(По рассказам ветерана Великой Отечественной войны Шушуновой Марии Петровны)
Весна на Кубани ранняя. Она приходит невидимым легким ароматом свежей травы и прохладной влажной земли, проникает в каждое открытое окно, и уже поселилась в наших домах на правах хозяйки, а мы ее гости, которые так ждут и любят таинственные неведомые преображения, что и сама душа не прочь отдаться в ее власть.
Так приходит весна в феврале. Конечно, морозные ночи и некоторые дни еще пугают, пытаются бороться с ранним незваным гостем, претендующим на тронное место, но и снежным воем не прогнать уже прочно вселившийся весенний запах.
С весной у Марии Петровны начинается новая жизнь. И каждый год, уже девяносто четвертый, она также обновляется. Только вот заноза какая-то остается, и не прогнать ее ни свежим ароматом поля, ни теплым солнечным лучом, ни поздними вечерами под ожившей березкой. Сидит, колет, и болеть от этого начинают и ноги, и голова, и сердце.
Весна для пожилой, но бодрой и спокойной женщины, несет в себе два непримиримых между собой чувства – боль и радость. Весной на каникулы приезжает к ней в станицу из Москвы ее правнук Никита, а боль от того, что снова идти на Вечный огонь, и снова не встретить среди друзей еще одного ушедшего.
Но сейчас все мысли и планы в ее голове были заполнены только Никитой, точнее приготовлением к встрече с правнуком и внучкой, его мамой, Настей.
- Привет, бабуля! – закричал мальчишка, открыв дверь в машине – такси.
- Здравствуй, мой ненаглядный! Здравствуй, мой хороший! Неужель, дождалась, - слезливо, но с радостью встречает Мария Петровна.
Настя расплатилась с водителем и аккуратно вышла из машины. Водитель тоже вышел, он помог достать чемодан из багажника, потом живо вернулся на прежнее место и быстро скрылся в пыли серой дороге.
- Привет, бабушка, как твои дела? Как самочувствие? – Целуя влажную и теплую щеку, интересовалась Настя.
- По-маленьку, по-маленьку, дорогая… Жду вот вас уже с утра, и пирожки остыть успели.
- Извини, задержались при посадке в самолет.
- А чемодан – то один? – Удивленно подметила Мария Петровна. – С Никиткой – на целое лето!
- Не, бабуль, не получится. Я на пару дней, уже купила обратный билет, а Никиту заберу в конце июля. В августе к школе нужно готовиться.
- Уже и к школе? Вырос-то как, - с любовью и заботой гладила бабушка русую голову мальчишки.
- Ну, пойдем в дом, а то среди дороги не дело стоять, - уставшая с дороги, подметила Настя.
После вкусного обеда, чая с вишневыми пирожками Настя устроилась на качели в виноградной беседке и, кажется, немного дремала. Никита все кружил вокруг Марии Петровны, не отходя ни на шаг.
- А я уже читать научился! По слогам, а некоторые слова целиком! – Хвастался бабушке правнук.
- Теперь ты бабке читать будешь, а то глаза- то совсем плохо видеть стали, - радостно, но с нотами грусти похвалила за заслуги Мария Петровна.
- А ты и так много всего знаешь, тебе читать не нужно, - смеется Никитка, - я рассказывал ребятам твои истории, что в прошлом году узнал. Они сказали, что такого не бывает, и я сам все придумал. А я им ответил, что моя бабушка лучше знает, она уже много лет прожила и войну прошла. Она таково видела, что сейчас и по телевизору не увидишь!
- Да, - вздохнула тяжело, сделав паузу, Мария Петровна, - все проходит, но не все забывается…
- А ты мне еще расскажешь что-нибудь интересное? Я скоро писать научусь и запишу твои рассказы в тетрадку, чтоб другие могли потом читать, - с неподдельным энтузиазмом и детской правдой рассуждал Никита.
- Расскажу, внучек, обязательно расскажу… А учиться надо, это правильно, что ты хочешь и читать, и писать уметь, неграмотному ни в какие времена добро не светит. Только ты и про то самое добро не забывай, не зарывай его внутри; читай, пиши, рассказывай, но с открытой душой и добрым сердцем. Тогда и слушать тебя будут, и читать твои рассказы тоже будут.
- Ладно, бабуль, обещаю!
После прощания с Настей к вечеру отправились Мария Петровна и Никитка в поле, посмотреть, что растет, что посадили в колхозе этой весной. Свернув с проселочной дороги, путники быстро оказались у реки, за которой располагалось необъятное поле. Только небольшой каменный мост соединял два берега: желтый от подсолнухов и серый от высохшей земли.
- Какие они красивые!- Восторженно подметил мальчик. – Как цветочки. Нет! Как солнышко!
- Так и называются они – подсолнухи, под солнышком, значит, растут и на солнышко похожи. Головки вертят туда, где светило, и спят, когда солнце прячется в закате.
- А внутри там что есть?
- Семечки, еще молочные, неспелые, мягкие – мягкие, и сладкие такие. Мы в войну только и мечтали встретить кое-где палый подсолнушек, да только листики у него больно заметные, яркие, быстро находились желающие полакомиться его плодами – птицы голодали не меньше нашего, а мышей уже и не было вовсе…
- А змеи там есть? – боязливо, негромко спросил Никита, будто боялся, что услышит змея и тут же подползет к ним с бабушкой и непременно кого-то из них укусит.
- Змеи есть, и раньше тоже были. А знаешь, сколько их в высокой траве, Никитка. Там влажно и тепло в порослях. А мы с девчатами пойдем косить на поле, да как подбросит кто из нас прямо на косе! Испугалась змея, видать, не меньше нашего - тут же и скрылась из глаз.
- И тебе не страшно было?- С неподдельным удивлением восхищался внук.
- Страшно, а как же. А позади нас война гремит, палит, от туда и змеи бегут. Знать, страшнее там…
- Пойдем, посмотрим ближе!- Попросил Никита. И они пошли к мосту для переправы на другой берег.
- Осторожно, Никитушка! Вон камень осыпался и в воду упал. Держись ближе, - испуганно подметила Мария Петровна.
И защемила снова сердце эта боль… Воспоминания в каждом шорохе, в каждом мгновении не покидали ее тревожную, немного успокоившуюся с годами душу. И как рассказать семилетнему мальчишке, как была чуть старше его, и не змеи пугали, и не с ними боролась, и не смотрела вниз на падающий в реку камень, а шла вперед босая, подгоняла быков с обозом и сеном, измученная сенокосом и жаждой. И не мальчишка мог споткнуться и упасть в реку, а два здоровенных быка испытывали усталость и жажду, непреодолимую, неподвластную десятилетней девчушке. И как она, тоненькая, совсем юная, ощущала беспомощность и безнадежность. Но более всего одолевало ее не чувство страха, а понимание того, что подвела она целое село. Наверное, от такого ответственного отношения к своей работе и получила она помощь от Бога. Ведь как иначе: на безлюдной дороге не встретить и прохожего, а чтоб в войну ехал за баранкой удалой мужичок – объяснить, как чудо, по-другому никак! И помог выгнать на дорогу быков, починить ярмо, зацепить обоз, поправить сено. Еще и слезы утер... Вспоминает Клавдия Ивановна, а у самой слезы те юные и горячие подкатывают, и чувство страха от прошедшего испытания наворачивается. «А ведь,- думает она, - быть сейчас такой беде, ни минуту бы не раздумывала, пусть и легла бы под тем мостом навсегда, пусть и унесла бы ее небыстрая равнинная река в пустынные поля, а все равно б не сдалась». И смотрит она на Никитку, и не нарадуется. Ведь ради него она тогда босая косила луг, ради него и таких же любопытных мальчишек отдавала себя в расправу без единой секунды сомнения!
- Бабушка, бабушка! Смотри, здесь бабочки и пчелы летают! Они, наверное, мед собирают.
- Да, внучек, мед - сама, что ни на есть, драгоценность. Ты только представь, сколько одной пчелке нужно трудиться, пыльцы принести, чтоб слился мед в целые соты. А сколько опасности на ее пути! Ведь жалит она один раз, перед смертью. Терпит, старается. Ты не обижай пчел, не лови их попусту. Они вреда тебе не желают, сами нас боятся. Каждая живность нужна природе. Это их дом, они себя здесь чувствуют хорошо, а коли посади их в клетку или банку, загнется это существо, заскучает по дому, хоть сколько ее не корми, не пои, а слаще воли нету.
- Вот и солнышко к закату клонится, вечер прохладой осел. Пойдем, Никитушка, домой, чай пить с пирожками.
- Пойдем, бабуль, я уже замерзать начал, - с удовольствием от беседы и прогулки согласился Никита.
После ужина и длинного, полного впечатления дня уснул Никита глубоким сном. Что снится семилетнему мальчишке? Поле с подсолнухами, солнечный диск в закате? А, может, полет в самолете над белыми пышными облаками? Чтоб не снилось ему в эту ночь, главное – не война!
А Марии Петровне снится она, проклятая. Колет сильнее с ночи. Вот и не хочет смыкать глаза, пока сами они от тяжести не опустятся вниз. Может, от усталости и приятной беседы с внуков в эту ночь она не увидит снов?
Прошло три недели, как Никита отдыхал в станице. И чем они с Марией Петровной не занимались! И корову доили у соседки тети Любы, и коз кормили на лугу, и картошку пололи, и смородину собирали в своем саду. Особенно Никите понравился терпкий, слегка кисловатый вкус черной смородины. Мария Петровна умудрилась из небольшой собранной баночки сварить мисочку смородинового варенья! Вот это был настоящий завтрак – бабушкины блины, деревенская сметана и густое темно-бардовое, с отливом синевы, смородиновое варенье. Еще Никита очень любит бабушкин чай, она как-то по – особенному заваривала его, каждый раз добавляла в заварник то веточку смородины, то веточку малины. И аромат стоял такой, что утром Никита долго не задерживался в постели, а сразу бежал к свежему теплому, приготовленному со всей душой, завтраку.
А как-то раз Никита с бабушкой отправились на прогулку, прихватив с собой некоторое количество провизии, компота и одеяло, чтоб можно было сделать привал на густой ароматной траве. Это был необычный день, немного затянутый тучами, от того не было столь жарко и душно, как обычно бывает на Кубани в разгаре лета. Огромное синее небо надвигалось все ближе и ближе, опускалось до макушек деревьев. Но именно в такую погоду стоит необычайный аромат каждого кустика, каждой травинки, наполненной жизненной силой, даваемой землей.
Никита с бабушкой собирали в корзину различные травинки, веточки, цветочки. Бабушка рассказывала, как что называется, для чего, при каких болезнях их применяют. Откуда столько всего знала Мария Петровна, получившая девять классов образования, Никита не знал. А сама она помнила, как залечивала свои раны, восстанавливали силы бойцы, вернувшиеся с фронта в село. Что просила принести с луга ее мать, когда раненный солдат, случайно попавший в их дом, еле живой, умирающий от нагноения резаной раны, выжил и пошел на поправку через семь дней.
В этом ли кроется сила долголетия? В этом ли есть секрет ее жизни? Наверное, нет. Наверное, в том, с какой любовью и трепетом собирает их Мария Петровна в свою корзинку, как верит она в живительную силу каждого кустика, каждой травинки, пробившейся средь обгорелых полей с гниющими остатками всего живого. Цена этой жизни так высока! Как умирали тысячи людей среди каменных плит в холодном безжизненном Ленинграде, как погибали тысячи птиц, сурков, ежей в сгоревших лесах, вытоптанных танками и пехотой полях. А сейчас цветет она добротными подсолнухами, рыжей пшеницей и хрустящей кукурузой. И роятся над ними пчелы, мухи, шмели, воруют семечки птицы и мыши, и носят припасы в свои норки детенышам, слепым мышатам, беспомощным, так нуждающимся в защите и мире.
- Ой, дождь пошел! – Озорно засмеялся Никита. – Мы сейчас все промокним! Пойдем скорой домой!
- Пойдет, Никитка, пойдем. Корзина уже совсем полна. А дождя ты не бойся, он летом только свежести и запаху придает такого, что надышаться и за девяносто четыре года не могу.
- Бабуль, а когда война была, дождь тоже шел? – С детским любопытством интересовался мальчишка.
- Шел, Никитушка, шел… Небо плакало, омывало кровь и слезы, с водой уходили они вглубь земли, куда- то очень глубоко, где спрятаны те души, умытые слезами.
Казалось, Мария Петровна обрадовалась обрушившемуся на них дождю. Она прятала от внука свои слезы в дождливой прохладной воде. И колючая боль внутри отступала, выходила наружу, сливалась в лужи и пряталась в землю, как невидимая змейка, юркая, но очень опасная, кусающая за самое живое, что ни на есть в душе.
Дома путники обсыхали за вечерним чаем. Мария Петровна добавила в заварку чабреца, от того аромат в доме стоял волшебный, успокаивающий ее тоску. А рядом Никита замещал радостью это гнетущее столько лет чувство.
- Мама скоро прилетит за мной, - с грустью подметил мальчик. – А мне так нравится здесь в станице с тобой, бабуль. Дома такого нет.
И Никита прислонился к мокрой щеке бабушки, не успевшей высохнуть после дождливой прогулки, или мокрой от тепла ароматного чая? И такой любовью, спокойствием и умиротворением наполнилось все внутреннее пространство Марии Петровны, что, кажется, и не было ничего более в ее вековой жизни. И не было ни войны, ни голода, ни страха, ни смерти. Что давало силу жить в том безжизненном обреченном пространстве? Ведь тогда она, совсем юная девчушка, не познавшая ни любви, ни ласки, и подумать не могла, что есть такая настоящая любовь, настоящий смысл и великая сила жизни. В теплой щеке и маленьких ручках любящего внука, искренне прижимающегося к морщинистой и такой родной щеке дорогого для него человека.
И, кажется, наполнились силой уставшие руки, заискрились поблекшие глаза, полегчали натруженные ноги. И вот готова она дальше идти, бороться, сражаться за жизнь, только б ощутить потом эту силу жизни в хрупких мальчишечьих ладошках, ласково гладящих седые гладкие волосы.
И боль не страшна, и страх не пугает, ведь все можно снести, коли знаешь зачем. Не растеряла добро, не расплескала в слезах, не истоптала босыми изрезанными ногами по каменистой земле. Наверное, и спасает оно столько лет. Наверное, и дает эту веру в жизнь.
Никита улетел обратно в Москву раньше обозначенного срока на неделю. Но не в одиночестве осталась Мария Петровна. Ведь у нее есть внутри что-то такое сильное и самое значимое в ее жизни, дающее силы вставать и идти, вставать и бороться, вставать и любить.
Апрель 2016 год