На ледокол «Капитан Бондаренко» попал практикантом-радистом не по залету, а по распределению. Старенький пароход исколесил весь дальневосточный каботаж. Команда в основном была перемещена на ледокол с нормальных судов за пьянку или еще за какое-нибудь бл...во.
Поселили меня в каюте матроса-моториста Сереги. Широким жестом, отдав мне свою скрипучую койку, он устроился на диванчике. Кают, надо сказать, у матросов и мотористов на грузовых судах и советских ледоколах не было. Спали они в кубриках, рассчитанных на три-четыре человека. А тут по какой-то случайности ему была выделена каюта или просто спал в чьей-то.
На второй день вечером легли спать. Примерно через час в дверь теперь уже нашей каюты тихонечко постучали. Не дожидаясь ответной реакции с нашей стороны, дверь открылась, и ко мне на краешек шконки присела какая-то девушка.
Я был приятно удивлен, понимая, что дама пришла к Сереге, а он спал или делал вид, что спал. Мадам была одета в рабочую фуфайку и пропахшую мазутом робу. Терпел и ждал, что будет дальше. Разглядеть в темноте красоту пришедшей королевы бензоколонки не было возможности.
Она что-то радостно щебетала и вдруг без предупреждения запустила руку под одеяло. Слава богу, клешня заползла в район груди, а не трусов. Вероломница, чувствуя, что на груди возлюбленного за сутки выросли волосы, замерла на секунду. Я нежно взял ее мозолистую руку в свою. И тут Серега взлетел с дивана, как из катапульты, и принялся отдирать от меня ничего не понимающего портового докера.
Я открыто смеялся, девушка хихикала, один Серега был на взводе. В дневное время я бы скептически отнесся к замуту с леди, которая укладывала асфальт или разгружала суда в порту, а вот ночью сердечко мое затрепыхалось, как у кролика перед смертью. Получил какие-то новые жизненные ощущения и тяжесть в районе мочевого пузыря. Чтобы заснуть после встряски, пришлось вспоминать уроки физики в гальюне, в смысле — закон правой руки.
Подружился с радистом Федором и поварихой Леной. Маркони (радист), высокий, вечно небритый, с черной крупной щетиной, запомнился только своим рассказом о том, как сломал ключицу.
В спортивном зале, а на многих судах таковые имеются, играли в баскетбол и случайно сломали Феденьке ключицу. Скривившись от боли, Федор поднялся несколькими палубами выше к доктору. Светлана Николаевна уже спали-с.
Накинув на себя халатик, купленный задолго до рождения Федора, судовой врач открыла дверь. В каюту ввалился, именно ввалился, рассказывал сам герой, потому что руку тянуло к земле, а ноги после игры подкашивались.
– Не знаю, какие сны видела докторица до моего прихода,— продолжал радист,— но, дотронувшись до моего потного тела, Светлану Николаевну начало трясти. Она не могла не то чтобы наложить фиксирующую повязку, а даже связать два слова.
Федя был в таком состоянии, что ни о каких дамах не помышлял. Пришлось самому себе делать какие-то инъекции и фиксировать руку.
Обтесавшись среди местной молодежи, и сам стал похаживать в спортзал. Простенькие тренажеры с железом на тросах, турник и так, по мелочам. Пристрастился к тренировкам и после вахты зависал в зале постоянно.
И вот однажды на рейде Охотска спустился в спортивные пенаты, а там дым коромыслом, и человек сто вповалку на полу. Кто курил, кто просто лежал. А я такой весь из себя дохлый качок в трусах и в майке нарисовался... А за бортом начало зимы, морозец уже. Зашел и опешил.
Увидев мое разочарованное лицо, мужики дружно начали ухмыляться и тыкать в меня пальцами. Поворачивать назад было нельзя, не в моих правилах. Перешагнул через чьи-то шмотки, качнулся пару раз и с гордым видом, под хмельные смешки работяг удалился.