Глава 5
В семь часов мелодичная мелодия будильника в телефоне разбудила её. Джорджио Мародер. «Полюби меня в танце». Ей нравилась инструментальная музыка. Хорошая инструментальная музыка и песни Ваенги, повести Виктории Токаревой и детективы Фредерика Форсайта. Во, разброс привязанностей!
А ещё она любила стихи. Вероники Тушновой, Иосифа Бродского, Бориса Пастернака. Ёмкие, крепкие, категоричные, как основа жизни. Ну, и другие стихи, конечно, любила. Но больше всего обожала стихотворение Кати Яровой «Любить тебя». Выучила его, ещё будучи школьницей. Никого не любила, а выучила. Будто сначала хотела понять, что такое страдать и любить, точнее, наоборот, любить и страдать, будто готовилась к любви.
А любви-то и не было. Она никого не любила. Впрочем, её тоже никто не любил. Девчонки вокруг были ярче, проще, раскованней. Кое-кто даже замужем побывал. А она сама по себе, одна и никем не любимая.
А вчера будто ожили слова любимого стихотворения. «Воистину тебя любить – непозволительная роскошь». Вот те на! Влюбилась! А он намного старше. И это безнадёжно. И женщин у него, наверное, полно, если холостой. И все такие супер-пупер! Красотки!
Почему-то она решила, что он холостой. Действительно, почему она так решила? То, что он был вчера один в квартире, не значило ровным счётом ничего. Жена могла быть на работе, в командировке, на курорте. Или к родителям уехала. Его родителям или своим.
Странно, но про его жену тогда спросили бы, обязательно, за столом. А никто не спросил. И про детей не спросили. Значит, детей у него нет. И жены, наверное, нет. Чёрт! Как она могла забыть! Томилин сказал про соседа, что он один живёт.
А-а-а-а! Обрадовалась! Рано обрадовалась! Может, он с женой в ссоре. Поссорились, потом помирятся. И ещё крепче любить будут друг друга. Вон, одна преподавательница в институте. Три раза с одним и тем же мужем разводилась, и всё равно четвёртый раз за него замуж вышла. И четвёртую свадьбу с ним сыграли.
Её и его родители уже, наверное, привыкли к этим бесконечным свадьбам. Вот это любовь! А разводы в подобном случае, это как приправа острая к любви, как горчичка к холодцу или салу.
Она представила кусочек холодца, намазанный горчицей, а рядом ломоть серого или чёрного хлеба. И слюнки побежали! И тут же представила сало. Бело-розовенькое, с прослоечками, тоже горчицей намазаное. А рядышком тоже ломоть хлебушка. И вообще чуть слюной не подавилась.
Голодная, что ли? Вчера, будто, не наелась. Столько сожрала вчера вечером! Всё такое вкусное! А сосед-то этот, Дон-Жуан хренов, всё ей кусочки подкладывал, подкладывал, вино подливал. Спаивал. Думал, поди, что она напьётся, болтать примется, а то и танцульки затеет.
И всё время таращился на неё. И взгляд у него такой! Как у ребёнка, который с сачком за бабочками бегает. Заинтересованный, даже можно сказать, азартный взгляд. Вот что она терпеть не могла, так это, когда дети бабочек ловили. Сачками или голыми руками. Зачем? Пусть бабочки летают, порхают, хоть им в жизни легко, летают и порхают. Та-а-а-а-к, отвлеклась!
Размышляя, Лизка встала с дивана, едва не наступив на Боцмана, спавшего на полу в её комнате. То ли тот сторожил хозяев от неё, то ли уже налаживал с ней дружеские отношения. Скорее всего, второе, потому что, приподняв голову, он дружелюбно помахал Лизке хвостом. В квартире стояла тишина, дверь в спальню хозяев была прикрыта.
Она чистила зубы, смотрела в зеркало и выстраивала себе жизненную платформу, чтобы не попасть соседу в гербарий. Или как там называется коллекция бабочек. Да какая там платформа! Нужна она ему, как же!
Потом оделась, нашла поводок. Боцман уже крутился рядом с ней.
-Пошли, - шёпотом позвала Лизка. Ключи висели в прихожей на условленном месте. Они тихо прошуршали шестью ногами по лестнице. Вернее, двумя ногами и четырьмя лапами.
В тихом чистеньком вестибюле на первом этаже консьерж поливал цветы на окне.
-Здравствуйте, - вежливо поздоровалась Лиза.
-Здравствуйте, Лиза, - ответил мужчина, которого она видела накануне вечером.
Лёгкая утренняя прохлада бодрила. Облачка цеплялись друг за друга, обещая непогоду. В стороне, на заливе скандально галдели чайки. Со стороны переулка раздавался приглушённый шум машин, а около дома было ещё довольно тихо.
Площадка для выгула собак пустовала. Она спустила Боцмана с поводка, и он побродил минут пятнадцать по площадке, потом подошёл к ней и послушно подставил голову. Надевая ему на шею поводок, она взялась ладонями за его мордочку, заглянула в умные собачьи глаза и произнесла шёпотом:
-Боцман, я тебя люблю. Мне с тобой хорошо.
И они пошли домой. В лифт Боцман не зашёл, потянул её на лестницу. Поднимались они медленно, жалея больные лапы Боцмана, как и говорила Людмила Ивановна. Они поднялись уже на площадку второго этажа, когда за спиной послышались быстрые шаги. Кто-то, перепрыгивая через несколько ступенек, догонял их. Судя по одежде, в которой преобладал спортивный стиль, сосед совершал пробежку.
-Доброе утро, Лиза Поппинс! А вы что так рано? – Полянский явно настроился пообщаться, замедлил ход, пристроился к неуклюжему шагу Боцмана и стал медленно подниматься за ними.
-Приучаю себя. На занятия к половине восьмого. Как раз, собаку прогулять, самой собраться и спокойно дойти.
-Я могу Вас утром подвозить. Мне на работу по пути. С неделю я ещё поработаю, потом в отпуск иду.
Отчитался, называется. Или, как у моряков говорят, отрапортовал.
-Спасибо. Здесь рядом. – Конечно, она отказалась, хотя так хотелось согласиться. Приятно, конечно, когда такой мужчина приглашает подвезти. Впрочем, он мог предложить просто из чувства воспитанности, а она уши развесила. На всякий случай отказалась. Тоже проявила воспитанность.
Лизка тихо открыла дверь квартиры Томилиных, зашла следом за Боцманом, и только тогда сосед зашёл к себе.
-Подвозить предложил. Смотри-ка, ухажёр у меня объявился, - тихо шептала она Боцману, пока мыла ему лапы в ванной.
С чистыми лапами Боцман сразу шмыгнул на кухню. А она уставилась в зеркало в ванной, будто за время прогулки с собакой она кардинально изменилась в лучшую сторону. Ушла обычная, каких десятки, сотни и тысячи по улице ходят, а вернулась прямо Джина Лоллобриджида в молодые годы. Она видела фотографии этой итальянской актрисы. И не могла даже представить, кто из современных актрис может с ней сравниться красотой.
-Да, ты не Джина! – с сожалением сказала она шёпотом своему отражению в зеркале и задумалась. Хотелось что-нибудь съесть из остатков вчерашнего ужина, но это казалось ей верхом наглости и беспардонности. Впрочем, ей было не привыкать утром не завтракать.
Но до комнаты она не дошла. На кухне кто-то возился. Она вытянула шею, открывая дверь в кухню.
-Лиза, доброе утро! Садись, я тебе завтрак приготовила.
Она страшно растерялась. Растерялась и смутилась. И это смущение и растерянность отразились на её лице. Конечно, отразились.
Она никогда не могла скрывать свои чувства. И иногда выглядела, как дурочка. Даже не дурочка, а памятник дурочке. Даже и не иногда, а часто. Не могла контролировать свои чувства, и всё на ней сразу отображалось.
-Людмила Ивановна! Зачем вы поднялись. Вам завтра рано вставать, сегодня хоть выспитесь с утра.
-Садись, садись, не скандаль. Я привыкла рано вставать. Когда у вас занятия сегодня заканчиваются?
-В половине четвёртого. Идти двадцать минут. К четырём я приду. И сама Боцмана прогуляю днём.
-Ну, вот придёшь днём, и мы обо всём поговорим, как тебе эти полтора месяца жить.
На первом этаже находились два консьержа. Один передавал смену, второй, не знакомый Лизке, принимал. На приветствие Лизки принимавший смену консьерж произнёс:
-Здравствуйте, Лиза!
Она чуть не засмеялась, о ней уже знали в доме. Так, со счастливым лицом и вышла на крыльцо.
Оп-п-па! Напротив выезда со двора около чёрного внедорожника стоял сосед. В форме военного моряка. В воинских званиях Лизка не разбиралась. Две звезды на его погонах ни о чём ей не говорили. Её попытка придать лицу безразличный вид успехом не увенчалась. Лицом завладели гримаски, какие именно, пониманию не поддавалось.
-Я Вас жду, - доложил Полянский. Сомлела, конечно, сомлела, но в машину она уселась, хотя ехать-то было сущий пустяк. Ну, не совсем сущий пустяк, но ведь уселась и поехала. Бабочка для коллекции-гербария. Приятно, когда за тобой ухаживают. Даже бабочке для коллекции.
Напротив входа в институт стояли её «сожительницы» по комнате. Они так и называли друг друга – «сожительницы». Вместе же живут. И в этом не было никакого пошлого смысла. Кто привык всё опошлять, пусть тот и заморачивается.
-Кто это, - одинаково хором спросили девчонки, как только машина отъехала.
-Сосед. Сосед моих хозяев.
-Женатый? – такой вопрос могли бы задать все, но, как самая заинтересованная, первая спросила Светка. Никак излишки страсти не растратит.
-Не знаю. Наверное, женат. Не интересовалась.
-Кольца нет, значит, холостой. – Ишь, Светка, глазастая, рассмотрела.
-Светка, отстань. Не твой уровень Ты у нас специалист по пацанам. А этот военмор в круг твоих интересов в принципе входить не может. – Наташка всегда отличалась трезвостью и правильностью суждений. Наверное, потому, что её отец работал заместителем прокурора района.
-Лиз, как его зовут? – подала голос Ирка.
-Олег Николаевич.
Ирка, а следом и Наташка со Светкой рассмеялись.
-Ты что, его так и зовёшь, Олег Николаевич? А он тебя Елизавета Дмитриевна? – как ответ на вопрос Наташки засмеялись все четверо.
К ним подошла Лена.
-Самое интересное пропустила, - доложила ей Ира. – Нашу Елизавету Дмитриевну военмор привёз. Капитан второго ранга. Олег Николаевич. Серьёзный мужчина. Не молоденький, но такой симпатичный. Эдакий мачо в военной форме.
Все опять засмеялись.
Пока шли в аудиторию, дискутировали по поводу последнего события в жизни Лизки. Нет, вовсе не о работе собачьей няней. О её соседе. Прикололись, посмеялись и пошли на лекцию.
Продолжение следует
Далее http://www.proza.ru/2016/04/15/2188