Домой
* * *
Пришла телеграмма, как снег на голову, который вчера после двухдневного снегопада обрушился с крыши сарая. И не подступиться: ни двери открыть, ни лопату достать. Поработать пришлось изрядно.
* * *
Вагон СВ был пуст. Особый вагон для особенных пассажиров.Два пассажира не считаются. Да и не два. Один провожающий, значит, смена начнётся спокойно. Или нет? Что эта женщина так кашляет?
Вагон уже давно покачивался, когда в купе вошла проводница. Молодая, курносая, ни дать ни взять студентка-медичка. Халатик, хоть и не белого, а зеленоватого цвета с большими накладными карманами и обычными, с четырьмя дырочками, пластмассовыми пуговицами, строго облегал пышноватую фигуру девушки, настойчиво ассоциируясь с чем-то медицинским,
Женщина лет сорока сидела у окна. Съёжившись, как на морозе, она куталась в пальто. Молча подала билет и снова закуталась.
"До конечной станции,- отметила про себя проводница,- это трое суток. А женщина-то больна..." Поднимаясь , спросила: " Вам принести чаю?" Спросила и подумала:"Тут малина и липовый цвет нужен." Женщина кивнула и снова нырнула лицом в воротник, стараясь задержать кашель, сухой, безостановочный.
Люда уже сбегала в соседний вагон за малиной, заварила липовый цвет, а подумав, ещё и грузинский чай, из такой маленькой зелёной пачки. Мало ли что? И так с двумя стаканами на подносе вошла в купе. Картина почти не переменилась. Пассажирка, сжавшись в комочек, уже вся подобралась на диване и куталась всё в то же пальто. "Что же у неё случилось?"- подумала Люда, когда женщина взглянула на неё. С обычной теперь молчаливостью и наработанной основательностью проводница поставила стаканы, аккуратно отодвинув телеграмму, появившуюся на столе в её отсутствие, поправила заправленную ранее постель, достала сверху одеяло, потом, взглянув краем глаза на женщину, спустила вниз еще одно. Уходя, Люда сказала:"Вот это - черный чай, а это - малина и липовый цвет."
Сказала и обмерла: таких глаз она ещё не видела. Внутри тихонько заныло, как будто снова руку порезала. В детстве вздумала в сарае у бабушки порядок навести. Схватилась за стекло, да не удержала. Никак не могла понять, откуда столько крови набежало. У бабулечки - сердечный приступ, а у неё - шрам в пол-ладони.Люда машинально посмотрела на руку и сказала:"Прилягте, я вас накрою". Она хлопотала вокруг безропотно подчинявшейся пассажирки.
Утром проводница сдала свою смену и подошла к купе. Легонько постучала. Женщина уже не спала, посмотрела на Люду и улыбнулась тихой, словно потусторонней улыбкой. Лицо и улыбка так не сочетались друг другом, были в таком разладе, что большей нелепости,кажется, и придумать было нельзя. Как будто лесная певунья-пташка присела на секунду на мёртвое дерево, чивикнула что-то и унеслась, кто её знает куда. Люда, смутно тревожась, приветливо улыбнулась в ответ, собрала пустые стаканы и ... присела на диван.
-Как вас зовут?- одними губами спросила пассажирка.
-Людмила...
Ответила и растерялась. Женщина широко раскрыла глаза и прошептала, не замечая слёз, которые свободно покатились одна за одной по раскрасневшимся за ночь щекам:
-Людочка... милая людям..
Она протянула проводнице телеграмму, которую держала в руке, похоже, всю ночь - мятую, бесформенную:"Срочно выезжай. Люда безнадёжна".
-Это сестричка моя, Людочка...
Имя прозвучало. И то ли она обратилась к этой чуткой девочке, этому ангелу в пути, то ли сестру позвала.Казалось в купе был ещё один собеседник - тишина. Молчали, каждый о своём. Люда вспомнила, что на всём свете она теперь одна-одинёшенька. Прошлым летом проводила её бабушка в поездку. "Домой возвращайся",- сказала, да на другой день и померла. Чужие руки в путь собрали, чужие и похоронили. До сих пор ей кажется, ушла бабулечка, походит-походит, да и вернётся домой. Женщина закашлялась, но уже легче и определённее.
-А я...Любовь. Любовь Николаевна. Домой? - спросила так просто, словно Люда была пассажиркой, а не она сама.
-Ну да... Поездка последняя. Сессия скоро.
-На врача учитесь?
-Ну да...(Странно,как угадала?)
На фельдшера.
После смерти бабушки Люда почти перестала разговаривать. Не хотелось. А сейчас так и рвалась к этой странной женщине. Где-то глубоко в душе, отражаясь во взглядах, происходило общение, доверительное, умное, тёплое, и только иногда выныривало на поверхность обычными словами и вопросами.
Люда молча постелила новую постель на другом диване( так и не занятом никем, не без помощи Люды, конечно) и попросила Любовь Николаевну перелечь. Они поняли друг друга: после выпитого чая с малиной отступающая болезнь отжала, казалось, из неё все соки. Так в молчаливой заботе друг о друге и ехали два дня и три ночи. Домой.
Утром, за час до прибытия, Люда подошла к купе разбудить Любовь Николаевну. Дверь распахнулась тут же. Люда на секунду растерялась. Перед ней стояла молодая красивая женщина с чётким интеллигентным макияжем на бледном лице, обрамлённом пушистой рыжеватой шапочкой вьющихся волос, сколотых на макушке обычной детской заколкой. Модное чёрное платье-"лапша", обрисовавшее превосходно сложенную фигурку, было украшено нитью чего-то оригинально-стеклянного, простого, но изящного.
Замешательство прошло, как только Люда увидела знакомую улыбку, пташку- певунью. Сейчас она была к месту, высвечивая невыразимое очарование пассажирки, существовавшее, казалось, само по себе и во всём, чего бы ни касалась Любовь Николаевна. Спокойствие и уверенность в движениях, голосе подчиняло.
-Готова-готова. Спасибо, Людочка. Присядьте, пожалуйста.
Любовь Николаевна вынула лист из блокнота. Люда, услышав уже знакомое покашливание, совсем пришла в себя, достала из кармана листочек со своим адресом и телефоном. Так, одновременно и уже не удивляясь, они обменялись адресами. "Улицы соседние,- думала Люда,- если идти дворами, так минут десять ходьбы. И телефон есть". То было время, когда сотовых телефонов ещё не придумали, да и не во всяком доме аппарат был.
Вслух Люда сказала:"Вы звоните... в любое время",- и запнулась.
Она так ясно представляла себе, что ждёт её взрослую подругу, жалела её, сопереживая. А сегодняшнее преображение Любови Николаевны до глубины души изумило Люду. Она поняла, ощутила неожиданно для себя, что значит чувствовать глубочайшее почтение. " Она похожа на мою маму",- подумалось девочке, хотя маму свою не помнила вовсе: погибла она в пожаре, вместе с отцом и братом. Люда осталась жива потому только, что на лето к бабушке отвезли. Месяцев десять ей было.
-Спаси, Господи, девочка,- тихо-тихо, но отчетливо, совсем как бабушка говорила, произнесла Любовь Николаевна.
Люда, выскользнула из купе и, на ходу смахивая слёзы, уже стучала в другие двери. Вагон к концу пути был полон.
"Ну вот я и дома",- Любовь Николаевна не заметила, как, махнув на прощание рукой, привычно лавируя в толпе, прошла по подземному переходу к вокзалу, вошла в него, как в гудящий улей, и остановилась, выйдя на высокое парадное крыльцо. Привокзальная площадь с отходящими от неё лучами - ухоженными улицами -была видна прекрасно. Она была похожа на ладонь с растопыренными пальцами, но которых было четыре. "Ну, не пять пальцев-улиц, все равно... Как там наш поэт поживает?"- мимоходом подумала Любовь Николаевна о своём однокласснике, влюблённом в неё безнадёжно и постоянно. Это его сравнение площади с ладонью она всегда вспоминала, глядя с высокого крыльца вокзала. А уж поездить пришлось.
Она неторопливо шла на остановку автобуса, не замечая мороза, уже пробиравшего насквозь. Страшно было думать, что не пройдет и часа, как жизнь навалится на неё со всей трагической неотвратимостью.
Три с половиной месяца назад, осенью, она уезжала из города навстречу своей - так думалось - судьбе... Хорошо помнит последний разговор с сестрой. Люда, всегда розовощёкая, хоть и не гром-баба, а очень даже стройная женщина, была бледна. Такая тихая серая мышка, совсем на себя не похожая. Всегда сдержанная в выражении своих чувств и желаний, она всё-таки сказала сестре, что жить стало скучно, усталость и лень какая-то так наваливаются, что сопротивляться не хочется. Любовь Николаевна только теперь поняла, что уехала от уже глубоко больной сестры, которая, как оказалось, и не подозревала об этом.
-Такси подано, девушка,- раздалось рядом и так неожиданно, что Любовь Николаевна вздрогнула. Так она вздрагивала, когда её среди ночи или под утро кто- нибудь будил. Неприятно. Очень. Особенно неприятно, если сон был светлый, где она летала... Люба вздрагивала, ощущала жуткую тесноту, душевную несвободу. Клетка и клетка. Открыть глаза, чтобы чуть-чуть хотя бы раздвинуть невидимые, постоянные рамки - только и оставалось. С этим ощущением она обернулась и увидела своего "поэта". Хотя почему поэта? Дар его был в другом. Он всегда знал, что произойдет и с кем. Такой добродушный увалень... В седьмом классе -Люба хорошо помнит - все тряслись перед контрольной по физике, а Валерка, ёрничая,пропел:"Не боимся мы физичку, упорхнёт от нас, как птичка."
После этого, как в кино,забежала в кабинет учительница, собрала свои вещи и поспешно вышла. Контрольной, конечно, не было. А за ним прочно закрепилось прозвище -поэт.
-Валерка, ты опять меня караулил? -пошутила Люба, как всегда это было, когда она натыкалась, совершенно случайно, на Велория (его по метрикам звали именно так). Стеснялся он этого имени. Валерка да Валерка. Шутка была совсем обычная для Любы, но ответ Велория сбил с толку:"Ну, конечно. Пришла сегодня во сне и распорядилась: встречай". И по серьёзным глазам своего давнего друга Люба поняла - не шутит. Серьёзно. Всё серьёзно.
Люба, Любушка-голубушка, куда ты смотришь? Где душа твоя обитает? Всё твердила: нет-нет-нет... А в глаза ему хоть раз заглянула? Ну, вот и заглянула!.. И утонула...Шести секунд хватило (говорят же, чтобы влюбиться, достаточно шести секунд). Люба почувствовала робость. Впервые за всю свою жизнь она оробела перед мальчишкой. Мальчишка! Ничего себе! Двухметровый амбал, и только глаза Валеркины.
-Поехала, Валера...Люда у меня умирает,-и заплакала, открыто, не пряча лица. Этот человек знает её с детства, всякую, чего уж тут "лицо" сохранять.
Валеркины лапищи уже усаживали, оглаживали... А она взахлёб рассказывала, что не заладилось. Третий муж у неё, гражданский.Уехал к родственникам в заштатный - правда, чистый и уютный - городишко под Москвой. Всё звал,звал... А когда она приехала, увидела своими глазами и дом, и усадьбу, и хозяйство, и свекровь свою и его самого. Как подменили его. Грубый, властный. И на работу не отпускал. А она без детей своей жизни не представляет. Устроилась в школу, всего-то кружок вести. А скандалу! А тут ещё и телеграмма.
-Не отпущу, не умерла же. Может, они паникуют, а мне скоро машину выкупать,- кричал-кричал, а мать всё кивала, кивала. Ну, пришлось характер проявить. Не просто отпустил, а ещё с директором её договорился, а потом на такси двести километров до узловой станции вёз, чтобы на московский поезд посадить. Так целые сутки выгадывали. Да всё одно к одному: поезд проходящий, билетов попроще нет совсем, только в вагон СВ (это ж какой билет дорогущий!). Купил! Как миленький! Стоянка поезда - три минуты. Спасибо девочке-проводнице. Такая душевная. Молчунья, а я отогрелась...
Люба только сейчас поняла, что машина давно стоит у подъезда сестры, что голова её лежит на плече Велория, а его рука просто и спокойно обнимает её. И не удивилась этому Люба -Валерка руки распустил!- Состояние было - дома! Дома она, наконец-то!
-Лю!(Он всегда её так называл). Я теперь далеко живу, в Точилинках. Дом у меня. Звони, каждый день. И не вздумай отмалчиваться,- он протянул ей визитку. Генеральный директор... пром..сибснаб... Ух, ничего себе, не выговоришь!
Люба ничему не удивлялась. До сих пор всё в её жизни как будто стояло на голове, а только сейчас, вдруг и кстати, встало на ноги. Она подчинилась, с удовольствием, с радостью, если радость была возможна сейчас, здесь, перед этой грустной дверью. Люба усмехнулась:"Позвоню, а к телефону жена подойдёт?" Велорий угрюмо, но, глядя Любе прямо в глаза, ответил:"Разогнал я всех, жён этих".
Люба понимающе кивнула, вышла из машины, махнула рукой, по-детски, одной ладошкой, и вошла в подъезд. Велорий ещё какое-то время посидел, мысли в порядок привёл. Разворошила их Люба своим вопросом . Эх, сколько он пережил из-за этой рыженькой. Сразу после окончания школы она замуж вышла. Ему отказала, а за студента вышла. Забывал-забывал, пил, гулял. Да толку-то? Заноза и есть. Хотел возненавидеть. Это её-то? Пил. Много пил. Спился бы точно. Одна бабушка спасла. Посмотрела на Любину фотографию, потом на Велория, помолчала. Подошла к иконам, долго шептала, крестилась, поклоны била. Потом сказала:
-Судьба она твоя. Единственная. Поздняя. Не разменивайся. Люби и жди. Твоя она, да только пока предназначенного не испытает, тебя не разглядит.
Велорий ещё раз мысленным взором взглянул на Любу, ту, на вокзальной остановке. Что-то было такое в них сегодня, в этих изумрудинах. Глаза-то у Любы зелёные.
Машина, наконец, отъехала.
* * *
Свекровь открыла на короткий стук. Не удивилась, что Люба не позвонила, что, вообще, она, Люба, перед ней стоит, словно час назад виделись.
-Приехала. Наталья (тётка) телеграмму давала? Люда-то не велела. Ты ж только-только на работу устроилась...
Она говорила, спрашивала и, не дожидаясь ответа, снова говорила.
-Спит она. Девчонки в школе (племянницы десяти и одиннадцати лет), а Сергей на работе. Одна я с ней по целым дням.
-Давно лежит?
-Да неделю и лежит. Операцию ей делали, сразу, как ты уехала. На работе в обморок упала. Скорую вызвали. Увезли в больницу. Гемоглобин никакой. Причину искали. А чё искать? Там уж дерево... выросло, во какое! - она растопырила пальцы на руках и продолжила, как будто сама себе:
-И зачем эти анализы сдавала? Каждые три месяца! Это ж как глядеть надо, чтобы эдакое не увидеть? (Сестра в детском садике работала, музыкальным работником)
Люба потревожила ушедшую в себя старушку:
-Желудок?
-Угу...Разрезали и зашили. Да уж лучше бы не трогали. Она сразу после больницы вроде поправилась. Повеселела. На работу рвалась. "Праздник осени" у неё там. Дык не пустил никто с такой хворобой-то. А ты, чё ж, ничего не знаешь? Она тебе письмо писала.
-Когда? Давно?
-Давно... Месяц, а то полтора?
Люба вдруг вспомнила. Ну да! Точно! Она ещё думала, что это муж такой загадочный, внимательный? На два дня только его и хватило. Так это могло быть письмо!? Ох, душа-душа, с червоточиной... А Люда ждала ответа от сестры, от любимой и единственной! После смерти мамы (уж пятнадцать лет как) незаметно случилось, что Люба стала ощущать себя старшей, а не младшей сестрой, как должно быть.Когда мама умерла - свернулась за неделю- Люда жила в другом городе, куда попала по распределению молодых специалистов, выпускников музыкального училища.Едва на похороны успела. Потрясённая, никак не могла вспомнить, на чём приехала домой. Всего за шесть часов. Никакое такси бы не управилось. Тогда Люба всю неделю из больницы не выходила, ухаживала за матерью. И оказалась сильнее. Стала опорой для сестры.
Свекровь подошла к двери спальни и махнула рукой. Люба мгновенно оказалась рядом с кроватью сестры. Та лежала лицом к стене и тихонько трогала коврик на ней. Когда-то Люба сшила его из меха. Весёлый, со зверюшками.
Люба присела на край кровати и наклонилась над сестрой. Больная чуть повернула голову навстречу, произнесла с сердцем, но тихо:
-Ну, вот! - и опять отвернулась.
-Людочка, ты что, не рада? Ты обиделась, что я приехала?
-Ну, нет же! - из глаза выкатилась слезинка; Люда погладила Любину руку, которую та подсунула ей под ладонь.
-Сдёрнули тебя... с работы...- одними губами, тяжело поворачиваясь к сестре, проговорила Люда.
Люба едва сдерживала слёзы. И так было всегда! Сначала сестра, дети, муж (выпивоха и гулёна), свекровь, её дача, любимая работа, сослуживцы, а потом - она, если силы останутся. Не остались вот.
-Люб,-подала голос свекровь,- ты бы покормила её. Не ест ведь по целым суткам. Люба повернулась к сестрёнке и с обычной шутливой, с детства привычной интонацией сказала:
- Ну, ты даёшь, сестра! Где твоя самодисциплина?
Это отец всегда говорил , что "человек сам себя воспитать должен". Нет ничего важнее самодисциплины. Прав был, конечно. Царство ему небесное. Странные мысли, однако, для сварщика с семью классами образования. Читал, конечно, много и всякого, и всегда помнил название книги и её автора. Не в пример Любе. У неё всё было наоборот. Информация прорастала в ней, пускала корни, а откуда пришла? Да важно ли это?
Сестра, пытаясь улыбнуться непослушными губами, подала голос:
-Ты с дороги... Поешь. Я после...
Видно было, что каждое слово даётся трудно, с болью. Люба посмотрела на пересохшие губы с запёкшейся кровяной кромочкой, на исхудавшее лицо с ввалившимися, но такими родными и красивыми глазами. Это у них фамильное. Глаза большие, зеленовато-карие, с густыми черными ресницами при рыжеватых волосах. Люба помнит, как в десятом классе новая классная отправила её с урока умываться:" Это ж надо, девушка, так глаза подвести! Мастерски просто!" Конечно, природу ещё никто не обошёл, а Любу потом так и звали: девушка.
Она посмотрела с нежностью на сестру:
- Я-то поем, а тебе ещё и умыться надо.
Люба взяла кусочек марли, лежавший тут же на стуле, который служил прикроватным столиком. Свекровь уже принесла чашку с тёплой водой. Люба тихонько протирала сестре лицо, глаза, губы, а та зажмурилась и затихла.
-И что это некоторые вздумали болеть? Разлеглись тут? Никакой самодисциплины. Безобразие, в общем. Самое настоящее,..форменное... безобразие.Люба ласково бурчала, стараясь не допускать в голосе жалостливых нот, чтобы не завыть вдруг, громко и отчаянно, от горя и любви к беспомощному, родному существу.
Она закончила умывание и, увидев тарелку с кашей, услужливо принесённую свекровью, ахнула:
-Ура! Еда приехала! Налетай, сестрёнка!..
Та улыбалась одними глазами и сказала медленно, почти беззвучно:
- Не чуди, Любка.
Люба узнавала в этих словах сестру. Она всегда оберегала её от громких эмоций. Говорила, что Люба напоминает глухаря на току. Тот, когда любовную песню поёт, ничего не видит и не слышит. Бери голыми руками. Вот и ей, Любе, нужно остерегаться эмоций. Сначала пропрыгать, проскакать, прокричать в одиночку, а потом уж и решение выдавать. И была права сестричка. Сколько ошибок Люба сделала !.. Вот и Велория откинула... Как же её Люда ругала! Хорошо хоть мама этого не знала.
-Люб,-свекровь от двери махнула ей, чтоб подошла. Люба вышла.- Ты по чуть-чуть давай. Она больше двух ложек не съедает. Люба кивнула,шумно сглотнула подкативший к горлу ком и,возвращаясь к кровати больной, пропела:
- Антошка, Антошка, бери скорее ложку ...
Действительно, Люда старалась есть больше из-за того, чтобы не расстраивать сестру, но после двух ложек с трудом проглоченной пищи обессилела, откинулась на подушку, тяжело задышала и скоро-скоро заснула. Люба смахивала и смахивала беззвучные слёзы ,глядя на спящую сестру.
Свекровь села рядом. Кроватей в комнате было две. На одной Люда, а напротив - все, кто приходил. Вот и Люба со свекровью сидели рядом.
- Люб, чё делать будем? Завтра суббота. А медсестра уже сегодня не придёт. Предупредила. А она же,- свекровь кивнула на Люду,- без укола не протянет долго. Это ж ты ещё не видала, как боль её донимает.
Люба растерялась, но на секунду.
- Да справимся, тёть Тонь. Найдём медсестру,- сказала Люба и подумала о девочке-проводнице. Судьба и тут соломку подстелила.
- А когда укол нужно сделать?
- Да прямо бы сейчас и на ночь, обязательно. А то опять спать не будет. Лишний раз и не постонет ведь.
Люба вышла в коридор, плотно затворив двери в комнату. Телефон стоял здесь, на тумбочке под зеркалом.
-Людочка, девочка, это Любовь Николаевна. Помните?
-Да,да,-с готовностью отозвались на том конце провода,- хорошо, что позвонили. Укол нужно сделать?
- Да, Людочка.( А откуда ты знаешь?- чуть было не спросила Люба, но не успела.)
- Я принесу всё, у меня есть. А лекарство?
- Люба растерянно оглянулась, но свекровь уже стояла рядом с коробочкой в руке. Люба посчитала:
-Ещё четыре ампулы есть.
- Бегу, это рядом.
Людочка пришла быстро, не прошло и двадцати минут. В белом, совершенно медицинском халате под пальто и с косыночкой, которую надела тут же, едва раздевшись.
-Любовь Николаевна, мне бы руки помыть и шприц прокипятить. Она кивнула на блестящую коробочку, которую достала сразу же и положила на тумбочку.
Это была совсем другая девочка. Уверенная, собранная, но по-прежнему немногословная.
- Тёть Тонь, это тоже Люда,- представила Люба свою новую подругу молчавшей рядом свекрови.
- Медсестра?-Свекровь начала обычные свои расспросы.- А работаешь где?
И тут Людочка удивила Любу.
- Я практику от училища в вашей поликлинике проходила, в прошлом году,и параллельно, так уж сложилось, ещё и в горбольнице, в онкологии.
Людочка замолчала. Так много слов сразу она не говорила уже очень давно, в другой жизни только, когда бабулечка была жива.
- О-о-ой,-всплеснула руками свекровь,- да ты не Семёновны ли, покойницы, внучка? Царство ей небесное,-перекрестилась она, и в изумлении глядя на Люду,ждала ответа.
Люда кивнула.
Вот уж воистину - тесен мир! Кто бы мог подумать, что обе бабушки с молодости были знакомы, не близко, но, встречаясь иногда на улице,могли покалякать о том о сём. И историю её внучки-сиротки свекровь тоже знала.
Больную не будили, ждали, когда проснётся. Сидели тихонько напротив, чуть слышно переговариваясь. Скоро больная открыла глаза, посмотрела внимательно на присутствующих, обвела взглядом комнату, потом -откуда силы взялись?-вдруг резко села, испугав неожиданным движением всех, особенно свекровь. Люба, едва придя в себя от удивления, присела рядом, обняла сестру, чтобы та не упала. А свекровь зашептала:
- Прямо беда какая-то. Она не в первый раз вскакивает. Всё куда-то домой просится. Может,- свекровь понизила голос,-в уме повредилась? Она ж дома. Или ей кажется, что она в больнице? Прямо беда какая-то.
Медсестра, незаметно вышедшая из комнаты, вернулась с готовым для укола шприцем и ждала, когда больная снова ляжет, чтобы сделать укол. Совсем скоро Люба увела всех из комнаты, чтобы сестра поспала спокойно
- Люб, уж прости старую,- запричитала свекровь,- вас теперь двое. Может, я домой схожу, проведаю. Неделю я тут, и на улицу не выходила.
Люба и медсестра переглянулись. Девушка с готовностью , глядя на Любовь Николаевну, проговорила:
-Да-да, я не тороплюсь совсем. Могу и ночью помочь. Она не сказала, что оставила ключи соседке, чтобы за Пушистиком, котёнком, приглядела, если что. Ну так, на всякий случай оставила. Вот он, случай, похоже, и есть.
Люба посмотрела на Людочку, потом на свекровь. Сердце её сжалось. Она ясно представила себе, как та металась всю неделю между больной и здоровыми, чтобы угодить, помочь. Почти не спала ночью, да и днём отдыхала урывками, то и дело поднимая голову: то на Люду посмотрит, то на часы - не пора ли обед разогревать,внучек встречать?
- Да идите уже до утра,тёть Тонь.
- Может я и девочек заберу? А то младшая не отходит от Люды. Смотреть жалко.
Люба кивнула, проводила свекровь и вошла в комнату, где уже сидела Людочка. Люба присела рядом и благодарно приобняла её. Девушка кивнула. Слова стали не нужны. Пока больная спала, подруги по очереди пообедали, Люба разобрала свой чемодан и даже успела принять душ.
Проснувшись, больная категорически отказалась есть. Всё повторяла еле слышно:
-Мне... домой, надо... домой.
Люба терпеливо выслушав, уговаривала сестру:
- Людочка, ты дома, посмотри.
И она тоже думала, что Люда перепутала дом с больницей, где лежала. Мало ли что померещится? А сестра делала нетерпеливое движение рукой и с досадой отворачивалась: ну, не понимают, мол. Это действовало на подруг угнетающе. Всё так, как говорила свекровь. Когда сестра, отдохнув, в очередной раз рывком села на кровати и даже попыталась спустить ноги в больших пуховых носках( ледяные ноги-то), Люба спокойно поддержала её, сев рядом. Больная тихонько стала трогать сестру рукой, дотрагиваясь до плеча, лица, потом ласково улыбнулась и произнесла:
-Любушка...
- А кто же ещё? Мы в комнате втроём: ты, я и медсестра, тоже Людочка.
Больная отрицательно покачала головой.
-Что? Нет? Здесь есть ещё кто-то? -Люба слегка оробела от собственного предположения.
- Людочка,кто ещё здесь есть?
Люба говорила и не понимала, почему эти слова сами собой говорятся? Что за бред она несёт? Но сестра внимательно смотрела на кровать напротив, потом перевела взгляд на открытую дверь, подняла от колен руку и стала показывать:
-Там... папа, там - бабушка, дедушка, тётя Нина, ...а мама - там, -медленно показала она на дверь. Помолчала, сосредоточенно глядя в дверной проём, потом повернулась к совсем притихшей девушке:
- Там... бабушка...стоит, Семёновна... Улыбается...
Больная так устала, что уронила голову на плечо Любы, тяжело задышала, но лечь не захотела. ( А ведь они все умерли!) Любе стало жутко, но она твёрдо знала, что сестра не помешалась, она в порядке, но где-то уже не здесь, не в комнате, а на границе Миров, недоступных земному восприятию. Ещё говорит, любит, а душой рвётся, рвётся домой. Домой? Значит, там - все? Они есть! Там - дом? Настоящий дом? Господи, а я-то , глупая, всё за фантазии свои принимала, когда во сне летаю, ангелов слушаю, хоть и не вижу их. Всё думаю, что это у меня воображение такое богатое. А это... совсем-совсем... правда?!
Люба взволнованно обняла, прижала к себе сестру ещё крепче и спросила:
- Людочка, сестричка, а что ты так рвёшься, так торопишься, - она запнулась,- домой? Там времени нет, ты не опоздаешь. Побудь с нами. Ну, попроси... кто там тебя ждёт?.. Пусть ещё подождут,- Люба говорила, говорила, откуда слова брались. Она чувствовала, что сестра её понимает, потому что затихла, попросила лечь, закрыла глаза...
Медсестра сидела на краешке кровати и беззвучно плакала.
После короткой передышки больная открыла глаза, посмотрела на сестру и отчётливо произнесла:
-Домой...зовут.
Закрыв глаза и вытянувшись, она заплакала. Не так, как девчонки плачут, а без всхлипов, долгим-долгим воющим звуком из глубины всего её, находящегося уже где-то далеко, существа. Постепенно затихла, дыхание стало западать, как будто она забывала вздохнуть, а судорожно вздохнув, снова надолго замирала.
Когда отлетел последний вздох, никто из подруг не заметил. Люба глядела неотрывно на сестру всё это время, но поняла как-то вдруг - всё! Кончилось!
- Она... уже... дома,- сказала Любовь Николаевна и, обняв подружку, заплакала. Плакала и Людочка, вспоминая бабулечку и выплакивая теперь уже удвоившееся горе.
* * *
Зазвонил телефон.
-Это Велорий звонит,- сказала Люба. Почему она так подумала? На этот вопрос у неё не было ответа. Велорий приехал через полчаса, как только услышал, что сестра ушла.
* * *
На годовщину, за три дня до Нового года, все собрались в доме Велория и Любы. Племянницы не вылезали от тёти Любы. Ещё бы! В доме две собаки, три кошки и один замечательный карапуз, Валерка, полутора месяцев от роду.
Свекровь и Люда, медсестра, приехали с Велорием. Далеко всё-таки. Людочка закончила училище и работает в поликлинике, той самой, куда её с радостью приняли. Рука у неё лёгкая. Видятся с Любой часто.
В Точилинках завершили восстановление храма при активном и многолетнем участии Велория.
Валерку крестили. Крёстной мамой стала Людочка.