Глава 14
По дорожке впереди почти бежали Инна и Степан. За ними аршинными шагами передвигался Полянский, держа на руках Лизку. Мокрую, замёрзшую. Казалось, даже уши, иногда выглядывающие из-под её капюшона, тряслись от холода. Она пыталась засунуть руки в рукава плаща, но ей это не удавалось.
-Обнимай меня за шею, - сказал Полянский.
-Что? – трясущимися губами еле выговорила она.
-За шею обнимай, руки согреешь, - объяснил он.
-Можно, я так, - она затолкала ему руки за ворот расстёгнутой куртки, просунула куда-то подмышки, и он чуть не выронил её из рук. Он с детства боялся щекотки. Странно, но тут он перетерпел. Или перерос уже.
Печка в машине не работала.
-Давай её сюда, - приказала Инна и села на заднее сиденье. Рядом с ней посадили Лизку. Полянский снял куртку, и Инна замотала ею Лизкины ноги, сняв с них резиновые сапоги. Сверху на Лизку, сняв промокший плащ, надели куртку Степана.
-Она вся ледяная, - всю дорогу восклицала Инна. Лизка лежала на заднем сиденье, положив голову на колени Инне, и временами принималась плакать. Просто плакать, содрогаясь от холода. Инна гладила её по голове и повторяла:
-Скоро приедем, скоро приедем!
Полянский гнал машину так, как не ездил никогда в жизни. От машины опять нёс Лизку на руках, бегом, по лестнице наверх, будто опасаясь, что лифт поедет медленно.
В ванной с Лизкой возилась Инна. Минут через тридцать она вышла из ванной, прошла на кухню, в которой сидели Степан и Полянский, враз замолчавшие, как только она зашла, нашла малиновое варенье, намешала его в чашку с горячим чаем и понесла в ванную.
Боцман послушно сидел около ванной, прислушиваясь к каждому доносящемуся оттуда звуку.
Через десять минут Инна вернулась, молча открыла холодильник, достала водку, ту самую, недопитую бутылку, «с гусями», на глазах опять замолчавших, крайне изумлённых Степана и Полянского, налила полстакана водки, посмотрела, сколько получилось, капнула ещё пару капель, лихо выпила её, похрустела солёным огурчиком, также обнаруженным в холодильнике, и спросила:
-Собаку прогуляли?
-Да! – хором ответили Степан и Полянский.
-Тогда сваливаем домой! – довольно некультурно произнесла заслуженный работник культуры, после чего направилась в сторону прихожей.
-Однако! – почему-то испуганно сказал Степан. И послушно пошёл следом.
Полянский хотел сказать:
-А что мне делать? – но в это время открылась дверь ванной, и какое-то трясущееся полуодетое существо, похожее на няньку Боцмана, побрело в комнату. Следом, довольно шустро, потрусил Боцман.
Лизка лежала на диване, с головой укрывшись тёплым одеялом. Одеяло сотрясала мелкая дрожь, будто и одеялу было жутко холодно. Олег выключил верхний свет, включил ночник и сел на край дивана.
-Согрелась? – спросил он, стараясь придать неуверенному голосу уверенность.
Из-под одеяла раздалось невнятное бурчание. Олег приоткрыл краешек одеяла со стороны головы. На него смотрели жалобно моргающие глаза. Быстрым движением он потрогал её нос, ледяной, затем сунул правую руку под одеяло. Ноги тоже были ледяными. Она дёрнулась и что-то зашипела или прохрипела. Глаза её уже не были жалобными. Страшно испуганные. И злые.
-У тебя ноги ледяные, - сказал он грубовато. –Тебе согреться надо. Давай, я тебя разотру чем-нибудь?
-Чего? – спросила она, одинаково испуганно и возмущённо.
Он ухмыльнулся и неожиданно спросил:
-Тебе 18 лет есть уже?
Она испуганно поморгала глазами и почему-то шёпотом ответила:
-Есть, - и тут же заинтересованно спросила: -А что?
На её глазах он довольно расторопно снял с себя сначала рубашку, потом майку, бросил их на кресло и стал расстёгивать брюки.
Она быстро натянула на голову одеяло, впрочем, открыв ноги почти до колен, и из-под одеяла громко предупредила:
-Я кричать буду! И кусаться и царапаться! А-а-а-а! – сдавленным дурным голосом завопила она из-под одеяла. И резко замолчала. Наверное, воздуха мало набрала в грудь.
-Дура! Я тебя не трону! Не ори! – громко, чтобы она услышала сквозь одеяло, произнёс он, бросил брюки на кресло, отправил следом носки, быстро откинул одеяло и одним движением улёгся рядом.
-Ай! – сдавленно пискнула она и попыталась откатиться в сторону.
-Лежать, - командным тоном приказал он, нагло хватая её руками. – А теперь слушай. На хрен ты мне нужна. Я соплячек не совращаю. Иди сюда. Я тебя сейчас согрею. Тебя работать пригласили, за псом смотреть, а не валяться здесь с температурой. Вытягивай ноги.
-Чего, - где-то у него над ухом произнесла она горячим шёпотом.
И тут он понял, что не может лежать к ней лицом. Точнее, может лежать, но не может себе позволить сделать это. Организм бурно отреагировал на её близость к нему. Он быстро развернулся, повернувшись к ней спиной, и сказал:
-Прижимайся ко мне, обнимай меня руками, и ноги давай сюда.
Лизка наконец поняла, что он ничего с ней не собирается делать, и в это же самое время до неё дошло, чтО он от неё требует. Шмыгая носом за его спиной, она завозилась и просунула ему подмышки ледяные ладони. Он чуть не подпрыгнул.
Потом она стала ледяными ступнями искать его ноги. Он едва сдержался, чтобы не заскрипеть зубами. Было похоже на пытку, и хотелось заматериться. К тому же она выгнулась буквой «С», чтобы не касаться его другими частями тела.
Он протянул за свою спину правую руку, быстрым движением придвинул её к себе, правой ногой прижал её ноги к себе и с головой накрыл её и себя одеялом.
Тряслась она минут пятнадцать От чего она тряслась больше, от озноба или от страха? Скорее всего, от озноба. Впрочем, может быть, немного и от страха. По мере того, как её ноги и руки стали теплеть, трястись она перестала. Его рука так и была закинута за спину, прижимая её к себе.
Вот это была пытка. Самая настоящая пытка. Тонкая майка, задравшаяся куда-то ей до пояса, - единственное, что было между ними. Нет, и ещё какие-то крохотные трусики на ней.
Казалось, он чувствовал каждую клеточку её тела, от маленьких пальчиков ног, до мягких волнистых локонов на голове. Она испуганно и жарко дышала ему в шею, а он чувствовал, как часто бьётся её сердечко. Как раз напротив его, бухающего, как колокол, сердца.
Минут через пятнадцать под одеялом стало жарко. Она с усилием вытащила из-под его руки свою уже горячую руку, откинула одеяло со своей и его головы и нагло сказала:
-Всё! Я согрелась! Спасибо! Можете уходить домой!
-Дудки! – тоже нагло пробурчал Полянский сонным голосом. – Не буди меня, я уже сплю.
-Вы что?! Спать тут будете?! Идите домой! Меня больше не надо спасать! – она попыталась вытащить свои ноги. Куда там! Он зажал их, как медвежий капкан.
-Зачем мне домой идти? Какая разница, где я буду спать, с этой или с той стороны стены. Мне тут больше нравится. Спи! Захочешь в туалет, скажешь, я тебе увольнительную дам, до туалета и обратно.
Она молчала ровно минуту, потом сказала:
-Мне встать надо!
-Врёшь! – засмеялся он.
-Правда, надо подняться. Я кушать хочу.
Он хотел опять засмеяться, но передумал и произнёс весело:
-Топай. Не вернёшься через 20 минут, с собакой искать пойду.
Она не вернулась. Сняла с верёвки в ванной высохшие тёплые колготки, с вешалки тоже в ванной – толстый махровый банный халат хозяйки, выданный ей в аренду, надела всё это на себя и пошла на кухню.
Полянский не спал. И вставать не хотел, чтобы не стеснять её. Впрочем, чтобы идти к ней на кухню, ему нужно было одеться. А потом оставался один вариант – идти домой.
Боцман пришёл на кухню, занял любимое место под её стулом, но чувств не проявлял. Когда она заглядывала под стул, он, не поднимая морду, смотрел на неё хитрыми глазами, из чего следовало, что он находился в сговоре с соседом.
По коридору послышались шаги босых ног, и на пороге появился Полянский, босиком, но в брюках с накинутой на плечи рубашкой.
Лизка сидела за столом сразу на двух стульях. На одном располагалась основная часть её тела, а на втором – вытянутые ноги в чёрных тёплых колготках. Большой палец правой ноги, впрочем, не такой и большой по размеру, нахально выглядывал из дырки.
Перед Лизкой на столе стояла огромная чашка, заполненная наполовину чаем. Около чашки в строгом построении, как на плацу, располагались пять бутербродов. С сыром, колбасой, икрой, огурчиками. Шестой, с сыром и колбасой, она доедала.
Полянский молчал, пока она ела бутерброд. Смотрел на неё и молчал. Её это почему-то не смущало. Доев бутерброд, она потянулась за следующим.
-На ночь есть вредно, - не выдержал он.
Она прожевала откушенный кусок, отпила глоток чая и сказала:
-А я Вам и не предлагаю.
Он даже обиделся. По его лицу это сразу стало заметно.
-Хм, - произнёс он, оставаясь на пороге. – Я ухожу. Тебя я согрел и пошёл спать с другой стороны стены. Закрывай за мной.
-Вы всё забрали? – бросила она ему в спину и опять отпила чая.
-Что именно? – не понял он, остановился и оглянулся.
-Как что? Носки, трусы, - нагло ответила она и откусила кусок от бутерброда.
Он что-то пробурчал в коридоре. Возможно, что-то и не совсем цензурное.
Около входной двери он остановился и произнёс громким голосом, чтобы она услышала:
-Слушай внимательно. Ключ от этой квартиры у меня есть. Завтра суббота, тебе в институт не надо, выспись утром хорошо. Я в восемь утра приду, Боцмана прогуляю. Постараюсь не разбудить тебя. А позже приду, цепочку сделаю. Когда можно будет прийти?
Она помялась и крикнула:
-Часов в двенадцать.
Тут же послышались её шаги, она выглянула из-за косяка и виноватым голосом произнесла:
– Олег Николаевич! Простите меня, пожалуйста.
Он уже открывал дверь своей квартиры, когда она, выглянув из своей квартиры, с какой-то обидой произнесла:
-И я не соплячка! Не соплячка! Мне уже 21 год! И всё равно, спасибо Вам за отцовскую заботу!
Она выпалила всё это скороговоркой и хотела топнуть ногой, но передумала.
Дверь его квартиры грохнула так, что она испуганно заморгала глазами и плюхнулась на пуфик, сразу даже забыв запереть дверь на замок.
-Ага! Разозлился! – злорадно подумала она и восторженно затопала ногами.
-Блин, колготки дырявые, новые надо купить. Опять расходы, - отвлечённо подумала она, когда приступ радости прошёл. Пошла на кухню, села на два стула и задумалась. Бутерброды есть уже не хотелось.
Конечно, насчёт отцовской заботы она хватила лишка. Ну, переборщила, бывает. Лихо он, со своей заботой, в одних трусах, завалился к ней под бочок.
Нет, конечно, он молодец, знает, как экстремальной ситуации согреть женщину в постели. Ну, в приличном смысле согреть. Но, во-первых, этот способ описан в художественной литературе. Только она забыла, где именно. А, во-вторых, не надо было называть её соплячкой. Зря он её так назвал. Вот если бы он её так не назвал, то…
А что, собственно, случилось бы, если бы он её так не назвал? А то! А то и случилось бы!
Она убрала бутерброды, помыла чашку и пошла спать. Боцман плёлся следом. Интересно, осуждал он её или нет со своих понятий опытного кобеля?
Уже засыпая, она подскочила на диване и приложила ухо к стене. Увы! Дом строили качественно. Толщина стены, наверняка, соответствовала толщине стены в замке Иф, где маялся бездельем олигарх граф Монте-Кристо.
Продолжение следует
Далее http://www.proza.ru/2016/04/15/2305