брата в сторону палаточного госпиталя. Когда он добрался до палаток, то им навстречу поспешили санитары с носилками. Уложив Авдотия на носилки, они поспешно отнесли его в одну из палаток.
Военный врач, сделал всё, что было можно, но проникающее ранение в брюшную полость было серьёзным.
— Ты вот што, дохтар, пущай меня санитары твои вынесут на волю. Хочь глотну воздуху перед смертушкой. Видать мне каюк 1* — сказал Авдотий, обращаясь к хирургу.
— Ну что ты братец? Рано о смерти думать. — Сказал ему в ответ врач, предвидя его летальный исход. – Голубчики, вынесите больного из палатки, пусть воздухом немного подышит.
Санитары, подняв Авдотия, лежащего на носилках, вынесли из палатки и к нему, подошел его брат Данила.
— Вот, братка, вишь, как оно всё вышло… — сказал Авдотий, увидев брата. — Пить, дюжа хочется. Дай водицы испить, братка.
— Нельзя ему. Ежели выпьет то, тут же в скором времени и помрёт, — посоветовали те, кто стоял рядом.
— Не слухай ты их и дай водица испить, — тихо сказал Авдотий.
— Вот, братка, держи, только не умирай! Ты ж у меня сильный, выживешь! — говорил плачущий Данила, стоя на коленях перед лежащим на носилках и умирающим братом.
— Благодарю тебя, Данилка… — сказал едва слышно Авдотий, сделав несколько глотков воды. — Не суетись и не плачь братка. Все мы, когда-нибудь помрём. Не знаю, сколка мне ещё жить осталось. Может минута, а может и того меньше. Так что, не перебивай и утри слёзы. Не подобает казаку плакать. Выслушай мой наказ, пока я жив. Наташку нашу, дочку мою младшенькую, за Клима отдай. У меня, с Евграфом уговор был. На свадьбе, будь посаженным отцом. Да и опосля во всём помогай им, как будто, мы им, помогаем. Никитке скажи, что он, теперь за старшего в доме, и пусть во всём матери помогает. Жинке моёй, Дарьюшке, вот это письмо передай, да и гостинцы не забудь, те, что я для них приготовил. Скажи также, что я благословляю Наталью и ещё ска…
Его слова: «…и, ещё ска…» — были последними, что успел сказать Даниле своему брату.
— Всё исполню, братка, коль жив, останусь! Только не помирай! — тряс, взяв за плечи лежащего на носилках брата Данила.
— Данила, он тебя не слышит. Оставь его. Ему теперь не до тебя. Он уже далеко от нас. Он сейчас пред Господом Богом предстал и пред ним ответ держит, — успокаивали его стоящие рядом с ним казаки.
Но вот всё осталось позади, в прошлом, как страшный сон. Евграфий Тонкогубов, так и остался лежать, похороненным в той земле, как и его друг Авдотий Серебряков. Немало пройдено чужих дорог, война окончилась и, российские войска возвращались домой. Не один день, выходили они из чужих земель. Позади, остались жуткие воспоминания после уведенного и пережитого ими. Много российских солдат, казаков и офицеров погибло в чужих землях, многие, стали безногими или безрукими калеками.
Дорога домой, почему-то кажется самой длинной. Возможно от мыслей, как всё там и как там сейчас моя семья без меня, она и кажется нескончаемой.
Окончание войны пришлось на 19 февраля (3 марта по старому стилю), но на Кавказ, по причине отдалённости между балканским и кавказским театрами военных действий это извести пришло не сразу и поэтому, Кавказский корпус, ещё какое-то непродолжительное время, продолжал воевать с турками.
Но вот суровая зима 1878 года кончилась. Но некоторые части, в том числе и XIII корпус армии, были оставлены там, в Болгарии, почти до мая 1879 года.
После подписания между Турцией и Россией 19 февраля 1878 года мирного договора в Сан-Стефано близ Константинополя (Стамбула) союзники Турции Австро-Венгрия и “владычица всех морей” Англия, ввела свой флот на Чёрное море и над Россией нависла угроза повторения Крымской войны 1853 – 1856 годов. Но основная часть Русской армии, теперь была не нужна и возвращалась с войны домой. «Что, на самом-то деле, делать кавалерии в море?..» — подумало высшее военное начальство, и отправило кавалерию, конные батареи и большую часть войск домой.
Казаки России доблестно сражались как на европейском театре военных действий в Болгарии, у Никополя, под Плевной и других местах, так и на Кавказе – в северо-восточной части Турции. На кавказском театре военных действий ими одною из первых была захвачена крепость Ардаган. Героически и мужественно вынесли они осаду крепости Баязет. Штурмовали крепость Карс, сражались на Аланджинских высотах и других местах.
Самый короткий путь домой для войск кавказского театра военных действий, проходящий через Крестовый перевал Кавказских гор по Военно-Грузинской дороге, был теперь открыт, освободившись от снежных завалов и заносов.
Направляясь во Владикавказ, шли нескончаемые колонны. Ближе к Кавказским горам снега стало больше. Воздух свежий, ядрёный и лёгкий ветерок с проталин на пригорках, доносил пьянящий запах прелой листвы и этот запах был знаком к пробуждению природы от зимней спячки. Ещё совсем немного и надо будет пахать землю, сеять пшеницу, а дома давно уже заждались хозяина.
В многочисленных походных колоннах шли кибитки фельдшеров и сестёр милосердия, пехота и артиллерия, а также – телеги с продовольствием. Шли казачьи сотни с притороченными к сёдлам трофеями в качестве гостинцев своим семьям и родственникам.
Серые, унылые дни, а дорога, всё тянется и тянется… не кончаясь.
— Что скисли братцы?! А ну, запевай! – прокричал бравый, подхорунжий, подзадоривая казачью сотню. И, полилась песня в казачьем строю, вначале тихо, а затем, постепенно нарастая, всё громче и громче.
Поехал казак, на чужбину далёку,
На добром коне, на своём вороном.
Он край свой покинул, уехав на веки,
Ему не вернуться в отеческий дом
А дома семейство, жена молодая.
Всё утро и вечер в оконце глядит,
Всё ждёт, поджидает, когда ж да, когда же.
Когда же, её милый, на добром коне,
К ней во двор прилетит.
Двигаться по горной дороге было сложно, и люди за день устали. Дело шло к ночи и, следовательно, нужно было подыскать место для привала на ночлег. Колонна остановилась. Но вот казаки, посланные в разведку, вернулись и доложили обстановку.
— Ваше благородие! Там впереди неплохое место для ночлега – подъехав на коне верхом, доложил есаулу, один из казаков, вернувшись из разведки, в которой он находился ещё с двумя другими казаками. – Склон более-менее пологий и палатки можно поставить. Кони, вроде, тоже как под присмотром будут – далеко вокруг видать.
— Хорошо, тогда трубим привал! Будем обустраиваться, — ответил есаул.
В одном из тех многочисленных обозов, возвращавшихся с войны, где вместе с казачьей сотней из Кизляро-Гребенского и Сунженского полков, а также конной батареи, продовольственного обоза, фельдшеров, санитаров и сестёр милосердия, находилась и Варвара Петровна Алексеева. Она была дочерью одного из богатых землевладельцев и коммерсантов. Сколько не отговаривали её от поездки на войну в качестве сестры милосердия отец с матерью, но уговорить её им так и не удалось. Женщина на той войне – было неново. Многие из них добровольно и с охотой шли на войну. Одни, шли, чтобы заработать денег, другие – из-за своего присущего патриотизма или сострадания, а некоторые шли для того, чтобы развеять свою тоску-печаль, думая, что на войне весело. Но познав лишь обо всех “прелестях” и невзгодах военной службы на самой войне, они горько сожалели. Походный быт сестёр милосердия, порой, был ужасен. Часто и густо военные госпитали, следую за основной группой войск, располагались в палатках и хорошо, если этим местом оказывалось невспаханное поле, где липкая грязь, прилипая после дождя к обуви, делала её неподъёмной. Жили сёстры милосердия либо в палатках, либо в потрепанных и ветхих юртах, продуваемых всеми ветрами, где снег или дождь, были частыми гостями. Бывало, поздней осенью или зимой, проснувшись утром, им приходилось отогревать над костром, либо жаровней в юрте или палатке свою заиндевелую и промёрзшую за ночь обувь, что порой, вызывало смех у них самих. «Ну, надо же, сапоги к земле примёрзли. И где б я такое ещё увидела? Дура! Поперлась на войну…» — в шутку говорили они, общаясь между собой. Многие из них были сильно простужены и часто болели также, как и солдаты: тифом, малярией и прочими болезнями, связанными с тяготами военной жизни.
Варвара была упрямой и настойчивой, и в семье – вторым по счёту ребёнком. Кроме неё было ещё трое детей – две младшие сестры Варвары Анна и Полина, а также старший брат Дмитрий. Их отец, был богат. Жили они, можно сказать, чаще в Тамбове, но также, кроме этого жилья у них было небольшое имение в Астрахани и по реке Волга, ходил их собственный пароход. Варвара, жила какое-то время у тётки в Санкт-Петербурге, но окончив женскую гимназию, вернулась в Тамбов к родителям. Живя и учась в Санкт-Петербурге, она общалась с такими же молодыми людьми из общества среднего сословия – дети купцов, фабрикантов и прочих деятелей – как и она сама. И как это заведено во все времена, не только в низких средних, но и высших слоях общества находились те, кто был недоволен режимом правительства. Варвара прислушивалась к мнениям недовольных и ей были нечуждые даже идеи декабристов. Но ещё она была сторонницей идей о равенстве людей всех сословий. «…Все люди братья меж собой и, угнетать или держать себе подобных в рабстве или повиновении – это бесчеловечно и не по-братски…» — считала она. Поэтому, она не дорожила богатством, и всех людей на земле считала равными себе. За что, собственно, частенько и получала нарекания от родителей. «…Имея, не ценим – теряя, жалеем. Санкт-Петербург тебя доченька испортил…» - говорили ей родители. А ещё она мечтала уехать куда-нибудь в глушь лесов, а лучше всего – в бескрайние степи, где люди, именующие себя казаками, всегда жили и живут свободно. Уехать, чтобы не видеть унижения других людей, а главное не выслушивать нотации родителей. Уехать от всего подальше, где люди живут, ни от кого не завися – словно вольный ветер в степи, никому, не подчиняясь и ни перед кем кроме как перед Господом Богом, Отчизной, да только лишь перед самим царём-батюшкой приклоняясь. И, как это всегда бывает, она однажды влюбилась. Влюбилась там, на той ужасной войне, где лилась кровь не только её братьев русских, но и – турецких солдат. Её избранником оказался простой казак Тихон по фамилии Дьячков, родом из станицы Старощедринской. Их взгляды встретились, и они поняли, что они, две половинки одного целого. Познакомились они тогда, когда Тихон получил легкое ранение от шальной пули в плечо и Варя, делала ему перевязки. Тихон в семье был старшим ребёнком, а всего в его семье было пятеро детей – три мальчика и две девочки.
— Никифор, я пойду к кибитке до Варвары схожу, — сказал, обращаясь к своему другу Тихон. — Узнаю, как там дела, а заодно помогу им палатку разбить.
— Хорошо. Иди, а коня я твоего пристрою вместе с остальными лошадьми. Стреножу… и, пусть себе жуёт овёс в торбе. Иди, мы тут и без тебя управимся. Варька то, твоя, небось, все глаза проглядела и ждёт, когда ты к ней придёшь - улыбаясь, сказал Никифор.
— Да ладно тебе Никифор, опять язвишь и шуткуешь…
— Иди, иди. Я ведь не со зла или зависти… Хорошая тебе баба досталась. Вот, правда, не казачка, а барыня. Уживешься ли с ней?.. не знаю…
— Да иди ты! Ну и что с того, что она барыня? Зато она одних мыслей со мною. И ничего в ней барского нету, окромя красоты неписаной, да манеры держаться даже в самую трудную минуту жизни достойно. Вон некоторые наши казаки вообще себе в жены басурманок побрали и то ничего. Чем тебе моя Варенька не по нраву?!
— Не обижайся, Тихон, я ж это не со зла. Прости бога ради. Совет вам, да любовь. На свадьбу-то, пригласишь?
— А как же. Конечно же, приглашу не сумлевайся об энтом. Вот только домой возвернёмся и за раз свадьбу сыграем.
Там, где Варвара остановилась на ночлег, уже давно суетились санитары, разбивая палатки и собирая хворост для костра. Увидев идущего Тихона, на Варином лице засияла улыбка и, казалось, что её тёмно-карие глаза засверкали от радости. Её форма сестры милосердия с большим красным крестом на белом фартуке, придавала её стройной фигуре некую строгость и на вид, прибавляла немного годов. Выглядела она в этой полумонашеской форме немного старше, чем ей было на самом деле, а было ей всего двадцать два года.
— Тихон, что-то случилось? – спросила Варвара, увидев, как Тихон не шел, а почти бежал к ней, словно несли его к ней не ноги, а мифические крылья любви, которые, как всем известно, вырастают у влюблённых.
— Нет, всё хорошо, просто очень соскучился по тебе, вот и всё. У вас тут как? Всё нормально? Может, помощь нужна?
— Да, пожалуй, нужна будет. Палатку для нас женщин уже поставили, теперь нужно дров и хвороста для костра собрать. Хотя и весна, но в горах очень холодно.
— Хорошо, помогу.
С охапками хвороста, они вернулись к палатке не одни. Хворост для костра также принесли и казаки, которые везли в свои станицы молоденьких турчанок себе в жены. Когда походный быт, был более-менее обустроен, все расселись у костра, тихо беседуя меж собой.
— Тихон, а как ты думаешь, я твоим родителям понравлюсь?
— Ну что ты милая? Конечно же, понравишься. Если мне понравилась, то и им понравишься. Ну а ежели и нет – невелика беда. Ведь тебе не с ними жить, а со мной. Тем более что дом я успел до похода на войну собрать, так что будем жить отдельно от них. Будем жить своей семьей, и никто нам не указ будет. А твои родители, как отнеслись к тому, что ты за простолюдина, простого казака, замуж собралась выходить? Ты ведь и богаче, и гораздо грамотнее меня будешь. У меня-то, всего два класса церковноприходской школы образование, а у тебя гимназия.
— Ну и что ж с того? Глупенький мой, ведь я тебя люблю, а любви все преграды нипочем.
— Но ведь ты из богатой семьи и у вас, небось, не один человек в прислуге был. Нелегко тебе придётся в станице жить. Ведь у нас никто никому не прислуживает – все меж собой равны. Старикам – почёт и уважение. Младших – тоже не обижаем. Но бывает, как это и полагается, старшие, наставляет на путь истинный младшего. Живём в станице словно братья – одной единой семьёй. Ежели кому дом поставить или ещё чем-то сладить надобно, так мы всем миром идём и помогаем без всякой там выгоды и оплаты. А в повседневной жизни, каждый своими делами занимается – казаки мужскими, а казачки бабскими: корову подоить, еду приготовить, воды с реки для питья или стирки принесть, постирать, за детьми приглядеть. В общем, у баб, делов бабских хватает. Не заскучаешь. А у казаков, завсегда свои дела: дом и Отечество защищать и семью в достатке содержать, сено для коровы и остальной скотины накосить, баз и конюшню от навоза почистить, дров на зиму заготовить и многое ещё чего другого сделать своей мужской силою надобно.
— Тиша, милый, а ты меня научишь корову доить? – немного даже испугавшись того, что она не только не знает, как её нужно доить, но и с какого боку к ней вообще подходить, спросила Варвара. Но, при этом, даже не подала вида, что испугалась.
— Ещё чего удумала?.. Вон Любка или Верка, сестрицы мои, покажут тебе, как доить надобно. Где ты видала, чтобы казак у плиты стоял или корову за вымя дёргал? Ведь засмеют меня тогда. Обзовут, казак-баба и тогда хочь в петлю лезай.
— Ничего, Тиша, я всему этому научусь. Ведь я давно о такой жизни мечтала – жить свободно никого не угнетать, как мой папенька угнетает. Научусь и корову доить, и борщи с кулешом варить. А кроме всего, буду ваших казачек и казаков лечить, и роды у казачек принимать, ведь в медицине я кое-что соображаю.
— Ну и хорошо, ну и ладненько. Милая ты моя Варенька, любая мому сердцу подруженька. Я тебя во всём помогать буду, и бить даже не буду, как бьют казаки почти всех баб, когда те провинятся. На руках носить буду, ежели прикажешь. Ведь я тебя так сильно люблю. А что твой папенька отписал тебе в письме? Как твоя семья к нашей женитьбе отнеслася? — с неким любопытством и переживанием спросил Тихон, думая: «Благословит ли их союз её отец и мать?» — но его опасения, оказались напрасными.
— Да вот оно письмо, если хочешь, возьми и прочти.
— Ну, вот… ещё чего удумала. Не буду я письмо, присланное не мне читать!.. Ты лучше расскажи на словах, благословляют ли они наш брак, аль нет?
Варвара поцеловав Тихона в щёку, ответила:
— А ты как думаешь?
Тихон задумался и его лицо сделалось грустным после чего он ответил:
— Не знаю…
— Улыбнись, Тиша! Они, поначалу, даже хотели отказаться от меня как от дочери. Ну, а потом, сдались, и папенька отписал, что благословляет наш брак. Обещали приехать всей семьёй к нам на свадьбу. Правда, здорово!
Обрадовавшись хорошей новости, Тихон, ничего не сказал и впервые за всё это время пока они встречались, поцеловал свою невесту в губы никого, не стесняясь из сидящих рядом с ними людей у костра. Варвара, смущенно отвернулась и опустила голову после поцелуя и её щёки залились лёгким румянцем.
Вскоре совсем стемнело и все разошлись по своим палаткам. У костров остались дежурить казаки, а по краям лагеря стояли часовые в дозоре. Все остальные сладко спали, устав за день трудного перехода через перевал Кавказских гор.
Настал рассвет. Наспех позавтракав, все быстро собрали палатки и снова двинулись в путь. Дорога, по которой они шли, была опасной и неблизкой: так и гляди в оба, чтобы не сорваться в пропасть, где внизу по каменистому ущелью, протекает Терек. И была та дорога своей протяженностью от Тифлиса, до Владикавказа, чуть больше 200 км. За один день, этот долгий путь было не преодолеть, потому что двигалась колонна по гористой местности со скоростью примерно пять-шесть километров в час. Но вот к вечеру следующего дня, сделав ещё один привал на ночлег, они наконец-то добрались до Владикавказа.
Многочисленная колонна, состоящая не только из терских казаков но, а также солдат пехоты ставропольского полка, кубанских, донских казачьих сотен разделилась, и каждая колонна пошла своею дорогой.
Оставив позади Владикавказ, колонна терских казаков продолжила движение в направлении своих станиц на восток. Шла она, где-то по дорогам, где – по берегу Сунжи, а в иных местах – и вдали от реки. Ведь Сунжа – основной ориентир, поэтому отходить от неё далеко не стоило, да и большинство станиц располагаются по её берегам. И как не крути, а всё одно, Сунжа, протекает и через город Грозный. Затем, проходит рядом со станицами Петропавловской и Ильинской, а за Ильинской впадает в Терек. По левому берегу Терека, также стоят казачьи станицы, располагаясь как в верхнем, так и нижнем течении реки. Они, дружной вереницей, тянутся до самого Кизляра и Крайновки, где Терек-батюшка заканчивает свой путь и впадает в Каспий.
Зимний, осенний либо весенний день короче летнего. Незаметно для путников начало темнеть. Колонна остановилась на привал и разбила палатки недалеко от берега реки Сунжа, а утром, едва взошло солнце, казачьи сотни снова двинулись в путь.
Варя к тому времени переоделась. Тихон сумел раздобыть для своей невесты коня и она, теперь ехала верхом, а не в одной из множества повозок или кибиток. На ней были изящные сапожки, брючной костюм и лисья шубка, а на голове красовалась шляпка. В седле она сидела не боком по-женски, а как заправский казак – верхом. Небольшая вуаль на её шляпке, наполовину прикрывал её темно-карие глаза. В седле она сидела грациозно, держа правильно спину так, как родители учили её ещё в детстве.
Проехав немного от места их ночлега, подхорунжий скомандовал:
— Сотня! Стой! Стройся! Есаул говорить будет!
К построенной казачьей сотне на ухоженном добром коне, подъехал есаул.
— Братцы! Господа казаки! Вот мы почти и дома, на своей родной земле. Сердечно благодарю вас за верную службу Отечеству, вере нашей и царю-батюшке! Вы верой и правдою послужили на этой страшной войне! Приклоним же колено в молитве, пред Господом Богом нашим и помолимся за тех, кто остался в сырой земле-матушке, лежать на чужбине.
Казаки и есаул спешились. Приклонив колено, они сняли шапки и начали молиться. Перед ними встал и начал совершать обряд моления армейский капеллан. Одет он был в чёрную рясу. В одной его руке был большой серебряный крест, а в другой – кадило. Когда все были готовы для молитвы, капеллан начал читать:
«Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь».
«Царю Небесному Утешителю Души истины. Иже вежде сей и все исполнения. Скорбящий о благих и жизни Подателю, приди и вселись в нас и отчисти нас от всякой скверны и спаси Боже души наши».«Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аминь».
«Верую во единого Бога Отца Вседержителя. Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына божьего единородного иже от Отца рожденного прежде всех век. Света от Света, Бога истины от Бога истины рожденного, не сотворенного, а единосущна Отцу. С Ним же всё бывшее, нас ради человек и нашего ради спасения, сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и вочеловечившегося. Распятого же за наши грехи при Понтии Пилате и страдавшем, и погребённым. И воскресшего в третий день по писаниям. И взошедшего на небеса. И сидящего возле Отца. И ожидая грядущего со славой, дабы судить живых и мёртвых, Его же царствию не будет конца. И в Духа Святого, Господа животворящего, иже от Отца исходящего с Отцом и Сыном споклоняема и с словима глаголющего пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Верю в воскрешение мёртвых и жизни будущего века. Аминь».
(выписка молитв из Библии).
Помолившись, казаки вновь сели в сёдла, а есаул продолжил:
— Повоевали братцы на славу, а теперь, пора и по домам! Заждались нас жены наши верные и детки малые. А молодые казаки, неженатые, вижу, везут молодых турчанок себе в жены. Что же, семья, дело святое, но, как говаривали ещё наши деды и прадеды: «Порох, держать сухим!» и, быть наготове по защите Отечества нашего! Так что, попрошу не расслабляться. Донские, кубанские и часть наших терских казаков пошли своею дорогой на север, а многие уже рядом со своими станицами. Поэтому, попрошу получить денежное довольствие и харчи на дальнейший путь, а там разбредайтесь кому, куда надобно по своим станицам.
По мере продвижения отряд казаков редел. Кто-то уже успел добраться до своих станиц, таких как Нестеровская, Ассиновская и других станиц, ну а кому-то ещё предстояло продолжить свой путь на восток к своим родным станицам.
Прошел ещё один долгий день пути, и вдали показался город Грозный. Но вскоре казаки миновали его, и он остался позади. Выехав из города, отряд разделился надвое. Одна его часть пошла на юго-восток в сторону Гудермеса, а другая – на северо-восток к Червлёнскому броду на Тереке. На северо-восток пошли те казаки, кому было нужно попасть в Петропавловскую, Ильинскую, Старощедринскую, Шелковскую, Гребенскую или Червлённую, а кому в Кахановскую либо Гудермес и другие, близлежащие к Гудермесу станицы, пошли на юго-восток. Но Данила и ещё несколько казаков поехали не в сторону Червлёнского брада, куда им было нужно ехать, а в Кахановскую, чтобы сообщить жене Авдотия о его гибели и передать письмо и гостинцы.
Все станицы были расположены не так уж и далеко друг от друга. Много пройдено дорог на чужой сторонке, а по родной земле, ноги к дому несут тебя сами – словно птицу на крыльях. Душа томится от долгой разлуки с родными и близкими, и рвется дамой, желая поскорее воссоединиться с ними.
В том небольшом отряде, который двигался на северо-восток, ехали Варвара с Тихоном, а также – две молоденьких турчанки, по именам Айрис (цветок ириса) и Кира (пламя огня). Всё тот же бравый подхорунжий Чевола Пётр Елизарович, отдававший команду для построения на молитву и речи есаула, ехал вместе с ними и вёз молоденькую турчанку к себе домой в станицу Петропавловскую. На коне, спереди седла, в котором сидел Петр, сидела молоденькая турчанка, по имени Айрис – его будущая жена. Другую девушку везли то ли в станицу Шелковскую, то ли в Старощедринскую. Проехав по каменному мосту через небольшую речку Нефтянка с её высокими обрывистыми берегами, отряд приостановился на короткое время, для того чтобы попрощаться и ехать дальше – кому куда нужно и тут Айрис спросила у своего будущего мужа на ломаном русском языке:
— Петиюша, моя хотеть, попрощаться с Кирой, можно иду?
— Конечно, Айрис, иди, — ответил Пётр.
Получив разрешения у своего будущего мужа, счастливая и радостная Айрис, спустилась с седла и побежала к своей подружке и, отойдя в сторонку подружки стали о чём-то щебетать на своём родном для них турецком языке.
— Гляди, Пётр, как щебечут! Наверное, договариваются о будущей встрече, — сказал кто-то из казаков сидевший в седле рядом с подхорунжим.
— Пусть щебечут – когда ещё увидятся.
Поговорив, Айрис вернулась к своему будущему мужу, а Киру, повезли в другую сторону. Айрис, взобравшись на своё место спереди седла, обняла Петра, тем самым держась за него, чтобы не упасть с коня и склонила голову ему на грудь.
— Петруха, а ты не боишься, басурманку-то, в свою станицу везть? — спросил подхорунжего Пётр Данилушкин, который возвращался вместе с ними в том отряде к себе домой в станицу Старощедринскую.
— А чего бояться? Вот возвернёмся, она примет нашу веру старообрядческую и обвенчаемся в церкви – как и положено. Имя её басурманское переменим и дадим ей наше – православное. Свадьбу сыграем, и будет она либо Анна, либо Раиса. Нарожает крепких детей мне от свежих кровей. Ты ж Пётро должон об энтом знать, что дети-метисы, они, завсегда крепше.
— Да куда ж ещё крепше?! Вас, Петропавловских бугаятников и так Бог силушкой, да крепким телосложением и ростом не обидел.
— Верно, говоришь, Петро! Мы такие. А детки, дасть Бог, будут ещё крепше — согласившись с мнением Петра Данилушкина, ответил Пётр Чевола, затем, повернулся и, обращаясь к другим казакам, сказал:
— Ну, прощевайте, браты казаки! Вам в другую сторону, а мы уж, почти на месте. Вон она родимая станица наша, Петропавловская, справа от нас, — повернув коня, он пришпорил его и небольшой отряд, отделившись от основной группы казаков, помчался к станице Петропавловской.
Варваре, ехавшей на коне рядом с Тихоном, стало вдруг грустно глядеть на всю эту картину прощания. За время пути, она успела с обеими девушками познакомиться и даже подружиться, а теперь одну из них увезли и увидятся ли он ещё – не известно.
Данила, двигаясь в отряде, идущем на юго-восток, думал о чем-то своем: «…Впереди Кахановка и что же я скажу?.. Как отдам это письмо Дарье? Не уберёг брата, да и что можно вообще скажет в своё оправдание? Как можно утешить её?.. Арина, небось, жинка моя, ждёт не дождётся меня в Щедринах? Ну, ничего поначалу в Кахановскую забегу и всё расскажу Дарье, как дело было. Интересно, как там доченька, моя Анфиса и сыновья Михаил, и Фёдор? Небось, Анфиска уже подросла, и матери помогает?».
Тревожные мысли щемили его душу и сжимали сердце. Казачий отряд всё больше и больше редел по мере продвижения через встречающиеся на его пути станицы. Но вот вдали показалась Кахановка и, вскоре, небольшой отряд въехал в неё. Данила в сопровождении его друзей-казаков из Старощедринской, двигаясь вместе со всем отрядом по одной из улиц станицы, стал подъезжать ко двору Авдотия. Навстречу отряду выходили радостные станичники, приветствуя победителей. Дарьи, оставив свои нехитрые дела и заботы, увидев отряд, тоже подошла к плетню, улыбаясь, но её лицо изменилось, когда в отряде она не увидела своего мужа. «Как! Но как же так?! Может, приедет чуть позже?..» — подумала Дарья, но увидев Данилу, вдруг заплакала навзрыд, причитая:
— Ой! Боже ж ты мой милостивый! Но, как же так?! Господь Всемогущий! Почему?! За что именно мне всё это?!
Данила с казаками, которые согласились поехать с ним, спешились; привязали у ворот коней и вошли во двор.
— Дарьюшка, крепись. Муж твой геройски погиб. Погиб и его друг Евграфий, — успокаивали Дарью казаки. Данила, тем временем, разгрузив подарки и гостинцы, как от себя, так и от покойного брата, достал письмо и вручил его Дарье. Дарья, немного успокоившись, развернула дрожащими руками сложенный листок и стала его читать со слезами на глазах.
«Милая, верная моя подруженька, женка Дарьюшка! Надеюсь, что скоро возвернуся я до дому. Но ежели не судьба нам будет, свидится, то на всё воля божья. На всё Его воля святая. Обо мне, ежели что, дюже не убивайся. Сама знаешь: война есть война. И ежели человек хороший встренится, то выходи за него замуж... Лишь бы деток наших не обижал и любил как своих. Натальюшка наша, младшенькая, небось, уже лопочет? Годик уж ей скоро сполнится. Жаль, что подержать её на руках так и не удалося из-за этой войны распроклятой. И ещё хочу отписать: только ты дюжа, не ерепенься, но я её благословил в жёны Климентию Тонкогубову. Хочу с Евграфом породниться. Хотя и малы ещё детки наши, но как время придет, благослови, и ты Наталью за Климентия, ежели, что со мною станется.
Никитка то уж, небось, подрос и балует? Но когда он повзрослеет, скажи ему, что он за старшего в доме ежели что со мной... Так прямо и передай ему мой наказ.
Как вы без меня там? С покосом управились и, всё ли ладно у вас? Тут, всё чужое и постылое. Обычаи у них странные, диковинные, лопочут по-своему, непривычно для нашего уха. Служба моя проходит хорошо. Об остальном расскажу, когда возвернуся до дому. Прощевай. Надеюсь, до встречи. Твой муж Авдотий».
Письмо, прочитанное Дарьей, выпало из рук. Её взгляд затуманился, и всё поплыло перед глазами. Очнулась она от того, что кто-то, из казаков набрав в рот воды, прыснул ей в лицо.
«Чем и как можно утешить и успокоить женщину, потерявшую мужа? И хватит ли на это часа, недели, месяца, может быть года или десятка лет? Вряд ли. Остаться на какое-то время?.. Но, что толку?.. Этим горю не поможешь, да и Арина дома ждёт. Одному добираться домой будет небезопасно, да и один в поле не воин. Поэтому, лучше уже скопом возвертаться – всем вместе. Да и друзья мои, ежели останусь тут на какое-то время, выходит, что зря со мной ехали?» — подумал Данила, немного подождал, когда Дарья придёт в себя, а затем сказал: «Ты, Дарьюшка, извиняй, но нам пора в путь-дороженьку до дому верхами бежать. Просил я друзей-товарищей своих сопроводить меня, ну а ежели они без меня возвернутся в Щедрин, то одному мне потом возвертаться несподручно будет. И я, и вся родня наша, тебе помогать будем во всём. Не горюй, милая, слезьми горю не поможешь».
Сказав это, Данила сел на коня, пришпорил его и пустился догонять своих товарищей, которые успели сообщить Лукерьи Тонкогубовой печальную весть о смерти её мужа Евграфия Дормидонтьевича. Лукерью им пришлось тоже утишать и, хотя в обморок она не упала, но ей было нелегче, ведь на её руках осталось трое детей.
***
1. Каюк – крах, поражение, гибель.