Глава 17
-Лиза, Вы как, в баньке попариться любите или так, попрохладнее, - вопрос Кузьмича поставил её впросак. О бане речи не было, когда они собирались.
-Хорошо, хоть не в сауну сразу меня потащил, - ехидно подумала Лизка.
Впрочем, к понятию «баня» Лиза относилась своеобразно. До 18 лет она прожила в доме без каких-либо удобств. Вода приносная, канализация выносная, ни ванны, ни туалета.
Пока была маленькая, ходила с матерью в поселковую баню. Потом что-то в её душе перестроилось, и она категорически отказалась ходить в общественную баню. Лет до 14 мылась дома, в огромном корыте, после чего долго выносила воду вёдрами на улицу.
Со временем в поселковой бане оборудовали отделение с душем в крохотных закутках, куда она и стала ходить. На первом курсе, когда их отправили «на картошку», она с девчонками два раза сходила в деревенскую баню. Но после этого на слове «баня» она поставила запрет. Нет, особо щепетильной она себя никогда не считала.
Просто осталась под впечатлением увиденной в бане сцены. Рядом с ней мылась женщина средних лет с девочкой, на вид лет десяти. Когда мимо них павой прошла молодая девушка с фигурой, которой могли позавидовать всемирно известные модели, женщина очень уважительно произнесла:
-Здравствуйте, Валентина Ивановна!
-Здравствуйте, Тамара Дмитриевна! –ответила голая красавица с берёзовым веником в руках, удаляясь в парную.
Девочка промолчала, видимо, увлечённая мытьём, за что и получила внушение:
-Ты что, Верка, с учительницей не поздоровалась. А она всё-таки твоя классная руководительница!
Дело, конечно, заключалось вовсе не в капризах. Привередливой или капризной Лизка никогда не была. Когда после первого курса им предложили заработать, очистив под офис небольшое помещение, в котором более полугода почти безвылазно жили нелегальные мигранты, они согласились, поскольку новый хозяин помещения, оценив степень загаженности мест общего пользования, предложил хорошую цену за работу. От хлорки ело глаза, но они втроём тогда справились и заработали неплохие деньги.
-Я, - попыталась построить умную фразу Лизка, такую умную, чтобы Кузьмич не обиделся её отказу.
Но сказать больше ничего не успела. Или не смогла. Потому что привычно погладив растрёпанные кудри, поняла, что с её волосами случилось нечто неприятное. Впрочем, она тут же вспомнила облако пыли на просёлочной дороге, открытое с её стороны окно и странный взгляд Полянского, смотревшего куда-то поверх её лица, когда он помогал ей выйти из машины.
Казалось, её волосы подверглись обработке строительной пеной. Качественной строительной пеной.
-Попрохладнее, - быстро произнесла она. - А можно, я сейчас помоюсь, пока вы разговариваете?
-А вот сейчас не получится. Там самый жар сейчас. Мы сейчас с Олежкой сходим, попаримся. А ты уж после нас, когда жар весь израсходуем.
Старик так ловко расставил приоритеты по своим местам, что она порадовалась. В сауну, то есть в баню, её никто с собой тащить не собирался.
-Я могу чем-нибудь помочь, пока вы мыться будете, - сладким голоском произнесла Лизка, только бы не видеть выражение лица соседа. Казалось, ему исполнилось только три годика, и плохие большие дети во дворе отняли у него малиновый чупа-чупс. Кузьмич явно сказал что-то неправильное.
-Пойдём, картошечки почистишь. Рыбку я уже пожарил. Ну, там ещё кое-что на стол собрал. Пошли, покажу, что делать.
Минут десять она общалась со стариком в домике. Полянский что-то загружал в машину. Разговаривая с Кузьмичём, она бросала взгляд в окно. Боцман бегал по двору, подбегая изредка к Полянскому, будто для того, чтобы убедиться, что у того всё в порядке.
Пользуясь моментом, она пошепталась со стариком, спросила, кто есть кто на фотографиях. Кузьмич даже показал ей на старых фотографиях прадеда Полянского, а на тех, что новее, - его деда.
Потом Кузьмич достал из шкафа какую-то одежду и сказал Лизке:
-Молодец, Олежка! Я так давно хотел на рыбалку в ночь сходить. Одному уже нельзя, здоровья нет такого, как раньше. А вдвоём, с напарником, самое то. Спасибо ему!
И старик вышел из домика, оставив её варить картошку. Скорее всего, Кузьмич и Полянский ушли в баню, потому что в дом зашёл Боцман. Пришёл, сел напротив неё и стал наблюдать, как она быстро и ловко чистит картошку.
-Вот, Боцман, как мы хорошо устроились. Они на ночь на рыбалку уедут, а мы с тобой вдвоём останемся. Я тебе даже разрешу на кровати у меня в ногах спать. А они пусть рыбачат. Мы завтра с тобой свежей рыбки поедим.
Вот так всё хорошо и сладилось. И не надо ей переживать, кто будет спать на чердаке, а кто под лодкой. И вся кроватка в её распоряжении. С тёплым одеялком. Она уже его пощупала, и ей так захотелось нырнуть под это тёплое одеялко. Но сначала нужно помыться, потом поесть, проводить Полянского и Кузьмича на рыбалку.
Она накрыла на стол в комнате, поставив то, что показал Кузьмич, и даже съела кусочек жареной камбалы. Такой вкусной, пахнущей морем. Она с детства любила камбалу и навагу. Прочая морская рыба для неё не существовала. Ну, там, в море, конечно, много другой рыбы плавало, но другая её не интересовала, пусть плавает.
И тут они вернулись из бани. Чистые, с красными лицами, с наброшенными на голые плечи полотенцами. Настоящие мужики, уважающие баню.
-Иди, мойся, - сказал Кузьмич. – Я проветрил. Там прохладно. Всё, что нужно, там найдёшь.
-Стоять, - привычно приказал Полянский хорошо поставленным командирским голосом. – Я тебе всё покажу. Пойдём.
Полянский шёл впереди, а Лизка шла за ним, и в голове у неё всё перевернулось, как на аттракционе «Американские горки», на котором она однажды каталась. После этих покатушек она проблевалась, и её всякий раз тошнило при упоминании сочетания слов «Американские горки».
И она так сильно пожалела о том, что он уходит на ночь с Кузьмичём на рыбалку. И так захотела, чтобы он остался. А Кузьмич мог пойти на рыбалку один, куда-нибудь недалеко, куда ему можно ходить одному, без напарника, с удочкой. Или пошёл бы спать в баню или на катер.
И Лизка даже подумала, что сейчас произойдёт чудо, и Полянский передумает идти в море с Кузьмичём.
Она зашла в баню следом за Полянским. Тот, почему-то, стараясь не смотреть на неё, показал ей крохотный аккуратный предбанник. Потом открыл дверь в моечную, показал, где холодная вода, где горячая, где тазы и ковшик.
Он мог и не говорить это, она всё видела сама. И воду, и тазы и этот дурацкий ковшик. Стояла на пороге, между предбанником и моечной, как очередной памятник дурочке, и слушала всякую ерунду про тазы и ковшик.
И тут он резко обернулся, обнял, прижал к себе так, что она дышать перестала, наверное, от испуга, и, глядя в её замершее лицо шальными глазами, спросил:
-Мне остаться?
Она подумала, что он спрашивает про рыбалку, и проблеяла еле слышно:
-Остаться.
Прозвучало, как в сказке про волка и семерых козлят.
-Козля-я-я-ятушки, ребя-я-я-я-тушки!
Он почему-то плотно прикрыл дверь в баню, одним движением снял майку и стал снимать с себя брюки. А рубашки на нём и не было.
-Ты чё-ё-ё! Ты чё-ё-ё! – завопила она. – Иди отсюда!
Полянский так растерялся, будто у него отобрали второй малиновый чупа-чупс. Моргая глазами, он смотрел на неё уже не шальными, а страшно испуганными глазами, и его лицо заливалось краской. Потом он тихим шёпотом произнёс:
-Ты же сказала остаться!
-Вы меня не так поняли, Олег Николаевич!
И эти её слова были такими ужасными, такими ужасными, будто она произнесла «Американские горки». Он вышел, хлопнув дверью так, что Лизка присела и сидела на корточках минут пять, боясь, что крыша баньки сейчас рухнет ей на голову.
Продолжение следует
Далее http://www.proza.ru/2016/04/15/2351