Было уже поздно, но я не могла ждать до утра. Позвонила Сергею и попросила его придти. «Что-то случилось?» - спросил он. «Да», - коротко ответила я. Через полчаса он снимал куртку в прихожей. Катя уже спала. Мы тихо прошмыгнули мимо ее комнаты на кухню, я поставила чайник и без всяких предисловий спросила:
- Скажи, что тебя связывало с нотариусом Еленой? Друзья называли ее Лялей. Помнишь такую?
Он помнил, это было видно по его переменившемуся лицу.
- У меня была запутанная история с наследством – дядя оставил мне дачный домик в Вецаки, но с документами было не все в порядке. Елена помогла мне все оформить, и домик остался за мной. Вот и все. А почему тебя это интересует?
Тогда я рассказала ему про Ляльку и последнюю запись в ее дневнике.
- Ты знал, что она покончила с собой?
-- Понятия не имел. Видишь ли, она хотела от меня невозможного. Я предлагал заплатить за ее услуги, сколько она посчитает нужным, она отказалась и попросила об ответной услуге, если это можно так назвать ... Ей был нужен ребенок. Она просила всего об одной встрече у нее дома: «Получится – вы никогда об этом не узнаете, я вас ничем нее потревожу. Не получится – значит, не судьба.»
Сергей медленно, словно коньяк, допил свой чай.
- Я, дурак, было согласился, но в последний момент передумал, сказал, что не могу взять на себя такую ответственность. Считаешь, я виноват в ее смерти?
- Не знаю. У меня нет права тебя винить, я сама перед Лялей виновата. Для тебя она была чужим человеком, а мне – подругой, хотя после школы мы и не встречались.
Я рассказала Сергею про наши отношения с Лялей и тот телефонный звонок под новый год. Он внимательно выслушал.
- Не вини себя в смерти Ляли. Тот звонок – обыкновенная женская стервозность. Некрасиво, но не более того. Если бы мы могли предвидеть все последствия наших, пусть самых ничтожных слов и поступков, мир был бы иным, но он таков, какой есть.
Мы молча выпили по рюмке водки, помянули Лялю, и Сергей ушел. В прихожей он потоптался, поглядывая на меня, слишком долго расправлял шарф на шее, но так и не решился ничего сказать. Мне показалось, что он хотел остаться. Я бы тоже хотела этого, но было слишком много «но», и прежде всего – Катька за стеной.
Не знаю, уснул ли Сергей в ту ночь. Сблизит ли нас история с Лялей или окончательно разведет в разные стороны? Я задремала под утро, и мне приснился сад, в котором мы с Лялькой рвали с деревьев гигантские вишни, хохотали и «стреляли» друг в друга косточками.
Почему-то сон оставил приятное «послевкусие». Вишневые деревья были в цвету, и в то же время на ветках, как в сказке, краснели спелые ягоды. И Ляля была такой симпатичной, постройневшей, так азартно смеялась … Глупо, но эти ночные видения меня утешили и отчасти примирили с самой собой.
Мой «список грехов» стал заметно короче. Но дело даже не в этом. Теперь мне остро захотелось узнать ближе своих родных – дочку, маму, понять мотивы их поступков и желаний, уловить то, о чем они молчат, и найти ответ на вопросы, которые я им никогда не задам. Захотелось даже понять и простить Зинаиду, хотя это, наверное, клинический случай.
Сергея я тоже совсем не знаю. Только смутные ощущения, поверхностные наблюдения. Он неглуп, добр, кажется, на него можно положиться. Если он сможет мне доверять, то, может быть, раскроется, хотя мужчинам это дается труднее. Смогу ли доверять ему я? И если мы будем вместе, поймут ли нас наши дочери? Кем станут они друг другу? Сестрами, врагами или просто чужими людьми?
История с Беатой отошла на второй план, хотя многому меня - надеюсь - научила. Осталась легкая горечь от того, насколько я была невнимательна к ней, а она неискренна со мной. Но может быть, именно на этом и строились наши отношения? Искренность – роскошь, которую можно себе позволить нечасто.
У меня было слишком много вопросов и мало ответов. И, кажется, я еще не от всех иллюзий избавилась, ведь совсем недавно мне показалось, что у нас с Петей все может наладиться. Во мне еще было слишком много от маленькой девочки, любительницы сказок, в то время, как у меня подросла собственная дочь.
Я хотела бы быть Кате опорой, но она, кажется, сильнее меня. Будет ли она любить и уважать меня такую, слабую и сомневающуюся, без карьерных амбиций и достойного мужчины рядом? Еще один вопрос, может быть, самый важный.
Дома меня встретила сияющая Катя:
- Мама, я только что говорила по скайпу с папой. Все решено. Как только закончу школу, еду к нему в Торонто. Буду учиться в колледже. Он обещал, что со временем поможет мне снять свое жилье, а пока буду жить у него. Все классно! Ты рада?
Она тут же повернулась и убежала к себе - сообщить подружкам новость по мобильнику. Ее вопрос не подразумевал ответа. Если не рада – значит, я враг ей и ее будущему, это понятно.
Я знала о планах Кати, но была уверена, что Пете и его нынешней жене она в Канаде не нужна. Выходит, я и его плохо знаю. Но по крайней мере, теперь я знаю одно: я не буду любой ценой цепляться за дочь. В Канаде, если отец поможет, она сможет добиться большего, чем у себя на родине. И я должна думать о ней, а не о себе. Может тогда я, наконец, повзрослею?
Меня грела мысль, что из моих записей, которые я начала вести после смерти Беаты, может получится повесть и что наш редактор, возможно, захочет опубликовать ее в нашем журнале. Я должна его убедить, что это шаг пойдет на пользу нашему изданию и привлечет новых читателей. По крайней мере, я почувствовала вкус к литературному творчеству и в моем жизни появилась цель.
Катя вышла ко мне с рюкзаком:
- Мам, у меня же нет приличного чемодана, только этот рюкзак. Куда я сложу свои вещи?
- Значит, купим чемодан. Ты же не завтра уезжаешь?
- Лучше заранее подготовиться, еще документы оформлять, дел куча. Надо, наверное, какие-то подарки купить отцу, его жене, детям … Да, папа сказал, что билет на самолет мне оплатит, так что тебе не сильно придется тратиться. А когда я приеду, он возьмет отпуск не недельку, и мы поедем посмотреть этот знаменитый их водопад, представляешь! Ну, Ниагару!
И она запрыгала по комнате, как кенгуру, прижимая рюкзак к животу. Я понимала: дочку обуревает жажда деятельности, ее просто распирает от радости. И могла ли я эту радость с ней не разделить?
- Катя, давай завтра сходит с тобой в «Лидо», отметим это событие!
- Отлично! Только лучше в «Мак-Дональдс», хочу вредного гамбургера с картошкой-фри.
У меня вертелось на языке, что этих «деликатесов» она вдоволь накушается в Канаде, но я мудро промолчала. Я больше никого не хотела воспитывать или переделывать. Оставалось одно - меняться самой. Понятно – к лучшему.
Катя приоткрыла дверь из своей комнаты и тихо сказала:
- Мам, давай сходим завтра после «Мак-Дональдса» к бабушке. Только я ее совсем не помню. Какие у нее глаза, волосы? Ты на нее похожа?
На языке у меня вертелось: «Совсем не похожа!», но я сказала:
- Что-то общее есть. Она же моя мама.