Юдковский. новая жизнь книга вторая

                К Н И Г А  В Т О Р А Я

            Ч А С Т Ь  П Е Р В А Я

(Все сидели полукругом возле Всевышнего. Он занимательно рассказывал о происходящих событиях на планете. И даже постоянный критик всех Его действий, как называли егь на Земле—Демон или Сатана, молчал. А Всевышний тем временем говорил о том, что же произошло с население планеты на этот период.
--Сейчас до появления человека остаётся 70 тысяч лет. В этот момент  началось разделение единой  популяции кроманьонцев. Новая популяция сложился на новой планете в стране, похожей на земную Африку и расселились они оттуда по планете, вытеснив живших там аборигенов, причем, не только вытеснив, но и смешавшись, в том числе и с питекантропами и неандертальцами. В момент начала расселения  в первичном племени  было не более 10 тысяч человек. В момент расселения существа, похожие на человека в поисках воды и пищи двинулся на большой континент.
За 50  тысяч лет до появления человека, одна из первых волн миграции  кроманьонцев переправляется через море  и живёт  возле вулканов, что приносит им огонь. Затем началось резкое сокращение кроманьонцев. Вторая волна миграции--от первой волны все  вымерли,--это сосуществование классических неандертальцев и кроманьонцев. К этому времени существа уже нау¬чились стабильно пользоваться огнем, а значит  получили искусственное тепло. Существо сначала инстинктивно  получали огонь от вулканов и лесных возгораний, а потом научилось тщательно беречь его и хранить. В ту пору лишиться огня значило погибнуть от холода.
 Позд¬нее эти существа научились получать огонь при помоши трения сухого дерева о де¬рево. Такой способ требовал большой сноровки и терпения, а главное, под¬бора соответствующих пород дерева. Огонь дал особям возможность жа¬рить на углях мясо. Новый вид пиши существенно менял саму физиологию, делал ее более совершенной; существа со временем научились ис¬пользовать в качестве жилищ пещеры и укрываться в них, согреваясь теп¬лом костра от стужи и непогоды. Но большинство пещер ещё было обжито хищниками: пещерными львами, медведями.
Существа бросили им вызов: за свои первые жилища они вступили в борьбу с животными и выиграли ее. Эту борьбу вы увидите и кслышите, но просьба не вмешиваться. Особенно к тебе, Демон!! Сколько страшных схваток произошло в тех темных пещерах, у  кострищь—и они не могли тебе пеомлчь завоевать почитание жтих существ тобой.  В это же время появля¬ются и первые построенные существами жилища из дерева, камня, камыша, зарождается и такой вид жилья, как землянка. В эти суровые годы существа научились из шкур живот¬ных делать себе одежду, что дало им дополнительный шанс на защиту от холода и выживание.
Одновременно они совершенствовали орудия труда и оружие. Они по-прежнему были сделаны в основном из камня. Появились копья с кремне¬выми наконечниками, тонкие каменные ножи, более совершенные скреб¬ки, скобели. Их использовали для обработки шкур убитых животных, для строгания. Теперь вы знаете, что произойдёт и Я призываю вас смотреть и молчать. Потом выскажите своё мнение: это люди или нет?).

               





                Г Л А В А  1

В непроглядную ночь бежали куланы, обезумев от страданий и усталости; все их усилия были тщетны перед постигшим их несчастьем: огонь был мертв! Они поддерживали его в трех клетках. По обычаю племени четыре женщины и два воина питали его день и ночь.  Даже в самые тяжелые времена поддерживали они в нем жизнь, охраняли его от непогоды и наводнений, переносили его через реки и болота; синеватый при свете дня и багровый ночью, он никогда не расставался с ними. Его могучее лицо обращало в бегство львов, пещерного и серого медведей, мамонта, тигра и леопарда. Его красные зубы защищали человека от обширного страшного мира; все радости жили только около него! Он извлекал из мяса вкусные запахи, делал твердыми концы рогатин, заставлял трескаться камни, он подбадривал их в дремучих лесах, в бесконечной саванне, в глубине пещер. Это был отец, страж, спаситель; когда же он вырывался из клетки и пожирал деревья, он становился более жестоким и диким, чем мамонты.
 И вот теперь он мертв! Враг разрушил две клетки; в третьей же, уцелевшей во время бегства, огонь ослабевал, бледнел и постепенно уменьшался. Он был так слаб, что не мог поедать даже болотные травы; он дрожал, как больное животное, обратившись в небольшое насекомое красноватого цвета, и каждое дуновение ветра грозило его погасить… потом он вовсе исчез… Куланы бежали, осиротевшие, в осеннюю ночь. Звезд не было. Тяжелое небо опускалось над тяжелыми водами; растения протягивали над беглецами свои похолодевшие стебли, слышно было только, как шуршат пресмыкающиеся. Мужчины, женщины, дети поглощались тьмою. Прислушиваясь к голосам своих вожаков, они старались двигаться по сухой и твердой земле, переходя вброд встречавшиеся ручьи и болота.
Три поколения знали эту тропу. На рассвете они подошли к сте5пи. Холодный свет просачивался сквозь меловые слои облаков. На жирных, как горная смола, водах кружился ветер. Как гнойники, раздувались водоросли, оцепеневшие ящерицы лежали, свернувшись, среди кувшинок. На иссохшем дереве сидела цапля. Наконец в рыжем тумане развернулась степь с дрожащими от стужи растениями. Существак воспрянули духом и, пройдя сквозь заросли камыша, очутились наконец среди трав, на твердой почве. Но тут их лихорадочное возбуждение сразу упало, особи ложились на землю, застывали в неподвижности; женщины, более выносливые, чем мужчины, потеряв своих детей в болотах, выли, как волчицы, те, что спасли своих малюток, поднимали их вверх, к облакам.
Когда рассвело, Пум с помощью пальцев и веток пересчитал свое племя. Каждая ветка соответствовала количеству пальцев на обеих руках. Остались: четыре ветки воинов, более шести веток женщин, около трех веток детей, несколько стариков. Старый Гун сказал, что уцелели--один мужчина из пяти, одна женщина из трех и один ребенок из целой ветви. Куланы почувствовали всю огромность несчастья. Они поняли, что их потомству угрожает гибель. Силы природы становились все более грозными. Существа будут бродить по земле, жалкие и нагие.
 Отчаяние овладело даже мужественным Пумом. Он уже не полагался больше на свои огромные руки. На его большом, заросшем жесткой щетиной лице, в его желтых, как у леопарда, глазах была смертельная усталость; он рассматривал свои раны, нанесенные копьем и дротиками врага, слизывая языком кровь, сочившуюся из его раненого плеча. Он старался восстановить в памяти картину битвы.
Куланы кинулись в бой. Его палица крушила головы врагов. Куланы уничтожат мужчин, уведут женщин, убьют вражеский огонь, прогонят врагов в степь и непроходимые леса. Что же произошло? Почему куланы обратились в бегство, почему начали трещать их кости, почему из их животов стали вываливаться внутренности, из их уст вырываться предсмертные стоны, в то время как враг, наводняя лагерь, уничтожал священный огонь?
Так спрашивал себя Пум, уставший и отяжелевший. Он приходил в бешенство при одном воспоминании об этой битве, извиваясь, как гиена, он не хотел быть побежденным, он чувствовал в себе еще достаточно сил, храбрости, жестокости. Солнце взошло. Его яркие лучи разлились над болотом, проникая в грязь, осушая степь. В них была радость утра, свежесть растений. Вода казалась теперь более легкой, менее вероломной и опасной. Она серебрилась среди медно-ржавых островов; она покрывалась легкой зыбью из малахита и жемчуга, она расстилала чешую из слюды. Сквозь заросли ивы и ольхи доносился ее тонкий запах. В игре светотеней сверкали водоросли, лилии, желтые кувшинки, мелькали водяные касатки, болотные молочайники, вербейники, стрелолистники. Заросли лютиков с аконитовыми листьями, узоры из мохнатой заячьей капусты чередовались с диким льном, горьким крессом, росянками.
В зарослях кустов и камышей кишели водяные курочки, чирки, ржанки и зеленокрылые чибисы. На берегах маленьких рыжеватых бухточек стояли, как на карауле, цапли, на мысу, хлопая крыльями, резвились журавли; зубастая щука охотилась за линями. Стрекозы, сверкая зелеными огоньками, летали в расщелинах камней из ляпис-лазури. Пум созерцал свое племя. Несчастье лежало на существах, как помет пресмыкающегося. Лимонно-желтые, кроваво-красные, зеленые, как водоросли, особип распространяли запах лихорадки и гниющего мяса. Одни лежали, свернувшись, как змеи, другие--вытянувшись, как ящерица, а иные хрипели, охваченные предсмертной агонией. Раны, нанесенные в живот, становились черными и отвратительными; раны на головах казались больше своих размеров от запекшейся на волосах крови.
Все эти особи будут здоровы. Смертельно раненные погибли на том берегу или во время переправы. Пум, оторвав взор от спящих, стал рассматривать тех, кто страдал от поражения больше, нежели от усталости. Это были настоящие куланы: большие, тяжелые головы, низкие лбы и сильные челюсти; кожа рыжеватого тона, волосатые торсы, крепкие руки и ноги. Остротой своих чувств, особенно обонянием, они могли соперничать с животными. В их взглядах сверкала угрюмая свирепость. Особенно красивы были глаза детей и молодых девушек.
 Хотя по многим своим признакам племя куланов и приближалось к  дикарям, но это сходство было далеко не полным. Племена таили в себе молодость, которая никогда больше не вернется, цветение жизни, энергию и силу. Пум воздел руки к небу с протяжным стенанием:
--Что же станется с куланами без огня?--воскликнул он.-- Как будут они жить в сте5пи и в лесу, кто защитит их от мрака и ветров зимы? Им придется есть сырое мясо и горькие овощи. Кто согреет их озябшие тела? Острие рогатины останется мягким. Лев, зверь с раздирающими зубами, медведь, тигр, большая гиена пожрут их ночью! Кто завладеет снова огнем, тот станет братом Пума, тот получит третью часть охоты, четвертую часть всей добычи; он получит Тамилу--мою дочь, и после моей смерти станет вождем племени.  Тогда Нао, сын Леопарда, поднялся и сказал:
--Пусть дадут мне двух быстроногих воинов, и я пойду, завоюю огонь у сыновей мамонта или у пожирателей, которые охотятся на берегах Большой реки.
Пум посмотрел на него недружелюбно. Нао был самым рослым из всех куланов. Его плечи были широки. Не было более ловкого и быстрого воина, чем Нао. Он победил Му, сына Кабана, сила которого равнялась силе Пума. Пум боялся его. Он давал ему унизительные работы, отдалял от племени, подвергал смертельным опасностям.
Нао не любил вождя, но при виде Тамилы он приходил в восхищение; она была стройна, гибка, загадочна, ее волосы напоминали густую листву. Нао часто подстерегал ее в ивовом кустарнике, спрятавшись за деревья, или в овраге. При виде ее его охватывали то нежность, то гнев, иногда он раскрывал свои объятия, чтоб прижать ее тихо и нежно, иногда же ему хотелось накинуться на нее, как это делают с девушками из вражеских племен, опрокинуть на землю ударом палицы. Однако он не хотел причинять ей зла: если бы она была его женой, он обращался бы с ней без грубости. Ему не нравилось на лицах особей выражение страха; оно делало их чужими.
 В другое время Пум рассердился бы на слова Нао. Но несчастье скрутило его. Быть может, союз с сыном Леопарда принесет пользу? В противном же случае он сумеет предать его смерти. И, обернувшись к молодому человеку, он сказал:
--У Пума только один язык. Если ты принесешь огонь, ты получишь Тамилу без всякого выкупа. Ты станешь сыном Пума.
Он поднял руку и говорил медленно и сурово. Затем сделал знак Тамиле. Она подошла, дрожащая, подняв свои прекрасные глаза, полные влажного блеска. Она знала, что Нао подкарауливал ее среди трав, во мраке, и, когда он появлялся оттуда, как бы желая броситься на нее, она пугалась; но иногда его образ был ей мил; она желала одновременно, чтобы он погиб под ударами пожирателей особей и чтобы он оказался победителем и принес огонь.
Пум положил свою тяжелую руку на плечо девушке:
--Кто из девушек может сравниться с Тамилой? Она легко может нести на плече оленью самку, ходить без устали от восхода до захода солнца, терпеть голод и жажду, выделывать шкуры зверей, переплывать озера. Она произведет на свет здоровых детей. Если Нао принесет огонь, он получит ее, не давая взамен ни топоров, ни рогов, ни мехов, ни раковин.
 Тогда Аро, сын Кабана, самый волосатый из куланов, подошел, полный вожделения:
--Аро хочет завоевать огонь! Он пойдет со своими братьями и будет подстерегать врагов по ту сторону реки. Он либо погибнет от ударов топора, копья, зубов тигра, когтей льва-великана, либо вернет куланам огонь, без которого они слабы и беспомощны, как олень или сайга.
 На его лице были видны только рот, обрамленный сырым мясом губ, и глаза убийцы. Его коренастая фигура подчеркивала еще больше длину его рук и ширину плеч; все его существо выражало необычайную силу, неутомимую и безжалостную. Никто не знал ее пределов: он не применял ее ни против Пума, ни против Му, ни против Нао. Знали только, что сила его огромна. Он ни разу не испытывал ее в мирной борьбе: но никто из тех, кто вставал на его пути, не мог устоять против него. Он либо уродовал своих противников, либо уничтожал их, присоединяя их черепа к своим трофеям. Он жил вдали от других куланов с двумя своими братьями, такими же волосатыми, как и он, и несколькими женами, которых держал в ужасном рабстве. Хотя куланы и сами не отличались мягкостью характера, но жестокость сыновей Кабана страшила даже самых жестоких из них.
Сыновья Кабана возбуждали в куланах смутное недовольство. Это недовольство было первым проблеском сознания общности интересов перед лицом опасности. Многие из куланов упрекали Нао в недостаточной суровости. Но порок этот в грозном воине был по душе тем, кто не обладал ни сильными мускулами, ни ловкостью.  Пум ненавидел Аро не меньше, чем Нао, но еще больше он боялся его. Скрытая сила братьев ему казалась неуязвимой. Если один из них желал смерти человека, значит, все трое хотели того же. Всякий, кто объявлял им войну, должен был либо погибнуть сам, либо уничтожить их всех.
 Вождь искал союза с сыновьями Кабана но его заискивания натыкались на глухую стену их недоверия. Пум был, пожалуй, и сам не менее жестоким и недоверчивым, чем Аро и его братья, однако он обладал некоторыми качествами вождя: снисходительностью к своим приверженцам, заботливостью об их нуждах и редким мужеством. Он ответил с грубым безразличием:
--Если сын Кабана вернет огонь куланам, он получит Тамилу без выкупа, он будет вторым человеком в племени, в отсутствие вождя ему будут подчиняться все воины.
 Аро слушал со свирепым видом. Повернув к Тамиле свое заросшее волосами лицо, он смотрел на нее алчно, с вожделением. В его круглых глазах сверкала угроза.
--Дочь Пума будет принадлежать сыну Кабана; всякий, кто посягнет на нее, погибнет.
 Нао, разгневанный этими словами, тотчас принял вызов и заявил:
--Тамила будет принадлежать тому, кто вернет огонь.
--Его вернет Аро!
Они посмотрели друг на друга. До этого дня между ними не было повода к раздорам. Сознавая взаимную силу, они, не будучи ни противниками, ни друзьями, ни разу не сталкивались даже на охоте. Речь Пума породила в них ненависть.  Аро, который накануне даже не взглянул на Тамилу, когда она тайком пробиралась по степи, задрожал всем телом, как только Пум стал расхваливать девушку. Его охватила внезапная страсть. Ему казалось, что он уже давно стремится обладать этой девушкой. Но отныне у него не должно быть соперников. Он почувствовал это всем своим существом.
 Нао это понял. Он покрепче сжал левой рукой свой топор, а правой рогатину. На вызов Аро появились его братья, молчаливые, угрюмые и страшные. Они до странности походили на него, такие же рыжие, с пучками красноватой щетины на лице, с глазами, сверкающими, как надкрылья бабочки. Их ловкость была не менее опасна, чем их сила. Все трое, готовые к убийству, подстерегали каждое движение Нао. Но среди воинов поднялся ропот. Даже те, кто осуждал Нао за мягкость к противнику, не хотели его смерти, особенно после того, как погибло столько куланов. А кроме того, ведь он обещал вернуть им огонь!
Все знали, что он искусен в военных хитростях, неутомим в борьбе, знает секрет, как поддерживать самое слабое племя и заставить его возродиться из пепла. Многие верили в его успех.  Правда, Аро тоже обладал необходимыми для этого дела терпением и хитростью, и куланы понимали пользу двойной попытки раздобыть огонь. Они с шумом поднялись. Сторонники Нао, подбадривая себя криками, приготовились к бою. Чуждый страха, сын Кабана не пренебрегал, однако, осторожностью. Он отложил поединок, увидеву насторогже5нность толпы. Тамм, облакдавший красноречием,  выразил неясные мысли толпы:
--Разве куланы хотят исчезнуть с лица земли? Разве они забыли, что враг и наводнение уничтожили много воинов: из четверых остался один. Всякий, кто способен носить рогатину, топор и палицу, должен жить. Нао и Аро--сильнейшие из мужчин, которые охотятся в лесу и в степи; если один из них умрет, куланы еще больше ослабеют. Дочь Пума будет принадлежать тому, кто вернет нам огонь. Такова воля племени!
--Пусть так и будет,--подтвердили хриплые голоса.
 Женщины, грозные своей многочисленностью, страшные своей нетронутой силой и общностью своих чувств, воскликнули:
--Тамила будет принадлежать тому, кто завоюет огонь!
   Аро приподнял свои волосатые плечи. Он ненавидел толпу, но не счел нужным вступать в пререкания. Уверенный в том, что опередит Нао, он твердо решил, при случае, уничтожить соперника. Сердце его наполнилось жестокостью.


















      Г Л А В А  2


   Это было на рассвете следующего дня. В облаках трепетал ветер, а низко над землей и болотами нависал недвижимый, благоухающий, теплый воздух. Небо дрожало, как озеро, на котором колыхались водоросли, кувшинки и бледные камыши. Утренняя заря катила по небу свою пену; она расширялась, разливалась желтыми лагунами, берилловыми лиманами, реками из розового перламутра. Куланы, повернувшись к этому огромному огню, чувствовали, как в глубине их душ поднимается что-то величественное, что заставляет петь в траве степи и ивняках маленьких птичек.  Раненые стонали от жажды; мертвый воин лежал, раскинув свои посиневшие члены; какое-то ночное животное уже изгрызло его лицо. Тамм бормотал нараспев неясные жалобы. Паум велел бросить труп в воду.
Затем внимание племени обратилось к завоевателям огня, Аро и Нао, которые готовились к походу. Волосатые братья вооружились палицами, топорами, рогатиной и дротиками с нефритовым и кремневым наконечниками. Нао, рассчитывавший больше на храбрость, чем на силу, выбрал себе двух молодых воинов, ловких и быстрых в беге. Они были вооружены топорами, рогатинами и дротиками. Нао добавил к этому дубовую обожженную палицу. Он предпочитал это оружие всякому другому и пускал его в ход в борьбе с крупными хищниками. Паум обратился сперва к сыну Кабана:
--Аро появился на свет раньше, чем сын Леопарда. Пусть он первым выберет путь. Если он пойдет к Большой реке, Нао повернет к болотам, к заходящему солнцу… Если Аро пойдет к болоту, Нао повернет к Большой реке.
--Аро еще не знает, куда он пойдет,---возразил волосатый.– Аро ищет огонь; он может пойти утром к реке, вечером к болотам. Разве охотник, преследуя кабана, знает, где он его убьет?
--Аро может изменить дорогу,--вмешался Тамм, поддержанный ропотом толпы,--но он не может одновременно идти и к заходящему солнцу, и к Большой реке. Пусть он скажет, куда он пойдет!
В глубине своей темной души сын Кабана понял, что он совершит ошибку не тем, что не послушается вождя, а тем, что возбудит этим подозрения Нао. Обратив на толпу свой волчий взгляд, он воскликнул:
-- Аро пойдет к заходящему солнцу!--и, сделав знак своим братьям, он пустился в путь вдоль болот.
Нао не сразу последовал его примеру. Он пожелал еще раз запечатлеть в своих глазах образ Тамилы. Она стояла под ясенем позади вождя, Тамма и других стариков. Нао приблизился к ней; она не шелохнулась, обернувшись лицом к степи. В ее волосах были вплетены цветы стрелолистника и цветы цвета луны; казалось, будто от кожи ее излучается свет, более яркий, чем от речной струи и от зеленого тела деревьев.  Нао почувствовал жажду жизни, беспокойное, могучее желание, которое овладевает животными и растениями. Его сердце сильно забилось, он задыхался от нежности и гнева; всякий, кто мог разъединить его с Тамилой, казался ему теперь столь же ненавистным, как сыновья Мамонта или пожиратели людей.
 Он поднял руку, вооруженную топором, и сказал:
--Дочь Пума! Нао или не вернется совсем,--он исчезнет в земле, в воде, в животе гиены,--или принесет огонь куланам. Он принесет Тамиле раковины, зубы леопарда, голубые камни, рога зубров!
 При этих словах девушка бросила на воина взгляд, в котором трепетала радость ребенка. Но Пум прервал его с нетерпением:
--Сыновья Кабана уже скрылись за тополями!
 Тогда Нао пошел по направлению к югу. Целый день шли Нао, Гав и Нам по степи. Она была в расцвете своих сил; травы качались, набегали друг на друга, как морские волны, степь колыхалась под легким ветерком, трескалась на солнце, излучала в воздух бесчисленные ароматы. Она была грозна и обильна, монотонна в своей необъятности и вместе с тем разнообразна. Среди моря злаков, островов дрока, полуостровов вереска цвели зверобой, шалфей, лютики, сердечники. Местами обнаженная земля жила медлительной жизнью камней, устоявших против натиска растительности. Дальше снова тянулись поля, усеянные цветущими мальвами, шиповником, васильками, красным клевером и кустарниками.
Невысокие холмы перемежались с ложбинками и болотами, где кишели насекомые и пресмыкающиеся. Кой-где причудливые скалы поднимали над равниной свой профиль мамонта. Антилопы, зайцы то появлялись, то исчезали в траве, преследуемые волками и собаками. В воздухе скользили дрофы, куропатки, парили журавли и вороны. Табуны лошадей и стада лосей пересекали зеленую равнину, где медленно бродил серый медведь с повадками большой обезьяны и носорога, более сильный, чем тигр, и столь же грозный, как лев-великан.
Нао, Нам и Гав расположились на ночлег у подножия кургана; они не прошли еще и десятой части степи, они видели лишь бушующие волны трав. Кругом была ровная, однообразная степь. Заходящее солнце таяло в сумрачных облаках. Глядя на бесчисленные отсветы облаков, Нао думал о маленьком пламени, которое он должен завоевать. Казалось, достаточно было подняться на холмы, протянуть сосновую ветку, чтобы зажечь ее от потухающего на западе костра.
Тучи почернели. Пурпуровая бездна залегла в глубине пространства, один за другим появлялись маленькие, сверкающие камешки звезд. Повеяло дыханием ночи. Нао, привыкший к сторожевым кострам, к этому светлому барьеру, ограждающему существа от моря мрака, теперь острее почувствовал свою слабость и беспомощность. Каждое мгновение мог появиться серый медведь или леопард, тигр или лев, хотя они и редко проникали в глубь степи; стадо зубров могло растоптать слабое  тело; многочисленность придавала волкам силу крупных хищников, голод вооружал их храбростью.
Воины поели сырого мяса. Это была печальная трапеза; они предпочитали запах жареной пищи. Нао первым стал на стражу. Он всем своим существом вдыхал ночь. Он воспринимал ее тончайшие, неуловимые оттенки. Его зрение улавливало свечение предметов, их бледные формы, перемещение теней. Его слух различал шелест ветерка, треск растений, полет насекомых и хищных птиц, шаги и ползание животных. Он издали узнавал визг шакала, смех гиены, вой волков, крик орла; в его ноздри проникало дыхание влюбленного цветка, приятный запах трав, вонь хищников, приторный запах пресмыкающихся. Его кожа воспринимала тысячи впечатлений, получаемых от холода и тепла, от сырости и сухости, от малейшей перемены ветра. Его жизнь сливалась с жизнью природы.
Эта жизнь была полна опасностей. Созидание сопровождалось разрушением; жизнь покупалась только силой, хитростью, неутомимой борьбой. В каждом кусте Нао подстерегала опасность: зубы, которые могли его перегрызть, когти, которые могли его разорвать. Огненные глаза хищника грозили ему из мрака ночи. Однако большинство зверей, считая существо сильным животным, проходили мимо него. Прошли гиены; их пасти были страшнее львиных, но гиены избегали нападать на живых особе5й, они искали мертвечины; остановилась стая волков, но волки не тронули осогбей, так как не были очень голодны и, предпочитая более легкую добычу, двинулись по следам антилоп; появились похожие на волков собаки, долго выли вокруг кургана. Иногда одна или две из них подкрадывались совсем близко к становищу, но страх перед двуногими удерживал их от нападения.
Было время, когда они в большом количестве бродили вокруг лагеря куланов, пожирая отбросы, принимая участие в охоте. Старый Тамм подружился с двумя собаками, он кормил их внутренностями и костями животных. Обе они погибли в схватке с кабаном. Приручить других не удалось, так как Пум, ставши вождем, приказал убивать всех собак. Нао нравилась дружба с собаками, она делала его более сильным и уверенным. Но здесь, в степи, он считал встречу с ними опасной,--собак была целая стая, а существ всего трое.

   Между тем собаки теснее обступили курган; они перестали лаять, учащенно дышали. Нао забеспокоился. Он взял камень и бросил в самую дерзкую из стаи.
--У нас есть рогатины и палицы, они могут уничтожить медведя, зубра и льва!--крикнул он.
 Камень попал собаке в голову. Испуганная ударом и звуком голоса, собака скрылась в темноте. Остальные собрались в кучу. Казалось, они о чем-то совещались. Нао снова бросил в них камнем.
--Где вам сражаться с куланами! Подите, охотьтесь за сайгой и волками. Посмейте только подойти, я выпущу вам кишки!
Разбуженные голосом своего вождя. Нам и Гав вскочили на ноги; появление новых противников заставило собак отступить.  Семь дней шел Нао. До сих пор ему благополучно удавалось избегать опасностей; число их увеличивалось по мере приближения к лесу. Хотя лес и находился еще в нескольких днях ходьбы, но уже стали появляться его первые предвестники: островки деревьев, крупные хищники. Куланы уже встретили тигра и большую пантеру. Ночи становились все опаснее. Куланам приходилось с вечера искать себе убежище; они укрывались в расщелинах скал, среди кустарников, ночевать на деревьях они не решались. На восьмой и девятый день их стала мучить жажда. Ни ручейка, ни болотца, кругом выжженная пустыня; иссохшие пресмыкающиеся светились среди камней; насекомые наполняли воздух беспокойным трепетанием, они летали, вычерчивая медные, нефритовые, перламутровые спирали, они впивались в кожу воинов и кололи их своими острыми хоботками.
На девятый день земля стала свежей и мягче, с холмов спускался аромат вод; Куланы увидели стадо зубров, направляющееся к югу. Тогда Нао сказал своим товарищам:
--Мы утолим жажду еще до захода солнца! Зубры идут на водопой.
 Нам, сын Тополя, и Гав, сын Сайги, выпрямили свои истомленные жаждой тела. Это были ловкие юноши, но им не хватало решимости, в них нужно было воспитать мужество, веру в себя, выносливость. Зато они были покорны, склонны к радости, легко забывали страдания. Предоставленные самим себе, они легко приходили в замешательство перед любой опасностью, поэтому они предпочитали не разъединяться. Нао ощущал в них продолжение своей собственной силы. Их руки были проворны, ноги гибки, глаза зорки, слух остер. Они были верными слугами и легко покорялись мужеству и воле вождя.
За десять дней пути они крепко привязались к Нао. Он был для них представителем рода, воплощением силы, защитником и покровителем. И когда Нао шел впереди них, опьяненный утром, радуясь своему сильному телу, они всем существом тянулись к нему, как дерево тянется к свету.  Нао это скорее чувствовал, чем понимал, это ощущение поднимало его в собственных глазах и вселяло в него уверенность в победе.  От деревьев легли длинные тени, травы всласть напились земного сока. Закатное солнце, большое и желтое, освещало стадо зубров, похожее издали на мутный поток воды.
 Последние сомнения Нао рассеялись: по ту сторону холмов была вода--это подсказывал ему инстинкт, об этом свидетельствовали пробиравшиеся следом за зубрами многочисленные животные. Подобно Нао, его спутники учуяли в воздухе прохладную влажность.
--Надо опередить зубров,--сказал Нао.
Он боялся, что водоем окажется слишком мал и зубры займут его берега. Воины ускорили шаг. Зубры двигались медленно--старые быки были осторожны, молодые устали. Куланы быстро достигли вершины холма. Другие животные тоже спешили, им тоже хотелось быть первыми у водопоя. Торопливо бежали легкие сайги, муфлоны, наперерез им несся табун лошадей. Многие из них уже перевалили через холм.
Нао опередил зубров: можно будет пить не торопясь. Когда существа достигли перевала, зубры были еще у его подножия. Нам и Гав еще больше ускорили шаг; жажда их усиливалась; они перевалили через холм и увидели воду. Она была матерью, творцом, более благотворным и менее жестоким, чем огонь. Их глазам открылось озеро, вытянутое у подножия скал, перерезанное островками, справа питавшееся потоками реки, слева падавшее в бездну. К нему можно было пройти тремя путями: по реке, тем перевалом, что миновали куланы, и еще другим, между скал. В остальных местах озеро было окружено базальтовыми стенами.
 Воины радостными возгласами приветствовали воду, оранжевую от заходящего солнца. У водопоя уже теснились сухопарые сайги, маленькие коренастые лошадки, дикие ослы с тонкими копытами, муфлоны с бородатыми мордами, несколько козочек, хрупких, как осенние листья; отдельно от них стоял старый олень, на лбу которого росло как будто целое дерево. Но из них один только кабан утолял свою жажду, не торопясь, без страха, остальные животные пили, навострив уши, готовые каждую секунду пуститься в бегство. «Слабые должны жить в постоянном страхе»–так гласил закон  жизни в природе.
Вдруг головы животных повернулись в одну сторону. Это произошло быстро и вызвало замешательство. Через мгновенье--лошади, олени, дикие козы, муфлоны уже бежали на запад под ливнем алых лучей. Один только кабан остался на месте; он стоял, вращая своими кровавыми маленькими глазами в шелковистых ресницах. Появилась стая крупных волков, на высоких ногах, с большою пастью, с близко посаженными желтыми глазами.
Куланы схватились за рогатины и дротики. Кабан оскалил свои искривленные клыки и неистово заревел. Волки своими острыми глазами и тонкими ноздрями измерили силу врага и, сочтя его опасным, бросились в погоню за убегавшими животными. Их уход принес успокоение, и куланы, утолив жажду, стали совещаться. Надвигались сумерки; солнце опускалось за скалы, продолжать путь было уже поздно. Где же искать ночлега?
--Зубры подходят!--сказал Нао.
Он посмотрел на западный перевал. Все трое прислушались, затем легли на землю.
--Это не зубры!--прошептал Гав.
--Это мамонты!--сказал Нао.
Куланы поспешно обследовали местность. Между базальтовым холмом и стеной из красного порфира с довольно широким выступом, по которому легко мог пройти крупный зверь, протекала река. Куланы взобрались на гору. Во мраке каменной бездны бурлила вода; над пропастью горизонтально вытянулись деревья, сломанные обвалами или собственной тяжестью, иные из них поднимались из глубины ущелья, очень тонкие и высокие. Вся энергия их ушла на то, чтобы дотянуть пучок листьев к бледному свету; обросшие мохом, обвитые лианами, изъеденные грибками, они выказывали ненарушимое долготерпенье побежденных.
 Нам первый увидел пещеру. Низкая, не очень глубокая, неправильной формы. Куланы сначала долго и пристально ее разглядывали. Затем Нао, пригнув голову к земле, расширив ноздри, вошел в нее, опередив своих товарищей. В пещере валялись скелеты с кусками кожи, рога, челюсти. Очевидно, хозяин пещеры был сильный и грозный охотник. Нао старался уловить его запах.
--Это пещера серого медведя,--заявил он.--Прошло больше одного новолуния, как она опустела.
Нам и Гав еще не знали этого чудовищного животного,-- куланы кочевали в местах, где водились тигры, львы, зубры, даже мамонты, но серый медведь попадался редко. Нао встречал его во время своих дальних странствий, он знал его слепую, как у носорога, жестокость и силу, почти равную силе льва-великана, его чудовищную неустрашимость. Возможно, что медведь покинул пещеру совсем или переселился лишь на короткое время, быть может, с ним приключилось какое-нибудь несчастье. Уверенный, что животное не придет этой ночью, Нао решил занять его жилище.
В это время ужасный рев потряс скалы и пронесся по реке: пришли зубры! Их могучие голоса отдавались эхом в этом странном месте. Нао не без волнения прислушивался к реву этих огромных животных. Существа редко охотились на зубров. Быки обладали таким ростом, такой силой и ловкостью, которых сыновья и внуки их уже не знали; они чувствовали свою силу и не боялись даже самых крупных хищников.
Куланы вышли из пещеры. Они были взволнованы необычайным зрелищем, их темный ум улавливал без мысли, без слов ту мужественную красоту, что таилась в глубине их собственного существа; они предчувствовали ту тревогу, что через сотни веков породит поэзию великих варваров.  Едва только куланы вышли из пещеры, как снова раздался рев, менее сильный, менее ритмичный, непохожий на рев зубров; тем не менее он возвещал о приближении животных, наиболее могучих из всех, что бродили в ту пору по земле.
 В те времена мамонт был непобедим. Его появление обращало в бегство льва и тигра, лишало храбрости серого медведя. Прошли тысячелетия, прежде чем существо рискнуло напасть на него. И только человек вступил в сражение с мамонтом и победщил его. И ещё носорог, слепой и глупый, осмеливался вступать с ним в бой. Мамонт был ловок, проворен, неутомим, легко лазал по горам, обладал устойчивой памятью. Его хобот схватывал и измерял предметы, его клыки рыли землю, в его жилах текла ярко-красная кровь; без сомнения, он обладал более ясным сознанием, чем  приручённые слоны, сознание которых притуплено длительной неволей.
Вожаки зубров и мамонтов подошли к воде одновременно. Мамонты, привыкшие к тому, что им все уступают дорогу, пожелали напиться первыми. Обычно это не встречало противодействия ни со стороны бизонов, ни со стороны зубров. Однако на этот раз зубры заупрямились.  Ими предводительствовали быки, которые еще плохо знали мамонтов. Быки-предводители были гигантских размеров--самый крупный был ростом с носорога. Томимые сильной жаждой, они неудержимо стремились к воде. Завидев, что мамонты хотят пройти первыми, они пронзительно заревели, задрав кверху морды и раздувая шеи. Мамонты преградили им дорогу. Пять старых самцов выстроились в ряд, их тела возвышались, как холмы. Клыки, длиною не меньше десяти локтей, способны были проткнуть дуб, их хоботы казались черными питонами, головы--скалами, их толстая кожа походила на кору старых вязов. За ними следовало огромное стадо. Устремив свои маленькие проворные глазки на быков, мамонты рассматривали их с невозмутимым спокойствием.
 Восемь зубров с неподвижными зрачками, с буграми на спине, с курчавыми, бородатыми головами, дугообразными, расходящимися рогами встряхивали густыми гривами, тяжелыми и грязными; инстинктивно они чувствовали силу врага, но рев стада возбуждал в них воинственный задор. Самый сильный из них--вожак вожаков, наклонив свои сверкающие рога, кинулся на мамонта, который стоял к нему ближе других. Мамонт, пораженный в плечо, упал на колени. Зубр продолжал бой с упорством, свойственным его роду. Преимущество было на его стороне, он крепко стоял на ногах, его острые рога были неотразимы, мамонт же мог защищаться только хоботом. Зубр был грозен своей яростью, сквозившей во всем,--в его затуманенных глазах, в дрожащем затылке, в пене на морде, в уверенных и быстрых движениях. Он стремился опрокинуть противника и распороть ему живот. Тогда победа останется за ним.
Мамонт сознавал это, он всячески старался не дать повалить себя на бок. Опасность вернула ему хладнокровие. Он ждал, чтоб зубр замедлил свои удары и тем самым дал ему подняться на ноги. Это неожиданное нападение озадачило остальных вожаков. Четыре мамонта и семь зубров застыли в зловещем ожидании. Никто из них не решался вмешаться, они чувствовали, что им тоже угрожает опасность. Мамонты первые выказали признаки нетерпения. Самый крупный из них подошел ближе к бойцам. Тяжело дыша, он зашевелил своими перепончатыми ушами, похожими на крылья гигантских летучих мышей. В этот момент мамонт, который сражался с быком, сильно ударил хоботом по ногам противника. Зубр покачнулся. Воспользовавшись этим, мамонт поднялся с земли. Огромные животные стояли теперь друг против друга. Ярость вихрем крутилась в мозгу мамонта; громко затрубив, он поднял свой хобот и повел наступление. Его кривые клыки с такой силой отбросили зубра в сторону, что у того треснул костяк. С возрастающей яростью мамонт вспорол ему клыками живот и растоптал его внутренности, погрузив в кровь свои чудовищные ноги.
  Вопль побежденного растворился в общем шуме; сражение между вожаками началось. Семь зубров и четыре мамонта ринулись друг на друга. Волнение вожаков передалось их стадам. Глухое мычание зубров смешивалось с пронзительными голосами мамонтов; ярость вздыбила огромные волны их тел. Головы, рога, хоботы и клыки смешались в общей свалке.
Вожаки целиком отдались битве. Это была огромная толчея тел, месиво из ярости и боли. При первом столкновении численное превосходство дало преимущество зубрам. Один из мамонтов был повален на землю тремя быками, второй упал замертво при обороне; но зато два других одержали быструю победу. Набросившись на противника, они стали потрошить его клыками, топтать и душить. Заметив опасность, грозящую товарищам, мамонты бросились им на помощь. Три зубра, терзавшие упавшего мамонта, были застигнуты врасплох. В один миг они были опрокинуты, двое раздавлены тяжелыми ступнями, третий обратился в бегство. Его побег увлек за собой остальных быков. Паника овладела всем стадом. Сперва это была тишина, странная неподвижность, затем стадо дрогнуло, послышался топот, похожий на шум дождя, через мгновение отступление превратилось в бегство.
Зажатые в узком проходе животные бросались друг на друга, сильные опрокидывали слабых, более ловкие взбирались на спину упавших. Их кости трещали, как деревья, поваленные циклоном. Мамонты и не думали о преследовании. Они только лишний раз доказали степень своей мощи, свое право считать себя хозяевами земли. Колонна гигантов глиняного цвета, с длинной жесткой шерстью, с жесткими гривами направилась к водопою. Они пили с такой жадностью, что уровень воды в маленьких бухтах быстро понизился.
Обитатели леса, напуганные борьбой, смотрели со склонов холмов, как пьют мамонты. Куланы тоже созерцали их в почтительном оцепенении.  Нао сравнивал хрупкие руки, тонкие ноги, узкие торсы своих товарищей с ногами мамонтов, крепкими, как дуб, с их телами, похожими на скалы. Каким ничтожным и слабым казался ему теперь существо, всю свою жизнь блуждающий в степи и лесу! Он думал также о желтых львах, о львах-великанах, о тиграх, которые могли ему встретиться и под когтями которых существо слабо и беспомощно, как пташка в когтях орла.





























                Г Л А В А  3
   

Это было после полуночи. Как цветок вьюнка, плыла вдоль облака белая луна; она катила свои волны по реке, по безмолвным скалам, тени которых падали на озеро. Мамонты ушли. Было тихо. Лишь изредка проползало какое-нибудь пресмыкающееся или бесшумно пролетала ночная сова. Гав дежурил у входа в пещеру,--была его очередь сторожить. Он дремал от усталости, его внимание пробуждалось лишь при каких-нибудь внезапных шумах, при новых или усиливающихся запахах, при порывах ветра. Им овладело оцепенение, поглотившее все, кроме чувства опасности. Пробежала сайга--это заставило его поднять голову и оглядеться: вдали показался чей-то массивный силуэт, который двигался покачиваясь. Тяжелые и в то же время гибкие конечности, крупная голова, заостренная книзу, какое-то странное очертание туловища, схожее с человеком.
Это медведь,--Гав знал пещерного медведя, великана с выпуклым лбом, который мирно жил в своей берлоге, пасся на своих пастбищах и питался растительной пищей. Только сильный голод мог принудить его к нападению на животных. Но тот, что приближался, не походил на пещерного медведя. Гав окончательно убедился в этом, когда увидел его, освещенного луной: сплюснутая голова сероватой масти, в походке чувствовалась уверенность, жестокость и хитрость плотоядных животных: это был серый медведь, соперник крупных хищников. Гав вспомнил рассказы своих соплеменников, бывавших в горах. Серый медведь справляется с зубром и буйволом и перетаскивает их с такой же легкостью, как леопард антилопу. Его когти одним ударом могут распороть грудь и живот существа, похожего на человека; он может задушить лошадь и не боится ни тигра, ни рыжего льва.
Старый Тамм полагает, что серый медведь уступает только льву-великану, мамонту и носорогу. Однако сын Сайги не испытал того внезапного страха, который внушал ему обычно тигр. Встречаясь неоднократно с пещерным медведем, он считал всех медведей добродушными и бесхитростными. Это воспоминание успокоило молодого воина, но вскоре поведение приближавшегося зверя внушило ему подозрение. Гав подбежал к вождю. Ему стоило только коснуться его руки, и высокая фигура Нао появилась из мрака пещеры.
--Чего хочет Гав?--спросил Нао.
Гав протянул руку по направлению к вершине холма. Лицо вождя выразило изумление.
--Серый медведь!
 Нао обвел взглядом пещеру. Поблизости было несколько валунов, которыми можно было загородить в нее вход. Нао подумал о бегстве, но отступление было возможно только в сторону водоема, где медведь легко мог их настигнуть. Оставалось единственное средство--забраться на дерево. Серый медведь не лазает по деревьям, но зато он способен караулить под деревом бесконечно долго, да к тому же поблизости не было деревьев с толстыми ветками.
Заметил ли зверь Гава, присевшего на корточки, или он просто возвращался в свое логово после длительного путешествия? Но пока Нао размышлял об этом, медведь уже спускался по крутому откосу холма. Здесь он поднял голову, понюхал влажный воздух и пустился бежать рысью. Воины подумали было, что он удаляется от них, но зверь остановился как раз у того места, где скала была более доступной. Отступление было отрезано. У верховьев реки выступ обрывался, скала становилась неприступной; в низовьях пришлось бы бежать на виду у медведя: он успеет перейти узкую речку и загородить дорогу беглецам. Оставалось только ждать, пока зверь уйдет или нападет на пещеру.
Нао разбудил Нама, и все трое принялись загромождать вход в пещеру валунами. После некоторого колебания медведь решил переплыть реку. Он не спеша достиг берега и взобрался на выступ скалы. По мере того как он приближался, все отчетливее вырисовывалась его мускулистая туша; иногда при свете луны сверкали его зубы. Нам и Гав дрожали от страха. Любовь к жизни наполняла их сердца; сознание своей слабости затрудняло дыхание. Нао тоже был встревожен. Он знал силу противника и понимал, что медведю понадобится немного времени, чтобы умертвить трех человек; его толстая кожа, кости, подобные граниту, были почти неуязвимы для дротика, топора и рогатины.
 Вскоре перед входом в пещеру выросла стена из валунов, осталось незакрытым лишь небольшое отверстие в рост человека. Когда медведь подошел близко, он, рыча, наклонил голову и удивленно оглянулся. Он давно уже почуял других животных и услышал шум, производимый их работой, но он никак не ожидал найти закрытым вход в свою берлогу, где он провел столько лет. Он смутно уловил связь между появлением препятствия и теми, кто занял его обиталище. Почуяв запах слабых животных, которыми он рассчитывал полакомиться, он не выказал им ни малейшей осторожности. Он потягивался, освещенный луной, расправлял серебристую грудь, покачивал остроконечной мордой. Затем вдруг беспричинно и зловеще зарычал. В беспокойстве встал на задние лапы,--в этой позе он казался огромным волосатым человеком, только с чересчур короткими ногами и чрезмерно развитым торсом,--и двинулся к пещере.
Нам и Гав, скрывшиеся в темноте пещеры, держали наготове топоры; сын Леопарда поднял свою палицу: они ждали, что животное просунет в отверстие передние лапы, и тогда их можно будет отрубить. Но вместо лап показалась огромная голова, заросшая свалянной шерстью, лоб, слюнявые губы, острые белые зубы. Нам и Гав с силой опустили свои топоры. Нао взмахнул палицей, но низкий потолок помешал нанести удар. Медведь зарычал и отступил. Он не был даже ранен, на морде не выступило ни единой капли крови, только движение челюстей и вспыхнувшие зрачки говорили о негодовании оскорбленной силы. Однако он не пренебрег уроком и тотчас же изменил тактику. Обладая утонченной способностью распознавать опасности, зверь отлично знал, что иногда лучше обойти препятствие, нежели идти напролом.
Он толкнул стену, она дрогнула под его тяжестью. Медведь с удвоенной силой заработал лапами, плечом, головой, то напирая на стену, то вцепляясь в нее своими когтями. Отыскав слабое место, он налег на него всей своей тяжестью. Существа, засевшие в пещере не могли достать его здесь своими короткими руками. Они не пытались больше нападать на него. Нао и Гав подпирали стену, успешно оберегая ее от сотрясений, в то время как Нам через отверстие наблюдал за животным, нацеливаясь дротиком в его глаз.
Вскоре нападающий понял, что стена перестала шататься. Такое открытие, опрокидывавшее весь многолетний опыт животного, крайне удивило его и привело в отчаяние. Медведь остановился, присел на задние лапы и стал обнюхивать стену, наклонив голову с недоверчивым видом. Наконец, решив, что он ошибся, медведь снова принялся штурмовать препятствие лапами, плечом и всем корпусом. Но препятствие не поддавалось. Медведь пришел в ярость и забыл всякую осторожность. Его привлекало к себе отверстие, оставшееся свободным, оно казалось единственным удобным проходом в пещеру, и, обезумев от гнева, медведь бросился в него. Брошенный дротик попал ему в самое веко, но это не приостановило нападения, которое стало непреодолимым.
Ярость клокотала в этой массе тела, кровь бурлила в ней потоками--животное удвоило усилия. Стена рухнула. Нао и Гав отскочили в глубь пещеры; Нам очутился в объятиях чудовищных лап. Он и не думал защищаться; он походил на антилопу, схваченную пантерой, на лошадь, поваленную львом. Опустив руки, широко раскрыв рот, он ждал смерти в приступе какого-то оцепенения. Но Нао, вначале растерявшийся, быстро обрел тот воинственный пыл, что порождает героев. Он отбросил топор, считая его бесполезным, и схватил обеими руками дубовую, суковатую палицу. Заметив Нао, медведь бросил свою слабую, трепещущую в его лапах добычу и двинулся на более опасного противника. Но не успел он пустить в дело свои лапы и зубы, кулан занес над ним палицу.
Оружие опередило. Удар пришелся по челюсти медведя, задев его ноздри. От боли зверь заревел и осел на задние лапы; второй удар, нанесенный Нао, пришелся по несокрушимому черепу. Но огромное животное уже оправилось и бросилось вперед. Кулан едва успел спрятаться за выступ скалы, медведь с размаху ударился о камень. Воспользовавшись оплошностью зверя, Нао выскочил из засады и с воинственным криком ударил дубиной по длинному позвоночнику медведя, позвоночник треснул, зверь, уже ослабевший от ушиба о скалу, покачнулся и упал. Нао, опьяненный своей силой, дробил ему лапы, челюсти, в то время как Нам и Гав вспарывали живот ударами топоров. Когда, наконец, вся эта масса перестала трепыхаться, воины молча переглянулись. Это была торжественная минута.
Итак, Нао--самый неустрашимый, самый грозный из куланов, ибо никому--ни Пуму, ни Го, сыну Тигра, ни даже одному из тех легендарных воинов, о которых рассказывал Тамм,--не удавалось еще убить серого медведя ударом палицы. Этот подвиг запечатлелся навсегда в мозгу молодых воинов: он окрылит их надежды, они передадут его потомству, если только Нам, Гав и Нао не погибнут в борьбе за огонь.















       Г Л А В А  4
   
Прошло одно новолуние. Давно уже Нао миновал степь, продвигаясь все время на юг. Теперь он проходил через лес. Лес казался бесконечным. Изредка попадались поляны, озера, болота и скалы. Лес то опускался в ложбины, то вновь поднимался на холмы, порождая все виды растений, все разновидности животных. В нем можно было встретить тигра, желтого льва, леопарда, лесное существо, которое жило уединенно с несколькими самками, более сильный, чем обыкновенные особи В лесу водились гиены, волки, кабаны, лани, козы, муфлоны, носороги в тяжелом панцире и даже львы-великаны, встречающиеся все реже и реже; вымирание этой породы началось уже сотни веков тому назад. Встречался там и мамонт, губитель деревьев; пребывание его в лесу было более опустошительным, нежели циклоны и наводнения.
В этом страшном месте кулоны обнаружили изобилие пищи; но они знали прекрасно, что и сами они представляют собою лакомую добычу для плотоядных животных. Поэтому они продвигались с большой осторожностью, треугольником, чтобы владеть возможно большим пространством. Днем обостренные чувства предохраняли их от опасностей, к тому же наиболее страшные враги охотились лишь с наступлением темноты. При дневном свете глаза хищников видят хуже, чем глаза существа, похожего на человека, но зато обонянием существа уступали волкам.
  К счастью, в лесу, обильном добычей, волкам не было надобности охотиться за такими сильными животными, как особи. Могущественный пещерный медведь почти никогда не нападал на животных, разве только в том случае, когда был очень голоден; будучи травоядным, он находил, чем утолить мирно, без борьбы, свою прожорливость. Серого же медведя, который только случайно попадался за пределами холодной полосы, можно было видеть лишь издали.
  Тем не менее дни куланов были полны тревог, ночи-- опасностей. Они с большой осторожностью выбирали места для ночлега; располагались в убежище задолго до захода солнца, часто ночевали в пещерах, иной раз укрывались среди пней или в густых ямах, преграждая доступ к своему ночлегу множеством всяких преград.  Больше всего они страдали от отсутствия огня. В безлунные ночи им казалось, что они навсегда погрузились во мрак, который наваливался на них огромною тяжестью и поглощал их целиком. По ночам они подолгу всматривались в чащу леса, словно надеясь увидеть в его клетке пламя, пожирающее сухие ветки, но они видели лишь мигающие, далекие огоньки звезд или глаза животных. И тогда их охватывало чувство беспомощности и одиночества.
 Быть может, они меньше страдали бы в своей орде, среди толпы, шумящей вокруг них, но это полное, беспредельное одиночество заставляло сжиматься их сердца.  Наконец лес расступился. Страна деревьев осталась на западе, на востоке же раскинулась равнина с зарослями, с островками деревьев. Трава защищала свои владения от больших растений с помощью зубров, оленей, лошадей, джигетаев, которые ощипывали молодые побеги деревьев. По равнине протекала река, обрамленная серебристыми тополями, ивами, осинами, ольхой и тростником; несколько валунов, оставшихся от ледникового периода, громоздились в ней рыжеватой массой. Хотя день еще был в разгаре, длинные тени пересекали равнину.
Куланы с недоверием рассматривали местность, она была небезопасна: по вечерам сюда на водопой должны были стекаться многочисленные хищники. Поэтому они поспешили напиться. Затем занялись поисками безопасного ночлега. Разбросанные кое-где камни не могли им служить достаточным убежищем. Правда, некоторые из них лежали грудами, но их пришлось бы долго укреплять. Молодых воинов охватило отчаяние, и они уже решили было вернуться в лес, как вдруг Нам увидел огромные валуны, лежащие очень близко друг от друга: два из них соприкасались верхушками, образуя внутри пещеру с четырьмя отверстиями. Через три из этих отверстий могли проникнуть только мелкие животные: волк, собака, пантера, через четвертое могло пролезть существо; но оно было недоступно для крупных хищников, вроде медведей, львов и тигров.
Итак, куланы обрели убежище более надежное, чем все те, что встречались им до сих пор, ибо камни были так тяжелы и так крепко сложены, что целое стадо мамонтов не смогло бы их сдвинуть с места. В пещере смело могли укрыться десять особей. Куланы были рады этой находке. Впервые за все время их пути они могли спокойно провести ночь, не опасаясь нападения. Подкрепившись сырым мясом молодого оленя и орехами, набранными в лесу, они занялись осмотром местности. Несколько ланей и коз прошли на водопой; с воинственным криком взлетали вороны; в облаках парил орел; прыгнула рысь в погоне за чирком; в ивняке неслышно крался леопард. Вскоре тень покрыла степь; солнце гасло за деревьями, как огромный круглый костер; близилось время, когда хищники выходят на добычу. Но пока их еще не было видно.
Слышался неясный шум--это в одиночку или стайками пели птицы, они пели радостный гимн солнцу и гимн страха и печали зловещей ночи. Из лесу вышел бизон. Куда он направляется?! Почему один? Спешил ли он к стаду или бежал куда попало, преследуемый врагами? Куланам это было безразлично; их охватила жажда добычи. Охотники их племени никогда не нападали на стадо бизонов, они выслеживали одиночек-- слабых и раненых.
Нао с глухим ворчанием поднялся с земли. Победа над бизоном была не менее славной, чем над любым крупным хищником. В Нао проснулся инстинкт охотника. Его пыл возрастал по мере приближения зверя. Но в это же время в нем заговорил другой инстинкт, который требовал не уничтожать без надобности запасы пищи: ведь свежее мясо было у них уже в изобилии. Вспомнив о своей победе над медведем, Нао решил, что уж не так велика заслуга победить бизона. Он опустил дротик, отказавшись от охоты, на которой он мог только испортить свое оружие. И бизон медленно прошел мимо него к реке.
Вдруг воины подняли головы, они почуяли приближение опасности. Сомнение длилось недолго. Нам и Гав, по знаку вождя, скользнули под камни. Нао сам последовал за ними. Из леса появился большерогий олень. Животное мчалось с головокружительной быстротой. Его голова с большими рогами была закинута назад, с губ капала пена, смешанная с кровью, ноги сгибались, как ветви в бурю. Следом за оленем из лесу выскочил тигр. Сильный, с гибкой спиной, он двигался огромными прыжками до полутора метров каждый. Казалось, что он не бежит, а скользит в воздухе. Касаясь земли, он весь сжимался, сосредоточивая силы для нового взлета. Было видно, что хищник скоро догонит оленя. Тот мчался безостановочно, делая короткие, всеубыстряющиеся скачки. Он бежал издалека и был утомлен, в то время как тигр только что вышел на охоту со свежими силами.
--Тигр схватит большого оленя!--сказал Нам дрожащим от волнения голосом.
 Нао, с азартом следивший за этой погоней, ответил:
--Большой олень неутомим!
Неподалеку от реки олень на мгновение приостановился, но затем, напрягши все силы, снова пустился в бегство. Оба животных бежали теперь с одинаковой быстротой, но вскоре прыжки тигра сократились. Он, несомненно, отказался бы от преследований, если бы не близость реки. Он надеялся во время переправы догнать оленя, который был от него на расстоянии пятидесяти метров. Тигр бросился в воду и быстро поплыл. Однако олень не уступал ему в скорости. Это был решительный момент. Река была неширока, и олень быстро ее переплыл. Перед ним был крутой берег. Пока он будет на него взбираться, тигр его настигнет и схватит. Олень это понял и повернул в сторону, по направлению к пологой отмели мыса. На это ушло несколько лишних мгновений, во время которых тигр успел сократить разделявшее их расстояние. Олень не успел отбежать и двадцати метров, как тигр, в свою очередь, достиг берега и сделал первый прыжок.
Однако он слишком поторопился, споткнулся и упал. Это спасло оленя. Дальнейшая погоня была бесполезна. Тигр это понял. Он вспомнил о промелькнувшем перед его глазами бизоне и, бросившись в воду, поплыл обратно. Бизон был еще виден… Во время погони бизон отступил к лесу. Увидев, что тигр его не преследует, а наоборот, от него удаляется, он в замешательстве замедлил свой бег. В это время он почувствовал какой-то новый опасный запах. Он вытянул шею и в испуге заметался, отыскивая наиболее безопасный путь. Таким образом, он очутился неподалеку от валунов, где укрывались куланы; запах испарений напомнил ему о столкновении, когда он, еще молодой и неокрепший, был ранен камнем; бизон решил свернуть и с этого пути.
Теперь он бежал рысцой по направлению к лесу, который был уже совсем близко, и вдруг остановился как вкопанный: огромными прыжками к нему приближался тигр. Хищник знал, что бизон не убежит от него, но предшествующая неудача сделала его нетерпеливым. Опасность вывела бизона из нерешительности. Не рассчитывая на скорость своих ног, он приготовился к бою и, яростно роя копытами землю, низко опустил голову. Он был неплохим бойцом,--крепыш с широкой рыжей грудью, с глазами, в которых светились фиолетовые огоньки. Бешенство заглушило в нем страх; кровь, стучавшая в его сердце, стала кровью борьбы, инстинкт самосохранения перевоплотился в храбрость.
Тигр оценил силу противника. Он не решился напасть на него сразу; стал лавировать, ползая, как пресмыкающееся, подкарауливая каждое поспешное или неловкое движение врага, которое позволило бы ему вскочить противнику на круп, сломать ему позвоночник или перегрызть горло. Но бизон, внимательный ко всем движениям нападающего, все время подставлял ему свой лоб и заостренные рога. Вдруг хищник застыл на месте. Он съежился, его большие желтые свирепые глаза устремились в ту точку, откуда приближалось какое-то новое огромное животное. Ростом и сложением оно походило на тигра, гривой, грудью и величественной походкой напоминало льва. Зверь приближался, не останавливаясь.
В его величавых движениях чувствовалась, однако, некоторая неуверенность охотника, попавшего в незнакомую для него местность. Тигр же был у себя дома. В течение десяти сезонов он владел этими местами; леопард, пантера, гиена жили здесь под его защитой, любая добыча становилась его собственностью, стоило только ему пожелать; ни одно живое существо не осмеливалось восстать против него. Серый медведь проходил иногда по его владениям, но лишь в холодное время, тигры жили на севере, а львы в местах, где есть вода; здесь не было никого, кто мог бы оспаривать его могущество. Он сторонился только неуязвимых носорогов и мамонтов с их массивными ногами, считая победу над ними слишком трудной.
Странное существо, которое только что появилось, было ему незнакомо, поэтому чувства его пришли в смятение. Это было очень редкое животное, животное древних времен, род которого уже вымирал. Инстинктивно тигр почувствовал, что враг сильнее его, лучше вооружен и так же ловок, как и он сам. Помня о своих победах, он всячески противился страху. И все же он колебался.  По мере приближения врага он не отступал, но старался спрятаться от него, сохраняя, однако, боевое положение.
 Когда расстояние между ними достаточно сократилось, лев-великан расправил свою могучую грудь и зарычал. Затем, вытянувшись, сделал первый прыжок, прыжок в два с половиной метра. Тигр отскочил назад. При втором прыжке он повернулся, чтобы отступить еще дальше, но движение это было лишь подготовкой к нападению; охватившая ярость заставила его вернуться, его желтые глаза позеленели, он принял битву, тем более что он был теперь не один: из зарослей появилась тигрица; она бежала, стремительная, великолепная, на помощь своему самцу.
 Лев-великан, в свою очередь, заколебался, он усомнился в своей силе. Быть может, он и отступил бы, оставив тиграм их владения, если бы противник, возбужденный мяуканьем приближающейся тигрицы, не перешел в наступление. Противников разделяло теперь расстояние одного прыжка. Лев легко покрыл это расстояние, но промахнулся. Враг схитрил и повел нападение сбоку. Лев остановился, готовый к обороне. Смешались когти и морды, послышалось щелканье зубов и страшный хрип. Тигр был ниже ростом, поэтому он стремился схватить противника за горло, и это ему почти удалось. Но могучая лапа льва подмяла его под себя, острые когти вонзились в живот, вспарывая внутренности, алая кровь обагрила траву, невероятный рев потряс степь. В этот момент подоспела тигрица. Колеблясь, она вдыхала запах теплого мяса, мяса своего самца, и призывно мяукала.
 Услышав ее голос, тигр встал, волна новой отваги захлестнула его мозг, он хотел броситься на противника, но волочащиеся внутренности помешали ему. И он остался на месте, силы покинули его, и только в глазах еще горела жизнь. Тигрица инстинктом поняла, как мало осталось жизни в том, кто так долго разделял с ней добычу, охранял молодое потомство, защищал их род от многочисленных напастей. Она вспомнила общность их борьбы, радостей, страданий, и смутная нежность поколебала ее крепкие нервы. Но инстинкт самосохранения взял верх: убедившись, что перед ней было животное более сильное, чем тигр, она, бросив прощальный взгляд на своего самца, с глухим стоном убежала в лес. Лев-великан не преследовал ее, он уже испробовал превосходство своих мускулов; теперь он спокойно вдыхал ночной воздух, воздух приключений, любви и добычи. Тигр больше его не беспокоил; он не спешил прикончить его, ибо был осторожен, и даже будучи победителем, боялся ненужных ранений.
Настал час заката; красный, медлительный и коварный свет пронизывал глубину лесов. Дневные животные замолкали. Изредка слышался вой волков, лай собак, смех гиен, вздох хищника, волнующий зов лягушек. Солнце умирало за океаном деревьев. На востоке поднялась огромная луна. Бизон исчез во время борьбы; лев-великан остался в одиночестве. Бесчисленная добыча наполняла заросли и долины, и, тем не менее, ему всегда угрожал голод, присущий ему запах выдавал его больше, чем его шаги, дрожание земли, листвы и трав. Острый и зловещий, этот запах был ощутим всюду, даже на поверхности воды; он был ужасом слабых. Учуяв его, животные мгновенно прятались и убегали. Земля становилась пустынной, добыча исчезала, казалось, будто лев был один в целом мире.
С приближением ночи лев почувствовал голод. Изгнанный из своих владений наводнением; он немало переплыл рек и потоков, бродя по незнакомым местам. И вот новая победа--над тигром. Он расширил ноздри, стремясь уловить в ветерке запах местных обитателей. Но вблизи никого не было. Всего только несколько мелких животных, спрятавшихся в траве, несколько воробьиных гнезд, да две цапли на осокорях, но птицы были начеку, и поймать их было трудно, даже если бы он взобрался на дерево. К тому же после нескольких неудачных падений он теперь взбирался только на деревья с толстыми ветвями.
 Голод заставил его повернуться в сторону того теплого запаха, который шел из внутренностей побежденного тигра; он подошел к жертве, обнюхал ее: она была отвратительна, как отрава. С внезапной свирепостью он прыгнул на тигра, сломал ему позвоночник и, бросив труп, пошел дальше в степь.  Очертания камней, в которых спрятались куланы, привлекли его внимание. Но камни находились против ветра, и лев, не обладая острым чутьем, не догадывался о присутствии существ. И только подойдя ближе, он понял, что в камнях скрывается добыча. От жадности у него захватило дыхание.
Куланы уже давно с трепетом следили за могучим зверем. Они видели все, что произошло после бегства оленя, и вот теперь страшный хищник бродил около их убежища; его морда тыкалась во все щели; его глаза метали зеленые искры, все его существо дышало прожорливостью. Найдя отверстие, через которое пролезали люди, лев наклонился, пытаясь просунуть в него голову и плечи. Напор был так силен, что куланы усомнились в прочности убежища. При каждом новом толчке Нам и Гав съеживались со вздохом отчаяния.
Гнев охватил Нао, гнев разумного существа против слепого инстинкта и его чрезмерного могущества. Нао еще больше рассвирепел, когда увидел, что зверь начал рыть землю. Хотя лев-великан и не был из породы землероек,--все же он умел рыть ямы и опрокидывать препятствия. Нао присел на корточки и ударил зверя рогатиной по голове; лев дико заревел и отошел от входа. Его глаза, хорошо видящие в темноте, ясно различали особей. Они были совсем близко, и это обстоятельство еще сильнее раздражало голодного зверя.
Он еще раз обошел камни, пробуя входы, и опять вернулся к тому, через который пролезали существа. И снова принялся рыть землю. Новый удар прервал его занятия и заставил его отойти. Он осознал, что вход в убежище недоступен, но все же решил не терять из виду добычу, надеясь, что, будучи близко, она все равно никуда от него не уйдет. Он бросил последний взгляд на камни, понюхал воздух и, казалось, совсем позабыв о существовании особей, направился к лесу.
 Радость охватила куланов: их убежище оказалось неприступным! Они в упоении вдыхали ночь; это был один из тех моментов, когда чувства особенно обостряются и в их мускулы вливается непобедимая сила. Столько чувств порождала первобытная красота в этих темных сердцах! Не умея выразить словами своих ощущений, не подозревая даже о том, что ими можно поделиться, они просто смеялись, глядя друг на друга,-- заразительная веселость, освещающая только разумные лица. Куланы не сомневались, что лев-великан еще вернется, но, не имея точного понятия о времени, они ощущали настоящее во всей его полноте. Промежуток между сумерками и рассветом казался им бесконечным.
Нао, как всегда, первым стал на стражу. Ему не спалось. В его сознании, возбужденном зрелищем схватки между тигром и львом-великаном, слагался новый опыт, возникали новые понятия и образы. Куланы уже многое знали о мире. Они знали о круговращении солнца и луны, о чередовании темноты и света, о последовательности холодных и теплых времен, о течении рек и потоков. Знали, что огсобь рождается, стареет и умирает. Они различали наружность, привычки и силу бесчисленных животных, наблюдали, как растут деревья и травы. Умели делать палицу, топор, скребок и дротик и знали, как надо ими пользоваться; знали о направлении ветров и движении облаков, о причудах дождя и жестокости молний. Наконец, они знали огонь--самое страшное и самое приятное во всем мире.
Огонь, который один мог победить степь и лес со всеми их мамонтами, носорогами, львами, зубрами и бизонами.  Жизнь огня всегда очаровывала Нао. Огню, как и животным, нужна добыча: он питается ветками, сухими травами, птичьим пометом; он способен расти и порождать другие огни, но он может и умереть. Рост его беспределен, и в то же время его можно приостановить, каждая его часть в отдельности может жить самостоятельно. Он убывает, как только его лишают пищи: делается маленьким, как пчела, как муха, но может возродиться от одной былинки и стать обширным, как болото. Огонь--это животное, и в то же время он не похож ни на одно из них.
У него нет ни ног, ни туловища, но он быстрее антилопы, у него нет крыльев, но он летает в облаках; нет пасти, но он дышит, ревет, рычит; у него нет ни рук, ни ногтей, но он овладевает всем миром. Нао любил его, ненавидел и боялся. Будучи ребенком, он много раз претерпевал его укусы. Он знал, что огонь никому не отдает предпочтения и готов пожрать даже тех, кто его питает; он хитрее гиены и кровожадней, чем пантера, но присутствие его--прекрасно, он смягчает жесткость холодных ночей, дает отдых усталым и делает существа сильными.
В полумраке, среди базальтовых камней, Нао со сладким замиранием сердца представлял себе очаг своего кочевья и огни, освещающие лицо Тамилы. Восходившая луна напоминала ему пламя. Откуда появляется луна и почему она, как солнце, никогда не угасает? Правда, она иногда уменьшается. Бывают ночи, когда она превращается в слабый огонек, вроде того, что бежит вдоль веточки или сучка. Затем она снова оживает. Без сомнения, какие-то невидимки следят за ней и питают ее…
Сегодня она во всей своей силе. Вечером она была большой и мутной, затем, поднимаясь выше, стала меньше, но свет от этого не уменьшился, а сделался ярче. Вероятно, невидимки дали ей сегодня много сухого дерева. Пока сын Леопарда занимается размышлениями, ночные животные один за другим выходят на охоту. Их тени скользят по траве. Нао различает землероек, тушканчиков, агути, каменную куницу, ласку. Вот идет сохатый, Нао рассматривает его тонкие сухие ноги, его туловище цвета земли и дуба, рога, которые он закидывает на спину. Следом за сохатым появляются волки с тонкими мордами, быстрыми ногами. Живот у них белесый, спина и бока рыжеватые, а вдоль хребта черная полоска; сильные мускулы вздувают затылок, походка крадущаяся, взгляд предательский. Они учуяли сохатого, но чуткие ноздри давно уже предупредили его об их приближении.
Он ускорил свой бег, стараясь выиграть расстояние. Волки преследуют его по степи, вплоть до зарослей. Гнаться за ним дальше--бесполезно. Волки медленно возвращаются, обманутые в своих ожиданиях. Некоторые из них урчат и воют. Затем их носы снова начинают исследовать воздух. Поблизости нет никого, кроме мертвого тигра и существ, спрятавшихся среди камней. Но особи--слишком опасные противники, а мясо тигра отвратительно на вкус. Тем не менее стая подходит к нему ближе, минуя убежище особей. Сначала волки бродили вокруг мертвого тигра с большой осторожностью. Затем наиболее нетерпеливые из них стали обнюхивать его тело, полуоткрытую пасть, откуда еще так недавно вырывалось горячее дыхание, и лизать кровь его ран. Однако ни один не решился попробовать это терпкое мясо, полное отравы, которое могли переваривать только желудки гиены и ястреба.
 Внезапно раздавшиеся стоны и смех привели волков в замешательство. На поляне, освещенные луной, появились шесть гиен. Они двигались скачущей походкой,--кривоногие, с сильной грудью и короткими мордами. Они то припадали к земле, то скакали, как саранча, испуская ужасное зловоние. Силой своих челюстей они могли состязаться с тигром. Они редко подвергались нападению: животные, питавшиеся падалью, были слабее их, крупные хищники брезговали их зловонием. Хотя гиены и знали свое превосходство над волками, они все же колебались: то подходили, то отступали, издавая время от времени пронзительные крики. Наконец, пошли на приступ всем стадом.
Волки не испугались, но и не оказали сопротивления. Уверенные в своей ловкости, они с завыванием кружились около гиен, пускаясь на хитрости, довольные, казалось, тем, что доставляют им беспокойство. Не обращая внимания на выходки волков, гиены с угрюмым ворчанием накинулись на тигра. Конечно, они предпочли бы этому свежему трупу гнилое, кишащее червями мясо, но последняя их трапеза была слишком скудной, а присутствие волков еще больше возбуждало их жадность. Сначала они отведали внутренностей, раздирая бока тигра своими несокрушимыми зубами, вырвали сердце, легкие, печенку, затем--шершавый язык, который в предсмертной агонии вывалился наружу.
Это было наслаждением--наполнять живое тело мертвечиной, знать, что оно насыщается и что не надо больше бродить с пустым желудком, думая о добыче. Голодные волки с завистью наблюдали их пиршество. Обманутые в своих ожиданиях, они направились к валунам, под которыми скрывались особи. Один из волков даже просунул голову в отверстие пещеры, но Нао с презрением ткнул его рогатиной, удар пришелся в плечо, животное заскакало на трех лапах, оглашая воздух жалобным воем. В ответ ему завыла вся стая. Силуэты зверей резче обозначились при свете луны, глаза засверкали, на губах показалась пена, тонкие ноги скребли землю. Голод становился нестерпимым, но, зная, что за камнями скрываются существа хитрые и сильные, которых трудно одолеть, волки сняли осаду и собрались на охотничий совет.
Некоторые уселись в выжидательной позе, вытянув морды, другие взволнованно терлись друг о друга. Старики требовали внимания, в особенности один--большой волк светлой масти, с желтыми зубами; его слушали, на него смотрели, его обнюхивали с уважением.
Нао не сомневался, что у волков есть свой язык, что они могут договариваться о том, как устроить засаду, вести преследование, как окружать добычу и делить ее между собой. Он рассматривал их с любопытством, стараясь разгадать их планы и намерения. Часть волков переплыла реку. Остальные разбрелись по зарослям. Слышно было только, как остервенело трудились над тигром гиены.
Яркая луна бледнила звезды; мелкие стали совсем невидимыми, крупные потускнели, утопая в волнах лунного света. Оцепенение охватило лес и степь. Лишь изредка филин бороздил голубой воздух, бесшумный на своих мягких крыльях. С болота доносилось кваканье древесных лягушек. Летали летучие мыши.  Волчий вой возобновился. Он слышался одновременно у реки и в глубине зарослей. Нао догадался, что волки окружили добычу. На равнине появилось животное, похожее на лошадь, но только с очень узкой грудью и с коричневой полосой вдоль позвоночника. Это был джигетай. За ним гнались три волка. Они бежали медленнее джигетая и как будто вовсе не торопились, то и дело перекликаясь с волками, сидевшими в засаде.
Вскоре высыпала и остальная стая. Джигетай был окружен со всех сторон. Он остановился, весь дрожа, выбирая дорогу для отступления. Пробраться можно было только на север, где маячил всего-навсего один волк. Затравленный зверь избрал этот путь. Волк с кажущимся безучастием смотрел на его приближение, но едва джигетай сделал движение, чтобы обойти его стороной, волк испустил страшный вой. На холме появились еще три волка.  Джигетай остановился с протяжным стоном. Вокруг него была смерть. Его легкому телу негде было развернуться, чтобы избежать противника. Его хитрость, его быстрые ноги, его сила--все сразу ослабело.
Он оглянулся вокруг и жалобно заржал, как бы умоляя о пощаде. Волки ответили ему злобным подвыванием, еще теснее сжимая свой круг. Их глаза грозили смертью. Волки старались сбить с толку джигетая, боясь его крепких копыт; те, что были впереди, делали вид, будто хотят напасть на него. Но это была хитрость, они хотели отвлечь его внимание. Круг сузился до нескольких метров. Джигетай решил сделать последнюю попытку. Со всех ног он ринулся на противника. Опрокинул ближайшего волка, отбросил второго. Путь был свободен. Перед ним открывался опьяняющий простор степи. Но в это мгновение сбоку на него бросился матерый самец.
За ним--еще несколько хищников. В отчаянии джигетай пустил в дело копыта. Один из нападающих отлетел в сторону с переломанной челюстью, но остальные успели уже вцепиться в горло джигетая. Хлынула кровь. Захрустели кости. Джигетай упал под грудой пожиравших его живьем врагов. Нао видел, как тело джигетая, трепеща и стеная, боролось со смертью. С радостным рычанием волки терзали теплое мясо и пили теплую кровь, наполняя свои ненасытные желудки. Старые волки с опаской поглядывали в сторону гиен. Без сомнения, нежное мясо джигетая было привлекательней ядовитых останков тигра, но гиены понимали, что волки будут драться до последнего издыхания и не отдадут добычу, доставшуюся им с таким трудом, поэтому они безропотно довольствовались своей участью.
 Луна поднялась высоко. Нао лег спать, вместо него на стражу встал Гав. В наступившей тишине слышался отдаленный шум водопада. И вдруг все вновь всполошилось. В чаще раздался рев. Затрещал кустарник, волки и гиены испуганно подняли свои окровавленные морды. Гав, высунув голову из-за камней, напряг слух, зрение и обоняние… Чей-то предсмертный крик, короткое рычание. Раздвинулись ветки, и лев-великан вышел из леса, держа в пасти лань. Рядом с ним подобострастно кралась уже покорная прирученная тигрица. Оба направлялись к убежищу особей. Испуганный Гав разбудил Нао. Куланы долго следили за хищниками: лев-великан разрывал добычу привычным широким взмахом, но тигрица боялась к ней прикоснуться, бросая косые взгляды на победителя ее самца. Нао почувствовал, как сильный страх сжал его грудь и остановил дыхание.
                Г Л А В А  5
 

 Вплоть до рассвета лев-великан и тигрица оставались на прежних местах. Они дремали возле остова лани, освещенные первым солнечным лучом. И три особи, укрывшиеся под защитой камней, не могли отвести глаз от ужасных соседей. Счастливая радость спускалась на лес, на степь и реку. Цапли вели своих детенышей на рыбную ловлю, перламутром отсвечивали нырцы, погружаясь в воду; всюду, в траве, в ветвях, порхали птички, внезапный отсвет оповещал о том, что пролетел зимородок, сойка расстилала в воздухе свое серебристо-голубое с рыжим платье, насмешница-сорока, болтая на ветке, раскачивала свой хвост. Вороны долго каркали на скелетах джигетая и тигра, пока, разочарованные, не улетели к останкам лани. Там им преградили дорогу два жирных пепельных ястреба. Не осмеливаясь в присутствии льва воспользоваться его добычей, они подолгу кружились над ней, прежде чем оторвать от нее кусочек мяса, после чего немедленно взмывали и застывали в воздухе, пока промелькнувшая в листве белка не заставила их сделать резкое движение в ее сторону.
 Кругом не было видно никого из млекопитающих--запах льва удерживал их в надежных логовах.  Нао полагал, что лев-великан вернулся в эти места, чтобы отомстить за удары рогатиной. Молодой кулан пожалел об этом бесполезном поступке. Он не сомневался, что звери умеют сговариваться и что каждый из них по очереди будет сторожить их убежище. В его уме промелькнули воспоминания о рассказах, в которых говорилось о хитрости и упорстве животных, оскорбленных существами. Временами, в порыве гнева, он вскакивал, хватая палицу или топор. Но осторожность брала верх; несмотря на победу над серым медведем, Нао признавал свою слабость.
Хитрость, к которой он прибегнул в полумраке пещеры, к сожалению, была неприменима по отношению к льву-великану и тигрице. Тем не менее он не предвидел иного конца, кроме схватки. Придется или умереть с голоду под камнями, или выждать момента, когда тигрица будет одна. Мог ли он рассчитывать на Нама и Гава? Нао съежился будто от холода, увидев устремленные на него глаза молодых воинов. Он почувствовал необходимость подбодрить их:
--Нам и Гав избежали зубов медведя: они ускользнут от когтей льва-великана!
Молодые куланы повернули головы в сторону страшной пары. Нао ответил на их мысли:
--Лев-великан и тигрица не всегда будут вместе. Голод разъединит их. Когда лев уйдет в лес, мы сразимся с тигрицей. Нам и Гав должны слушаться моих приказаний.
Слова вождя наполняли надеждой сердца молодых воинов, сама смерть казалась им менее страшной, если они будут сражаться бок о бок с Нао.  Сын Тополя воскликнул:
--Нам будет подчиняться Нао до самой смерти!
 Другой воин поднял обе руки:
--Гав ничего не боится с Нао!
 Вождь посмотрел на них с нежностью. Они почувствовали прилив новых сил и, не умея выразить свои чувства словами, издали воинственный крик, размахивая топорами. От их крика звери проснулись и вздрогнули. Куланы закричали еще громче в знак вызова; звери ответили рычанием. И снова наступила тишина. Солнце повернуло к лесу. Пользуясь сном хищников, мелкие животные тайком пробирались к реке; ястребы смело клевали остатки лани. Венчики цветов тянулись к солнцу. Земля была полна могучей, разнообразной жизнью, которая, казалось, должна охватить небеса.
Три особи терпеливо ждали. Нам и Гав время от времени засыпали. Нао строил планы побега. У них имелся еще небольшой запас пищи, но их начинала уже мучить жажда; впрочем, она станет невыносимой лишь через несколько дней.  В сумерки лев-великан проснулся и встал на ноги. Бросив взгляд на валуны, он убедился, что враг не ушел. Знакомый запах возбудил в нем инстинкт мести; он гневно засопел, обошел  убежище особей, высматривая щели. Вспомнив, что пещера неприступна и что оттуда высовываются когти, он оставил пещеру и остановился возле трупа лани, уже расклеванного коршунами.
Тигрица была уже там. Они вместе доели остатки. Насытившись, лев повернул к тигрице свою большую красноватую голову. В его взгляде светилась нежность. Тигрица ответила мяуканьем, растянув свое гибкое тело в траве. Лев терся мордой о спину своей подруги, лизал ее своим гибким шершавым языком. Она отдавалась его ласкам, полузакрыв глаза, затем сделала внезапный скачок и приняла угрожающую позу. Самец зарычал приглушенно, но ласково. Тигрица резвилась: она извивалась в траве, словно огромная змея, пряталась в кустах и снова появлялась, делая огромные прыжки. Рыжеватые отсветы делали ее похожей на танцующее пламя.
Лев, вначале неподвижный, стал подкрадываться к ней на своих могучих лапах; его глаза вспыхнули точно от солнца. Тигрица скользнула в заросли, лев последовал за ней, расстилаясь по земле. Увидев, что звери исчезли, Нао сказал:
--Они ушли, надо перейти реку.
--Нам потерял слух и чутье?--возразил Нао.--Или он думает, что может прыгать быстрее льва-великана?
Нам опустил голову. Приглушенный стон раздался среди ясеневых зарослей. Молодой воин понял, что опасность теперь так же близка, как и днем, когда животные спали рядом с убежищем людей. Тем не менее какая-то надежда жила в сердце куланов. Лев-великан и тигрица, соединившись, почувствуют еще больше необходимость в логовище. Хищники редко ночуют под открытым небом, особенно в период дождей.
Когда солнечный костер опустился во мрак, особями овладела та непонятная тоска, которая охватывает в сумерки всех травоядных животных. Она возросла с появлением врагов. Поступь льва была степенна, почти тяжела; тигрица резвилась возле него в грозной веселости. С наступлением сумерек голодный рев зверей поднялся над равниной. Они кружили вокруг пещеры кунанов, показывая им свои свирепые морды с зелеными глазами. Лев-великан сторожил пещеру, присев на задние лапы. Его подруга ушла к реке, подстерегая животных, идущих на водопой.
 В небесах зажглись огромные звезды. Гав и Нам никогда не интересовались небесными светилами, но Нао рассматривал их с большим вниманием. Его темная душа черпала в них ощущение ночи, темноты, пространства. Он был уверен, что большинство звезд являлось искрами большого костра, меняющимися каждую ночь, кроме немногих, которые возвращались с необычным постоянством. Бездеятельность, в которой жил Нао со вчерашнего дня, вернула ему утраченную силу. Он размечтался, глядя на маленькие небесные огоньки и черную массу растений, и что-то восторженное рождалось в его сердце, что крепче соединяло его с землей.
 Луна струила свой свет по веткам деревьев. Она освещала льва-великана, лежавшего среди высоких трав, и тигрицу, блуждавшую по степи в поисках зверья.  Тигрица ушла далеко, можно было начать бой с львом-великаном, но Нао не был уверен в отваге своих спутников. Кроме того, его мучила жажда. Нам страдал еще больше: он не мог даже уснуть и лежал во мраке пещеры с широко раскрытыми глазами. Нао был грустен. Никогда еще расстояние, отделяющее его от орды, не казалось ему таким огромным, никогда он еще не чувствовал так остро свое одиночество. Женские образы витали вокруг него.
  В своих мечтаниях Нао уснул тем тревожным сном, который обрывается от малейшего шороха. Время проходило под звездами. Нао проснулся, когда вернулась тигрица. Она пришла без добычи и казалась усталой. Лев-великан, встав, долго ее обнюхивал и, в свою очередь, ушел на охоту. Он тоже пошел вдоль реки, по направлению к лесу. Нао жадно следил за ним. Несколько раз он порывался разбудить товарищей, но каждый раз откладывал: лев находился еще поблизости. Наконец, он тронул за плечо молодых воинов и, когда те встали, прошептал:
--Нам и Гав готовы к бою?
Те ответили:
--Сын Сайги последует за Нао!
--Нам будет сражаться дротиком и палицей.
Куланы рассматривали тигрицу. Она лежала неподалеку, спиной к пещере, но не спала. Нао потихоньку освободил от камней выход. Одино существо, а то и двое успеют выйти из убежища раньше, чем тигрица обратит на них внимание. Осмотрев оружие, Нао просунул наружу дротик и палицу, затем с величайшей осторожностью вылез сам. Случай ему благоприятствовал: вой волков, крик лесной совы заглушали легкий шум, производимый телом, ползущим по земле. Нао очутился на поляне; голова Гава просунулась в отверстие пещеры. Вылезая, молодой воин сделал неосторожное движение, тигрица повернулась и пристально посмотрела на куланов. От удивления она замедлила с нападением, и Нам успел встать на ноги. Тогда только тигрица с призывным мяуканьем стала приближаться к особям, не спеша, уверенная в том, что они не ускользнут.
Куланы схватились за дротики. Нам и Гав целили в лапы тигрицы. Сын Тополя выжидал удачный момент. Дротик просвистел и вонзился в предплечье зверя. Тигрица, казалось, даже не почувствовала боли: только зарычала и ускорила шаг. Гав в свою очередь бросил дротик, но животное метнулось в сторону, и дротик воткнулся в землю. Теперь была очередь Нао. Он выждал, когда тигрица приблизилась на расстояние пяти метров. Дротик вонзился ей в затылок. Но и эта рана не остановила ее. Она обрушилась на особей, как лавина. Гав упал, раненный в грудь. Тяжелая палица Нао опустилась на зверя; тигрица зарычала, одна ее лапа была сломана, в это время сын Тополя ударил ее рогатиной; она увернулась с необычайной быстротой, повергла Нама на землю и, встав на задние лапы, готовилась броситься на Нао.
 Он уже чувствовал над собой ее горячее, зловонное дыхание, ее когти уже касались его тела. Палица еще раз мелькнула в воздухе. Удар ошеломил зверя. Пользуясь этим, Нао перебил вторую лапу; тигрица завертелась на месте, теряя равновесие.  Удары падали один за другим, пока животное не свалилось на землю. Нао мог бы тут же прикончить врага, но его беспокоили раны его спутников. Гав уже встал, кровь струилась по его груди из трех длинных ран. Нам лежал оглушенный; он не был ранен, но не мог подняться от боли в пояснице. Он с трудом ответил на вопрос Нао.
--Гав может дойти до реки?
--Гав пойдет к реке,--прошептал молодой кулан.
   Нао лег и приложил ухо к земле, потом долго принюхивался к воздуху. Ничто не обнаруживало присутствия льва. После боя жажда стала невыносимой. Вождь поднял на руки Нама и отнес его на берег реки. Там он напился вволю и напоил Нама, вливая ему с ладони воду между губ. Затем вернулся к валунам, неся на руках Нама и поддерживая Гава, который то и дело спотыкался.
Куланы не умели врачевать ран; они просто покрывали их ароматными листьями, следуя инстинкту животных. Нао отыскал листья ивы и мяты, размял их в ладонях и приложил к груди Гава.
Кровь приостановилась, по-видимому, раны не были смертельны. Нам пришел в себя, хотя его ноги все еще оставались неподвижными. Желая ободрить товарищей, Нао сказал:
--Нам и Гав хорошо сражались… Сыновья куланов прославят их храбрость…
Щеки молодых воинов зарделись от радости: еще раз их вождь одержал победу!
--Нао победил тигрицу,--прошептал сын Сайги глухим голосом.--Нао победил серого медведя.
--Нет воина сильнее Нао,--простонал Нам.
--Мы вернем огонь!--воскликнул сын Леопарда.
И добавил:
--Лев еще далеко… Нао пойдет отыскивать добычу.
   Проходя мимо тигрицы, Нао поглядел на нее. Она еще была жива. Оставшиеся неповрежденными глаза ее с ненавистью следили за победителем. Раны в боку и на спине были легкие, но лапы--совсем изуродованы. Нао остановился, и думая, что тигрица его поймет, крикнул ей:
--Нао переломал лапы тигрице… Он сделал ее слабее волка.
 Когда воин приблизился, животное привстало с угрожающим рычаньем. Кулан поднял палицу.
-- Нао может убить тигрицу. Тигрица не может причинить вреда Нао.
 Послышался какой-то неясный шум; воин прилег в траву. Это оленьи самки убегали от собак, которых еще не было видно, слышен был только их отдаленный лай. Самки прыгнули в воду, и в тот же миг одна из них упала, раненная в бок дротиком Нао. Нао настиг ее и прикончил ударом палицы. Потом взвалил ее на плечо и понес к убежищу, ускоряя шаг, ибо почуял близкую опасность… Едва он успел проскользнуть между камнями, как из лесу появился лев-великан.

















          



     Г Л А В А  6
   

Шесть дней прошло после битвы с тигрицей. Раны Гава зарубцевались, но от потери крови он чувствовал еще большую слабость. Что касается Нама, то хотя боли его и прошли, но одна нога все еще не двигалась. Нао снедало беспокойство и нетерпение. С каждой ночью отлучки льва становились все продолжительнее,--ему нужно было кормить себя и поддерживать тигрицу,--часто оба хищника терпели голод; им жилось хуже, чем волкам.
 Тигрица выздоравливала; она передвигалась теперь с такой медлительностью, что Нао даже не убегал от нее. Он намеренно не убивал тигрицу, так как забота об ее пропитании изнуряла льва и делала его отлучки более продолжительными. С течением времени куланы и тигрица начали понемногу привыкать друг к другу. В первые дни появление иного сущестрва вызывало в раненом животном ярость и страх. Заслышав голос, такой не похожий на рев и вой других зверей, тигрица поднимала голову, оскаливая зубы.
Нао, вращая своей палицей или поднимая топор, повторял:
--Чего стоят теперь когти тигрицы? Нао может выбить ей зубы палицей, распороть живот рогатиной. Тигрица бессильна против Нао, как лань или сайга!
 Но понемногу тигрица привыкла к его речам и его оружию. Воспоминание о нанесенных ей ударах больше не пугало ее. Поднимая палицу, Нао не бил больше тигрицу, поэтому она перестала бояться его угроз. С другой стороны, она поняла, что это тсущество--опасный враг, и, уважая его силу, она больше не рассматривала его как добычу. В конце концов она свыклась с особями, а привычка у животных равносильна симпатии.
 Нао не раскаивался в том, что оставил в живых хищницу; это увеличивало блеск его победы и делало ее более продолжительной. Он даже привязался к своему побежденному врагу. Скоро Нао стал ходить на реку уже вдвоем с Гавом. Утолив свою жажду, они приносили воду для Нама в полой бересте. На пятый вечер тигрица кое-как доползла до берега, но она не могла достать до воды, так как берег был крутой. Нао и Гав посмеивались над ней.  Сын Леопарда сказал:
--Гиена теперь сильнее тигрицы. Ее могли бы растерзать даже волки!
Затем, зачерпнув в бересту воды, он ради шутки поднес ее тигрице. Она осторожно лизнула воду и стала пить. Это настолько понравилось куланам, что Нао возобновил игру. Затем он крикнул насмешливо:
--Тигрица больше не умеет пить из реки!
 Он был горд своей властью над хищницей. На восьмой день Нам и Гав почувствовали себя достаточно сильными, чтобы двинуться в дальнейший путь. Нао назначил побег на ближайшую ночь. Ночь выдалась сырая и душная. Закат цвета красной глины долго маячил в небе; травы и деревья никли под мелким дождем; листья падали, шумя, как крылья, или шелестя, как насекомые. Из чащи лесов и дрожащих кустарников поднимались стоны голодных зверей, а те, что не были голодны, попрятались в свои логовища. После полудня лев-великан проснулся, дрожа от холода. В его памяти возникла пещера, в которой он жил до наводнения. Он стал искать себе логово, нашел глубокую яму и поселился в ней вместе с тигрицей. Но это не было настоящим логовом.
 Нао рассчитывал этой ночью, пока лев будет на охоте, отыскать себе тоже какое-нибудь убежище. Отсутствие зверя будет продолжительным. Куланы успеют переплыть реку; дождь облегчит побег: он прибьет землю, сотрет запах следов, и льву будет трудно преследовать беглецов. В сумерки хищник отправился на поиски пищи. Сначала он обследовал места по соседству, затем, убедившись, что поблизости нет добычи, углубился в лес. Нао ждал, он боялся обмануться, влажный аромат растений заглушал запахи зверей, шум листьев и дождя, рассеивал слух. Наконец, Нао подал сигнал и первым вышел из пещеры. Нам и Гав следовали за ним по обе стороны. В таком порядке легче было распознать приближение опасности.
Сначала надо было переплыть реку. Во время своих отлучек Нао нашел брод, он вел до середины реки; затем надо было плыть по направлению к скале, а там снова можно было достать ногами дно. Прежде чем перейти реку, воины постарались запутать свои следы; они сделали около берега несколько петель и, останавливаясь, долго топтались на месте. Чтобы скрыть место переправы, они добрались до него вплавь.  На другом берегу они снова стали заметать следы, выписывая длинные петли, причудливые кривые. И только пройдя триста или четыреста метров, оставили все эти предостережения и продолжали путь по прямой линии.
Некоторое время они шли молча, затем Нам и Гав стали перекликаться. Нао напряженно прислушивался. Издали раздалось рычание, оно повторилось три раза, за ним последовало продолжительное мяуканье. Нам сказал:
--Это лев-великан!
--Идемте быстрее,--прошептал Нао.
 Они сделали еще сто шагов; ничто не нарушало покоя сумерек. Затем рычание раздалось ближе.
--Лев на берегу реки!
Куланы ускорили шаг. Рычания следовали одно за другим, прерывистые, пронзительные, полные гнева и нетерпения. Куланы поняли, что зверь бежит по их запутанным следам.  Очутившись в степи, они нарвали травы и, раскладывая ее перед собой кучками, ступали по этим кучкам и убирали их следом за собою. Это была хитрость, которая могла ввести в заблуждение самого чуткого зверя. Их сердца били в грудную клетку, как клюв дятла в древесную кору. Они чувствовали себя слабыми и беззащитными среди давящего мрака. Но в то же время темнота защищала их от хищных взоров. Если даже лев переплывет реку, он, благодаря их хитрости, совсем отстанет.
 Оглушительный рев пронизал пространство; Нам и Гав подбежали к Нао.
--Лев перешел реку!--прошептал Гав.
--Идите вперед!--приказал вождь.
Сам он остановился и приник ухом к земле. Вставая, он воскликнул:
--Лев еще на том берегу!
 Грозный рев стал утихать; очевидно, хищник бросил преследование и ушел на север. Опасность миновала, путь был свободен. Серый медведь редко встречался в этих низких местах, а пантеры и леопарды были не опасны трем отважным воинам. Они шли очень долго. Дождь перестал, туман рассеялся, но тьма оставалась непроницаемой. Толстый слой туч покрывал звезды. Только слабое свечение, исходящее от гниющих растений, мерцало в темноте. В тишине вздыхало какое-то животное, было слышно, как скользят его лапы.
Куланы иногда останавливались, стараясь уловить шумы и запахи, этот как бы воздушный путь животных. Наконец Нам и Гав почувствовали усталость. У Нама разболелись кости, рубцы Гава размягчились; надо было искать убежище. Тем не менее отряд прошел еще много метров, воздух стал влажным, похолодало. Где-то поблизости было большое количество воды. Все казалось спокойным. Лишь изредка доносился шум пробегавшего легкого животного, мелькал его темный силуэт.
Нао выбрал убежище вблизи огромного осокоря. Дерево представляло собой плохую защиту от хищников, но как отыскать в темноте более надежное убежище? Мох был мокрый, земля холодная. Но это не страшило куланов. Подобно медведям и кабанам, они легко переносили перемены и суровости климата. Нам и Гав растянулись на земле и тотчас погрузились в сон; Нао бодрствовал. Он не устал; он хорошо отдохнул в пещере под камнями. Привычный к переходам, труду и битвам, он решил дежурить всю ночь, чтобы Нам и Гав набрались побольше сил.


          Г Л А В А  7
 

Темнота задерживала передвижение куланов. Наконец на востоке небо начало светлеть. Как покрывало из жемчуга, спускался мягкий свет на пену облаков. Нао увидел на юге огромное озеро. Вождь размышлял: обогнуть ли его с востока, где поднималась гряда холмов, или с запада, лесистой равниной. Легкое дуновение рябило поверхность воды, но высоко в небе дул сильный ветер, прорезавший облака, сквозь которые показался тонкий серп луны. Нао выбрал путь на восток.
 Царила полнейшая тишина, она наполняла все пространство от воды до серебряного полумесяца; чуть слышно вздыхали растения. Нао устал от неподвижности; он вышел из тени осокоря и побрел вдоль берега. Многочисленные следы свидетельствовали о том, что это место часто посещается животными. Кулан остановился, его глаза и ноздри расширились, сердце учащенно забилось; воспоминания встали перед ним с такой ясностью, что ему показалось, будто он снова видит лагерь куланов, дымящийся очаг, стройную фигуру Тамилы,--в чаще зеленой травы чернела плешь с обгорелыми ветвями и кучками золы; ветер еще не успел развеять серый налет пепла.
Нао представил себе спокойствие привала, запах жареного мяса, нежную теплоту, рыжие языки огня… Он опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть следы вокруг костра. Здесь, по-видимому, останавливался один из тех охотничьих отрядов, что уходят в дальние разведки. В отряде было трижды столько воинов, сколько пальцев на обеих руках. Множество костей, разбросанных на земле, подтверждали эти наблюдения.  Необходимо было узнать, откуда пришли охотники и каким путем они проникли сюда? Быть может, они были из племени кзаммов--пожирателей себе подобных существ, которые, по рассказам старого Тамма, занимали во времена его молодости южные земли по обеим сторонам Большой реки. Осогби этого племени превосходили ростом куланов и все прочие племена, виденные когда-либо стариками. Они, единственные, питались  мясом себе подобных, правда, все же отдавая предпочтение мясу оленя, кабана, лани, коз, лошадей и джигетаев. По-видимому, племя кзаммов не отличалось многолюдством, по крайней мере Уаг, сын Рыси, самый отважный бродяга из всех куланов, встретил во время своих странствований всего только три становища кзаммов, все остальные виденные им племена чуждались мяса себе подобных.
В то время как эти воспоминания одно за другим приходили на ум Нао, он не переставал рассматривать оставленные на земле следы. Это было нетрудно сделать, так как уверенные в своей силе охотники даже не пытались их замаскировать. По-видимому, они направлялись на восток, к берегам Большой реки.  Две возможности предстали перед Нао: догнать отряд, прежде чем он попадет на свои охотничьи земли, и добыть у него огня хитростью или, опередив охотников, достигнуть их становища и, пользуясь отсутствием лучших воинов, отнять огонь силой.
 Чтобы не сбиться с дороги, надо было идти по следам отряда, который уносил с собою через степи, реки и холмы самое драгоценное, что было у особей,--огонь. Мечта Нао становилась действительностью; он был полон энергии и сил. Все его мысли были теперь сосредоточены только на одном--как раздобыть огонь. Ветер понемногу стихал, перепархивая с листка на листок, с одной былинки на другую.



   



       Г Л А В А  8
   

Три дня шли куланы по следам кзаммов, сначала вдоль озера, до подножия холмов, затем среди зарослей и деревьев, перемежающихся с лугами. Следы были ясно видны. Охотники не стремились их замести. Они разжигали костры, чтобы поджаривать добычу или согреться в свежести туманных ночей. Нао, напротив, все время прибегал к хитростям, чтобы обмануть тех, кто захотел бы его преследовать: старался идти по твердой почве или по мягким травам, которые вставали тотчас же после того, как по них проходили, он пересекал вплавь или вброд изгибы озера и вообще всячески запутывал свои следы.
Тем не менее он все же быстро продвигался вперед. К концу третьего дня его отделял от кз0аммов всего лишь один дневной переход.
--Пусть Нам и Гав приготовят оружие и вооружатся храбростью!--сказал Нао.--Сегодня вечером они увидят огонь!
 Молодые воины то радовались, то сокрушались, смотря по тому, думали ли они о возможности скоро увидеть огонь, или о том, как трудно будет им овладеть.
--Сначала отдохнем!--сказал сын Леопарда.--Мы подойдем к пожирателям себе подобных, когда они уснут, и постараемся обмануть стражу.
 Из этих слов Нам и Гав поняли, что их ожидает самая большая опасность. Своей жестокостью кзаммы превосходили все другие племена. Изредка куланы нападали на них, уничтожая небольшие отряды; но чаще гибли сами под ударами их топоров и тяжелых дубовых палиц. По рассказам старого Тамма, кзаммы были потомками серого медведя; от него они унаследовали руки непомерной длины, густые волосы на теле, такие же, как у Аго и его братьев. Но больше всего они наводили ужас тем, что пожирали трупы своих врагов.
 Нам и Гав слушали сына Леопарда с поникшими головами, затем они легли и до полуночи отдыхали. Куланы поднялись раньше, чем полумесяц осветил своим бледным светом глубину неба. Нао еще до наступления темноты напал на след кзаммов, и теперь куланыы шли по нему наугад, в темноте. Когда взошла луна, они увидели, что заблудились, но, к счастью, им быстро удалось снова отыскать дорогу. Они прошли через заросли вдоль болотистых мест и переплыли реку.
Наконец с вершины небольшого холма они увидели невдалеке огонь. Притаившись в высокой траве, Нам и Гав дрожали всем телом; Нао хрипло дышал. После стольких ночей, проведенных в холоде, под дождем, во мраке, после голода, жажды, борьбы с медведем, тигрицей, львом-великаном, огонь показался им ослепительно прекрасным.
 Костер горел среди равнины, вблизи озера, на берегах которого росли фисташковые деревья и смоковницы. Угасающее пламя отбрасывало слабый свет, оживляя окружающие предметы. Искры, как красные кузнечики, умирали, уносимые ветром, их алые крылышки трещали. Легкий дымок спиралью поднимался в небо, рассеиваясь в лунном свете; пламя то извивалось, как змея, то колыхалось, как волны, меняя свои очертания.
 Кзаммы спали, прикрывшись оленьими и волчьими шкурами, шерстью к телу. Около них валялись на земле топоры, палицы и дротики. Двое воинов бодрствовали. Один сидел, опираясь на рогатину, на кучке хвороста; на плечах у него висел козий мех; отблеск костра освещал его лицо, заросшее до глаз волосами. Его тело покрывала густая, как у муфлона, шерсть, плоский нос с круглыми ноздрями едва возвышался над толстыми выпяченными губами. Непомерно длинные руки не соответствовали коротким кривым ногам.
 Второй страж расхаживал вокруг костра. Время от времени он останавливался, чтобы прислушаться, понюхать свежий воздух, который спускался на равнину по мере того, как с нее поднимались испарения. Воин был ростом с Нао, но отличался от него огромной головой и волчьими ушами, острыми и торчащими; волосы на голове и борода росли пучками, разделенными плешинами шафрановой кожи; под высокой конической грудью виднелся плоский, впалый живот. У него были треугольные бедра и голень, как лезвие топора. Ноги маленькие, но с длинными пальцами. Все его тяжелое, крепко сколоченное тело выражало огромную силу, но в скорости бега он, конечно, должен был уступать быстроногим куланам.
Страж остановился и повернул лицо к холму, на котором скрывались куланы. По-видимому, его обеспокоил незнакомый запах. Второй страж, одаренный менее чувствительным обонянием, продолжал дремать.
--Мы слишком близко подошли к кзаммам!--сказал шепотом Гав.--Ветер доносит наши запахи.
Нао кивнул головой; он больше опасался обоняния врага, чем его зрения или слуха.
--Нужно повернуть против ветра,--прибавил Нам.
--Ветер дует от нас к кзаммакма,--ответил Нао,--если мы обойдем ветер, они окажутся сзади.
Ему не пришлось разъяснять свою мысль: Нам и Гав знали так же хорошо, как и звери, что надо всегда следовать за добычей, а не опережать ее.  Между тем страж сказал что-то своему товарищу, но тот сделал отрицательный жест. Воин хотел было сесть рядом с ним, но передумал и пошел по направлению к холму.
--Надобно отступать,--сказал Нао.
Он стал отыскивать глазами какое-нибудь убежище, которое могло бы ослабить их запах. Они спрятались в густых кустарниках на склоне холма. Легкий ветерок, задержанный зарослями, сделался теперь неуловимым для самого чуткого обоняния. Вскоре дозорный остановился; вдохнув несколько раз глубоко воздух, он вернулся к огню. Куланы долго оставались в своей засаде. Сын Леопарда, не отрывая глаз от потухающего костра, обдумывал план военных действий. Но он ничего не мог придумать. Можно укрыться от острого зрения, можно прокрасться по степи, обмануть антилопу или джигетая, но как уничтожить свой запах, который распространяется вместе с движениями, задерживается на следах? Его может рассеять только расстояние или встречный ветер.
Визг шакала вывел Нао из задумчивости. Сначала он молча прислушивался, потом тихонько рассмеялся.
--Мы в стране шакалов,--сказал он.--Нам и Гав должны убить одного из них!
 Воины повернули к нему удивленные лица. Он продолжал:
--Нао будет сторожить в этом кустарнике. Шакал хитер, как волк; он не подпустит никого. Но он всегда голоден. Нам и Гав положат кусок мяса и будут ждать неподалеку. Шакал приблизится, потом отойдет. Еще раз подойдет и снова удалится. Потом станет кружить вокруг мяса. Если ваши головы и ваши руки будут как каменные, шакал бросится на мясо и побежит. Ваши дротики должны его догнать.
 Нам и Гав отправились на поиски шакалов. Их нетрудно было найти, их выдавал лай. Возле фисташковых деревьев куланы встретили четырех шакалов, которые с остервенением грызли кости какого-то животного.  Устремив на особей свои зоркие глаза, они глухо заворчали, готовые удрать, как только существа подойдут ближе.
Нам и Гав сделали так, как сказал Нао. Они положили на землю кусок оленьего мяса и, отступив на несколько шагов, замерли на месте. Шакалы заметили приманку, но отнеслись к ней с недоверием. Им уже не раз приходилось встречаться с подобными существами, и все же они никак не могли разгадать их хитростей. Они считали особей сильнее себя и старались держаться от них подальше, так как были умны и осторожны. Поэтому они долго бродили около неподвижных куланов, то забираясь в чашу деревьев, то снова выходя на поляну. Полумесяц уже заалел на востоке, прежде чем терпение шакалов иссякло и сомнения их окончательно рассеялись; они стали более дерзкими, подошли к приманке на расстояние двадцати метров и подолгу с ворчанием разглядывали ее.
Наконец алчность победила. Они набросились на мясо все сразу, чтобы всем досталось поровну. Все это, как и предсказывал Нао, произошло очень стремительно. Но дротики воинов были еще проворней; они проткнули бока двум шакалам; двое других убежали, унося добычу. Топоры куланов прикончили раненых животных. Когда Нам и Гав принесли добычу, Нао сказал:
--Теперь мы можем обмануть пожирателей себе подобных, запах шакалов сильнее нашего.
 Огонь оживился, подкрепившись хворостом и зелеными ветками. Над равниной высоко поднялись его дымящиеся языки; теперь легче можно было различить тела спящих кзаммов, их оружие и съестные припасы. Охрана сменилась. Двое новых дозорных сидели, опустив головы, не подозревая ни о какой опасности.
--Этих легче захватить,--сказал Нао, рассматривая внимательно дозорных.--Нам и Гав охотились на шакалов, теперь сын Леопарда пойдет на охоту.
 Захватив с собой шкуру шакала, он спустился с холма и пропал в зарослях. Сперва он отошел в сторону от пожирателей себе подобных, чтобы его не могли заметить. Потом, пройдя через кустарники, пополз в высокой траве вдоль озера, защищенного тростниками, свернул в лес и очутился на расстоянии четырехсот локтей от огня.
Стражи не шелохнулись. Один, правда, почуял запах шакала, но это ему не внушило никакого беспокойства. Нао сумел подробно рассмотреть становище. Он определил сперва число и сложение кзаммов. Почти все они обладали сильной мускулатурой, крепким туловищем и длинными руками, но ноги были короткие. Кулан сразу решил, что ни один из них не опередит его в беге; затем он оглядел окрестность. Пустое, оголенное пространство отделяло его справа от небольшого кургана, дальше шли кустарники. Слева, на расстоянии пяти или шести метрогв от огня,--заросшая высокой травой поляна.
 Нао колебался недолго. Так как стражи сидели к нему спиной, он пополз к кургану. Нельзя было торопиться--при каждом движении стражей он останавливался, стараясь сделаться плоским, как пресмыкающееся. Он чувствовал на себе двойной свет--костра и луны. Свет этот обнимал его, как чьи-то искусные проворные руки. Попав в защищенное место, Нао прополз позади кустарников, добрался до поляны и очутился наконец у самого огня. Со всех сторон на расстоянии не более длины копья его окружили теперь спящие кзаммы. Малейшая неосторожность--и стражи могут поднять тревогу. Тогда он погиб. Но ему благоприятствовал встречный ветерок, который уносил и растворял в дыму егог запах и запах шакала. Кроме того, стражи спали и только изредка поднимали головы.
 Врываясь в пламенный круг, Нао сделал прыжок леопарда и схватил головешку. Он уже успел повернуть назад, как вдруг раздался крик: один из стражей бросился за ним, другой метнул в него дротик. Почти в то же мгновение вскочили еще десять воинов, но, прежде чем они успели отрезать ему отступление, Нао, издав воинственный клич, помчался прямо к холму, где его поджидали Нам и Гав.
 Кзаммы с грозным рычанием бросились за ним в погоню. Несмотря на свои короткие ноги, они были проворны, но не настолько, чтобы нагнать кулана, который, размахивая горящей головешкой, делал прыжки, как большой олень. Он достиг холма, опередив преследователей на пятьсот метров. При виде его Нам и Гав вскочили.
--Бегите вперед!--крикнул он.
 Их гибкие тела замелькали в беге, не менее быстром, чем бег вождя. Нао был рад, что предпочел этих ловких юношей более крепким и пожилым воинам, ибо, превосходя кзаммов в быстроте бега, они выигрывали два метра на десяти прыжках. Сын Леопарда без труда следовал за ними, останавливаясь иногда, чтобы посмотреть на головешку. Его беспокоила погоня, но одновременно он боялся потерять сверкающую добычу, ради которой он претерпел столько трудностей. Пламя уже погасло, оставался лишь красненький огонек, который с трудом держался на сырой части дерева. Тем не менее огонек этот был еще достаточно силен, и Нао надеялся при первом же привале оживить и накормить его.

   Луна была уже на исходе, когда куланы достигли болот: здесь они попадали на знакомый уже им путь, по которому они выслеживали кзаммов, путь--узкий, извилистый, но безопасный, верный. Они избрали его без колебаний: по этой тропинке с трудом могли продвигаться только два существа. В случае схватки кзаммы подвергли бы себя большому риску или принуждены были бы идти в обход. В этом случае куланы легко сумеют их опередить. Красный огонек стал совсем маленьким, он таял и уменьшался на глазах.
 Руководствуясь двойным инстинктом--животного и существа, Нао понял, что у него теперь достаточно времени, чтобы оживить огонь. Он сделал остановку. Воины стали собирать сухие травы и сучья. Высохшие тростники, пожелтевшие травы, ивовые ветви--всего было вдоволь, но все было влажное, отсыревшее. Попробовали собрать очень тонкие веточки.
Маленький уголек с трудом оживал под дыханием вождя. Несколько раз кончики трав загорались на мгновение слабым светом; дрожащий, он задерживался на краю веточки, уменьшался и умирал, побежденный влажными испарениями. Тогда Нао вспомнил о шкурах шакалов. Вырвал несколько клочков шерсти, чтобы заставить пламя пробежаться по ним. Зарделось несколько султанчиков, страх и радость охватили куланов; но каждый раз, несмотря на бесконечные предосторожности, тоненький, трепещущий огонек останавливался и угасал…
Больше не было никакой надежды! Последняя алая частичка пламени умирала: сначала она была величиною с осу, затем с муху, а потом,--как те мельчайшие насекомые, что летают над поверхностью болот. Наконец и она погасла. Тяжелая, давящая печаль оледенила душу куланов. Даже этот слабый свет был драгоценен. Увеличившись, он приобрел бы силу, которая питает очаги привалов, устрашает льва-великана, тигра и серого медведя, побеждает мрак и порождает в телах восхитительный покой. Куланы могли бы принести его сияющим в свое племя, и племя признало бы их заслуги. Но вот огонь, едва завоеванный, умер, и куланам предстояло опять, побеждая козни земли, воды и животных, встретиться с самым опасным врагом--кзаммами.
    


















       Г Л А В А  9
 

 Нао опередил кзаммов. Восемь дней длилось преследование. Оно было упорно, полно хитростей. Быть может, потому, что кзаммы принимали куланов за разведчиков большого племени и боялись за свою будущность; быть может, в силу их ненависти ко всяким чужакам, но они проявили в этом преследовании яростную энергию.  Выносливость беглецов не уступала их скорости; они могли легко обгонять врагов ежедневно на пять-шесть тысяч метров, но Нао все время упорно думал о том, как бы еще раз похитить огонь. Каждую ночь бродил он вокруг неприятельского лагеря. Спал он мало, но крепко.
 Лавируя и обманывая преследователей, сын Леопарда вынужден был значительно уклониться к востоку; на восьмой день с вершины холма он увидел Большую реку. Наводнения, дожди и ветры изрезали холм, на котором он стоял, трещинами вырыли в нем ущелья, оторвали от него целые глыбы, но холм все еще высился незыблемо, сопротивляясь деятельности стихий и жестоким ударам метеоритов.  Река текла во всей своей мощи, пробивая себе путь через гранитные горы, через равнины, покрытые травами и деревьями, поглощая родники, ручьи и маленькие реки.  Это для нее в складках гор скоплялись ледники, пробивались сквозь скалы холодные ключи, для нее горные потоки размывали толщи гранитов, песчаников, известняков, а тучи выжимали, словно губки, свои могучие легкие, для нее подпочвенные воды спешили покинуть свои глинистые ложа.
Свежая, пенистая, стремительная там, где ее теснили берега, она на равнинах расширялась в озера, разливалась болотами, разветвлялась вокруг островов. Гневно ревела на водопадах, рыдала на порогах и стремнинах. Сама полная жизни, она порождала вокруг себя неиссякаемую жизнь: в жарких областях и в прохладных, на тучных наносных землях и на бедных, тощих суглинках--всюду взращивала она мощные породы фиговых, оливковых и фисташковых деревьев, тенистых сосен, каменных дубов, смоковниц, платанов, каштанов, грабов, буков и дубов, рощи орешника, ясеня и березы, вереницы серебристых тополей, заросли ольхи и плакучих ив.
В ее глубинах копошилось множество моллюсков, покрывшихся известью и перламутром, плавало неисчислимое количество рыб, быстрых и медлительных, скользили пресмыкающиеся, гибкие, как тростники, или шершавые и плотные, как панцирь. В зависимости от времени года над ней кружились треугольники журавлей, выводки гусей, зеленых уток, чернявок, чирков, цапель и ржанок, стаи ласточек, чаек и дроздов пронизывали воздух, крики аистов, лебедей, куликов, коростелей сливались с шумом ее вод. Вороны и ястребы с высоты облаков сторожили добычу. На острых крыльях парили соколы, над высокими скалами плавали коршуны; филин и сова рассекали ее мрак своими бесшумными крыльями.
По ее берегам проходил гиппопотам, покачиваясь, как ствол клена; среди ивняков, крадучись, скользили куницы, водяные крысы с головами зайцев, пробегали пугливые стада ланей, диких козочек, легкие табуны джигетаев и лошадей, бродили полчища мамонтов, зубров и бизонов. Носорог погружал в ее тину свою темную тушу. Кабан ломал старые ивы, тяжело тащил свою массу пещерный медведь, миролюбивый и грозный, в лесах рыскали голодные пантеры, рыси, леопарды; серый медведь, тигры, львы рвали теплую добычу; смрадный запах выдавал присутствие шакала и гиены; стаи волков и собак пускали в ход свое лукавство и терпение, охотясь за ранеными или сломленными усталостью животными. Около нее в изобилии водились зайцы, полевые мыши, житники, сурки, лягушки, жабы, ящерицы, гадюки, ужи и черви; гусеницы и личинки кузнечиков, муравьев, пчел, шмелей, мух, шершней, бабочек, светляков, тараканов и майских жуков… По ее быстринам плыли стволы деревьев, трупы животных, опавшие листья, корневища и ветви.
 Нао нравились ее грозные волны. Он подолгу любовался их неутомимым бегом. Наблюдал, как длинные, гибкие струи, то серые, то зеленые омывали острова, лизали берег, кружились на месте, образуя мутные водовороты. Вода, как и огонь, казалась уламру живым существом, вода, как и огонь, то убывает, то вырастает, возникает из ничего, катится через пространства, пожирает животных и людей; она падает с неба и наполняет землю; неутомимая, она подтачивает скалы, уносит с собой камни, песок, глину; ни одно растение, ни одно животное не может существовать без нее; она рычит, свистит и стонет, она смеется, рыдает и поет; забирается в щели, недоступные самому маленькому насекомому, и проникает даже под землю. Она сильнее мамонтов и обширней леса. Вода спит в болоте, отдыхает в озере и шагает большими шагами по руслу реки; она несется на перекатах и прыгает, как тигр, на порогах.
 Так думал Нао, глядя на ее неистощимые волны. Куланам надо было искать пристанище на ночь. Острова--неплохая защита от зверей, но слабая от тебле подобного; они стеснят движение и сделают невозможной охоту за огнем. Нао предпочел берег. Он обосновался на высокой сланцевой скале. Края ее были обрывисты, верхняя часть образовывала площадку, где могли поместиться десять особей.  К сумеркам приготовления на ночлег были закончены. Между куланами и кзаммами было достаточно большое расстояние. Беглецы могли быть спокойными по крайней мере до половины ночи.
Похолодало, несколько тучек стлалось по алому западу. Поедая свой ужин из сырого мяса, орехов и грибов, воины наблюдали за темнеющей землей. Слабый свет позволял еще различать если не противоположный берег, то по крайней мере острова. Прошли дикие ослы; по откосу спустился табун лошадей: это были коренастые животные, головы их казались огромными из-за густых спутанных грив. В их движениях было много изящества, большие глаза излучали голубой свет. Наклонившись над водой, лошади долго принюхивались к месту, полные недоверия; быстро напившись, они убежали.
Ночь распростерла свои пепельные крылья, она уже покрыла ими восток, на западе оставалась тоненькая пурпуровая полоска. В наступающей тьме раздалось рычание.
--Лев!--прошептал Гав.
--Берег полон добычи,--ответил Нао.--Лев умен, он охотнее нападет на антилопу и оленя, нежели на нас.
Рычание затихло вдали. Завыли шакалы. Куланы спали по очереди до рассвета. Затем двинулись вниз по течению Большой реки и вскоре встретили мамонтов. Стадо их занимало пространство шириною в тысячу метров, длиною в три раза больше; они паслись, вырывая хрупкие растения и выкапывая корни. Куланы с завистью смотрели на их спокойные уверенные движения. Иногда, радуясь своей силе, животные гонялись друг за другом по мягкой земле или, играя, дрались своими волосатыми хоботами. Под их огромными ногами лев-великан оказался бы простым комком глины; своими бивнями они могут вырвать с корнем дуб, а гранитной головой расколоть его в щепы.
Рассматривая их мягкие хоботы, Нао не мог удержаться, чтобы не сказать:
--Мамонты властвуют над всеми, кто живет на земле.
Он их вовсе не боялся: он знал, что они не трогают животных, если те им не очень докучают. Он сказал:
--Аум, сын Ворона, заключил союз с мамонтами.
--Почему не сделать и нам, как Аум?--спросил Гав.
--Аум понимал мамонтов,--возразил Нао,--мы их не понимаем.
 Все же эта мысль понравилась ему. После долгого раздумья он сказал:
--У мамонтов нет слов, как у нас. Они понимают только друг друга. Они знают крик своего вожака. Старый Тамм говорит, что они умеют строиться в ряды и совещаются, прежде чем отправиться в поход. Если мы сумеем разгадать их знаки, мы заключим с ними дружбу.
 Один из мамонтов посмотрел на куланов, когда они проходили мимо него. Он бродил в одиночестве, ощипывая нежные побеги молодых тополей. Нао никогда еще не встречал такого величественного животного. Ростом он достигал двенадцати метров. Густая грива, как у льва, покрывала его могучую шею. Волосатый хобот казался самостоятельным существом, похожим одновременно на ствол дерева и на змею.
 По-видимому, вид троих особей заинтересовал мамонта и, конечно, не потому, что он их боялся. Нао крикнул:
 –Мамонты сильны! Большой мамонт сильнее, чем все другие; он раздавит льва и тигра, как червяка, он опрокинет десяток зубров одним толчком груди. Нао, Нам и Гав--друзья большого мамонта!
Мамонт приподнял свои тяжелые уши, как бы прислушиваясь к тому, что говорил ему существо, и, качнув медленно хоботом ответил легким криком.
--Мамонт понял!--воскликнул Нао с радостью.--Он знает, что куланы признают его силу.
И он крикнул еще:
--Если сыновья Леопарда, Сайги и Тополя завоюют огонь, они нажарят каштанов и желудей и поднесут их в дар большому мамонту.
Во время этой речи Нао увидел болото, где росли кувшинки. Он знал, что мамонты любят подводные стебли этих растений. Он сделал знак своим спутникам, те нарвали целую охапку рыжеватых растений, тщательно вымыли их и положили около мамонта. Приблизившись к нему на расстояние пятидесяти метров, Нао сказал:
--Вот! Мы нарвали этих растений, чтобы ты мог полакомиться. Куланы--друзья мамонта.
И Нао ушел. Любопытствуя, гигант подошел к кувшинкам. Он отлично их знал, они были ему по вкусу. Пережевывая неторопливо вкусные стебли, он продолжал наблюдать за существами. Иногда поднимал свой хобот, принюхиваясь и помахивая им с самым миролюбивым видом.  Тогда Нао решился подойти к нему поближе, он очутился около его огромных ног, под его хоботом, который выкорчевывал деревья, между двумя бивнями, длинными, как туловище бизона. Рядом с мамонтом существо было как полевая мышь рядом с пантерой. Одним движением животное могло его раздавить.
Но молодой воин дрожал не от страха, он дрожал от надежды и возбуждения. Мамонт, обнюхивая, коснулся хоботом его тела. Нао, затаив дыхание, потрогал, в свою очередь, это волосатое чудовище. Затем нарвал травы и молодых побегов и поднес их в знак дружбы великану; он знал, что делает нечто необычайное, имеющее глубокое значение. Его сердце преисполнилось гордостью.

























   
       Г Л А В А  10
 

 Нам и Гав со страхом следили за тем, как их вождь подходил к мамонту. Когда огромный хобот коснулся Нао, они прошептали:
--Мамонт раздавит Нао. Нам и Гав останутся одни. Кто защитит их от пожирателей себе подобных, охранит от животных и воды?
 Затем, когда они увидели, что Нао коснулся рукой животного, их души преисполнились радостью и гордостью.
--Нао заключил союз с мамонтом!--прошептал Нам.--Нао самый сильный из нас!
Между тем сын Леопарда крикнул:
--Пусть Нам и Гав подойдут сюда, как подошел Нао. Пусть они нарвут травы и молодых побегов и дадут их мамонту.
 Послушные приказу вождя, Нам и Гав с осторожностью стали приближаться к животному, срывая по дороге нежную траву и молодые побеги. Подойдя вплотную, они протянули великану свое приношение. И так как Нао был вместе с ними, мамонт спокойно принял корм.Так был заключен союз между куланами и мамонтом.
Наступило полнолуние. Большая, как солнце, поднималась на небе луна. В один из вечеров куланы и кзаммы расположились лагерем на расстоянии двадцати километров друг от друга. Это было на берегу Большой реки.  Кзаммы заняли сухую полосу земли, они грелись у потрескивающего огня, ели большие куски мяса, ибо охота была обильна, в то время как куланы в тишине, в сыром холодном мраке довольствовались несколькими корнями и мясом дикого голубя.
 В десяти километрах от берега, среди смоковниц, спали мамонты. Днем они мирились с присутствием в их стаде особей, но с наступлением темноты их отношение к существам резко менялось, потому ли, что они остерегались их хитростей, или, быть может, потому, что не хотели, чтобы их покой нарушали существа другой породы. Каждый вечер куланы принуждены были покидать своих защитников и удаляться на такое расстояние, откуда их запах уже не доносился до мамонтов.
В этот вечер Нао спросил товарищей:
--Достаточно ли отдохнули Нам и Гав? Гибки ли их члены? Легко ли дыхание?
 Сын Тополя ответил:
--Нам проспал часть дня. Он готов к сражению.
 И Гав сказал в свою очередь:
--Сын Сайги легко может пробежать расстояние, которое отделяет его от кзаммов.
--Хорошо!--ответил Нао.--Нао и его молодые воины отправляются к кзаммам, они будут сражаться всю ночь, чтобы завоевать огонь!
 Нам и Гав вскочили с мест и последовали за своим предводителем. На этот раз нельзя было рассчитывать на темноту. Полная луна поднималась по ту сторону Большой реки. Она показывалась то вровень с островами, прорезанная черными силуэтами высоких тополей, то погружалась в волны реки, где ее дрожащее отражение напоминало сверкающее летнее облако, то стлалась по земле, как медный красный питон, то вытягивалась, как шея лебедя, то расстилала свое чешуйчатое покрывало с одного берега на другой.
Куланы быстро шли, выбирая места, поросшие высокой травой. По мере приближения к становищу кзаммов их шаги замедлились. Они двигались теперь на большом расстоянии друг от друга, чтобы иметь возможность наблюдать за большим пространством и не попасть в засаду.
Вдали, за ивовым кустарником, показалось пламя, свет луны делал его бледным. Кзаммы спали. Трое дозорных поддерживали костер и охраняли спящих. Куланы, спрятавшись среди растений, с завистью смотрели на огонь. О, если бы они могли похитить хотя бы одну только искорку! Они держали наготове сухие, мелко изрубленные ветви. Огонь не умрет больше в их руках, он будет жить, пока они не заключат его в клетку из коры, выложенную внутри плоскими камнями. Но как подойти к костру? Как отвлечь внимание кзаммов, настороженных с той ночи, когда сын Леопарда ворвался в их стоянку?
 Нао сказал:
--Нао спрячется на берегу реки, Нам и Гав будут бродить около лагеря пожирателей себе подобных, то прячась, то снова появляясь. Когда враг бросится на них, они побегут, но не очень быстро. Надо заманить врага подальше от огня. Нам и Гав-- храбрые воины, они не побегут слишком скоро. Они увлекут за собой кзаммов к красному камню. Если Нао там не будет, они проскользнут мимо мамонтов, к берегу Большой реки. Нао найдет их следы.
 Молодые воины заколебались: им было страшно оставаться одним, без Нао, с грозными кзаммами; но, покорные его воле, они скользнули в траву, в то время как сын Леопарда направился к берегу реки. Время шло. Нам показался на мгновение из травы и снова исчез, то же сделал и Гав. Дозорные подняли тревогу, кзаммы проснулись и с пронзительными криками столпились вокруг своего вождя. Это был воин небольшого роста, коренастый, как пещерный медведь. Он дважды поднял свою палицу, хрипло прокричал несколько слов и дал сигнал.
Кзаммы, разбившись на шесть отрядов, рассеялись по полукругу. Нао с беспокойством смотрел, как они удалялись; затем им снова завладела одна упорная мысль--завоевать огонь!  Костер стерегли четверо самых сильных воинов. Особенно один казался страшным. Такой же коренастый, как вождь, только выше его ростом. Размеры его палицы свидетельствовали об его огромной силе. При свете огня Нао ясно видел его сильные челюсти, глаза, затемненные волосатыми дугами бровей, короткие, кривые, толстые ноги. Трое других были менее плотными, но тоже с мускулистыми торсами и длинными сильными руками.
Нао выбрал удачное место: легкий ветерок дул на него, унося от дозорных его запах. По саванне бродили вонючие шакалы, кроме того, Нао взял с собой одну из шкур этого зверя. Благодаря этой предосторожности ему удалось подойти к огню на расстояние шестидесяти метров. Здесь он остановился, выжидая удобный момент для нападения. Луна скрылась за тополями. Нао выпрямился и издал воинственный клич.  Кзаммы перепугались, пораженные его внезапным появлением. Но замешательство их длилось недолго, через мгновение они пришли в себя и с криками схватили оружие: кто каменный топор, кто палицу, кто дротик.
Нао сказал:
--Сын Леопарда прошел через равнину, леса, горы и реки, потому что его племя осталось без огня… Если кзаммы позволят ему взять несколько головешек, он уйдет без боя.
 Его язык был столь же непонятен кзаммам, как вой волков. Увидев, что Нао один, они решили убить его. Нао отступил в надежде, что они нападут на него поодиночке и он сможет увлечь их подальше от огня; но они ринулись все вместе. Самый высокий, приблизившись, бросил дротик с кремневым наконечником; он сделал это с большой силой и ловкостью. Дротик, задев слегка плечо Нао, упал на землю. Кулан, желая сберечь собственное оружие, поднял дротик противника и, в свою очередь, метнул его в кзаммов. Описав со свистом кривую, оружие пронзило горло одному из кзаммов, тот покачнулся и упал. Его товарищи, издавая крики, похожие на собачий лай, взмахнули копьями.
Нао бросился на землю, чтобы избежать их ударов. Пожиратели себе подобных, считая его побежденным, подбежали ближе, чтобы прикончить его. Но Нао снова был уже на ногах, готовый дать отпор. Один из кзаммов, раненный в живот, прекратил борьбу, двое других продолжали нападение. Кровь показалась на бедре Нао, но, чувствуя, что рана не глубока, он стал бегать около противника, не опасаясь более быть окруженным. Он то отступал, то вновь приближался, так что вскоре очутился между огнем и врагами.
--Нао проворнее кзаммов!--крикнул он.--Он возьмет огонь!
Кзаммы уже потеряли двух воинов!  Он сделал еще прыжок и уже протянул было руку, чтобы схватить головешку, как вдруг в ужасе увидел, что огонь почти погас. Нао обежал вокруг костра в надежде найти хоть одну недогоревшую ветку; поиски его были напрасны. А кзаммы приближались! Нао пустился бежать, но споткнулся о пень. Противник преградил ему дорогу, тесня его к костру. Нао оставалось одно: перепрыгнуть через костер и скрыться в кустах, но мысль о том, что он вернется к своим без огня, побежденным, остановила его. Подняв одновременно топор и палицу, он принял бой.
























    

     Г Л А В А  12


 
 Двое кзаммов продолжали приближаться к Нао. Тот, кто был сильнее, потрясал своим последним дротиком, который он почти в упор метнул в Нао. Взмах топора отбил удар, и хрупкое оружие упало в костер. В то же мгновение в воздухе закружились три палицы. Дубина Нао отбила нападение противников. Один из кзаммов покачнулся, Нао это заметил, бросился на него и сильным ударом проломил ему голову. Но и сам пострадал: сук дубины разодрал ему левое плечо. Задыхаясь, он отпрянул назад и остановился в ожидании, подняв оружие. Хотя оставался только один противник, но положение Нао было опасным, так как левая рука отказывалась служить, в то время как кзамм был полон силы и вооружен палицей и топором. Высокого роста, коренастый, с длинными руками, он был силен, как зубр.
Перед решительной схваткой дикарь угрюмо осмотрел кулана; решив, что будет надежнее биться обеими руками, он оставил себе только палицу. Затем бросился на противника.  Почти равные по весу, крепкие дубовые палицы встретились. Удар кзамма был сильнее удара Нао, который не мог владеть левой рукой. Но сын Леопарда искусно отбил нападение поперечным движением палицы. Когда кзамм вторично опустил свое страшное оружие, оно встретило пустое место: Нао ускользнул в сторону. Третий удар нанес сам Нао, он целил в голову противника, но тот успел вовремя защититься, дубины снова скрестились. Кзамм отступил и ответил бешеным ударом, который чуть не выбил оружие из руки Нао, и, прежде чем он успел оправиться, кзамм еще раз нанес удар, который пришелся прямо по черепу. Нао упал, земля, деревья, огонь--все закружилось перед ним. Но и в этот опасный момент он не потерял бодрости, какая-то сила поднялась из глубины его существа, он вскочил и, прежде чем противник успел прийти в себя, швырнул в него свою палицу. Треснули кости, кзамм мертвым упал на землю.
 Радость Нао забурлила, как поток; с хриплым смехом смотрел он на костер, где вспыхивало пламя. Ему еще трудно было осознать свою победу, здесь, под чужими звездами, в шуме реки, при легком шепоте ветра, прерываемом визгом шакалов, ревом льва где-то на другом берегу реки. Он крикнул задыхающимся голосом:
--Нао завладел огнем!
Кулан медленно расхаживал вокруг костра, протягивая к нему руки, подставляя грудь. Затем он прошептал еще раз в восхищении:
--Нао завладел огнем!
Лихорадка его радости понемногу прошла. Кзаммы могли скоро вернуться: надо было поскорее унести добычу. Вынув тонкие плоские камни, которые он постоянно носил с собой, Нао стал переплетать их ветками, корой и тростинками. В поисках за этими растениями он увидел в небольшой яме готовую клетку, в которой пожиратели людей хранили огонь. Это было нечто вроде гнезда из коры, выложенного плоскими камнями; в нем еще трепетало маленькое пламя. Хотя Нао и славился среди куланов своим искусством изготовлять плетенки для огня, но даже ему было не под силу сделать столь искусное сооружение. Клетка кзаммов состояла из тройного слоя сланцев, заключенных в дубовую кору и переплетенных гибкими веточками.
Для тяги была оставлена маленькая щель. Эти клетки требовали неусыпной бдительности: огонь приходилось защищать от дождей и ветра, следить, чтобы он не хирел и не разгорался большим пламенем. Надо было часто менять кору.   Нао знал все эти правила, полученные в наследие от предков: он слегка оживил огонь, смочил внешнюю поверхность клетки водой, почерпнутой в лужице, проверил щель и сланцевую подстилку. Прежде чем бежать, он захватил с собой топоры и дротики своих врагов, разбросанные по земле, затем бросил последний взгляд на становище.
 Двое из противников лежали, обратив к звездам свои застывшие лица; раненые, несмотря на страдания, притворялись мертвыми. Ради осторожности нужно было бы их прикончить. Нао подошел к раненному в бедро, нацелился в него копьем, но странное отвращение проникло в его сердце, гнев растворился в радости, и он опустил оружие. К тому же гораздо важнее было потушить костер. Нао разбросал головешки, разбил их с помощью палицы на мелкие кусочки, чтобы они потухли до прихода воинов, затем связал раненых тростником и ветками и крикнул:
--Кзаммы не хотели дать головешку сыну Леопарда, теперь кзаммы лишились огня. Они будут бродить во мраке и холоде до тех пор, пока не придут в свою орду! Куланы стали сильнее кзаммов!
 У подножия холма, в месте условленной встречи, Нао не нашел своих спутников. Но это его не удивило: молодые воины должны были немало поколесить, чтобы утомить врага.  Залепив рану ивовыми листьями, он присел у слабого огонька, сверкавшего в плетенке. Время текло наравне с водами Большой реки и лучами восходящей луны. Когда луна коснулась вершины неба, Нао поднял голову. Среди тысячи неясных шумов он различил звук  шагов. Их трудно было спутать с поступью четвероногого животного. Вскоре порыв ветра донес до него и  запах.
   Кулан сказал себе:
--Это бежит сын Тополя, он обманул врага, враг потерял его след.
Между смоковницами промелькнула тень существа: это был Нам. Он шел по серебристому покрывалу лунного света. Вскоре он появился у подножия холма.  И вождь спросил:
--Кзаммы потеряли след Нама?
--Нам заманил их далеко на север, затем убежал от них. Когда Нам остановился, то запах кзаммов уже не доходил до него.
--Хорошо!--ответил Нао, обнимая товарища.--Нам хитрый и ловкий воин! А где Гав?
--Сына Сайги преследовали другие кзаммы. Нам не встретил его следов.
--Мы подождем Гава здесь. А теперь пусть Нам посмотрит!
   Нао увлек молодого воина за холм, к земляной яме, в которой Нам увидел маленький, трепещущий, теплый огонек!
--Вот!--сказал вождь.--Нао достал огонь!
Молодой воин громко закричал, его глаза расширились от восторга; он простерся перед сыном Леопарда и прошептал:
--Нао хитрее целого племени! Он будет вождем куланов, и никто не осмелится ему противиться!
 Воины сели у слабого огонька. Им казалось, будто они в родных местах, под холодными звездами севера, среди блуждающих огней Большого болота. Мысль о долгом обратном пути не пугала их. Когда они покинут земли Большой реки, кзаммы перестанут их преследовать; дальше они пойдут по местности, где бродят только животные. Так они мечтали, будущее казалось им полным надежд. Но когда луна опустилась к западу, в их сердца закралось беспокойство.
--Где же Гав?--спросил вождь.-- Сумел ли он сбить со следа кзаммов? Может быть, его остановило болото или он попал в засаду?
Равнина была нема, животные молчали; даже ветер затих над рекой, спрятавшись в осиновых зарослях; слышен был только глухой рокот воды. Ждать ли рассвета или идти на поиски немедленно? Нао очень не хотелось оставлять огонь на попечение Нама. С другой стороны, судьба молодого воина, преследуемого пожирателями людей, беспокоила его. Правда, ради того чтоб сохранить огонь, вождь мог покинуть Гава на произвол судьбы и даже должен был, по закону племени, так сделать, но Нао почувствовал жалость к покинутому товарищу, который делил с ним все опасности их трудного похода и к тому же был слабее его.
--Нао пойдет отыскивать Гава!--сказал он наконец.--Сын Тополя останется следить за огнем. Нам должен смачивать водой кору, когда она нагреется. Нам не должен отлучаться от огня!
-- Нам будет сторожить огонь, как собственную жизнь!-- ответил молодой воин. И прибавил с гордостью.--Нам умеет питать огонь! Его научила этому мать, когда он был маленький, как волчонок.
--Хорошо. Если Нао не вернется к тому времени, когда солнце будет на высоте тополей, пусть Нам укроется у мамонтов; если Нао не вернется на склоне дня, пусть Нам пойдет один в землю куланов.
Нао ушел; сердце его сжималось от тоски, несколько раз он оборачивался и смотрел туда, где находилась клетка с огнем, слабый свет которого, казалось, все еще мигал ему издали!
























     Г Л А В А  13
   

Чтобы отыскать следы Гава, надо было вернуться к лагерю кзаммов. Нао шел медленно. Его плечо горело под ивовыми листьями, которыми он покрыл рану; в голове шумело; он чувствовал боль в том месте, где пришелся удар палицей. Нао был грустен; даже после завоевания огня ему предстояло перенести еще много трудностей. Вскоре он очутился у того поворота, откуда он со своими молодыми товарищами в первый раз увидел привал кзаммов. Тогда красное пламя костра смешивалось с лунным светом, теперь становище было темным, угли, разбросанные Нао, погасли, ночь посеребрила неподвижные тела людей и предметы; слышны были только стоны раненых.
 Нао вскоре убедился, что преследователи еще не вернулись. Тогда он смело двинулся к становищу кзаммов. Стоны раненых прекратились, казалось, там были только одни трупы; Нао, не задерживаясь, пошел дальше и вскоре напал на след Гава. Сначала по нему легко было идти: его сопровождали следы кзаммов почти по прямой линии; затем след свернул в кусты и затерялся в болоте. Нао отыскал его снова, у излучины берега, теперь след был совсем сырой, как будто Гава и кзаммов окунули в воде.
  У рощи из смоковниц кзаммы, должно быть, разделились на несколько групп. Нао избрал наиболее удобный путь и прошел еще три или четыре тысячи метров, но вскоре он должен был остановиться. Густые тучи поглотили луну. До рассвета было еще далеко. Сын Леопарда сел у подножия старой смоковницы. Звери закончили свою охоту, дневные животные еще спали, спрятавшись в земле, в кустарниках, в дуплах деревьев, среди древесных веток.  Нао отдыхал, пока вершины деревьев не окрасились холодной белизной. Тяжелый осенний рассвет коснулся хилых листьев и покинутых гнезд. Ему предшествовал легкий ветерок, который казался дыханием смоковницы. Нао встал против света, еще бледного, как белый пепел костра, съел кусок вяленого мяса, наклонился над землей, отыскивая след, и снова отправился в путь. След тянулся на тысячи метров; Гав, выйдя из лесу, пересек песчаную равнину с редкой травой и малорослыми деревцами, свернул по краю болота, где гнил красный тростник, поднялся на холм, прошел среди бугров и остановился, наконец, на берегу реки, которую, конечно, переплыл. Нао, в свою очередь, переплыл реку и после долгой ходьбы обнаружил, что следы кзаммов стали сближаться. Гава могли окружить. Преследование увлекало его, ему хотелось довести начатое дело до конца.
 Кроме двух отрядов кзаммов, замыслы которых Нао уже постиг, следовало опасаться третьего отряда, того, что преследовал Нама. Уверенный в быстроте своих ног и в своей хитрости, сын Леопарда без колебаний направился по следу Гава, останавливаясь лишь затем, чтоб ознакомиться с местностью. Земля становилась твердой, сквозь тонкий слой наносов проступал гранит, показалась скала с крутыми откосами. Нао решил взобраться на нее. Судя по свежести следов, люди были недалеко, с вершины скалы можно будет увидеть Гава или его преследователей. Уламр скользнул в кустарник и вскоре достиг вершины скалы. Взобравшись на нее, он вскрикнул: на узкой полосе красной земли, которая, казалось, была залита кровью, показался Гав.
Позади него, на расстоянии тысячи метров, бежали в беспорядке существа с большими торсами и короткими ногами, с севера наступал другой отряд. Несмотря на длительность погони, сын Сайги не казался изнуренным. В течение ночи Гав бежал не очень быстро, и только там, где нужно было избежать ловушки или же поддразнить врага, он несся с быстротой оленя. К несчастью, уловки кзаммов сбили его с пути; он не знал, где находится, на западной или южной стороне того холма, где он должен был соединиться с вождем.
 Нао следил за ходом борьбы. Гав бежал к сосновому бору, на северо-восток. Первый отряд следовал за ним врассыпную, отрезая ему отступление. Второй отряд, тот, что двигался с севера, повернул, чтобы достичь леса одновременно с беглецом. Однако положение было не безнадежное. Быстрый Гав легко мог опередить кзаммов, и если Нао соединится с ним, куланы смогут вернуться вместе к Большой реке.  Одним взглядом вождь определил наиболее удобный путь: это была местность, заросшая кустарником; здесь он будет невидим и сможет быстро достигнуть леса.
Нао уже решил спуститься с холма, как вдруг новое обстоятельство задержало его: показался третий отряд преследователей, на этот раз на северо-западе. Теперь Гав мог избежать ловушки только в том случае, если он со всей скоростью повернет на запад. Но, по-видимому, он не сознавал опасности и продолжал бежать по прямой линии.  Еще раз Нао колебался между необходимостью сохранить огонь, Нама и себя и соблазном спасти Гава, и еще раз желание помочь товарищу одержало верх над благоразумием.
Сын Леопарда окинул внимательным взглядом окрестность, желая запечатлеть в памяти все ее приметы, затем спустился с холма. Он двинулся под прикрытием кустарника на запад. Затем свернул в высокую траву и, превосходя в беге и кзаммов и Гава, скоро очутился у опушки соснового бора.  Теперь ему необходимо было дать знать Гаву о своем присутствии. Он трижды крикнул, подражая оленю,--это был сигнал, знакомый куланам. В обычное время Гав услыхал бы зов вождя, но теперь он устал, внимание его было всецело обращено на преследователей, поэтому зов не дошел до него.
Тогда Нао решил больше не скрываться; он покинул траву и с боевым криком куланов появился на равнине. Продолжительный вой, повторенный всеми отрядами кзаммов, был ему ответом. Гав на мгновение остановился от удивления, затем во весь опор помчался к сыну Леопарда. Нао бежал теперь в единственно возможном направлении--к западу, но третий отряд кзаммов, заметив его маневр, пустился ему наперерез.
 Таким образом, беглецы оказались окруженными с трех сторон: севера, юга и востока, дорогу на запад преграждала высокая скала, взобраться на которую было чрезвычайно трудно. И тем не менее Нао направил свой бег прямо к скале.
Кзаммы, считая себя уже победителями, громкими криками подгоняли друг друга. Некоторые из них были уже в пятидесяти мктрах от кулпнов и на ходу заносили копья, готовясь метнуть их в противника. Но Нао, увлекая за собой товарища, вдруг неожиданно нырнул в кустарник и скрылся в узкой расщелине. Этот проход он заранее заметил, когда осматривал местность с вершины скалы.  Кзаммы завыли от бешенства. Часть их проникла в ущелье, остальные побежали в обход.  Между тем Нао и Гав вихрем неслись по ущелью. Они с легкостью могли бы опередить погоню, если бы почва не была такой неровной. Это сильно замедлило их бег, и когда они, наконец, покинули расщелину, то оказалось, что трое кзаммов, бежавших в обход скалы, успели их обогнать и отрезали им отступление на север.
Нао хотел было повернуть на юг, но оттуда уже явственно доносился шум приближающейся погони. Всякое колебание становилось смертельным. Тогда он бросился прямо на приближающихся кзаммов с топором в одной руке, с палицей в другой, в то время как Гав схватил свою рогатину.  Боясь упустить куланов, кзаммы окружили их цепью. Нао наскочил на стоявшего слева от него противника. Это был молодой воин, ловкий и гибкий. Он поднял топор, чтобы отбить нападение, но удар палицей выбил из его рук оружие; второй удар уложил его на месте.
Двое других людоедов накинулись на Гава, рассчитывая быстро разделаться с ним и затем соединенными силами напасть на Нао. Гав метнул копье и ранил одного из нападающих, но, прежде чем он успел воспользоваться рогатиной, его самого ударили в грудь. Сын Сайги отскочил в сторону и тем спасся от второго удара, который был бы смертельным.  Кзаммы погнались за ним. Один напал на него спереди, другой старался ударить его в спину. Ему грозила гибель. Но в это время к нему подоспел Нао. Огромная палица ударила с таким шумом, будто свалилось целое дерево; один из врагов повалился на землю, другой отступил к северу, откуда приближался целый отряд его сородичей. Но было уже поздно: куланам удалось избежать окружения; они кинулись на запад, где путь был свободен. С каждым прыжком увеличивалось расстояние, отделявшее их от противника.
К тому времени как солнце поднялось на середину неба, они опередили кзаммов на шесть тысяч метров. Куланы надеялись, что враг прекратит преследование, но каждый раз, оглядываясь назад с какого-либо холма, они видели за собой остервенелую стаю бегущих врагов. Гав заметно слабел. Его рана не переставала сочиться кровью. Сначала текла только тоненькая струйка; несмотря на отчаянный бег, рана, казалось, закрылась, но затем, после нескольких неловких движений, красная жидкость начала бить ключом. Когда на пути попадались молодые тополя, Нао делал из листьев кашицу и залеплял ею рану, но кровь не останавливалась.
Мало-помалу скорость Гава становилась равной скорости кзаммов, а затем он стал отставать. Кзаммы настигали беглецов. И сын Леопарда думал о том, что если Гав не наберется сил, их настигнут раньше, чем они добегут до стада мамонтов. Гав все больше терял силы, он уже с трудом взбирался на холмы, ноги его дрожали, лицо приняло пепельный оттенок, сердце слабело. Он шатался. А кзаммы все приближались.
--Если Гав не может больше бежать,--сказал Нао глухим голосом,--пожиратели настигнут нас раньше, чем мы доберемся до реки.
--Глаза Гава больше не видят, сверчки трещат в его ушах,-- пробормотал молодой воин.--Пусть сын Леопарда один продолжает путь. Гав умрет за огонь.
--Нет, Гав не умрет!
И, вскинув Гава себе на спину, Нао двинулся дальше. Вначале его необычайное мужество и невероятная сила мышц давали возможность сохранять расстояние, отделявшее их от кзаммов. Когда дорога шла вниз, Нао делал прыжки, увлекаемый тяжестью ноши, но на подъемах его дыхание учащалось, ноги тяжелели. Не будь его раны, которая тупо болела и жгла, не будь удара палицей в голову, от которого еще шумело в ушах, он мог бы, пожалуй, даже с Гавом на плечах, опередить пожирателей с их короткими ногами, утомленных долгой погоней. Но теперь это было выше его сил. Ни одно животное ни в степи, ни в лесу не могло бы выдержать столь изнурительного и долгого испытания.
Расстояние, отделявшее их от кзаммов, становилось все меньше и меньше. Нао слышал их шаги, он знал, насколько они приблизились: пятьсот метров… затем четыреста… затем двести… Тогда сын Леопарда положил Гава на землю; его глаза блуждали, он колебался. Наконец сказал:
--Гав, сын Сайги, Нао не может больше нести тебя и скрыть от пожирателей себеподобных.
 Гав выпрямился и ответил:
--Нао должен покинуть Гава и спасти огонь.
 Кзаммы, приблизившись на шестьдесят метров, подняли дротики, готовясь к бою. Нао решил бежать лишь в самом крайнем случае. Он встретил неприятеля лицом к лицу. Просвистели первые дротики; большая часть их упала, даже не достигнув куланов; один только, задев ногу Гава, причинил ранение, но совершенно незначительное. В ответ Нао поразил палицей ближайшего из кзаммов и пронзил дротиком живот другого.
Эта двойная неудача внесла смятение в ряды нападающих. Кзаммы остановились, дожидаясь подкрепления. Эта передышка была для куланов очень благоприятна. Царапина, казалось, вывела Гава из оцепенения. Он схватил дротик и начал им размахивать, ожидая, когда враг приблизится. Нао, увидев это, спросил:
--Гав снова обрел силы? Пусть он бежит! Нао задержит погоню!
Молодой воин колебался, но вождь повторил резким тоном:
--Беги!
   Гав пустился в путь; бег его, вначале неуверенный, постепенно становился тверже. Нао медленно отступал, держа в каждой руке по дротику. Кзаммы колебались. Наконец их предводитель дал знак к наступлению. Засвистели дротики, кзаммы бросились на Нао. Ему удалось ранить еще двух дикарей, после чего он повернулся и побежал.
Преследование возобновилось. Гав то бежал с прежней быстротой, то останавливался, тяжело дыша. Нао тащил его за руку. Преимущество снова оказалось на стороне кзаммов. Они бежали, не торопясь, уверенные в своей выносливости. Нао не мог больше тащить своего товарища. От усталости и лихорадки разболелась рана, в голове шумело, и, кроме всего, он ушиб ногу о камень.
--Пусть лучше Гав умрет,--не переставая, повторял сын Сайги.--Нао скажет куланам, что он хорошо сражался.
 Вождь, мрачный, ничего не отвечал. Он прислушивался к топоту противника. Враг был опять на расстоянии не более двухсот метров. Дорога шла в гору. Сын Леопарда, собрав последние силы, взобрался на вершину холма. Бросив оттуда взгляд на запад, тяжело дыша от усталости, он крикнул радостно:
–Большая река… Мамонты!
 Действительно, за холмом протекала река, она отсвечивала среди тополей, ясеней, ольхи, на берегу ее паслось стадо мамонтов; они лакомились корнями и молодыми побегами. Почувствовав прилив новых сил, Нао с такой стремительностью кинулся вперед, увлекая за собой Гава, что выиграл более ста метров. Это был последний порыв. Кзаммы метр за метром наверстывали потерянное расстояние. До мамонтов оставалось еще не менее двух тысяч метров, а кзаммы бежали уже по пятам. Они сохраняли свой ровный, размеренный шаг, рассчитывая тем вернее настигнуть куланов, чем больше они будут теснить их к мамонтам. Они знали, что эти животные, несмотря на их миролюбие, не выносят возле себя ничьего присутствия, следовательно, они отбросят беглецов.
Куланы уже слышали за своей спиной жаркое дыхание преследователей, а надо было еще пробежать не меньше тысячи метров!.. Тогда Нао издал протяжный крик, из платанового леса вышело существо, затем показался мамонт. Огромное животное подняло хобот и, громко трубя, устремилось с тремя другими мамонтами прямо на сына Леопарда. Испуганные и довольные, кзаммы остановились: теперь оставалось только подождать отступления куланов, затем окружить их и уничтожить. Между тем Нао пробежал еще сто метров, затем, повернув к кзаммам свое осунувшееся лицо, торжествующе воскликнул:
--Куланы заключили союз с мамонтами! Нао смеется над пожирателями!
 В то время как он это говорил, мамонты подошли к нему вплотную, и, к бесконечному изумлению кзаммов, самый большой мамонт положил хобот на плечо кулана. Нао продолжал:
--Нао завладел огнем! Он убил четырех воинов на стоянке, четверых--во время преследования!
 Кзаммы ответили яростными воплями, но, так как мамонты шли прямо на них, они поспешно отступили. Они считали мамонтов непобедимыми.













    Г Л А В А  14
 

 Нам хорошо охранял огонь. Пламя ярко горело в своей клетке, когда Нао снова увидел его. И хотя усталость вождя дошла до пределов, хотя рана кусала его тело, как волк, а в голове лихорадочно шумело, сын Леопарда был счастлив. В его широкой груди бурлила молодость. Он снова увидел перед собой родные места: весеннее болото, острые, как стрелы, тростники, стройные тополя, ясень и ольху, одетые в свои весенние, зеленые покровы. Он слышал, как перекликаются цапли, чирки, синицы, вяхири, как падает веселый, животворящий дождь. И в воде, и в траве, и в чаще деревьев сыну Леопарда мерещился образ стройной Тамилы. Вся человеческая радость заключалась в этом гибком теле, в этих тонких руках, в округлом животе дочери Пума.
Помечтав у огня, Нао нарвал нежных трав и побегов, чтобы поднести их вожаку мамонтов. Он понимал, что союз с гигантами будет прочным только в том случае, если его возобновлять каждый день. Затем он выбрал местечко для отдыха в самой середине громадного стада и растянулся там, приказав Наму стать на стражу.
--Если мамонты покинут пастбища,--сказал Нам-- я разбужу сына Леопарда.
--Пастбище обильно и велико,--ответил Нао,--мамонты будут пастись здесь до вечера.
 И он заснул сном глубоким, как смерть. Когда он проснулся, солнце уже склонилось над степью. Облака, цвета сурика, громоздились и потихоньку вбирали в себя желтый диск солнца, похожий на огромный цветок водяной лилии. Нао почувствовал боль в суставах ног, по телу пробежала лихорадка, но шум в ушах уменьшился и боль в плече утихла. Он встал, посмотрел сперва на огонь, затем спросил у стража:
--Кзаммы вернулись?
--Они не уходили. Они ждут на берегу реки, возле острова с высокими тополями.
--Хорошо!--сказал сын Леопарда.--У них не будет огня в долгие сырые ночи, они потеряют мужество и вернутся в свою орду. Пусть Нам идет спать.
В то время как Нам растянулся во мху, на листьях, Нао следил за Гавом, метавшимся в бреду. Молодой воин был очень слаб, тело его горело; он тяжело дышал, но рана больше не кровоточила, и Нао понял, что опасность не угрожает жизни его молодого товарища. Сын Леопарда наклонился над огнем, ему страстно хотелось развести большой костер, но он понимал, что это может не понравиться мамонтам. Пришлось отложить это до других, лучших дней.
Прежде всего надо добиться у вожака мамонтов разрешения провести ночь под защитой стада. Нао глазами отыскал гиганта, который, как всегда, был один, чтобы лучше и спокойнее наблюдать за стадом и окрестностями.  Мамонт бродил среди низкорослых деревьев, верхушки которых едва возвышались над землей. Сын Леопарда нарвал корней съедобного папоротника, собрал болотных бобов и направился к вожаку мамонтов; при его приближении животное перестало обгладывать деревья, медленно подняло свой волосатый хобот и даже сделало несколько шагов по направлению к Нао. Видя в руках у него пишу, мамонт выразил удовольствие. Кулан протянул корм и сказал:
--Вождь мамонтов! Кзаммы стерегут куланов на берегу реки, кулакны сильнее кзаммов, но их трое, а кзаммов много. Они нас убьют, если мы уйдем от мамонтов.
Мамонт, сытый после хорошей дневной пищи, медленно поедал принесенные лакомства. Кончив, он посмотрел на заходящее солнце, лег на землю и обвил своим хоботом тело особи. Нао решил, что дружба установлена и что сам он, Гав и Нам могут оставаться под защитой мамонтов до полного выздоровления. Быть может, гигант даже позволит им разжечь огонь и попробовать приятных на вкус жареных корней, каштанов и мяса?
Тем временем солнце засверкало на западе и облило багрянцем великолепные облака. Это был вечер, красный, как цветок индийского тростника, желтый, как лютики, фиолетовый, как костер на осеннем берегу. Огни его разрывали глубину реки, это был один из прекрасных вечеров земли. В небе возникали озера, острова, пещеры, переливавшиеся цветами магнолий, шиповника, шпажника, отсвет которых трогал дикую душу Нао. Молодой воин спрашивал себя: кто же освещает эти неизмеримые пространства, какие существа и какие животные живут за небесными горами?
Уже три дня жили куланы под защитой мамонтов. Мстительные кзаммы продолжали бродить по берегу Большой реки в надежде поймать и пожрать особей, которые надсмеялись над ними, перехитрив их, и отняли у них огонь. Нао их больше не боялся, его дружба с мамонтами была прочна. Силы его восстанавливались с каждым днем; в голове больше не шумело, рана на плече, не очень глубокая, затягивалась быстро, лихорадка прошла.
Гав тоже выздоравливал. Часто куланы, взобравшись на вершину холма, бросали вызов противнику, Нао кричал:
--Зачем вы бродите вокруг мамонтов и куланов? По сравнению с мамонтами вы--как шакалы перед медведем. Ни одна палица, ни один топор кзаммов не могут противиться палице и топору Нао. Если вы не уйдете, мы заманим вас в ловушку и убьем!
Нам и Гав издавали воинственные крики, грозили копьями; но кзаммы не обращали на это внимания. Они бродили в зарослях, среди камышей, по степи и в лесу, подстерегая врага. И хотя куланы были бесстрашны, им все же очень не нравилось присутствие кзаммов. Оно мешало им продолжать путь, оно угрожало их будущему: ведь рано или поздно им придется покинуть мамонтов и идти на север. Сын Леопарда измышлял способ отогнать врага.
Он продолжал воздавать почести вожаку мамонтов. Трижды в день собирал он для него вкусный корм и проводил немало времени возле своего друга, стараясь понять его язык и научить его своему. Мамонт охотно слушал его речь, наклонив голову, и казался задумчивым; иногда странный свет вспыхивал в его коричневых глазах, он прищуривался, будто смеялся. Тогда Нао думал: «Большой мамонт понимает Нао, но Нао его не понимает». Мало-помалу мамонт научился понимать слова, смысл которых не вызывал сомнений.
Когда кулан вскрикивал: «Пища!», мамонт тотчас же подходил, ибо он знал, что это слово означает свежие стебли и плоды. Иногда они перекликались друг с другом даже без надобности, при этом мамонт издавал тихое ворчание, а Нао отвечал ему одним или двумя слогами. Это сближение радовало обоих. Человек садился на землю, мамонт расхаживал вокруг него, иногда, играя, поднимал его осторожно своим хоботом.
Нао приказал своим товарищам воздавать почести двум другим мамонтам. Куланы всячески старались выразить им свою привязанность; от них только это и требовалось. Нао научил товарищей, как приучить гигантов к голосу; через пять дней мамонты шли на зов Нама и Гава. Куланы были счастливы. Однажды вечером, прежде чем растаяли сумерки, Нао собрал сухих трав и веток и осмелился их зажечь. Воздух был свеж и прохладен, ветра не было. Пламя разгорелось, сначала черное от дыма, затем яркое, ворчащее, цвета утренней зари.
Со всех сторон сбежались мамонты. Они шевелили своими длинными хоботами, глаза их светились беспокойством. Некоторые из них издавали трубные звуки. Они знали, что такое огонь! Они видели его в степи и в лесу, во время пожаров, вызванных молнией. Тогда он преследовал их с невероятным треском. Его дыхание сжигало тело, его зубы кусали их неуязвимую кожу; старики помнили о своих товарищах, схваченных этим ужасным существом,--они так и не вернулись из его плена. С испугом и угрозой смотрели они на пламя, вокруг которого стояли маленькие существа.
Нао, чувствуя, что мамонтам не нравится огонь, пошел к вожаку и сказал ему:
--Огонь куланов не может бегать, он не бросится на мамонтов. Нао взял его в плен, он посадил его в землю, где нет для него пищи.
Великан подошел на расстояние десяти шагов к огню, долго смотрел на него, любопытный, как и его собратья, затем проникся к нему каким-то смутным доверием и, увидев, что его слабосильные друзья совершенно спокойны, успокоился и сам. Так как в течение долгих лет его волнение или спокойствие отражалось на поведении всего стада, последнее мало-помалу перестало бояться огня куланов; ведь он был неподвижен и не скакал, как тот ужасный огонь, какой преследовал их в степи и в лесу. Итак, Нао мог теперь разводить костер и разгонять им мрак.
 В этот вечер он с аппетитом поел жареных корней, грибов и мяса.  Прошло шесть дней, но кзаммы все еще не снимали своей осады. Теперь, когда Нао окончательно восстановил свои силы, бездействие тяготило его; он стремился на север. При виде волосатых кзаммов, сновавших среди платанов, его охватил гнев. Однажды он воскликнул:
--Кзаммам не придется полакомиться мясом куланов!
Затем он позвал своих товарищей и сказал им:
--Вы позовете мамонтов, с которыми вы заключили союз, а за мной последует вожак. Мы сумеем победить пожирателей себеподобных.
Спрятав огонь в надежное место, куланы двинулись в путь. По мере того как они удалялись от стада, они старались насколько возможно ублажать мамонтов, собирая для них корм, и Нао время от времени разговаривал с ними тихим голосом. Однако, отойдя на некоторое расстояние, мамонты заколебались. Чувство ответственности перед стадом возрастало у них с каждым шагом. Они то и дело останавливались, поворачивая головы к западу. Сын Леопарда подошел к вожаку, обнял своего союзника за хобот и сказал:
--Кзаммы спрятались в кустарниках. Если мамонты помогут нам их победить, они больше не осмелятся бродить вокруг лагеря.
 Но вожак оставался безучастен. Он упорно смотрел назад, на далекое покинутое им стадо. Нао знал, что кзаммы спрятались в нескольких полетах копья, и не мог отказаться от нападения. Он скользнул в траву в сопровождении Нама и Гава. Просвистели дротики. Кзаммы поднялись над зарослями, чтобы лучше метить в противника. Нам издал протяжный, призывный клич. Вожак мамонтов, казалось, понял. Он громко затрубил, сзывая все стадо. Затем в сопровождении двух других вожаков устремился на пожирателей. Тогда Нао, размахивая палицей, а Нам и Гав с топорами в левой руке и дротиками в правой бросились вперед. Испуганные кзаммы спрятались в зарослях.
Ярость охватила мамонтов; они напали на беглецов, будто перед ними был носорог. С берега Большой реки бурой массой двигалось стадо. Земля дрожала от их топота. Волки, шакалы, козы, олени, лошади, кабаны бежали, как от потопа.  Вожак мамонтов первым настиг одного из кзаммов. Тот бросился на землю, воя от ужаса, но мускулистый хобот уже изогнулся, чтобы схватить его; он подбросил существо на десять метров вверх, а когда тот упал, мамонт большущей ногой раздавил его, как насекомое. Вслед за первым погиб, разорванный клыками, второй кзамм. Третий извивался и выл, поднятый в воздух могучим хоботом.
Между тем приблизилось все стадо. Оно, как наводнение, поглотило равнину; земля колыхалась и вздымалась, как чья-то широкая грудь. Все кзаммы, находившиеся между берегом реки и вершиной холма, были растоптаны и превратились в кровавую грязь. Только тогда ярость мамонтов стала утихать.
 Вожак, достигнув подножия холма, подал сигнал к окончанию боя. Животные остановились со сверкающими еще глазами, тяжело дыша.  Кзаммы, избегнувшие гибели, в беспорядке бежали к югу. Больше нечего было опасаться их козней. Они навсегда отказались от преследования куланов; они несли своей орде поразительную новость--рассказ о союзе особей Севера с мамонтами, легенду, которая будет повторяться бесчисленными поколениями.
 В течение десяти дней спускались мамонты к низовьям реки. Жизнь их была прекрасна. От хорошего корма мощью наливалось их тело, обильная пища ждала их при каждом повороте реки: в болотной тине, в черноземе равнин, в чаще густых лесов.  Ни одно животное не потревожило их на пути. Этим властелинам земли была всюду обеспечена победа. Сознание своего могущества сделало их миролюбивыми. Тысячелетняя привычка определяла строгий порядок их стада, походный строй, помогала им находить наилучшие пастбища, согласовывала все их действия. Они обладали утонченным зрением, чутким обонянием, острым слухом.
 Огромные и в то же время гибкие, тяжеловесные, но и подвижные, они так же свободно передвигались по земле, как и по воде. Ощупывать преграды, обнюхивать, срывать травы и плоды, выкорчевывать деревья, месить землю--для всего этого им служил орудием хобот, который мог обвиваться, как змея, душить, как медвежьи лапы, и работать не хуже человеческих рук. Их бивни рыли землю, одним ударом своей ноги они могли раздавить льва.
Ничто не ограничивало их могущества. Время, как и пространство, принадлежало мамонтам. Кто мог нарушить их покой? Кто мог помешать их размножению? Так думал Нао, сопровождая великанов. Он с радостью прислушивался, как гудела земля под их ногами, с гордостью смотрел на стадо, растянувшееся вдоль реки под осенними ветвями; при их приближении все животные убегали, а птицы, чтобы лучше их рассмотреть, спускались с неба или взлетали над камышами.
Это были счастливые дни, полные безопасности и приволья, и, если бы не воспоминание о Тамиле, Нао был бы не прочь, чтобы они продолжались вечно. Теперь, когда он узнал мамонтов, он находил их менее жестокими, более справедливыми, чем существа. Их предводитель не был, как Пум, страшен даже для своих друзей, он вел стадо без угроз и без вероломства. Ни один из них не был так жесток, как Аго и его братья.

   На рассвете, когда река начинала седеть на востоке, мамонты просыпались. Подняв хоботы, они оглушительно трубили, приветствуя рождение дня. Резвясь, они гонялись друг за другом по излучинам реки, затем собирались группами, взволнованные простой глубокой радостью жизни, и принимались за пищу; не спеша и без труда выкорчевывали корни, срывали свежие стебли, траву, грызли каштаны и желуди, пробовали маховики, сморчки. Наевшись, спускались всем стадом к водопою. Тогда их масса становилась более плотной и более внушительной.
Нао, взобравшись на какой-нибудь холм или скалу, любил смотреть, как двигаются они вдоль берега реки.   Их спины колыхались, как огромные волны, их ноги выдавливали в глине целые ямы, их уши казались гигантскими летучими мышами, вот-вот готовыми улететь; гибкие, подвижные хоботы походили на стволы ракитника, покрытые грязноватым мохом; клыки, гладкие и сверкающие, напоминали рогатины.
Наступал вечер. Облака отражали великолепие земли, фиолетовым туманом расстилалась кровожадная ночь, огонь становился ярче. Куланы давали ему обильную пищу. Он жадно поглощал сосновые сучья, сухие травы; задыхался, грызя иву; его дыхание становилось едким, когда он поглощал сырые стебли и листья. По мере того как он увеличивался, его тело становилось светлее, голос громче, он высушивал и согревал холодную землю и прогонял мрак на тысячу метров. Привлеченный запахом поджариваемых каштанов, корней и мяса, большой мамонт часто приходил посмотреть на огонь. Животное стало привыкать к нему, наслаждалось его лаской и светом, устремляя на него свои задумчивые глаза.
Мамонт следил за движениями куланов, когда они бросали ветки и злаки в алую пасть костра. Быть может, он чувствовал смутно, что род мамонтов был бы еще сильнее, если бы мог пользоваться огнем. Однажды вечером мамонт подошел к огню ближе, чем обычно, приблизил хобот, принюхиваясь к дыханию, исходящему от этого животного с меняющимися формами. Он остановился и долго стоял неподвижно, похожий на сланцевую скалу; затем схватил хоботом большую ветку, подержал ее в воздухе и, наконец, бросил в пламя. Она вызвала полет искр, затем затрещала, засвистела, задымилась и, в конце концов, вспыхнула. Тогда, наклонив голову, с довольным видом, мамонт подошел к Нао, положил хобот к нему на плечо. Нао не двинулся. Охваченный изумлением и восхищением, кулан подумал, что мамонты умеют поддерживать огонь, как и особи, и спрашивал себя, почему же тогда они проводят ночи в холоде и мраке?
 С этого вечера вожак мамонтов сблизился еще больше с куланами. Он помогал им собирать запасы дров, кормил огонь с неменьшей ловкостью и осторожностью, чем люди, любил раздумывать при его пурпуровом или ярко-малиновом свете. Новые впечатления внедрялись в его огромный мозг, они устанавливали связь между мамонтом и уламрами. Он понимал теперь уже довольно большое количество слов и жестов особей и приучил их понимать себя. Мамонты продолжали спускаться вдоль Большой реки. Настал день, когда путь стада разошелся с путем, ведущим к становищу куланов. Река, которая до сих пор текла на север, повернула на юго-восток. Так как стадо шло берегом реки, то приходилось его покинуть.
Нао забеспокоился--так радостно было жить среди этих друзей, таких громадных и благожелательных. После спокойной, безопасной жизни одиночество представлялось ему особенно страшным. Там, в этой дождливой осени, в этих лесах, полных дикого зверья, на этих огромных болотистых лугах куланов ждали на каждом шагу всяческие напасти и западни, суровость природы и коварство хищников.
 Однажды утром Нао подошел к вожаку мамонтов и сказал ему:
   –Сын Леопарда заключил союз с мамонтами. Его сердцу это было радостно, он готов бы следовать за ними еще долгое время, но он должен вернуться и увидеть Тамилу на берегу Большого болота. Путь его лежит в становище куланов. Почему мамонты не покинут берегов реки?
 Нао оперся на клык мамонта; животное, чувствуя его волнение, слушало его внимательно.  Затем вожак медленно покачал тяжелой головой и снова пустился в путь, ведя за собой стадо вдоль реки. Нао принял это за ответ. Он сказал себе:
--Мамонтам нужна вода.
Он глубоко вздохнул и позвал своих товарищей. Когда стадо скрылось из виду, Нао поднялся на холм. Он издали следил за вожаком, который принял его так ласково и спас от кзаммов. На сердце у него было тяжело: печаль и страх охватили Нао; и, глядя на северо-запад, на степь и на осенние заросли, он почувствовал все ничтожество существа, и сердце его преисполнилось уважением к мамонтам и их силе.






               
                Ч А С Т Ь  В Т О Р А Я
      Г Л А В А  1


   Шли сильные дожди. Уламры вязли в топкой грязи, пробирались сквозь заросли, переходили холмы, отдыхали под защитой деревьев, в ущельях скал, в расщелинах земли. Был грибной сезон. Все трое, зная, что грибы ядовиты и могут убить человека так же легко, как змеиный яд, собирали только те из них, о которых они знали от стариков, что они съедобны. Когда не было мяса, уламры шли в те места, где водились белые грибы, лисички, сморчки, моховики, они находили их в тени мшистых вязов, ржавых смоковниц, в спящих долинах, под откосами гор. Теперь, когда они завоевали огонь, они могли жарить грибы, нанизывая их на сучья, или раскладывали на камни и даже на глину. Таким же способом поджаривали они корни и желуди, иногда каштаны. Они грызли орехи и плоды букового дерева, собирали семена клена и пили сладкий кленовый сок.
  Огонь был их радостью и горем. Во время ураганов и дождей они защищали его, прибегая ко всяческим хитростям. Когда дожди шли слишком упорно и обильно, необходимо было искать для огня надежное убежище; если его не находилось среди скал, деревьев или в земле, его надо было рыть или строить. За этим занятием куланы теряли много дней. Не меньше времени теряли они на обходы всяких препятствий. И, быть может, желая сократить свой путь, они, сами того не сознавая, даже удлиняли его. Они направлялись к стране Куланов, руководясь инстинктом и неточными указаниями солнца и звезд.
 Неожиданно перед ними открылась песчаная пустыня с разбросанными по ней валунами гранита.  Казалось, она заполняла собой весь северо-запад, грозный, убеленный сединой, скудный край. Кое-где встречалась колючая жесткая трава; несколько жалких сосен росли на дюнах; лишаи обгладывали камни, свисая бледными клочьями; редко-редко пробегал по склонам холмов трусливый заяц или малорослая антилопа.   Дождь затихал, тощие облака летели к югу вместе с гусями, бекасами и журавлями.
 Нао колебался--идти ли в эту пустынную местность. День уже склонялся к вечеру; землистый, грязноватый свет скользил по земле, ветер гудел глухо и заунывно. Куланы, повернувшись лицом к пескам, почувствовали на себе дыхание пустыни. Но так как мясо было у них в изобилии и огонь ярко горел в клетках, они решили идти напрямик. Минуло пять дней, а все еще не было видно конца равнинам и голым пескам. Запасы пищи истощались. Путников мучила жажда; животные бежали от их ловушек, песок поглощал всю воду.
  Не раз куланы опасались за судьбу огня, который нечем было поддерживать. На шестой день трава стала более густой и не такой жесткой, сосны уступили место смоковницам, платанам и тополям, чаще стали попадаться лужи воды, затем земля почернела, небо с плотными облаками спустилось ниже. Куланы провели ночь под осиной, у костра из ноздреватых дров и листьев, которые дрожали под ливнем и издавали удушливый запах. Нао сторожил первым, затем была очередь за Намом. Молодой кулан ходил возле костра, следил за ним; оживляя огонь с помощью веток, он сушил их, прежде чем дать их огню в корм. Тяжелое пламя с трудом пробивалось сквозь густой дым, свет расстилался по глине, скользил среди низкорослых деревьев, окрашивая в красный цвет листву. За пределами освещенного круга стояла тьма; в лужах воды она напоминала тяжелую жидкость.
 Нам наклонился к огню, грея руки, прислушивался; в глубине этой темноты таилась опасность: существо легко могло быть разодрано когтями или челюстями, раздавлен тяжестью ног, мог умереть от укуса змеи, удара топора. Воин задрожал всем телом, все чувства его напряглись: он понял, что вокруг огня бродит какое-то живое существо. Он тихонько толкнул вождя. Нао бесшумно вскочил на ноги и в свою очередь стал вслушиваться в ночные звуки. Нам не ошибался: поблизости проходили какие-то живые существа; испарения влажных растений и дым поглощали их запах, и тем не менее сын Леопарда догадался, что это были особи.
Он сильным ударом рогатины расшевелил костер: пламя взвилось и озарило несколько существ, притаившихся в зарослях.  Нао разбудил Гава.
--Здесь существа!--прошептал он.
Собравшись кучей, они долго вглядывались в то место, где показались особи. Но никто не появлялся. Было совсем тихо, слышался только легкий шум дождя. Порывы ветра не доносили никаких запахов. Где же была опасность? Кто скрывался в темноте: целое племя или только несколько воинов? Как следовало поступить--бежать или сражаться?
--Стерегите огонь,--сказал наконец Нао.
Куланы долго следили, как уменьшалась постепенно фигура их вождя, как, наконец, темнота поглотила его окончательно. Сделав поворот, Нао пошел к зарослям, туда, где при вспышке пламени он увидел скрывавшихся существ. Он подолгу останавливался с топором и палицей в руках; иногда приникал ухом к земле, старался продвигаться вперед не по прямой линии, а все время делал сложные повороты. Почва размякла от дождей, и он шел совершенно бесшумно. Даже чуткое ухо волка не могло бы уловить шум его шагов. Время шло. Нао не слышал и не ощущал ничего, кроме дождя, дрожания растений и шороха мелких животных.
Он обогнул кустарник и вернулся на прежнее место; нигде не было ни одного  следа существ.  Нао нисколько этому не удивился: инстинкт подсказывал ему, что надо идти по направлению к холму, который он заметил еще в сумерках. Взобравшись на холм, Нао увидел сквозь туман свет в ущелье,--он узнал огонь. Расстояние было так велико, а воздух так непрозрачен, что он с трудом различил несколько бесформенных теней. Но он не сомневался, что это были существа. Его охватила дрожь, как тогда, на берегу озера, когда он увидел впервые огонь в становище пожирателей. На этот раз опасность была больше, ибо незнакомцы узнали о присутствии куланов  раньше, чем были обнаружены сами.
Нао вернулся к своим товарищам.
--Там особи!--прошептал он, указывая на восток.--Надо живить огонь в клетках,--прибавил он после паузы.
Он доверил это Наму и Гаву, а сам стал нагромождать вокруг костра охапки хвороста, которые должны были заслонить собой существа. Когда огонь разгорелся в клетках и запасы пищи были уложены, Нао приказал собираться в путь.  Дождь стал утихать; ветра не было. Придуманная Нао хитрость должна была помочь куланам уйти на много тысяч метров, прежде чем враги заметят их бегство. Думая, что куланы по-прежнему находятся у костра, враги осторожно окружат его и будут выжидать удобной минуты для нападения.
  На рассвете дождь прекратился совсем. Печальный свет поднялся на востоке, заря нехотя выплыла из-за туч. Куланы поднимались по невысокому холму; когда они взобрались на вершину, то увидели сначала только степь, заросли и леса цвета охры, с голубыми и рыжими просеками.
--Особи потеряли наш след,--прошептал Нам.
  Но Нао ответил:
--Особи преследуют нас!
И действительно, в изгибе реки показались два существа, за ними следовало еще около тридцати. Несмотря на большое расстояние, Нао рассмотрел, что они были очень маленького роста, но различить, какого рода оружие было при них, он не мог. Они не видели кулакнов, спрятавшихся среди деревьев. Число врагов все увеличивалось. Однако они казались не такими ловкими и быстрыми, как куланы. При отступлении куланам пришлось бы пересекать почти обнаженную равнину. Лучше было идти вперед, рассчитывая на усталость врага. Теперь куланы спускались с холма, поэтому проделали большую часть пути совсем не утомившись. А когда обернулись и увидели преследовавших их особей, которые, жестикулируя, стояли на гребне холма, то поняли, что намного опередили их.
 Местность становилась все более неровной. Стали встречаться то вздувшиеся, точно застывшие в конвульсиях, меловые равнины, то пространства, покрытые колючими растениями, то заросшие травой болота, не различимые издали; приходилось все время их огибать. Беглецы почти что не продвигались вперед. Они теряли терпение. Затем показалась красноватая земля с несколькими жалкими соснами, очень высокими и очень хилыми, окруженная болотами. Наконец куланы увидели степь. Нао очень обрадовался. В это время неподалеку от него появилась кучка существ. Те же ли это карлики, что он видел утром? Быть может, местность им хорошо знакома и они успели обойти беглецов более короткой дорогой? Или это был другой отряд из того же племени?
Они были уже достаточно близко--их легко можно было разглядеть. Что за крохотный народец! Самый высокий из них приходился по грудь Нао! У них были круглые головы, треугольные лица, кожа--цвета охры.  Несмотря на слабое, тщедушное сложение, при виде куланов они издали клич, похожий на карканье ворон, стали размахивать рогатинами и дротиками. Сын Леопарда рассматривал их с удивлением. Он принял бы их за детей, если бы не старческий вид некоторых из них, бороды, покрывавшие пучками их лица, если бы не оружие в их руках. Вряд ли они первыми осмелятся напасть на куланов!
И действительно, карлики не собирались этого делать. А когда куланы подняли свои палицы и копья, когда голос Нао, заглушающий их голоса, как рычание льва заглушает карканье ворона, раздался на равнине, карлики убежали. Но все же они были в воинственном настроении: кричали все вместе, и крики их были полны угрозы. Затем они образовали полукруг. Нао понял, что карлики хотят их окружить.  Опасаясь больше их хитростей, нежели силы, он дал знак к отступлению. Куланы без труда убежали от карликов, несмотря на то, что ноши куланов--клетки с огнем--затрудняли их бег. Но Нао был осторожен. Он приказал своим воинам продолжать путь, а сам, поставив клетку с огнем на землю, стал наблюдать за неприятелем.
 Трое или четверо карликов опередили остальных. Сын Леопарда не терял времени. Он схватил несколько камней и побежал со всех ног к рыжим карликам. Его движение привело их в замешательство. Один из них, должно быть, вождь, издал пронзительный крик, карлики остановились. Тогда Нао крикнул:
--Нао, сын Леопарда, не хочет зла карликам. Он никого из них не тронет, если они прекратят преследование.
Карлики слушали с неподвижными лицами. Видя, что кулан не приближается, они решили возобновить облаву. Тогда Нао, кидая камень, воскликнул:
--Сын Леопарда побьет рыжих карликов.
 Мимо Нао пролетели три или четыре дротика. Кулан ранил камнем воина, в которого метил, тот упал. Он бросил второй камень, но промахнулся, затем третий--камень ударил в грудь воина. Тогда он сделал насмешливый жест, показывая четвертый камень, затем с грозным видом метнул дротик. Рыжие карлики понимали жесты лучше, чем слова, они знали, что дротик опаснее камней. Передние воины смешались с остальным отрядом, и сын Леопарда удалился медленными шагами. Карлики следовали за ним на некотором расстоянии.
Каждый раз, когда тот или иной воин опережал своих товарищей, Нао ворчал и замахивался оружием. Таким образом, они поняли, что им значительно опаснее идти врассыпную, и Нао, достигнув цели, продолжал свой путь. Куланы бежали большую часть дня. Когда они остановились, рыжих карликов уже не было видно. Тучи разорвались, солнце светило из синей расщелины облаков. Почва, вначале твердая, становилась все более податливой, она скрадывала топи, в которых вязли ноги. Появились большие пресмыкающиеся, сверкали водяные змеи с серо-зелеными телами, с глухим кваканьем скакали лягушки, пугливые длинноногие птицы рассекали воздух дрожащим, как осиновые листья, полетом.
Воины наспех закусили, боясь неожиданностей, они спешили уйти из этой опасной страны. Иногда им казалось, что они уже скоро выберутся из этих мест. Земля становилась более твердой; бук, смоковница, папоротник заступали место тополей, ив и болотных трав. Но вскоре опять потянулась низина со стоячей, гнилой водой, где на каждом шагу подстрекала какая-нибудь западня. Приближалась ночь. Солнце окрасилось в цвет свежей крови; оно опускалось на запад в торфяники и болота.
Куланы могли рассчитывать только на свою храбрость и ловкость; они продвигались вперед, пока брезжил свет в глубине небесной тверди. Затем пришлось остановиться. Впереди была равнина, позади--хаос, где неясный свет чередовался с темными провалинами. Куланы нарвали веток, сгрудили несколько больших камней и соединили все это с помощью ив и лиан; теперь они находились под надежной защитой. Но они остерегались разводить костер и довольствовались маленькими огоньками, наполовину спрятанными в земле. Они чего-то ждали, каких-то событий.











    




        Г Л А В А  2


   Ночь прошла. При мерцающем свете звезд никто из куланов, ни Нам, ни Гав, ни вождь, не видели больше карликов; они только слышали и обоняли влажный ветер, болотных животных, хищных птиц с мягкими крыльями. Когда утро разлилось, как серебряный туман, пустыня показала свое угрюмое лицо, а за ней расстилались безграничные болота с глинистыми островками.
Если куланы удалятся от берегов, они наверняка встретят рыжих карликов. Следовало идти по границе между степью и болотом в поисках выхода, а так как ничто не указывало, какой путь им лучше избрать, они пошли по дороге, которая казалась им менее опасной.  Вначале дорога была сносной. Почва достаточно твердая, только кое-где перерезанная маленькими лужицами и низкорослой растительностью. К полудню кустарник и деревья стали встречаться чаще. Приходилось все время наблюдать за узким горизонтом. Нао не подозревал, что рыжие карлики близко. Если они не прекратили погони, они должны идти по следам куланов и, следовательно, значительно от них отстать.
Запасы мяса истощились. Куланы приблизились к берегу, где было много дичи. Они прозевали дрофу, укрывшуюся на острове. В устье ручья Гав поймал маленького леща. Нао проткнул копьем коростеля. Нам выловил несколько угрей. Разожгли костер из сухих трав и веток, радуясь запаху жаркого. Куланы считали, что они изнурили вконец рыжих карликов. Они кончали грызть кости коростеля, как вдруг из зарослей появились какие-то животные. Нао понял, что они убегают от опасного врага. Он встал, успев разглядеть только чьи-то крадущиеся тени.
--Рыжие карлики нас догнали,--сказал он.
Рыжие карлики укрывались под прикрытием зарослей и могли преградить им путь всяческими препятствиями. Между зарослями и болотом лежала полоска почти обнаженной земли, очень удобная для побега. Куланы поспешили нагрузиться клетками, оружием и оставшимися припасами. Ничто не мешало их бегству. Если враг станет преследовать их по зарослям, он потеряет во времени, будучи менее ловким и стесненным в своих движениях. Дорога лежала между деревьями, кустарниками, высокими травами. Нао был уверен, что опередит карликов, если не встретится какой-либо задержки. Но препятствия не заставили себя ждать.
В равнину впивалось своими щупальцами болото--глубокие выемки, лужи, узкие проливы с цепкими растениями.  Дорога становилась трудной, беглецам приходилось кружить, делать обходы, возвращаться назад. В конце концов они очутились на узкой гранитной полосе. Справа--большое болото, слева--земля, затопленная осенними дождями.  Гранитный хребет, постепенно понижаясь, исчез под водой. Куланов с трех сторон окружила вода: приходилось или идти назад, или ждать какой-либо благоприятной случайности.
Это был опасный момент. Если карлики заняли вход на гранитную полосу, всякое отступление становилось невозможным. Нао, склонив голову, с горечью пожалел о том, что покинул мамонтов. Мужество его поколебалось, он познал неуверенность и страх; но это была лишь минутная слабость. Сознание опасности возродило его энергию. Надо было как можно скорее выбраться из этой ловушки. Вдали вздымалась какая-то бурая масса: может быть, остров, а может быть, и продолжение гранитной тропы. Гав и Нао стали отыскивать брод; но всюду было или глубоко, или топко.
 Итак, оставалось только вернуться назад. Куланы поспешили повернуть назад. Они пробежали две тысячи метров и, выйдя за пределы болота, очутились перед густыми зарослями. Нам, шедший впереди, остановился и сказал:
--Там рыжие карлики!
Нао в этом не сомневался. Чтобы окончательно удостовериться, он набрал камней и стал бросать их в чашу, куда указывал Нам; легкий шорох выдал присутствие врага.  Об отступлении нечего было и думать; надо было готовиться к схватке, хотя место, где находились куланы, не давало им никаких преимуществ, а, наоборот, позволяло карликам окружить их. Лучше всего было укрепиться на кусочке этого гранитного ребра. Свет костра защитит их от неожиданностей. Куланы издали клич войны. Потрясая оружием, Нао воскликнул:
      –Рыжие карлики напрасно преследуют куланов, которые сильны, как медведь, и легки, как сайга! Если карлики нападут на них, они потеряют много людей! Один Нао уложит десятерых! Нам и Гав не меньше! Разве карлики хотят потерять двадцать своих воинов, чтобы убить трех куланов?
Со всех сторон--из кустарников, из высокой травы-- раздались громкие воинственные крики. Сын Леопарда понял, что карлики хотят войны. Он этому не удивился, разве куланы не убивали существ чужого племени, захваченных около их становища? Старый Тамм говорил: «Лучше оставить жизнь волку или леопарду, нежели особи. Существо, которого ты не убил сегодня, придет завтра с другими существами, чтобы убить тебя».
  Кроме того, Нао отлично знал, что особи двух разных племен ненавидят друг друга больше, чем носорог ненавидит мамонта. Грудь Нао наполнилась гневом, он вызвал противника на бой. С рычанием приблизился он к зарослям. Тонкие дротики засвистели, но ни один из них не попал в него. Нао дико расхохотался.
--Руки рыжих карликов слабы!.. Это руки детей! Нао может каждого из них убить одним ударом топора или палицы…
 Сквозь дикий виноград просунулась чья-то голова. Она сливалась с листьями, окрашенными в осенние цвета. Нао увидел сверкающие глаза. Ему захотелось показать свою силу, не прибегая к копью. Брошенный им камень заставил задрожать листья, раздался пронзительный крик.
--Глядите,--торжествующе воскликнул он,--такова сила Нао!.. Простым камнем он убил рыжего карлика.
И, не обращая внимания на крики разъяренных противников, он повернулся к ним спиной и спокойно зашагал по тропе. В конце ее находилась площадка, где свободно могли уместиться три особи. Это место было удобно тем, что карлики не могли ни напасть на куланов всей толпой, ни окружить их, ни даже подплыть со стороны болота, ибо предательская топь тотчас же засосала бы смельчака.  Еще труднее было достигнуть скалистого островка, который возвышался в шестидесяти локтях от гранитного гребня.
Куланы собрали сухие камыши для вечернего костра. Им оставалось только ждать. Из всех ожиданий это было самое мучительное.  Подкарауливая серого медведя, они надеялись убить животное. Когда они были в плену в пещере под валунами, они знали, что лев-великан рано или поздно уйдет на охоту. Они ни разу не допустили, чтобы пожиратели себеподобных окружили их. Теперь же их осаждает орда, превосходящая их численностью и хитростью. Уничтожить ее невозможно. Дни будут следовать за днями, а орда по-прежнему будет стоять на страже у болота, а если она осмелится напасть, как смогут противостоять ей три существа?
  Итак, Нао захвачен силой себе подобных, и к тому же эти существа значительно слабее его: ни один из них не сумеет удавить волка; никогда их легким дротикам не пронзить сердце льва, их рогатины бессильны против зубра, но проткнуть сердце человека они не могут… Между тем солнце и вода соединили свои блестящие жизни. Вода огромна--не видно ее края, а солнце--это огонь размером в лепесток кувшинки. Но свет солнца сильнее света воды; он разливается над болотом, наполняет все небо, господствующее над землей. В своем беспокойстве Нао не переставал думать о рыжих карликах, о битвах, о засадах, погоне и бегстве.
Невероятная тяжесть опустилась на его плечи; сердце прыгало, как пантера, он слышал, как бьется оно в его груди. Временами Нао, стряхивая с себя оцепенение, вскакивал и хватался за палицу, его охватывал воинственный пыл. Рукам не терпелось ударить тех, кто оскорбил его силу, но к нему тотчас же возвращались осторожность и хитрость; без них существо не просуществует и одного дня. Если он сам пойдет навстречу смерти,--это будет слишком большая радость для его врагов. Рыжих карликов надо утомить, их надо напугать, убить у них побольше воинов. К тому же Нао не хочет умирать, он хочет еще увидеть Тамилу. И хотя он еще не знает, каким образом победить своих врагов, он полон надежды, он чувствует, что не может исчезнуть так, сразу; его жизнь простирается так же далеко, как вода и свет.
 Сначала рыжие карлики не показывались вовсе, не то из боязни, не то выжидая какой-нибудь оплошности со стороны уламров. Они появились лишь к концу дня; выйдя из засады, приблизились к гранитному гребню с какими-то странными подпрыгиваниями. То один, то другой выбегал вперед и что-то кричал, но их вожди хранили молчание, внимательные и настороженные.  В сумерки красные тела закопошились; в пепельном вечернем свете казалось, что какие-то странные шакалы встали на задние лапы. Наступила ночь. Огонь куланов распростер над водой кровавый отсвет. Позади кустарников огни осаждающих окрашивали сумрак в цвет меди. Из темноты выступали и снова исчезали силуэты дозорных. Несмотря на воинственные приготовления, противник держался на большом расстоянии от куланов.
Следующий день казался бесконечным. Карлики беспрерывно маячили перед станом куланов, то поодиночке, то целыми толпами. Их широкие скулы свидетельствовали о непреодолимом упрямстве. Чувствовалось, что они неустанно будут преследовать чужеземцев--это был инстинкт, заложенный в них сотнями поколений, без которого они давно погибли бы от более сильных племен. И во вторую ночь они не предприняли атаки: хранили глубокое молчание и не показывались вовсе. Даже их огни не были видны--то ли они их не зажигали вовсе, то ли отнесли слишком далеко. На рассвете раздался какой-то странный шорох и треск, словно вместе с особями двинулся с места и пополз по земле кустарник. Когда совсем рассвело, Нао увидел, что целый вал из ветвей загромоздил подступ к гранитной тропе. За этим укреплением, вызывающе крича, прыгали и кривлялись рыжие карлики. Это было прикрытие. Таким образом, они могли пускать дротики, будучи сами невидимыми, могли появиться неожиданно в большом количестве и напасть на врага.
Положение куланов становилось серьезным. Запасы пищи истощались; им пришлось прибегнуть к болотной рыбе. Место для ловли рыбы было неудобное. Они поймали несколько угрей, лещей и бесхвостых гадюк, но все же их большие, сильные тела, их молодость страдали от недостатка пищи. Нам и Гав, еще не совсем оправившиеся от ран, худели и слабели.  Третий вечер не принес никакой перемены. Нао задумался. Правда, убежище куланов было недоступно врагу, но вождь знал, что через несколько дней, если добыча будет так же бедна, его товарищи станут слабее карликов и сам он, пожалуй, не сумеет уж так искусно владеть оружием. Будут ли смертоносны удары его палицы?
Инстинкт подсказывал ему, что нужно бежать воспользовавшись темнотой. Но сначала надо обмануть бдительность карликов и обеспечить себе проход через их становище,--а это было невозможно… Нао взглянул на запад. Светил месяц; его рога притупились; он опускался возле большой голубоватой звезды, мерцавшей во влажном воздухе. Бесхвостые гады перекликались своими старческими печальными голосами, трепетала среди ночных бабочек летучая мышь; пролетел на своих бледных крыльях филин, видно было, как сверкнула чешуя какого-то пресмыкающегося.
Это был один из тех вечеров, которые были так хорошо знакомы куланам, когда они проводили ночь у своих болот, под ясным небом. В голове Нао закружились воспоминания. Особенно выделялось одно из них, которое смягчило и умилило его, как ребенка. Племя куланов расположилось у костров; старый Тамм рассказывает о прежних временах, легкий ветерок разносит запах жареного мяса, вдали, освещенная луной, светится длинная полоса болот. Появляются три девушки, они бродят вокруг огней, расточая пыл своей молодости, который дневная усталость не могла усыпить; вот они со странным смехом проходят мимо Нао.
 Внезапно поднимается ветер, чьи-то волосы касаются лица молодого кулана,--волосы Тамилы. При этом воспоминании глубокий вздох вырвался из его груди глубокий вздох… Затем воспоминание исчезло.  Нао снова начал думать о том, как бы спастись. Его охватила лихорадка, он встал, поправил костер и пошел по направлению к рыжим карликам. Он скрежетал зубами. Укрепление из ветвей за этот вечер еще больше приблизилось; быть может, в следующую же ночь враг перейдет в наступление?!
Вдруг резкий крик пронзил воздух. Из воды вынырнула какая-то странная фигура. Нао узнал в ней существо. Человек едва полз, из его ляжки текла кровь, он был странного вида, почти без плеч, голова очень узкая. Сперва казалось, будто карлики его не заметили. Потом поднялся невероятный шум, засвистели дротики и копья. Нао встрепенулся. Он забыл, что особь эта может быть врагом; не чувствуя ничего, кроме ярости против карликов, он побежал к раненому, как он побежал бы к Наму или Гаву. Дротик слегка задел его плечо. Нао поднял раненого и отступил. Камень ударил Нао по голове, второй дротик разодрал лопатку… но Нао уже был в безопасном месте… В этот вечер карлики еще не решились перейти в наступление.















            Г Л А В А  3
 

 Сын Леопарда положил существо на сухую траву и стал рассматривать его с любопытством и недоверием. Это было существо необычайное, отличное от куланов, кзаммов и рыжих карликов. Его удлиненный, остроконечный череп был покрыт редкими тонкими волосами. Глаза темные, тусклые, впалые щеки, слабые челюсти, нижняя челюсть короткая, как у крысы. Но что больше всего поразило вождя--это его тело цилиндрической формы; в нем нельзя было различить плеч, руки шли прямо от туловища, как лапы крокодила, кожа сухая и жесткая, как будто покрытая чешуей, вся в складках. Он походил одновременно на змею и на ящерицу.
С тех пор как Нао положил раненого на подстилку из сухих трав, тот не двигался. Иногда его веки медленно приподнимались, его темные глаза смотрели на куланов. Он хрипло дышал, иногда стонал. Наму и Гаву он внушал отвращение: они охотно бросили бы его в воду. Нао, более любопытный, чем его товарищи, спрашивал себя, откуда пришел незнакомец, как он очутился в болоте, при каких обстоятельствах получил рану, существо ли это, или смесь особи с пресмыкающимся? Он попробовал говорить с ним жестами, объяснить ему, что он его не убьет. Затем указал ему на укрепления карликов, показывал знаками, что от них исходит смерть.
Существо, повернуло лицо к вождю, испустило глухой гортанный крик. Нао решил, что незнакомец его понял. Месяц уже коснулся горизонта, большая голубая звезда исчезла. Существо, наполовину привстав, приложило траву к своей ране, иногда в его темных глазах мелькало какое-то слабое мерцание.  Когда луна взошла и звезды протянули над волнами свои сверкающие нити, стало слышно, как работают карлики. Они не спали всю ночь: одни носили ветки, другие их укрепляли. Нао несколько раз вставал, думая начать битву. Но он знал многочисленность врага, его бдительность и хитрость, он понимал, что всякое движение куланов будет тотчас обнаружено, и решил подождать, рассчитывая на счастливую случайность.
Прошла еще одна ночь. Утром карлики метнули несколько дротиков, которые вонзились возле самого укрепления куланов. Карлики закричали от радости и торжества.  Это был последний день. Очевидно, осада приближалась к концу. С наступлением ночи карлики еще ближе продвинут свои укрепления и начнут нападение. Куланы с гневом и скорбью смотрели на зеленоватую воду, в то время, как голод глодал их желудки. При утреннем свете раненый показался еще более страшным. Его глаза стали похожи на нефрит, его длинное, цилиндрическое туловище извивалось, как червяк, его сухие, вялые руки как-то странно загибались назад.
Вдруг он схватил дротик и ударил им по листу кувшинки; вода забурлила, в ней мелькнуло что-то медно-красное, и существо на конце дротика вытащило огромного карпа. Нам и Гав радостно вскрикнули: рыбы хватит на несколько человек! Они уже не сожалели о том, что вождь спас жизнь этому странному существу. Они и совсем перестали жалеть об этом, когда существуо без плеч наловил им множество рыб, в нем был необычайно развит инстинкт рыболова. Сила возродилась в груди молодых воинов: они еще раз убедились в правильности действий своего вождя.
Нам и Гав приободрились, тепло разливалось теперь по их телам, они не думали больше о смерти. Они верили своему вождю и не сомневались, что он спасет их.  Сын Леопарда не разделял этих надежд. Он не находил средств избегнуть жестокости рыжих карликов. Чем больше он размышлял, тем очевиднее становилась бесполезность всяких хитростей и невозможность найти спасительный выход. Наконец он решил, что может рассчитывать только на силу своих рук и на ту удачу, в которую верят существа и животные, вышедшие победителями из больших опасностей.
Солнце почти зашло. Небо на западе затянула темная туча, поминутно менявшая свои очертания. Приглядевшись, куланы увидели, что это не туча, а огромная стая перелетных птиц. С шумом ветра и волн летели горланящие стаи воронов, за ними-- журавли с плывущими в воздухе лапками; утки, вытягивающие свои пестрые головы, гуси с тяжелыми бурдюками; скворцы, плотные, как черные камни; дрозды, сороки, синицы, козодои, ржанки. Без сомнения, там, за горизонтом, произошла какая-то страшная катастрофа, напугавшая птиц и погнавшая их к новым землям. В сумерки за ними последовали и животные. Обезумев, скакали на своих тонких ногах олени, сайги, лошади, промчались ураганом стаи волков и собак, большой желтый лев и львица проделывали прыжки в пятнадцать локтей перед стаей шакалов. Некоторые животные сделали привал у болота и пошли на водопой.
 Тогда вновь разгорелась извечная война, приостановленная было паникой: леопард, вскочив на круп лошади, начал перегрызать ей горло; сайга подверглась нападению волков; орел унес в облака цаплю; лев с протяжным ревом хватал убегающую добычу. Появилось какое-то низкорослое животное на коротких лапах, такое же массивное, как мамонт, кожа на нем образовывала толстую морщинистую кору, как на старом дубе. Быть может, лев не знал, что это за животное, ибо он вторично зарычал, потрясая своей страшной головой, своими гранитными клыками и густой гривой. Носорог, раздраженный шумом, поднял рогатую морду и яростно набросился на хищника. Это даже не была борьба. Гибкое желтое тело взлетело в воздух, перекувыркнулось, в то время как морщинистая туша продолжала наступление вслепую, даже не заметив своей победы.
 Нао с лихорадочным нетерпением надеялся, что вторжение зверей изгонит рыжих карликов, но он обманулся в своих ожиданиях. Лавина бегущих зверей пронеслась мимо становища карликов, а когда ночь сменила сумерки, на равнине снова зажглись огни, раздался зверский хохот. Затем все стихло. Разве только беспокойный кулик потрепыхает своими крыльями, да прошуршит скворец в ивовых кустах. Или проплывет рыба, потревожив водяные лилии.
 Неожиданно на поверхности воды появились какие-то странные существа, они плыли к островку, соседнему с гранитной тропой. Видны были их круглые головы, покрытые водорослями. Их было пять или шесть. Нао и существо без плеч смотрели на них с удивлением и увидели, как они пристали к берегу, вскарабкались на скалистый выступ, затем раздались их голоса, насмешливые и злобные.
  Нао с удивлением увидел, что это были рыжие карлики; если он еще и сомневался в этом некоторое время, то крики, раздавшиеся с берега, окончательно рассеяли его сомнения. Он пришел в бешенство, поняв, что карлики, воспользовавшись нашествием зверей, обманули его бдительность. Но как они пробрались сюда? Пока сын Леопарда размышлял об этом, он увидел, что существо без плеч уверенно указывал рукой от берега к островку и затем на гранитную тропу. Нао догадался, что между островком и тропой находился покрытый водой переход. Враг был уже на островке. Куланам приходилось прятаться за выступами скал, чтобы избежать камней и дротиков.
 Снова над болотом воцарилась тишина. Нао бодрствовал под дрожащими созвездиями. Карлики медленно, но уверенно продвигали укрепление из ветвей и хвороста. В конце ночи они могут напасть на куланов. Бой будет нелегким. Куланы отгородили себя кострами, которые занимали всю ширину гребня. Пока Нао размышлял обо всем этом, в костер упал камень. Огонь зашипел, поднялся легкий пар; упал второй камень. С похолодевшим сердцем Нао понял замыслы врага. С помощью камней, завернутых в мокрую траву, враг старался потушить огонь, чтобы облегчить проход нападающим.
Что делать? Как помешать осуществлению этого плана? Выйти из-под прикрытия и напасть на карликов? Но они притаились в кустах и не видны, между тем как куланы, выйдя на открытое место, освещенное костром, будут прекрасной мишенью для их камней и дротиков. Камни продолжали сыпаться градом, большинство из них попадало в цель. Костер горел все слабее и слабее, окутанный дымом; укрепление карликов неустанно двигалось вперед. Куланы и существо без плеч дрожали, как затравленные звери. Костер совсем угасал.
--Нам и Гав готовы?--спросил вождь.
И, не дожидаясь ответа, он издал боевой клич. Но в голосе его, полном гнева, молодые воины не уловили обычной уверенности. Казалось, что Нао все еще колебался. Вдруг его глаза засверкали, пронзительный смех вырвался из груди, он прокричал:
--Укрепление рыжих карликов сохнет на солнце четыре дня!
Кинувшись на землю, он подполз к костру, схватил головешку и изо всех сил бросил ее в движущееся укрепление. Существо без плеч, Нам и Гав присоединились к нему, и все четверо стали бросать один за другим горящие факелы.  Изумленный этим странным поведением, неприятель метнул наугад несколько дротиков. Когда он, наконец, понял, в чем дело, сухие листья и ветки укрепления были уже охвачены огнем; огромное пламя бушевало вокруг кустарника и начало проникать внутрь засады. Нао вторично издал боевой клич, на этот раз он звучал гордо и уверенно, и уверенность эта наполнила радостью сердца его спутников.
--Куланы победили пожирателей, они победят и маленьких рыжих шакалов!--кричал Нао.
 Огонь пожирал кустарник, высокое алое пламя извивалось над болотом, привлекая рыб, бесхвостых гадов и насекомых. Птицы подняли страшный шум своими крыльями, смех гиен смешался с воем волков.  Вдруг существо без плеч выпрямилось с каким-то странным ревом. Его глаза засверкали, он указал рукой на запад.  И Нао, обернувшись, увидел на соседних холмах зарево, похожее на свет нарождающейся луны.






           Г Л А В А  4


   Утром следующего дня рыжие карлики стали появляться все чаще и чаще. Их треугольные глаза сверкали гневом, ярость заставляла сжиматься их челюсти. Они издали потрясали своими рогатинами и копьями, делая вид, что пронзают врага, убивают его, разламывают ему череп и вспарывают живот. Нагромоздив новые кучи ветвей, которые они время от времени поливали водой, они двигали эту массу по направлению к гранитному гребню.  Солнце было уже высоко, когда существо без плеч выскочило из-за прикрытия и с радостным воплем замахал руками. Над болотом раздался ответный крик. На берегу болота на большом расстоянии куланы увидели существо, как две капли воды схожего с тем, которого они подобрали. Он стоял на краю тростниковых зарослей, в руках у него было какое-то незнакомое оружие. Карлики тоже заметили его: они тотчас же снарядили отряд для преследования незнакомца. Но существо уже исчезло в камышах.
Нао, пораженный этим странным зрелищем, продолжал рассматривать местность. Ему видны были карлики, рыскавшие вдоль берега по камышам, но мало-помалу все они скрылись из виду, и над болотом снова воцарилась полнейшая тишина. Через некоторое время двое из преследователей вернулись в стан карликов, но сейчас же в сопровождении целого отряда снова пустились в погоню. Нао понял, что произошло какое-то значительное событие. Существо без плеч был, по-видимому, того же мнения. Он неотрывно следил за действиями отряда карликов, издавая временами какие-то отрывистые возгласы.
 Таинственные события быстро развертывались. Еще четыре отряда карликов вышли из лагеря и скрылись в зарослях болота. Наконец между ивами появилось  тридцать существ мужского и женского пола с длинными головами и узкими туловищами. Это были существа из племени волки, к которому принадлежало и существо без плеч. Рыжие карлики окружили их с трех сторон. Началась битва.
Волки метали дротики не просто руками, а с помощью какого-то предмета, который куланы никогда не видали и о котором не имели ни малейшего представления. Это был толстый прут из дерева или кости, с крючком на конце. Дротик, брошенный при помощи этой палки, летел гораздо дальше, чем брошенный просто рукой.  В первый момент карлики потерпели поражение--многие из них были перебиты. Но пополнение подходило непрерывно и со всех сторон, даже из-за укрепления, расположенного против Нао и его товарищей.
Бешеный гнев охватил рыжих карликов. Они кидались в бой с пронзительными криками. Осторожности, которую они проявляли в отношении куланов, как не бывало, быть может, потому, что существа без плеч были им знакомы и они не боялись вступить с ними в рукопашную схватку, а быть может, и потому, что их возбуждала давнишняя вражда. С первого же момента боя Нао принял твердое решение, которое он даже не успел как следует обдумать. Его толкнула в бой какая-то сила, таившаяся в недрах его существа, отвращение к длительному бездействию и особенно сознание, что победа рыжих карликов может стать его собственной гибелью.
Только одно обстоятельство заставляло его колебаться: как быть с огнем? Покинуть его? Клетки будут мешать в бою и, конечно, сломаются. Но ведь с победой придет и огонь, а за поражением все равно последует смерть. Выждав подходящее мгновение, Нао дал сигнал, и куланы с криками покинули свое убежище. Их встретили дротиками, но воины быстро добежали до укреплений противника. Там они нашли особей десять-двенадцать карликов, вооруженных рогатинами. Нао метнул в их гущу копье и дротик и взмахнул палицей. Трое карликов упали замертво, еще прежде чем Нам и Гав успели ввязаться в свалку. Но рогатины противника действовали с необычайной быстротой и ловкостью, куланы получили ранения, правда, легкие, ибо удары были слабые и наносились издалека. Три палицы яростно отбивались. Увидев, что упали замертво еще несколько воинов и что на помощь куланам спешит существо без плеч, карлики обратились в бегство. Нао уложил еще двоих; остальным удалось ускользнуть в камыши, но он не стал их отыскивать, горя нетерпением присоединиться к волкам.
Тем временем в ивняке началась рукопашная схватка. Только нескольким воинам из племени волки удалось вырваться из свалки; спрятавшись в безопасное место, они продолжали метать дротики при посредстве своих крючковатых палок. Но положение остальных было безнадежным: карлики сражались с неослабевающей яростью и подавляли волков своей численностью. Казалось, карликам была уже обеспечена победа, только чье-нибудь сильное вмешательство могло вырвать ее у них. Куланы это отлично понимали и что есть мочи бежали на помощь к существам без плеч. Когда они приблизились к полю битвы, двенадцать рыжих карликов и десять мужчин и женщин из числа их противников уже валялись мертвыми.
Голос Нао раздался, как рычание льва. Все его существо было сплошным комком ярости. Огромная палица его без разбора крушила черепа, спины и груди врагов.  Хотя рыжие карлики и страшились его силы, все же они не думали, что она может быть столь грозной. Прежде чем они успели оправиться, Нам и Гав в свою очередь налетели на них, в то время как волки, ободренные неожиданной подмогой, начали обстреливать карликов своим странным оружием. Воцарился полнейший беспорядок. Часть карликов пустилась бежать, но остальные, по приказанию вождя, сгрудились в кучу, ощетинившись рогатинами. Наступило нечто вроде передышки.
 Волки, в противоположность карликам, прятались в ивняке. Так как они предпочитали пользоваться метательными снарядами, то считали лучшим оставаться под прикрытием. Снова засвистели дротики. Те из волков, кому не хватало оружия, собирали камни и бросали их при помощи своих снарядов. Нао, подобрав валявшиеся на земле копья и дротики, швырнул их в противника, а затем тоже стал осыпать их камнями. Карлики поняли, что они погибнут, если не перейдут в рукопашный бой. Они бросились в атаку, но встретили пустое место. Волки успели отступить.
Если бы они были так же подвижны, как куланы, нагнать их было бы невозможно; но их длинные ноги были слабы и медлительны. Противники преследовали их поодиночке, преимущество опять оказалось на стороне карликов. Победа снова склонялась на их сторону. Нао, державшийся в стороне от свалки, пристально следил за ходом битвы. Предводителем рыжих карликов был коренастый человек, седой, с огромными зубами. Нао решил его убить. Пятнадцать воинов окружили вождя. Мужество, более сильное, чем страх смерти, выпрямило высокую фигуру кулана. С ревом зубра кинулся он в бой. Все рушилось под его могучей палицей. Но возле старого вождя ощетинились рогатины, преграждая путь и нанося раны кулану.
Нао удалось их отбить. Прибежали на помощь другие карлики. Тогда, позвав своих товарищей, сделав необычайное усилие, Нао опрокинул преграду, и расколол, как орех, крепкий череп вождя.  Подоспевшие Нам и Гав пришли на помощь Нао. Рыжие карлики дрогнули. Потеряв вожака, они почувствовали себя покинутыми. Смешавшись, они бежали без оглядки к родным землям, озерам и рекам, к своей орде, откуда они черпали храбрость и где надеялись снова ее обрести.













          Г Л А В А  5


   Тридцать мужчин и десять женщин лежали на земле. Большая часть из них были еще живы. Кровь лилась потоками, руки и ноги были переломаны, черепа раскроены, из животов вываливались внутренности. Часть раненых должна была умереть еще до наступления ночи; другие могли прожить несколько дней, большинство были излечимы. Но рыжие карлики должны были подчиниться закону войны. Сам Нао, неоднократно нарушавший этот закон, признал его необходимым в отношении такого неумолимого врага.
Он предоставил своим товарищам и ваолкам добивать раненых карликов. Это не отняло много времени.  Затем существа без плеч занялись врачеванием ран своих соплеменников. Они делали это более искусно и более уверенно, чем куланы. Нао казалось, что в этом отношении волки превосходят существ его племени, но во всем другом они уступали куланам. Их движения были вялы и медлительны; чтобы поднять одного раненого, им требовалось усилие двух или трех особей. Иногда их охватывало какое-то странное оцепенение--глаза останавливались, руки опускались как мертвые.
 Женщины, пожалуй, были более проворны, ловки и изобретательны. Побыв некоторое время среди волков, Нао заметил, что вождем племени является женщина. Но и у женщин были такие же печальные мутные глаза, такие же грустные лица, как и у мужчин, волосы редкие, растущие пучками, с просветами чешуйчатой кожи. Сын Леопарда невольно вспомнил о густых длинных волосах женщин своего племени, о прекрасных волосах Тамилы… Несколько женщин и двое мужчин осмотрели раны куланов. Спокойная мягкость исходила от их движений. Ароматными листьями обтирали они кровь, покрывали раны мятой и перевязывали их лианами. Это свидетельствовало о том, что союз между куланами и волками заключен прочно.
Нао подумал, что волки несравненно менее жестоки, чем его соплеменники, пожиратели себеподобных и рыжие карлики. И он не ошибся в своем суждении. Предки волков научились обтачивать камни и обжигать дерево раньше других существ. В течение многих веков племя волков занимало обширные равнины и леса. Тогда они были сильнейшими из племен. Их оружие наносило глубокие раны, они были сильны, их мускулы крепки и неутомимы. Они говорили на более совершенном языке, чем остальные племена, подобные им. Их поколения быстро размножались. Так было много много веков тому назад. Но потом рост племени прекратился. Они не знали причин своего упадка.
 Их тела стали более хилыми, движения медлительными, их язык перестал обогащаться, затем и совсем обеднел; их хитрости стали более грубыми, менее изобретательными. Они хуже владели оружием, теперь менее совершенным. Но наиболее верным признаком их упадка было непрекращающееся ослабление их мысли и движений. Волки быстро уставали; ели мало, спали много, случалось, что зимой они погружались в спячку, как медведи.
Из поколения в поколение уменьшалась их способность размножаться. Женщины с трудом производили на свет одного ребенка или двух, выращивать их было очень трудно. Большая же часть женщин оставалась бесплодными. Тем не менее женщины обнаруживали большую жизнеспособность, чем мужчины, большую выносливость, мускулы их были крепче. Женщины охотились, ловили рыбу, точили оружие, сражались за семью и племя наравне с мужчинами.
Постепенно более крепкие, деятельные и жизнеспособные противники оттеснили волков на юго-запад. Множество волков было истреблено рыжими карликами и кзаммами. Волки бродили по земле как бы во сне, с остатком былых знаний. Они сохранили кое-какие орудия, более сложные, чем те, которыми пользовались их противники, да несколько навыков, свидетельствовавших о былом расцвете их ума. Они жили на болотистых торфяных землях, прилегающих к рекам, на берегах больших озер, а иногда в просторных пещерах, вырытых предпочвенными водами, соединенных между собой извилистыми проходами. Чувствуя себя слабыми, медлительными, менее подвижными, чем противники, они предпочитали избегать борьбы; но зато в искусстве скрываться они достигли высокого совершенства.
Ни одно животное не умело так искусно заметать свои следы. Подземные жилища волков были до того искусно замаскированы, что их не могли найти даже собаки и волки, не говоря уже о особях с его более слабым, чем у животных, обонянием. Только в одном случае эти пугливые и вялые существа становились дерзкими и отважными: они рисковали всем, когда нужно было выручать соплеменника, которому грозила опасность. Некогда это чувство кровной связи делало племя ва непобедимыми. Несмотря на то, что рыжие карлики были опасными врагами, волки не побоялись выйти из своих подземелий, чтобы выручить раненого товарища, которого подобрал Нао.
 Сын Леопарда, после того как волки перевязали ему раны, вернулся к гранитному гребню, чтобы взять клетки с огнем; он нашел их в полной сохранности; маленькие огоньки еще теплились в них. При виде их победа показалась Нао более полной и более радостной. Не то чтобы он боялся потерять огонь, нет, ведь костры рыжих карликов еще горели, но в нем говорило какое-то темное суеверие. Ему пришлось выдержать такую борьбу за эти маленькие огоньки! Будущее было бы страшным, если бы эти три огонька погибли!
  Он с торжествующим видом перенес плетенки с огнем в становище волков. Они смотрели на него с любопытством, а предводительница орды покачала головой. Кулан объяснил ей жестами, как особи его племени утратили огонь и как он, Нао, сумел его снова завоевать. Но никто не понимал молодого кулана, и вождь с грустью спрашивал себя, что это за особи, не из тех ли они жалких племен, что не умеют согреваться в холодные дни, не умеют отгонять ночь, жарить пищу. Старый Тамм говорил, что такие племена существуют, это низшие существа, они хуже волков, так как не обладают тонкостью их слуха и обоняния.
Нао, охваченный жалостью к волкам, стал показывать им, как разжечь пламя, как вдруг заметил среди ивняка женщину, которая ударяла одним камнем о другой. Посыпались искры, вдоль сухой тонкой травинки заплясала маленькая красная точка, затем загорелись ветки; женщина тихонько раздувала огонь, он стал пожирать свою пищу.
 Сын Леопарда застыл в изумлении. Он подумал: «Волки прячут огонь в камнях».  Подойдя к женщине, он старался получше рассмотреть, что она делает. Инстинктивно женщина сделала недоверчивый жест. Затем, вспомнив, что этот человек спас их от гибели, она протянула ему камни. Он жадно рассматривал их, не найдя ни одной трещины, изумился еще больше. Он их ощупал: камни были холодные. Нао спрашивал себя с беспокойством: «Каким образом огонь вошел в эти камни?.. И почему же он не разогрел их?».
 Он вернул камни с тем чувством страха и недоверия, какое внушают существам таинственные и незнакомые предметы.














          Г Л А В А  6


 
 Волки и куланы пересекали Страну вод. Вода была повсюду: в стоячих болотах, поросших водорослями, кувшинками, ненюфарами, стрелолистами и камышами; в торфяных топях, в озерах, в реках, перерезанных узкими перемычками из камня, песка и глины. Она выступала из-под земли, спускалась по склонам холмов, иногда беря свое начало из расщелин, терялась под землей. Волки знали, что Нао решил идти на северо-запад. Они провожали своих спасителей до границ Страны вод, изыскивая кратчайшие и наименее опасные дороги. Местность они знали превосходно. Порой волки вели за собой куланов по таким потаенным проходам и тропам, о существовании которых ни одна особь другого племени не могла бы догадаться.
Иногда они строили плоты для переправы, перекидывали стволы деревьев через пропасти, соединяли берега реки висячими мостами из лиан. Волки плавали хотя и медленно, но очень искусно, если только не было в воде некоторых трав, перед которыми они испытывали суеверный страх.  И вместе с тем все их поступки и движения были полны какой-то неуверенности, словно люди только что очнулись от сна или, напротив, борются с непреодолимой сонливостью.
 Эти места изобиловали пищей. Волки знали множество съедобных корней; в особенности же они были искусны по части ловли рыбы. Они умели ловить ее с помощью гарпунов, хватали рыбу прямо руками, запутывая ее в мягкой траве; умели привлекать ее по ночам горящими головешками, направлять целые стаи в бухточки. Вечерами, сидя вокруг костра, волки испытывали тихое, молчаливое счастье. Они любили сидеть, тесно прижавшись друг к другу, быть может, им казалось, что их ослабевшие, вялые тела станут более сильными от ощущения близости особей своего племени. Куланы же, напротив, часто уединялись, особенно Нао. Иногда волки пели, очень монотонно, бесконечно повторяя одни и те же звуки, в своих песнях они прославляли смелые подвиги давно умерших поколений.
 Но все это нисколько не интересовало сына Леопарда. Он испытывал ко всему этому почти отвращение. Зато он с величайшим интересом наблюдал за их охотничьими приемами, за тем, как они работают, особенно за тем, как они пользуются своими метательными снарядами и добывают из камней огонь. Нао и сам быстро научился владеть их оружием. Так как он внушал союзникам всевозрастающую симпатию, они ничего от него не скрывали, он мог пользоваться их оружием, и когда однажды один из волков потерял свой метательный снаряд, они в присутствии Нао изготовили новый.
Женщина-вождь дала ему такой снаряд, и скоро кулан научился владеть им с не меньшей ловкостью, чем волки, но с неизмеримо большей силой. Но постичь тайну добывания огня он не мог. Эта тайна внушала ему страх. Он только издали наблюдал, как вспыхивали из камней искры; он задавал себе вопросы, которые оставались нерешенными. Но с каждым разом он все больше привыкал к этому зрелищу, и постепенно страх уступил место любопытству.
 Вскоре Нао научился понимать десять-двенадцать слов на языке волков и около тридцати знаков, заменявших слова, и это новое знание очень ему пригодилось. Он понял, что не волки прячут огонь в камни, а что огонь сам живет в камнях. Огонь вспыхивал при ударе и бросался на ветви и сухие травы, но, будучи еще очень слаб, он сразу не мог схватить своей добычи. Нао еще больше успокоился, увидев, что волки высекают искры из самых обыкновенных камней, валяющихся на земле. С тех пор как он убедился, что тайна заключается в самих камнях, а не в могуществе волков, его последние сомнения рассеялись. Он решился попробовать сам добыть огонь.
Для этого нужны были два камня: твердый кремень и более мягкий колчедан. Сила и проворство рук помогли его неопытности. Искры сыпались из камней, но, сколько он ни старался, он так и не мог заставить загореться даже самую тоненькую былинку.  Однажды, задолго до сумерек, племя волков сделало привал. Это было на песчаном берегу большого озера, в сильную засуху.  В небе летела стая журавлей, в тростниках сновали чирки, издали доносилось рычанье льва.
Волки развели костры. Нао, запасшись сухими, почти обуглившимися травами, ударял один камень о другой. Он проделывал это с неистовой страстью. Затем его одолело сомнение. Он сказал себе: «Волки скрывают от Нао какую-то тайну». Он с такой силой ударил камень о камень, что один из них раскололся. И вдруг… у Нао захватило дыхание… на одной из травинок появился маленький огонек! Тогда кулан осторожно раздул пламя: оно поглотило свою слабую добычу и перешло на другие травы.
И Нао, неподвижный, чуть дыша, со сверкающими глазами, познал радость большую, чем та, которую он испытывал при победе над тигрицей, при завоевании огня у кзаммов, от дружбы с вожаком мамонтов и от убийства вождя рыжих карликов. Он чувствовал, что обрел могущество, которым не владел ни один из его предков. Теперь никто не сможет умертвить огонь у особей его племени.















            Г Л А В А  7
   

Долины спускались все ниже и ниже. Куланы и волки проходили по стране, где осень была такой же теплой, как лето. Затем они углубились в лес, грозный и дремучий. Его непроходимая чаща была перевита лианами, заграждена плотной стеной колючего терновника, сквозь который волки прорубали дорогу кремневыми ножами. Женщина-вождь дала понять Нао, что волки покинут куланов, как только выведут их за пределы леса, так как земли, лежащие дальше, незнакомы им. Им известно только, что там находится равнина, а за ней гора, разделенная надвое широким ущельем. Женщина-предводитель сказала, что ни на равнине, ни в горах нет существ, но в лесу живут какие-то странные особи.
По ее описанию, это были великаны с широкой грудью и мощными руками: она объяснила, что они не разводят огня, не знают членораздельной речи, не воюют и не охотятся, но они ужасны, когда на них нападают или преграждают им путь. Утром лес стал редеть. Меньше стало колючих растений. Среди тысячелетних деревьев, в просветах, извивались тропинки, проложенные животными. Зеленый мрак расступился: множество птиц наполнило страну деревьев, звери, гады, насекомые стали встречаться все чаще и чаще… В лесу происходила непрерывная борьба--упорная, скрытая, в которой тела растений и животных не переставали погибать и возрождаться.
Однажды женщина-предводитель указала Нао на одно дерево. Среди листьев смоковницы показалось синеватое тело, и Нао, приглядевшись, узнал особь. Вспомнив о рыжих карликах, он задрожал от гнева и беспокойства. Особь исчезла. Наступила тишина. Волки, предупрежденные об опасности, задержали шаг и еще теснее сгрудились в кучу. Тогда заговорил самый старый человек в орде. Он говорил о силе существ с синими волосами, об их страшной ярости. Ни в каком случае не следует идти по одной дороге с ними, не проходить через их становище--они ненавидят шум и движение.
--Отцы наших отцов,--заключил он,--жили мирно в соседстве с ними. Они уступали им дорогу в лесу. А люди с синими волосами сворачивали с дороги волков на равнинах и в болотах.
 Женщина-предводитель кивнула головой в знак согласия и подняла свое копье. Орда отправилась по новой дороге, среди высоких смоковниц, и вскоре очутилась на большой прогалине, видимо, недавно выжженной упавшей молнией,--остатки пепла от ветвей и стволов деревьев еще не были развеяны ветром. Едва волки и куланы вышли на нее, как Нао снова заметил в зелени синеватое тело, похожее на то, что мелькнуло среди листьев смоковницы. Вслед за тем показались еще какие-то две фигуры. Затрещали ветки, и на полянку выскочило из серо-зеленого мрака сильное и гибкое существо. Никто не мог бы сказать--передвигалось ли оно по-звериному, на четырех ногах, или на двух, как особи и птицы.
Казалось, будто оно присело на корточки, задние конечности его вытянулись по земле, а передние упирались в огромные, вылезшие из-под земли корни. Лицо у него было огромное, челюсти, как у гиены, глаза круглые, блестящие, череп приплюснутый, грудь мощная, как у льва, но более широкая, на конечностях передних и задних--длинные пальцы; густая шерсть с синим отливом покрывала все тело. Только по груди и плечам признал Нао  существо; четыре руки делали его очень странным, а голова напоминала голову буйвола или медведя.
Окинув столпившихся на поляне особей гневным и недоверчивым взглядом, существо с синими волосами выпрямился и издал глухой крик. Тотчас же появилось еще несколько существ, схожих с ним: трое самцов, дюжина самок и несколько детенышей. Один из самцов выделялся своим огромным ростом: у него были шероховатые, похожие на ствол платана руки, грудь в два раза шире, чем у Нао, он мог легко опрокинуть и задушить тигра. При нем не было никакого оружия, лишь двое или трое из этих странных существ держали в руках свежеоторванные ветви с еще не опавшей листвой. Огромный самец подошел к волкам и куланам, в то время как все другие хором рычали. Он бил себя в грудь своими странными руками, между толстыми дрожащими губами сверкали белые зубы.
 Волки, по знаку женщины-предводителя, отступили не спеша и без единого звука. Зная повадки существ с синими волосами, они избегали лишних движений и остерегались всякого шума. Нао последовал их примеру, доверяя их опыту. Но Нам и Гав, которые опередили орду, замешкались. Они тоже хотели было отступить, но путь оказался отрезанным. Существа с синими волосами рассыпались по поляне. Гав кинулся в лесную чащу, а Нам побежал вдоль поляны. Он бежал, легкий и гибкий, казалось, побег должен был ему удасться. Но одна из самок быстро догнала его и преградила ему дорогу. Нам свернул в сторону. За ним бросились двое самцов. Спасаясь от них, Нам споткнулся и упал. Огромные руки схватили его и подняли в воздух. Он очутился в объятиях великана, не успев даже поднять оружие.
Чудовищная тяжесть давила на его плечи, парализуя движения. Он почувствовал себя таким же слабым и беззащитным, как сайга в лапах тигра. Он видел, что Нао далеко и не успеет прийти к нему на помощь, и, понимая безнадежность всяких попыток сопротивления, покорно ожидал смерти.  Нао не мог перенести гибели своего товарища: схватив палицу и копье, он хотел броситься на существо с синими волосами, но женщина-предводитель остановила его.
--Стой,--сказала она.
Она дала ему понять, что при первом же ударе Нам погибнет. Колеблясь между желанием напасть на врага и страхом погубить этим товарища, Нао глубоко вздохнул. Существо с синими волосами держало тело юноши на весу, скрежеща зубами, оно раскачивалось, примериваясь раздробить  голову кулану о ствол дерева. Вдруг оно остановилось, взглянуло на безжизненное тело, лежавшее в его руках, и его свирепое лицо растянулось в улыбке; какая-то мягкость скользнула в хищных глазах; он положил Нама на землю. Если бы юноша сделал хоть одно движение, ужасная рука снова схватила бы его. Нам инстинктивно это почувствовал и оставался неподвижным.
 Собралась вся орда: самцы, самки, детеныши. Они смутно догадывались, что Нам чем-то похож на них. Для рыжих карликов и кзаммов это было бы только лишним предлогом для убийства. Но ум существ с синими волосами еще не пробудился, они не охотились и не воевали, не ели мяса и не имели врагов. Инстинктивно они ненавидели хищников, которые пожирали их детенышей и раненых; иногда чувство соперничества приводило самцов в раздражение, но они никогда не убивали травоядных животных.
 Особи с синими волосами остановились в нерешительности перед распростертым телом Нама. Их успокоила его неподвижность, а главным образом, поведение самца-великана. Он был их вожаком, он водил их по лесам, выбирая дорогу, водопой и места для привалов.  А так как вожак не ударил и не укусил юношу, то никто из них и подавно не собирался этого делать. Жизнь Нама была спасена. Теперь он мог бы спокойно следовать за племенем этих волосатых существ и даже жить среди них. Как вначале он чувствовал неизбежность гибели, так теперь ясно сознавал, что опасность миновала. Он тихонько приподнялся, сел и стал ждать.
Существа с синими волосами еще некоторое время наблюдали за ним с затаенным недоверием. Потом одна из самок, соблазненная нежным побегом на кусте, сорвала его и стала медленно обгладывать, самец начал вырывать корни. Мало-помалу все племя, забыв о Наме, стало утолять голод. Так как особи с синими волосами питались только растениями, а выбор их был более ограничен, чем у оленей или зубров, то поиски пищи требовали много времени и большой внимательности.
 Нам был свободен, он пошел навстречу Нао, который, не отрывая взора, следил, как особи с синими волосами то исчезали, то снова появлялись среди трав в поисках пищи.  Нам еще весь дрожал от пережитого волнения, он жаждал смерти этих странных существ. Но Нао относился к ним миролюбиво; он восхищался их силой, равной, пожалуй, только силе медведя, и думал, что, если бы они только захотели, они легко могли бы уничтожить и рыжих карликов, и волков, и кзаммов, и куланов…
































           Г Л А В А  8
 

 Давно уже Нао покинул волков, существ с синими волосами, и пересек лес. Через расщелины скал он дошел до плоскогорий. Там осень была свежее, по небу катились нескончаемые тучи, ветер ворчал целыми днями, трава и листья гнили на жалкой земле, и холод убивал без числа насекомых под корой, среди качающихся стеблей, гнилых корней и плодов, в трещинах камней и глины.  Когда тучи разрывались, звезды, казалось, леденили мрак. По ночам почти непрерывно выли волки, тоскливо лаяли собаки, иногда слышался предсмертный крик оленя, сайги или лошади, мяуканье тигра или рычание льва. Куланы видели сверкающие глаза хищников, внезапно появляющиеся из темноты, окружавшей костер. Жизнь становилась страшной.
 С приближением зимы запасы растительной пищи уменьшались. Травоядные животные искали ее, разрывая почву до корней, срывая побеги и кору деревьев. Грызуны укрепляли свои норы; плотоядные неустанно бродили то по пастбищам красного зверя, подстерегая добычу, то у водоемов, то в сумраке лесной чащи, то в ущельях. Всем, кроме тех, кто подвержен зимней спячке или заготавливает запасы в своих логовах, приходилось туго: потребности увеличивались, а запасы уменьшались. Куланы не страдали от голода. Долгий путь, полный опасностей, изощрил их инстинкт, ловкость и предусмотрительность. Они издали определяли добычу или врага, научились предугадывать ветер, дождь, наводнение. Каждое их движение соответствовало цели и сберегало силы. С одного взгляда они находили наилучший путь отступления, верное убежище, подходящее место для битвы.
Они, избирали направление с точностью, почти равной точности перелетных птиц. Через озера, болота, леса и горы они с каждым днем все ближе и ближе продвигались к стране куланов. Они надеялись еще до полнолуния прийти к своему племени. Однажды они попали в холмистую местность. В желтом низком небе тучи, цвета охры, глины и мертвых листьев, наползали одна на другую, их пелена, казалось, грозила навсегда покрыть землю.
 Нао избрал для ночлега длинное ущелье, он узнал его: когда-то в возрасте Гава он проходил по нему с отрядом охотников своего племени. Ущелье это, расположенное среди известковых скал, заканчивалось крутым спуском, загроможденным обломками.  Куланы прошли без приключений почти две трети ущелья. В полдень они устроили привал на полукруглой площадке, окруженной отвесно поднимающимися скалами. Здесь был слышен шум подземного потока, вода с грохотом падала в бездну; две темные дыры зияли в скале,--то были входы в известковые пещеры.
 Насытившись, Нао направился к одной из пещер и долго ее осматривал. Он вспомнил, что Пум показывал своим воинам, как через эту пещеру можно попасть на кратчайшую дорогу к долине. Склон, заваленный камнями, был неудобен для передвижения большого отряда, но три особи могли свободно по нему пройти. Нао выбрал эту дорогу. Он углубился в пещеру и шел по ней до тех пор, пока слабый свет не возвестил о близком выходе. Когда он вернулся, Нам сказал ему:
--Большой медведь в ущелье!.
  Гортанный рев прервал его. Среди камней Нао увидел Гава, притаившегося в позе воина, подстерегающего врага. У входа на площадку показались два чудовищных животных. Необычайно густая шерсть цвета дуба могла отлично защитить их от холодов надвигающейся зимы, от острых скал и колючих растений. Одно из животных напоминало зубра, только ноги были короче, более мускулистые и более гибкие, лоб выпуклый, как камень, изъеденный лишаями; огромная пасть легко могла захватить голову существа и раздавить ее единым движением челюстей. Это самец. У самки лоб плоский, морда покороче. По строению груди и медленности движений они напоминали особей с синими волосами.
--Да,--прошептал Нао,--это медведи-великаны!
При всей их силе эти животные опасны только тогда, когда они очень разъярены или очень голодны. Они не особенно гонятся за мясом. Медведи зарычали. Самец поднял голову, свирепо раскачивая ею.
--Он ранен,--заметил Нао.
 Сквозь шерсть текла кровь. Куланы испугались: не нанесена ли рана оружием существа? Тогда медведь станет мстить. А уж если он первый поведет наступление, то не прекратит его, пока не победит. Нет существа более упрямого, чем большой медведь! Со своей густой шерстью и твердой кожей он не боится ни копья, ни топора, ни палицы. Он может распороть живот особи одним ударом лапы, задушить его в своих объятиях, раздробить челюстями.
--Откуда они сюда попали?--спросил Нао.
--Они прошли вот здесь, между этими деревьями,--сказал Гав, указывая на несколько сосен, выросших на твердой скале.-- Самец спустился с правой стороны, а самка с левой.
Случайно или сознательно, но медведям уже преградили выход из ущелья. Схватка казалась неизбежной. Это чувствовалось и по свирепому рычанию самца и по поведению самки, злобно глядевшей на куланов. Медведи долго принюхивались, чтобы лучше определить расстояние, отделявшее их от врага, притаившегося среди камней.
Когда медведи двинулись на особей, куланы уже были в глубине пещеры. Нам и Гав шли впереди; все трое спешили, насколько позволяла неровность почвы и извилины прохода. Двинувшиеся за ними в пещеру медведи потратили немало времени, пока нашли следы куланов. Полные недоверия, они часто останавливались. Они не боялись существ и животных, но долголетний опыт и природная осторожность научили их опасаться неизвестного. В их памяти прочно укоренились воспоминания о камнях, скатывающихся с гор, о внезапных трещинах в земле, о глубоких пропастях, лавинах, осыпях, обвалах.
 Ни мамонт, ни лев, ни тигр никогда не покушались на их жизнь, но силы природы не раз наказывали их: медведи помнили снежные обвалы, горные осыпи, помнили и вешний поток, в котором они едва не утонули, и острые камни, падавшие на них с высоты и наносившие им жестокие раны.  А сегодня утром впервые на них напали особи. Это было на вершине скалы, куда могли взобраться лишь ящерицы и насекомые. Три двуногих существа стояли на гребне утеса. При виде медведей они закричали и метнули дротики. Один из них ранил самца. Обезумев от бешенства и боли, зверь кинулся на скалу, забыв, что она для него недоступна. Но вскоре он пришел в себя и вместе со своей самкой стал отыскивать более удобный путь в обход скалы.
 Дорогой он выдернул из раны дротик и обнюхал его,--это родило в нем смутные воспоминания. Ему уже приходилось встречать особей, но вид их вызывал у него не больше интереса, чем вид волков или гиен. Существа обычно поспешно уступали ему дорогу, и он ничего не знал ни об их хитрости, ни об их силе. Тем больше встревожило его утреннее нападение: оно нарушило его представление о особях, в его мозгу возникло нечто новое, неизвестное, а всякая неизвестность пугала медведя. Он стал бродить по ущельям, ощупывая скалы, внимательно принюхивался к различным запахам. Наконец он устал. Не будь раны, он сохранил бы обо всем этом лишь смутное воспоминание, которое спит в глубине существа и пробуждается лишь при повторении однородных событий. Но боль вызывала по временам образы трех странных существ, стоявших на вершине утеса, и воспоминание об остром дротике.
Тогда медведь начинал рычать, зализывая рану. Но вскоре и боль перестала служить напоминанием. Медведь начал было думать о пище, а найти ее было нелегко, как вдруг он снова почуял запах существа. Ярость наполнила его сердце. Он позвал свою самку, которая искала пищу поодаль,--кормиться на одном участке было трудно--и, напав на след врагов, решил им отомстить.  В сумраке пещеры Нао трудно было что-либо различить. Вскоре послышались тяжелые шаги и могучее дыхание: медведи приближались. Животным легче было сохранить равновесие. Куланы же поминутно спотыкались о камни, проваливались в ямы, ударялись о выступы стен, и нужно было еще нести оружие, припасы и клетки с огнем, с которыми Нао ни за что не хотел расставаться.
Огонь горел очень слабо, почти совсем не освещая дороги, его бледный, красный отсвет терялся где-то в высоте, едва были видны очертания стен. Но зато он отчетливо освещал фигуры беглецов.
--Скорее, скорей!—кричал вождь.
Но Нам и Гав и без того бежали со всей быстротой, на какую были способны, и не их вина была, что звери приближались. Ярость медведей усиливалась по мере того, как сокращалось расстояние, отделявшее их от особей; они рычали по очереди. Их громовые голоса грозным эхом отдавались под сводами подземного хода. Вскоре они очутились всего в нескольких шагах от куланов. Земля колебалась под ногами Нао, вот-вот огромная тяжесть обрушится на его спину…
Он повернулся лицом к опасности, быстро наклонив клетку, направил слабый огонек на качающуюся тушу. Медведь остановился. Удивление пробудило его осторожность. Пристально рассматривая маленькое пламя, он стал глухо взывать к своей самке; затем, охваченный яростью, бросился на существо. Нао отступил и изо всех сил бросил в медведя клеткой. Она угодила в морду зверя, огонь опалил веко, зверь застонал и пока, ошеломленный, успел сообразить, что с ним произошло, Нао удалось выгадать несколько десятков шагов.
 Впереди показалась полоска тусклого света. Куланы теперь видели землю под ногами; они бежали быстрей и уверенней, не спотыкаясь, но и медведи тоже ускорили шаги.  Сын Леопарда подумал о том, что на открытом месте опасность возрастает. Медведь снова стал их догонять.  Жгучая боль в веке только распалила его гнев. Он забыл об осторожности; кровь прилила к голове, дыхание стало еще тяжелее, зверь яростно, отрывисто рычал. Теперь уже ничто не могло его остановить. Нао хотел было уж повернуться и принять бой, но в это время Нам, бежавший впереди, окликнул его. Вождь увидел большой выступ, который загораживал проход, оставляя только узенькую щель.
Нам был уже по ту сторону щели, Гав только что влез в нее. Только три шага отделяли кулана от зверя, когда Нао, в свою очередь, скользнул в отверстие, задевая его стенки плечами. Медведь с разбегу налетел на скалу, но в узкую дыру пролезла только его морда. Он обнажил жернова и пилы своих зубов, издавая ужасающий рев. Но Нао больше не боялся его. Куланы очутились внезапно за совершенно непроходимым заграждением. Камень, более могучий, чем сотня мамонтов, более долговечный, чем жизнь тысячи поколений, остановил медведя так же уверенно, как смерть.  Сын Леопарда засмеялся:
--Теперь Нао сильнее медведя-великана. У Нао есть палица, топор и дротики. Он может ранить медведя, а медведь не может причинить Нао вреда. Нао размахнулся палицей, но медведь успел спрятать голову. Гнев его не утих, он раздувал его бока, стучал в висках, толкал его на неосмотрительные поступки; однако зверь не поддался ему. Двукратный опыт подсказывал, что существо--опасный враг и, чтобы уничтожить его, мало одной силы, нужны хитрость и осмотрительность. Он выследит и нападет на него врасплох.
Медведица, еще не наученная горьким опытом, рычала сзади; она не пострадала от встречи с существом и не извлекла из нее урока предусмотрительности.  Рев самца призывал ее к осторожности; она остановилась, предполагая, что на пути встретились какие-нибудь неодолимые препятствия, она не могла себе представить, что опасность исходила от столь тщедушных существ, как те, что спрятались там, за уступом скалы.







          Г Л А В А  9
 

  Нао хотел сразиться с хищником. Злоба шевелилась в его сердце. Пронизывая глазами мрак, он держал наготове острое копье. Но медведь оставался невидимым, самка ушла. Вождь успокоился. Он подумал о том, что день на исходе и что надо успеть засветло спуститься в долину. С досадой в сердце пошел он к выходу из пещеры. Подземный ход расширился, и с каждым шагом в нем становилось светлей. Наконец куланы выбрались на вольный воздух и радостными криками приветствовали осенние тучи, плывшие по небу, крутой спуск с горы и открывшуюся перед ними равнину. Местность была им знакома. Они еще в детстве исходили эти леса, степи, холмы, перебирались через болота, делали остановки на берегу реки или под отвесом скал. Еще два дня ходьбы--и они придут к Большому болоту, на берегах которого куланы собирались после войн и охотничьих походов.
 Нам смеялся, как ребенок, Гав радостно протягивал руки, а Нао, взволнованный воспоминаниями, чуть слышно прошептал:
--Мы скоро увидим племя!
 Все трое уже чувствовали его близость, она слышалась в осенних шумах, просвечивала в блеске вод, весь облик местности здесь был иной, не похожий на земли, оставшиеся позади, на юго-востоке.  Куланы вспоминали теперь только о счастливых днях, проведенных со своим племенем. Нам и Гав, которым часто приходилось испытывать на себе жестокости старших соплеменников, сносить тумаки злого Пума, чувствовали теперь себя в полнейшей безопасности. Они с гордостью поглядывали на маленькие огоньки, которые им удалось, несмотря на страдания, борьбу и усталость, донести до своего племени.
 Нао жалел, что ему пришлось пожертвовать своей клеткой. Но разве не с ним камни, которые содержат в себе огонь и разве он не знает тайны, как его извлекать? А все же он предпочел бы сохранить, как и его товарищи, эту маленькую сверкающую жизнь, которую с таким трудом отвоевал у кзаммов.
  Спуск был трудный. Осенью обвалов и трещин стало больше. Куланы спускались с помощью копий и топоров. Наконец последнее препятствие было пройдено, и они вышли на равнину: перед ними была ровная, хорошо знакомая дорога. Окрыленные надеждой, они не обращали больше внимания на окружающие их опасности. Они шли до сумерек. Нао отыскивал удобную излучину реки, чтобы расположиться на ночлег. День тяжело умирал, в глубине туч разливался красноватый свет, зловещий и мрачный; выли волки, жалобно лаяли собаки, они бродили стаями по опушке леса. Их многочисленность удивила куланов. Очевидно, их привлекло сюда, в места, богатые добычей, переселение больших стад травоядных. Но, по-видимому, они уже исчерпали свои запасы. Их крики возвещали о голоде. Отряд прибавил шагу, зная, что волки и собаки в большом количестве опасны.
 Под конец животные разбились на две огромные стаи: справа--собаки, слева--волки. Обе стаи охотились за одной и той же добычей, и потому часто останавливались на одних и тех же местах. В таких случаях они ощетинивались, рычали, угрожая друг другу. Волки были крупнее и сильнее собак, но собаки были многочисленнее. По мере того как ночь поглощала сумерки, глаза их светились ярче. Куланы видели множество маленьких зеленых огоньков, которые перемещались, как светляки.
На вой и лай куланы отвечали иногда протяжным воинственным криком, который заставлял животных держаться на значительном расстоянии. Но чем больше темнело, тем звери напирали все сильнее и сильнее. Уже явственно был слышен мягкий шум их лап. Впереди шли собаки. Некоторые из них даже опередили существа. Они то пытались преградить им дорогу, то с пронзительным лаем отбегали в сторону.  Волки, обеспокоенные тем, что собаки могут перехватить у них добычу, двинулись на них сомкнутой стаей.
Столкновение становилось неизбежным. Собаки тоже сгрудились в кучу, уверенные в своей силе и в своей многочисленности. В последнем сумеречном свете обе стаи смешались в мертвой схватке. Но не все хищники принимали в ней участие: часть волков и собак продолжали бежать за куланами, образуя две длинные очереди. Это упорное преследование в конце концов не на шутку обеспокоило куланов. В темный вечер, среди такого количества врагов, они чувствовали себя далеко не безопасно.
Забежав вперед, огромный пес, ростом с доброго волка, оскалив сверкающие зубы, прыгнул на Гава. Молодой воин метнул дротик; собака с протяжным воем упала на землю. Кулан прикончил ее ударом палицы. На жалобной вой сбежались остальные собаки; стадное чувство было развито у них сильнее, чем у волков, и когда одна из них оказывалась в опасности, вся стая иногда осмеливалась нападать даже на крупных хищников. Нао боялся, как бы этого не произошло и в данном случае.
Он подозвал Нама и Гава, втроем они представляли более внушительную силу. Собаки, слегка озадаченные отпором, окружили их возбужденно рычащей сворой.  Стоит только одной из них броситься на особей, все остальные последуют за нею, и вмиг  кости особей забелеют на равнине.  Нао метнул дротик; одна из собак упала с пронзенной грудью. Вождь схватил ее за задние лапы и, размахнувшись, бросил в стаю волков.
Запах крови возбудил животных, волки с жадностью набросились на нежданную добычу. Тогда собаки, позабыв о людях, кинулись на волков.  Воспользовавшись этим, куланы пустились бежать. Туман возвестил о близости реки, Нао различал уже вдали ее сверкание. Два или три раза он останавливался, чтобы оглядеть местность. Наконец, указав на сероватую массу, возвышающуюся над берегом, он сказал:
--Нао, Нам и Гав смеются над собаками и волками!
Сероватая масса оказалась крутой скалой, высотою в пять  тел особи. На нее можно было взобраться лишь с одной стороны. Нао давно уже был известен этот утес, и он быстро на него вскарабкался. Нам и Гав последовали за ним. Они очутились на площадке, заросшей кустарником, где легко могли разместиться тридцать особей. Там, внизу, на равнине, волки и собаки продолжали истреблять друг друга. Дикий вой, протяжные стоны наполняли влажный воздух; куланы наслаждались своей безопасностью.  Они развели костер; дрова затрещали, огонь показал свои красные языки; рыжеватый дым и яркий свет разлились над водою. У подножия утеса в обе стороны тянулись заросли камышей и кустов. Деревья росли только вдалеке, на расстоянии двадцати полетов дротика. Костер, зажженный куланами, растревожил все животное царство.
Над осиной со зловещим криком взлетели две совы; закружилось облако обезумевших ушанов; скворцы перелетели на другой берег реки; взволнованные утки спрятались в тень; как перламутровые и серебристые стрелы, выпрыгивали из воды длинные рыбы.  В рыжем отсвете огня показался коренастый кабан, он остановился и заревел; пробежал дрожащий олень, откинув назад свои ветвистые рога; в зарослях ясеня мелькнула голова рыси с треугольными ушами и свирепыми глазами медного цвета.
Существа знали свою силу; они ели не спеша жареное мясо, радуясь жизни, согретые огнем. Племя близко! Не пройдет и двух вечеров, как они увидят воды Большого болота. Нам и Гав будут приняты как воины. Куланы узнают об их храбрости, хитрости и выносливости. Их будут бояться. Нао получит Тамилу и сделается вторым предводителем после Пума.
Кровь молодых воинов бурлила надеждой, и, если мысль была коротка, силен был их инстинкт, полный точных и глубоких навыков. Они не верили, что их существование когда-либо окончится. Смерть--это скорее страшная сказка, чем действительность. Они боятся ее только в опасные моменты, затем она удаляется, исчезает в глубине их сил. Если жизнь и бывает страшна в неустанной борьбе против животных, голода, холода, страшных болезней, стихийных бедствий, то, едва только это проходит и появляется пища и кров, она снова становится свежа и прекрасна, как река.
Страшный рев раздался вокруг в темноте. Кабан пустился в бегство, прыгнул в заросли олень, конвульсивно прижав к затылку рога; задвигались и затрепетали десятки других животных.  На опушке леса появилась какая-то покачивающаяся тень, в каждом ее движении чувствовалась сила. Еще раз Нао довелось увидеть льва-великана… Звери разбежались. Хищник знал быстроту, бдительность, острый нюх, осторожность, изворотливость тех, кого он должен был настичь. Край этот, где его род почти вымер, беден и суров; жить здесь становится все труднее. Голод постоянно грызет его желудок.
Несмотря на высоту и неприступность скалы, Нао вздрогнул от страха, хотя и старался уверить себя, что огонь защитит его от страшного зверя.  Он схватил палицу и дротик. Нам и Гав тоже приготовились к бою; все трое, прижавшись к скале, были невидимы. Лев остановился и, весь подобравшись на своих мускульных лапах, рассматривал этот странный свет, нарушавший привычную темноту ночи; он понимал, что это не дневной и не сумеречный свет. В его мозгу проносились смутные образы пожара, охватившего степь; дерева, зажженного молнией; разведенных существами костров, с которыми ему уже приходилось встречаться; это было давно, в местах, откуда его изгнали голод и засуха.
Лев колебался. Рычал. Злобно помахивал хвостом; затем приблизился к утесу, втянул в ноздри воздух. Запахи были слабые, они поднимались и рассеивались, прежде чем осесть, легкий ветерок относил их к реке. Лев едва различал запах дыма, еще слабее запах жареного мяса и вовсе не почувствовал запаха особей; он не видел ничего, кроме прыгающих огоньков, красных и желтых отсветов, которые то вырастали, то уменьшались, расстилались по земле, исчезали в тени дымовой завесы. Но эти огоньки не напомнили ему ни о добыче, ни о победах над врагом. Охваченный тоской и голодом, он открыл свою огромную пасть, откуда раздался страшный рев…
 Нао видел, как лев-великан ушел в темноту на поиски другой добычи.
--Ни один зверь нам не страшен!--воскликнул вождь с вызывающим смехом.
 Нам, повернувшись спиной к костру, стал всматриваться в другой берег, куда достигал луч света, отраженный водой. Протянув руку, юноша прошептал.
--Сын Леопарда, там нам подобные.
Тяжесть опустилась на грудь вождя; все трое напрягли слух и зрение. Но берега были пустынны; слышны были лишь всплески воды да шелест травы и ветвей.
--Не ошибся ли Нам?--спросил Нао.
--Нам не ошибся, он видел  тела существ среди деревьев. Их было двое,--ответил молодой воин.
Вождь больше не сомневался. Сердце его затрепетало от радостной надежды. Он сказал совсем тихо:
--Мы в стране куланов. Ты видел охотников или разведчиков, посланных Пумом.
И он выпрямился во весь свой рост. К чему прятаться? Ведь существа--кем бы они ни были, друзьями или врагами,--отлично понимают значение огня. Его голос разбудил тишину ночи.
--Я--Нао, сын Леопарда! Я завоевал для уламров огонь! Пусть покажутся посланцы Пума.
Но кругом было тихо и пустынно.
--Пусть покажутся посланцы Пума!--повторил вождь.--Пусть посмотрят сюда, они узнают Нао, Нама и Гава. Они будут желанными гостями у костра.
 Все трое встали перед красным огнем, их освещенные силуэты были видны издалека, воины испустили призывный клич куланов. Ни звука в ответ. Это молчание предвещало опасность. Нао сердито воскликнул:
--Это--враги!
 Нам и Гав и сами догадались об этом. Радость, только что наполнявшая их сердца, рассеялась, как дым. Новая опасность казалась особенно грозной в эту ночь, когда цель была уже близка. И эта опасность могла исходить только от людей. В этих местах, по соседству с Большим болотом, воины не могли встретить никого, кроме особей своего племени.
 Быть может, на куланов напали победители Пума? Может быть, кулнры уже более не существуют? Нао представил себе Тамилу побежденной или мертвой. Он заскрежетал зубами и погрозил своей палицей противоположному берегу реки, затем, удрученный, присел на корточки у костра, размышляя и выжидая…
Завеса туч раскрылась на востоке. В глубине степи показалась луна, в последней четверти, красная, окутанная дымкой. Хотя свет от нее был очень слаб, все же он разрывал глубины мрака. Бегство, о котором помышлял вождь, становилось невозможным, тем более если те существа, что спрятались на другом берегу, многочисленны и расставили засады.
 Нао услышал шорох. Пригнувшись к земле, он рассмотрел фигуру существа. Сердце его вздрогнуло, как под ударом дротика. Сомнений больше не было. Спрятавшиеся люди были из племени куланов. Но Нао предпочел бы встретиться с пожирателями себеподобных или рыжими карликами. Он узнал волосатого Аро.

















         Г Л А В А  10
   

С сильно бьющимся сердцем Нао вспомнил, как Аро и его братья восстали против Пума и поклялись завоевать огонь. Угроза сверкала тогда в их круглых глазах, сила и жестокость сопровождали их жесты.  Все племя трепетало при звуке их голосов. Каждый из них мог соперничать в силе с Пумом. Аро и его братья с их крепкими телами, волосатыми, как у серого медведя, с их огромными руками, крепкими, как ветви дуба, с их хитростью, ловкостью и храбростью стоили десятерых воинов. И при мысли о всех тех, кого эти люди убили или кому поломали кости, Нао охватил безграничный гнев.
Как победить их? Он, сын Леопарда, считал себя равным Аро…После стольких побед его уверенность в себе была непоколебима. Но Нам и Гав--разве их можно сравнить с братьями Аро.  Нао не замедлил принять решение: оно было столь же быстрым, как прыжок оленя, настигнутого в убежище.
--Нам спустится первым,--приказал вождь,--0затем Гав. Они захватят с собой копье и дротики, я сброшу им палицы, когда они будут у подножия скалы. Я один понесу клетки с огнем.
 Несмотря на таинственные камни, полученные от волков, Нао не решался расстаться с завоеванным огнем.  Нам и Гав поняли, что надо опередить Аро и его братьев и раньше их попасть в становище куланов.  Они поспешно собрали оружие. Нам стал спускаться с крутого откоса; Гав следовал за ним на расстоянии двух  тел существа. Теперь их задача была более трудной, чем при подъеме на скалу,--обманчивый свет, внезапные тени затрудняли спуск; приходилось спускаться в пустоту, отыскивать невидимые углубления, прилепляться прямо к скале.
 Когда Нам уже почти спустился с берега, раздался крик совы, затем крик оленя, завывание выпи. Наклонившись, Нао среди тростников увидел Аро. Он примчался, как молния; сейчас же появились его братья--один с юга, другой с востока. Нам был уже на земле. Сердце Нао наполнилось скорбью и волнением. Он не знал, что делать,--бросить ли Наму палицу, или позвать его обратно.  Молодой воин был более подвижен и ловок, чем сыновья Зубра, но так как они все устремились к скале, то Нам должен будет проскользнуть мимо них на расстоянии полета копья. Нао недолго колебался, он крикнул:
--Я не брошу палицу Наму. Она обременит его бег! Пусть он бежит. Пусть предупредит куланов, что мы ждем их здесь с огнем.
 Нам повиновался, дрожа от страха перед грозными братьями. После нескольких прыжков он оступился, но снова выправился и побежал. Нао, видя, что враг уже близко, приказал Наму вернуться.  Один из братьев Аро, что был попроворней, метнул копье. Оно проткнуло руку молодого воина, когда он начал влезать на скалу, другой с криком набросился на Нама, чтобы его растерзать. Нао был начеку. С необычайной силой бросил он камень. Описав в полумраке дугу, камень раздробил бедро нападающему, тот упал. Прежде чем сын Леопарда поднял второй камень, раненый с гневным рычанием исчез в кустарнике. Затем наступила тишина. Аро направился к брату, осмотрел рану. Гав помог Наму взобраться на утес. Нао стоял, освещенный двойным светом--костра и луны,--держа наготове обеими руками тяжелую глыбу гранита.
Он заговорил первый:
--Разве сыновья Зубра не из того же племени, что Нао, Нам и Гав? Почему же они нападают на нас, как на врагов?
Волосатый Аро вышел из засады. Издав воинственный клич, он ответил:
--Вы станете друзьями Аро, если дадите ему огонь, если же нет--он поступит с вами, как с оленями!
Ужасная усмешка раздвинула его челюсти; его грудь была так широка, что на ней могла бы улечься пантера. Сын Леопарда воскликнул:
--Нао завоевал огонь и отнял его у пожирателей себеподобных! Он разделит с вами огонь, когда придет в племя!
--Мы хотим получить огонь теперь же… Аро получит Тамилу, а Нао--третью часть охоты и добычи.
 Сын Леопарда задрожал от гнева.
--Почему Аро получит Тамилу? Разве он завоевал огонь?! Все племя будет смеяться над Аро!
--Аро сильнее Нао! Он распорет копьем ему живот и переломает кости палицей.
--Нао убил серого медведя и тигрицу, он убил десять человек из племени пожирателей и двадцать рыжих карликов. Нао убьет Аро!
--Пусть Нао спустится на равнину.
--Если бы Аго пришел один, Нао сразился бы с ним!
 Раздался смех Аро, похожий на рев.
--Никто из вас не увидит Большого болота!
 Оба замолчали. Нао сравнивал тонкие торсы Нама и Гава со страшными, сильными телами сыновей Зубра. Но разве он уже не одержал первую победу? Если Нам и ранен, то ведь один из трех братьев тоже не способен преследовать врага?!  Кровь текла из руки Нама. Вождь приложил к ране пепел и покрыл ее травой.  В то время как глаза его наблюдали за врагом, он обдумывал план действий. Трудно обмануть бдительность Аро и его братьев. У них хорошее зрение и слух, они неутомимы и обладают большим дыханием, хотя в быстроте бега уступают Наму и Гаву. Только сын Леопарда равен им по выносливости.
 Мысли Нао были отрывочны, но инстинкт, собрав их воедино, придал им связность. Таким образом, Нао легко представил себе все подробности бегства и битвы, он был уже опять весь в действии, хотя оставался еще неподвижным, сидя на корточках в медном свете огня; наконец он поднялся, хитрая улыбка скользнула по его лицу; в нетерпении он рыл землю ногой, как будто вместо пальцев у него было копыто. Прежде всего надо потушить костер, дабы сыновья Зубра, если они и победят, не могли бы получить ни Тамилу, ни третью часть добычи.
Нао бросил в реку самые большие головешки; с помощью товарищей он убил огонь землей и камнями, оставив в живых лишь маленькое пламя в одной из клеток, затем куланы начали спускаться с утеса. На этот раз первым спускался Гав. На высоте двух человеческих тел от земли в скале имелся выступ, достаточно широкий, чтобы там можно было встать и, сохраняя равновесие, метать оттуда копья. Гав должен был занять этот выступ.
Молодой кулан тотчас же это выполнил. Когда он достиг указанного места, он негромко крикнул, чтобы известить вождя. Сыновья Зубра приготовились к бою. Аро с дротиком в руке повернулся лицом к скале, раненый воин стоял, опираясь на куст, держа наготове оружие, а третий брат, Рук, находясь ближе всех, ходил взад и вперед. Стоя на краю утеса, Нао следил за действиями противника. Выбрав момент, когда Рук подошел поближе, он метнул дротик. Дальность его полета удивила сына Зубра, но все же дротик не долетел до цели на несколько метров. Камень, который Нао затем бросил, упал еще дальше от цели. Рук закричал насмешливо:
--Сын Леопарда слеп и глуп!
Полный презрения, Рук погрозил ему своей палицей. Ловким движением Нао схватил то странное оружие, владеть которым он научился у волков, и стал быстро вращать его над головой. Рук, уверенный в том, что это простая угроза, не обратил на нее внимания, продолжая расхаживать под скалою. Он даже отвернулся от Нао и потому не заметил дротика. Еще мгновение--и его рука оказалась пронзенной между большим и указательным пальцами. С яростным криком он выронил палицу. Косматые братья были поражены. Они не понимали, как мог Нао бросить дротик на такое большое расстояние.
Чувствуя страх перед этим таинственным оружием, все трое отступили. Рук мог держать теперь палицу только левой рукой. Между тем Нао воспользовался их замешательством, чтобы помочь Наму спуститься. Шесть особей очутились на равнине, друг против друга, настороженные, полные ненависти. Сын Леопарда повернул вправо, где проход был шире и удобнее. Аро преградил ему путь. Его круглые глаза следили за каждым движением вождя куланов. Он прекрасно умел увертываться от копий и дротиков и поэтому смело надвигался на Нао, уверенный в том, что тот непременно промахнется и тем даст возможность подоспеть Руку. Но Нао, сделав неожиданный поворот, устремился к третьему брату, который стоял, опершись на копье.
Это движение вынудило Аро и Рука броситься на запад, открывая проход: куланы воспользовались этим и пустились в бегство. Окружение было прорвано!
--Огонь не достанется сыновьям Зубра!--крикнул вождь звонким голосом.--Нао получит Тамилу!
 Все трое бежали по пустынной равнине. Путь к становищу кланов был открыт. Но Нао отлично понимал, что дело не обойдется без решительной битвы. Двое волосатых были ранены. Отказаться от сражения--значило дать им время оправиться, и тогда одолеть их будет труднее. Несмотря на рану, Нам не отставал от товарищей. Все трое опередили неприятеля больше чем на тысячу шагов. Здесь Нао остановился, передал огонь Гаву и сказал:
--Бегите не останавливаясь на запад, пока я вас не догоню!
   Куланы продолжали бежать с прежней скоростью. Вождь замедлил шаг. Вскоре он повернул на волосатых братьев, угрожая им своим новым оружием. Затем обогнул их справа и направился обратно к реке. Аро понял его намерение. Он издал рычание льва и бросился с Руком на помощь раненому. Отчаяние придало ему силы, он почти не отставал от Нао. Но ему мешал его рост. Сын Леопарда, как будто созданный для бега, опередил противника на триста шагов и скоро очутился лицом к лицу с третьим братом. Тот поджидал его, угрожающий, разъяренный. Он бросил в Нао дротик, но, плохо сохраняя равновесие, не попал в цель. Нао набросился на него.
Сила и ловкость волосатого были таковы, что, несмотря на свою рану, он легко мог бы подмять под себя Нама и Гава. Чтобы сразить Нао, который был выше его ростом, он с такой силой замахнулся палицей, что едва удержался на ногах. Оружие противника ударило его по голове и уложило на месте, второй удар раздробил ему позвоночник.  Аро был еще в ста шагах: Рук, ослабевший от потери крови, которая текла из руки, отставал от брата. Оба бежали к цели, как носороги, увлекаемые глухим инстинктом, даже забыв об осторожности.
  Поставив одну ногу на побежденного, сын Леопарда ждал их, подняв палицу. Подбежав ближе, Аро сделал прыжок. Нао уклонился в сторону и кинулся на Рука. Сильным движением он выбил оружие из левой руки противника и ударом по черепу уложил второго брата. Затем, отступив перед Аро, он крикнул:
--Где твои братья, сын Зубра? Я убил их так же, как убил серого медведя, тигрицу и пожирателей себеподобных! Нао теперь свободен, как ветер! Его ноги легче твоих, его дыхание, как у оленя!
Отбежав немного, он остановился и снова крикнул:
--Нао не хочет убегать! Этой ночью он возьмет твою жизнь или отдаст свою.
Кулан прицелился дротиком в сына Зубра, но тот пригнулся; оружие просвистело над его головой.
--Нао умрет!--прорычал Аро.
Он не спешил: он знал, что противник волен принять или отказаться от боя. Он шел крадучись. Каждое его движение выдавало в нем зверя, его копье и палица несли смерть. Несмотря на поражение братьев, он не боялся своего ловкого и сильного противника. Он был сильнее своих братьев и до сих пор не знал поражений. Ни существо, ни животное не уходили от него живыми. Подкравшись к Нао, он метнул в него копье.
Он сделал это потому, что надо было так сделать; его не удивило, что Нао избежал удара. И он сам тоже с легкостью увильнул от копья кулана. Теперь у обоих остались только палицы; они поднялись разом; обе были из дуба. На палице Аро было три сучка, от долгого употребления она хорошо отшлифовалась, блестела при свете луны; палица Нао была более круглой.
Аро первый нанес удар. Но не со всей силой: он рассчитывал превзойти сына Леопарда иным путем. Нао без труда отразил удар и в свою очередь ударил наотмашь. Палицы стукнулись друг о друга и затрещали. Тогда Аро сделал прыжок вправо и нанес удар необычайной силы, но промахнулся; Нао успел увильнуть. Его ответный удар был таков, что сам Пум покачнулся бы на месте, но ноги Аро точно вросли в землю; он только слегка откинулся назад.
 Противники снова стояли лицом к лицу, оба невредимые, будто они вовсе и не сражались. Но внутри у них все клокотало! Теперь каждый из них знал силу своего противника, знал, что каждое пропущенное мгновение или неосторожный жест может его погубить.  Аро снова вступил в борьбу. Вся сила его сосредоточивалась в руках: он без всяких уловок рубанул палицей сверху.  Нао отвратил удар, но сучковатая дубина противника успела провести на его плече широкую царапину. Хлынула кровь и обагрила его руку; Аро, уверенный в том, что его победа теперь обеспечена, размахнулся с удвоенной силой.
 Издав зловещий крик, Нао дал отпор. Череп Аро зазвенел, как будто он был из дуба, волосатое тело покачнулось; второй удар поверг Аго на землю.
--Тамила не достанется Аро!--закричал победитель.--Аро не увидит больше своего племени, не увидит Большого болота и никогда не согреет своего тела у огня!
Аро встал на ноги. Его крепкая голова была окровавлена, правая рука висела, как сломанная ветвь, ноги ослабли. Но упорная жажда жизни светилась в его глазах. Подняв палицу здоровой левой рукой, он в последний раз взмахнул ею над головой, но прежде чем она опустилась, Нао выбил ее из рук врага, и она упала в десяти шагах от него.  Аро ждал смерти. Он уже считал себя мертвым, ибо знал, что поражение--это смерть. Он с гордостью вспомнил всех, кого он убил, прежде чем погибнуть самому.
--Аро не щадил своих врагов!--сказал он.--Он никогда не оставлял в живых тех, кто оспаривал у него добычу. Все куланы содрогались перед Аро!
 Он не просил пощады и даже не застонал, когда первый смертельный удар обрушился на его голову. Его сознание погасло, оставалось живым только его теплое тело, последние вздрагивания которого второй удар Нао погасил навсегда.  Покончив с Аро, Нао добил двух его братьев, казалось, будто сила сыновей Зубра вселилась в него. Обернувшись к реке, он слушал, как бурно колотится его сердце.

































                Г Л А В А  11
 

 Каждый вечер куланы со страхом ждали захода солнца. Когда в небе оставались одни лишь звезды или луна пряталась в облаках, они чувствовали себя слабыми и жалкими.  Сбившись в кучу, в сумраке пещеры или под выступами скал во мраке и холоде, они думали об огне, который питал их своей теплотой и отгонял от них хищных животных.  Дозорные все время держали оружие наготове; их изнуряли постоянная бдительность и страх. Они знали, что могут быть застигнуты врасплох, прежде чем успеют нанести удар. Недавно медведь задрал одного воина и двух женщин, волки и леопарды похитили нескольких детей. Много мужчин было ранено во время ночных схваток.
Наступила зима. Северный ветер метал свои копья; мороз кусал острыми зубами. Однажды ночью вождь племени Пум в битве со львом потерял способность владеть правой рукой. Искалеченный, он лишился уважения куланов. Среди племени возникли раздоры. Сан не хотел больше подчиняться Пуму. Мун требовал себе первенства среди племени. Каждый из них имел своих сторонников, лишь немногие оставались верными Пуму. Однако до кровопролития дело не дошло, ибо все устали. Старый Тамм упрекал куланов в слабости; в ней был корень всех зол. Слова его находили сочувственный отклик. В часы сумрака куланы жестоко сожалели об ушедших воинах. Прошло уже много лун, они отчаялись увидеть когда-нибудь Нао, Гава и Нама или сыновей Зубра!
Много раз племя посылало разведчиков, те возвращались, не найдя никаких следов. Отчаяние сжало сердце куланов: шесть воинов погибли в когтях хищников, под топорами особей или умерли с голоду. Куланы не увидят больше спасительного огня! Только женщины сохраняли еще смутную надежду; выносливость и терпение поддерживали в них бодрость. Тамила была одна из наиболее сильных и смелых. Ни холод, ни голод не разрушили ее молодости. За зиму ее волосы отросли еще больше, они спадали с плеч, как грива льва. Дочь Пума умела хорошо распознавать растения. На лугу, в зарослях, в лесу или среди камышей она быстро находила съедобные корни, вкусные плоды, грибы. Не будь ее, великий Пум умер бы от голода во время своей болезни, когда он лежал в глубине пещеры, совсем ослабевший от потери крови.
Тамила легче других обходилась без огня. Однако она желала его страстно и по ночам спрашивала себя: кто же его принесет--Аро или Нао? Она готова была подчиниться любому из них из уважения к победителю, но знала, что жизнь с Аро будет тяжелой.
Наступил вечер. Сильный ветер прогнал тучи. С протяжным воем пролетал он по увядшей траве и по черным деревьям. Красное солнце, как холм, еще возвышалось на западе. Племя собралось в кучу, с тревогой ожидая наступления ночи. Скоро ли вернутся те дни, когда пламя, ворча, поедало поленья? Когда запах жареного мяса разносился в сумерках, теплая радость разливалась по телу, когда волки, медведь, лев и леопард убегали от сверкающей жизни огня?  Солнце потемнело; на обнаженном западе замер свет. Ночные животные вышли на охоту.
Старый Тамм, которого лишения состарили сразу на несколько лет, простонал, полный отчаяния:
--Тамм видел своих сыновей и сыновей своих сыновей. Огонь всегда был среди куланов, теперь больше нет огня! Тамм умрет, не увидав его!
Расщелина скалы, где укрылось племя, была вроде пещеры. В хорошую погоду это было неплохое убежище, но теперь северный ветер бичевал незащищенную грудь старика.
Тамм продолжал:
--Волки и собаки с каждым днем становятся все более смелыми и дерзкими.
 Он указал на крадущиеся тени, число их увеличивалось с наступлением темноты. Вой становился более протяжным и более угрожающим. Последние сумеречные отсветы держали их еще в отдалении. Дозорные в беспокойстве шагали под холодными звездами, на холодном ветру.  Вдруг один из них остановился и вытянул голову. Другие последовали его примеру. Затем первый сказал:
--На равнине особи!
 Все племя взволновалось. Некоторые испугались, сердца других преисполнились надеждой. Пум, вспомнив, что он еще вождь, выбрался из расщелины, где он отдыхал.
--Пусть все воины возьмутся за оружие!--приказал он.
 В эту тревожную минуту было не до распрей, куланы беспрекословно подчинились. Вождь прибавил:
--Пусть Сан возьмет с собой трех молодых воинов и пойдет на разведку!
Сан колебался, недовольный тем, что получает приказания от человека, который уже потерял силу. Вмешался старый Тамм:
--У Сана глаза леопарда, слух волка и нюх собаки. Он сразу узнает, кто подходит,--враг или друзья.
Тогда Сан с тремя молодыми воинами отправился в путь. По мере того как они подвигались вперед, хищники бежали по их следам. Воины скрылись из виду. Племя с тревогой и нетерпением ожидало возвращения разведчиков. Наконец в темноте раздался протяжный крик.  Пум, выскочив на равнину, воскликнул:
--Это идут куланы!
  Необычайное волнение охватило всех.
Сан спросил:
--Кто идет? Аро и его братья или Нао, Нам и Гав?
Снова раздались крики под звездами.
--Это сын Леопарда!--радостно прошептал Пум.
 В глубине души вождь боялся свирепого Аро. Но большинство куланов думало лишь об огне. Если Нао принесет огонь, они готовы пасть перед ним ниц; если же нет--гнев и презрение восстанут против его слабости.
 Между тем к становищу подкралась стая волков. Сумерки сменились непроглядной ночью. Последние отблески дня погасли, звезды тускло светили в ледяном небе. О! если бы увидеть, как возрождается теплое красное животное, чувствовать его дыхание на своей груди и на своем теле!
Наконец показался Нао. Его могучая фигура чернела на серой равнине. Пум закричал:
--Огонь! Нао несет огонь!
Племя заволновалась. Многие замерли на месте, как оглушенные ударом топора, другие повскакивали с неистовыми криками:
--Огонь! огонь!
Сын Леопарда держал его в своей каменной клетке. Это был маленький красный огонек, слабая жизнь, которую без труда могло задуть детское дыхание. Но куланы знали, какая огромная сила таится в этом слабом огоньке; задыхающиеся, безмолвные, страшась, что он исчезнет, смотрели они на огонь. Затем поднялся такой шум, что даже волки и собаки испугались. Все племя столпилось вокруг Нао с жестами покорности, обожания, радости.
--Осторожно, не убейте огонь!--крикнул старый Тамм.
Все отступили. Нао, Паум, Тамила, Нам, Гав, старый Тамм образовали в толпе ядро и направились к скале. Куланы бросились собирать сухие травы и ветки. Когда костер был готов, сын Леопарда поднес к нему дрожащий огонек. Сначала он скользнул по сухим сучьям, потом со свистом и ворчаньем стал пожирать сучья и ветки. Увидев пламя, волки и собаки убежали, охваченные страхом. Тогда Нао, обратившись к Пуму, сказал:
--Сын Леопарда выполнил свое обещание! Сдержит ли свое слово вождь куланов?--Он указал на Тамилу, освещенную багряным светом. Девушка тряхнула длинными, пышными волосами, трепеща от гордости при виде Нао.
--Тамила будет твоей женой!--покорно ответил Пум.
--И Нао станет вождем племени!--смело добавил старый Тамм.
Он сказал так вовсе не для того, чтобы высказать презрение к Пуму, но чтобы уничтожить соперничество, которое он считал опасным. В этот торжественный момент никто не посмел бы ему противоречить. Все племя радостно приветствовало его предложение. Но Нао видел только Тамилу: ее длинные волосы, ее прекрасные глаза. Глубокая жалость поднималась в его сердце к тому, который отдавал ему в жены свою дочь. Тем не менее он понимал, что ослабевший, искалеченный вождь не может больше управлять племенем. И он воскликнул:
--Нао и Пум будут вместе управлять племенем куланов!
Все в изумлении замолчали. Жестокий Пум впервые почувствовал смутную нежность к существу, который не был ему родственным по крови.  Между тем старый Тамм, самый любопытный из всех куланов, спешил узнать о приключениях, пережитых тремя воинами. Память о них была так свежа в уме Нао, будто все происходило накануне.     Храбрый воин рассказал о сером медведе, о льве-великане, о тигрице, о пожирателях себеподобных, о мамонтах и рыжих карликах, о существах без плеч, о особях с синими волосами и о пещерном медведе. Однако осторожный Нао не раскрыл куланам тайны камней, которую он узнал от волков. Треск огня сопровождал его рассказ. Старый Тамм воскликнул:
--Не было воина, равного Нао, среди наших отцов и не будет среди наших детей, среди детей наших детей.
 Наконец Нао произнес имя Аро. Все вздрогнули, как деревья в бурю, ибо все боялись сына Зубра.
--Когда сын Леопарда видел Аро в последний раз?--спросил Пум, бросив испуганный взгляд в темноту.
--С тех пор прошли две ночи,--ответил Нао.--Сыновья Зубра перешли реку. Они появились у скалы, где были Нао, Нам и Гав. Нао бился с ними.
Наступило глубокое молчание. Слышно было лишь потрескивание костра, завывание северного ветра и отдаленный крик какого-то хищного зверя.
--И Нао их победил!--объявил гордо кулан.
Мужчины и женщины переглянулись. Радость и сомнения боролись в их сердцах. Мун выразил их неясные чувства, спросив:
--Нао убил всех троих?
 Сын Леопарда ничего не ответил. Он погрузил руку в складку медвежьей шкуры, которая была на нем, и бросил на землю три окровавленные руки.
--Вот руки Аро и его братьев!
Сам, Мун и Пум осмотрели их, им хорошо были знакомы эти огромные толстые руки, покрытые шерстью, как у зверей. Нельзя было не узнать их. Все вспомнили тот ужас, который наводили на племя эти руки. Соперничество погасло в сердцах завистливых и сильных; слабые соединили навсегда свою жизнь с Нао; женщины почувствовали, что род их не умрет. И Сан  провозгласил:
--Теперь куланам не страшны враги!
 Пум, схватив Тамилу за волосы, простер ее грубо перед победителем и сказал:
--Вот! Она будет твоей женой! Я снимаю с нее мою власть. Ты ее господин! Она будет отыскивать и приносить на плече добычу, которую ты убьешь на охоте. Если она ослушается тебя, ты волен убить ее.
 Нао опустил руку на плечо Тамилы и нежно поднял женщину.
















           Ч А С Т Ь  В Т О Р А Я

(Всевышний собрал своих приближённых и расспрашивал изх о впечатлениях о начале жизни на ново планете. Давние Его спутники молчали, так так видели это не в первый раз.
--Всё понятно,--сказал Всевышний.—Я и не ожидал услышать вам  ответ. Мне интересен ответ Моше, Иещошуа, Ильи и других новичков.
За всех ответил Моше, как предволитель иудеев в страну Ханаан.
--Мы не могшли даже представить, что рождение человека проходило столько стадий эволюции.
--Позволь и мне сказать,--вмешался Иехошуа.—Мы все уверены, что Ты нас создал, а тут мы видим целую кучу первобытных людей. Я даже не мог себе представить, что происхожу от обезьяны.
--И правильно делаешь. То что вы видите—это не люди. Это существа, особи—но не человек разумный. Ну, это в дальнейшем прелстоит вам увидеть. Неандертальцы не были прямыми предками человека разумного, но, тем не менее у них с  человеком разумным  очень много общего. Называть их тупиковой ветвью эволюции, столь же неверно, как неверно применять этот эпитет по отношению к краманьольцу, как называли его учёные с планеты Земля. Скорее, неандертальцев следует считать «дублерами» человека разумного. Почему же природа выбрала человека разумного, а не его? Как происходил этот выбор? Что сыграло в нем решающую роль? Был ли он предопределен заранее или зависел больше от привходящих и потому во многом случайных обстоятельств? Ответ очень прост. Потому что так захотел Я.
Даже первоначальный способ погребения мёртвых и существование захоронений не даёт основания думать о них, как о человеке разумном. Даже существование представлений о «жизни после смерти» не обязательно означает существование идеи сверхъестественного, потустороннего, идеи некоего высшего начала или начал, от воли которых существо зависит и которым должен поэтому поклоняться. Иными словами, не обязательно означает существование начал  религии. Неандертальский погребальный ритуал совершенно связан с религией,  не вкючал никакие компоненты, которые можно было бы назвать религиозными. Попытки Моих оппонентов, типа Сатаны, обнаружить свидетельства такого мировоззрения и следы такого поведения предпринимались не раз, и не раз они говорили что искомые доказательства найдены, но в итоге неизменно оказывалось, что желаемое было принято за действительное, а реконструкции выданы за факты.
Примером может служить история с «открытием» Моими оппонентами у неандертальцев культа пещерного медведя. Могу сказать, что эти свидетельства  попали в руки недостаточно квалифицированных критиков и были ими загублены. А Я скажу открыто: причина просто в том, что никаких свидетельств на самом деле и не существовало. Так или иначе, но во всех без исключения случаях, для которых предполагалась символическая упорядоченность черепов и иных костей, объяснить характер залегания находок можно действием естественных, биологических и геологических процессов, так что вопрос о существовании у неандертальцев культа пещерного медведя остается закрытым.
Очень похожим образом складывалась судьба ещё одной гипотезы критиков о существовании у неандертальцев культа человеческих черепов. Здесь тоже было много интригующих выводов и захватывающих воображение реконструкций, но слишком мало поддающихся проверке фактов; и за широким признанием  последовало  отрицание.
Существо называло себя  разумным: он добывал огонь, жил племенем, мог логически примитивно мыслить, тем самым другие особи они обозвали неразумными. Но вдумайтесь: и существа, и тех, кого они нахвали животными счастливо жили, имели семьи, растили детей. Правда, существа назвали все это проявлением инстинкта, но это по их мнению.
Было ещё славное племя кроманьонцев, появившихся на планете. Скелеты кроманьольцев никак не назовёшь людскими, хотя они, бесспорно, принадлежат не обезьянам, а существам, наполнившем мир новой планеты. Спросите у Сатаны и он скажет, что кроманьонцы были предками человека разумного.  Однако проследить «судьбы связующую нить» оказалось не под силу таже такому авторитетному критику как Сатана.  К тому же кроманьонцы были не единственными кандидатами на почётное звание прародителя человека  разумного.
На самом деле и кроманьонцы были лишь одними из племён особей, которых по Моим подсчётам было--17. Таким орбразом, ни неандерталец, ни кроманьёлец не являться н предкоми человека разумного, каким боком его ни поверни — и всё тут!
--Шеф! Если можно я замечу—подал голос Сатана,--что есть маленькая накладка.
--Что за накладка?
--Если  верна Ваша концепция сотворения человека Богом...
--А ты что, срмневаешься?
--Нет, но должен я выступить против Вас. Вы же не забыли кто я? 
--Не забыл. Говори.
--Если верна ваша концепция, то мы вынуждены признать, что антропоморфный облик человека был создан с определённым умыслом. В общем-то, это подтверждает, как анатомия, так и физиология. Глаза были даны, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, нос, чтобы нюхать и дышать, рот чтобы есть и говорить, руки и ноги чтобы брать предметы и перемещаться по поверхности. Детородные органы, чтобы производить подобных себе. Однако у людей есть ещё оно качество сразу вроде бы не заметное--людям, как и всему живому, свойственно изменятся от поколения к поколению. Мы можем также допустить, что Адам и Ева, будучи перволюдьми, по преданию были более совершенными, чем их многочисленные потомки. Оно и понятно: перволюдей создал Бог, а своих детей перволюди создавали сами. Не могут же копии быть лучше оригинала! Таким образом, в самой человеческой природе заложено, что последующие поколения будут хоть на чуть-чуть, но хуже предыдущих. После того как мы пришли к такому важному выводу, уже ничего не мешает нам предположить, что люди в течение пусть даже весьма длительного времени могут превратиться в зверей…
--Вот так открытие так открытие! Когда  сравнивают человека и животных, первое, что бросается в глаза, это то, что биологические расы  людей отличаются друг от друга весьма незначительно, и их представителей можно без колебаний индицировать как людей. В отношении  зверей можно сказать следующее. Они очень многообразны, но, несмотря на свою несхожесть, их не в коем случае, даже самых выдающихся из них--человекообразных обезьян, нельзя перепутать с человеком. Помимо присутствия некоторой степени антропоморфности, у разных видов животных существует характерная отличительная черта--биологические и физиологические приспособления к образу жизни, который ведут эти животные. У слона это хобот, бивни, большой рост, у жирафа большой рост, длинная шея, у иных животных определённое строение ноги, позволяющей им быстро бегать, у птиц — крылья. Все эти приспособления являются отличительной чертой, характеризующей представителей определённого вида. Благодаря этим приспособлениям тот или иной вид животных и существует на белом свете.
Однако всех животных объединяет одно обстоятельство, мимо чего, почему-то, проходят все систематики--это полное отсутствие разума, который есть у человека. Разум есть у человека и это делает ненужными все биологические приспособления животных. И в самом деле, зачем человеку тёплая шесть, защищающая от холода, когда у человека есть ум. Он с его помощью может изготовить одежду и тёплое жилище и тем самым защитит своё тело от переохлаждения. У человека есть ум, с его помощью он сварит мясо и сделает его мягким. В результате ему не надо будет иметь хищные зубы, для того чтобы рвать сырое мясо на куски. У человека есть ум и с его помощью он изготовляет орудия труда и орудия убийства. Используя их, он не нуждается в острых и больших когтях и клыках. И — так далее… Ум — хорошая штука! У животных нет человеческого ума и они его компенсируют, как могут, в основном с помощью биологических приспособлений, о которых Я говорил выше. Из этого следует, что телесные и поведенческие приспособления это некий костыль, позволяющий животному опереться на него и выжить. Из этого можно также предположить, что приспособления следствие, а не причина изменений.
Для справки скажем, что наш критик считает приспособление к условиям обитания одной из причин появления разума. Отсуствие человеческого разума явилось причиной появления у многих животных биологических и поведенческих приспособлений к окружающей действительности. Шерсть, тёплый подшёрсток, хобот, крыло, хищные и растительноядные зубы, острые когти--всё это, а также многое другое стало появляться у антропоморфных существ за неимением человеческого ума. Многие животные стали заложниками своего слишком поспешного приспособления к экологическим реалиям. 
Я вывел закон, который гласил, что организм не может вернуться к состоянию, уже осуществлённому в ряду его предков. Орган, регрессирующий во время исторического развития вида, никогда не достигнет степени своего прежнего развития, а тот орган, который исчез, никогда не появится вновь. Например, если пятипалая конечность китообразных уже превратилась в ласту, она не когда не сможет превратиться опять в пятипалую руку. Этим объясняется вымирание многих видов животных. Обзаведясь, приспособлениями к конкретной среде обитания и исказив свой антропоморфный облик, они не смогли возвратить его вновь, даже если бы очень захотели. Если среда, в которой они существовали, неожиданно изменялась, то они не могли быстро найти ей иную замену. Лимит ситуационной изменчивости как бы был ими исчерпан. «Рождённый ползать — летать не сможет!»
Это  свидетельствует, что свою антропоморфность человек приобрёл не в результате эволюции, а в результате акта творения. Человеческое тело  создал Я. Оно было спроектировано для человеческой жизни. Популяции диких существ, ведя животный образ жизни, отклонялись от проекта. В конце концов, их потомки превращались в зверей и теряли морфологию присущую людям. Стоит ли после этого удивляться, что многие из них вымирали, оказываясь заложниками своей глупости, растиражированной и усиленной в ряду поколений. Воссоздать облик своих прародителей звери не могут, да и не хотят. На это способен только Я… Мысли приходят человеку в голову от Бога. Это характеризует человеческое мышление. Звери же «питаются» мыслями своего вида. В этом состоит коренное отличие человека от животных. Если принять это утверждение на веру, то можно предположить, что человек, отвернувшийся от Бога, в конце концов, теряет его расположение и перестаёт получать те божественные мысли, которые характеризуют его человеческое мышление, И тогда происходит удивительная вещь--большой человеческий мозг не может больше произвести не одной человеческой мысли. В голову лезут лишь мысли собратьев по несчастью, так же лишённых божественной подпитки. В результате--неизбежная деградация.
Выходит верна поговорка--если Господь хочет кого-то наказать--он лишает его разума. Человек без человеческого разума тут же становится потенциальным зверем, удел которого приспособляться к окружающей действительности с помощью подручных средств--иначе с помощью своего тела. Вот тогда появляется шанс увидеть клыки и когти или просто глупую обезьянью физиономию у того, кто ещё когда-то был человеком. А теперь всё внимание на планету. Там сейчас происходят интересные вещи ).




                Г Л А В А  1


      Кун, сын Слона, любил бывать в подземных пещерах. Он ловил там слепых рыб и бесцветных раков вместе с Нуром, сыном Степи, последним из племени волков, уцелевшим при истреблении его народа Рыжими Карликами.  Целыми днями бродили Кун и Нур вдоль течения подземной реки. Часто берег ее был всего лишь узким каменным карнизом. Иногда приходилось пробираться ползком по тесному коридору из порфира, гнейса, базальта. Нур зажигал смоляной факел из ветвей скипидарного дерева, и багровое пламя отражалось в сверкающих кварцевых сводах и в стремительно текущих водах подземного потока. Склонившись над черной водой, они наблюдали за плавающими в ней бледными, бесцветными животными, затем шли дальше, до того места, где дорогу преграждала глухая гранитная стена, из-под которой с шумом вырывалась подземная река. Подолгу простаивали Кун и Нур перед черной стеной. Как хотелось им преодолеть эту таинственную преграду, на которую натолкнулось племя кланов шесть лет назад, во время своего переселения с севера на юг.
      Кун, сын Слона, принадлежал, согласно обычаю племени, брату матери. Но он отдавал предпочтение своему предку Нао, сыну Леопарда, от которого унаследовал мощное сложение, неутомимые легкие и необычайную остроту чувств. Его волосы падали на плечи густыми жесткими прядями, словно грива дикого коня; глаза были цвета серой глины. Огромная физическая сила делала его опасным противником. Но еще больше, чем Нао, Кун склонен был к великодушию, если побежденный лежал перед ним, распростершись на земле. Поэтому куланы, отдавая должное силе и мужеству Куна, относились к нему с некоторым пренебрежением.
 Он охотился всегда в одиночку или вместе с Нуром, которого куланы презирали за слабость, хотя никто не умел так искусно находить камни, пригодные для добывания огня, и изготовлять трут из мягкой сердцевины дерева.  У Нура было узкое, гибкое, как у ящерицы, тело. Плечи его были так покаты, что руки, казалось, выходили прямо из туловища. Такими выглядели с незапамятных времен все существа из племени волки. Нур думал медленно, но ум его был более изощренным, чем у людей племени Куланов.
Нур любил бывать в подземных пещерах еще больше, чем Кун. Его предки и предки его предков всегда жили в краях, изобиловавших ручьями и реками, часть которых исчезала под холмами или терялась в глубине горных массивов.  Однажды утром друзья бродили по берегу реки. Они видели, как поднялся над горизонтом багровый шар солнца и золотой свет залил окрестность. Нур понимал, что ему нравится следить за стремительно бегущими волнами; Кун же отдавался этому удовольствию безотчетно. Они направились к подземным пещерам. Прямо перед ними возвышались горы--высокие и неприступные. Крутые, острые вершины нескончаемой стеной тянулись с севера на юг, и нигде между ними не видно было прохода. Кун и Нур, как и все племя куланов, страстно мечтали преодолеть эту несокрушимую преграду.
Более ста лет куланы, покинув родные места, кочевали с северо-запада на юго-восток. Продвигаясь к югу, они скоро заметили, что чем дальше, тем земля становится богаче, а добыча--обильнее. И постепенно они привыкли к этому бесконечному путешествию. Но вот на их пути встала огромная горная цепь, и продвижение племени на юг остановилось. Куланы тщетно искали проход среди неприступных каменных вершин.
      Кун и Нур присели отдохнуть в камышах, под черными тополями. Три мамонта, огромные и величественные, шествовали вдоль противоположного берега реки. Видно было, как пробегают вдали антилопы; носорог показался из-за скалистого выступа. Волнение овладело сыном Слона. Как хотелось ему преодолеть пространство, отделяющее его от добычи! Вздохнув, он поднялся и зашагал вверх по течению, сопровождаемый Нуром. Скоро они очутились перед темным углублением в скале, откуда с шумом вырывалась река. Летучие мыши метнулись в темноту, испуганные появлением двуногих существ.  Взволнованный внезапно пришедшей ему в голову мыслью, Кун сказал Нуру:
--За горами есть другие земли!
Нур ответил:
--Река течет из солнечных стран.
Существа из племени волков давно знали, что все реки и ручьи имеют начало и конец.  Синий сумрак пещеры сменился мраком подземного лабиринта. Нур зажег одну из захваченных с собой смолистых веток. Но друзья могли бы обойтись и без света--так хорошо знали они каждый поворот подземного пути.  Целый день шли Кун и Нур по мрачным переходам вдоль течения подземной реки, перепрыгивая через ямы и расселины, а вечером крепко уснули на берегу, поужинав испеченными в золе раками.
      Ночью их разбудил внезапный толчок, исходивший, казалось, из самых недр горы. Слышен был грохот падающих камней, треск крошащихся скал. Затем наступила тишина. И, не разобрав спросонья, в чем дело, друзья снова уснули. Но, когда утром они двинулись дальше, путь оказался усеянным обломками скал, которых раньше здесь не было.  Смутные воспоминания овладели Нуром.
--Земля колебалась,--сказал он.
Кун не понял слов Нура и не старался вникнуть в их смысл. Мысли его были короткими и стремительными. Он мог думать только о тех препятствиях, которые возникали непосредственно перед ним, или о добыче, которую он преследовал. Нетерпение его росло, и он все ускорял шаги, так что Нур еле поспевал следом. Задолго до конца второго дня они добрались до того места, где глухая каменная стена обычно преграждала им путь.
      Нур зажег новый смолистый факел. Яркое пламя озарило высокую стену, отражаясь в бесчисленных изломах кварцевой породы. Изумленное восклицание вырвалось у обоих юношей: в каменной стене зияла широкая трещина!
--Это оттого, что земля колебалась,--сказал Нур.
Одним прыжком Кун очутился у края трещины. Проход был достаточно широк, чтобы пропустить особь. Кун знал, какие предательские ловушки таятся в только что расколовшихся скалах. Но нетерпение его было так велико, что он, не задумываясь, протиснулся в черневшую перед ним каменную щель, настолько узкую, что двигаться вперед можно было с большим трудом. Нур последовал за сыном Слона. Любовь к другу заставила его забыть природную осторожность.
      Скоро проход сделался таким узким и низким, что они едва протискивались между камнями, согнувшись, почти ползком. Воздух был жарким и спертым, дышать становилось все трудней... Вдруг острый выступ скалы преградил им путь.  Рассердившись, Кун выхватил из-за пояса каменный топор и ударил им по скалистому выступу с такой силой, словно перед ним был враг. Скала пошатнулась, и юноши поняли, что ее можно сдвинуть с места. Нур, воткнув свой факел в расселину стены, стал помогать Куну. Скала зашаталась сильнее. Они толкнули ее изо всех сил. Раздался треск, посыпались камни... Скала покачнулась и... они услышали глухой звук падения тяжелой глыбы. Путь был свободен.
Передохнув немного, друзья двинулись дальше. Проход постепенно расширялся. Скоро Кун и Нур смогли выпрямиться во весь рост, дышать стало легче. Наконец они очутились в обширной пещере. Кун со всех ног бросился вперед, но вскоре темнота вынудила его остановиться: Нур со своим факелом не поспевал за быстроногим другом. Но задержка была недолгой. Нетерпение сына Слона передалось сыну Степи, и они большими шагами почти бегом двинулись дальше.
Скоро впереди забрезжил слабый свет. Он усиливался по мере того, как юноши приближались к нему. Внезапно Кун и Нур очутились у выхода из пещеры. Перед ними тянулся узкий коридор, образованный двумя отвесными гранитными стенами. Вверху, высоко над головами, виднелась полоска ослепительно синего неба.
--Кун и Нур прошли сквозь гору!--радостно воскликнул сын Слона.
      Он выпрямился во весь свой могучий рост, и гордость от сознания совершенного подвига овладела всем его существом. Нур, более сдержанный от природы, был тоже сильно взволнован. Узкое ущелье, затерянное в глубине горного массива, мало чем отличалось от подземного лабиринта, из которого они только что выбрались. Куну не терпелось увидеть поскорей открытое пространство. После краткого отдыха друзья снова двинулись в путь.
Ущелье показалось им бесконечным. Когда юноши, наконец, добрались до выхода из него, день уже склонялся к вечеру. Перед ними простирался обширный горный луг, край которого, казалось, упирался прямо в синий небосвод. Справа и слева грозно высились горы--мрачный каменный мир, застывший и безмолвный с виду, незыблемый, словно вечность...
      Солнце садилось среди каменных башен, зубчатых пиков и куполов. Муфлоны то появлялись, то исчезали вдали, у края пропасти. Старый медведь, сидя на гнейсовой скале, подстерегал в тишине добычу. Огромный гриф медленно парил в вышине, под облаками, озаренными вечерним солнцем.  Кун и Нур слышали биение своих взволнованных сердец. Неведомая земля лежала перед ними. Она неудержимо влекла к себе деятельного, жаждущего приключений куланра и задумчивого, полного смутных грез последнюю особь из племени волков.







                Г Л А В А  2


       Четырнадцать дней шли по неведомой земле Кун и Нур. Они решили не возвращаться в становище до тех пор, пока не разведают степи и леса, где Куланы могли бы найти в изобилии дичь и съедобные растения. Двуногое существо не может постоянно жить в горах. Горы изгоняют его с наступлением зимы; весною земля оживает там гораздо медленней, чем внизу на равнине, уже давно покрытой пышным ковром трав и цветов.
      В первые дни пути Куну и Нуру иной раз до самого вечера не удавалось убить какую-нибудь дичь или найти съедобные растения. Но они упорно продолжали двигаться вперед, постепенно спускаясь все ниже и ниже. На девятый день пути еловые леса сменились буковыми рощами; затем появились дубы и каштаны. Их становилось все больше. Кун и Нур поняли, что приближаются к равнине. Звери стали попадаться чаще; каждый вечер свежее мясо и съедобные корни растений жарились на огне костра, и свет звезд, озарявший путников, уже не казался им таким холодным, как высоко в горах.
      На четырнадцатый день они достигли подножия горной цепи. Перед ними расстилалась бескрайняя равнина, по которой струились воды огромной реки. Стоя на склоне скалистого отрога, путники жадно смотрели на эту новую, неведомую им землю, где никогда не ступала нога кулана или волков. Внизу росли незнакомые деревья: исполинские баньяны, ветви которых образовывали целые рощицы; стройные пальмы с листьями, напоминающими огромные перья; зеленые дубы, взбиравшиеся на склоны холмов; заросли бамбука, подобного гигантской траве. Рассыпанные среди высоких трав и густых кустарников цветы радовали глаз своими яркими красками.
      Но Куна и Нура больше интересовали животные. Они то появлялись, то исчезали вдали, среди буйных трав и пышного кустарника, в зарослях древовидных папоротников и высокого бамбука. Видно было, как проносится среди холмов стадо легконогих антилоп, как бродят по лугам дикие лошади и онагры. Олени и огромные дикие быки--гауры появлялись из-за поворотов реки; стая диких собак--дхолей преследовала сайгу. Змеи неслышно скользили среди густых трав; на вершине холма четко выделялись горбатые силуэты трех верблюдов. Павлины, фазаны и попугаи гнездились на опушках пальмовых рощ; обезьяны выглядывали из густых ветвей баньянов; гиппопотамы ныряли в реку; крокодилы неподвижно лежали в заводях, словно упавшие в воду стволы деревьев.
 Нет, никогда в этом краю куланы не будут испытывать недостаток в свежем мясе для вечерней трапезы у костра! Кун и Нур стали спускаться по склону скалистого отрога. Воздух делался все теплее и теплее. Скоро стало совсем жарко; горячие камни обжигали ступни босых ног.  Путники думали, что от равнины их отделяет лишь короткий переход. Но расстояние оказалось обманчивым. Внезапно они очутились на краю крутого обрыва. Крик нетерпения вырвался из груди кулана, но Нур сказал:
--Неведомая земля, вероятно, полна опасностей. А у нас мало дротиков. Здесь, на вершине скалы, ни один зверь, пожирающий существа, нас не достанет.
Как бы подтверждая его слова, желтый силуэт льва мелькнул внизу, в расселине скалы. Кун ответил:
--Нур сказал то, что надо было сказать. Прежде чем спуститься на равнину, мы должны запастись дротиками, палицами и копьями, чтобы убивать дичь и побеждать хищников.
Скалы отбрасывали на землю длинные тени; солнечный свет стал желтым, словно мед. Кун и Нур направились к молодому дубу и стали рубить его крепкие ветви, чтобы изготовить необходимое оружие. Они умели делать копья и палицы, обрабатывать рога и кости животных, обтесывать острые кремни и обжигать на огне костра концы дротиков, чтобы те стали твердыми, словно камень. Но с тех пор, как они выбрались из подземного лабиринта, прошло много времени. Топоры их затупились, запас оружия истощился.
 Кун и Нур рубили ветви до тех пор, пока солнце не погасло на горизонте подобно гигантскому багровому костру. Затем они собрали рога, кости и кремни, которые принесли с гор.
--Скоро наступит ночь,--сказал Кун.--Мы возобновим работу, когда солнце вернется.
Набрав хворосту, они сложили его в кучу. Нур уже приготовился зажечь костер, а спутник его тем временем насаживал на острый сук заднюю ногу дикой козы. Внезапный рев заставил их вскочить на ноги. Этот рев одновременно напоминал и грозное рычание льва и отвратительный хохот гиены. Подойдя к обрыву, они увидели внизу, у подножия скалистого выступа, на расстоянии пятисот шагов незнакомого зверя. Он был ростом с леопарда, красноватой масти, с круглыми черными пятнами на спине и боках. Огромные глаза горели ярче, чем у тигра. Четыре клыка, очень длинных и очень острых, торчали из его пасти, словно сабли. Весь облик зверя свидетельствовал о стремительности и силе.
 Кун и Нур понимали, что перед ними зверь из породы плотоядных, но он не напоминал им ни одного из тех хищников, которые встречались по ту сторону гор. Однако вид его не вызывал у юношей больших опасений. Ведь с помощью копья, палицы и дротиков Кун всегда выходил победителем из схватки со зверями одного с ним роста. Он был так же силен и стремителен в борьбе, как Нао, победитель Косматых братьев, серого медведя и тигрицы.
Он крикнул:
--Кун не боится красного зверя!
Новый рев, еще более отрывистый и пронзительный, удивил молодых воинов.
--Голос его больше, чем он сам!--заметил Нур.--А зубы острее и больше, чем у всех других пожирателей мяса.
--Кун убьет его ударом палицы!
Внезапно зверь сделал прыжок длиной в двадцать шагов. Нагнувшись над обрывом, Кун увидел другого зверя огромного роста, трусившего рысцой у подножия скалы. У него была гладкая, серая, лишенная волос кожа, толстые, как ствол молодого тополя, ноги и огромная тупая морда. Это был гиппопотам-самец, спешивший как можно скорее добраться до реки. Но махайрод--саблезубый тигр--на каждом повороте преграждал ему путь. Гиппопотам останавливался и угрожающе ворчал, разевая свою широкую пасть.
--Красный зверь слишком мал, чтобы убить гиппопотама,-- сказал Кун.--Гиппопотам не боится даже льва.
Нур с любопытством следил за происходящим, не говоря ни слова. Внезапно махайрод сделал гигантский прыжок. Его гибкое красноватое тело упало на спину гиппопотама, длинные когти вонзились в могучий затылок. Толстокожий гигант, громко крича от боли, устремился к реке. Но острые, словно сабли, зубы хищника уже разорвали его твердую, как дерево, кожу и впились в мясо. Рана на огромной шее росла.
 В первые минуты гиппопотам ускорил свой бег. Он не ревел больше; вся энергия его была направлена к одной цели: достичь как можно скорее реки. Там, погрузившись в родные глубокие воды, он залечит свою рану и снова вернется к жизни. Массивные ноги зверя топтали траву и, хотя тяжелое туловище качалось из стороны в сторону, он мчался вперед с быстротой дикого кабана...
 Река была уже близко. Ее влажные испарения, казалось, придали новые силы толстокожему великану. Но безжалостные клыки все глубже впивались в его шею, края раны расширялись, кровь текла обильнее... Вот гиппопотам пошатнулся; его короткие толстые ноги задрожали. Предсмертный хрип вырвался из чудовищной пасти...  Гиппопотам уже достиг прибрежных зарослей тростника, как вдруг внезапное головокружение заставило его остановиться. Медленно, очень медленно гигантская туша повернулась вокруг себя; затем побежденный с глухим коротким ревом рухнул на землю. И тогда махайрод, приподнявшись на своих упругих лапах, издал победный, торжествующий крик, от которого обратились в бегство проходившие вдали буйволы, и принялся пожирать добычу.
Кун и Нур молчали, подавленные. Они чувствовали приближение ночи хищников и смутно догадывались, что земля, на которую они вступили,--более древняя, чем та, по которой кочевали до сих пор куланы. И в этой стране сохранились еще животные, жившие в ту отдаленную эпоху, когда на планете появились первые двуногие существа. Мрачные тени прошлого, казалось, приближались к юношам вместе с последними отблесками гаснущей зари, а древняя река катила свои багровые воды вдаль, через необозримую равнину.
 


















                Г Л А В А  3



      Восемь дней понадобилось Куну и Нуру, чтобы пополнить запас оружия. Осколки кремней и острые зубы убитых животных служили наконечниками для дротиков. Каждый изготовил себе копье, заканчивающееся острым рогом, и метательный снаряд, с помощью которого можно было метать на большое расстояние дротики и копья. И, наконец, из дубового ствола они вырезали себе две массивные палицы. Та, которую взял Кун, была настолько тяжелой, что могла служить защитой от самых крупных хищников.
Кончив работу, Кун и Нур спустились со скалистого обрыва на равнину и, очутившись в степи, почувствовали себя окончательно отрезанными от родного становища, затерявшегося где-то позади, далеко в горах. Местность вокруг изобиловала дичью. Достаточна было ненадолго спрятаться в густой траве, чтобы подстеречь дикую козу или сайгу. Но Кун никогда не убивал травоядных без нужды. Животное растет медленно, а существо должно есть каждый день. Когда у племени было много пищи, Нао, вождь куланов, запрещал охоту.      
Кун и Нур встречали на каждом шагу столько нового, что не переставали удивляться. Они с интересом рассматривали огромного гавиала с невероятно вытянутой мордой; видели, как он покачивается, неподвижный, на поверхности реки или подстерегает добычу где-нибудь на островке либо в прибрежных камышах. Гавиал--крокодил с узким, очень длинным рылом, вздутым на конце.      Дикие быки—гауры--бродили стадами,-- мощные, словно бизоны, потрясая массивными рогами, способными разорвать грудь тигру и пригвоздить к земле льва. Черные гаялы подставляли солнцу свои мощные тела с выпуклыми загривками. Гепарды то появлялись, то исчезали на опушках лесных чащ. Стая волков, преследуя антилопу, пробегала вдали, быстрая и зловещая. Дхоли,--уткнувшись носами в землю, выслеживали добычу, или, подняв вверх острые морды, прерывисто выли. Порой перепуганный тапир выскакивал из своего логова и скрывался в тесном лабиринте баньяновых ветвей.
Кун и Нур с расширенными ноздрями, напрягая зрение и слух, осторожно продвигались вперед, стараясь не наступить на кобр, скрывающихся в густой траве, и не разбудить крупных хищников, спящих в своих логовищах или в бамбуковой чаще. Но кругом все было тихо; лишь леопард показался около полудня в углублении скалы. Зеленые глаза его пристально смотрели на приближавшихся особей.  Кун, выпрямившись во весь свой исполинский рост, поднял тяжелую палицу. Но Нур, вспомнив махайрода, удержал руку друга:
--Сын Слона не должен еще сражаться!
Кун понял мысль Нура. Если махайрод оказался опаснее льва, то леопард в этой неведомой стране мог быть сильнее тигра. Нао, Пум и старый Тамм оставили для племени наставления: осторожность так же необходима воину, как и храбрость. Надо сначала узнать врага. Однако сын Слона не сразу опустил свою палицу. Он крикнул:
--Кун не боится леопарда!
Но хищник не двинулся с места, и существа беспрепятственно продолжали путь.  Они искали удобное место для ночлега. В этой знойной стране, где ночи, по всей вероятности, кишат хищниками, даже огонь костра не смог бы уберечь путников от грозящей со всех сторон опасности. Куланы хорошо знали, как важно для существ удобное и безопасное жилье. Они умели устраивать у входа в пещеру завалы из каменных глыб, стволов и веток деревьев; могли соорудить убежище на открытом месте или под защитой нависающих скал.
      За весь день пути Куну и Нуру не удалось обнаружить на берегу подходящего для ночлега места, и к вечеру они отдалились от реки. Уже показывались первые звезды, когда путники решили, наконец, остановиться у подножия крутого холма, поросшего редким кустарником и чахлой травой. Выбрав отвесный склон, сложенный из сланцевых плит, Кун и Нур расположились около него, разложив перед собой костер полукругом. Каждый должен был бодрствовать по очереди. Кун, у которого слух был острее, а обоняние тоньше, решил стать на стражу первым, потому что первая часть ночи всегда таит в себе наибольшую опасность.
Ленивый ветерок доносил до ноздрей кулана терпкие запахи зверей и нежный аромат ночных растений. Все чувства юноши были напряжены; сознание неутомимо отмечало ночные шорохи, движения и запахи. Первыми появились шакалы. Они подкрадывались неуверенными шагами; движения их гибких тел были полны изящества. Огонь костра и притягивал и пугал их. Они замирали на месте, затем, легко царапая землю острыми коготками, приближались к невиданному чуду. Длинные тени вытягивались за ними; в блестящих глазах отражалось багровое пламя, острые уши чутко прислушивались к ночным звукам. Малейшее движение Куна заставляло их отступать в темноту, слабо повизгивая.
Кун не боялся шакалов. Но их резкий запах мешал ему, заглушая запахи других хищников.   Чтобы не тратить зря дротики, Кун набрал пригоршню камней и стал кидать их через костер. Первый же брошенный им камень заставил шакалов разбежаться. Затем показались дхоли. Голод придавал им смелость и делал этих небольших зверей опасными. Они бродили стайками, иногда внезапно останавливались или кидались в сторону с глухим ворчанием, которое передавалось от одного к другому, как будто звери переговаривались между собой. Пламя костра остановило их. Любопытные, подобно шакалам, дхоли жадно принюхивались к запаху жареного мяса и  тел двуногих.
Когда Кун кидал камни, передние ряды дхолей отступали и сбивались в кучу; угрожающий вой раздавался во мраке. Звери упорствовали: отступив на недосягаемое для камней расстояние, они выслали вперед разведчиков, которые упрямо искали подступов к добыче. Промежуток, остававшийся между краем костра и сланцевой стеной, был для них слишком узким. Однако дхоли все время возвращались к нему с терпением, которое способно было довести до отчаяния. Иногда они делали вид, что бросаются в атаку, в то время как часть стаи, отправившаяся в обход холма, угрожающе выла за спиной существ, надеясь вызвать среди них панику.
Постепенно возвращались шакалы, более осторожные, держась на почтительном расстоянии от дхолей. Но и те и другие отступили перед двенадцатью волками, появившимися с восточной стороны, а затем разбежались, давая дорогу гиенам. Гиены трусили неторопливой рысцой; их покатые спины судорожно подергивались. Изредка раздавался отвратительный крик, напоминающий пронзительный старушечий хохот.  Две карликовые летучие мыши бесшумно кружились над головой Куна. Большой крылан, по размаху крыльев не уступающий орлу, парил под звездами. Привлеченные пламенем костра, мириады ночных бабочек летели прямо в огонь; ночные насекомые, шелестя крыльями, носились тучами в багровом дыму и, обезумев, сыпались дождем на горящие угли. Из густых ветвей баньяна выглядывали головы двух бородатых обезьян. Болотная сова стонала на соседнем холме. Птица-носорог высовывала свой огромный клюв из-за перистых листьев пальмы.
      Тревожные мысли осаждали сына Слона. Со всех сторон он видел разверстые пасти, оскаленные клыки и горящие словно угли глаза хищников...  Смерть грозила молодым воинам отовсюду. Хищников здесь собралось достаточно, чтобы уничтожить по крайней мере пятьдесят особей. Сила дхолей заключалась в их численности; челюсти гиен по мощности не уступали тигриным. У волков были сильные лапы и мускулистые загривки. И даже шакалы с их острыми собачьими мордами могли бы растерзать Куна и Нура за то короткое время, пока на костре успеет сгореть тоненькая веточка. Но страх перед огнем останавливал изголодавшихся зверей. Они терпеливо ждали случая, который помог бы им. Время от времени между хищниками вспыхивала вражда. Если волки принимались рычать, шакалы тотчас же скрывались в темноте; но дхоли оставались на месте и лишь угрожающе разевали свои красные пасти. И все вместе они уступали дорогу гиенам.
Гиены обычно не нападали на особей. Они не любили рисковать и довольствовались неподвижной или обессилевшей добычей. И все же они не уходили далеко от костра, удерживаемые необычным скоплением других хищников и странным, таинственным светом, который, казалось, исходил прямо из земли. Наконец в кругу зверей появился леопард, и Кун разбудил Нура. Хищник присел на задние лапы впереди дхолей. Его желтые глаза внимательно разглядывали языки пламени, а за ними--высокие, прямые фигуры существ. Возмущенный наглостью зверя, Кун крикнул:
--Сын Слона убил трех леопардов!
Хищник вытянул вперед когтистые лапы, потянулся своим гибким телом и угрожающе зарычал. Он был высок ростом, значительно крупнее тех пятнистых леопардов, с которыми молодому кулану приходилось встречаться по ту сторону гор. Под шелковистой густой шерстью угадывались могучие мускулы. Зверь мог бы без труда перемахнуть через костер и очутиться у сланцевой стены, рядом с существами. Встревоженный и недоумевающий, он пытался понять, что за странные двуногие существа скрываются под защитой огня. Запах и внешний облик этих существ напоминали гиббона, но гиббон меньше ростом и у него совсем иная манера держаться. В багровых отблесках пламени неведомые существа казались более высокими, чем дикий бык--гаур. Их движения, необычный вид и странные предметы, которые непонятным образом удлиняли их передние конечности,--все это заставляло леопарда сохранять осторожность. К тому же он был один, а ему противостояли двое.
Кун крикнул еще громче; его голос прозвучал, как голос могучего противника... Леопард отполз влево, остановился в нерешительности перед узким проходом, который отделял край костра от сланцевой стены, затем обошел холм кругом. Камень, брошенный Куном, ударил его по голове. Яростно мяукнув, леопард припал к земле, как бы готовясь к прыжку, судорожно царапнул землю когтями--и повернул к реке. Часть шакалов последовала за ним.
Между тем и волки и дхоли уже проявляли признаки усталости. Гиены, постепенно расширяя круг своих поисков, лишь изредка появлялись в дрожащих отсветах пламени.. Внезапно все хищники насторожились. Ноздри их тревожно втягивали воздух, морды повернулись к западу, острые уши встали торчком. Короткий рев разорвал тишину и заставил вздрогнуть существа в их ненадежном убежище. Чье-то гибкое тело взвилось из темноты и упало на землю перед самым костром. Дхоли испуганно попятились; волки застыли в тревожном напряжении. Гиены поспешно вернулись в круг; две виверры жалобно кричали во мраке. Виверры--хищные зверьки средних размеров, в большинстве--ночные животные.
Кун и Нур узнали красноватую масть зверя и его страшные саблевидные клыки... Хищник присел перед огнем. Ростом он не намного превосходил леопарда и казался даже ниже самой большой гиены. Но какая-то таинственная сила, безмолвно признаваемая всеми остальными зверями, казалось, исходила из всех его движений. Кун и Нур держали оружие наготове. Сын Слона взял в правую руку копье; палица лежала у его ног. Менее сильный Нур предпочел вооружиться дротиком. Оба отчетливо понимали, что махайрод гораздо сильнее тигра и, быть может, так же опасен, как тот лев-великан, от которого едва спаслись когда-то Нао, Нам и Гав во время своих странствований в стране пожирателей себеподобных.
Они знали, что махайрод может одним прыжком покрыть расстояние в двадцать шагов, которое отделяло его сейчас от их убежища. Но огонь удерживал хищника. Гибкий хвост извивался по земле; яростный рев потрясал воздух... Мускулы обоих особей напряглись и стали твердыми, словно гранит... Кун взмахнул копьем и нацелился... Махайрод отпрянул в сторону-- и копье осталось в руке Куна. Нур пробормотал:
--Если копье заденет зверя, он бросится на нас, забыв про огонь!
      Кун был так же ловок и силен, как сам Нао. Но и он не смог бы, метнув копье с расстояния в двадцать шагов, нанести столь крупному хищнику смертельную рану. Он послушался Нура и стал ждать. Махайрод снова приблизился к пылающему костру. Он подошел так близко, что от особей его отделяло не более пятнадцати шагов. Теперь Кун и Нур могли хорошо рассмотреть хищника. Шерсть на груди его была светлее, чем на спине и боках, страшные зубы сверкали, словно обнаженные клинки, глаза горели фосфорическим блеском.
 Два острых выступа скалы мешали махайроду прыгнуть на особей. Но и существа не могли поэтому метнуть копье или дротик с достаточной точностью.  Чтобы сделать прыжок, махайроду надо было продвинуться еще по крайней мере на три шага. Он шагнул вперед, в последний раз внимательно всматриваясь в своих неведомых противников. Грудь зверя вздымалась от все возрастающей ярости; он как бы угадывал стойкость и мужество этих странных двуногих существ.
Внезапно ряды дхолей пришли в смятение. Волки бросились врассыпную, гиены отступили под защиту баньяновых зарослей. В бледном свете звезд среди деревьев обозначились очертания огромного животного, которое приближалось, неуклюже покачиваясь. Скоро в красноватом свете костра появилась широкая, тупая морда, на конце которой возвышался рог, более длинный и крепкий, чем у буйвола. Шкура зверя напоминала кору старого дуба; толстые, как бревна, ноги поддерживали тяжелое туловище Близорукий, надменный и безрассудный в своей слепой ярости зверь продвигался неторопливой рысцой. Все живое уступало ему дорогу. Волк, в панике метнувшийся под ноги носорогу, был раздавлен, словно козявка.
Кун знал, что та же участь постигла бы пещерного медведя и льва, очутившихся на пути чудовища. Казалось, даже огонь не в силах преградить дорогу зверю. И, однако, он остановил колосса. Могучее туловище закачалось перед пылающими головнями; маленькие глазки расширились; страшный рог был нацелен в пространство. Махайрод очутился перед носорогом.  Вытянув туловище, словно гигантское пресмыкающееся, прижавшись грудью к земле, хищник зарычал протяжно и угрожающе. Смутное предчувствие опасности быстро сменилось у носорога приступом слепой ярости. Ни одно живое существо не осмеливалось преграждать ему дорогу ни в степи, ни в джунглях, ни на песчаных равнинах. Тот, кто не успевал спастись бегством, был обречен на гибель.
Страшный рог нацелился на красного зверя. Чудовищные ноги снова пришли в движение. Это был смерч, сметающий все на своем пути... Только гранитная стена или колоссальная сила мамонта могли остановить его. Еще два шага-- и махайрод был бы растоптан. Но хищник молниеносно отпрянул в сторону. Носорог пронесся мимо. И в ту же минуту махайрод очутился у него на спине. Хрипло рыча, красный зверь вцепился всеми четырьмя лапами в твердую кожу и принялся за свою страшную работу...
      Много тысячелетии назад далекие предки махайрода уже хорошо знали, где находится у носорога та артерия, которую надо перегрызть. Она была здесь, под складками грубой кожи, более толстой, чем кора старых кедров, и более твердой, чем панцирь черепахи, непроницаемой для зубов тигра и самого сильного из тогдашних хищников--пещерного льва. Только эти длинные, острые, как сабли, клыки могли прорвать кожу чудовища, проникнуть глубоко в его тело...
Кровь брызнула фонтаном вышиной в локоть. Огромное животное тщетно пыталось сбросить со своей шеи крепко вцепившегося хищника. Не достигнув цели, носорог внезапно упал на бок и покатился по земле.  Но махайрод был начеку. Яростно зарычав, он отскочил в сторону, как бы бросая вызов этой страшной силе, которая в двадцать раз превосходила его собственную. Безошибочное чутье подсказывало хищнику, что жизнь покидает носорога вместе с потоком горячей крови, струившейся из зияющей на шее раны... Надо было только выждать.
      Носорог с усилием поднялся на ноги и пошатнулся. И тогда дхоли, гиены, шакалы, волки и виверры с жадным урчанием придвинулись к месту битвы.  Побежденный колосс уже был для всех этих мелких хищников лишь гигантской грудой свежего мяса, достаточной для того, чтобы каждый из них мог насытиться. Махайрода, как и всех других крупных плотоядных, всегда сопровождали целые орды мелких хищников, питавшихся остатками его добычи.
Еще одно, последнее усилие... Чудовищный рог устремляется в сторону противника. Хриплый рев оглашает окрестность. Мощное туловище содрогается в предсмертной агонии. Затем наступает конец: поток крови слабеет и останавливается. Жизнь покидает огромное тело--и носорог, словно каменная глыба, рушится на землю. Махайрод, раздирая когтями тушу, пожирает теплое мясо. Шакалы жадно лижут кровь, разбрызганную по земле, а дхоли, гиены, волки и виверры смиренно ждут, когда красный зверь насытится.













                Г Л А В А  4



      После гибели носорога Кун и Нур подбросили сучьев в костер и Кун улегся спать, охраняемый своим другом. Смерть уже не грозила им; страшное кольцо оскаленных морд и острых клыков сомкнулось теперь вокруг поверженного гиганта. Нур мог наблюдать, как звезды, которые в начале ночи горели над верхушками эбеновых деревьев, теперь спускались к реке. Менее отважный, чем Кун, сын Степи чувствовал, как его со всех сторон обступают неведомые опасности этой древней страны, где хищник ростом чуть выше леопарда способен одержать победу над таким чудовищем, как носорог...
Победитель насыщался долго. Ущербная луна в последней своей четверти поднялась из-за противоположного берега реки, когда махайрод отошел, наконец, от растерзанной туши. И в ту же минуту обезумевшие от долгого ожидания волки, гиены, шакалы и дхоли с дикими воплями, отталкивая друг друга, кинулись к брошенной хищником добыче. Казалось, они сейчас перегрызутся. Затем наступила тишина; звери словно заключили перемирие.
На мгновение махайрод повернул голову и взглянул на них полузакрытыми, сонными глазами, утомленный и сытый, с отяжелевшими челюстями. Внезапно он очнулся, сделал несколько шагов по направлению к огню, к этим странным двуногим существам, которые безотчетно раздражали его; но затем раздумал и, исполненный сознания своей непобедимой силы, растянулся прямо посреди поляны и заснул.
Нур недоверчиво рассматривал спящего хищника. Он спрашивал себя: не следует ли им с Куном воспользоваться тем, что зверь спит, и бежать. Но, поразмыслив, решил, что махайрод будет, вероятно, спать долго, и не стал будить Куна. Постепенно уменьшаясь в размере, луна поднялась высоко в небе; в сиянии ее потускнели яркие звезды. Туша носорога стала заметно меньше; зубы хищников работали все с тем же усердием. При первых признаках утра Нур дотронулся до груди кулана.
--У нас нет больше дров,--сказал он.--Огонь гаснет, а красный зверь спит. Куну и Нуру надо уходить.
Огромный кулан встал на ноги и осмотрелся. Он увидел махайрода, неподвижно лежащего в двухстах шагах от их убежища, и ярость закипела в нем. Он вспомнил, как рычал хищник, присев перед пылающим костром, как его страшные зубы вонзились в шею толстокожего гиганта.
--Не следует ли Куну убить зверя, пока он спит?-- вполголоса спросил кулан.
--Он проснется прежде, чем будет нанесен удар,--ответил Нур.--Лучше обойти холм и уйти.
Кун колебался. Бегство представлялось ему чем-то унизительным. Ни Пум, ни Нао не потерпели бы, чтобы такой небольшой с виду хищник подстерегал их, как добычу, целую ночь.
--Нао убил тигрицу и серого медведя,--сказал он мрачно.
--И тигрица и серый медведь обратились бы в бегство перед носорогом.
      Ответ Нура охладил воинственный пыл молодого кулана. Он приладил на плече копье, метательный снаряд и дротики, взял в руки массивную палицу. Бросив последний взгляд на спящего хищника, молодые воины поднялись на вершину холма и спустились с противоположной стороны. Хмурые, плохо выспавшиеся, они шли молча, с тоской вспоминая о далеком родном становище, затерявшемся по ту сторону гор.
День занимался. Небо на востоке побледнело; голоса хищников замолкли на берегах реки; травы и кустарники казались совершенно неподвижными... Внезапно рычание разорвало утреннюю тишину. Кун и Нур обернулись и увидели махайрода. Что-то--может быть, уход особей--разбудило его, и он бросился в погоню за этими странными существами.
--Куну следовало убить красного зверя, пока тот спал!--сказал с досадой кулан, снимая с плеча копье.
      Нур молча опустил голову, сознавая, что на этот раз его осторожность оказалась пагубной. Он умоляюще посмотрел на Куна. Но молодой кулан не был злопамятным. Его широкая грудь уже вздымалась от волнения при мысли о предстоящей схватке. Ведь Нур был как бы частью его самого. Они стояли плечом к плечу, и Кун испустил свой боевой клич:
--Сын Слона и сын Степи пронзят красного зверя копьем и размозжат ему кости!
Махайрод не торопился нападать. Заметив, что двуногие существа остановились, он тоже замер на месте. Хищник видел, как существа сняли с плеч метательные снаряды и дротики, заметил, что их передние конечности странно удлинились. Так же как и прошлом ночью, их членораздельная речь изумляла его. Он стал обходить противников, не приближаясь к ним.
--Красный зверь боится существ!--торжествующе крикнул Кун, потрясая одновременно копьем и палицей.
Злобное рычание ответило ему. Махайрод сделал два огромных прыжка. Но, прежде чем ему удалось прыгнуть третий раз, Кун и Нур метнули в него дротики. Один впился хищнику в бок, другой--в затылок. Разъяренный болью, махайрод кинулся на особей. Кун метнул копье; оно вонзилось между ребрами зверя. Но копье, брошенное Нуром, лишь оцарапало твердый, словно кремень, череп. Хищник очутился рядом с ними.
      Одним ударом могучей лапы он повалил Нура на землю и вонзил ему в грудь свои страшные клыки. Кун обрушил на хищника тяжелую палицу, но удар пришелся в пустоту: махайрод успел отскочить в сторону. Хищник снова прыгнул; Кун отпрянул влево и снова взмахнул палицей, однако тяжелый дубовый комель лишь скользнул по плечу зверя. Махайрод упал на Куна, опрокинул его навзничь и, не удержавшись, покатился вместе с ним по земле. Но, прежде чем хищник снова бросился на него, кулан успел подняться на одно колено. Нур слабеющей рукой кинул в зверя топор, и в то же мгновение Кун, держа палицу обеими руками, со страшной силой обрушил ее на голову махайрода...
Раздался глухой треск; хищник, словно ослепленный, закружился на месте. Второй удар перебил ему шейные позвонки. Тогда Кун принялся наносить удар за ударом по ребрам зверя, по могучим лапам, по страшным челюстям... Он остановился только тогда, когда бездыханное тело перестало вздрагивать... Слабым и хриплым голосом Нур пролепетал:
--Кун убил красного зверя... Кун сильнее Пума... Кун так же могуч, как Нао, который отнял огонь у племени пожирателей!
Слова друга опьяняли Куна. Ноздри молодого кулана раздувались от гордости.
--Сын Слона будет великим вождем среди особей,-- прерывающимся голосом прошептал Нур.
 Жалобный стон сорвался с его губ; лицо стало серым, словно глина, и Нур потерял сознание. Видя, что кровь ручьем течет из груди раненого, Кун взволновался так, словно это была его собственная кровь. В памяти вихрем пронеслись бессвязные картины прошлого, долгие годы, прожитые вместе с Нуром. Он снова увидел леса, песчаные равнины, непроходимые чащи, болота и реки, где они бродили вместе и каждый был для другого надежной зашитой...
Набрав свежей травы и сочных листьев, Кун растер их на камне и приложил к ранам друга. Веки Нура дрогнули и приподнялись. Он удивился, что лежит на земле, и стал озираться по сторонам, думая увидеть поблизости огонь костра. Потом, вспомнив все происшедшее, повторил слова, которые произнес перед тем, как потерять сознание:
--Кун будет великим вождем среди особей!--Затем, чувствуя слабость и боль, жалобно добавил.--Красный зверь разорвал грудь Нуру...
Кун продолжал перевязывать раны товарища. Огромный диск солнца поднялся из-за Большой реки. Ночные хищники исчезли. Обезьяны суетились среди густых ветвей, белоголовые вороны кружили над остовом носорога; два грифа парили в вышине. Травоядные просыпались от ночного сна. Опасное время миновало: страшные хищники, пожиратели всего живого, крепко спали в своих логовищах. Однако дневные часы также опасны для двуногих существ, если солнечный свет нестерпимо ярок и палящий зной сжигает землю. Нужно было перенести Нура в безопасное место, в тень.
Кун, как и все куланы, считал пещеру самым надежным убежищем. Он принялся внимательно разглядывать простиравшуюся вокруг них местность, надеясь обнаружить где-нибудь скалистую гряду или утес. Но кругом, насколько хватал глаз, лежала ровная степь, лишь изредка перемежавшаяся зарослями кустарников, небольшими пальмовыми рощами, купами баньянов, островками эбеновых деревьев или бамбуков.
Тогда, укрепив повязку из листьев и трав на груди Нура, Кун взвалил его на спину и пустился в путь. Идти было трудно: кроме раненого, приходилось нести на себе и все оружие. Но Кун унаследовал богатырскую силу Пума и Нао.  Он шел долго, упрямо борясь с усталостью. Время от времени молодой кулан останавливался, опускал Нура на землю в тени дерева и, не теряя его из виду, взбирался на ближайший пригорок или большой валун, чтобы оглядеть местность.
Жара становилась нестерпимой, а вокруг по-прежнему не было видно ничего похожего на скалу или другую возвышенность.
--Зур хочет пить,--тихо сказал он, дрожа от лихорадки.
Кун направился к реке. В этот знойный час она казалась пустынной. Лишь кое-где можно было заметить гавиала, вытянувшего свое длинное чешуйчатое тело на песчаном островке, или гиппопотама, показавшегося на мгновение среди мутных, желтоватых волн. Могучая река несла в бесконечную даль свои щедрые воды, дарившие жизнь тысячелетним деревьям, неутомимым травам и бесчисленному множеству живых существ. В вечном движении, как и сама жизнь, она неустанно гнала вперед буйные полчища волн, низвергая их через пороги и водопады.
Кун зачерпнул пригоршнями воды и напоил раненого. Потом спросил с тревогой:
--Нур сильно страдает?
--Нур очень слаб. Нур хотел бы уснуть...
Мускулистая рука Куна тихо легла на горячий лоб друга.
--Кун построит убежище.
Кочуя в лесах, куланы обычно устраивали на ночь укрытия из переплетенных ветвей. Кун принялся отыскивать крепкие лианы, обрубая их острым каменным топором. Затем выбрал три пальмы, которые росли рядом на пригорке, сделал топором зарубки на их гладкой коре и плотно переплел промежутки между стволами гибкими стеблями лиан. Получилось подобие треугольного шалаша, стены которого были упругими и прочными.
      Кун работал с ожесточением весь остаток дня. Когда он позволил себе, наконец, короткий отдых, на реку уже ложились длинные вечерние тени. А ему еще надо было перекрыть шалаш толстыми крепкими лианами, способными выдержать тяжесть крупного хищника на тот короткий срок, который нужен охотнику для того, чтобы распороть зверю брюхо топором или вонзить ему острие копья прямо в сердце.
Нур продолжал метаться в жару. Временами он впадал в забытье и, внезапно очнувшись, бормотал отрывистые, бессвязные слова. Когда же сознание возвращалось к сыну Степи, он внимательно следил за работой Куна, подавая другу дельные советы, потому что особи из племени волков были более искусными строителями, чем куланы.
Отдохнув немного, Кун подкрепился холодным мясом, зажаренным накануне, и снова принялся за работу. Он приладил к шалашу крышу из густо переплетенных лиан и соорудил с помощью двух толстых веток нечто вроде двери, которая должна была закрывать входное отверстие. Солнце коснулось верхушек самых больших эбеновых деревьев, когда особи укрылись, наконец, в своем зеленом убежище. В просветы между лианами хорошо видна была Большая река, протекавшая на расстоянии трехсот шагов от хижины.
В этот прохладный вечерний час река была полна жизни. Чудовищные гиппопотамы поднимались со своих подводных пастбищ и выходили на сушу. Большое стадо гауров утоляло жажду на противоположном берегу. В речных струях резвились дельфины с острым, словно клюв, рылом. Крокодил внезапно выполз из густых зарослей тростника и схватил желтоголового журавля. Макаки-резусы прыгали, словно одержимые, среди ветвей. Пестрые фазаны, сверкая золотым, изумрудным и сапфировым оперением, садились на землю близ тростниковых зарослей. Белые цапли летали, подобно хлопьям снега, над цветущими островками. Иногда охваченное паникой стадо антилоп-нильгау или оленей-аксис проносилось вдали, преследуемое стайкой дхолей либо четой гепардов.
Но вот у водопоя появились дикие лошади с расширенными от вечного страха глазами. Жизнь этих животных полна тревог и опасностей, мускулы всегда напряжены. Они двигались резкими скачками, нервно насторожив уши; каждый шорох заставлял их вздрагивать. Несколько гаялов важно шествовали по опушке бамбуковой рощицы. Вдруг страх овладел всеми животными: затрепетав, они огромными прыжками унеслись прочь. Пять львов спускались к водопою.
В полном одиночестве подошли хищники к берегу. Один только крокодил, пожиравший свою добычу, не обратил внимания на львов. Казалось, он даже не заметил их появления. Его огромное тело, покрытое жесткой чешуей и твердое, как ствол платана, с тупой мордой и неподвижными, словно стеклянными глазами, напоминало скорее обломок скалы, чем живое существо. Однако смутное чувство опасности заставило и его повернуть голову к неожиданным пришельцам. Мгновение крокодил колебался, затем, схватив добычу, погрузился с ней в воду.
      Густые гривы украшали шеи двух львов. Это были самцы--коренастые и плотные, с головами, будто высеченными из камня. Львицы были ниже ростом, с гибкими и удлиненными телами. У всех пятерых были широко открытые желтые глаза, способные глядеть вперед, в одну точку, подобно глазам двуногого существа. Хищники смотрели, как убегают от них вдаль тучные стада травоядных. Они остановились на пригорке и протяжно, хрипло зарычали.
Громовые голоса самцов прокатились над широкой гладью Большой реки, заставив задрожать всех ее обитателей. Панический страх овладел всеми живыми существами в баньяновых и пальмовых рощах, в зарослях тростника, в глубоких заводях и на песчаных отмелях Большой реки. Обезьяны исступленно кричали в чаще ветвей. Излив свой гнев и досаду, хищники продолжали путь. Самцы ловили расширенными ноздрями слабый ветерок; львицы, более нетерпеливые, обнюхивали землю. Вдруг одна из них почуяла запах особей и, припав к земле, поползла к шалашу, наполовину скрытому высокими травами. Две другие львицы последовали за ней, в то время как самцы задержались позади.
Кун смотрел на приближавшихся хищников. Каждый из них был по крайней мере в пять раз сильнее его; их когти--острее дротиков с костяными наконечниками, а клыки-- сокрушительнее каменных топоров и деревянных копий. На мгновение Куна охватил страх от сознания, что он один. Нур поднял голову. Ужас перед хищниками смешивался в его душе с горькой мыслью о том, что он не может ничем помочь Куну в предстоящей схватке.
Первая львица была уже близко. Не разобрав, что за странные существа скрываются среди густо переплетенных лиан, она принялась кружить вокруг убежища. Теперь, когда львица была рядом, Кун больше не боялся ее. Кровь сотен поколений воинов и охотников, которые умирали в когтях у хищников, сражаясь до последнего вздоха, бурлила в его жилах; глаза горели так же ярко, как у львицы. Потрясая топором, он бросил вызов свирепым хищникам:
--Кун вырвет у львов внутренности!
Нур сказал:
--Пусть сын Слона будет осторожен! Раненый лев забывает о страхе смерти. Надо поражать его копьем прямо в ноздри, когда он подойдет достаточно близко!
Кун почувствовал в словах друга всю мудрость племени волков и опустил топор. Хитрая усмешка скользнула по его лицу. Замерев на месте, львица старалась рассмотреть неведомое существо, обладающее столь мощным голосом. Один из самцов зарычал; за ним--другой. Кун ответил протяжным боевым кличем. Теперь все хищники стояли перед хижиной. Они хорошо знали силу своих мускулов и преимущество совместной охоты. И все же звери не спешили нападать.
Существа, бросившие им столь дерзкий вызов, продолжали оставаться невидимыми, и это смущало хищников.  Наконец одна из львиц, самая молодая, решила перейти в наступление. Она подошла ближе, обнюхала хижину и ударила лапой по сплетенным лианам. Зеленая стена прогнулась, но выдержала удар. И в ту же минуту острый конец копья с силой ударил хищницу по ноздрям. Львица отскочила назад, мяукая от ярости и боли; остальные смотрели на нее с тревожным удивлением. Мгновение звери стояли неподвижно; казалось, они забыли про особей. Затем один из самцов, зарычав, сделал гигантский прыжок и очутился на крыше хижины, которая провисла под его тяжестью.
      Кун пригнулся. Он ждал. И, когда страшная морда оказалась на расстоянии протянутой руки, сын Слона трижды, раз за разом, нанес удар по ноздрям хищника. Обезумев от боли, ослепленный кровью, лев упал с крыши и покатился по земле. Скатившись с пригорка, он пополз прочь и исчез в густой траве.
--Если лев осмелится прыгнуть еще раз, Кун выколет ему глаза!--угрожающе крикнул кулан.
Но хищники стояли в нерешительности. Скрытые среди лиан существа казались им все более загадочными и опасными. Их манера сражаться и голоса не напоминали ни одно из тех живых существ, которых львы подстерегают в засаде или убивают возле водопоя. Удары, наносимые этими странными существами, были нестерпимо болезненными.  Опасаясь близко подходить к хижине, львы все же оставались на месте. Скрытые в высокой траве или под ветвями могучих баньянов, хищники ждали, страшные в своем равнодушном терпении. Временами один из них спускался к реке напиться.
Снова стали появляться травоядные, правда на большом расстоянии. Берега Большой реки кишели пернатыми. Черноголовые ибисы выделялись своим белоснежным оперением на темном фоне речных заводей. Длинноногие марабу смешно приплясывали на зеленых островках. Бакланы внезапно кидались в воду и ныряли. В густых камышах прятались выводки нырков. Стайки журавлей с шумом проносились над скопищами белоголовых воронов. Попугаи, скрытые среди пальмовых листьев, пронзительно кричали...
      Но вот с запада донесся глухой, постепенно усиливавшийся гул. Один из львов повернул голову и прислушался. Львица, затрепетав, вскочила на ноги. Все хищники глухо рычали.  Кун, в свою очередь, напряг слух. Ему показалось, что он слышит тяжелую поступь большого стада. Но внимание кулана было по-прежнему приковано к окружавшим хижину хищникам. Возбуждение зверей возрастало. Они снова приблизились к хижине и бросились на нее все разом. Голос Куна остановил их.
Снова послышался глухой гул, исходивший, казалось, из самых недр земли.  Молодой кулан понял, что какое-то огромное стадо приближается к водопою. Он подумал о бизонах, населявших широкие равнины по ту сторону гор; затем о мамонтах, с которыми заключил союз Нао во время своего пребывания в стране пожирателей... Трубный звук донесся издалека.
--Это мамонты!--уверенно сказал Кун.
Дрожа от лихорадки, Нур тоже вслушивался в далекий гул.
--Да, это мамонты!--повторил он, но с меньшей уверенностью.
Львы вскочили на ноги. Несколько мгновений головы их оставались повернутыми к западу; затем, медленно ступая, звери двинулись вниз по течению реки. Скоро их желтые тела исчезли среди густых кустарников. Кун не боялся мамонтов. Он знал, что они не убивают ни особей, ни травоядных животных, не трогают даже волков и леопардов. Очутившись на их пути, нужно только оставаться неподвижным и хранить молчание. Но, может быть, вид шалаша из лиан, в котором укрываются существа, раздражит гигантов? Ведь любой мамонт может одним ударом разрушить шалаш, одним движением уничтожить Куна и его товарища.
Кун и Нур должны покинуть убежище?--спросил кулан.
--Да,--ответил Нур.
Кун отвязал лианы, закрывавшие вход в убежите, выбрался наружу и помог выйти Нуру. Послышался треск ломаемых деревьев. Вдали смутно обрисовались массивные силуэты цвета глины. Скоро уже можно было различить огромные хоботы и головы, подобные каменным глыбам. Стадо состояло из трех отрядов, возглавляемых шестью гигантскими самцами. Они топтали траву, кустарники и деревья, пробивали непроницаемые завесы баньяновых ветвей. Их кожа напоминала кору старых кедров; ноги были толще тела Куна, а туловище по объему равно туловищам десяти бизонов.
--У них нет гривы,--вполголоса проговорил Кун,--и бивни почти прямые. Они больше самых больших мамонтов!
--Это не мамонты,--ответил Нур,--это слоны. Твои родственники.
      Кун с тоской глядел на приближавшихся гигантов. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, от обычной уверенности не осталось и следа. Неподвижный и безмолвный, склонившись над своим раненым другом, молодой кулан ждал...Что толку от его родства с этими огромными существами?
      Шесть вожаков уже подходили к хижине. Темные глаза колоссов, не отрываясь, смотрели на особей, но во взгляде их не было недоверия. Может быть, они уже встречались с двуногими существами?.. Жизнь или смерть? Она надвигалась неумолимо. Если вожаки не свернут с пути, им достаточно сделать десять шагов, чтобы раздавить двуногих и превратить хижину в груду обломков. Кун глядел прямо в глаза самому могучему вожаку. Он был выше всех ростом; его огромный хобот мог задушить буйвола так же легко, как питон душит оленя...
Гигант остановился прямо перед особями. Остальные вожаки, как бы повинуясь ему, тоже замерли на месте. И вся колонна, медленно двигаясь, образовала вокруг особей широкий, слегка колеблющийся полукруг. Опустив палицу к ногам, низко склонив голову, Кун покорился своей участи...
      Вожак шумно вздохнул и повернул вправо, в обход хижины. Огромные животные послушно последовали за ним. Каждый слон, в свою очередь, огибал препятствие. Ни один, даже самый молодой, не коснулся ни двуногих, ни их убежища. Долго еще дрожала земля от тяжелой поступи гигантов. Буйные заросли трав превратились в зеленое месиво; кустарники и деревья гибли под ногами колоссов, Гиппопотамы бежали в страхе. Громадный гавиал был отброшен в сторону, словно лягушка.
      Вдали, на пригорке, видны были силуэты пяти львов. Они поднимали к багровому вечернему солнцу свои тупые морды и злобно рычали.  Скоро все стадо слонов погрузилось в прохладные речные струи. Волны устремились вспять, заливая берега; огромные хоботы с шумом набирали воду и поливали широкие спины... Затем гиганты скрылись в волнах. На поверхности реки виднелись только чудовищные головы и мощные хребты, подобные гранитным валунам, принесенным с гор ледниками, стремительными потоками и горными обвалами.
--Нао заключил союз с мамонтами!--проговорил задумчиво Кун.--Почему бы сыну Слона не вступить в союз с родствениками?
      День угасал. Львы исчезли с пригорка. Неуклюжие быки-гауры и легконогие олени-аксисы торопились укрыться на ночь в безопасных убежищах. Солнце коснулось вершин далеких холмов. Хищники просыпались в своих логовищах.  Кун вернулся в хижину и увел с собой Нура.
 







                Г Л А В А  5



      Прошло три дня. Львы не появлялись больше. Слоны ушли в низовья Большой реки. Растоптанные гигантами травы и кустарники быстро оживали под горячими лучами щедрого солнца. Дичь кишела вокруг, и Куну достаточно было один раз метнуть дротик или копье, чтобы обеспечить себе и Нуру дневное пропитание.
      Первое время лихорадка и бред больного друга омрачали настроение Куна. Но скоро раны затянулись и озноб перестал мучить Нура. На четвертый день сыну Степи стало лучше, и оба друга почувствовали себя счастливыми. Густая тень лиан и пальмовых ветвей давала приятную прохладу. Сидя у входа в хижину, кулан и волк наслаждались покоем, царившим вокруг, и думали о том, что куланы никогда не будут знать голода в этой плодородной и прекрасной стране. Пурпуровые цапли искали в речных заводях водяные орехи; два черных аиста поднялись в воздух с противоположного берега. Стая желтоголовых журавлей пролетела мимо; алые ибисы бродили среди лотосов.
Вынырнув из прибрежной заводи, огромный питон медленно вытянул на берег свое длинное гладкое тело толщиной с бревно туловище. Кун и Нур с отвращением рассматривали чудовищное пресмыкающееся, неизвестное доселе куланам. Питон полз неторопливо, по-видимому без определенной цели, и, казалось, еще не вполне очнулся от долгого сна. Но Кун и Нур и не подозревали, что это грузное туловище способно передвигаться со скоростью бегущего кабана...
Все же, на всякий случай, друзья укрылись в своей зеленой хижине и оттуда наблюдали за действиями питона. Память не подсказывала им, велика ли сила этого гигантского пресмыкающегося, ядовит ли его укус, как укус тех змей, которые встречались по ту сторону гор, в странах Запада. В этой неизведанной стране питон мог оказаться сильнее тигра и ядовитее гадюки.
Питон приближался к хижине. Кун взял в руки палицу и дротик, но почему-то не подумал даже испустить боевой клич. В больших хищниках он чувствовал жизнь, подобную собственной, а это длинное, скользкое, лишенное конечностей туловище с маленькой головкой и неподвижным взглядом холодных глаз вызывало в нем непонятное чувство ужаса и отвращения.
Приблизившись к хижине, питон поднял голову и разинул огромную пасть с плоскими челюстями.
--Не пора ли нанести удар?--спросил Нура сын Слона.
Нур колебался. У себя на родине существа его племени уничтожали змей, разбивая им головы палицами; но что значили змеи тех стран по сравнению с подобным чудовищем?
--Нур не знает,--тветил наконец он.--Он думает, что не следует наносить удар, пока животное не напало на хижину.
      Широкая плоская голова придвинулась вплотную к зеленой завесе и попыталась притиснуться между лианами. Кун взмахнул дротиком и вонзил его острый наконечник прямо в раскрытую пасть. Питон отскочил с угрожающим шипением, бешено извиваясь всем своим чудовищным туловищем, и повернул к реке...
Молоденькая сайга вышла из кустов и пересекла поляну. Увидев ее, питон замер на месте. Сайга подняла свою горбоносую голову и втянула воздух. Запах существ встревожил ее; она повернула обратно, чтобы удалиться от хижины, и тут только заметила питона. Охваченная дрожью, сайга на мгновение застыла, словно парализованная, не в силах оторвать взгляда от неподвижных холодных глаз. Затем, опомнившись, кинулась в сторону. Но гибкое, скользкое туловище внезапно метнулось ей вслед с быстротой леопарда. Сайга споткнулась о камень, пошатнулась... Страшный удар сбил ее с ног... Однако, прежде чем смертоносные кольца успели обвиться вокруг него, животное вскочило и в смертельном страхе помчалось прочь, не разбирая дороги... Очутившись на краю речного обрыва, сайга оглянулась и увидела, что питон отрезал ей путь к отступлению.
      Дрожа от ужаса, сайга бросила тоскливый взгляд на простиравшуюся перед ней зеленую равнину. Всего лишь два удачных прыжка--и она спасена! Заметавшись, сайга сделала безуспешную попытку проскочить мимо питона по самому краю обрыва и вдруг, отчаявшись, огромным скачком перемахнула через препятствие...  Удар могучего хвоста настиг ее в воздухе, свалил на землю, и холодное скользкое туловище с молниеносной быстротой обвилось вокруг дрожащего, задыхающегося животного. Через несколько минут все было кончено.
      Глухой непонятный гнев охватил Куна, молча созерцавшего эту страшную картину. Если бы сайгу убил волк, леопард или даже махайрод,--сердце молодого кулана не дрогнуло бы. Но победа этой холодной скользкой твари возмущала его до глубины души. Он дважды нагибался, чтобы выйти из убежища, и всякий раз Нур удерживал друга за руку.
--У сына Слона и сына Степи много пищи. Что будет с нами, если Кун, подобно Нуру, будет ранен?
Кун уступил нехотя. Он и сам не понимал причины гнева, так безудержно овладевшего им. Это было похоже на боль от раны. Но кулан не имел представления о силе гигантского пресмыкающегося. Одним ударом хвоста питон свалил на землю сайгу; не случится ли то же самое с существом, которое отважится вступить в единоборство с этим чудовищем? Тем не менее молодой воин оставался мрачным.
--Кун и Нур не могут больше оставаться здесь!--сказал он, когда питон скрылся со своей добычей в густых тростниках.-- Нам нужно найти пещеру...
--Зур скоро поправится!






                Г Л А В А  5



      Прошло два дня. Нур все еще был слаб, но уже мог держаться на ногах. Теперь Кун имел возможность надолго покидать хижину, чтобы разведать местность вниз по течению Большой реки.  Он прошел вдоль берега более пятнадцати тысяч шагов, но ему так и не удалось найти надежного убежища. Правда, кое-где у воды высились отдельные скалы, однако расселины и углубления в них были слишком узки и малы, чтобы дать приют двуногому существу. Нур уже подумывал о том, чтобы вырыть убежище в земле. Но это было бы слишком долгим и трудным делом, и, кроме того, куланы всегда испытывали отвращение к подобного рода жилищам. Поэтому друзья удовольствовались тем, что укрепили, сколь возможно, хижину из лиан, сделав ее неприступной даже для крупных хищников. И все же слон, носорог, гиппопотам, стадо гауров или буйволов легко могли разрушить ее. Само местоположение хижины привлекало к ней внимание хищников, рыскавших вокруг в прибрежных зарослях и чащах.
Близился конец весны. Неистовый зной солнечных лучей обрушивался на воды Большой реки; нездоровые испарения поднимались по ночам с ее поверхности к звездному небу, и туман окутывал окрестности непроницаемой пеленой еще долгое время после того, как на востоке загоралась заря.
      В одно жаркое утро Нур почувствовал, что силы его восстановились. Подойдя к Куну, с тоской смотревшему вдаль сквозь окружавшие хижину зеленые заросли, он сказал:
--Сын Степи готов следовать за Куном!
Молодой кулан с радостным восклицанием вскочил на ноги и стал собирать разбросанное на полу хижины оружие.
Густой туман еще лежал на широкой речной глади. Молодые гиппопотамы с довольным ворчанием резвились в заводях. Стаи птиц стремительно проносились мимо. Кун и Нур выбрались из хижины и двинулись вниз по течению Большой реки. В полдень друзья расположились на отдых под сенью скипидарных деревьев. У них был запас сушеного мяса, съедобных корней и грибов, которые они поджарили на маленьком костре из сухих сучьев. Кун поглощал пищу с радостной торопливостью молодого волка. Нур же ел медленно, наслаждаясь ароматом еды и ее вкусом.
Вокруг царила полуденная тишина. Все живое словно оцепенело от зноя. Слышался лишь неумолчный говор речных струй да сухой треск цикад. Нур, еще слабый после полученных ран, скоро уснул. Но сын Слона бодрствовал, охраняя сон друга. Когда тени деревьев на равнине удлинились, Кун и Нур снова пустились в путь и шли до тех пор, пока синие сумерки не окутали землю. Назавтра и в последующие дни они упорно продолжали двигаться вниз по реке, продираясь сквозь джунгли, обходя болота, переправляясь через ручьи и речки, впадавшие в Большую реку, прокладывая себе дорогу в густых кустарниках.
На утро девятого дня путники увидели вдали скалистую гряду, тянувшуюся более чем на тысячу шагов по самому берегу реки. Острые вершины вздымались высоко к небу. С другой стороны гряды скалистые отроги доходили до самой опушки густого леса. Два глубоких ущелья прорезали каменную громаду. В расселинах гнездились соколы и орлы.
      Кун громко вскрикнул от радости. Он унаследовал от своих предков любовь к каменным жилищам, расположенным близ текущих вод. Нур, более спокойный, внимательно рассматривал местность. Они обнаружили несколько нависших над рекой утесов, похожих на те, которые служили укрытием для племени куланов, когда в скалах не оказывалось подходящей пещеры. Но для двух человек такое укрытие не было достаточно надежным.
      Кун и Нур шли вдоль скалистой гряды, тщательно исследуя каждое углубление, каждую трещину в базальтовых скалах. Они знали, что иной раз небольшое отверстие ведет в глубокую и обширную пещеру. Зоркий глаз Куна скоро заметил в отвесной скале расселину, расположенную на довольно большой высоте. Узкая внизу, она постепенно расширялась кверху. Для того чтобы добраться до нее, надо было сначала подняться на горизонтальный выступ скалы, а затем вскарабкаться по каменной стене на небольшую площадку, где могли свободно поместиться трое существ.
Молодые воины без труда поднялись на горизонтальный выступ; но для того чтобы достичь площадки, Куну пришлось встать на спину Нуру. Очутившись наверху, молодой кулан попытался протиснуться в расселину. Некоторое время он продвигался боком, затем проход расширился, и Кун оказался в низкой, но обширной пещере. Он осторожно обошел ее кругом и внезапно остановился перед углублением в задней стене: узкий подземный коридор, круто спускаясь вниз, уходил в темноту.
      Прежде чем продолжить дальнейшее исследование, Кун решил поднять на площадку Нура. Он выбрался наружу и сказал:
--Пещера большая, но у нее, возможно, два выхода. Кун еще не видел конца прохода...
И, нагнувшись, он протянул Нуру копье. Ухватившись за его конец, тот поднялся по отвесной стене, цепляясь ногами за шероховатости камня. По мере того как он поднимался, Кун выпрямлялся и отступал назад, к входному отверстию. Когда Нур очутился наконец на площадке, кулан повел его в глубь пещеры, к подземному коридору. Темнота мешала им двигаться быстро; слабый запах хищного зверя вызывал беспокойство. Они уже подумывали о возвращении, как вдруг увидели внизу, в конце прохода, тусклый свет.
--У пещеры есть другой выход,--прошептал Нур.
      Кун с огорчением кивнул головой, продолжая осторожно продвигаться вперед. Спуск стал более пологим; свет, вначале слабый, постепенно усиливался. Он шел из длинной зигзагообразной щели в скале, слишком узкой, чтобы сквозь нее могло протиснуться существо. Несколько летучих мышей, испуганных появлением молодых воинов, носились с пронзительным писком над их головами.
--Кун и Нур--хозяева пещеры!--громко воскликнул сын Слона.
      Нур заглянул в щель, пытаясь рассмотреть, что находится за ней. Внезапное рычание заставило его отпрянуть: в обширной пещере он увидел огромного звери, напоминавшего одновременно и тигра и льва. У него была густая черная грива, мощная грудь, более широкая, чем у гаура, длинное и гибкое туловище. Ростом и массивностью мускулов зверь превосходил всех известных куланам хищников. Огромные глаза горели в полумраке то желтым, то зеленым огнем.
--Пещерный лев!--в страхе прошептал Нур.
 Зверь стоял перед щелью и яростно хлестал себя по бокам длинным хвостом. Кун, в свою очередь, посмотрел на хищника и сказал:
--Это лев-великан!
Он снял с плеча копье и хотел метнуть в зверя, но Нур удержал его руку:
--Кун не может нанести сквозь щель достаточно сильный удар, чтобы убить пещерного льва. Ему даже трудно будет попасть в него.
И сын Степи указал на выступы базальта, которые могли ослабить или остановить полет копья. Но Кун и сам понял, как опасно было бы бессмысленно раздразнить хищника. Разъярившись, он мог покинуть логово и отправиться на поиски нарушителей своего спокойствия. Зверь тем временем стал успокаиваться. Он, по-видимому, был сыт и не собирался выходить на охоту этой ночью: наполовину съеденная туша онагра валялась у выхода из пещеры, в груде обглоданных костей.
--Быть может, Кун и Нур смогут поставить зверю ловушку? -- пробормотал волк.
Еще несколько мгновений до них доносилось громкое, хриплое дыхание хищника. Затем лев отошел от стены и лениво улегся на полу пещеры, среди разбросанных костей. Гнев его проходил быстро; ни разу в жизни могучему хищнику не довелось испытать страх перед другим живым существом. Ни один зверь не осмеливался противостоять его чудовищной силе, разве что носорог, безрассудный в своей слепой ярости. Огромные слоны, правда, не боялись пещерного льва, но всегда избегали единоборства с ним. Вожаки гауров, гаялов и буйволов, бесстрашно защищавшие свои стада от тигров и леопардов, содрогались от ужаса при встрече с пещерным львом. Он был неизмеримо сильнее всех других хищников.
Существа, находившиеся по ту сторону базальтовой стены, напоминали по запаху гиббонов или резусов--животных слабых и беззащитных, которых пещерный лев мог убить одним ударом могучей лапы. Кун и Нур вернулись в верхнюю пещеру. Близкое соседство хищника вселяло в них мучительное беспокойство. Правда, пещерный лев жил по ту сторону скалистой гряды и, вероятно, никогда не охотился днем, но случайная встреча всегда была возможна. И это убежище, такое удобное и безопасное, доступное лишь двуногим существам, летучим мышам и птицам, теперь оказывалось сомнительным и ненадежным.
      И все же молодые воины решили не покидать пещеру до тех пор, пока не найдут другую, более подходящую. Сын Слона сказал:
--Кун и Нур будут выходить из убежища только тогда, когда увидят, что пещерный лев уснул в своем логове.
--Пещерный лев слишком тяжел, чтобы лазать по деревьям, --добавил Нур.--Здесь кругом лес и мы всегда сумеем укрыться среди ветвей.
Несколько дней молодые воины прожили спокойно. Нур собирал съедобные корни и плоды растений, Кун добывал свежее мясо и приносил дрова для костра. Вечером они разводили огонь на площадке перед входом. Яркие отблески пламени отгоняли прочь рыскавших по равнине хищников, отпугивали летучих мышей, орлов и сов, обитавших в расселинах скал.  Несколько раз в сутки Нур спускался по подземному коридору и наблюдал за логовом пещерного льва. Громадный хищник не проявлял больше гнева или нетерпения при виде существа. Запах молодого воина стал для зверя привычным и не тревожил даже во время сна. Иногда он подходил к щели и старался рассмотреть своими горящими глазами смутные очертания фигуры и лица двугоних существ.  Однажды вечером сын Степи сказал ему:
--Кун и Нур--не враги пещерного льва!
Встревоженный звуками голоса, хищник заворчал и царапнул когтями базальтовую стену.
--Пещерный лев сильнее Нура,--продолжал молодой волк.-- Но Нур хитер... Если пещерный лев, сын Степи и сын Слона заключат между собой союз, никакая дичь не ускользнет от них.
      Он говорил так без особой надежды на успех. Смутные воспоминания теснились в мозгу юноши. С детства он слышал рассказы о том, что в прежние времена люди племени волков часто жили по соседству с крупными хищниками, а иногда даже охотились вместе с ними. Все племя куланов знало, что Нао, сын Леопарда, некогда заключил союз с мамонтами. Нур мог часами размышлять об этом, особенно в спокойные дни. Он часто мечтал заключить союз с каким-нибудь могущественным животным, подобно тому, как это делали в свое время его предки или Нао. Но сам Нао не пытался больше дружить с мамонтами. Сделавшись вождем куланов, он скоро забыл о своем путешествии с Намом и Гавом и думал только о том, как бы найти для племени плодородные и богатые дичью земли, где люди могли бы жить в покое и довольстве.
Племя становилось все многочисленнее и охотиться стало труднее. Животные сделались пугливыми и держались на слишком большом расстоянии от охотников. Овладеть добычей можно было лишь с помощью хитрости: ставить ловушки, строить западни, рыть ямы...
Здесь, в этой пещере, Нур мог без всякого риска для себя дотронуться до самой морды пещерного льва. Ему стоило лишь подойти вплотную к щели в скале и протянуть руку. Громадная фигура пещерного льва, его мощная грудь, величественная, словно высеченная из базальта голова, зеленый огонь его зрачков перестали пугать Нура. Всем своим существом он ощущал, что и сам становится для хищника знакомым. Говоря по правде, сын Степи предпочел бы заключить союз с каким-нибудь менее грозным хищником, но выбирать не приходилось...
      Приближалось лето. Свирепый зной обрушивался на землю. Он иссушал безводные степи, умножал и без того буйную растительность густых лесов, джунглей и сырых саванн. Непроходимые заросли скрывали берега Большой реки. В зеленых чащах с ужасающей быстротой размножались всевозможные животные. Тысячи рептилий, моллюсков и земноводных копошились в сыром иле прибрежных заводей. Неисчислимые стада травоядных устремлялись из сухих степей на тучные пастбища у речных берегов. Львы, тигры и другие хищники, не обращая внимания на присутствие пещерного льва, охотились вблизи скалистой гряды.
Кун и Нур покидали пещеру только по утрам, когда хищники спали, и возвращались в нее задолго до наступления темноты. Они узнали, что в дальнем лесу жил черный лев с двумя львицами, а у слияния Большой реки с ее притоком--тигр и тигрица. Иногда во мраке летней ночи слышалось рычание приближающегося льва или пронзительный крик тигра; пещерный лев отвечал им своим громовым голосом. В эти ночные часы Кун и Нур снова начинали думать о том, что им необходимо как можно скорее найти другое, более надежное убежище. Но едва лишь занималась заря, они забывали о страшных ночных голосах. Добыча делалась все обильнее: опасные хищники засыпали задолго до наступления утра. Нур говорил:
      --В другом месте будут другие львы, другие тигры или махайроды... Но найдут ли сын Слона и сын Степи такую же удобную пещеру?
Кун ничего не отвечал на слова друга. Он мечтал о новых походах, хотел разведать новые земли. Иногда по утрам, во время охоты, он спускался вниз по течению, до места слияния Большой реки с ее притоком. Он смотрел издали на скалы, где находилось логовище львов, и страстное желание сразиться с хищниками внезапно охватывало его. Несколько раз молодой кулан поднимался вверх по течению притока, удаляясь на две-три тысячи шагов от того места, где жили львы. Случалось, он переправлялся на другой берег вплавь либо прыгая с одного валуна на другой. Ему хотелось во что бы то ни стало узнать, какие степи и леса скрыты за туманной далью, какие звери там водятся, хороша ли охота. Он с тоской всматривался в синюю полоску леса, закрывающую горизонт, и, вернувшись в пещеру, долго не мог найти себе места.
Во время этих отлучек Нур сушил на солнце нарезанное узкими полосками мясо и собирал съедобные растения. Несколько раз в день он спускался по подземному коридору, подходил к щели и, найдя пещерного льва бодрствующим, разговаривал с ним, приучая хищника к звукам своей речи.
      В один из жарких дней, в послеполуденное время, Нур был удивлен тем, что Кун долго не возвращается с охоты. Соскучившись, он спустился из пещеры на равнину с помощью сыромятных ремней. Сначала сын Степи направился к месту слияния Большой реки с ее правым притоком, но многочисленное стадо буйволов преградило ему дорогу. Нур хорошо знал, что эти животные при малейшей тревоге становятся опасными. Он обошел стадо стороной и собирался продолжать путь на юг, как вдруг из высокой травы ему навстречу вышел носорог.
Нур поспешил укрыться под гигантским баньяном; тяжеловесный зверь последовал за ним. Тогда Нур взобрался на бугор, обогнул большое болото, углубился в густой кустарник и неожиданно оказался по ту сторону скалистой гряды, неподалеку от логовища пещерного льва.  Носорог остался далеко позади. Нур принялся с любопытством рассматривать местность, куда они с Куном никогда не отваживались забираться. Скалистая гряда с этой стороны выглядела более дикой и была сильно изрезана и изрыта. Два сокола то кружили над скалами, то взмывали, почти не шевеля крыльями, к пышному белому облаку. Косые лучи заходящего солнца освещали багровым светом причудливо выветрившиеся базальтовые утесы и пышную растительность у их подножия.
Лежа на земле, в тени дерева, Нур смотрел на скалы и старался догадаться, где может быть вход в логовище пещерного льва. Слева от Нура было болото, заросшее густым тростником, справа простиралась изрытая, изборожденная складками местность, усеянная невысокими буграми. От скалистой гряды отходили в разных направлениях островерхие базальтовые отроги, похожие на полуобвалившиеся каменные стены, увенчанные острыми зубцами...
Пещерный лев, вероятно, дремал в своем логове в ожидании часа, когда над остывающей от дневного жара землей зазвучат голоса пробудившихся хищников.  Внезапно волосы Нура поднялись дыбом. На вершине самого большого бугра показалась коренастая фигура льва. То был не желтый лев, вроде тех, что нападали когда-то на их хижину из лиан, но огромный черный зверь незнакомой породы. Под деревом, где лежал Нур, трава была короткой и редкой. Лев увидел существо.
Нур, словно парализованный, приник к земле. Он не обладал ни силой, ни стремительностью Куна; удар его копья не мог пробить широкую грудь льва; палица не способна была раздробить позвонки, размозжить череп или лапы хищника. Надо было спасаться бегством: дерево, под которым он находился, оказалось слишком низким, чтобы можно было укрыться в его ветвях. Там, вдалеке, Нур видел зубчатую каменную стену, которая могла привести его к вершинам скалистой гряды по узкому гребню, недоступному для громадного хищника.
 Вскочив на ноги, молодой волк побежал что было сил к ближайшему отрогу. Лев, рыча, стал спускаться с бугра. Нур добежал до подножия базальтового утеса; полуобвалившаяся каменная стена скрыла его на время от глаз черного льва. На бегу сын Степи внимательно вглядывался в зубцы и трещины, усеивавшие крутые склоны. Пробежав около тысячи шагов, Нур оглянулся: позади никого не было. Должно быть, лев, потеряв его из виду, остановился в нерешительности. А быть может, ленивый, как все его сородичи, он и вовсе отказался от преследования? С вспыхнувшей в сердце надеждой Нур поспешил к базальтовой стене. Внезапное рычание заставило его содрогнуться, и, оглянувшись, он снова увидел позади себя черную фигуру хищника. Зверь мчался большими скачками, разгоряченный погоней и упорный в преследовании намеченной жертвы. Хриплое, прерывистое дыхание хищника слышалось все явственнее: лев настигал существо.
Внезапно внимание беглеца привлекли три выступа в каменной стене. Они были расположены словно обломанные сучья на дереве и вели к острому гребню базальтового утеса. Нур высоко подпрыгнул, добрался до первого выступа, поднялся, цепляясь руками и ногами, до второго, затем до третьего выступа, подтянулся на руках до четвертого и очутился на гребне базальтовой стены. Лев был совсем близко... Он сделал громадный скачок и тяжело рухнул обратно; базальтовый утес, почти отвесный, не давал никакой опоры для его массивного тела. Трижды возобновлял хищник свою попытку, затем, рыча от бессильной ярости, отступил. Минуту существо и зверь пристально смотрели в глаза друг другу...
      Сидя верхом на остром базальтовом гребне, сын Степи спрашивал себя, следует ли ему оставаться здесь или спуститься с противоположной, более пологой стороны утеса. Ведь, в конце концов, лев мог найти к нему дорогу либо снизу, либо сверху. Нур раздумывал ровно столько времени, сколько лев оставался в нерешительности. Как только хищник принялся рыскать у подножия утеса, Нур решился и, скатившись с крутого откоса, побежал на север. На бегу он лихорадочно вглядывался в каменные трещины и расселины, все еще надеясь обнаружить какое-нибудь убежище...
 Черный лев не показывался. Может, он до сих пор не нашел прохода среди обломков базальтовой стены? Нур вряд ли спрашивал себя об этом... Он стремительно приближался к скалам... Он был шагах в пятидесяти от их подножия, когда услышал сзади рычание и понял, что погоня возобновилась. Черный лев, обогнув каменный отрог, снова увидел существо. Он несся громадными прыжками, приминая высокую траву.
В базальтовых скалах по-прежнему не было видно ни одного подходящего углубления или расселины... Нур продолжал бежать, повинуясь лишь смутному инстинкту самосохранения. Базальтовая стена уже совсем близко... И вдруг Нур увидел прямо перед собой зияющее отверстие в скале. И тут же услышал за спиной хриплое дыхание хищника и шорох раздвигаемых трав...Нур остановился. Сердце его билось неровными, частыми толчками, голова кружилась, ноги подкашивались. Скалы, деревья и кустарники плыли перед расширенными от ужаса глазами. Он чувствовал себя беззащитным, словно ибис в когтях орла. У него не было с собой никакого оружия. Острые клыки хищника сейчас вопьются в его тело...
      Мгновение кажется длиннее вечности. Нур должен сделать выбор. Позади, за спиной,--черный хищник; впереди--вход в логовище пещерного льва. Времени на размышления нет; только пять-шесть прыжков отделяют от него преследователя. И, внезапно решившись, Нур с головокружительной быстротой бросается вперед... Он исчезает в зияющем отверстии пещеры, словно воробышек в пасти кобры.
Два громовых рычания угрожающе звучат впереди и позади него. Там, в багровом свете заходящего солнца, четко обрисовываемся силуэт черного льва. Исполинская фигура выходит ему навстречу из темной глубины пещеры. Два гигантских прыжка, царапанье могучих когтей по базальту, страшное щелканье зубов--и пещерный лев уже торжествует победу. Черный хищник перевернулся через голову, скатился вниз и удаляется ползком; из глубокой раны на левом плече течет струя горячей крови, обрызгивая зеленые травы...
      Стоя у входа в логовище, пещерный лев, высоко подняв свою царственную голову, смотрит, как убегает дерзкий враг, и громовый рев победы вырывается из его могучей груди. Вряд ли Нур видел эту битву гигантов. Он знает только, что победителем остался хозяин пещеры. Обессиленный, лежит он, раскинув руки, на каменном полу пещеры и ждет... Он знает, что спасения нет. Ни надежды, ни отчаяния в его душе. Нур готов к смерти; он покорился ей, как некогда покорялся боли, когда махайрод раздирал ему клыками грудь.
 Еще минуту исполин грозно рычит, стоя у входа, затем поворачивается и медленно, тяжелыми шагами возвращается в пещеру, зализывая на ходу царапину, оставленную когтями врага. Он видит существо, простертого на земле... обнюхивает его, опускает ему на плечо свою громадную лапу... Он может растерзать это трепещущее тело--существо не будет сопротивляться... Но зверь не трогает Нура. Дыхание его спокойно. И сын Степи догадывается, что пещерный лев узнал запах, который просачивался каждый день в его логово сквозь щель в базальтовой стене.
Надежда на спасение вновь пробуждается в молодом волке. Он смотрит снизу вверх на величественную голову хищника и, вспомнив, что пещерный лев всегда с интересом прислушивался к звукам членораздельной речи, говорит слабым голосом: ур словно сайга в когтях у пещерного льва... Дыхание зверя делается громче; он тихо снимает с плеча Нура свою мощную лапу. Близость, которая установилась между ними в те времена, когда базальтовая стена разделяла их, приняла новые формы. Сын Степи чувствует, что каждая минута увеличивает его шансы на спасение. Если зверь не растерзал его сразу, значит, он не считает Нура добычей. Между могучим хищником и человеком заключен союз...
 Время идет. Багровый шар солнца закатывается за дальние холмы. Но огромный хищник по-прежнему не трогает Нура. Сидя перед сыном Степи, он слушает знакомые звуки речи. Иногда он склоняет голову и обнюхивает Нура, словно хочет еще раз удостовериться, что это он. Иногда, втянув когти, зверь ласково трогает существо своей могучей лапой; так же ласково, как когда-то в материнском логове, играя с теми, кто родился в один день с ним. И всякий раз сердце Нура снова сжимается от страха. Но страх постепенно проходит...
Сумерки южной ночи сгущались быстро. Свет у входа в пещеру стал синим, затем темно-лиловым. Две звездочки замерцали на потемневшем небе, и ночной ветерок овеял прохладой базальтовые скалы... Пещерный лев поднялся на ноги. Это был час охоты, Зеленые огоньки вспыхнули в его глазах, ноздри расширились. Ночь, полная добычи, манила хищника. И Нур понял, что для него снова наступила минута между жизнью и смертью. Если он покажется пещерному льву добычей, подобно бесчисленному множеству травоядных, спрятавшихся в густых зарослях и чащах,--сын Степи никогда не увидит Куна. Несколько раз хищник, тяжело дыша, возвращался к Нуру; горевшие зеленым огнем глаза пристально вглядывались в хрупкий силуэт существа... Наконец, издав короткое рычание, зверь вышел из пещеры, и его массивная фигура растворилась в непроглядной тьме тропической ночи.  Бурная радость овладела молодым волком:
--Пещерный лев заключил союз с Нуром!..--Он бросился к трещине в стене и громко позвал.--Кун!
Послышались поспешные шаги. Красноватый свет факела озарил пещеру. Сын Слона увидел Нура в львином логове и вскрикнул испуганно:
--Зачем Нур пришел сюда? Пещерный лев растерзает его!
--Нет,--ответил Нур.
И он рассказал другу, как попал в пещеру. Потрясенный Кун слушал затаив дыхание эту необычайную повесть, более удивительную, чем история дружбы Нао с вожаком мамонтов... Когда Нур кончил рассказ, Кун сказал с гордостью:
--Кун и Нур теперь также могущественны, как был вождь куланов!..--Затем беспокойство снова овладело им.--Нур не должен больше оставаться в львином логове,--заявил он.--Я выхожу ему навстречу.
 Друзья сошлись у южной оконечности скалистой гряды. Затем, вернувшись к себе, развели большой огонь на площадке перед входом и долго сидели у костра, наслаждаясь, как никогда, чувством покоя и безопасности.  А внизу, во тьме джунглей, за каждым деревом и кустом, таились, подстерегая добычу, ночные хищники, и травоядные с жалобными криками спасались от преследователей, прятались в густых зарослях и чащах или гибли в когтях безжалостных врагов.


































                Г Л А В А  6

Теперь Кун и Нур часто спускались по подземному коридору к щели в базальтовой стене. Если пещерный лев бодрствовал, они окликали его и говорили с ним по очереди, заглядывая в расселину. В первое время присутствие Куна вызывало у хищника неудовольствие и беспокойство; громкое дыхание вырывалось из широкой груди; иногда зверь глухо рычал, охваченный гневом и недоверием. Но постепенно он привык к запаху второго существа. И если теперь лев и подходил иногда вплотную к щели, то только потому, что чувствовал уже смутную симпатию к этим странным двуногим существам, и еще потому, что даже хищники испытывают подчас тоску одиночества.
Однажды вечером Кун сказал:
-- Надо возобновить союз с пещерным львом... Кун и Нур пойдут к нему в тот день, когда у зверя будет удачная охота.
Нур не возразил ничего, хотя по натуре своей был менее склонен рисковать жизнью, чем Кун. Но союз с пещерным львом он считал своим кровным делом и часто думал о нем с радостью и гордостью. Однажды утром они увидели в львином логове тушу большой антилопы. Одной задней ноги ее оказалось достаточно, чтобы хищник насытился. Зверь крепко спал, усталый после охоты и отяжелевший от сытости.
--Мы пойдем к нему в пещеру, когда он проснется,--сказал Кун.--Он не будет испытывать голода в ближайшие две ночи.
Молодые воины думали об этом все утро, бродя по берегам Большой реки или отдыхая под защитой базальтовых утесов. В полдень Кун и Нур заснули крепким сном в своей пещере, затем долго сидели, погруженные в смутные грезы, на площадке перед входом. Раскаленные солнцем скалы медленно остывали по мере того, как тени их удлинялись. Свежий ветерок прилетел с реки и овеял прохладой обнаженные тела существ. Кун и Нур думали о родном становище, затерянном далеко в горах; вспоминали случаи на охоте, переселение куланов на юго-восток, горную цепь, вставшую на их пути, подземную реку, вдоль которой они пробирались при свете факелов, и яркие картины жизни в новой стране, где сейчас находились.
Но чаще всего они думали об исполинском хищнике, обитающем по ту сторону скалистой гряды, и с нетерпением ждали наступления вечера. Когда солнце склонилось к западу, Кун и Нур спустились по подземному коридору. Хищник уже проснулся и снова принялся за еду.
--Идем к нему!--сказал Кун.
Сын Степи уступил желанию друга. Его решение зрело медленно, но, когда оно было принято, Нур рисковал своей жизнью так же бесстрашно, как кулан.  Они вышли на площадку перед входом и спустились к подножию скалистой гряды. Олени и антилопы, утолив жажду у водопоя, искали убежища на ночь. Пронзительно кричали птицы, перелетая с ветки на ветку или прячась в густой листве. Большой гиббон пробежал между деревьями и быстро вскарабкался на высокую пальму.  Кун и Нур обогнули скалистую гряду и очутились перед входом в львиное логовище.  Кун сказал:
--Я пойду первым.
Это вошло у него в привычку. Всегда, в случае опасности, широкая грудь кулана заслоняла Нура и защищала его от гибели. Но на этот раз сын Степи воспротивился:
--Пещерный лев знает меня больше. Будет лучше, если я окажусь между ним и Куном...
 В отношениях между друзьями, не было ложной гордости или самолюбия. Каждый ценил в другом те качества, которых не хватало ему самому, и умел пользоваться этими качествами в случае необходимости. Кун признал, что Нур прав, и уступил.
--Иди!--сказал он.
 Они посмотрели друг другу в глаза. Кун держал палицу в левой руке и самое крепкое свое копье в правой. В эту решающую минуту кулан отчетливее, чем его товарищ, чувствовал, какая смертельная опасность грозит им... Тихими шагами приблизился Нур к чернеющему в базальтовой скале отверстию. Мгновение его фигура четко выделялась на темном фоне входа, затем густая тень поглотила ее. Сын Степи снова стоял лицом к лицу с царственным зверем. Пещерный лев бросил свою добычу. Глаза его, вспыхнувшие зеленым огнем, впились в узкую фигуру существу из племени волков.
Нур сказал вполголоса:
--Мы пришли возобновить союз с пещерным львом. Близится период дождей, когда дичь попадается редко и ее трудно добывать. Тогда пещерный лев соединит свою силу с умом и хитростью Куна и Нура.
Гигантский хищник полузакрыл и снова открыл глаза. Затем поднялся во весь рост и, медленно ступая, подошел к существу. Голова его коснулась плеча Нура, и Нур положил свою руку на жесткую гриву.  Самые свирепые звери испытывают чувство доверия и симпатии к тому, кто дотронется до них. В душе сына Степи нет больше страха. Несколько раз он повторяет свой жест и медленно гладит густую гриву зверя. Пещерный лев стоит неподвижно, дыхание его спокойно.
И все же Нур не спешит позвать Куна. Но вдруг высокая фигура появляется у входа в пещеру. Это Кун. Он по-прежнему держит в руках палицу и копье. Гигантский хищник резким движением повернул к кулану свою огромную голову, в полуоткрытой пасти сверкнули мощные клыки... Кожа на лбу зверя собралась в крупные складки, мускулы напряглись, зеленые огни снова загорелись в его зрачках...
--Кун тоже заключил союз с пещерным львом!--поспешно сказал Нур.--Кун и Нур живут вместе в пещере, наверху.
      Лев рванулся вперед... кулан крепко сжал в руке палицу. Но Нур одним прыжком очутился между ними, прикрывая друга своим телом, и могучий хищник остался на месте.

Кун и Нур снова приходили в последующие дни. Лев уже привык к ним и даже проявлял признаки удовольствия при их появлении. Одиночество тяготило огромного зверя; он был молод и со дня своего рождения до прошлой осени жил среди себе подобных. Там, в низовьях Большой реки, на берегу глубокого озера было его логовище, где он поселился со своей самкой. Их детеныши уже начинали охотиться. Но однажды ночью, во время грозы, озеро вышло из берегов. Бурлящие воды затопили прибрежные заросли и чащи. Ураган вырывал с корнем высокие пальмы. Клокочущий поток унес самку и ее потомство, а самец, увлекаемый водоворотом вместе с поваленными деревьями, был выброшен на пустынный берег вдали от родных мест...
Весь сезон дождей логовище оставалось под водой... Сначала лев разыскивал его с мрачным и отчаянным упорством; громовой голос звал сквозь гул дождя утраченных сородичей...  Но время шло... Блуждая в бесцельных поисках по джунглям, лев набрел на скалистую гряду и поселился в пещере, укрываясь от потоков воды, низвергавшихся с небес.  Смутная тоска не давала ему покоя. Просыпаясь по утрам, он долго обнюхивал углы своего одинокого жилища, а вернувшись с охоты, клал добычу на землю и озирался по сторонам, будто ждал тех, кто когда-то разделял с ним трапезу.
Постепенно образы самки и детенышей потускнели и исчезли из его памяти. Он привык не ощущать рядом с собой никакого другого запаха. Но тоска одиночества по-прежнему мучила его... Однажды вечером Кун и Нур отправились вместе с пещерным львом на охоту. Они шли втроем по ночному лесу, озаренному неверным светом ущербной луны. Резкий запах хищника будил травоядных, укрывшихся на ночь в лесной чаще. Все живое бежало перед ним в страхе, скрываясь в глубине джунглей или подымаясь на ветви высоких деревьев. Животные, жившие стадами, каким-то способом давали знать друг другу о его приближении.
Среди безбрежного океана жизни огромный зверь был словно в пустыне... Гигантской силе его противостояли хитрость, быстрота и ловкость слабых существ. Лев мог одним ударом могучей лапы убить сайгу, онагра или антилопу-нильгау; одним прыжком он опрокидывал на землю дикую лошадь, кабана и даже гаура; но все они умели вовремя скрыться в непроходимой чаще или исчезнуть в необозримых просторах саванн... И только невероятное изобилие травоядных помогало царю зверей утолять свой голод, ибо в это время года широкие равнины и лесные заросли буквально кишели дичью.
 Все же рассвет часто заставал исполинского хищника без добычи, и он, измученный бесплодными поисками, возвращался голодный в свое одинокое логово... Этой ночью пещерный лев долгое время безуспешно пытался настигнуть антилопу или оленя. В конце концов он затаился в засаде на опушке леса, близ обширного болота. Огромные ночные цветы источали опьяняющий аромат; земля пахла мускусом и перегноем. Существа отделились от хищника и тоже спрятались: один в зарослях тростника, другой--в бамбуковой чаще. Вдалеке слышался топот убегавшего стада; сова бесшумно пролетела на мягких крыльях. Затем появился кабан, роя землю своими крепкими клыками.
Это был неповоротливый зверь с крепкой шеей и тонкими ногами. Он брел хмурый и чем-то раздраженный, пыхтя и злобно хрюкая. Кабан приблизился к тростникам, где спрятался Нур, и внезапно остановился, почуяв запах чужого существа. Но запах этот напоминал гиббона или резуса, которых ему нечего было опасаться. Кабан сердито фыркнул и направился к бамбуковой роще.
      Тогда Кун, желая направить зверя в сторону пещерного льва, испустил свой боевой клич, который был тотчас же подхвачен Нуром. Кабан отступил--не из страха, а из осторожности. Все непонятное таит в себе опасность: ни гиббон, ни резус не обладают столь мощным голосом.  Крик повторился.  Кабан круто повернул и побежал прямо к тому месту, где притаился пещерный лев. Исполинская фигура внезапно выросла перед ним; кабан в ярости обратил на нее свои острые клыки. Но зверь, обрушившийся ему на спину, весил больше, чем матерый буйвол. Кабан пошатнулся. Огромные челюсти сомкнулись на его загривке, сокрушая шейные позвонки...
Когда пещерный лев принес тушу кабана в логовище, Кун захотел убедиться, насколько прочен их союз с огромным зверем. Он взял топор, отрубил от кабаньей туши заднюю ногу-- и хищник не препятствовал ему. Существа поняли, что отныне их сила стала равной силе целого племени. Много раз еще охотились Кун и Нур со своим могучим союзником. Часто они вынуждены были уходить далеко от пещеры, потому что дичь постепенно покидала места, где бродил страшный обитатель скалистой гряды.
Но Кун по-прежнему мечтал о более далеких походах. Нетерпеливое любопытство не давало ему покоя. И однажды утром он сказал Нуру:
--Хорошо бы нам разведать другие земли для охоты. Многие животные, вероятно, покинут осенью эти места. Хочет ли Нур сопровождать меня по ту сторону жилища тигров?
Нур никогда не отказывался следовать за своим товарищем, хотя и не обладал такой беспокойной натурой, как Кун.
--Мы должны увидеть земли, к которым стремится Большая река,--ответил он.
 Молодые воины привели в порядок свое оружие, накоптили мяса, напекли съедобных корней и отправились в путь, когда солнце только показалось над противоположным беретом Большой реки. Нур покидал пещеру с грустью и сожалением. Здесь он жил в спокойствии и довольстве; здесь они с Куном заключили союз с царственным хищником...
 Все утро и вторую половину дня путники шли, не испытывая беспокойства. Лишь бесчисленные насекомые все время докучали им. Мириады красноголовых мух, назойливо жужжа, летели за ними, привлеченные запахом вяленого мяса. Надо было также остерегаться огромных шершней, шести семи укусов которых было достаточно, чтобы убить существо. А во время привалов--избегать соседства с гигантскими термитниками.
 Было уже поздно, когда Кун и Нур добрались наконец до места слияния Большой реки с ее правым притоком. Кун хорошо знал эту небольшую, но бурную речку, ему не раз приходилось переправляться через нее. Он провел Нура сквозь лабиринт огромных валунов, и путники очутились в местах, где обычно охотились тигры. И сразу все вокруг показалось им угрожающим. Ибо лев спит днем в своем логове, а тигр рыщет повсюду и спит там, где застанет его утро, в местах, которых избегают другие хищники... Двуногое существо не в состоянии угадать намерений тигра и пройти так, чтобы не встретиться с ним.
      Кун и Нур шли на довольно большом расстоянии друг от друга, чтобы увеличить зону наблюдения. Присутствие травоядных успокаивало их: ни сайги, ни антилопы, ни гауры не станут спокойно пастись по соседству с тиграми. Но, когда травоядные вдруг исчезли, молодые воины встревожились. Кун решил, что безопаснее держаться как можно ближе к реке, поскольку все признаки жизни на суше исчезли, а речные воды по-прежнему кишели всевозможными живыми существами. Огромные гавиалы скользили, рассекая волны, между островками, бесчисленные стаи водоплавающих птиц копошились у берега. В тростниковых зарослях дремали гигантские питоны, свернув кольцами свои скользкие тела...
--Мы приближаемся к логовищу тигров!--вполголоса проговорил Нур.
Кун, напрягая зрение и слух, медленно продвигался вперед. Лес в этом месте почти вплотную подходил к воде, весь ощетинившийся колючками и опутанный лианами. Внезапно сын Степи остановился.
--Вот здесь тигры ходят на водопой!--сказал он, указывая на тропу, пробитую в густом кустарнике.
На сырой земле виднелись многочисленные отпечатки широких лап. Нур нагнулся, чтобы рассмотреть их получше. Острый запах ударил ему в ноздри.
--Они прошли здесь совсем недавно,--прошептал он.
      Дрожь пробежала по его телу. Кун, встревоженный, снял с плеча копье. В чаще раздался треск... Оба существа замерли, неподвижные, словно стволы деревьев. Бежать было поздно. Если хищники близко, придется принимать бой. Но на тропе никто не появился, и сын Слона, втянув ноздрями слабый ветерок, прилетевший из чащи, сказал:
--Тигры еще далеко!
Они снова зашагали вдоль берега, стремясь быстрее миновать опасное место. Скоро лес придвинулся вплотную к реке, и, так как на опушке он был совершенно непроходим, путники свернули вправо и углубились в бамбуковую чащу. Через некоторое время заросли поредели, и молодые воины вышли на широкую прогалину, где паслось несколько травоядных. Близился вечер, и они принялись искать место для ночлега. Но вокруг, сколько хватал глаз, не было видно ни одной скалы или возвышенности. Лес окружал прогалину со всех сторон.
Скоро Нур обнаружил семь толстых бамбуков, которые росли близко друг от друга, образуя посредине нечто вроде естественного убежища. Три просвета между стволами были настолько узки, что существо не могло протиснуться между ними; сквозь два просвета Кун и Нур кое-как пролезали боком, но ни тигр, ни лев не сумели бы этого сделать. И, наконец, последние два просвета имели ширину в один шаг у основания, но постепенно суживались кверху. Надо было заделать их с помощью переплетенных ветвей и лиан до высоты, равной двойному росту Куна.
Молодые воины принялись поспешно срезать лианы и молодые бамбуки. Сын Слона заготавливал и обрубал их, а Нур, как более искусный строитель, связывал бамбуки и переплетал их лианами с ловкостью, присущей людям племени волков. Сумерки уже сгустились, когда юноши наконец закончили свою работу. Ни одна подозрительная тень не появлялась на краю прогалины. Кун и Нур развели большой костер и принялись жарить вяленое мясо и грибы. После напряженного труда ужин показался им особенно вкусным. Они испытывали гордую радость от сознания, что они—двуногие существа. Ни одно животное--даже из числа самых искусных строителей--не смогло бы за столь короткий срок соорудить такое удобное и надежно защищенное от хищников убежище.
Закончив ужин, друзья некоторое время сидели в задумчивости у входа в убежище. Луна взошла над равниной, в темном небе засверкали первые звезды. Нур в который раз спрашивал себя: кто зажигает каждый вечер на небе эти маленькие огни? Их слабый свет изумлял его,--они были подобны уголькам от горящих факелов. А солнце и луна--- большие костры из толстых сучьев... Но раз они горят так долго-- значит, наверху есть кто-то, все время поддерживающий огонь? Нур силился разглядеть тех, кто подбрасывает дрова в небесные костры, и не мог понять, почему они остаются невидимыми. Он думал также о том огромном тепле, которое излучает солнце. Почему оно сильнее днем, когда солнце стоит высоко над головой, а не вечером, когда солнце делается больше и опускается ближе к земле?
 От таких мыслей Нур быстро уставал. Но сегодня он был поражен видом вечерних облаков, долгое время горевших на западе после того, как солнце скрылось за горизонтом. В этих облаках было больше огня, чем во всех кострах куланов, которые они зажигали в течение целой зимы. И такой большой огонь давал меньше света и тепла, чем маленький солнечный диск! Нур вдруг испугался своих размышлений. Ни одному кулану или волку не приходили в голову подобные вещи. Он сказал машинально:
--Что за Существа зажигают небо, когда солнце уходит?
      Кун сперва думал о тиграх, бродивших где-то неподалеку, затем дремота овладела им. Вопрос Нура вывел его из состояния полусна. Он не понял хорошенько, о чем говорит сын Степи. Кун знал, что Нуру приходят иногда в голову удивительные мысли, несвойственные другим существам. Повернув лицо к ночному небу, кулан посмотрел на звезды:
--Нур говорит о маленьких огнях, что светятся там, наверху?
--Нет... Нур говорит о больших огнях, желтых и красных, которые только что угасли на закате. Может, их зажигают какие-нибудь неведомые племена, более многочисленные, чем куламн, Кэзамы и Рыжие Карлики?
Кун наморщил лоб. Он смутно представил себе особей, которые прятались наверху за огненными облаками, и эта мысль была ему неприятна.
--Ночь гасит небесные огни,--ответил он сонным голосом.-- Ночь заставляет наш костер светить еще ярче.
Такой ответ разочаровал Нура. Однако он продолжал еще некоторое время размышлять о небесных огнях. А Кун тут же забыл о вопросе, который совсем не интересовал его. Между тем ночной ветерок становился все прохладнее и доносил до слуха двуногих ночные шорохи и шумы. Неясные тени каких-то животных появлялись на краю прогалины и снова исчезали в чаще. Некоторые останавливались и смотрели издали на огонь, сверкавший все ярче в сгустившейся темноте ночи. Стайка из пяти шести дхолей приблизилась к костру, жадно вдыхая соблазнительный запах жареного мяса. Но скоро они исчезли. Внезапно две антилопы выскочили из чащи и стремительно умчались в просторы степи. Кун вскочил на ноги, напрягая обоняние и слух.
--Пора укрыться в убежище!--прошептал он. И добавил.-- Тигр близко!
Они проскользнули между бамбуковыми стволами и очутились внутри укрытия. Густые заросли кустарников раздвинулись. В серебряном свете луны и багровых отблесках костра появился большой полосатый зверь. Он был так же велик, как лев, но ниже ростом, с более гибким и удлиненным туловищем. Куланы и волки боялись тигра больше всех других хищников, ибо даже лев уступает ему в хитрости, быстроте и ярости; махайрод не встречается по ту сторону гор, а из всего племени куламров только Нао, старому Тамму да еще двум воинам раньше доводилось видеть пещерного льва.
Тигр шел не спеша, величественный и грозный, слегка изгибая свое длинное туловище. Увидев костер, он остановился и поднял вверх массивную голову, так что стала видна его широкая грудь, покрытая светлой шерстью. Глаза хищника вспыхнули. Такого крупного тигра Кун и Нур еще никогда не видели. И, несмотря на жгучее беспокойство, заставлявшее его кровь быстрее струиться по жилам, сын Слона невольно залюбовался могучим зверем. Кун всегда чувствовал восхищение перед силой живых существ, даже в тех случаях, когда они оказывались его смертельными врагами. Тем не менее он сказал пренебрежительно:
--Тигр во много раз слабее пещерного льва!
А Нур добавил:
--Он все равно, что леопард перед нашим могучим союзником!
      Но оба прекрасно понимали, что для двуногого существа тигр был так же страшен, как их грозный товарищ, обитатель скалистой гряды. Постояв немного, тигр снова двинулся к костру, озадаченный и недоумевающий. Как и все дикие звери, он смертельно боялся огня. Ему довелось однажды убегать от степного пожара, зажженного молнией. Но это пламя напоминало скорее огни, которые загораются в небе, когда ночь подходит к концу... Тигр подошел так близко, что почувствовал жар, исходивший от костра. Он увидел языки пламени, лизавшие сухие сучья, услышал треск горящего дерева и гул огня. Страх охватил хищника; он повернул влево и стал обходить костер, держась на почтительном расстоянии от огня. Этот маневр привел его к группе бамбуков. Зверь одновременно увидел существ и почуял их запах.
Тигр глухо зарычал, затем испустил протяжный охотничий крик, напоминающий вой дхолей. Кун, не задумываясь, ответил своим боевым кличем. Тигр вздрогнул, изумленный, и стал внимательно разглядывать невиданных противников. Они показались ему слабосильными; запах напоминал запах робких и беззащитных существ. Между тем все те, кто осмеливался противостоять хищнику, обладали исполинским ростом и колоссальной силой.
Однако, будучи старым и опытным и зная, какие неожиданности скрывает подчас неведомое, тигр решил проявить осторожность. Близость огня придавала еще больше таинственности странным двуногим существам. Хищник медленно приблизился к группе бамбуков и обошел ее кругом. За долгие годы охоты в джунглях он научился безошибочно определять расстояние, отделявшее его от добычи. Это умение неизменно помогало ему настигать свою жертву, когда до нее оставался лишь один прыжок. Тигр знал также прочность бамбуковых стволов и даже не попытался пройти там, где просветы между ними были слишком узкими. Миновав их, тигр остановился перед стеной из сплетенных ветвей и, подняв когтистую лапу, попробовал разорвать тонкие лианы. Но в тот же момент копье Куна едва не задело его ноздри.
Зверь отступил, глухо рыча, и остановился в нерешительности. Этот неожиданный отпор делал неведомых противников еще более непонятными. Ярость овладела хищником; хриплое дыхание с шумом вырывалось из широкой груди. Молниеносным прыжком он обрушился на зеленую стену. На этот раз копье Куна попало в цель: оно вонзилось прямо в пасть хищника.
Тигр почувствовал, что стены убежища прочны, а мужество обороняющихся велико. Он снова отступил, припал к земле и стал ждать.  Но час охоты еще не наступил. Тигру хотелось пить. Если бы огонь не привлек его внимания, он сперва спустился бы к водопою. Через некоторое время злоба хищника стала остывать, и он снова почувствовал ту невыносимую сухость в горле, которую могла утолить только прохладная речная вода.
 Протяжно зарычав, зверь поднялся на ноги, обошел два раза вокруг убежища и скрылся в густом кустарнике, где виднелся узкий проход, ведущий к реке. Кун и Нур смотрели ему вслед.
--Он вернется!--сказал Нур.--И, быть может, вместе с тигрицей.
--Ни одна лиана не разорвана,--ответил кулан.
Некоторое время они тревожно размышляли о грозившей им опасности. Однако первобытные существа были не способны долго испытывать страх перед будущим. Убежище, сооруженное ими на ночь, выдержало первую атаку тигра; оно сохранит их и от всех последующих. Не было даже необходимости бодрствовать: едва они растянулись на земле, как богатырский сон овладел ими.





                Г Л А В А  7



      Кун проснулся в середине ночи. Луна уже скрылась за вершинами леса на западе, но ее невидимые лучи окрашивали розоватым цветом густой туман, клубившийся над деревьями. Пепельный сумрак окутывал прогалину. Костер догорал, отбрасывая слабый свет. Приподнявшись на локте, кулан увидел вокруг лишь неподвижные, словно уснувшие, деревья. Но обоняние предупредило его о чьем-то присутствии. Вот на фоне зарослей возникла тень и остановилась у небольшой купы пальм, затем осторожно двинулась к убежищу. Кун знал, что это тигр; с тревогой и гневом следил он за приближением хищника. Но, несмотря на ужас, который внушал ему тигр, молодой воин всем своим существом жаждал схватки с ним. Разве Нао не одолел в свое время серого медведя и тигрицу? А сам Кун разве не убил махайрода, победившего носорога? Кровь бросилась в голову кулану, но он тотчас же овладел собой. Осторожность, унаследованная от многих поколений предков, охладила его воинственный пыл. Кун прекрасно знал по рассказам, что ни Нао, ни Пум не рискнули бы первыми напасть на тигра, разве что для спасения своей жизни.
К тому же проснулся тот, кто всегда удерживал молодого кулана от опрометчивых поступков. Нур поднялся с земли, посмотрел на тигра, потом на своего товарища, схватившего тяжелую палицу, и сказал:
--Тигр не нашел добычи.
--Если он подойдет к хижине,--ответил кулан прерывающимся от волнения голосом,--Кун метнет в него копье и дротик.
--Опасно нанести тигру рану. Его ярость сильнее, чем ярость льва.
--А если он не захочет уйти от убежища?
--У нас есть запас пищи на два дня.
--Зато нет воды. А что, если к тигру присоединится тигрица?
      Нур промолчал. Он уже подумал об этом. Он знал--хищники иногда объединяются, чтобы сообща преследовать добычу. Но, поразмыслив минуту, сказал:
--Тигр бродит один с самого вечера. Тигрица, должно быть, далеко отсюда.
Кун, как всегда, мало задумывался о будущем и потому не стал настаивать на своем предположении. Все внимание его было приковано к тигру, который тем временем приблизился к бамбукам на расстояние пятидесяти шагов. В свете догоравшего костра отчетливо была видна его массивная голова с огромной пастью, окаймленной жесткой щетиной усов. Глаза сверкали еще ярче, чем в прошлый раз. Кун испытывал странную ненависть к их зеленому мерцанию; Нура при виде его охватила лихорадочная дрожь. Временами из груди зверя вырывалось низкое, протяжное рычание. Он подошел еще ближе, затем принялся кружить вокруг бамбуков с ужасающим, способным довести до отчаяния, терпением. Можно было подумать, что тигр ждет, не расширятся ли просветы между стволами, не раздвинутся ли сплетенные из ветвей и лиан зеленые стены. И каждый раз, когда зверь приближался к убежищу, оба существа вздрагивали, будто боялись, что ожидания хищника сбудутся.
      В конце концов тигр перестал рыскать вокруг убежища и затаился в высокой сухой траве. Положив морду на лапы, он терпеливо наблюдал за скрытыми позади бамбуков странными существами. Иногда хищник зевал, широко раскрывая пасть, и тогда при слабом свете догоравшего костра видно было, как блестят его страшные клыки...
--Он не уйдет отсюда и утром,--мрачно сказал Кун.
      Нур ничего не ответил другу. Он задумчиво разглядывал две маленькие сухие ветки скипидарного дерева. Нур любил всегда иметь под руками сухую растопку. Он осторожно расколол одну веточку вдоль и принялся собирать мелкие щепки и травинки.
      --Не собирается ли Нур зажечь в убежище костер?-- укоризненно спросил Кун.
--Ветра нет, земля вокруг убежища голая, а бамбуки-- молодые и зеленые. Нуру нужен только маленький огонь.
      Кун не стал противоречить. Он смотрел, как крохотные язычки пламени лижут сухие веточки и травинки, а его товарищ тем временем зажег на этом крошечном костре кончик смолистой ветки. Скоро она вспыхнула ярким пламенем. Тогда, подойдя к одному из просветов, сын Степи швырнул свой пылающий факел в сторону хищника. Пламя описало широкую дугу и упало в сухую траву, которой еще не успели коснуться ночные испарения. Тигр отпрянул в сторону. Огненный снаряд пронесся мимо него и исчез в гуще высоких стеблей. Кун беззвучно рассмеялся.  В густой траве мерцала лишь крохотная красная точка. Тигр, успокоившись, снова улегся на землю...
      Подождав еще немного, Нур зажег вторую ветку. Но не успела она разгореться, как вдруг из чащи сухих стеблей взвился кверху огненный язык. Тигр снова вскочил, злобно рыча, и рванулся вперед, но в ту же минуту Нур метнул в него вторую ветку. Пылающий факел угодил прямо в грудь хищнику.
      Обезумев от ужаса, тигр закружился на месте, затем бросился в сторону. Но огонь с сухим потрескиванием, казалось, гнался за зверем по пятам, перепрыгивая с одного стебля на другой; затем рассыпался снопами и окутал хищника со всех сторон... Жалобно воя от боли и страха, тигр прорвался сквозь огненное кольцо и убежал.
--Он не вернется больше!--уверенно сказал Нур.--Ни один зверь не возвращается на то место, где его опалил огонь.
      Хитроумие друга восхитило Куна. Смех его не был больше беззвучным, он звенел над прогалиной, как ликующий боевой клич.
--Нур хитрее самого мудрого среди куланов!--воскликнул он радостно.
      И его мускулистая рука ласково коснулась плеча друга. Тигр действительно не приходил больше, и молодые воины спокойно проспали весь остаток ночи. Густой туман окутывал прогалину, тишина и безмолвие царили на ней до самой зари. Затем стали появляться дневные животные. Гул пробуждающейся жизни донесся с берегов Большой реки и с бесчисленных деревьев, окружавших поляну. Кун выбрался из убежища и осмотрелся. Никаких подозрительных запахов в воздухе не чувствовалось. Олени не торопясь прошли через поляну; их появление окончательно успокоило молодого охотника. Он обернулся к Нуру и сказал:
--Мы продолжим наш путь, но сначала пройдем на запад, чтобы не встретиться больше с тигром.
С первыми лучами солнца они тронулись в дорогу. Ночной туман медленно таял; клочья его поднимались к бледному утреннему небу и исчезали в постепенно густевшей синеве. Травоядные стали попадаться все чаще, и молодые воины поняли, что они миновали, наконец, охотничьи владения тигров.
Однако Кун с новой тревогой вдыхал горячий, неподвижный воздух. Удушливый, давящий зной окутывал деревья и кустарники; красноголовые мухи неотступно преследовали путников; солнечные лучи, проникавшие сквозь густую листву, жгли обнаженную кожу, словно укусы термитов.
--В небесах будет греметь над лесом!--сказал Нур.
      Кун остановился и посмотрел на запад. Впереди открывалась широкая прогалина. Над ней простиралась ярко-синяя полоса неба без единого облачка. И тем не менее оба чувствовали смутную тревогу, постепенно распространявшуюся в природе.
Они шли опушками густых зарослей, стараясь держаться ближе к берегам Большой реки. К полудню гроза, казалось, все еще была далеко. Не разжигая огня, путники съели без всякого удовольствия по куску холодного мяса, зажаренного накануне, и немного отдохнули под деревом, тревожимые все теми же назойливыми насекомыми.
Когда они собрались идти дальше, первые тучи стали появляться на западе. Молочная белизна постепенно заволакивала небесную лазурь. Из чащи донесся тревожный рев буйволов и жалобный крик оленя. Обеспокоенные кобры бесшумно скользили среди высоких трав.
Некоторое время молодые воины были в нерешительности: продолжать ли им путь? Но окружающая местность явно не подходила для стоянки: тысячелетние деревья вздымали к небу свои гигантские кроны; почва под ними была мягкой и рыхлой. И вокруг--никакого укрытия от надвигающейся бури, которая скоро обрушится на лесные чащи...
Первые порывы ветра уже проносились над вершинами деревьев с шумом, напоминающим рев горной реки. За ними следовали минуты густой, давящей тишины. Плотная стена облаков, постепенно темнея, поднималась все выше к зениту; края ее зловеще светились. Затем яростные вспышки молний озарили мертвенным светом зеленое море деревьев... Но они рождались далеко от того места, где находились Кун и Нур, и грохот с небес еще не примешивал своего голоса к грохоту бури. Когда же стена туч достигла зенита и стала заволакивать восточную половину неба, ужас приковал к земле всех обитателей джунглей. Лишь изредка можно было увидеть испуганное животное, спешившее укрыться в своем логове, или встревоженное насекомое, не успевшее забиться в трещину древесной коры.
Кун и Нур знали, как страшна для всех живых существ ярость разбушевавшихся стихий. Кун лихорадочно озирался в поисках хоть какого-нибудь укрытия, а Нур время от времени поглядывал на небо и спрашивал себя, что за чудовищные хищники прячутся там, наверху, среди клубящихся туч? Вот уже доносится издали их глухое рычание... Затем рев чудовищ сделался оглушительным, а блеск молний--нестерпимым. Послышался постепенно нарастающий шум дождя; скоро он превратился в грохот катящихся по земле дождевых потоков. Гром непрерывно гремел над головами. Лес внезапно расступился, и путники увидели прямо перед собой большое озеро, окруженное обширными болотами.
Под ветви гигантского баньяна, где остановились Кун и Нур, вполз леопард. Сверху слышались жалобные крики тонкотелов, обезьян из семейства мартышек. Ливень усилился; казалось, с неба, прорвав невидимую плотину, низвергается целый океан. Ветер налетал яростными шквалами. За один час вода в озере поднялась и наполнила до краев прибрежные болота. Скоро одно из них вышло из берегов и стало заливать опушку.
Кун и Нур бросились обратно в глубь леса, но вода прибывала со всех сторон; грозный рев клокочущих потоков сливался с грохотом урагана и громовыми раскатами. Молодые воины бежали наугад, не разбирая дороги, по направлению к востоку, преследуемые по пятам наводнением. Едва им удавалось увернуться от одной волны, как дорогу внезапно преграждала другая. Кун мчался, словно молодой конь, Нур следовал за ним, пригнувшись к земле. Наконец расстояние между беглецами и поднимавшейся водой стало увеличиваться, но молодые воины продолжали бежать на восток, в надежде добраться до берегов Большой реки.
Они пересекали прогалины, продирались сквозь заросли бамбуков и пальм. Вышедшее из берегов болото вынудило их свернуть к северу. Гроза утихала. Ветер уже не завывал так неистово. Дождь прекратился. Кун и Нур выбежали на поляну, через которую катился бурный поток, образовавшийся после ливня, и остановились у самой воды, пытаясь определить ее глубину. Внезапно сверкнула молния и словно скосила группу эбеновых деревьев на противоположном берегу.
Чье-то гибкое, длинное тело метнулось в сторону от рухнувших на землю лесных великанов. Кун и Нур сразу узнали тигра. Несколько минут хищник, обезумев от ужаса, метался по берегу, затем остановился и увидел существа. Инстинкт подсказывал Куну, что перед ними тот самый тигр, который рыскал прошлой ночью вокруг их убежища. Нур же уверился в этом, как только увидел на груди зверя рыжеватое пятно опаленной шерсти.  Тигр тоже узнал своих таинственных двуногих противников, вспомнил огонь, опаливший ему грудь прошлой ночью и едва не погубивший его. По странной случайности хищник встретился снова с этими загадочными существами в ту самую минуту, когда другой, более страшный огонь уничтожил на его глазах купу эбеновых деревьев. Это заставило хищника остановиться в нерешительности.
Несколько мгновений все трое стояли неподвижно. Расстояние, отделявшее людей от тигра, было слишком коротким. Приходилось принимать бой. Кун уже сорвал с плеча копье. Осторожный Нур, понимая, что на этот раз за отступлением неизбежно последует погоня, тоже приготовился к битве. Он первым метнул в тигра свое оружие. Дротик просвистел над бурлящими водами потока и вонзился в правое веко хищника... С яростным воплем зверь рванулся вперед. Но кровь, заливавшая ему глаз, помешала смертоносной точности прыжка. Длинное, гибкое тело хищника, не достигнув берега, упало в клокочущую воду. Перевернувшись несколько раз, тигр добрался до берега и зацепился за него передними лапами. Кун ринулся вперед, но его копье, вместо того чтобы вонзиться в плечо хищника, ударилось о его широкую грудь. Тигр выскочил на берег и бросился в атаку. Он заметно хромал; движения его были замедленными. Второй дротик, брошенный Нуром, впился в левый бок зверя, в то время как Кун наносил удар в затылок...
Затем, высоко подняв палицы, молодые воины приготовились к решающей схватке. Тяжелый дубовый комель с размаху опустился на широкий лоб хищника. Нур, зайдя сбоку, нанес зверю удар в затылок. Когтистая лапа разорвала кожу на груди Куна, но кулан молниеносно отпрянул в сторону, и страшные когти тигра лишь скользнули вдоль его туловища. В ту же минуту Кун нанес хищнику второй удар, на мгновение парализовавший зверя. И, прежде чем тигр успел опомниться, палица Куна в третий раз опустилась на голову хищника с такой силой, что тот упал и больше не мог подняться...
 Острие дротика, вонзившись прямо в сердце зверя, оборвало его жизнь.
 



                Г Л А В А  8



      Последующие дни были благоприятны для путников. Они отважно продвигались вперед по неизведанной местности, следуя течению Большой реки, которая в этих местах была широкой, словно озеро. Они ночевали в джунглях и на речном берегу, в расселине базальтового утеса и в дупле столетнего дерева, а иногда--в непролазной чаще кустарников с такими крепкими и длинными колючками, что, прорубив в ней топорами узкий коридор и закрыв затем входное отверстие, можно было спокойно спать, не опасаясь нападения хищников.
      Обширное озеро преградило им путь на юг и заставило уклониться в сторону от Большой реки. Огибая его, путники очутились перед невысоким горным кряжем. Им пришлось потратить всего полдня, чтобы подняться наверх. Здесь перед ними открылся вид на широкое плоскогорье, тянувшееся с северо-востока на юго-запад и густо поросшее степными травами. Вдали синел лес. На северо-западе возвышался горный хребет, с которого стекали две реки, питавшие новое озеро.
      Кун и Нур добрались до леса лишь к закату солнца. Местом для ночлега они избрали глубокую расселину в порфировом утесе, закрыв вход в нее ветвями деревьев. Затем разожгли на опушке леса большой костер и поджарили на нем мясо. Здесь, на плоскогорье, не чувствовалось такой томительной жары, как внизу, на равнинах. С соседних гор дул легкий и свежий ветерок. После душных и знойных ночей на берегах Большой реки Кун и Нур наслаждались этой живительной прохладой, которая напоминала им о вечерах, проведенных с родным племенем куланов. Чистый и свежий воздух доставлял молодым воинам такое же наслаждение, как и вкусная еда. Шелест леса походил на журчание отдаленного ручья. Из чащи изредка доносилось мяуканье хищника, зловещий хохот гиены или вой дхолей.
      Внезапно лес огласился пронзительными криками, и на опушке, среди древесных ветвей, замелькали странные фигуры. Они походили на собак и отчасти на Рыжих Карликов. Очень подвижные лица освещались круглыми, близко посаженными глазами. Кун и Нур сразу узнали их. Это были обезьяны-резусы, покрытые густой шерстью, зеленоватой на спине и желтоватой на груди, с лицами красными, словно заходящее солнце. Они с любопытством смотрели на огонь. Сын Степи не испытывал к ним отвращения. В каком-то смысле он считал этих обезьян подобными себе--в той же мере, что и Рыжих Карликов. Кун разделял его убеждение. Странствуя по новым землям, путники почти каждый день встречались с этими животными и знали, что они безобидны. Однако, благодаря отдаленному сходству с Рыжими Карликами, резусы все же внушали молодым воинам смутное недоверие.
В свете угасающего дня можно было разглядеть на деревьях около дюжины обезьян. Посмотрев некоторое время на огонь, резусы начинали с головокружительной быстротой прыгать с ветки на ветку и с дерева на дерево, затем останавливались и снова созерцали необычное зрелище.  Наконец большой самец, ростом с взрослого волка, медленно спустился с дерева на землю и двинулся по направлению к костру. Пройдя десяток шагов, он остановился и издал нежный, жалобный звук, видимо означавший призыв.
Вспомнив предательское поведение Рыжих Карликов, которые были не намного больше резусов, Кун взялся было за копье, но тут же отложил его в сторону, услышав жалобный голос обезьяны. Постояв немного, резус снова продвинулся на несколько шагов вперед. Затем остановился, по-видимому окончательно, удерживаемый на месте одновременно и страхом и любопытством. Со стороны степи донесся протяжный вой. Три волка появились на вершине ближнего бугра. Ветер дул в их сторону, и ни двуногие существа, ни обезьяны не почуяли приближения хищников.
Резус бросился обратно к опушке. Но один из волков-- самый проворный--преградил ему дорогу, в то время как остальные окружали добычу, чтобы отрезать ее от леса. Лишь путь к огню оставался свободным. Большая обезьяна несколько мгновений стояла в растерянности, между тем как ее сородичи отчаянно кричали, Обезьяна повернула испуганное лицо к двуногим, увидела, что волки сжимают свой треугольник, и, обезумев, бросилась к костру...
 Когда резус подбежал к огню, волки почти настигали его. Обезьяна закричала раздирающим голосом: между хищниками и страшными языками пламени не оставалось свободного пространства... Повернув голову в сторону леса, резус с тоской взглянул на зеленый океан листьев, где он так легко мог ускользнуть от преследователей. Затем его полные отчаяния глаза вторично обратились к двуногим существам, моля о помощи.
      Нур вскочил на ноги, высоко вскинув дротик, и бросился навстречу обезьяне. Волк отступил перед странным двуногим существом. Кун, в свою очередь, поднялся во весь рост. Волки злобно завыли. Держась на почтительном расстоянии, они делали вид, что собираются перейти в атаку, свирепо рыча и скаля зубы. Кун презрительно швырнул в них камнем. Обломок базальта угодил ближайшему волку в плечо. Взвыв от боли, зверь отступил к остальным.
--Волки не заслуживают удара копьем или дротиком,-- пренебрежительно усмехнулся кулан.
 Среди густых ветвей на опушке леса по-прежнему метались и кричали взволнованные обезьяны. А резус, застыв на месте, с ужасом смотрел на своих спасителей. Его длинные руки дрожали. Страх пригвоздил его к земле. Однако постепенно сердце спасенного стало биться спокойнее; круглые глаза уже с меньшим недоверием глядели на двуногих существ. Теперь резус боялся только огня и волков. Но, так как огонь костра оставался на месте и пламя было словно ограничено невидимой чертой, обезьяна понемногу перестала опасаться и огня.
      Отогнав хищников, Кун и Нур принялись с любопытством рассматривать своего гостя. Он сидел на земле, словно ребенок; маленькие ручки и плоская грудь дополняли сходство.
--Волки не съедят зеленого карлика!--сказал Кун со смехом, который заставил обезьяну подскочить.
--Кун и Нур проводят его до леса!—добавило существо из племени волков.
Когда они подошли ближе, резус снова задрожал. Но медленные движения и ласковые особей существ успокоили его. Резус почувствовал доверие и смутную симпатию к этим необычайным существам. Время шло. Волки все еще сидели поодаль и стерегли добычу. Но в конце концов они все же вынуждены были уйти. Их темные силуэты растаяли в вечерних сумерках.
      Резус не сразу покинул своих новых друзей. Он уже начал привыкать к огню. Ветер с гор становился холодным; безоблачное небо словно всасывало тепло земли в свою бездонную синюю чашу. Подражая существам, обезьяна с видимым удовольствием грелась в теплом дыхании горящего костра.  Наконец резус тихо вскрикнул, пристально посмотрел на особей и побежал к лесной опушке. Кун и Нур пожалели об его уходе.
На следующий день молодые воины углубились в лес. Их изумляла величина деревьев и кустарников. Змей здесь было гораздо меньше, чем на равнинах. Стаи белоголовых воронов громко каркали на вершинах деревьев. Гауры неторопливо пересекали лесные поляны и исчезали в чаще. Черные медведи показывались в развилках толстых ветвей. Иногда на склоне дня вдалеке появлялся леопард, не смея, однако, напасть на двуногих. Затем стали встречаться большие стаи тонкотелов с длинными хвостами и бородатыми лицами. Они свешивались гроздьями с высоких веток и пронзительно кричали, словно радуясь тому, что их так много.
На четвертую ночь легкий ветерок донес до ноздрей Куна необычный запах. Со времени вступления на новую землю ни один запах не напоминал ему до такой степени запах двуногого. Кулан вздрогнул; беспокойство овладело им, все мускулы напряглись. Никакой другой запах--будь то запах тигра, махайрода или даже самого пещерного льва, не мог показаться сыну Слона более пугающим.
Он разбудил Нура. Оба напрягли все чувства, пытаясь разобраться в незнакомых запахах. Однако Нур не обладал остротой обоняния, свойственной кулану, и мог уловить лишь смутные дуновения, тогда как Кун, расширив ноздри, вдохнул несколько раз ночной воздух и сказал уверенно:
--Запах напоминает запах Кззамов.
Племя Кззамов было самым свирепым из всех известных Уну и Зуру двуногих племен. Жесткие рыжеватые волосы, напоминающие шерсть лисицы, росли пучками на их лицах и туловищах. Руки были длинными, как у Древесных особей, а ноги--кривые и короткие, с огромными пальцами. Они съедали побежденных куланов и уничтожили без остатка всех их племени волков, уцелевших после битвы с Рыжими Карликами.
Запах постепенно слабел; таинственное существо, по-видимому, удалялось. Но затем запах опять резко усилился, и Нур, наконец, прошептал:
--Сын Слона сказал правду. Это похоже на запах Кззамов.
      Дыхание Куна участилось; тревога сжимала сердце. Палица лежала у его ног; он взял в руки копье, чтобы можно было сразу поразить невидимого врага. Теперь кулан был уверен, что таинственный незнакомец не один. Запах шел одновременно с двух сторон. Он сказал раздраженно:
--Они нас видят, а мы их нет. Надо, чтобы мы тоже их увидели!
Более медлительный, чем кулан, Нур колебался.
--Огонь освещает нас,--продолжал Кун.
Он поднял палицу с земли. Нур попробовал еще раз всмотреться в окружающий мрак, но не сумел уловить что-либо определенное и, понимая, что неизвестные существа могут каждую минуту напасть на них врасплох, согласился с Куном. Кулан быстрым шагом двинулся в темноту. Нур следовал за ним в молчании. Пригнувшись к земле, изучая каждую неровность почвы, они останавливались по временам, и Кун, более чуткий, напрягал слух и обоняние. В одной руке он держал палицу, в другой--копье и дротик. По мере того как они продвигались вперед, обоняние кулана снова и снова улавливало подозрительные запахи. Скоро сын Слона убедился, что таинственных существ было только двое.
Впереди, в густом кустарнике, послышался шорох. Ветки закачались. До слуха молодых воинов донесся еле уловимый звук удаляющихся шагов. Кун и Нур успели заметить смутные очертания чьей-то фигуры, однако не смогли даже определить, была ли она вертикальной. Но шаги, несомненно, принадлежали существу, передвигающемуся на двух ногах. Ни резус, ни тонкотел, ни даже гиббон не бегали таким образом.
Кун сказал вполголоса:
--Это двуногие особи!
Они застыли на месте, потрясенные до глубины души. Темнота сразу стала угрожающей. И внезапно перед лицом смертельной опасности Кун бросил в ночь свой боевой клич. Тогда послышались другие шаги, в стороне от первых; шаги и запах скоро ослабели и исчезли. Кулан рванулся вперед. Его остановили заросли лиан, затем непроходимое болото. Нур спросил:
--Зачем Кун испустил боевой клич? Быть может, эти существа не хотят сражаться с нами.
--Их запах подобен запаху Кззамов!
--Запах Голубых особей тоже похож на запах Кззамов.
Это замечание поразило Куна. Осторожности ради он несколько минут оставался неподвижным, затем глубоко втянул ноздрями ночной воздух и сказал:
--Они далеко!
 --Они знают лес, а мы не знаем его,--заметил Нур.--Мы не увидим их этой ночью. Придется ждать рассвета.
 Кун ничего не ответил. Он отошел в сторону и лег, прижав ухо к земле. Сразу стали явственно слышны всевозможные ночные звуки, и среди них кулан лишь с трудом различил удаляющиеся шаги неизвестных особей. Скоро они замерли вдали.
--Лесные люди не осмелились принять бой,--сказал Кун, поднимаясь с земли.--А может, они отправились известить своих сородичей?
      Они вернулись к костру и подбросили хворосту в огонь. На сердце у обоих было тяжело. Но в лесу наступила тишина, и опасность вдруг показалась им очень далекой. Кулан сразу уснул, а Нур еще долго сидел у костра, задумчиво глядя на багровые отблески догорающего пламени. Утром молодые воины долго были в нерешительности: стоит ли продолжать путь или лучше вернуться обратно. Менее склонный к риску Нур мечтал снова очутиться на берегу Большой реки, по соседству с пещерным львом, союз с которым делал их неуязвимыми для всех врагов. Но Куну с его беспокойным характером претила мысль об отступлении.
--Если мы повернем обратно, Лесные особи могут последовать за нами. И кто знает--нет ли других существ в тех лесах, где мы прошли?
 Нуру эти доводы показались убедительными. Он знал, что двуногим племенам свойственно передвигаться с места на место гораздо больше, чем волкам, шакалам и дхолям. Только птицы преодолевают еще более обширные пространства. Если молодые воины не встречали до сих пор на своем пути особей, это не значит, что их не было ни справа, ни слева и что они не встретят этих существ, когда пойдут обратно.
Нур согласился на риск. Более предусмотрительный, чем Кун, менее склонный к битвам и схваткам, он обладал не меньшим мужеством, чем его могучий товарищ. Все сородичи Нура погибли, и, если бы не Кун, он чувствовал бы себя на земле совсем одиноким. Все радости жизни были связаны в его представлении с дружбой молодого кулана. Нур скорее согласился бы погибнуть, чем жить без своего товарища и друга. Они двинулись дальше.
 День прошел без новых тревог, и, когда вечером молодые воины выбрали место для ночлега, никаких подозрительных запахов в воздухе не чувствовалось. Они находились в самой глубине леса. Видимо, в это место недавно ударила молния, которая спалила несколько деревьев и выжгла траву вокруг них. Три сланцевые глыбы, нагроможденные одна на другую, представляли надежное убежище. Надо было только закрыть вход в него колючими ветками. Кун и Нур изжарили на костре заднюю ногу оленя, мясо которого они особенно любили за нежный вкус. Поужинав, они улеглись спать под яркими звездами.
Рассвет был близок, когда Кун внезапно проснулся и увидел, что Нур стоит у входа в убежище и, склонив голову набок, напряженно прислушивается.
--Нур слышит шаги тигра или льва?
Нур не знал. Ему показалось, что до него снова донесся подозрительный запах. Кун, расширив ноздри, вдохнул несколько раз прохладный ночной воздух и сказал утвердительно:
--Лесные особи вернулись.
Он отодвинул колючую преграду и медленно пошел по направлению к югу. Запах почти улетучился; это был лишь след, оставшийся после прохода таинственных существ. Преследовать их в темноте казалось немыслимым. Кун и Нур вернулись в убежище и стали ждать утра. Небо на востоке медленно светлело. Пепельный свет разливался по темным грядам облаков. Проснувшаяся птичка прощебетала свою первую песенку. На востоке, среди клубящихся туч, появились багровые отблески. И вдруг облака вспыхнули ярким огнем, и сквозь гигантские кроны стал виден ослепительно-алый диск солнца.
Не теряя времени, Кун и Нур двинулись в путь. Они шли на юг, подгоняемые страстным желанием разгадать мучившую их загадку. Инстинкт подсказывал молодым воинам, что надо любой ценой узнать, что представляют собой неведомые существа и как обороняться от них. Лесные тропы в этой части леса, казалось, были проложены много раз проходившими здесь существами.
Кун продолжал чувствовать незнакомый запах. Долгое время запах этот оставался слабым и еле уловимым, но к середине дня вдруг резко усилился. Охваченный нетерпением, кулан ускорил шаг. Лес постепенно редел. Открылась широкая прогалина, поросшая островками деревьев, кустарником и высокими папоротниками. Кое-где поблескивали болотца.
Внезапно сын Слона вскрикнул: на влажной земле виднелись свежие следы. Можно было различить отпечаток широкой ступни с пятью пальцами, более напоминающий отпечаток  ноги двуногого, чем след обезьяны. Склонившись к земле, Кун долго рассматривал следы.
--Лесные существа недалеко,--сказал он.--Они еще не успели добраться до конца прогалины.
 Молодые воины снова устремились вперед. Сердца их бились учащенно; они тщательно обследовали каждую купу деревьев, каждый куст на своем пути. Пройдя три или четыре тысячи шагов, Кун остановился и, указывая на густые заросли мастиковых деревьев, сказал вполголоса:
--Они здесь!
 Дрожь охватила обоих юношей. Они ничего не знали о силе противников. Куну было лишь известно, что их двое. Если у Лесных особей нет метательных снарядов для бросания дротиков, преимущество будет на стороне кулана и волка.
--Готов ли Нур к схватке?--спросил Кун друга.
--Нур готов... Но сначала надо попытаться заключить союз с Лесными существами, как некогда волки заключили союз с Укуанами.
--Оба племени были врагами Рыжих Карликов!
Кун вышел вперед, потому что хотел принять на себя первый удар. Страх за жизнь товарища толкал его навстречу неведомой опасности. Подойдя к зарослям мастиковых деревьев на расстояние ста шагов, молодые воины стали медленно огибать заросли, подолгу останавливаясь и внимательно изучая каждый просвет в зеленой чаще. Но ничего похожего на живое существо нельзя было разглядеть за непроницаемой завесой широких листьев. Потеряв терпение, кулан громко крикнул:
--Лесные существа думают, что спрятались, но Кун и Нур обнаружили их убежище. Кун и Нур сильны... Они победили махайрода и убили тигра!
Зеленая чаща молчала. Ни звука не донеслось в ответ-- ничего, кроме шелеста пролетающего ветерка, жужжания красноголовых мух и далекой песенки лесной пичужки. Кун снова возвысил голос:
--У особей племени куланов чутье, как у шакалов, и слух, как у волков! Два Лесных существа прячутся среди мастиковых деревьев!
      Страх, осторожность или хитрость по-прежнему заставляли неизвестных хранить молчание. Кун приготовился метнуть дротик. Однако, передумав, срезал несколько тонких веток и стал подравнивать их. Нур последовал его примеру. Закончив работу, они не сразу решились перейти к действиям. Нур, как всегда, предпочитал выждать; даже Екн был полон неуверенности. Однако мысль о скрытой опасности становилась для кулана невыносимой; он приладил одну из заготовленных веток к метательному снаряду и пустил в чащу. Ветка исчезла среди густой листвы.
Трижды возобновляли молодые воины свои попытки. На четвертый раз в чаще послышался глухой крик, ветви раздвинулись, и странное волосатое существо вышло из зарослей мастиковых деревьев. Подобно Куну и Нуру, оно держалось на задних ногах; спина была согнута дугой, плечи, почти такие же узкие как у Нура, сильно наклонены вперед. Грудь выдавалась углом, как у собаки, руки казались короче, чем у обезьян. Массивную голову с громадными челюстями и низким покатым лбом украшали острые уши, одновременно напоминавшие уши шакала и уши двуногого. Узкая полоска длинных волос шла от лба к затылку, образуя на макушке нечто вроде гребня, по обе стороны которого торчали короткие и редкие пучки растительности. Тело было сухое и мускулистое; рост--ниже куламров, но выше Рыжих Карликов. В руках пришелец держал острый камень.
Несколько мгновений его круглые глаза со страхом и ненавистью смотрели на молодых воинов; кожа на лбу собралась в складки. Кун и Нур внимательно рассматривали фигуру незнакомца, изучали его движения. Последние сомнения рассеялись: существо, стоявшее перед ними, безусловно было двуногом. Камень, который пришелец держал в руках, носил следы грубой обработки. Лесное существо держался на ногах гораздо прямее, чем Голубые особи, и было во всех его движениях и облике нечто несомненно не обезьянье...
Нур оставался озабоченным, но громадный кулан, сравнив оружие незнакомца со своей тяжелой палицей, дротиками, копьем и топором, а свой исполинский рост--с невзрачной, приземистой фигурой Лесного существа, счел превосходство над ним неоспоримым. Он сделал несколько шагов вперед по направлению к зарослям мастиковых деревьев и громко воскликнул:
--Сын Слона и сын Степи не собираются убивать Лесною особь!
      Хриплый голос ответил ему; голос, похожий на рычание медведя, но в котором смутно угадывались членораздельные звуки. И другой голос, не столь низкий, прозвучал вслед за первым. Из чащи зеленых ветвей появилась вторая фигура: более тщедушная, с узкой грудью, круглым животом и кривыми ногами. Женщина смотрела на молодых воинов округлившимися от страха глазами, полуоткрыв рот.
Кун принялся смеяться. Он показал свое оружие, поднял огромную руку с могучими мускулами и сказал:
--Могут ли мужчина и женщина с длинными волосами противостоять сыну Слона?
Смех Куна изумил незнакомцев и, видимо, уменьшил их страх. Любопытство осветило тупые лица. Нур сказал мягко:
--Почему бы волосатым особям не заключить союз с куланом и волком? Лес велик, и добыча обильна...
      Он знал, что Лесные особи не могут понять его слов, но, подобно Куну, непоколебимо верил в могущество членораздельной речи. И он не ошибался: волосатые существа прислушивались к его словам с любопытством, которое постепенно переходило в доверие...
 Сын Степи умолк, но Лесные существа все еще продолжали стоять, слегка наклонившись вперед, затем женщина издала несколько неясных звуков, в которых тоже чувствовался ритм членораздельной речи. Кун снова засмеялся и, бросив оружие на землю, сделал знак, что не собирается воспользоваться им. Женщина тоже засмеялась хриплым, гортанным смехом, которому мужчина стал неуклюже вторить.
После этого Кун и Нур двинулись к мастиковым деревьям, взяв с собой одни палицы. Они шли медленно, часто останавливаясь. Лесные существа, вздрагивая, следили за их движениями. Они дважды делали попытку убежать, но смех кулана всякий раз удерживал их на месте. Наконец все четверо очутились в двух шагах друг от друга.
Минута была тревожной и решающей. Недоверие и страх с новой силой овладели Лесными существами. Бессознательным движением мужчина поднял руку с заостренным камнем, но Кун, снова расхохотавшись, протянул вперед свою громадную палицу:
--Что может сделать маленький камень волосатой особи против большой палицы?
Сын Степи добавил протяжно:
--Кун и Нур--не львы и не волки!
Понемногу Лесные существа стали успокаиваться. И опять женщина сделала первый шаг: она робко прикоснулась к руке Нура, лепеча какие-то неясные слова. Поскольку ничего страшного при этом не произошло, женщина окончательно уверилась, что гибель не угрожает ни ей, ни ее спутнику.  Нур протянул мужчине кусок сушеного мяса, который тот с жадностью съел. Кун угостил женщину съедобными кореньями.
      Задолго до конца дня все четверо почувствовали себя друзьями, словно провели вместе уже много месяцев. Огонь костра не испугал Лесных особей. Они с любопытством наблюдали, как пламя пожирает сухие ветки, и скоро привыкли к его теплому дыханию. К вечеру подул холодный ветер. Небо было ясным и чистым; нагретая за день земля быстро остывала, словно стремясь отдать свое тепло далеким звездам.
Кун и Нур радовались, глядя, как их новые товарищи греются, сидя на корточках возле пылающего костра. Это зрелище напоминало молодым воинам о вечерах, проведенных в родном становище.  Все четверо чувствовали себя гораздо увереннее оттого, что их стало больше.  Нур пытался понять смысл неясных слов и жестов новых друзей. Он уже знал, что мужчину зовут Тру, а женщина отзывается на имя Бано.
Нур старался выведать у них, есть ли в лесу другие особи и принадлежат ли они к одному племени. Постепенно сын Степи постигал значение невнятных ответов Лесных существ, особенно если они сопровождались выразительной мимикой и не менее выразительной жестикуляцией. В последующие дни их дружба стала еще тесней. Ни мужчина, ни женщина не испытывали больше недоверия к молодым воинам. В их сознании, более примитивном, чем сознание Куна и Нура, уже возникала привычка.   Врожденная кротость и стремление к покорности сменялись у Тру и Бано свирепостью и жестокосердием лишь в минуты гнева или страха. Они охотно подчинялись физическому превосходству огромного кулана
 Слух, обоняние и зрение у Лесных существ были так же остры, как у сына Слона, и, сверх того, они, подобно леопардам, могли видеть в темноте так же хорошо, как и при свете дня. Они лазали по деревьям не хуже резусов и мартышек, охотно ели мясо, но умели довольствоваться листьями деревьев и кустарников, молодыми побегами, съедобными травами, кореньями и грибами.
Бегали Тру и Бано не так быстро, как Кун, однако могли успешно соперничать с Нуром. У них не было другого оружия, кроме грубо обработанных, заостренных камней, которыми Лесные особи пользовались также для срезания молодых побегов или коры деревьев. Они не умели ни добывать огонь, ни сохранять его. Когда-то, в давно прошедшие времена, в лесах, далекие предки Лесных особей научились произносить первые слова и грубо обтесывать острые камни. Их потомки расселились по всему свету. И, в то время как одни из них учились пользоваться огнем, а другие--искусству добывать его с помощью кремней и сухого дерева, в то время как каменные орудия постепенно совершенствовались в искусных руках. Лесные особи, избалованные обилием пищи и легкой жизнью, продолжали оставаться на той же ступени развития, что и их далекие предки. Речь их, почти не изменившаяся на протяжении тысячелетий, оставалась примитивной, движения не становились разнообразней. И, самое главное, они плохо приспосабливались к новой обстановке, к новым условиям жизни.
Однако такие, как они есть, Лесные существа умели противостоять леопардам, волкам и дхолям, которые поэтому редко нападали на них. Умение лазать по деревьям спасало их от преследования львов и тигров. Привыкнув питаться самой разнообразной пищей, Лесные существа редко испытывали чувство голода и даже зимой без особого труда разыскивали съедобные коренья и грибы. К тому же им никогда не приходилось испытывать тех ужасных холодов, которым подвергались в зимние месяцы племена куланов, волков, рыжих карликов и Кззамов, жившие по ту сторону гор, в странах Запада и Севера.
И тем не менее племя Лесных существ, ранее населявшее многочисленные леса и джунгли, постепенно вымирало. Другие, более сильные племена, владевшие более развитой и членораздельной речью, умевшие делать более совершенные орудия и пользоваться огнем, понемногу оттесняли Лесных существ с равнин на плоскогорье. За последнее тысячелетие победители только два или три раза в сто лет поднимались сюда, но никогда не обосновывались надолго. При их появлении Лесные особи, охваченные ужасом, убегали в самые глубины леса. Это были времена тяжелых испытаний и бедствий, воспоминание о которых долго омрачало потом сознание Лесных существ, передаваясь из поколения в поколение...
Тру и Баног ничего не знали об этих страшных временах. Они были молоды и еще ни разу не пострадали от нападения врагов. Как-то, подойдя к самому краю плоскогорья, они увидели внизу, на равнине, огни далеких становищ. Но память их сохранила об этом случае лишь смутное воспоминание, которое оживало теперь перед костром, зажженным Куном и Нуром.
С каждым днем Нур и Бано все лучше понимали друг друга. Сын Степи узнал, что в лесу жили другие Лесные существа, и предупредил об этом Куна. Большой кулан воспринял новость со свойственной ему беспечностью. Заключив союз с Бано и Тру, он был уверен, что ему не придется вступать в борьбу с остальными Лесными существами, так как они, конечно, не осмелятся напасть на него. Но Нур не разделял этой уверенности. Он боялся, что Лесныесущества заподозрят его и Куна в агрессивных намерениях.
Однажды вечером, когда желтые язычки пламени весело плясали среди сухих сучьев, Тру и Бано, блаженствуя, сидели на корточках возле костра и, обученные Нуром, забавлялись тем, что кидали в него хворост. Охотники насадили на вертел часть туши молодой лани, и она уже начала подрумяниваться на огне, распространяя кругом дразнящий запах жареного мяса. Рядом на плоском камне пеклись грибы. Сквозь густую листву деревьев виднелся тонкий серп молодого месяца, серебрившийся среди бесчисленных звезд.
Когда мясо и грибы изжарились, Кун отдал часть Тру и Бано, а остальное разделил пополам с Нуром. Хотя убежище их в этот вечер было не слишком надежным, особи чувствовали себя в безопасности. Огромные деревья с гладкими стволами окружали стоянку; ветви их начинались на такой большой высоте, что тигр не мог до них добраться, а существа всегда успели бы укрыться на деревьях прежде, чем хищник бросится в атаку.
      Это был тихий и спокойный час. Недоверие не разделяло больше суровых полудиких существ, готовых совместно отразить любое нападение. Внезапно Кун и Тру, а затем Бано вздрогнули. Дуновение ночного ветерка донесло незнакомый, быстро улетучившийся запах. Тру и Бано засмеялись странным смехом. Кун, встревоженный, обернулся к Нуру:
--Новые особи приближаются к нам!
Нур, в свою очередь, обернулся к женщине. Нагнув голову, она напряженно всматривалась в темноту своими зоркими глазами. Нур тронул ее за плечо и знаками и словами спросил: кого она видит? Вопрос был поставлен ясно, и понять его можно было сразу. Бано, кивнув головой, протянула вперед обе руки и издала утвердительный звук.
--Кун прав,--сказал сын Степи.--Пришли новые Лесные существа.
Кулан вскочил на ноги. Суровое лицо его выражало гнев и недоверие. Нур мрачно опустил глаза. Тру попытался ускользнуть в темноту, но голос Нура вернул его обратно. На лице Лесного существа появилось выражение неуверенности; вид был растерянный. Ему, очевидно, не терпелось бежать навстречу сородичам, но он боялся разгневать громадного кулана.
 После минутного раздумья сын Слона схватил свое оружие и решительным шагом двинулся в направлении незнакомых запахов. Они становились все сильнее. Кун подсчитал, что в чаще скрывается не менее шести или семи человек. Он ускорил шаг.  В пепельном свете звезд, струившемся сквозь густую листву, кулан смутно различил несколько силуэтов, которые тотчас же растаяли во мраке. Кун со всех ног бросился за ними, но его задерживали попадавшиеся на пути кустарники. Вдруг сын Слона остановился как вкопанный: у ног его расстилалась широкая полоса воды. Лягушки прыгали со всех сторон в прибрежную тину; другие громко и встревожено квакали среди лотосов. Серебристая дорожка лунного света бежала по темной воде.
На том берегу смутно вырисовывались движущиеся фигуры. Кун крикнул:
--Сын Слона и сын Степи--союзники Лесных особей!
Услышав громовой голос кулана, беглецы оглянулись и забормотали что-то, угрожающе размахивая руками. Затем снова хотели бежать, но в эту минуту на берегу рядом с Куном появился Тру и закричал что-то своим сородичам. Он показывал на Куна, затем прижимал обе руки к груди. Визгливые голоса ответили ему нестройным хором; руки жестикулировали неустанно. Способность ясно видеть в темноте позволяла беглецам отчетливо различать фигуры и лица кулана и Тру. Тру, в свою очередь, не упускал ничего из слов и жестов своих соплеменников.
 Когда на берегу появились Нур и Баног, среди Лесных особей поднялся невообразимый гам. Затем внезапно наступила тишина.
--Как удалось волосатым существам перейти болото?--удивленно спросил Кун.
 Нур повернулся к Бано и постарался объяснить ей смысл вопроса. Женщина засмеялась и, схватив сына Слона за руку, потащила влево. Здесь, в прозрачной воде, он увидел убегавшую от берега сероватую дорожку. Бано, сделав ему знак, ступила на нее. Ноги ее погрузились в воду лишь по колени; затем она быстро пошла к другому берегу по этой подводной тропинке. Кун без колебания последовал за женщиной. Тру двинулся за ним; Нур замыкал шествие.
Несколько мгновений Лесные существа оставались неподвижными. Затем их снова охватил страх. Одна из женщин бросилась бежать, другие последовали ее примеру. Тру что-то кричал им вслед пронзительным голосом. Один из мужчин, самый коренастый и плотный, остановился первым; за ним постепенно стали останавливаться остальные.
 Когда Кун вышел на берег, снова началась паника, впрочем быстро прекратившаяся. Тру, выбравшись из воды, опередил кулана и бросился к своим. Коренастый человек ждал его. Взоры всех Лесных существ были устремлены на громадную фигуру кулана. Те, кому случалось видеть прежде особей огня, не могли припомнить среди них такого гиганта. Картины беспощадного истребления вставали перед округлившимися от ужаса глазами беглецов; дрожь пронизывала их тела. Но, по мере того как Тру что-то горячо объяснял им, отчаянно жестикулируя, Лесные существа успокаивались.
Кун сделал шаг вперед. Коренастый невольно попятился, однако позволил кулану положить руку на свое плечо. Нур, тем временем тоже переправившийся через болото, делал Лесным существам дружеские знаки, которым научила его Бано.
И тогда ликование охватило сердца этих бедных, слабых созданий и, быть может, смутная гордость при мысли о союзе с подобным гигантом, который превосходил силой их самых свирепых и страшных врагов. Первыми вернулись женщины. Они подбежали к Куну и окружили его и Коренастого плотным кольцом. Громадный кулан засмеялся громким и счастливым смехом, радуясь, что снова находится среди себепождобных особей после стольких дней, проведенных вдали от родного становища.














                Г Л А В А  9

Несколько недель Кун с Нуром и их новые друзья кочевали по лесу. Жизнь была легкой и привольной. Лесные существа без труда отыскивали в чаще родники и ручьи, выкапывали съедобные коренья или извлекали вкусную сердцевину из ствола саговой пальмы, чуяли издалека приближение хищников.
      Вечером, сидя вокруг костра, они наслаждались чувством полной безопасности. Теперь Лесные особи не боялись больше нападения диких зверей. Кун и Нур изготовили увесистые палицы и острые каменные топоры для своих новых товарищей. Вскоре Лесные особи научились довольно ловко орудовать ими и отныне, предводительствуемые громадным куланом, готовы были дать отпор любому хищнику. Безоговорочная преданность, которую эти слабые существа испытывали к сыну Слона, граничила с обожанием. Низкорослые Лесные существа с восхищением взирали на могучий стан и мускулистые руки Куна; его громовой голос приводил их в неописуемый восторг. Вечерами, когда багровые отсветы огня плясали среди лесных трав и озаряли высокие зеленые своды, Лесные особи с радостными восклицаниями собирались вокруг сына Слона. Все, что пугало их в существах огня, здесь, наоборот, служило гарантией безопасности. Присутствие Нура было для них почти таким же приятным. Лесные существа уже не раз успели убедиться в его изобретательности; знали, что огромный кулан всегда прислушивается к его советам. Он лучше Куна понимал их жесты и невнятную речь. Но Нура Лесные особи любили скорее как равного себе; Куна же они боготворили, словно тот был высшим существом.
 По мере того как маленький отряд продвигался все дальше к югу, Лесные существа начали проявлять какую-то странную нерешительность, походившую на боязнь. Бано объяснила, что они приближаются к краю леса. Плоскогорье постепенно снижалось; климат становился жарче. Появились баньяны, пальмы, бамбуки, лианы и другие тропические растения.
Как-то в послеполуденное время они подошли к краю почти вертикального обрыва. Под ними, глубоко внизу, мчался по узкому каменистому ущелью бурный поток. Противоположный берег вздымался так же круто, но был значительно ниже, чем тот, где они стояли. За ним до самого горизонта простиралась необозримая саванна, усеянная островками деревьев и кустарников. Лесные существа, укрывшись в кустах, напряженно всматривались в противоположный берег. Нур, расспросив Бано, сказал сыну Слона:
--Это край существ огня!
Кун с враждебным любопытством взглянул в сторону степи. Нур добавил:
--Когда существа огня приходят в лес, они убивают Лесных особей, а затем съедают их, словно оленей или антилоп.
      Гнев охватил кулана. Он вспомнил свирепых пожирателей Кззамов, у которых Нао когда-то похитил огонь. 
Место было чрезвычайно удобным для стоянки. В гранитной скале виднелась глубокая пещера, вход в которую легко было защищать от врагов. Перед пещерой находилась открытая площадка, где можно было развести костер. Плотная стена деревьев делала его невидимым с другого берега. Кун и Нур с помощью Лесных существ принялись укреплять вход в пещеру, и к вечеру она уже могла выдержать нападение как четвероногих, так и двуногих врагов. Сын Слона с довольным видом осмотрел результаты своей работы и сказал:
--Кун, Нур и Лесные особи теперь сильнее существ огня!
 И он засмеялся своим громким, торжествующим смехом, который скоро передался всем остальным. Заходящее солнце отражало в бурных водах горного потока свой багровый диск. Облака пылали сказочными красками. Затем краски потускнели, и огонь костра в наступивших сумерках показался людям прекрасным. Свежий ветерок раздувал яркое пламя, сухие сучья весело трещали, искры летели к темному небу. Целая туша оленя жарилась на ужин для всего отряда. Лесные существа, руководимые Нуром, пекли на плоских камнях свои бобы, коренья и грибы.
Трапеза уже подходила к концу, когда Тру, сидевший ближе других к обрыву, внезапно вскочил на ноги, бормоча неясные слова. Рука его указывала на противоположный берег.  Кун и Нур пробрались сквозь чащу к самому краю обрыва, выглянули из-за деревьев и невольно вздрогнули: слева от их стоянки, на противоположном берегу, мерцал огонек... Скоро пламя разгорелось, багровые языки взвились к ночному небу. Красноватый дым стелился по земле. Пламя росло и ширилось, побеждая темноту. Отсветы его озаряли степь далеко вокруг. Видно было, как вокруг огня суетятся существа; в колеблющемся свете костра их силуэты казались то черными, то медно-красными.
Постепенно все Лесные особи присоединились к Куну. Осторожно раздвинув густые ветви, они горящими глазами следили за движениями своих вековечных врагов, временами вздрагивая от страха. Самые старые вспоминали паническое бегство сквозь густой лес, трупы сородичей, зверски убитых ударом копья или каменного топора... Когда костер существ огня разгорелся, Кун смог подробно рассмотреть вражеское становище. Он увидел, как существа огня насаживали на заостренные палки куски мяса и жарили их на горячих углях. Врагов было семеро; все мужчины. Вероятно, это был охотничий отряд, наподобие тех, которые существовали у многих первобытных племен: и у Кззамов, и у Рыжих Карликов, и у самих куланов, а в прежние времена--и у волков.
Один из охотников обжигал на огне острие деревянного копья, чтобы сделать его более твердым. Казалось, существа огня не догадывались о наличии другого костра на противоположном берегу. Стоянка их была расположена ниже стоянки Куна и Нура; вдобавок заросли деревьев образовывали перед костром почти непроницаемую завесу. Но скоро Кун понял, что существаи огня все же что-то заметили: время от времени то один, то другой охотник поворачивал голову к обрыву и пристально смотрел вверх.
--Они видят свет нашего костра!--догадался Нур.
Спокойствие врагов удивляло его. Вероятно, существа огня думали, что в пещере находится другой охотничий отряд их племени. Нур стал расспрашивать Бано. Она показала рукой на реку сначала вверх, затем вниз по течению, и объяснила, что переправы нигде поблизости нет; течение такое бурное и стремительное, что ни двуногое существо, ни зверь не могут перебраться через поток вплавь. Нужно идти всю ночь до утра, чтобы достигнуть вражеского лагеря. Таким образом, на короткое время обе стороны могли чувствовать себя в полной безопасности.
Долго еще наблюдал Кун за этими существами, которые по образу жизни и развитию были ближе к куланам, чем Лесные существа, но вместе с тем так сильно напоминали исконных противников его племени--свирепых пожирателей Кззамов. Несмотря на разделявшее их расстояние, сын Слона отчетливо видел короткие кривые ноги и удлиненные туловища существ огня, но не мог рассмотреть достаточно ясно их головы, более массивные, чем у Кззамов, с мощными челюстями и громадными надбровными дугами.
--Существа огня не нападут на нас этой ночью,--сказал он наконец.--Осмелятся ли они напасть завтра?
 В мужественном сердце громадного кулана не было страха перед грядущей схваткой. Он верил в победу. Пусть Лесные существа физически слабее своих противников, но зато их значительно больше. Кроме того, сын Слона рассчитывал на свою собственную силу и на хитроумие сына Степи. Он спросил:
--Есть ли у существ огня копья и дротики?
Нур снова обратился к Бано. Некоторое время женщина силилась понять смысл вопроса, затем, в свою очередь, стала расспрашивать самого старого из своих сородичей.
--Они бросают камни,--сказал Нур, когда разобрался, наконец, в беспорядочных словах и жестах Лесных существ.
--И не умеют добывать огонь!--торжествующе воскликнул сын Слона.
И он указал на два маленьких огонька, мерцавших на некотором расстоянии от большого костра. Если убить этот огонь, как некогда враги убили огонь куланов, существа огня будут вынуждены вернуться к своим сородичам...
Ночь прошла спокойно. Кун, вставший на стражу первым, мог с легкостью следить за всеми действиями противника, поскольку луна в этот вечер зашла позднее, чем в предыдущий. Вместе с куланом бодрствовали, сменяя друг друга, двое Лесных существа. Когда Нур, после полуночи, в свою очередь стал на стражу, луна уже скрылась за горизонтом. Костер на том берегу угасал, бросая вокруг лишь слабые отблески. Все вражеские воины спали; только караульный бодрствовал. Видно было, как тень его двигалась взад и вперед в полумраке. Вскоре Нур перестал различать движения караульного, но зоркие глаза Тру продолжали следить за противником, несмотря на расстояние и сгустившуюся темноту...
Медленно текли ночные часы. Мириады небесных светил тихо склонялись к западу; другие непрерывно появлялись на восточной половине неба и поднимались к зениту. Только одна красная звезда неподвижно мерцала на севере. Перед самым рассветом густой туман, поднявшись с поверхности реки, постепенно заволок противоположный берег. Стоянка существ огня стала невидимой. Уже совсем рассвело, но туман не рассеивался. Утренний ветерок иногда разрывал его, восходящее солнце понемногу растапливало плотную белую пелену. Очертания противоположного берега выступали все явственнее. Сначала показались верхушки деревьев, затем медленно стал открываться береговой откос...
 Жалобный вопль вырвался из уст Лесных существ. Вражеского отряда на противоположном берегу больше не было. Только кучка золы да несколько обгорелых головешек указывали место его ночной стоянки.



                Г Л А В А  10



      Большую часть дня Кун и Нур вместе со всеми Лесными существами потратили на укрепление своего убежища, стараясь сделать его неприступным для врагов. Те средства защиты, которые могли обезопасить пещеру от хищных зверей, были явно недостаточны против двуногих врагов. Хищники ведь в конце концов всегда уходят. А кулан и волк хорошо знали, что Кззамы и Рыжие Карлики были способны держать осаду в продолжение многих недель.
После полудня охотники убили несколько антилоп, мясо которых закоптили на костре. Лесные существа набрали много съедобных растений.  Суровые условия жизни приучили первобытные существа быть постоянно настороже. К счастью, их убежище было расположено так удачно, что враги не могли подобраться к нему незамеченными. На юге подступы к убежищу преграждала река и обрывистые береговые скалы; на востоке--обширная пустошь; на западе--непроходимое болото.
Враги могли напасть только со стороны леса, который начинался позади пещеры на севере. Однако и здесь между лесной опушкой и входом в пещеру лежало открытое пространство, за которым осажденным удобно было наблюдать.  Таким образом противник не мог захватить Куна и его союзников врасплох. Для того чтобы достигнуть убежища, существа огня должны были пройти от пятисот до девятисот шагов по открытому месту под обстрелом дротиков и копий.
До самого вечера ни один подозрительный запах не возвестил о приближении неприятеля. В сумерках Лесные существа, рассыпавшись цепью, обследовали местность вокруг пещеры. Кун поднимался на самые высокие скалы. Но существ огня нигде не было видно. Если они и находились где-нибудь поблизости, то предпочитали держаться на недосягаемом расстоянии.
Постепенно к УКу вернулась его обычная уверенность в себе.
--Существ огня было только семь,--сказал он Нуру.--Они ушли.
      Он хотел сказать, что, увидев большой костер, существа огня побоялись натолкнуться на многочисленный и боеспособный отряд и отступили. Но Нур продолжал тревожиться.
--Если существа огня не пришли сейчас,--ответил он Куну,-- значит, они отправились за подкреплением.
--Их становище далеко!--беззаботно сказал кулан.--Зачем им возвращаться?
--Затем, что Лесные особи не зажигают костров. Существа огня захотят узнать, что за новые особи появились в лесу.
Ответ Нура заставил Куна задуматься. Однако, расставив караульных так, чтобы исключить всякую возможность внезапного нападения, сын Слона снова успокоился. Как всегда, он встал на стражу первым. Луна, более полная и яркая, чем в предыдущий вечер, должна была зайти лишь к середине ночи. Это обстоятельство, благоприятное для Куна и Нура, мало интересовало их союзников, которые видели в темноте так же ясно, как днем. Ночной мрак скорее давал им преимущество перед неприятелем.
Торжественную тишину ночи лишь изредка нарушал голос хищника, вышедшего на охоту. Сидя около огня, Кун погрузился в полудремотное состояние. Остальные дозорные, казалось, тоже дремали, однако малейший подозрительный запах или шорох заставил бы их мгновенно вскочить на ноги. Слух и обоняние у Лесных особей были не менее острыми, чем у дхолей.
Луна уже прошла в небе две трети своего пути, когда Кун внезапно поднял голову. Он увидел костер, превратившийся в груду раскаленных углей, и машинально подбросил в него дров. Затем втянул ноздрями воздух и тревожно посмотрел на остальных дозорных. Двое уже вскочили на ноги; через мгновение к ним присоединился третий. Слабые запахи шли со стороны леса. Они до такой степени напоминали запах Лесных особей, что Кун подумал, не приближаются ли к пещере их новые сородичи. Он повернулся к Тру. Лесной обитатель, напрягая слух, широко раздувая ноздри, смотрел в ночной мрак округлившимися от ужаса глазами. Дрожь пробегала по его плечам. Когда Кун подошел, Тру протянул руку в сторону леса, бормоча какие-то отрывочные, неясные слова. И Кун понял: существа огня пришли. Скрытые в глубине леса, они видели костер, видели кулана и его союзников, сами же оставались невидимыми.
 О внезапном нападении не могло быть и речи. Земля вокруг пещеры поросла густой, но низкой травой, среди которой лишь кое-где возвышались одинокие деревья и кусты.  В пепельном свете луны зоркие глаза Куна видели все детали окружающей обстановки. Гнев разгорался в его сердце, потому что существа огня переправились через реку и, обогнув пустошь, готовились атаковать убежище Лесных особей доказав тем самым свою дерзость и откровенно враждебные намерения.
 Прежде чем разбудить Нура, кулан попытался разобраться в запахах и определить, хотя бы приблизительно, число врагов. Куну очень хотелось выманить существа огня из леса: раз они умеют только кидать камни, сын Слона сможет ранить или даже убить нескольких противников прежде, чем они приблизятся настолько, чтобы поразить его самого.
 Между тем Лесные особи один за другим выбегали из пещеры: обоняние предупредило их о том, что враг близко. Нур выбежал вместе с ними. Он сразу понял грозящую опасность.  Огромный кулан всматривался поочередно то в своих союзников, то в темную массу деревьев. Врагов, скрывающихся за ними, не должно быть более семи. А у Лесных особей-- восемь взрослых мужчин и четыре женщины, почти равные им по силе. И затем, разумеется, Кун и Нур.
Если Лесные особи проявят мужество, превосходство будет явно на их стороне.  Но скоро кулан убедился, что большинство его союзников охвачено непобедимым, паническим страхом и едва ли устоит перед решительной атакой врагов. Только Коренастый, Бано, Тру и еще один юноша с темными глазами держались мужественно.
--Врагов столько же, сколько мы видели вчера вокруг костра?--спросил Нур.
--Их не должно быть больше,--ответил кулан.--Пора подать сигнал к бою?
 Но Нур предпочитал мирные переговоры боевым действиям. Помолчав немного, он сказал:
--Лес велик... Добычи хватит на всех. Может ли Нур поговорить сначала с существами огня?
Несмотря на возрастающее раздражение, Кун принял предложение друга. И Нур, возвысив голос, заговорил протяжно и раздельно:
-- Сын Слона и сын Степи никогда не враждовали с существами огня. Они не противники им!
с хранил молчание. Кулан, в свою очередь, крикнул:
--Кун убил красного зверя! Кун и Нур победили тигра! У нас есть тяжелые палицы, острые копья и дротики! Если существа огня вступят с нами в бой, ни один из них не вернется к своему становищу!
Все то же молчание было ему ответом; лишь слабый ночной ветерок шелестел в густой листве. Кун сделал сотню шагов в сторону леса, и голос его зазвучал еще громче:
--Почему существа огня не хотят ответить?
Теперь, когда он подошел ближе к опушке, сын Слона явственнее различал незнакомые запахи. И, зная, что враги следят за ним из темноты, он почувствовал, как гнев с новой силой охватывает его. Ударив себя кулаком в грудь, огромный кулан закричал оглушительным голосом:
--Кун перебьет вас всех! Он отдаст ваше мясо гиенам!
Гул прокатился под темными сводами деревьев. Кун продвинулся еще на сто шагов. Он был всего лишь в трехстах шагах от опушки. Крикнув ЗНру, чтобы тот не вздумал следовать за ним, куламр снова пригрозил невидимым врагам:
--Сын Слона разобьет ваши головы!
Он надеялся, что враги, увидев его одного так близко, обнаружат, наконец, себя. Запахи на мгновение усилились, но затем стали слабеть и удаляться. Кун, пробежав еще полтораста шагов, остановился, выпрямившись во весь рост. Теперь с помощью метательного снаряда он мог метнуть дротик до самой опушки.
Вдруг позади послышались отчаянные крики Лесных особей. Слева, из-за выдвинувшегося вперед куста, выскочили три человека и бросились наперерез, видимо желая отрезать Куна от остальных. Видя эго, кулан пренебрежительно рассмеялся и не спеша повернул обратно; на ходу он вложил дротик в метательный снаряд. Но в эту минуту справа появились еще трое существ огня. Ужас объял Лесных особей... Половина их обратилась в бегство. Однако Тру, Коренастый, юноша с темными глазами и один из стариков остались на месте. Бано даже бросилась вдогонку за убегавшей в лес женщиной, пытаясь вернуть ее обратно.
 Между тем обе группы врагов стремились соединиться, чтобы отрезать Куна от его соратников. Кулан поднял руку--дротик, свистя, пронесся по воздуху и впился в плечо одного из нападающих. В ту же минуту ЗНр, размахивая копьем, бросился вперед, сопровождаемый Тру. Пораженные тем, что кулан нанес удар с такого большого расстояния, изумленные видом Нура, который вел за собой в атаку Лесных особей, и опасаясь новой неожиданности, существа огня поспешно отступили под своды леса. Те, что нападали справа, уходя, захватили в плен Бано.







    


                Г Л А В А  11
 

Передышка была короткой. Тру стонал от горя и ярости. Сын Слона переживал похищение Бано, как личное поражение. Даже Нур забыл свою привычную осторожность. И они впятером бросились в погоню. Ветер переменился. Запахи врагов на какое-то время перестали быть ощутимыми. Когда же они вновь были обнаружены, существа огня успели удалиться на значительное расстояние. Следы шли сквозь густую чащу или через топкие болота, где можно было продвигаться лишь с большим трудом. Однако, покружив немного, преследователи напали, наконец, на верный путь.
Вскоре лес кончился. Перед ними простиралась унылая равнина, и на востоке, на расстоянии двух тысяч шагов, виднелся огонь костра. На камне возле огня сидела особь, видимо дозорный. Заметив выбежавших из леса существа, оно вскочило на ноги. В тот же момент у костра появились существа огня, тащившие за собой Бано. Их было пятеро. Шестой с трудом плелся позади, держась рукой за плечо.
Кун со всех ног ринулся вперед. Но, пробежав полторы тысячи шагов, внезапно остановился, вскрикнув от досады. Перед ним была пропасть--широкая расселина в почве, на дне которой шумела вода. Существа огня встретили появление кулана насмешливыми выкриками и презрительным смехом. Расстояние, отделявшее Куна от вражеского костра, было раза в четыре больше предела досягаемости метательного снаряда. Обескураженный, сын Слона неподвижно стоял на краю расселины.
Существа огня столпились вокруг костра, уверенные в своем превосходстве, полные презрения к соратникам Куна. Лесных особей они считали менее опасными, чем шакалов. Нур казался жалким с его узким туловищем и короткими руками. Только громадный кулан внушал существам огня опасение. Но разве сами они, еще никем не побежденные, не обладали поистине медвежьей силой? Менее высокий, чем Кун, вождь существ огня был так же широк в плечах, с длинными руками, способными задушить леопарда... Зловеще ухмыляясь, он повернул к кулану свое широкое лицо с низким лбом и массивными челюстями...
Вокруг костра там и сям были разбросаны громадные гранитные глыбы, делавшие позицию существ огня неприступной. Все преимущества, кроме оружия, были на их стороне. Кун хорошо понимал это, а осторожный Нур--еще лучше. Но оба были возбуждены до последней степени. Сын Степи успел привязаться к Бано; кулан же не мог примириться с мыслью о своей неудаче. Мрак сгущался вокруг них; багровый шар луны уже тонул в черной туче, поднимавшейся с запада. Резкий ветер, усиливаясь, налетал порывами.
Внезапно сын Слона решился. Он побежал вдоль края расселины и снова вошел в лес. Через две тысячи шагов расселина сузилась, затем исчезла.
--Я пойду один,--сказал Кун своим спутникам.--Следуйте за мной издали, пока костер не окажется на виду. Существа огня не захватят меня. Они бегают недостаточно быстро!
 Очутившись снова на равнине, Кун убедился, что существа огня не трогались с места. Трое из них, укрывшись среди гранитных глыб, наблюдали за местностью; остальные расположились вокруг костра. Все были вооружены топорами, копьями и камнями для метания. Увидев Куна, враги завыли, словно дхоли. Вождь, взмахнув копьем, подал сигнал к атаке.  Кулан замедлил шаг. Он хорошо понимал, что ему нечего и думать о нападении.
--Если вы отпустите Бано,--крикнул он,--мы дадим вам вернуться в места вашей охоты!
Существа огня не поняли, разумеется, слов Куна, но его жесты, одинаковые у всех первобытных особей, ясно означали, что кулан требует возврата пленницы.  Грубый смех прозвучал в ответ. Вождь схватил Бано за волосы и, оглушив ударом кулака, свалил на землю. Затем, указывая на неподвижное тело пленницы, на огонь костра и на свои челюсти, дал понять, что особи огня собираются изжарить Бано и съесть ее...
Кун прыгнул вперед, как леопард. Существа огня укрылись за гранитными глыбами. Тем временем подоспел Нур. Когда оба товарища приблизились к врагам на расстояние действия метательного снаряда, сын Степи сказал:
--Пусть Кун идет вправо. Тогда некоторые из тех, кто прячется среди камней, станут видны.
Кулан описал вокруг костра широкий полукруг. Два существа огня, обнаруженные им, попытались спрятаться, но дротик просвистел в воздухе, и жалобный крик зазвенел над равниной. Сын Степи, в свою очередь, метнул дротик. Второй воин, раненный в бедро, упал на землю.
--У особей огня теперь трое раненых!--торжествующе воскликнул Кун.
Черная стена грозовых туч росла на западе. Луна скрылась за непроницаемой пеленой облаков, и местность освещалась лишь слабыми отблесками угасавшего костра да ослепительными вспышками молний. Существа огня, сделавшись невидимыми в темноте, стали недосягаемыми для копий и дротиков. И Кун, и Нур, и все Лесные существа понимали, что бессмысленно атаковать врагов, скрытых во тьме среди каменных глыб...
В таинственной поступи приближающейся грозы внезапно наступила пауза. Ветер стих, грома еще не было слышно. Животные, притаившиеся в лесной чаще, не подавали голоса. Но вот тучи взревели, словно стадо разъяренных буйволов, и первые тяжелые капли дождя упали на землю.  Ярость охватила пожирателей: их огонь может погибнуть! Им не уберечь его в своих плетенках под проливным дождем.
Вождь вполголоса отдал приказание, и существа огня с единодушным воплем ринулись в атаку. Четверо, в том числе двое раненых, бросились к Нуру и Лесным особям, а широкоплечий вождь и самый сильный из воинов--к Куну. Два дротика просвистели в воздухе, затем еще два, но темнота и стремительные движения противников помешали им достичь цели. Желая выиграть время для метания копий, Кун отступил к реке, а ЗНр и Лесные особи--к опушке.
Однако копья, брошенные почти наугад в сгустившейся темноте, лишь слегка оцарапали врагов. Существа огня, торжествующе крича, ускорили свой бег. Кун продолжал отступать к реке; Нур и Лесные особи уже достигли опушки, когда чудовищный ливень внезапно обрушился с неба, словно тысяча горных потоков. Костер стал гаснуть, бросая вокруг дрожащие отсветы. Раненный в бедро воин оставался один во вражеском лагере, укрывая плетенки с драгоценным огнем под каменными глыбами.
Нур и его соратники были окружены врагами. Темноглазый юноша, обезумев от ужаса, хотел укрыться в ветвях огромного дуба, но удар вражеского топора раскроил ему череп... Тру и Коренастый мужественно отбивались палицами, которые вырезал для них Кун. Сын Степи ударом топора уложил на месте раненного в плечо воина, но второй, зайдя сзади, схватил Нура за шею и свалил наземь.
Увидев, что расстояние между ним и нападающими не превышает пятнадцати шагов, сын Слона рванулся вперед. Тремя громадными прыжками он настиг врагов и обрушил на них свою страшную палицу. Первый удар переломил копье; второй раскроил череп. Вождь пожирателей и кулан очутились лицом к лицу--два гиганта, приготовившиеся к смертельной схватке. Фигура вождя напоминала одновременно медведя и дикого кабана; туловище было покрыто густой рыжеватой шерстью, глаза горели огнем, как у дикого зверя...
Высокий и стройный, с широкими плечами и выпуклой грудью, не имевшей сходства с грудью какого бы то ни было животного, крепко стоя на длинных прямых ногах, Кун держал двумя руками массивную палицу. Противник его был вооружен копьем эбенового дерева, тяжелым и очень острым, способным пробить грудную клетку и раздробить кости. Первым нанес удар вождь пожирателей, но его копье лишь слегка задело руку кулана. Кун, в свою очередь, опустил тяжелую палицу. Удар пришелся по земле: противник успел отскочить в сторону, рыча от ярости. Широкое лицо его выражало насмешку и лютую, кровожадную злобу.
На минуту оба отступили, подстерегая движения противника. Низвергавшиеся с неба водяные потоки окутывали их плотной пеленой. Последние отблески гаснущего костра озаряли страшную картину. Оба чувствовали, что смерть стоит рядом; они слышали ее голос в раскатах грома и содрогании земли под ногами. Кун снова перешел в наступление. Тяжелая палица опустилась еще раз, оцарапав бедро противника, в то время как острие эбенового копья разорвало кожу на плече кулана. Затем все смешалось в рукопашной схватке. Вражеское копье коснулось груди Куна--он отпрянул назад. Кровь текла из обеих ран. С яростным воплем сын Слона схватил левой рукой копье противника, а правой нанес сокрушительный удар. Вождь как подкошенный рухнул на землю с разбитым черепом...

Костер погас. Непроглядный мрак поглотил все окружающее. Гроза утихала. Редкие молнии едва пробивали тяжелую толщу туч. Кун тщетно искал в потемках Нура и Лесные существа. Ветер и дождь рассеивали все запахи.
--Где прячется Нур?--кричал он в темноту.--Сын Слона уничтожил всех врагов!
 Далекий голос ответил ему; он доносился со стороны леса и совсем не походил на голос Нура. Кун продвигался ощупью во тьме или мчался вперед при вспышках молний. Когда он добрался, наконец, до опушки леса, перед ним на мгновение вырос силуэт Тру, но тут же снова исчез во мраке. Лесное существо бормотало какие-то невнятные слова, и Кун с трудом понял, что Нур исчез. Выразительный жест Тру, который удалось разглядеть при вспышке молнии, наглядно подтвердил его слова.
Прошло немного времени, и Коренастый, в свою очередь, появился из тьмы. То, что он пытался сказать, было еще менее понятным, чем речь Тру. Действовать было невозможно. Дождь лил без конца, окутывая непроницаемой пеленой измученных людей. Огромный кулан испытал этой ночью самое большое горе в своей жизни. Хриплые стоны, похожие на подавленные рыдания, вырывались из его груди; слезы текли по щекам, смешиваясь с дождевыми струями. Все его прошлое было связано с Нуром. Он полюбил его с тоге самого дня, когда  куланы привели последнего волка из страны Рыжих Карликов. И, оттого что Нур предпочитал Куна всем остальным людям, сын Слона тоже любил его больше, чем кого бы то ни было...
Напряженно вглядываясь в темноту, Кун время от времени бросал в непроглядную ночь громкий призывный клич, и всякий раз в сердце его пробуждалась новая надежда. Медленно текли ночные часы. Дождь наконец прекратился. Слабый свет разлился на востоке. В серых сумерках рассвета стал виден труп существа огня, убитого Нуром. Рядом лежал молодой соратник Куна с разбитой головой. Немного подальше валялись тела вражеского воина и вождя. У погасшего костра стонал раненная в бедро особь огня. Бано, слабая и дрожащая, сидела, скорчившись, около гранитной глыбы. Она так долго пробыла без сознания, что не слышала криков Куна и Тру. Увидев своего спутника и громадного кулана, женщина засмеялась тихим, счастливым смехом.
Раненый воин бросился к ногам Куна, моля о пощаде. Но Тру и Коренастый, подбежав, поспешно прикончили врага. Вид этого зрелища возмутил великодушного кулана, хотя он отчетливо сознавал, что таков жестокий закон войны.  Бано понимала жесты Куна лучше, чем Тру, и помнила несколько слов, которым научил ее Нур. Она выслушала Коренастого и Тру и дала понять кулану, что особи огня увели Нура в лес. Дождь мешал Лесным существам ясно видеть в темноте, и они не сумели проследить, в каком направлении скрылись враги. Тру заблудился во мраке, так же как и Коренастый, который вдобавок был ранен и временами терял сознание. Судьба Нура, таким образом, оставалась неизвестной.
Надежда и отчаяние сменялись в душе Куна. Все утро он тщетно искал следы похитителей. Если среди их запахов он не различит запаха Нура, значит Сын Степи. Лесные существа рассыпались по лесу в поисках утерянного следа. Вчерашние беглецы постепенно возвращались и присоединялись к ним. В конце концов было решено, что часть Лесных существ пойдет к верховьям реки, а другая спустится вниз по течению с тем, чтобы перейти реку вброд. Кун присоединился к последним.
Они шли весь день, не отдыхая, и к вечеру переправились через реку... Внезапно Вао остановилась и радостно вскрикнула: след был найден! На глинистой почве ясно виднелись отпечатки ног; среди запахов врагов отчетливо различался запах Нура.  Бурная радость вспыхнула в сердце кулана, но тут же сменилась страхом и неуверенностью: след не был свежим. Существа огня прошли здесь еще утром, и догнать их раньше завтрашнего дня не представлялось возможным. И, самое главное,--надо было, чтобы Кун пустился в погоню один. Лесные особи не смогли бы следовать за ним даже издали. Они не были приспособлены к столь быстрой ходьбе.
Кун проверил, в порядке ли его оружие: три дротика, подобранные на месте боя, два копья, топор и палица. Не забыл он и про кремни, с помощью которых высекал огонь. Минуту он стоял неподвижно, с бьющимся сердцем, чувствуя смутную нежность к этим слабым, плохо вооруженным существам с их невнятной речью и примитивными жестами. Они охотились вместе с ним, грелись у его костра, а некоторые проявили подлинное мужество в борьбе с пожирателями.
--Тру, Бано и все Лесные особи--друзья Куна!--сказал кулан ласково.--Но существа огня ушли далеко вперед и двигаются быстро. Кун один может догнать их!
Бано поняла его слова и передала их своим соплеменникам. Уныние овладело Лесными существами. Когда Кун стал подниматься вверх по речному откосу, Бано заплакала, а Тру закричал, словно раненый дхоль. Они проводили кулана до самого гребня откоса, откуда снова начиналось плоскогорье. Кун побежал с быстротой волка. Лесные существа жалобно окликнули его, и кулан, обернувшись, постарался утешить их:
--Сын Слона скоро вернется к Лесным особям!
      И он помчался во всю прыть дальше. Временами след делался почти неразличимым, затем снова, появлялся. В местах,  где существа огня останавливались на отдых и где земля хорошо сохраняла их запах, Кун всегда находил пучки трав, которые Нур, видимо, долго держал в руках, а затем бросал на землю. Кун восхищался хитроумием друга. Его удивляло только, почему существа огня оставляли в живых своего пленника, раз он не мог двигаться так быстро, как они, и лишь замедлял их бегство.
Кун не останавливался на отдых до самого вечера и даже с наступлением темноты продолжал упорно идти по следу при свете луны и звезд. Но, когда он, совершенно измученный, улегся, наконец, на отдых среди скал, он был еще далек от цели.  На рассвете Кун обогнул маленькое озеро и снова углубился в лес. Несколько раз он терял след, затем вновь отыскивал его. Но вскоре после полудня, когда Кун собрался немного отдохнуть, след стал совершенно отчетливым. Число существ огня удвоилось. Видимо, небольшой охотничий отряд присоединился к вражеским воинам, уводившим Нура. Кун мог даже определить путь, по которому пришли вновь прибывшие. Теперь кулану предстоял бой с шестью противниками. К тому же он приближался к землям, где жило племя существ огня...
Силы были слишком неравными, и борьба казалась немыслимой. Любой другой кулан--за исключением легендарного Нао и Куна--отказался бы в таких условиях от дальнейшего преследования. Но чувство более сильное, чем инстинкт самосохранения, заставляло Куна идти дальше. Он надеялся на свои ноги, быстрые, как у кулана. Никогда коротконогим существам огня не догнать его!
Второй день погони близился к концу. И вдруг след исчез! Кун потерял его при переправе через речку. Кун долго и безуспешно искал потерянный след. Вечер давно наступил, а сыну Слона все не удавалось обнаружить хотя бы слабый запах существ огня. Кун шел по открытой местности, широкие лужайки сменялись небольшими рощицами. Внезапно до ноздрей кулана донеслись запахи, усиленные благоприятным ветерком. Это были, несомненно, запахи существ огня, но Куну почему-то показалось, что он чувствует какое-то отличие. И ни один из этих запахов не свидетельствовал о присутствии Нура.
Кун осторожно прокрался вперед среди густых кустарников и бамбуковых зарослей, пересек ползком большую поляну и неожиданно очутился рядом с теми, кого выслеживал... Звук  голоса двуногого существа заставил его вздрогнуть. Две коренастые фигуры внезапно выросли перед ним. Кун не обнаружил своевременно их близости, так как ветер относил запахи в другую сторону.
Его заметили. Надо было приготовиться к бою. Луна, уже поднявшаяся довольно высоко, ярко освещала обе фигуры, и Кун с удивлением увидел, что это не мужчины, а женщины. Низкорослые, коротконогие, с широкими, как у существ огня, лицами, они были вооружены тяжелыми и длинными копьями. Женщины племени куланов обычно не владели оружием. И, хотя Кун встретил среди Лесных особей несколько женщин, почти равных мужчинам по силе и отваге, он все же изумился, видя этих незнакомок в угрожающей позе. Сам он никакой вражды к ним не испытывал.
--Кун пришел не для того, чтобы убивать женщин,--сказал он миролюбиво.
Женщины прислушивались к звукам чужого голоса, искаженные злобой лица постепенно смягчались. Желая успокоить их окончательно, громадный кулан принялся смеяться. Затем он медленно подошел к незнакомкам, волоча палицу по земле. Одна из женщин попятилась, затем прыгнула в сторону, и обе пустились бежать, не то испугавшись, не то желая предупредить своих соплеменников. Однако их короткие ноги не могли соперничать с длинными ногами кулана. Кун легко догнал обеих женщин, затем перегнал их. Тогда, став бок о бок и выставив вперед копья, они стали ждать...
Кун небрежно помахал палицей.
--Палица без труда переломит копья!--пробормотал он.
      Движением, скорее вызванным страхом, чем враждебными намерениями, одна из женщин внезапно метнула в него копье. Кун легко отбил его, отломил острие и, не отвечая на удар, заговорил снова:
--Почему вы нападаете на сына Слона?
      Женщины поняли, что кулан щадит их, и смотрели на него ошеломленные. Доверие рождалось понемногу в их сердцах. Первая опустила копье и стала делать мирные знаки, которые другая принялась усердно повторять. Затем они зашагали дальше. Сын Слона последовал за ними, надеясь, в случае какой-нибудь ловушки, на свою силу и быстроту. Пройдя против ветра около четырех тысяч шагов, они добрались, наконец, до небольшой лужайки, густо поросшей папоротниками. Здесь, при свете луны, Кун увидел других женщин. При появлении кулана женщины вскочили на ноги, оживленно жестикулируя и выкрикивая какие-то слова, на которые спутницы Куна отвечали резкими, отрывистыми восклицаниями.
На мгновение кулан остановился в нерешительности, опасаясь ловушки или предательства. Дорога была свободна-- он еще имел возможность бежать. Но какая-то странная апатия, рожденная усталостью, одиночеством и горем, удержала Куна на месте. Когда он снова почувствовал беспокойство, было уже поздно. Женщины окружили его тесным кольцом. Их было двенадцать вместе с теми, которые привели Куна. Несколько подростков--мальчиков и девочек--стояли тут же. Два или три совсем маленьких ребенка спали на земле.
Это были в большинстве своем молодые женщины крепкого телосложения, с широкими лицами и массивными челюстями. Но одна из них заставила Куна вздрогнуть. Высокая, стройная и гибкая, она напомнила ему дочерей Тамилы--самых красивых девушек племени куланов. Густые блестящие волосы падали волнами на ее плечи. Зубы белели, словно перламутр, при свете луны.
Сердце Куна сжалось от неведомого доселе волнения, Он не мог отвести глаз от нежного лица незнакомки... Женщины еще теснее сомкнули круг. Одна из них, по-видимому старшая, с мускулистыми руками и массивными плечами, стояла прямо против Куна и что-то говорила ему. У нее было широкое, энергичное лицо и умные глаза. Кун понял, что женщина предлагает ему союз и дружбу. Ничего не зная о существовании племен, где мужчины и женщины жили отдельно друг от друга, он стал озираться по сторонам, ища глазами мужчин. Не обнаружив ни одного, кулан кивнул головой в знак согласия. Женщины радостно засмеялись, сопровождая свой смех знаками дружбы, которые кулан понимал лучше, чем неясные жесты Лесных существ.
Однако женщины продолжали оставаться изумленными. Никогда еще воин такого роста и телосложения, с речью столь отличной от их собственной, не появлялся среди них. До сих пор им были знакомы лишь три племени: существа огня, охотничий отряд которых держал в плену Нура; Лесные особи, которых женщины видели редко и с которыми никогда не враждовали, и существа их собственного племени, где мужчины и женщины, по суровым обычаям предков, жили раздельно большую часть года. Даже если бы Кун принадлежал к их племени, женщины в обычных условиях прогнали бы его или подвергли суровым испытаниям. Но сейчас они переживали тяжелое время, часть племени погибла при наводнении, часть была уничтожена существами огня; большинство детей умерло.
В довершение всех несчастий они потеряли огонь и теперь скитались, жалкие и беспомощные, угнетенные сознанием собственного бессилия и полные ненависти к врагам. Поэтому они рады были заключить союз с высоким, широкоплечим иноземцем, сильным и могучим, словно гаял. Столпившись вокруг кулана, женщины пытались понять его жесты и слова, научить чужеземца своей речи. В конце концов они догадались, что Кун разыскивает след товарища, уведенного в плен существами огня, и обрадовались, что противниками кулана были те самые люди, которых они все смертельно ненавидели.
Поняв, что женщины лишились огня, Кун принялся собирать сухую траву и хворост. Затем с помощью своих кремней заставил огонь родиться. Слабый язычок пламени вспыхнул на кончике сухой ветки. С воплями восторга самые молодые из женщин принялись прыгать вокруг огня, выкрикивая слова, которые подхватили все другие, повторяя их хором, в такт прыжкам. Когда же костер разгорелся и животворное тепло распространилось вокруг, восклицания и прыжки стали неистовыми...
Одна только девушка с нежным лицом не кричала и не прыгала вместе с остальными. Сидя у костра, она с безмолвным восхищением смотрела то на огонь, то на высокого незнакомца. Иногда она что-то тихо говорила низким, грудным голосом с робким выражением радости в больших темных глазах.

















                Г Л А В А  12



      Каждое утро Кун принимался за поиски утерянного следа. Женщины доверчиво следовали за ним. Сын Слона понемногу осваивался со словами и жестами своих новых союзниц, которые называли себя Волчицами. Сила и быстрота кулана изумляли женщин; они восхищались его оружием, особенно копьями и дротиками, которые могли поражать врагов на расстоянии. Ослабевшие от неудач и несчастий, они смиренно теснились вокруг могучего незнакомца, им нравилось повиноваться ему. Кун понимал, что такими помощницами не следует пренебрегать. Четыре женщины были более крепкими, ловкими и быстрыми в беге, чем Нур. Все отличались неутомимостью и выносливостью. Женщины, имевшие маленьких детей, легко носили их на спине целыми днями.
      Если бы не потеря друга, Кун чувствовал бы себя вполне счастливым, особенно по вечерам, во время стоянок. Всякий раз, когда он извлекал из своих камней огонь, женщины проявляли такую же бурную радость, как и в первый вечер. Этот бесхитростный восторг доставлял большое удовольствие сыну Слона. Особенно любил он смотреть, как пламя костра отражается в больших темных глазах Джейран, освещает ее густые, блестящие волосы. Он мечтал вернуться к родному становищу вместе с ней, сердце его учащенно билось...
К концу недели деревья на пути маленького отряда почти исчезли. Широкая степь раскинулась впереди до самого горизонта. Лишь кое-где виднелись отдельные островки кустарника, небольшие рощицы или одинокие деревья. Кун и его спутницы быстро шли вперед, надеясь встретить какую-нибудь возвышенность, откуда можно было бы оглядеть местность. В середине дня одна из женщин, отклонившаяся к востоку, внезапно вскрикнула и стала звать остальных. Никаких словесных объяснений не требовалось: на земле ясно виднелись следы костра.
--Существа огня!--сказал Кун.
Женщины казались сильно взволнованными. Та, что была у них за старшую--по имени Уша,--обернулась к кулану с гневными жестами. Он понял, что существа огня были врагами женщин. Пожиратели не только истребили половину из них, но, без сомнения, уничтожили всю мужскую часть племени, потому что женщины нигде не встречали своих соплеменников с прошлой осени.
Стоянка была давней; видимо существа огня останавливались здесь несколько дней назад. Все запахи успели рассеяться. Понадобилось много времени, чтобы установить численность вражеского отряда. Существ огня оказалось немного; ничто не указывало, что Нур находится среди них. Кун и женщины пустились в погоню. Понемногу след становился отчетливее. Идти по нему было легко, потому что враги все время двигались по прямой линии, направляясь к северу. Дважды обнаруженные остатки костров свидетельствовали о недавних стоянках.
На третье утро молодая женщина, шедшая впереди отряда, обернулась к остальным с громким восклицанием. Подбежав к ней, Кун увидел на рыхлой земле отпечатки нескольких ног и с дрожью радости обнаружил среди них след Нура. Преследование становилось все более легким: земля еще сохраняла запахи врагов--лишнее доказательство, что Кун и его спутницы выигрывали расстояние.
 Давно наступил вечер, но луна еще не всходила. Однако маленький отряд продолжал уверенно идти по следу потому, что две женщины обладали способностью видеть в темноте, хотя и в меньшей степени, чем Лесные особи.   Скоро дорогу преградила цепь пологих холмов. Поднявшись по склону самого высокого из них, Кун разжег костер в небольшой ложбине на пол пути к вершине, чтобы сделать его невидимым на расстоянии. Близость неприятеля требовала соблюдения величайшей осторожности.
Днем Кун убил большого оленя, и женщины принялись жарить оленье мясо на огне костра. Это был один из тех редких спокойных часов, когда первобытные особи забывали на время о своей суровой, полной опасности жизни. Кун тоже, вероятно, чувствовал бы себя счастливым, если бы не отсутствие Нура. Темноглазая Джейран сидела рядом с ним у костра, и сын Слона с волнением думал о том, что Уша, женщина-вождь, может быть, позволит ему взять Джейран в жены. Суровая душа молодого кулана была полна скрытой нежности. Рядом с девушкой он испытывал непривычную робость, сердце его билось быстрей... Он хотел быть добрым с ней, как по преданию Нао с Тамилой.
После ужина, когда дети и большинство женщин уснули, Кун поднялся и стал взбираться вверх по склону холма. Уша вместе с Джейран и тремя другими волчицами последовала за ним. Склон был пологим, и они скоро достигли вершины, но, для того чтобы добраться до противоположного склона, пришлось продираться сквозь густой кустарник. Раздвинув ветки, они увидели прямо перед собой при бледном свете звезд простиравшуюся до самого горизонта обширную равнину. Внизу, у подножия холма, тускло блестело небольшое озеро. На северном берегу его, на низкой песчаной косе, мерцал огонь костра. По прямой линии огонь находился в четырех-пяти тысячах шагов от вершины холма, но, чтобы добраться до него, надо было обогнуть озеро и, быть может, натолкнуться на непредвиденные препятствия.
Ветер дул с севера. Можно было подобраться к самой стоянке врагов незамеченным. Но сделать это следовало до восхода луны, пользуясь сгустившейся темнотой. Только быстроногому кулану была под силу подобная задача. Кун внимательно разглядывал вражеский костер и двигавшихся вокруг него людей--то черных, то багровых в свете пламени. Их было пятеро; сын Слона отчетливо различал Нура, сидевшего в стороне от костра, ближе к берегу озера, и седьмого человека, спавшего неподалеку. Кулан обернулся к Уше:
 
--Кун пойдет к существам огня и потребует, чтобы они освободили Нура!
Уша поняла его слова и покачала головой: Они ни за что не отпустят пленника.
--Существа огня захватили его как заложника, потому что опасались сына Слона!
--Они станут еще сильнее опасаться его, когда у ник не будет заложника!
Несколько минут кулан медлил в нерешительности. Но он не видел другого способа освободить Нура. Будет ли он действовать с помощью мирных переговоров, хитрости или насилия--в любом случае необходимо приблизиться к вражескому костру.
--Кун должен освободить своего друга!--сказал он с мрачной решимостью.
Уша не нашлась, что ответить.
--Кун должен идти к вражескому костру!--заключил решительным голосом сын Слона.
--Уша и женщины-волчицы последуют за ним!—сказала предводитель волчиц.
Взглянув еще раз на равнину, кулан согласился:
--Сын Слона будет ждать на том берегу прихода женщин. Он пойдет один к вражескому костру. Существа огня не сделают ему ничего плохого потому, что он бегает быстрее их и к тому же может сражаться на расстоянии!
Уша приказала самой юной из своих подчиненных сходить за подкреплением. Кун тем временем уже спускался с холма на равнину. Склон был пологий и ровный, поросший густой травой.  Очутившись у подножия холма, Кун с удовлетворением отметил, что ветер продолжает дуть ему навстречу, относя все запахи назад. Луна еще не всходила, и сын Слона скоро добрался до того берега, где находилась стоянка существ огня. Менее тысячи шагов отделяло его от вражеского становища.
 Небольшие купы деревьев, высокая трава и несколько удачно расположенных бугорков и возвышений помогли кулану продвинуться еще на четыреста шагов вперед. Но дальше лежало совершенно ровное, лишенное растительности пространство, где ничто не могло скрыть Куна от зорких глаз врагов. Охваченный мучительной тревогой не столько за себя, сколько за Нура, кулан притаился в густом кустарнике. Если он внезапно появится перед врагами, не убьют ли они тут же Нура? Или, наоборот, постараются сохранить существу из племени волков, чтобы самим избежать гибели? Если предложить существам огня мир, не станут ли они смеяться над сыном Слона?
      Кун ждал долго. Багровая луна, окутанная густой дымкой, поднялась над горизонтом из глубины саванны. Пять вражеских воинов легли спать; шестой караулил, сидя у костра. Иногда он поднимался с места и, напрягая зрение и слух, всматривался в темноту, широко раздувая ноздри. Нур тоже не спал. Но дозорный почти не обращал внимания на пленника, считая его слишком слабым и измученным, чтобы помышлять о бегстве.
Постепенно в голове Куна созрел план. Он знал, что Нур, бегавший медленно, был, как и все люди племени волков, искусным пловцом. Он плавал быстрее самых проворных и сильных куланов, нырял не хуже крокодила и мог, подолгу оставаться под водой. Если Нур бросится в озеро, он легко доберется вплавь до противоположного берега...
Кун же должен отвлечь на себя внимание существ огня, завязав с ними бой. Но сначала надо как-то предупредить о своем присутствии Нура, дать ему знак. Малейшее подозрение со стороны врагов может погубить все дело!  К несчастью, ветер по-прежнему дул в южном направлении, и все внимание дозорного было приковано к той полосе берега, где скрывался Кун. Каждую минуту широкое лицо существа огня оборачивалось в сторону кустарника, за которым притаился кулан. Луна, поднимаясь все выше, постепенно уменьшалась в размере и становилась светлей и ярче. Гневное нетерпение росло в душе Куна.
Он уже отчаивался в успехе задуманного предприятия, как вдруг с севера донеслось глухое рычание, и силуэт большого льва возник на вершине одного из холмов. Дозорный с тревожным восклицанием вскочил на ноги. Спавшие вокруг костра воины тоже поднялись и повернули головы в сторону хищника.  Нур оставался неподвижным, однако лицо его заметно оживилось. Надежда на спасение, видимо, все время теплилась в нем.
 Внезапно из-за кустов показался Кун с рукой, протянутой в направлении озера. Момент был благоприятным: более тридцати шагов отделяли Нура от ближайшего противника. Но существа огня не думали о пленнике; все внимание их было приковано к страшному хищнику. Берег озера находился всего в двадцати шагах от волка. Если он сумеет вовремя добежать до него, он окажется в воде раньше любого из врагов.
 Нур увидел Куна. Потрясенный и растерянный, он поднялся и, словно во сне, сделал несколько шагов в сторону кустарника. Но Кун снова указал рукой на озеро. Нур понял. Он повернулся и медленно, небрежной походкой направился к берегу. Пройдя десяток шагов, он неожиданно сделал большой прыжок и очутился в воде. В ту же минуту один из существ огня обернулся...
Более удивленный, чем обеспокоенный, он сообщил своим товарищам о побеге пленника только тогда, когда увидел, что беглец стал удаляться от берега. Двое воинов, отделившись от остальных, бросились к воде; один из них попытался догнать Нура вплавь. Не достигнув цели, он вернулся на берег и стал кидать в беглеца камнями. Но Нур нырнул и надолго скрылся под водой.
Близость льва парализовала действия врагов. Только один воин был отряжен в погоню за Нуром. Обогнув озерную косу, он неминуемо должен был настигнуть сына Степи в тот момент, когда тот выйдет на берег. Увидев противника, пустившегося в погоню, Кун беззвучно рассмеялся и стал осторожно отходить назад. Некоторое время он продвигался незаметно, но, очутившись на открытом пространстве, невольно обнаружил себя. Тогда, высоко подняв копье, он стал ждать...
 Вражеский воин был из числа тех, кто сражался с Куном в ту грозовую ночь. Узнав в своем противнике громадного кулана, лишившего жизни его вождя, существо огня обратился в бегство, громко вопя от страха.
беспокоенный судьбой Нура, Кун не стал преследовать врага. Он побежал к озерной косе и обогнул ее. Нур еще не добрался до берега; видно было, как он быстро скользит по воде, изгибаясь, словно уж. Когда же сын Степи, наконец, вышел на сушу, сын Слона подхватил его, обнял, и не то стон, не то крик радости вырвался из его груди. Они замерли, глядя друг другу в глаза...
Обернувшись к стоянке врагов, кулан закричал торжествующим голосом:
--Кун и Нур смеются над существами огня!
Лев тем временем скрылся. Несколько минут вражеские воины продолжали наблюдать за вершиной холма, затем по знаку старшего устремились в погоню за пленником.
--Они бегают быстрее Нура!--грустно сказал сын Степи.--Их вождь силен, как леопард!
--Кун не боится никого! И у нас есть союзники!
Он увлек Нура к подножию холма. Когда преследователи, обогнув косу, показались из-за поворота, с вершины холма послышались боевые крики. Уша и семь других женщин-волчиц вышли на гребень холма, потрясая копьями. Существа огня, обескураженные, прекратили преследование.
Женщины быстро спустились по склону холма, и Уша сказала Куну:
--Если мы не перебьем сейчас существ-Дхолей, они уйдут и вернутся вместе со всеми воинами своего племени!
Ей пришлось повторить свои слова дважды, только тогда кулан понял их смысл.
--Говорили ли они что-нибудь о своих сородичах?--спросил он Нура.
--До их становища два длинных дня пути.--Внимательно посмотрев на женщин, Нур добавил.--Если мы нападем сейчас на существ огня, они убьют нескольких женщин и, наверное, кому-нибудь из воинов удастся спастись бегством.
Кровь бурлила в жилах кулана, но страх потерять снова друга победил его воинственный порыв. Кроме того, сын Слона испытывал в глубине души нечто вроде благодарности врагам за то, что они не лишили жизни своего пленника.



















                Г Л А В А  12



      Кун, Нур и женщины-волчицы спасались бегством. Вот уже семь дней, как их преследовал многочисленный отряд существ огня. Одна из женщин обнаружила врагов; с высоты скалистого массива Кун насчитал около тридцати человек. Беглецы двигались медленно, так как Нур был еще очень слаб, но Уша знала тайные проходы в густых зарослях и топких болотах, а сын Степи придумывал всевозможные хитрости, чтобы запутать врагов и сбить их со следа. Всякий раз, когда на пути беглецов встречался неглубокий ручей или речка, они входили в воду и шли вдоль русла вверх или вниз по течению. Несколько раз Уша и Кун зажигали сухую траву, по которой они только что прошли. Существа огня теряли след беглецов. Однако многочисленные и упорные, они всякий раз находили его.
Наступил день новолуния. Существа огня не показывались. Беглецы разбили лагерь на поляне в чаще леса. В пути они немного отклонились в сторону равнины и теперь приближались к Большой реке. Гигантские бамбуки обступили со всех сторон поляну. Было еще светло. Мужчины и женщины готовились к ночлегу: одни рубили сучья и собирали хворост для вечернего костра, другие строили убежище из колючих веток и гибких лиан.
      Янтарный свет угасавшего дня сменился красноватыми сумерками. Легкий ветерок, казалось, догонял проплывавшие в вышине розоватые облачка. Слышался глухой, монотонный шум деревьев засыпающего леса.  Сердце Куна было полно нежностью к темноглазой Джейран. Он испытывал странную робость при виде ее тяжелых густых волос и чудесного сияния больших задумчивых глаз. Иногда, при мысли о том, что согласие Уша отпустить с ним Джейран было необходимо, суровая и вспыльчивая душа кулана возмущалась; он выходил из себя, думая о возможном отказе... Но сын Слона хорошо понимал, что следует уважать обычаи чужого племени, особенно если разделяешь с особями его все превратности кочевой жизни.
Когда звезды замерцали в просветах между бамбуками, Кун подошел к Уша, только что закончившей трапезу, и сказал:
--Уша, отдай мне в жены Джейран!
Женщина-вождь, поняв его слова, некоторое время молчала, не зная, что ответить. Законы ее племени были древними. Они существовали так долго, что приобрели несокрушимую силу в представлении волчиц. Женщины племени не должны были выходить замуж ни за существ огня, ни за Лесных особей. Но несчастья, обрушившиеся в последнее время на волчиц, наполнили душу Уша неуверенностью. Она не знала, остался ли в живых хоть один мужчина ее племени. К тому же кулан был могучим союзником и верным другом.
Помолчав немного, Уша сказала:
--Надо сначала избавиться от врагов. Когда мы это сделаем, Уша ударит Джейран в грудь--и девушка станет женой Куна.
      Сын Слона понял только половину ответа, и бурная радость охватила его. А Уша смотрела на Куна с недоумением: она никак не могла понять, почему сын Слона выбрал тоненькую гибкую Джейран, а не женщину-вождя с мускулистыми руками и массивными челюстями...
В последующие два дня бегство продолжалось. Теперь Большая река была совсем близко. Никаких признаков существ огня не было. Даже Уша начала думать, что враги отказались, наконец, от преследования. Желая окончательно увериться в этом, женщина-вождь вместе с Куном и Нуром поднялись на высокую скалу. Достигнув вершины, они увидели вдали Большую реку, величаво изгибавшуюся среди необозримой равнины, а еще дальше, на опушке леса,--маленькие, быстро продвигавшиеся фигурки особей.
--Существа огня!--горестно сказала Уша.
Кун убедился, что количество врагов не уменьшилось, и, вглядевшись внимательно в их движения, заметил:
--Они не идут по нашему следу!
--Они найдут его!--заверила Ушр.
Нур сказал задумчиво:
--Мы должны переправиться через Большую реку!
Такая попытка была не под силу даже самым лучшим пловцам, не говоря уже о том, что река кишела крокодилами. Но особи племени волков владели искусством переправляться через обширные водные пространства на плотах из толстых сучьев и стволов деревьев, связанных лианами и гибкими ветками.
Нур привел беглецов на берег Большой реки, где в изобилии росли черные тополя. Два ствола, упавшие в воду маленькой заводи, ускорили окончание работы. Задолго до полудня плот оказался готовым. Но враги были близко. Беглецы уже видели головной отряд существ огня, появившийся из-за поворота реки, на расстоянии трех-четырех тысяч шагов. Когда плот отчалил от берега, существа огня разразились яростными воплями. Кун ответил им своим боевым кличем, а женщины кричали и выли так, словно они и в самом деле были волчицами...
 Беглецы плыли медленно, сильное течение сносило плот. Постепенно он приближался к тому месту, где находились существа огня, и оба отряда очутились, в конце концов, лицом к лицу. Расстояние, разделявшее их, не превышало двухсот шагов. Особи огня сгрудились на узком мысу. Их было двадцать девять, все коренастые и коротконогие, с мускулистыми руками и мощными, как у дхолей, челюстями. Свирепая злоба светилась в круглых, глубоко посаженных глазах. Несколько воинов хотели броситься в воду и добраться до плота вплавь, но, заметив громадного питона и двух крокодилов, дремавших в прибрежных зарослях лотоса, отказались от подобного намерения.
Тем временем Кун, Нур и женщины, работая шестами, старались направить плот к середине реки. Он проплыл между двумя островками, повернулся несколько раз вокруг своей оси, снова приблизился к берегу, где толпились существа огня, затем направился к юго-востоку. Через некоторое время беглецы благополучно высадились на противоположном берегу, и женщины, сойдя на землю, осыпали существ огня насмешками.
 Маленький отряд поспешно углубился в лес. Они шли до тех пор, пока дорогу им не преградил один из притоков Большой реки. Он оказался неглубоким, и переправиться через него было легко. Однако, прежде чем войти в воду, Нур разрезал на куски оленью кожу и велел всем при выходе из реки обмотать себе ноги этими кусками. Через некоторое время беглецы выбрались на скалистый берег, прошли по нему обернутыми оленьей кожей ногами и залили водой место стоянки.
--Нур--самый хитроумный из особей!--воскликнул восхищенный кулан.--Существа-Дхоли подумают, что здесь переправилось через реку стадо оленей!
 Однако враги столько раз находили потерянный след, что беглецы решили не останавливаться и до самой ночи шли без остановки к северу.














                Г Л А В А  13



      Земля под ногами стала болотистой. Приходилось либо скользить в грязи, либо осторожно пробираться по зыбкому берегу. Беглецы двигались вперед со скоростью черепахи. Но вот Большую реку стиснули с обеих сторон крутые скалистые берега, и дорогу маленькому отряду преградила огромная каменная стена длиной в три тысячи шагов. Западный край ее омывался бурными водами Большой реки; восточный терялся в громадном, совершенно непроходимом болоте.
После долгих поисков был найден, наконец, один-единственный проход--узкое и глубокое ущелье, открывавшееся в каменной толще на большой высоте. Путь к нему проходил по крутому склону, усеянному огромными глыбами сланца. Кун, шедший позади всех, добрался до входа в ущелье и остановился, чтобы оглядеть местность сверху. Уша тем временем ушла вперед. Скоро она вернулась и сообщила:
--Болото продолжается и по ту сторону скал.
--Придется снова переправляться через Большую реку,-- сказал Нур, сопровождавший женщину-вождя.--По ту сторону скал есть деревья. Мы сможем построить плот.
Внезапно Кун с тревожным восклицанием указал рукой на юг. Там, между двумя болотами, появились одна за другой семь фигур. Внешний облик их был достаточно характерным, чтобы не оставлять сомнений.
--Особи-Дхоли!--воскликнула в ужасе Уша.
Число врагов непрерывно увеличивалось. Вдохнув полной грудью нездоровые испарения болотных вод, Кун измерил глазами расстояние, отделявшее существ огня от входа в ущелье, и сказал мрачно:
-- Особи-Дхоли доберутся сюда задолго до того, как плот будет готов!
Огромные камни валялись повсюду вокруг них. Кун принялся подкатывать их один за другим к узкому входу. Уша, Нур и все остальные женщины помогали ему. Видно было, как существа огня медленно пробираются между двумя болотами. Смерть приближалась к беглецам вместе с этими зловещими фигурами. Кун решился.
--Сын Слона вместе с тремя самыми сильными женщинами останется здесь и будет защищать вход в ущелье,-- распорядился он.--Нур и все остальные тем временем построят плот.
Сын Степи колебался. Тревожный взгляд его встретился с глазами друга. Кулан понял его волнение.
--Здесь четыре дротика и два копья,--сказал он успокаивающе.--У меня есть еще моя палица, у женщин--копья. Если мы окажемся недостаточно сильными, я позову на помощь. Иди! Только плот может спасти нас!
Нур повиновался. Для защиты ущелья Кун оставил с собой Ушу и еще одну женщину с широкими плечами и мускулистыми руками. Обернувшись, чтобы выбрать третью, он увидел Джейран. Тряхнув своими пышными волосами, она храбро вышла вперед. Кун хотел отстранить ее но девушка смотрела на кулана с такой лихорадочной, тревожной нежностью, что сердце его дрогнуло и он на мгновение забыл об опасности и смерти... Из всех людей племени куланов, как подумал он,  один только Нао испытал когда-то такое же чувство к Тамиле...
Существа огня приближались. Переправившись через топкое болото, они разбрелись вдоль каменистого берега. Один из них, видимо вождь, весь обросший волосами, словно медведь, без усилий держал в громадных ручищах огромное копье, более тяжелое, чем палица Куна. Подойдя к скалистому массиву, существа огня рассыпались вдоль него в поисках прохода. В каменной толще имелось еще несколько расселин, но все они кончались тупиками. Только ущелье, занятое Куном и его спутниками, было сквозным.
Кун, Уша, Джейран и третья женщина лихорадочно заканчивали укрепление входа. Одновременно они собирали камни, чтобы сбрасывать их на атакующих. Достигнуть входа в ущелье можно было двумя путями: либо прямо вверх по сухому каменистому руслу, промытому весенними и осенними водами, либо окольным путем, сквозь лабиринт сланцевых глыб. В первом случае можно было вести атаку тремя или даже четырьмя рядами; во втором случае нападающие вынуждены были пробираться к входу в ущелье поодиночке, но зато имели возможность атаковать осажденных сверху...
В ста шагах от скалистого массива существа огня остановились. Злорадно ухмыляясь, они следили за действиями Куна и женщин. Из-под толстых синеватых губ сверкали острые белые зубы. Внезапно они разразились дикими воплями, напоминающими вой волков или дхолей. Кун показал им свое копье и палицу.
--Куланы захватят охотничьи земли существ огня!--крикнул он.
Хриплый голос Ушы присоединился к громовому голосу кулана:
--Существа-Дхоли истребили моих сестер и братьев! Наши союзники уничтожат существ-Дхолей!
Затем наступило молчание. Влажный, горячий ветер дул со стороны болот. Орлы и ястребы парили над острыми вершинами. В бесконечной тишине слышался лишь несмолкаемый голос Большой реки. Существа огня разделились на два отряда. Волосатый вождь повел первый отряд окольным путем, среди сланцевых глыб; остальные пытались добраться до входа в ущелье по сухому руслу, укрываясь в расселинах позади валунов.
Кун еще раз пересчитал глазами врагов. Он держал наготове метательный снаряд с вложенным в него дротиком. Уша и остальные женщины должны были по первому сигналу кулана обрушить на атакующих град камней. Но враги, скрытые за валунами, оставались невидимыми, показываясь лишь на мгновение в узких извилистых проходах, где в них трудно было попасть. Но вот один из существ огня оказался на виду. Дротик просвистел в воздухе и впился ему в грудь. Раздался хриплый крик, раненый упал. Кун, напрягая все внимание, держал наготове второй дротик...
Наступление возобновилось. Особенно быстро продвигались враги по окольному пути, где несколько вражеских воинов уже достигли высоты ущелья, оставаясь невидимыми для осажденных. Для того чтобы начать атаку, им нужно было подняться еще выше и взобраться на узкий карниз, откуда они могли по одному спрыгнуть в ущелье.
 Прямой путь тем временем также был захвачен врагами. Яростный рев прокатился среди скал, и пятнадцать человек в неистовом порыве кинулись в атаку. Просвистел дротик, полетели камни. Свирепые крики и жалобные стоны раненых отдавались гулким эхом в окрестных утесах. Трое Дхолей замертво скатились вниз; двое были ранены. Но атака существ огня не остановилась. Несмотря на беспрерывно поражавшие их камни и удачно брошенное Куном копье, враги уже были на расстоянии восьми шагов от входа. Кун видел прямо под собой свирепые лица с горящими злобой глазами, слышал хриплое, яростное дыхание врагов...
Тогда, напрягая все силы, он столкнул на головы нападающих огромный валун, в то время как женщины с мужеством отчаяния продолжали сбрасывать вниз обломки сланца. Страшный вопль прозвучал среди скал, и нападающие в беспорядке покатились вниз. Кун приготовился сбросить на них второй валун, но в этот момент камень, кинутый сверху, угодил ему в плечо. Подняв глаза, сын Слона увидел огромную рыжую голову, выглядывавшую из-за скалы. Четыре человека один за другим, спрыгнули в ущелье. Кун попятился держа обеими руками палицу. Уша и Джейран подняли копья. В узком проходе с той и с другой стороны могли встать в ряд не более трех бойцов.
Наступила короткая пауза. Страх перед громадным куланом удерживал на месте существ огня. Кун с тревогой спрашивал себя: не пора ли вызывать подкрепление? Прямо перед ним возвышалась массивная фигура вражеского вождя. Копье, которое он держал в руке, было намного длиннее копий его соратников; лицо дышало силой и уверенностью в победе.
Вождь первым кинулся в атаку; острый конец его копья разорвал кожу на правом бедре Ушы. Мощным ударом Кун отбросил копье в сторону; палица, опустившись, раздробила плечо вражеского воина, ринувшегося в атаку вслед за вождем... Раненый упал, но его место тотчас же занял другой. Новые нападающие появлялись позади первых. Уша громко закричала, призывая на помощь. Джейран и третья женщина вторили ей. Существа огня, рыча словно волки, набросились на осажденных. Тремя ударами палицы сын Слона отбросил назад три копья, отломив у двух острые наконечники. Уша ранила одного из Дхолей в грудь. Но третья женщина, пронзенная вражеским копьем, замертво рухнула на землю...
Страшная палица кулана заставила существа огня попятиться. Они сгрудились у входа в ущелье. Рыжий вождь, высоко подняв копье, стоял впереди своих воинов. Те, чьи копья пришли в негодность, уступили свое место другим бойцам.  Яростно заскрежетав зубами, вражеский вождь вскинул копье и устремился на Куна. Зоркие глаза его подстерегали каждое движение противника. Кун отпрянул в сторону, но конец вражеского копья рассек ему бедро. Кулан пошатнулся... Вождь торжествующе закричал, предвкушая победу... Тогда сын Слона, собрав все свои силы, высоко поднял палицу и с размаху опустил ее на широкий, заросший огненными волосами череп. Раздался хруст костей, и, откинувшись назад, рыжий гигант с хриплым стоном упал навзничь к ногам своих воинов.

Некоторое время существа огня оставались на месте, не решаясь перейти в наступление. Но число их все увеличивалось, и скоро враги предприняли новую атаку. Огромная палица Куна снова пришла в движение; она ломала наконечники копий, разбивала черепа, крушила кости. Уша и Джейран наносили удар за ударом. Все же, под натиском превосходящих сил врагов, осажденные понемногу отступали и постепенно приближались к тому месту, где ущелье расширялось и где атаки врагов должны были стать сокрушительными.
 С невероятными усилиями отбивая направленные на него со всех сторон копья, сын Слона сумел на короткое время приостановить продвижение врагов. Но вот позади него послышались воинственные крики, и у противоположного входа в ущелье показались остальные женщины во главе с Нуром. Два дротика, один за другим, просвистели в воздухе и впились в тела вражеских воинов; палица Куна разила направо и налево...
Паника охватила существ огня. Они в беспорядке бросились назад, увлекая за собой раненых, унося мертвых. На бегу Дхоли сталкивали валуны, скатывались вместе с ними по откосу, пытались укрыться в расселинах и ямах. На поле боя остались лишь двое убитых. Женщины сбросили их тела вниз.
Еще не понимая как следует, что произошло, Кун и его соратники, тяжело дыша, стояли у входа в ущелье. Существа огня снова стали невидимы; только трупы убитых валялись среди обломков сланца, усеивавших крутой склон.  Поняв, наконец, что это победа, женщины пришли в неистовство. Перегнувшись через нагроможденные у входа в ущелье валуны, они торжествующе кричали дикими хриплыми голосами. И Кун, несмотря на терзавшие его раны, испытывал чувство горделивой радости. Ведь это он отбил все атаки противников, свалил вражеского вождя и посеял панику среди Дхолей. Это он спас жизнь Джейран, отбросив в сторону вражеское копье, нацеленное прямо в ее сердце! Сияющий взор кулана встретился с восхищенным и благодарным взглядом девушки. И снова сердце Куна дрогнуло от неведомого доселе волнения перед прекрасными темными глазами и густыми, рассыпавшимися по плечам Джейран волосами, более мягкими и блестящими, чем самые нежные растения саванны и джунглей...
Сын Степи сказал:
--Нур и женщины нашли много стволов и веток... Плот почти готов!
--Это хорошо. Кун вместе с шестью волчицами останется охранять ущелье. Нур и остальные женщины закончат постройку плота...
Тихие, горестные звуки заставили друзей обернуться. Склонившись над телом убитой женщины, подруги ее печально повторяли нараспев какие-то грустные торжественные слова, напоминающие не то жалобу, не то песню...

Время идет. Можно подумать, что существа огня исчезли. Но Кун слышит, как они шуршат и царапаются где-то слева от него, и знает, что враги прокладывают себе путь через гребень скалистого массива. Они хотят перекрыть вход в ущелье с северной стороны и отрезать Куна и его соратниц от остальных. Если врагам удастся достигнуть цели, их победа обеспечена. Несмотря на тяжелые потери, существа огня все еще сохраняют численное превосходство. Только кулан сильнее их, только Уша стоит одного из вражеских бойцов. Но Уша и Кун ослабели от ран. И кулан с возрастающим беспокойством прислушивается к движениям противников.
Несколько вражеских воинов показываются слева от Куна. То карабкаясь на плечи товарищей, то вырубая ступеньки в мягком сланце, они поднялись по крутому склону и теперь находятся на расстоянии пяти шагов от узкого каменного карниза, ведущего к вершине. Для того чтобы взобраться на этот карниз, достаточно выдолбить пять или шесть ступенек в гладкой, немного наклонной скале.
Существа огня принимаются рубить первые две ступеньки.
Желая помешать им, Кун бросает свое последнее копье. Но оно ударяется о каменный выступ, не достигнув цели. Тогда сын Слона начинает кидать в Дхолей камни. Расстояние делает их безвредными. Прямая атака противника кажется невозможной. Борьба идет сейчас между теми, кто строит плот, и теми, кто рубит ступеньки в податливой породе. И, поскольку никакая опасность со стороны ущелья не угрожает, Кун отсылает двух женщин к Нуру, чтобы ускорить окончание работы.
Третья ступенька готова, за ней--четвертая... Остается вырубить еще одну--и существа огня достигнут каменного карниза, который приведет их к вершине. Почему-то они очень долго не могут приступить к работе над этой ступенькой. Но вот, наконец, один из вражеских воинов, взобравшись на плечи другого, начинает долбить ее.
Тогда Кун говорит своим соратницам:
--Идите помогать Нуру. Надо скорей кончать плот! Кун один будет охранять ущелье.
Уша, окинув внимательным взглядом скалы, зовет остальных женщин. Джейран смотрит на Куна умоляющими глазами и нехотя уходит вместе с другими. Перегнувшись через каменные зубцы, кулан опять бросает в противников камни, но это не останавливает существ огня. Последняя ступенька готова. Один из воинов взбирается на карниз, за ним второй... Вражеский вождь, которого лишь оглушила палица кулана, ползет следом за своими соплеменниками.
Кун бежит к выходу из ущелья, выскакивает наружу и спускается по крутому откосу на берег Большой реки. Первые существа огня уже показались на гребне скалистого массива.
--Плот еще не закончен,--говорит Нур.--Но он как-нибудь доставит нас на тот берег.
По знаку Куна женщины подхватывают бесформенное, громоздкое сооружение из веток и бревен и спускают его на воду. Позади звучат хриплые возгласы. Существа огня приближаются. Женщины, прижимая к себе детей, в беспорядке прыгают на плот. Кун и Нур покидают берег последними, когда между ними и существами огня остается не более пятидесяти шагов расстояния.
--Через восемь дней мы уничтожим всех Дхолей!--кричит Укуан в то время, как течение стремительно уносит плот от берега.



                Г Л А В А  14



      Плот плыл по Большой реке, крутясь среди водоворотов, увлекаемый вперед бурным течением. Несколько раз в особо опасных местах женщины спрыгивали с плота в воду, чтобы облегчить незавершенное сооружение, грозившее вот-вот развалиться. Но вскоре они вынуждены были отказаться от подобных действий, Так как вокруг плота то и дело появлялись крокодилы.
 Все же плот с беглецами постепенно приближался к правому берегу. Далеко позади, на противоположном берегу, виднелись крошечные фигурки существ огня. Для того чтобы возобновить преследование, врагам нужно было переправиться через Большую реку, и они не могли сделать это иным способом, чем беглецы.
Сойдя на берег, Кун сказал Нуру:
--Придется идти до самого вечера. Тогда мы через четыре дня доберемся до базальтовой гряды.
Они посмотрели друг другу в глаза. Одна и та же мысль зарождалась в их головах.
--Кун и Уша ранены,--грустно заметил сын Степи.
--Мы должны во что бы то ни стало опередить существ огня. Иначе они уничтожат нас.
Уша пренебрежительно пожала плечами: ее рана была неглубокой. Она сорвала несколько листьев и приложила их к бедру. Нур перевязал раны кулана. Затем маленький отряд тронулся в путь. Дорога шла по болотистым, труднопроходимым землям. Однако уже к вечеру Кун и Нур стали узнавать местность.  Следующие двое суток прошли спокойно. До базальтовой гряды оставалось еще два дня пути. Нур придумывал всевозможные хитрости, чтобы сбить преследователей со следа.
 На пятое утро вдали показались хорошо знакомые очертания базальтовой гряды. С вершины холма, расположенного у одного из поворотов Большой реки, был ясно виден ее длинный гребень, увенчанный острыми зубцами. Кун, дрожа от лихорадки, вызванной потерей крови, смотрел блестящими глазами на темную массу базальта. Схватив Нура за руку, сын Слона пробормотал:
--Мы снова увидим нашего союзника!
 Радостная улыбка осветила его измученное лицо. Убежище, где они с Нуром провели столько спокойных, безмятежных дней; могучий зверь, связанный с ними узами таинственной дружбы; ясные зори и тихие вечерние часы возле пылающего костра на высокой площадке перед входом в пещеру пронеслись в его воображении смутными, счастливыми видениями... Повернув к Джейран осунувшееся от лихорадки и потери крови лицо, кулан сказал:
--В пещере мы сможем дать отпор целой сотне особей-Дхолей!
Тревожное восклицание Ушы прервало слова Куна. Рука ее указывала на юг, вниз по течению Большой реки. Обернувшись, все отчетливо увидели существ огня, двигавшихся по следу на расстоянии семи-восьми тысяч шагов.  Беглецы торопливо спустились с холма и продолжали путь настолько быстро, насколько это позволяли раны Куна и женщины-вождя. Надо было во что бы то ни стало добраться до базальтовой гряды раньше, чем враги настигнут их. Беглецам предстояло преодолеть расстояние примерно в двадцать тысяч шагов.
К середине дня половина пути была пройдена. Но существа огня выиграли за это время около четырех тысяч шагов. Видно было, как они бегут по следу, словно стая шакалов. Тот, кого Дхоли опасались больше всех остальных, взятых вместе, совсем ослабел от ран. Враги видели, как он плелся, прихрамывая, позади маленького отряда, и, предвкушая легкую победу, торжествующе вопили.  На минуту беглецы остановились. Горящие лихорадочным огнем глаза Куна смотрели на сына Степи с выражением мучительного беспокойства. Внезапно он схватил Нура за плечо, словно стремясь удержать его, пока не поздно, от рокового шага. Но сзади снова послышались крики врагов. Кун взглянул в их сторону, опустил глаза на свое распухшее, кровоточащее бедро, снова посмотрел на врагов, определяя расстояние, отделявшее беглецов от существ огня,--и с тяжелым вздохом отпустил плечо друга.
Нур кинулся в обход базальтовой гряды к логовищу пещерного льва, а Кун тем временем вел женщин и детей к пещере.
















                Г Л А В А 15



      Когда Кун и его спутницы очутились, наконец, перед входом в пещеру, между ними и преследователями оставалось не более двух тысяч шагов. Кун вместе с Ушы первыми взобрались на площадку. За ними последовали остальные. Сначала подняли детей; матери вскарабкались следом. Последние три женщины были еще на половине пути, когда существа огня, подбежав, стали кидать в них свои заостренные камни. Но камни, брошенные издали, отскакивали от скалы, не причиняя женщинам вреда. УКу метнул в сторону врагов свой последний дротик. Ушра и другие женщины обрушили на головы нападающих град камней. Существа огня, еще слишком малочисленные, чтобы предпринять атаку, отступили. Когда же подоспел вражеский арьергард, было уже поздно: все женщины благополучно достигли верхней площадки.
 Пещера была абсолютно неприступна. Только один человек--мужчина или женщина--мог одновременно взобраться на узкий выступ скалы, а затем, встав на плечи товарища, подтянуться на руках до площадки перед входом. Одного удара копьем было достаточно, чтобы пресечь подобную попытку и сбросить нападающего вниз.   Существа огня сразу поняли это. Они бродили вдоль базальтовой гряды в надежде найти другой подход к пещере. Но вокруг высились лишь гладкие, совершенно отвесные скалы.
Впрочем, это мало огорчало Дхолей. Они знали, что достаточно подождать несколько дней, и голод, а главное, жажда, отдадут осажденных им в руки. Там, в ущелье, беглецам удалось ускользнуть от преследователей и переправиться через реку. Здесь же день, когда они попытаются выйти из своего убежища, будет их последним днем. Что могут сделать одиннадцать женщин и двое мужчин против двадцати воинов, полных сил?
Когда женщины и дети оказались в безопасности, Кун оставил на площадке двух дозорных, зажег смолистый факел и, запретив всем остальным следовать за собой, стал спускаться по узкому проходу к нижней пещере. Сердце его сжималось от беспокойства за друга. А что, если пещерный лев не узнал Нура?
      Не пройдя в половины пути, кулан услышал глухое рычание, заставившее его ускорить шаг. Щель, сквозь которую они с Нуром столько раз смотрели на царственного зверя, была на месте. Внезапно глубокий вздох облегчения вырвался из груди кулана. Он увидел Нура рядом с хищником, услышал прерывистое, взволнованное дыхание огромного зверя.
--Пещерный лев по-прежнему союзник сына Степи и сына Слона,--сказал Нур.
Радостное волнение охватило Куна.
--ОсобиДхоли не пошли по следу Нура?--спросил он.
--Они не заметили, как сын Степи отделился от остальных. Нур спрятался за камнями.
...Огромный зверь долго обнюхивал Куна; затем, успокоившись, улегся на землю и задремал. Кулнр заговорил снова:
--Нур будет выходить из логова только по ночам вместе с пещерным львом... Он не предпримет ничего против существ огня, пока Кун не станет снова сильным.
--Днем Нур будет ходить только к болоту. Болото совсем рядом... Куну и женщинам нужна вода для питья...
Кулан тяжело вздохнул. Он думал о болотах и родниках, о ручьях и речках. Жажда, усиленная лихорадкой от раны, мучила его. Не удержавшись, Кун пробормотал:
--Жажда сжигает Куна... но он потерпит до вечера...
--Болото рядом!--повторил Нур.--Кун должен пить, чтобы скорей поправиться и стать снова сильным. Я дойду до болота.
Он двинулся к выходу. Хищник приоткрыл глаза, но тут же снова закрыл, не чуя ничего подозрительного. Нур быстро добрался до болота. Он напился сначала сам, затем опустил в воду примитивный бурдюк из оленьей кожи, скрепленной колючками. Бурдюк вмещал достаточно воды, чтобы утолить жажду нескольких человек. Нур наполнил его водой и вернулся в пещеру.
Кун пил большими глотками свежую, прохладную воду, и ему казалось, что силы снова возвращаются к нему.
--Уша тоже ранена!--сказал он.--Остальные напьются вечером.
И сын Слона унес бурдюк в верхнюю пещеру. Когда Уша утолила жажду, он дал несколько глотков воды Джейнер. Кун проспал крепким сном до самого вечера. Проснувшись, он почувствовал, что лихорадка исчезла, раны перестали кровоточить. Когда сумерки сгустились над землей, сын Слона поднялся и, выйдя на площадку, стал наблюдать за существами огня. Они разожгли напротив пещеры большой костер и сидели вокруг него, то и дело поворачивая головы в сторону базальтовой гряды. Широкие тупые лица выражали упрямую решимость.
Утомленные долгой погоней, женщины, так же как и Кун, спали до позднего вечера. Разбудил их не столько голод, сколько жажда. Женщины смотрели на кулана глазами, полными тоски и страха, и думали о воде, принесенной им из глубины пещеры. Только Уша и Джейран получили ее... И доверие, которое эти слабые существа питали к огромному кулану, сменялось в их сердцах тревогой и неуверенностью. Уша спросила:
--Куда ушел Нур?
--Нур принесет нам мясо и воду, прежде чем кончится ночь, --ответил сын Слона.
--Почему он не с нами?
--Уша узнает об этом позже.
И, видя, что женщина-вождь смотрит в темноту, кулан добавил:
--Кун один будет спускаться в глубь пещеры. Иначе всех нас ждет смерть!
 Суровая, полная лишений жизнь приучила женщин стойко переносить голод и жажду. Все, даже самые маленькие дети, привыкли к длительному воздержанию и умели терпеливо ждать. Ночные светила медленно текли по своим вечным путям. Существа огня спали. Женщины, измученные беспокойством, тоже уснули. Кун дремал, прислонившись к стене.
В середине ночи из темной глубины пещеры донесся далекий зов. Сын Слона вскочил, зажег факел и спустился вниз. Пещерный лев с Нуром только что закончили охоту: посреди логовища лежала туша большого оленя. Нур отрубил от нее заднюю ногу и передал через щель кулану; затем он отправился к болоту, захватив с собой бурдюк из оленьей кожи.
 Когда Ун снова появился в верхней пещере с водой и мясом, женщины замерли от изумления, смешанного с суеверным восторгом. В пещере сохранилось немного хвороста, запасенного когда-то Куном и Нуром. Сходив еще раз за водой, Кун развел костер и стал жарить оленье мясо. Это было и вызовом и неосторожностью. Дозорные существ огня тотчас же увидели в пещере свет и разбудили своего вождя. Вскочив на ноги, он, ошеломленный, уставился на огонь.
 Поразмыслив немного, вождь решил, что в пещере мог быть запас топлива; что же касается мяса, которое осажденные жарили на костре, то это было, вероятно, какое-нибудь животное, убитое беглецами во время погони. Тем не менее он послал несколько воинов обследовать на всякий случаи базальтовую гряду с противоположной стороны.
Обогнув южную оконечность массива, вражеские воины принялись рассматривать при свете луны многочисленные расселины и трещины, прорезавшие базальтовый кряж. Однако им удалось обнаружить лишь узкие щели, неглубокие складки да несколько углублений под нависающими скалами. Каменный коридор, по которому Нур спасался когда-то от черного льва, привлек на некоторое время их внимание. Миновав его,  существа огня очутились перед широким, темным входом... Сильный запах хищного зверя ударил им в ноздри.
Воины поняли, что какой-то крупный хищник находится неподалеку, и остановились. Тем временем их собственные испарения проникли в пещеру. Огромная фигура льва появилась у входа, громовое рычание потрясло воздух, и существа огня, объятые ужасом, убежали без оглядки, узнав в хозяине пещеры самого грозного из существовавших в те времена хищников.
После этого случая вражеский вождь окончательно уверился, что пещера, где скрывались беглецы, не имела иного выхода, кроме того, который стерегли его воины. Если у вождя и оставались какие-нибудь сомнения на этот счет, то в последующие дни они рассеялись без остатка. Кун и женщины все время показывались на площадке перед входом в пещеру. Значит, бегство из нее было невозможно. Особям огня следовало лишь запастись терпением, стеречь и ждать.

 Выздоровление Куна шло успешно. Лихорадка прошла, раны стали затягиваться. Нур продолжал снабжать осажденных водой и мясом. Он приучал пещерного льва следовать за собой, и могучий зверь с каждым днем все охотнее подчинялся двуногому существу. Нур угадывал все побуждения хищника, предвидел, смотря по обстоятельствам, его поступки. Он так верно подмечал смену настроений зверя и так ловко применялся к ним, что лев, в конце концов, привязался к нему крепче, чем к животному одной с ним породы.
На восьмую ночь Кун, спустившись вниз, чтобы взять приготовленную Нуром воду и пищу, сказал ему:
--Рана закрылась. Теперь сын Слона снова может сражаться. Завтра ночью Нур приведет пещерного льва по ту сторону скал...
Помолчав немного, Нур ответил:
--Сегодня утром Нур заметил, что один камень в щели шатается. Если мы сумеем оторвать его, отверстие станет достаточно широким, чтобы пропустить человека, но слишком узким для пещерного льва.
Он положил руку на самый нижний выступ базальта и стал потихоньку расшатывать его. Кун принялся помогать ему. Мускулистые руки сына Слона скоро заставили камень сдвинуться. Тогда кулан изо всех сил потянул камень к себе, в то время как Нур толкал его обеими руками. Наконец кусок базальта отломился, за ним--еще два. Кулан отбросил их в сторону и, распластавшись, прополз через образовавшееся отверстие в логовище.
Лев, обеспокоенный всей этой возней, бросил добычу и вскочил на ноги с угрожающим видом. Но ласковое прикосновение руки Нура тотчас же успокоило зверя, и он принялся дружески обнюхивать кулана.
--Мы можем застигнуть особей огня врасплох!--радостно воскликнул Кун.
Нур подвел друга к выходу из логовища, показал ему десяток дротиков, которые он выточил за долгие часы одиночества, и сказал:
--Мы будем сражаться на расстоянии.
На следующий день Кун и Нур изготовили еще несколько дротиков, и количество их возросло до четырнадцати. Когда же наступил вечер, кулан предупредил Ушу и ее подруг:
--Этой ночью Кун и Нур будут сражаться с существами огня. Пусть женщины держатся наготове...
Уша слушала с изумлением:
--Как же Кун и Нур соединятся?
Кулан рассмеялся:
--Мы расширили проход между двумя пещерами... Кун и Нур выйдут по ту сторону скал и нападут на особей-Дхолей вместе со своим союзником.
--Разве у сына Слона и сына Степи есть союзник?
--Кун и Нур заключили союз с пещерным львом.
Уша слушала, пораженная. Но ум ее был прост, и женщина не стала утруждать себя долгими размышлениями. Доверие, которое она питала к огромному кулану, превозмогло даже любопытство.  Кун продолжал:
--Женщины не должны спускаться на равнину до того, как Кун подаст сигнал! Иначе пещерный лев растерзает их!
Джейран, восхищенная больше других, не сводила с кулана блестящих от восторга и любопытства глаз.
--А лев не может пройти из нижней пещеры в верхнюю?-- спросила она.
--Нет, проход слишком узок для него!

Последние краски заката погасли на западе. Светлая звезда зажглась в небесной вышине. Кун спустился в нижнюю пещеру. Костер особей--Дхолей отбрасывал вокруг лишь слабые отблески. Три воина бодрствовали. Остальные уже улеглись спать в ограде из камней, которая защищала их от неожиданных нападений. Двое дозорных дремали; третий, повинуясь приказу вождя, ходил вокруг костра, посматривая время от времени в сторону пещеры.
Подбросив в угасающий огонь несколько веток, дозорный выпрямился и, взглянув вверх, увидел на площадке перед входом в пещеру фигуру. Это была женщина. Перегнувшись через край площадки, она внимательно смотрела вниз. Дозорный протянул в ее сторону руку, вооруженную копьем, и молча ухмыльнулся. Но усмешка тут же исчезла с его лица. Внизу, у подножия базальтовой гряды, появилась другая фигура --громадного роста, с широкими плечами. Невозможно было не узнать ее. Несколько мгновений дозорный растерянно созерцал необычное явление, спрашивая себя, как смог и как посмел сын Слона спуститься один на равнину? Затем он окликнул остальных дозорных, и все трое, потрясая копьями, подали сигнал тревоги.
Кун отделился от скал и смело двинулся к вражескому костру. Приблизившись, он бросил в сторону дозорных заостренный камень. Камень попал в голову одному из Дхолей, но лишь слегка оцарапал ее. Второй камень задел плечо другого дозорного. Яростные крики раздались со всех сторон, и существа огня стали выскакивать из своего убежища. Тогда, выпрямившись во весь рост, сын Слона испустил боевой клич.
Наступила короткая пауза, во время которой особи огня разглядывали поочередно то кулана, то окружающую местность. Наверху, у входа в пещеру, две женщины присоединились к первой. Но на равнине не было видно никого, кроме Куна, все вооружение которого состояло из палицы и нескольких заостренных камней. Изумленный и недоумевающий, вождь Дхолей напрасно старался понять, что все это значит. Несколько мгновений он стоял в растерянности, смутно предчувствуя какую-то ловушку; но воинственный инстинкт скоро взял верх над осторожностью. Гортанный голос подал сигнал к атаке, и существа огня ринулись вперед. Двадцать коренастых фигур устремились к сыну Слона.
Ун бросил свой последний камень и пустился бежать. Но прежняя быстрота, казалось, изменила ему; самые быстроногие из Дхолей явно превосходили его в скорости. Остальные, возбужденные погоней за верной добычей, следовали на расстоянии за первыми. Иногда кулан спотыкался; иногда, словно сделав над собой огромное усилие, снова набирал скорость и отдалялся от преследователей, но затем расстояние между ними снова сокращалось. Вождь Дхолей уже был шагах в тридцати от беглеца, когда они достигли южной оконечности базальтовой гряды. Существа огня громко вопили, торжествуя близкую победу...
С жалобным криком Кун уклонился в сторону и скрылся среди скал, которые образовали в этом месте несколько узких каменных коридоров, заканчивавшихся на юге более широким проходом. Вождь остановился, окинул быстрым взглядом окружающую местность и приказал нескольким воинам преградить выход из лабиринта, а остальным--продолжать преследование.
--Смерть Дхолям!
Гневный голос прозвучал впереди, громовое рыкание ответило ему, и огромное темное тело, пролетев в гигантском прыжке по воздуху, упало на землю среди скал.  В следующее мгновение пещерный лев обрушился, словно лавина, на существ огня. Три воина остались лежать на земле с разорванной грудью; четвертый упал замертво, сбитый одним ударом могучей лапы... На высокой плоской скале показались Кун и Нур. Дротики один за другим рассекали воздух и впивались то в горло, то в бедро, то в грудь вражеских воинов. А гигантский хищник, внезапно появляясь из-за скал, то сбивал с ног одного беглеца, то раздирал другого...
 Объятые паникой, существа огня бежали прочь от страшного места. Ужас перед сверхъестественным появлением хищника мешался в их темном сознании с ужасом близкой смерти. Сам вождь удирал наравне со всеми. К сыну Слона вернулась вся его быстрота и сила. Прыгая, словно леопард, он легко нагнал бегущих, и огромная палица опускалась, поднималась и снова опускалась над вражескими головами... Когда Дхоли добрались наконец до своего убежища среди камней, их оставалось только семь. Остальные валялись в траве убитые или тяжело раненные.
--Пусть Нур остановит пещерного льва!--крикнул Кун.
      Укрытые за каменной оградой, враги снова становились опасными. Отчаяние придавало им храбрости. Сквозь просветы между валунами острые копья существ огня могли нанести пещерному льву смертельную рану. Огромный зверь без сопротивления позволил Нуру увести себя. Всюду валялись тела убитых. Лев спокойно схватил добычу и отправился с ней в свое логовище. Несколько мгновений сын Слона стоял в раздумье. Затем сказал другу:
--Пусть Нур следует за пещерным львом в его логово. Он вернется через верхнюю пещеру и передаст женщинам, чтобы они были готовы.
Сын Степи с гигантским хищником скрылись среди скал. Кун принялся собирать дротики, вытаскивая их из тел убитых врагов. Затем медленными шагами вернулся к убежищу существ огня. Он видел врагов в просветах между валунами и легко мог убить еще кого-нибудь из них. Но душа Нао была в нем, полная великодушия к побежденным.
--Зачем существа огня напали на Лесных особей? Зачем хотели они убить Куна и женщин-волчиц?
В звучном голосе кулана слышалась грусть. Существа огня молча прислушивались к его словам. Вражеский вождь на мгновение показался между валунами и подал было сигнал к атаке, но Кун показал ему свой метательный снаряд и продолжал:
--Сын Слона сильнее вождя Дхолей! Он бегает быстрей его и умеет поражать врагов на расстоянии!
Наверху, у входа в пещеру, послышались ликующие возгласы женщин. Они наблюдали с площадки за всеми перипетиями сражения, видели чудесное появление царственного хищника, и их простые сердца были полны суеверного восторга. Первой спустилась Джейран, за ней Уша и все остальные женщины, кроме одной, которая должна была охранять пещеру и смотреть за детьми.
Женщины столпились вокруг большого кулана и с мрачной ненавистью смотрели на каменную ограду. Они вспоминали перенесенные страдания, гибель своих сородичей--и проклинали врагов. Дхоли хранили молчание, но, полные отчаянной решимости, держали наготове свои тяжелые копья. Позиция их была неприступной и, если бы не Кун, враги и сейчас сохраняли бы превосходство в силе. Ни одна из женщин, исключая Ушу, не могла противостоять даже самому слабому воину. Волчицы хорошо понимали это и, несмотря на душившую их злобу, не подходили близко к вражескому убежищу.
Собравшись вокруг угасающего костра Дхолей, женщины принялись кидать в него сухие ветки. Огонь разгорелся с новой силой, далеко озарив степь. Некоторые женщины начали кричать:
--Дхоли не смеют принять бой! Они умрут от голода и жажды!
      Время шло. Ночные созвездия поднимались от востока к зениту или склонялись к западу. Беспокойство и нетерпение понемногу овладели женщинами. Осажденные снова стали казаться им опасными. Они боялись какой-нибудь неожиданности со стороны существ огня. Ни одна женщина не смела заснуть. Даже Кун и Нур согласились, что необходимо вызвать врагов на бой. Сын Степи повторял:
--Надо заставить Дхолей покинуть убежище!
Он твердил эти слова до тех пор, пока его не осенила, наконец, догадка:
--Дхоли не смогут устоять против огня! Кун, Нур и женщины забросают врагов горящими ветками!
Кулан громко вскрикнул от восхищения, и оба друга принялись обстругивать ветки, чтобы зажечь их с одного конца. Затем они позвали женщин, и Нур объяснил им свой план. Все схватили горящие ветки и бросились к убежищу.  Огненный дождь обрушился на Дхолей. Задыхаясь от едкого дыма, испытывая жгучую боль от ожогов, они пробовали оставаться на месте, но страх и злоба оказались сильнее осторожности. Коренастая фигура вождя появилась на одном из валунов. С хриплым криком он кинулся вперед, за ним--шесть уцелевших воинов.
По команде Куна женщины отступили. Два дротика просвистели в воздухе, и двое вражеских воинов упали замертво на землю. Из пяти оставшихся четверо устремились к женщинам и Нуру, пятый ринулся на Куна, который держался в стороне. Сын Слона метнул еще один дротик, лишь оцарапавший плечо врага. Затем, выпрямившись, стал ждать. Он мог легко уйти, оставив противника далеко позади, но предпочел принять бой. Тот, кто приближался к нему, был вождем Дхолей--коренастый, с широкими плечами и огромной головой. Он шел прямо на кулана, выставив вперед свое тяжелое копье.
Встретив палицу, копье отклонилось в сторону и снова с быстротой молнии устремилось вперед. Грудь Куна обагрилась кровью, но палица, опустившись, в свою очередь, заставила хрустнуть массивный череп. Выронив копье, вождь упал на колени в покорной позе побежденного хищника, Кун снова поднял палицу... но не опустил ее. Странное отвращение к убийству овладело им с неудержимой силой--то великодушие к побежденным, которое было свойственно и ему легендарному Нао...
      Справа от него две женщины лежали поверженные на земле. Но дротики Нура и копья волчиц сделали свое дело: трое Дхолей валялись в траве, и женщины, полные ярости, добивали их. Четвертый, самый молодой, обезумев от ужаса, бежал прямо на Куна. Очутившись перед огромной палицей, юноша почувствовал, что колена его подгибаются, и упал, распростершись, у ног кулана. Женщины подбежали, чтобы прикончить его, но сын Слона, протянув руку вперед, властно крикнул:
--Его жизнь принадлежит Куну!
Женщины остановились. Злоба исказила их лица. Но, услышав стоны тех, кто был повержен во время первой схватки, они отправились добивать их. Кун угрюмо прислушивался к яростным крикам и жалобным стонам, радуясь в душе, что Джейран не последовала за своими подругами.
















                Г Л А В А 16



      Кун, Нур и женщины-волчицы прожили целый месяц в базальтовой пещере. Только одна женщина умерла от ран; остальные четыре медленно поправлялись. Рана Куна не была опасной. Избавившись от существ огня, они оказались полными хозяевами степи, джунглей и Большой реки. Присутствие пещерного льва заставляло всех других хищников держаться на почтительном расстоянии от базальтовой гряды.
Пройдя сквозь столько испытаний и опасностей, Кун и Нур наслаждались теперь покоем. Нур особенно любил эти тихие, безмятежные дни, когда образы и события длинной вереницей проплывают в памяти.  Женщины чувствовали себя совершенно счастливыми. После всех несчастий, выпавших на их долю, они не хотели иной жизни и не думали больше о независимости и свободе, как бы вручив свои судьбы в руки громадного кулана. Они не воспротивились даже, когда Кун решил отпустить на свободу обоих пленников. Сын Слона сам проводил Дхолей до места слияния Большой реки с ее правым притоком.
Красота Джейран с каждым днем пленяла все сильней молодого кулана. Много раз сын Слона готов был обратиться к Уше с просьбой выполнить данное ею обещание, но непонятная робость удерживала его. До сезона дождей оставалось не более пяти недель. Кун все чаще думал о родном становище, о рассказах о могучем Нао, победителе Кззамов, Рыжих Карликов и Косматого Агу; о вечернем костре, вокруг которого собиралось все племя куланов, и о своих суровых сородичах, которых он, однако, всегда недолюбливал за жестокость. Однажды утром он сказал Уше:
--Кун и Нур возвращаются к куланам. Женщины должны следовать за ними и поселиться в пещере, недалеко от гор. Когда минет холодное время, куланы придут в эти края. Они будут союзниками волчиц.
 Уша и ее подруги почувствовали, что невзгоды жизни снова надвигаются на них. Разговор происходил на равнине, близ берега Большой реки. Женщины окружили кулана, самые молодые заплакали. Джейран вскочила с места. Она тяжело дышала, большие глаза наполнились слезами. Кун, глубоко взволнованный, некоторое время молча смотрел на нее, затем, резко повернувшись, обратился к женщине-вождю:
--Ушв обещала, что Джейран будет женой Куна. Джейран согласна!--И дрогнувшим от волнения голосом добавил.--Отдай мне Джейран в жены!
Уша помолчала минуту, затем схватила девушку за волосы, бросила на землю и острым кремнем провела по ее груди длинную царапину от одного плеча к другому. Брызнула кровь, и Уша, омочив ею губы Куна, произнесла священные слова предков, которые делали мужчину и женщину мужем и женой
 На следующий день маленький отряд выступил в путь. Кун и Нур с грустью покидали своего союзника--пещерного льва. Нур страдал от этой разлуки несравненно больше Куна. Он горько сожалел об удобной и безопасной пещере, которую вынужден был покинуть, и о могучем хищнике, союз с которым считал своим кровным делом. Ничто не привязывало существо из племнени волков к племени куланов. Он был чужим среди них, и молодые воины презирали его за слабость.
Они прошли место, где желтые львы бежали в страхе перед слонами, миновали гранитный кряж, близ которого махайрод растерзал носорога, а Кун убил махайрода, и, наконец, очутились у подножия высокого скалистого отрога, который отходил от горной цепи и далеко вдавался в степь. Здесь, в предгорьях, женщины отыскали вместительную и удобную пещеру, чтобы провести в ней сезон дождей. Затем они помогли Куну и Нуру найти дорогу в горы.
Расставание было тяжелым. Женщины молчали, подавленные горем. Они думали о том, что не будут больше ощущать рядом с собой эту могучую и добрую силу, которая спасла и освободила их от особей--Дхолей. С этого дня они будут снова одни во враждебном мире, полном испытаний и опасностей. Путники стали подниматься в гору. Из груди волчиц вырвался долгий, похожий на рыдание, стон. Кун, обернувшись, крикнул:
--Мы вернемся на берега Большой реки!

Прошло много дней. Кун, Нур и Джейран шли крутыми тропинками по горным склонам, поднимаясь все выше и выше. Кун торопился; он так хотел увидеть снова родное становище! Каждый шаг, приближавший путников к куланам, наполнял его радостью. И вот настал день, когда они отыскали, наконец, узкое ущелье с отвесными стенами, через которое вышли когда-то из недр горы. Пройдя его, путники очутились в подземной пещере, перед расселиной, образовавшейся после землетрясения. За время их отсутствия она стала шире, и все трое без труда пробрались сквозь нее. Затем потянулись подземные коридоры, где гулко звенел голос быстро бегущей воды. Переночевав на берегу подземной реки, путники через два дня достигли тех мест, где Кун и Нур почти год назад оставили куланов.
День склонялся к вечеру. У подножия крутого холма, под сенью огромного порфирового утеса, женщины куланов складывали в кучу сухие ветви и хворост для вечернего костра, который затем должены был зажечь. Дозорные подали сигнал тревоги, и Кун появился перед вождём. Наступило долгое молчание. Женщины недружелюбно посматривали на Джейран.  Наконец вождь заговорил.
--Уже скоро год, как вы покинули становище,--сказал он сурово.
--Мы прошли сквозь гору и открыли новые богатые земли для охоты,--ответил Кун.
Лицо вождя озарилось радостной улыбкой. Он вспомнил суровое время своей юности, когда он вместе с воинами так же пустился в далекий и опасный путь, чтобы найти удобное место для охоты.
--Рассказывай!--сказал он, взволнованный воспоминаниями.--Я слушаю сына Слона.
 Вождь зажег костер, уселся возле него и приготовился слушать. Душа искателя приключений постепенно пробуждалась в нем. Рассказ о красном звере поверг вождя в изумление, но он возмутился, когда Кун сказал, что слоны выше и сильней мамонтов.
--Нет животных, равных по величине и силе мамонтам, с которыми нащш легендарный вождь Нао заключил союз в стране Кззамов!
 Он узнал по описанию огромного хищника, обитавшего в базальтовой пещере, и обратился к старому воину:
--Этот зверь убивает тигра так же легко, как лев убивает антилопу!
      Союз с пещерным львом привел вождя в бурный восторг. Он благосклонно посмотрел на Нура:
--Волки всегда были самыми хитроумными из особей. Это они нашли огонь в камнях. Они переплывали реки и озера на плотах, связанных из веток и бревен, и умели находить ручьи, текущие под землей!
Рассказ о битвах с существами огня взволновал вождя до глубины души. Грудь его высоко вздымалась, глаза сверкали. Положив руку на плечо Куна, он воскликнул:
--У сына Слона сердце и сила вождя!
Сидя вокруг костра, куланы внимательно слушали рассказ Куна, но лица их не выражали доверия. Воины думали о том, что легендарный Нао в свое время принес племени огонь и спас куланов, умиравших от холода в сырой пещере. А сын Слона, вернувшись из дальних странствий, привел с собой лишь эту девушку-чужеземку да своего хилого спутника, которого никто из куланов не любил.
Крам, сын Онагра, воскликнул:
--Кун говорит, что земли, которые он посетил, гораздо жарче наших. Куланы не смогут там жить! Когда племя кочевало по Выжженной Равнине, воины и женщины умирали, словно кузнечики осенью!
Глухой ропот одобрения прокатился по рядам куланов, и Кун понял, что они любят его еще меньше, чем прежде.  И все же в течение всех последующих дней сын Слона испытывал радость при мысли о том, что находится, наконец, в кругу сородичей. Он ходил на охоту вместе со всеми куланами или проводил время возле Джейран, с которой женщины становища не разговаривали.
Но мало-помалу печаль овладела Куном. Он сознавал, что совершенный им подвиг не менее велик, чем подвиг Нао. Правда, он не вернул куланам огня, но зато принес известие, что новые земли, обширные и полные неистощимых богатств, лежат по ту сторону гор. Он чувствовал себя на целую голову выше других юношей, знал, что так же силен, как сам Нао. Но куланов не восхищала его сила. Они предпочитали Крама, палица и копье которого не смогли бы противостоять палице и копью сына Слона.
Крам должен был стать вождем, когда гынешний вождь умрет. Если это случится, Куну придется во всем повиноваться Краму. Новый вождь возбудит против него, против Джейран и Нура вражду, которая вот-вот готова вспыхнуть... Еще раньше, до путешествия, Куну ставили в упрек его дружбу с существом из племени волков. Теперь же он, вдобавок, женился на девушке, рожденной в чужой стране. Значит, и сам он стал для племени чужим.
Особенно ненавидели Куна женщины Они с бранью отворачивались от Джейран, когда та проходила мимо, а если их было несколько, встречали злобным ропотом появление чужеземки. Даже сестры Куна избегали ее.
Через несколько дней гордая душа Куна возмутилась. Он не искал больше близости со своими сородичами и упрямо уединялся вместе с Джейран и Нуром. На охоте Кун тоже стал держаться в стороне от других охотников, если только прямой приказ вождя не вынуждал его действовать заодно со всеми. Он снова пропадал по целым дням в пещерах, бродил по берегам подземной реки и часто, повинуясь бессознательному желанию, оказывался вдруг перед той расселиной, что вела в страну, которую он так горячо полюбил.
Однажды утром Кун принялся искать след леопарда. Леопарды в изобилии водились в окрестных лесах. Крупного роста, проворные и смелые, они нападали на оленей, на онагров и даже на молодых бизонов. Вождь не охотился на них, суеверно считая себя в некоем мистическом родстве с этими красивыми хищниками. Остальные воины опасались их, и мало кто из охотников осмеливался вступать в единоборство с леопардом.
Кун долго бродил по лесу, но нигде не обнаружил следов леопарда. Наконец около маленького ручейка, весело катившего свои воды по кремнистому ложу, он наткнулся на свежий след.  Кун спрятался среди густых папоротников и замер. В верховьях ручья, под зелеными сводами деревьев, виднелась невысокая скала, у подножия которой зоркий глаз охотника различил небольшое углубление, наподобие пещеры. Какой-то крупный зверь спокойно дремал у входа, положив голову на вытянутые лапы. Несмотря на расстояние и царивший под деревьями полумрак, Кун сразу узнал леопарда. Более тысячи шагов отделяло охотника от зверя. Ему удалось продвинуться на целых шестьсот шагов, прежде чем леопард проснулся. Только когда Кун углубился в заросли высоких трав, круглая голова хищника медленно приподнялась и два желто-зеленых огня зажглись в полумраке логовища.
Кун приник к земле. Леопард долго втягивал ноздрями воздух; несколько минут его горящие глаза пристально вглядывались в густые заросли трав и кустарников. Затем голова хищника опустилась на лапы, и пятнистое тело снова стало неподвижным.  Слабый ветерок относил в сторону запах охотника. Кун заторопился, прополз еще сто пятьдесят шагов и спрятался за деревом. Леопард снова поднял голову и прислушался. Затем поднялся и вышел из логова, чтобы лучше разобраться в подозрительных запахах.
 Внезапно в чаще раздался крик оленя, и стройная лань промчалась под сикоморами. Леопард бросился за ней. Лань метнулась к дереву, за которым прятался Кун. Охотник выскочил и пустил в хищника дротик. Просвистев в воздухе, дротик впился в затылок зверя. Леопард яростно мяукнул, но кинуться на двуногое существо не посмел. Он скользнул в чащу папоротников и скрылся из виду. Желая избежать внезапного нападения хищника, Кун вышел на открытое место, держа в одной руке палицу, а в другой--метательный снаряд.
Но леопард не собирался атаковать охотника первым. Ярость его понемногу утихала, он почти не ощущал боли от раны. Хищник описал вокруг Куна широкий круг, стараясь зайти сзади, чтобы прыгнуть на плечи охотнику. Тем временем другие люди появились в лесу. Издав призывный клич, Кун бросился в погоню за леопардом. Среди деревьев замелькали головы куланов, вслед зверю полетели дротики, но ни один не достиг цели. Внезапно из-за дерева показалась мускулистая фигура Крама. Взмахнув копьем, он с силой метнул его в леопарда. Копье вонзилось в правый бок зверя. Хищник высоко подпрыгнул и обернулся, готовый защищать свою жизнь. Но Крам исчез, остальные охотники тоже скрылись. Один Кун оставался на виду.
Леопард не колебался больше. В три прыжка он очутился перед сыном Слона и кинулся на него. Удар огромной палицы остановил хищника и бросил его на землю. Следующий удар пришелся прямо по массивному черепу зверя, и леопард покатился по земле бездыханный. В ту же минуту из-за деревьев показался Крам, а за ним--остальные охотники. Опершись на палицу, Кун смотрел, как они приближались. Он был уверен, что охотники станут восхищаться его силой; теплое чувство родства с этими людьми охватило его. Но лица куланов выражали лишь отчуждение. Один из охотников, всюду следовавший за Крамом, как Нур за Куном, воскликнул подобострастно:
--Крам победил леопарда!
Одобрительные возгласы поддержали его. Крам стоял перед мертвым леопардом и указывал на копье, вонзившееся в бок зверя. Кун возмутился:
--Это не Крам победил леопарда...
Куланы злорадно засмеялись, показывая на копье.Охотник, заговоривший первым, продолжал:
--Это Крам! Кун только прикончил зверя.
Сын Быка поднял палицу. Гнев бушевал в его груди. Он крикнул презрительно:
--Что такое леопард? Кун победил красного зверя, тигра и особей--Дхолей! Один только Нао так же силен, как Кун!
Крам не отступил. Он знал, что все охотники на его стороне.
--Крам не боится ни льва, ни тигра!
Горькая печаль охватила Куна. Он почувствовал себя чужим среди этих людей одного с ним племени. Схватив убитого леопарда, Кун кинул его на землю к ногам охотников:
--Вот! Сын Слона не поднимет руку на куланов! Он дарит им леопарда!
 Охотники не смеялись больше. Они со страхом смотрели на могучую фигуру и огромную палицу сына Слона. Они признавали его силу, равную силе больших хищников. Но они ненавидели Куна за эту силу и отвергали его великодушие... Кун вернулся в становище с душой, полной горечи и отвращения. Подойдя к порфировому утесу, он увидел Джейран. Она сидела, скорчившись, у большого камня. При виде Куна Джейран поднялась на ноги с жалобным возгласом: струйка крови текла по ее щеке.
--Джейран поранила себе лицо?--спросил сын Слона, положив руку на плечо подруги.
--Женщины бросали камни,--ответила она тихим голосом.
--Они бросали камни в Джейран?
Молодая женщина кивнула головой. Дрожь охватила Куна. Он увидел, что лагерь пуст, и спросил:
--Где же они?
--Я не знаю.
Кун опустил голову, мрачный и подавленный. Горе, наполнявшее его душу, стало нестерпимым. Он понял, что не хочет больше жить вместе с куланами.
--Хотела бы Джейран вернуться к волчицам вместе с Куном и Нуром?--спросил он тихо.
 Она подняла на него большие глаза, в которых сквозь слезы засветилась радость. Застенчивая и кроткая по натуре, Джейран страдала, живя среди чужих. Она молча терпела вражду и презрение женщин, удрученная тем, что едва понимает язык куланов. Она не смела жаловаться мужу, и, наверное, и на этот раз не сказала бы ни слова, если бы Кун не спросил ее. Еще не веря своему счастью, молодая женщина воскликнула:
--Джейран пойдет туда, куда пойдет Кун!
--Но она хотела бы жить со своим племенем?
--Да,--прошептала она.
--Тогда мы вернемся на берега Большой реки!
      Вздох облегчения вырвался из груди Джейран; она тихо склонила голову на плечо Куна...   Когда Нур вернулся вечером из подземных пещер, сын Слона отвел его в сторону от становища, которое уже наполнилось воинами и женщинами.
--Вот!--сказал он резко.--Кун хочет снова увидеть волчиц, пещерного льва и базальтовую гряду.
Нур посмотрел на друга своим туманным взглядом, и улыбка осветила его лицо. Он знал, что Кун страдает, живя среди куланов; да и у самого Нура было тяжело на душе.
--Нур будет счастлив вернуться в базальтовую пещеру!
Слова друга рассеяли последние сомнения Куна. Он приблизился к вождю, отдыхавшему поодаль, в тени порфировой скалы, и сказал:
--Куланы не любят сына Слона. Он хочет уйти снова по ту сторону гор. Он будет жить с племенем женщин-волчиц и станет союзником куланов.
Вождь слушал речь Куна в молчании. Он любил его, но знал о неприязни, которую питали к нему Куланы, и предвидел в будущем непрерывные раздоры и столкновения.
--Племя недовольно тем, что Кун отдает предпочтение чужеземцам!--сказал он наконец.--Оно не простит ему этого предпочтения, если Кун будет жить с племенем. Но куланы уважают союзников. Они сражались вместе с племенем волков. Они перестанут ненавидеть Куна, как только он покинет их. А будущей весной вождь приведет куланов по ту сторону гор. Они поселятся на плоскогорье, а волчицы останутся на равнине. Если во время холодов куланы спустятся вниз, они не будут охотиться на землях Куна. Тогда союз наш будет прочным!
Вождь положил руку на плечо юноши и добавил:
--Сын Слона стал бы великим вождем среди куланов, если бы не предпочел Нура мужчинам, а чужеземку--женщинам племени.
      Кун признал силу этих мудрых слов. Но он не жалел ни о чем. Нур и Джейран были ему дороже и ближе жестокосердных и враждебно настроенных сородичей. Только разлука с вождём огорчала его.
--Кун будет приносить вождю зубы зверей и блестящие камни,--сказал он дрогнувшим от волнения голосом.
Сумерки спускались на землю. Тихая печаль наполняла сердца обоих мужчин. Их души были так схожи между собой, но какими разными оказались их судьбы! Оба провели юность в далеких скитаниях и странствиях. Оба совершали великие подвиги и побеждали могучих врагов. Но в награду за эти подвиги племя куланов избрало  своим вождем этого воина и путешественника; друга и соратника же его сделало изгнанником.


Два дня назад чета махайродов поселилась среди скал, в трехстах шагах от пещеры, которую занимали волчицы. Женщины хорошо знали силу, коварство и дерзость этих свирепых хищников. Ни одна не осмеливалась выйти наружу.  Предыдущей ночью махайроды долго рыскали вокруг пещеры. Иногда они подходили так близко, что слышно было их хриплое, прерывистое дыхание. Тогда женщины принимались кричать и кидали в хищников заостренные камни. Но камни, брошенные из-за валунов, преграждавших вход в пещеру, не достигали цели. В конце концов другая, более легкая добыча отвлекла внимание хищников. Но в течение следующего дня то самец, то самка по очереди возвращались к пещере и наблюдали за двуногими.
Время дождей было близко. Сбившись в кучу позади заграждения из камней и колючих веток, женщины с тоской думали об огромном кулане.  Сын Слона со своей огромной палицей и острыми дротиками, конечно, сумел бы прогнать страшных хищников. Добыча, доставшаяся махайродам накануне, по-видимому, не удовлетворила прожорливых хищников, и они появились у входа в пещеру задолго до наступления сумерек. День был пасмурный, серые тучи закрывали небо. Резкий ветер дул со стороны равнины, зловеще завывая в скалах. Дети плакали от страха. Женщины, сгрудившись у входа, мрачно созерцали открывавшееся перед ними пространство. Уша с тревогой думала о том, что махайроды, вероятно, останутся жить близ пещеры на весь период дождей.
Ветер крепчал. Он словно кидался в ожесточении на штурм горы. Оба махайрода показались одновременно перед входом в убежище. Их грозное рычание гулко отдавалось в каменных стенах пещеры. Уша, удрученная, вышла вперед, чтобы приготовиться к обороне... Внезапно длинное копье просвистело в воздухе и вонзилось в затылок одному из хищников--самцу. Заревев от боли, зверь прыгнул вперед, пытаясь преодолеть преграду из камней, но второе копье, брошенное с огромной силой, пригвоздило махайрода к земле. Громовой голос заглушил рев урагана, и громадная фигура с высоко поднятой палицей появилась у входа в пещеру.
Женщины гурьбой бросились к выходу, опрокидывая тяжелые валуны, служившие им защитой. Махайрод лежал бездыханный. Самка, испуганная его предсмертным воплем и появлением новых двуногих существ, бежала к реке. Волчицы, крича от радости, теснились вокруг своего избавителя. Их суровые лица светились счастьем; широко открытые глаза смотрели на кулана с беспредельным обожанием. К ним снова вернулось блаженное ощущение безопасности, уверенность в победе над стихиями, животными и двуногими существами.  Взволнованный встречей, сын Слона воскликнул:
--Вот! Кун и Нур вернулись к волчицам и не покинут их больше! Они будут жить вместе с ними в большой пещере, близ которой одержали победу над существами огня.
Радости женщин не было предела. Они склонились перед Куном в знак любви и преданности. И кулан, растроганный до глубины души, забыл горечь своего возвращения в родное становище. Теперь он думал только о том, что новое племя будет расти и крепнуть под его защитой...
--Уша и волчицы будут твоими воинами!--говорила женщина-вождь.--Они будут жить там, где будешь жить ты, выполнять твою волю и следовать твоим обычаям.
--Они станут сильными и бесстрашными,--ответил Кун.--Они будут изготовлять копья и дротики, топоры и метательные снаряды, научатся владеть ими. Тогда они перестанут бояться существ огня и красных хищников!
Женщины бросились собирать хворост, и скоро великолепный костер запылал во мраке. Ночь больше не таила в себе ловушек и неведомых опасностей. Счастье, наполнявшее сердца волчиц, было таким же громадным, как Большая река...  Один только Нур оставался задумчивым. Он знал, что его сердце будет спокойно лишь тогда, когда он снова увидит базальтовую пещеру и своего могучего союзника.
На двенадцатый день пути, преодолевая порывы ледяного ветра, маленький отряд добрался до базальтовой пещеры. Летучие мыши, поселившиеся в ней, улетели прочь при появлении двуногих существ. Сокол с хриплым криком снялся с места. Выпрямившись во весь рост на площадке перед входом, Кун смотрел на простиравшиеся перед ним леса и равнины. Всюду кипела жизнь. Воды Большой реки давали приют и пищу бесчисленным черепахам и крокодилам, рыбам и земноводным, гиппопотамам и питонам, пурпурным цаплям и желтоголовым журавлям, черным аистам, ибисам и бакланам. Леса и степь изобиловали оленями, сайгами, куланами, дикими лошадьми и онаграми, гаурами и буйволами. Голуби и фазаны, попугаи и другие лесные птицы гнездились среди ветвей. Бесчисленные растения предлагали людям свои плоды.

      Кун чувствовал себя сильнее самых могучих хищников. Он был существом--завоевателем и покорителем дикой, нетронутой природы на этой прекрасной и богатой земле. Нур и Джейран, Уша и все другие женщины были как бы частицей его существа, продолжением его жизни и подвигов...

Нур медленно спускался в нижнюю пещеру. Он подошел к расселине и заглянул в нее: логовище было пусто... Сердце его сжалось от недоброго предчувствия. Сын Степи прополз сквозь щель в пещеру и осмотрелся. Свежеобглоданные кости валялись на каменном полу рядом с сухими; запах хищника был сильным и стойким.  Нур выбрался из логовища и долго бродил вокруг в мучительном беспокойстве, не думая о хищных зверях, которые могли скрываться в густом кустарнике. Но едва он вошел под сень деревьев, как лицо его озарилось счастливой улыбкой:
--Пещерный лев!
Там, в зарослях бамбука, темнела гигантская фигура хищника, склонившегося над тушей только что убитого оленя. Услышав голос Нура, лев поднял свою царственную голову и, радостно зарычав, бросился навстречу двуногому. Когда могучий зверь очутился рядом с ним, Нур запустил обе руки в его густую гриву, и гордость, равная гордости Куна, наполнила его сердце.