Августовский день подходил к концу. Вечерело. К садам уже подкрались лёгкие сумерки, а на улице было ещё светло.
Юра, набегавшись за день, стоял у калитки и колебался, идти ему домой или пойти ещё немного погулять. Из двора дома на противоположной стороне улицы вышла худенькая, стройная девочка, его ровесница, повертела головкой туда-сюда и скрылась во дворе. По Юре словно какая-то тёплая волна прошла, как ветерок ласковый коснулся его головы, и он забыл и про усталость, и про то, что уже пора идти ужинать. Он молча смотрел на двор, куда ушла девочка…
Раньше Юра с девчонками был почти вечно в ссоре. Не то, чтобы он их совсем терпеть не мог, но так выходило, что часто не ладил с ними. Особенно не мог терпеть он Валю с ихней улицы. Когда-то Юра даже чуточку дружил с Валей: лет в пять-шесть наперегонки бегал с ней возле её дома. Шустрая и быстроногая, она капельку опережала его, тогда он, когда она уже останавливалась в условленном месте, забегал вперёд и говорил: «Всё равно я первый!» Но пошли они в школу, и у каждого завелись свои новые друзья. Однажды летом, смотрит он, Валя бегает с подружками на улице. Подошёл он к ним, слышит, девочки шепчутся: «Валя, а он отличник… «Похвальную» получил!» А Валя громко говорит: «Такому бандиту и дали «Похвальную»?!» Юра знал, что она такое сказала из зависти, потому что сама еле-еле в хорошистки смогла выйти, несмотря на старания всей её родни. У него отца не было, а мать с бабкой от зари до зари пропадали на работе. Так что Юра понятия не имел, чтобы в дневник к нему кто-нибудь дома заглядывал, но учился он на пятёрки. Это и злило Валю.
Он ей в тот раз ничего не сказал, но обиду затаил. С тех пор, как увидит он Валю одну, так и норовит поколотить её… Идут они однажды из школы. Юра быстренько в дом забежал, портфель на стул бросил и мигом на улицу, за соседским забором спрятался, ждёт Валю.
Подходит она: чистенькая, аккуратненькая, в белом передничке, в косичках – бантики красненькие. Юра выбежал из-за забора и – к ней:
– Так кто бандит?
Валя от неожиданности портфель и чернильницу уронила, руки в чернила вымарала и – в слёзы да в крик:
– Отец тебе покажет!
Юра убежал, в соседском огороде спрятался, лежит, не дышит. Видит, идёт к его дому через улицу Валин отец: ноги в галошах, сам в тельняшке, грудь колесом, руки растопырены – чистый Геракл или Челубей татарский,. Юра обомлел от страха. А тот подошёл к ихнему дому, походил вокруг да около и говорит громко:
– Ну, паршивец, попадёшься ты мне!..
Теперь же он и сам не заметил, как вдруг ни с того ни с сего стал всё чаще и чаще обращать внимание на эту Галёнку, из дома напротив через улицу. Но в последнее время Юра понял, что не он один засматривается на неё: на Галку поглядывал частенько и Лёша Ткач. Раньше Лёша был его лучшим дружком. Теперь же Юра невольно подмечал, что между ними будто кошка чёрная пробежала…
Юра стоит у калитки, ждёт, может, снова выйдет Галя. Она не выходит. Ему становится грустно. Тогда он заходит в дом, находит в столе клочок бумаги и огрызок карандаша, идёт к калитке, садится у забора и начинает писать словами то, что его волнует в эту минуту. Он сморит на Галин дом и пытается писать стихи.
Солнце село. В сгущающихся сумерках не видно слов на бумаге. Юра идёт в дом, садится на кровать и продолжает писать. Так, с карандашом в руке, он и засыпает в кровати...
В этот вечер закончилось его детство и на смену ему пришло отрочество.
* * *
С Лёшей он подружился ещё в четвёртом классе.
Гулял однажды Юра возле своего дома. Видит, в середине их длиннющей улицы ребята играют: девочки прыгают на дорожке, наверное, игру в «классики» затеяли, а мальчишки мяч гоняют вдоль трамвайной линии. Раньше Юра с этими ребятами дружбу не водил, а тут потянуло его к ним – очень уж весело они играли.
Тихо и незаметно он стал приближаться к ребятам, подошёл и остановился неподалёку. Первыми заметили его девчонки.
– Иди к нам! Чего смотришь? – сказала одна из них.
Здесь он и встретил Лёшу.
Леша с родителями в посёлок приехал недавно: до этого жил на Урале. Он был рослым, белокурым мальчиком. Отец его работал начальником цеха на заводе. У других ребят с их улицы отцы были либо просто обыкновенными работягами, либо их вообще на свете уже не было – война проглотила. Поэтому Лёша держал себя с ребятами чуточку как бы свысока, но они всё равно дружили с ним и по целым дням мотались возле его дома.
Юре с ребятами было всегда очень весело. Летом они часто ходили все вместе купаться на пруд, устраивали походы за ягодами в дальнюю балку, а вечерами или в ненастную погоду играли в жмурки. Зимой они катались с бугра, что был напротив железнодорожного вокзала и который в посёлке почему-то называли «бухта». Но больше всего в зимнее время Юре нравилась игра «казаки и разбойники», в которой ему всегда хотелось быть именно «разбойником»…
Вечер. Всё вокруг заснежено: и улицы, и крыши домов, и сады, и поля за окраиной посёлка. Ты «разбойник», за тобой гонятся «казаки», надо быстрее спрятаться. Перемахнёшь через плетень какого-нибудь огорода, заберёшься под куст крыжовника поглубже в сугроб и сидишь, затаив дыхание и прислушиваясь к звукам погони, пока тебя не найдут или сам не вылезешь – надоест сидеть либо замёрзнешь в снегу.
Юрина мама не пускала его на эту игру: после неё редко было, чтобы не оставалось следов – брюки разорванные, поцарапанные руки. Но сила притяжения «казаков и разбойников» была настолько сильной, что ему почти всегда удавалось уговорить мать. Очень уж интересно было в этой игре, с разными приключениями.
Случилось Юре как-то быть «казаком». Долго бегали «казаки» за «разбойниками», всех нашли, кроме одного: всё вокруг обшарили – его нигде нет. Давно пора домой идти, скоро родители уже начнут звать-искать своих «казаков» да «разбойников», а они никак не найдут спрятавшегося Серёжку. Перепугались. Хотели было позвать его родных, но вдруг кому-то вздумалось полезть на чердак Серёжкиного дома, возле которого они начинали игру: там, зарывшись в кучу сена и пригревшись, мирно спал последний в это вечер «разбойник».
То было весёлое, беззаботное время: в их дружбе не наблюдалось и тени хмурого облачка.
А теперь вот друзья нет-нет да и посмотрят друг на друга искоса: обоим ведь Галка нравится. Малейший повод – и будет ссора.
Так оно и вышло.
В конце августа, незадолго до начала занятий в школе, играли ребята в жмурки на недавно убранном огороде Лёшиного дома. Выпало жмуриться Юре. Ищет он, высматривает ребят. Видит, из-за куста смородины Лёша выглядывает. Юра кричит: «Палки-стукалки – Лёша! Выходи!» А тот не выходит. Тогда он берёт картофелину, оставшуюся после уборки урожая, и швыряет, не целясь, в сторону куста, где спрятался Лёша. Секунда – и из-за куста выскакивает Лёша, закрыв ладонью правый глаз.
Каждый замечал, что часто так бывает: если бросаешь не целясь, то порой попадаешь именно туда, куда ни за что не попадёшь, если будешь целиться. На этот раз такое случилось с Юрой: он попал картофелиной Лёше в глаз.
Ребята засмеялись. Ничего страшного не произошло: удар пришёлся не прямо в глаз, а чуть выше, в бровь, слегка задев и глаз. Лёше было не столько больно, сколько стыдно, что над ним смеются. Он разозлился, подошёл к Юре, ладонь от глаза убрал – лицо покрасневшее от злости, кулаки сжаты. Может быть, он и был немного сильнее Юры, но зато Юра в драке был злее его. Леша об этом хорошо знал, но стыд, боль и злость вынуждали его что-то предпринять в этот момент, чтобы не потерять авторитет в глазах ребят. И он от бессилия закричал:
– Уходи из моего огорода!
Юра этого не ожидал. Он не так бы обиделся, если б Лёша бросился на него, даже ударил бы: когда болит, это может выглядеть естественно. Но подчёркивать собственность своего огорода – такого он не мог стерпеть.
– Я больше никогда не приду к тебе! – сказал Юра и ушёл…
Но он не мог тогда знать, что эта ребячья ссора будет серьёзной и надолго.
* * *
Скоро начались занятия в школе, а с ними – разные ребячьи школьные хлопоты.
Шли дни, недели, и Юра всё реже и реже думал и посматривал на Галёнку. Затихла и угасла обида на Лёшу. Уже можно было и помириться им. Ребята с их улицы ходили и к Юре, и к Лёше, потому что не хотели терять дружбу ни с тем, ни с другим. Ребячьи страсти улеглись. Вот-вот Юра с Лёшей снова стали бы друзьями, если б вдруг новое, непредвиденное препятствие не встало на пути их дружбы. И, как ни странно, препятствием этим была опять девчонка: на этот раз – Света…
Поздней, сырой осенью Юра вешал пальто в школьной раздевалке, торопясь на урок. Тут же рядом галдели девчонки из соседнего седьмого «А». Среди них он вдруг заметил одну, незнакомую ему: маленькая, рыженькая, лицо мелкое, но с правильными чертами, усеяно бисером веснушек, голосок тоненький с чисто русским выговором «г». С этой минуты для Юры перестали существовать все девчонки, кроме одной – Светы. Она приехала с родителями из Подмосковья. Бойкая и шустрая, Света словно носила в себе какой-то отпечаток столичной активности. На неё сразу же обратили внимание все мальчишки в школе, за что девчонки недовольно косились в её сторону.
Юра молча, по-мальчишески, страдал. С девчонками он ещё не дружил, потому перед Светой всегда робел. О том, чтобы сказать ей, что она ему нравится, не могло быть и речи. Но он всеми силами решил преодолеть свою робость и обратить на себя внимание Светы. А как это сделать?
Он написал ей большое послание: предлагал встретиться после занятий в конце их улицы возле железнодорожного полотна. Два дня носил он это письмо в кармане, не зная, как его передать Свете, пока мать случайно не обнаружила Юрину писанину. Пришлось ему соврать матери, сказать, что это его дружок попросил сочинить для одной девчонки, которая ему нравится. Поверила мать или нет, но письмо порвала, а писать другое у него не хватило духу.
Тогда он придумал другой способ, чтобы эта рыженькая девчушка взглянула наконец на него другими глазами…
Свету избрали комсоргом школы, а Юра был классным комсоргом. Иногда ему приходилось приносить ей список двоечников его класса. Этот момент и решил он при случае использовать в своих личных целях. Ему в голову взбрела мысль: вырезать на правой руке, которой он будет подавать список, имя своей зазнобы.
Однажды в тот день, когда ему предстояло отнести Свете список, он целых два урока лезвием бритвы на тыльной стороне правой руки вырезывал пять заветных букв. Сидевший с ним за одной партой мальчишка во все глаза косился на его дикое занятие, но зато в конце уроков на Юриной руке запеклось кровавое слово – Света.
И вот он спешит вручить Свете список. Посматривая по сторонам, чтобы никто другой, кроме неё, не увидел его затею, он выбрал момент, когда она оказалась одна возле двери школьного зала. Волнуясь, подходит он к ней и подаёт список, стараясь как можно выше поднять свою руку, тыльной стороной ладони вверх, ближе к Светиным глазам, чтобы она заметила на ней своё имя. Но Света только скользнула по Юре глазами, молча спрятала бумажку в карман и ушла.
Напрасны были Юрины выдумки: Света не обращала на него внимания. А когда он однажды увидел её с Лёшей – они стояли перед входом в её класс, о чём-то говорили и смеялись – его словно обожгла догадка: Она нравится и Лёше!.. Так вот почему она к нему – ноль внимания!
Угасшая было обида на Лёшу снова вспыхнула в нём, и он решил «поговорить» со своим соперником…
Вечерами Юра стал караулить своего бывшего дружка. Ему долго не удавалось встретить его одного.
Весной, в конце мая, перед самыми экзаменами, когда в садах уже отцвели вишни, а на улицах всюду властвовал дурманящий, сладкий запах цветущей акации, поздним вечером Юра наконец выследил Лёшу: тот откуда-то возвращался домой. «От Неё идёт!» – подумал Юра. Только Лёша поравнялся с тёмным, безлюдным переулком – Юра догнал его и схватил за руку повыше локтя.
– Откуда это мы возвращаемся?
– А тебе-то что?
– Да ничего… давай потолкуем… – говорит Юра, стараясь увлечь Лёшу в переулок. – Так откуда ты идёшь, Лёша?
– Откуда, откуда… от верблюда! Что ты хочешь? Брось руку! – вырывался Лёша. Юра отпустил его руку.
– Поговорить надо…
– Нашёл время для беседы! – сказал Лёша и быстро зашагал домой.
Разговор не получился.
Тогда Юра в отчаянии решился на последний шаг: снова написал письмо Свете. Но отдать его ей лично в руки у него не было смелости. Как быть?.. Он написал коротенькую записку, в перерыве между уроками заскочил в Светин класс и сунул её к ней в парту. «Возле твоего дома в железнодорожной насыпи есть водосточная труба. Внутри неё лежит большой камень, под ним – письмо. Прочти его. Ответ положи под камень», – писал Юра в записке. Он мог бы и само письмо положить в парту, как и записку. Но он считал, что в этом деле всё должно быть загадочным и таинственным.
Ходила ли Света в эту трубу, в которой даже в солнечный день было темно, осталось неизвестным. После экзаменов она с родителями уехала снова куда-то в Подмосковье. С её отъездом закончились Юркины страдания. Началось лето, как всегда, такое манящее, светлое и весёлое, что Юра забыл про своё письмо в трубе.
… Прошли годы. Письмо Юркино, может, и до сих пор лежит под камнем. Но не в нём суть.
В один из летних солнечных дней в Юркином посёлке на трамвайной остановке люди видели, как двое юношей, щедро улыбаясь, крепко жали друг другу руки. Из их весёлых реплик можно было понять, что встретились студенты – бывшие школьные друзья. Это были Юра и Лёша.
1980 г.