Я не стал посылать Инге телеграмму о приезде, написал Саше, чтобы он встретил меня. Долго не решался идти домой, разговаривал с Сашкой, рассказывал о московской жизни то, что можно было рассказать. Потом все же решился пойти объясниться с Ингой. Открыл дверь своим ключом, вошел, сказал как обычно:
- Привет!
Инга сидела на полу в легком ситцевом халатике, с растрепанными волосами, струившимися по ее плечам. Перед ней были разложены ее графики, в которые она всматривалась. Левушка то же сидел на полу подальше от маминых графиков и что-то рисовал фломастерами. Инга вздрогнула, услышав мой голос, но не повернулась, а Левушка рванулся ко мне, повис на шее, закричал:
- Папа приехал! Папочка! Я так ждал тебя! Почему ты так долго не приезжал?
У меня сжалось сердце от любви к нему.
- Здравствуй, мой родной, здравствуй, сын! Как ты вырос, какой же ты большой стал! Вот смотри, я тебе подарок привез.
Левушка обнимает меня за шею, не отпускает. Мы вместе открываем коробку и Лева кричит:
- Вертолет! Я сам! Папа, я сам! Я сам !
Он достает детали и начинает прикручивать к корпусу вертолета - колеса, винт. Краем глаза я наблюдаю за Ингой. Она не сделала ни одного движения в мою сторону, не оторвала взгляда от своих чертовых бумаг. Обиделась, а ведь я ей еще ничего не сказал. Может быть, она плачет и не хочет, чтобы я видел ее слезы? Как я скажу ей все то, что должен сказать? И зачем я только дал уговорить себя и приехал сюда? Зачем пороть горячку и торопить события? Меня настоящий статус кво устраивал.
Левушка притаскивает мне свои рисунки:
- Папа, посмотри, как я нарисовал звезды!
- Это что звезды падают?
- Да, мы с мамой сидим и смотрим, как они падают, я нарисовал.
А это мы с мамой в горы ходили, там такие цветы растут. А это речка бурлит.
А это мама гуляет по лугу.
Мне нравятся Левины рисунки. Вот, что значат гены! У него твердая рука, хотя и детская, и он умеет видеть. Ведь самое главное – это умение увидеть, а потом уже мастерство.
- Ну, сын, я тобой горжусь.
- Папа, я хочу кушать!
Мы идем на кухню – там ничего не приготовлено. Без меня Инга не готовит. Как они будут жить без меня? Левка будет бегать вечно голодный?
Я готовлю ужин, кормлю сына. Нет, Левку я здесь не оставлю, заберу его с собой. Что ему здесь делать? Буду сам с ним заниматься, учить рисовать, потом отдам в художественную школу. Как с ней разговаривать? Я же не хочу ее обижать…
Выхожу в гостиную, Инги нет. Куда она делась? Сбежала?
- Лева, а что сегодня у мамы вахта в обсерватории?
- Папа, я не знаю.
- Лева, расскажи мне как вы живете?
- Хорошо живем! Ходим в садик, на звезды смотрим, только мама плачет, когда звезды падают.
- Плачет? Почему?
- Она мне не говорит почему, просто смотрит, как звезды падают и плачет.
Наверное, ей их жалко.
Время идет, а Инги все нет. Она что, ушла в обсерваторию, а Левушку одного на всю ночь оставила? Вот такая она мать! Надо его забирать с собой! Инги все нет, я поужинал, уложил Левку, почитал ему сказку про принцессу на горошине. Левка интересовался, настоящая ли была принцесса?
Поздно, ночь, ложусь спать в свою кровать, она сладко пахнет Ингой. Прямо дух захватывает! Все-таки у нас такое совпадение в сексе. Если Инга вернется, я за себя не ручаюсь, потому что уже хочу ее. Она специально ушла, чтобы меня помучить… Я долго не могу заснуть, ухожу спать на диван, чтобы избавиться от наваждения, но это не помогает. Здесь везде, в каждом предмете, в каждом глотке воздуха Инга, обнимающая меня, глядящая на меня счастливыми глазами, радующаяся моему приезду, смеющаяся любой моей шутке. Неужели этого уже никогда не будет в моей жизни? В первый раз она не обрадовалась моему приезду… Вот где она сейчас? Если сегодня их вахта, то сейчас они все вместе в обсерватории, она сидит рядом с Богдановичем и ловит каждое его слово. Шеф сказал это, шеф сказал то…А ее шеф Богданович только и ждет, когда я уеду. Инга этого может не понимать, но я-то вижу, как он на нее смотрит.
Здесь в горах все кажется другим, чем виделось из Москвы. Все, что в Москве казалось очень важным, значительным, привлекательным здесь почему-то кажется мизерным, какой-то глупостью, чем-то не очень настоящим. Все слова отца и Маргариты о том, что хорошо для меня, что плохо для меня, не учитывают единственного – чего хочу я. Мои новые отношения… Как получилось, что я делаю то, что хочет эта женщина, а не я? Почему я послушал ее? Я же еще не принял окончательного решения. Почему Инга не хочет, чтобы мы объяснились? Что за страусиная тактика, уходить от разговора. Я же честно хочу ей сказать, о том, что со мной случилось. Она не хочет этого слышать? Надеется, что я останусь с ней? Я и сам бы на это надеялся, если бы знал, как это может быть. Я засыпаю уже на рассвете совершенно измученный…
Я слышу, как утром приходит Инга, как Лева хнычет, не хочет идти в сад, но она его все-таки уговаривает. Просыпаюсь где-то в обед, ее дома нет. Да, что такое! Она не хочет со мной разговаривать? Ее можно понять, но я специально приехал, чтобы объясниться. Беру этюдник и иду в горы. Как здесь хорошо. После Москвы, кажется, что я на другой планете. Вечером иду и забираю Леву из садика.
- Лева, не знаешь где мама? – спрашиваю сына, по дороге домой.
- Она в станицу поехала.
- Зачем?
- Папа, ей нужно к какой-то тете.
Да, Левку ей одной не потянуть. Как она продукты будем таскать на четвертый этаж? Надо Леву забирать.
Мы идем и разговариваем. Лева, очень гордо сообщает мне:
Мама теперь со мной советуется, потому что я большой.
- О чем она с тобой советуется?
- Спрашивает, кого я хочу – сестренку или братишку?
- Ну, и кого ты хочешь?
- И сестренку, и братишку.
- А почему мама спрашивала, кого ты хочешь?
- Просто спросила. Наверно, хочет кого-нибудь родить.
- Что за странные разговоры с сыном. Она что, беременна? Может все-таки рискнуть забрать семью в Москву? – приходит мне в голову.
Инга является поздно вечером, когда Лева уже накормлен ужином, и мы с ним строим город из кубиков.
Я спрашиваю:
- Инга, где ты шатаешься всю ночь и весь день?
Она ничего не отвечает. Не разговаривает со мной. Раскладывает на моем столе какие-то таблицы с цифрами, садится на мой стул, смотрит в таблицы и что-то пишет на чистом листе.
- Инга, надо поговорить, - в конце концов, произношу я, - у меня серьезный разговор. Голос у меня предательски дрожит. Как же трудно это сказать!
- Извини, я занята! Мне некогда с тобой разговаривать, - произносит Инга, сидя ко мне спиной и не поворачиваясь.
- Ну, что за детский сад, прячется за своими графиками! – досадую я.
Я опасаюсь, что когда я скажу, она может устроить сцену со слезами, рыданиями, обвинениями, с битьем посуды. Я терпеть этого не могу, и самое главное, это может ранить Левушкину психику, поэтому прошу:
- Уложи спать Леву и давай спокойно поговорим. Нам надо поговорить!
Инга встает, берет Левку на руки. Он уже тяжелый и она с трудом поднимает его, немного прогибаясь под его тяжестью, и идет в спальню укладывать его спать. Левка требует, чтобы ему почитали сказку. Она читает его любимую сказку про обезьяну, попугая, удава и слона, потом поет песенку. Лева все равно не хочет засыпать, не отдает вертолет.
Как хорошо, как спокойно дома, только слишком тихо…здесь жизнь как будто замерла, все время идет по одному и тому же кругу, как в заколдованном царстве, - думаю я….
Когда я выхожу из спальни, то вижу, что Женька сидит у большого стола, подперев голову рукой, и смотрит в пространство перед собой. Он в новых стильных шмотках, которые ему идут. Его лицо имеет отрешенное выражение, как будто он не здесь, а в каком-то другом месте, на гладком лбу большими буквами написано:
« У меня другая женщина и мне безразлично, что чувствуешь ты».
- О чем с ним можно разговаривать? Он совсем чужой. Лучше всего прогнать его к черту сию секунду, но нельзя! Надо проявить выдержку и благоразумие, выслушать его. В этот момент мне хочется его чем-нибудь огреть, чтобы с него сошло это высокомерное, отчужденное выражение лица. Глаза бы мои на тебя не смотрели!
Я сажусь за дальний от Женьки край стола, поворачиваюсь так, чтобы совсем не видеть его.
- Я тебя слушаю, только по существу и коротко, мне некогда.
- Коротко и по существу? Ты торопишься? – обижается Женька.
- Хорошо, ты сама попросила! Коротко - нам надо развестись! Только не устраивай сцен! – берет быка за рога Евгений, произнося самое трудно произносимое.
- Уточни, пожалуйста, кому это нам! Нам с Левой это не нужно, - слишком спокойным голосом произносит Инга.
Женька некоторое время молчит, соображая, почему такая реакция, будут ли слезы, а потом идет в наступление, повторяя слова отца:
- Ты эгоистка! Ты живешь здесь так, как тебе нравится, а обо мне ты не думаешь!
- А что я о тебе должна думать?
- Я не могу здесь оставаться, здесь я потеряю профессию. Я здесь прозябал.
Я должен жить в Москве, строить небоскребы из стекла и бетона, планировать новые жилые массивы. В Москве сейчас бум строительства. Я должен общаться с коллегами, учиться у них, становиться настоящим мастером. Ты же общаешься с коллегами каждый день!
- Общайся на здоровье со своими коллегами. Я не против этого. Живи в Москве, строй небоскребы. Причем здесь развод? – тихим голосом говорит Инга.
- Притом, что мне некуда вас взять! Марго не соглашается вас прописать, а без прописки Левку не возьмут в детский сад, а тебя на работу.
- Всегда можно придумать что-нибудь.
- Я не знаю, что можно придумать. По-моему, тебе лучше всего остаться здесь, в обсерватории. Это же твоя стихия. Я остаться не могу. Если мы не будем жить вместе, зачем нам обязательства друг перед другом? Поэтому вполне логичный выход - развод.
Я внешне спокойна, но, как мне больно! Я думала, что готова к этому разговору. Но я не готова, я умираю от боли. Мой счастливый, мой прекрасный мир рушится, рассыпается на острые ранящие меня осколки, он проваливается в пропасть. Как он может так разговаривать со мной? Говорит такие ужасные слова, таким равнодушным тоном. И он умалчивает об истинной причине! В своих мечтах я представляла, как скажу ему о том, что жду ребенка. Но сейчас я не могу обсуждать это с ним. Я решаю ничего не говорить, чтобы потом не пожалеть о том, что могу услышать в ответ, чтобы не возненавидеть его…
- Надо спасать то, что можно спасти, сделать из лимона лимонный сок - догадываюсь я.
- Тебе нужен развод? Мне не нужен развод, но я могу пойти на это на определенных условиях, - произношу я.
- На каких еще условиях?- удивляется Женя.
- Очень просто. Ты прописываешь Левушку в свою московскую квартиру, а я даю тебе развод.
Женька смотрит на меня ошарашено, мол, неужели я готова пожертвовать браком с ним ради московской прописки для сына.
- Тебе только прописка для Левы нужна и больше ничего?
- Ну, алименты еще.
- Это все твои условия?
- Все.
- Ты можешь, сама подать заявление на развод? – спрашивает Женька, - а то здесь меня все знают, мне неудобно.
- Мне тоже неудобно, тебя же все знают. Предлагаю развестись в Москве. Вы пропишите Леву, я все проверю и подпишу твое заявление на развод.
Женька усмехается:
- Похоже, что Марго была права. Все вертится вокруг московской прописки.
Женя с горечью говорит:
- Хорошо, я согласен. Попробую уговорить Марго.
- Тогда, встретимся через месяц. Я тебе напишу, когда мы с Левой приедем, - все также не оборачиваясь, говорит Инга.
- Инга, очень я хочу, чтобы Лева остался со мной. Он мой сын. Ты одна не справишься с его воспитанием.
- Фиг тебе! Лева останется со мной и разговор окончен. До свидания.
Женя сидит неподвижно. Чего он ждет? Моих слез? Мои слезы стали льдом и поэтому не прольются. Казалось бы, мы рядом и могли бы поговорить, но на самом деле мы за тысячи километров друг от друга. Он по-прежнему где-то в Москве, а я здесь, в горах, одна.
- Все? А теперь уходи, ты мне мешаешь работать. Мне надо статью закончить к завтрашнему дню, - говорит я раздраженно, как чужому надоевшему человеку.
- Ну, это уже слишком! Кукла мифисткая! Только в физике соль, остальное все ноль! И то, что мне больно, то, что мы расстаемся – для тебя тоже ноль! – думает Женя.
Он встает и выходит за дверь, опирается на нее спиной с внешней стороны. Оказывается, это так больно, говорить такие ужасные слова, женщине, которую любил. Очень больно рвать связи с близкими людьми. Мы же были самыми близкими людьми на свете, ближе не бывает.
- Что я делаю? – в отчаянии думает Женя,- я же люблю ее, и Леву люблю…но ту женщину я тоже люблю, - безнадежно звучит у него где-то внутри.
- Что мне делать? Я запутался. Как мне больно! Почему ей не больно? Сидит, не поднимая глаз, как снежная королева и составляет слово вечность из осколков нашей жизни. Ведет себя так, как будто ее это не касается. Ни разу на меня не посмотрела! Не плачет, не умоляет меня остаться с ними, не разрушать семью. Она должна была бороться за свою семью, за меня. Не этого я ожидал от Инги. Слез ее боялся, а она даже не расстроилась. У нее внутри железка какая-то. Кто бы мог подумать, что она так легко пожертвует браком со мной ради московской прописки сына. Но ведь я точно знаю, что она меня любила! Очень любила. Неужели за это время она успела меня разлюбить? Это из-за того, что я изменил ей? Знает откуда-то. Кто мог сказать ей? Просто почувствовала? Как это может быть? Она стала равнодушна ко мне? Так быстро вычеркнула меня из памяти? Этого не может быть! Я не хочу этого! Она не должна так поступать со мной. У нас же сын! Это мой сын! Левушка мой.
Евгений медленно идет вдоль домов и наталкивается на Сашу.
- Ну, что выгнала тебя Инга? – весело спрашивает Сашка.
- Почему выгнала? С чего ты так решил? Просто я уезжаю, мне в Москву надо, а она здесь остается.
- Да ты же плачешь, Жень, прямо как баба.
Женька поднимает руки к лицу и чувствует, что оно мокрое от слез.
- Пошли ко мне, моя ушла на ночное дежурство в больницу, сейчас выпьем и все трезво обсудим без баб.
Они сидят и пьют водку. Вообще-то, Женька непьющий, его быстро развозит.
Он хочет все объяснить Саше, но язык почему-то заплетается:
- Тогда я оставил ее ради Инги. Она архитектор, так же как я. Она такая изысканная, ухоженная, спортивная, красивая как картинка - маникюр, педикюр, кожа без единого волоска. Духи французские и белье тоже французское. Ты когда-нибудь видел настоящее французское белье?
- Ты себе бабу, что ли завел в Москве? – изумляется Сашка.
- Она не баба. Она леди. А Инга сидит в ситцевом халатике и все время что-то считает…звездочет, блин. Женился на звездочете!
- Это ты за этим сюда приехал? Ты что, сказал ей про эту бабу с маникюром? Зачем? Мало ли баб, бывает в жизни?
- Она уговорила поехать, поговорить с женой. Говорит, что любит меня, хочет выйти за меня замуж!
- И ты повелся? Ты же женат! Бедная Инга, - с чувством произносит Саша, - да ты ее мизинца не стоишь, педикюр с маникюром. Плачет она?
- В том-то и дело, что не плачет. Сидит и смотрит в графики свои проклятые. Даже не повернулась ко мне, когда я вошел. Я почти двое суток ехал, а она головы не изволила повернуть. Ей все равно, что я ухожу. Я думал, она плакать будет, а она не плачет. Это даже хуже, я себя таким негодяем почувствовал. Ты всегда говорил, что ей мифист нужен, а не я.
- Мифист был бы в 1000 раз лучше, чем ты, и из-за французских трусов свою женщину с ребенком не бросил бы. Сволочь ты московская! Мажор!
- Ты все упрощенно понимаешь! Все не так. Это твоя Инга увела меня у моей девушки, и я не навсегда ухожу…я вернусь за ней…когда у меня все будет хорошо…только я ей не сказал…
- Жаль я тебе тогда в морду не дал!
- Ну, сейчас дай!
- Не могу, ты мой гость. Гостей не бью - кодекс чести. Ты не поймешь, у москвичей чести нет, только выгода.
Женька пьянеет все больше и откровенничает:
- Я же не собирался ни на ком жениться, я хотел только поцеловать ее и все. Поцеловал и меня, как молнией пронзило всего насквозь, сознание отключилось. Я же со своей девушкой тогда был, но ничего не мог с собой поделать. Хочу только одного – прижать ее к себе и никогда не отпускать. От нее оторваться невозможно. Прямо умопомрачение нашло. Она ушла, я хотел бежать за ней, но отец не пустил меня. Ночь караулил, чтобы я не ушел, а с утра пораньше отвез в Москву. Но я вернулся, ни о чем думать не мог кроме нее. Знаешь, какой у нас с ней секс?
- Ты о ком говоришь, мажор?
- Об Инге, о ком же еще.
- Тогда не рассказывай, я с ней работаю.
- У нас с ней секс космический…Подойдешь к ней, я тебя убью.
- А с этой новой?
- Давай не будем о ней говорить. Она высоко... Большие возможности... У нее такой папаша, что может меня ногтем раздавить. А, вообще, она такая же, как моя мать. Бросит меня, и тогда я к Инге вернусь. Она меня любит...она простит… Я Левку хочу забрать, а она сказала фиг тебе. Как я буду жить без них…без Левки…Она больше не хочет меня, прогоняет, даже говорить не хочет.
Женя плачет пьяными слезами.
- Ой, и дурак же ты, Жеха! Ломаешь жизнь и себе, и Инге. Зачем спрашивается? Большие возможности… Мне Ингу жалко. Надо было на ней беременной жениться еще тогда. Ты бы приехал, а я тебе бы в морду дал, и поехал бы ты в свою Москву несолоно хлебавши. И Левка был бы мой.
- Саш, ты за ней тут присмотри, пока я с той разведусь.
- Ты жениться, что ли собираешься?
- Она собирается… я женат…на Инге. У меня семья, сын Левка.
-Ой, ты дурак! Первый раз встречаю такого дурака. Вали к своей бабе во французских трусах. Инга тебя не простит. Ты ей ни на фиг не нужен. Она выйдет замуж за настоящего мужика, за мифиста. А о тебе не вспомнит, как тебя звали. Будет говорить: Ну, этот…как его…ну такой…не мифист…
- Вы меня со своим МИФИ и мифистами уже достали, - говорит Женя, - Соль земли они! Мифиози! Бандиты вы с большой дороги, а не физики! И замашки у вас хулиганские! Чуть что, в драку лезете. Да вы в реальной жизни ничего не смыслите, совсем ничего, только в своих скобках Пуассона. Я когда слышу про эти скобки, мне почему-то хочется всех перестрелять.
- А, уже и ты знаешь про скобки Пуассона! – одобрительно кивает Сашка, - Молодец! Растешь, брат, а давай споем нашу песню:
- «Я пью за бетатроны,
За синхрофазотроны,
За плазму, чтоб устойчивой была.
За трефу и за бубну,
За Обнинск и за Дубну,
Куда судьба мифиста занесла.
За автофазировку,
Пучка фокусировку,
За «кому», чтоб не портила пейзаж,
За Паули и кванты,
Инжекторы, дуанты,
И за константу планковскую h.», - поет Сашка, - давай пой со мной, Жеха! И давай выпьем за Планковскую константу, ту, которая без черточки.
- Не буду пить за «без черточки»!
- Не уважаешь Планка? Тогда пойдем, выйдем! Разберемся!
- Драться не буду. Пойду домой. Я спать что-то хочу.
- Тебе домой нельзя, тебя из дому выгнали, как шелудивого пса.
- Меня выгнали? Врешь ты все! Неправда! Не может она меня выгнать из дома. Любит меня…я же знаю, что любит… Спать очень хочется. Часок посплю у тебя и домой пойду.
Утром, с тяжелой головой и тяжестью в сердце Евгений уезжает в Москву.
http://www.proza.ru/2016/04/14/936