Аркан IV. Хозяин Гл. 15-19

15.  Проблемный груз

Гусеницы в этой части Империи были совсем другие, как и люди. Если между Озёрным и Дельтой ездили, в основном, «истово верующие» толстосумы и купцы, что любили красиво поговорить и на красивое посмотреть, то между Лесным и Портом Запад сновали рабочие, которые губили здоровье и жизни на вырубках вечнорастущего влажного леса. Эти люди не понимали и не хотели понимать театральное искусство, ведь у непростой жизни запросы просты. Впечатлил их только монторп, «гладиаторы» и полуодетые (а лучше и вовсе раздетые) танцовщицы – совсем другое дело же, ну! За такое и заплатить можно. В итоге набрали не слишком много, но достаточно, чтобы прокормить труппу, животных, и оплатить безопасную дорогу до побережья.

Я вздохнула и поскребла оконную мембрану, всю в мутноватой плёнке грязи. Её не счищали так давно, что следы аркалей, летучих шишек, сплелись в витиеватый узор. Через окошки его звеньев просматривались деревья, искаженные мембраной и скоростью. Зелёно-желто-коричневые стволы так и норовили слиться в единое месиво, напоминающее степь.

Степь и пустыня. Ну конечно, о чем я ещё могу думать? Особенно теперь, когда Халнер вытянул из меня всё. Вообще всё. Даже то, что я спрятала далеко и глубоко, научилась не помнить в подробностях, воспринимать как голый факт биографии. Но, то ли настойка оказалась слишком крепка, то ли расспросы слишком участливы, но мне хотелось делиться. Безостановочно. И всем сразу. Дура. Только разворошила дерьмо: разговор окончен, Халнер любопытство удовлетворил, а меня теперь денно и нощно преследует ворох эмоций и картинок.

Родовой дворец посреди солончаков. Галереи, колонны, мозаики. Крохотный садик с фонтаном – неслыханная роскошь для моего мира. Но нам можно: старый, как само княжество Сетер, род Кадмор всегда находился в ближайшем круге правителей. Закономерно - именно мои предки возвели на престол династию Тадди, и поклялись защищать её ото всего и вся. Особенно от Проклятых, чтобы Катастрофа больше не повторилась. Однако… мой же род когда-то и создал орден Печати, что объединил немногих переживших резню Проклятых - по-меррански, Зрячих. Великую резню. Потому что, если Катастрофа перекинулась из другого мира, то кто же виноват? Конечно, проводники.

Войны. Бесконечные, вездесущие. Где-то открытые, где-то тлеющие. Как иначе? Мало воды, мало ресурсов. Много солнца, много песка. Редкие оазисы. Бесконечный передел границ – на картах, в планах, в головах. Сколько советов во дворцах, сколько совещаний в ставках!

Бои. От них мне доставалось совсем немного, разве что перебить отставший отряд, или допросить с пристрастием пленных. Ведь на что ещё годится это ходячее недоразумение женского пола, которое по чудовищному совпадению и первородству посвятили Небесному Воителю ещё до рождения?

Дворцы. Когда в очередной раз рождался сын, то-есть нормальный наследник, отец сразу отсылал меня ко двору, поближе к потенциальным мужьям – дочери ведь нужны для выгодной брачной торговли. Но боги продолжали жестоко шутить: ни один из моих братьев не прожил и года. Ни один – ни от моей матери, ни от младшей жены, ни даже бастарды. Так что, только я оставалась официальным и единственным наследником воинского рода Кадмор. Пока не случился переворот.

Переворот. Никто ничего не подозревал до самого последнего момента. Когда мятежники ворвались в княжеский дворец, предпринимать что-либо оказалось бесполезно. Подчёркивая, что, в отличие от свергнутой «кровавой власти» он не является безжалостным убийцей, бывший стражник Ландий никого не казнил, а «всего лишь» устроил всеобщее надругательство над членами знатных семей. Поистине всеобщее, не взирая на пол и возраст. Я как раз сидела на «дочерней побывке» в королевском дворце, и вкусила всю прелесть такого милостивого отношения к «бывшим угнетателям». Целых три дня вкушала. По кругу. В перерывах - предавала огню тела тех, кто не выдержал милости. Например, моя младшая сестрёнка, которая захлебнулась чужим семенем, и двоюрдный дед, которого насильники разорвали ручками от кнутов…

Всё, хватит. Я яростно потёрла глаза. Вздохнула, прошлась по узкому отсеку-сочленению между сегментами змеи. Тесно и холодно, зато никто не начнёт хохотать над ухом, не станет расспрашивать, почему я либо сплю, либо с кислой миной пялюсь в окно, никто не начнёт настойчиво угощать вяленой рыбой – нет, ты только попробуй, ну и что, что не любишь, а ты представь, что это мясо! И никто не спохватится, потому что на верхней полке, под облитым настойкой одеялом, пытается проспаться хорошая иллюзия меня. Совершенно автономная и правдоподобная. Ну хоть чему-то полезному научилась в этом Мерран!

Учиться. Да, везде приходилось учиться. Владеть оружием. Владеть мыслями. Владеть словами. После переворота, превратившего Сетерскую знать в ничто, и безуспешных попыток отвоевать всё обратно, мы с отцом всё-таки бежали. Далеко. Пережив несколько покушений, зарылись в песок. Основательно, глубоко, надёжно.

Под новой личиной я даже начала ходить в университет. Мне нравилось изучать Пламя, вникать в особенности его цепей и применений каждого цвета. А ещё я очень хотела открыть надёжную стабилизацию, чтобы не происходили случайные взрывы вроде того, что когда-то буквально разметал мою мать по стенам. И, конечно, мечтала найти Белоснежное пламя, объединяющее все цвета… Однако отец решил, что мы отсиделись достаточно, и пора возвращаться. А чтобы найти средства, надо повыгоднее «продать» меня замуж. Тем более, что на тот момент у него уже несколько лет как появился нормальный наследник - пусть от низкородной жены, зато здоровый и, главное, живой.

За то время, что мы с отцом отсиживались, орден Печати тоже успел измениться. Его магистром стал Ландий, тот самый человек, что спланировал и виртуозно организовал переворот в Сетере. Желая додавить остатки знати, он попросту нанял убийц. Самых страшных и беспощадных, Фениксов. Но он не знал, что у этих прославленных головорезов есть слабость: не различать иллюзий, даже кривых и грубых. А зачем им, если такую маскировку могут делать только Проклятые, которых давным-давно всех повырезали? Именно эта «слепота», да ещё семейная ссора, меня и спасла. В ту ночь я сбежала на «низкородную» попойку, с которыми отец приказал мне завязать, и в моей постели ночевала замаскированная служанка.

Через несколько лет, когда я узнала тайну Фениксов и поняла, что даже самые свирепые и профессиональнее душегубы бессильны перед правильно применёнными знаниями, моё, казалось бы, бесцельное существование на вольных хлебах обрело смысл – месть.

Дело продвигалось медленно, но верно: к чудом выжившей наследнице рода Кадмор прислушались многие. Особенно из тех, кто тоже пережил «милость» надругательств, и смог убежать в другие страны. Мы искали и копили деньги, связи, вооружение. Более того, мы даже отыскали бастарда князя, на роль государя, и я заключила с ним священный союз перед богами, чтоб уж наверняка. Дело оставалось за малым: скрепить куски мозаики, и ударить. Для того нужно было кое-что достать и кое-кого убрать, но очень, очень аккуратно, поэтому я взялась за это лично.

И тут случился Мерран. *****!

Я стунула кулаком по мембране. С ненавистью поскребла Орры. Дрянь! Какая же дрянь, а! Так бы отсиделась бы в местном монастыре, вернулась домой… да даже после Санитарного отряда и реки, и то имела шанс вернуться – будь я свободной. Но нет. Нет. Мои боги спелись с Великим Апри, и продолжили издеваться. За что?!

Во  время того разговора, я в сердцах задала этот вопрос Халнеру, он заговорил про ересь, костры и линзы. Про ненадёжность личины Аделаиды Адони. Про спокойную, сытую, уютную жизнь в театре. Про моё незнание многих Мерранских реалий, от природы до законов, а также общественных норм. Про хороший коллектив, друзей, защиту… Короче, не понял и половины из того, что сводило меня с ума.

Я опять начала расхаживать по узенькой «каморке». На источниках Цитадели мою боязнь замкнутого пространства подлечили капитально. Но всё равно уже начинало плохеть. Слишком долго тут, слишком долго… попробовать поспать, что-ли?

Найдя мысль дельной, я устроилась в уголке рядом с окошком и набросила на себя лёгкий полог пространства. Чтоб не тратить силы на поддержание маскировки, закольцевала «плед» на небольшой камень Кади, который повадилась носить собой, как подвеску на браслете. На счёт этой привычки Халнер тоже высказывался весьма нелицеприятно, опять что-то про ересь, Духов и так далее. Зануда он всё-таки, каких поискать.

Уснула я быстро – то ли успокоило бумканье ног поезда о землю, то ли просто устала. Поначалу снились тренировки, бои, переворот, бегство, покушение, убийства, детство, пропитанное горечью и чувством вины за то, что изменить не в моих силах. Кажется, я даже начала кричать. Потом мрачные картинки залил солнечный свет, теплый и мягкий. Рядом с ним растаяла тоска, и наступил долгожданный, полноценный и радостный сон.

Разбудило меня настойчивое тыканье в спину.

- Кети! Кети! Ну Кети же! – упорно басил голос, - да что ты будешь делать, а! Кети, приехали!

Мыча ругательства, я повернулась и приоткрыла один глаз.

- Ну наконец-то! – Отто, занявший почти весь проход, опустил руку и тут же ударился локтём об лесенку на верхнюю полку, - йййй… вставай давай, ценный кадр! Трогать тебя, видите ли, не велено, а времени уже нет!

- Вот, чайку попей, чайку, чайку, на травах, – закудахтала Лилиан.

После того, как они с Отто обвенчались в Лесном, юная клоунесса не отходила от мужа ни на шаг, и при этом старалась показать всем свою хозяйственность. Делала она истинно женским способом – через еду. И питьё.

Я хлебнула из протянутой фляги кислую жижицу. Поморщилась, слезла вниз. Голова не болела, но слегка кружилась, словно её приложили чем-то тяжелым. Однако на ощупь всё цело.

- Давай, давай, поторопись! Ребята уже все твои вещи вынесли! Иди вперёд, иди! Подстрахую, если что!

С этими словами Отто погнал меня по узкому проходу на выход. Лилиан семенила следом, и что-то неразборчиво пищала. Но вот мы пробралась до самого конца секции, пропахшей трёхдневным пребыванием людей, и вынырнули на свежий воздух.

На улице, вокруг груды вещей, толпились артисты, а вокруг них - телеги с острыми, покрытыми чем-то вроде панциря, ногами. В воздухе пахло потом, водорослями, и… пространством. Перекинувшись несколькими фразами с Маро, я повертела головой, выискивая источник запаха. Люди? Вещи? Гусеницы? Потом увидела ярко-синюю полосу, что блестела между колоннами. Она выгибалась, искрилась, и подмигивала слепящими огоньками. И - невероятно, но факт! – пахло именно от неё.

Не думая, что делаю, я свернула пространство.

Вода? Неужели это вода? Неужели это возможно - столько воды? Ярко-синие барханы водной пустыни круто выгибались под ласками Ветряного бога, и с ликующим грохотом разбивались о край высоченного обрыва. Я оперлась на перила и глянула вниз. Боги! Как там в этой древней ереси про Духов? Живая планета? Ещё бы не поверить! Вот же оно, жидкое сердце, стучит о скалы, а горизонт изгибается, как грудная клетка. Сквозь волнистую, рубцеватую кожу с тысячью пенистых шрамов, слышатся голоса. Много зовущих голосов…

- Э-эй, ты куда!

Запыхавшийся Маро схватил поперек талии и оттащил от края.

- Допилась совсем?! Бегай ещё за тобой! На вот, опохмелись, полегчает.

Я покривилась, но выпила: не объяснять же про голоса.

- Угу, спасибо. Да... я так… Просто красиво…

- Красиво ей, угу. Пошли давай, потом полюбуешься. Всё равно вид на порт гораздо лучше, потом сходим, покажу.

Я вздохнула и пошла обратно к вещам – встреча с чудом явно откладывалась.

Как выяснилось, ненадолго: театр разместили почти в центре города, а здесь, в Порте-Западном, центром было оно. Море.

С высоченного утёса Главной набережной открывался потрясающий вид на гавань. Морские рыбокорабли не шли ни в какое сравнение с речными. Живая рыбья плоть обволакивала деревянные либо железные скелеты, образуя внутри множество помещений, как в поездах. Однако, вместо гладкой кожи или коры, корабли покрывала плотно пригнанная чешуя на боках и деревянный, а кое-где и металлический, настил на спинах. Ещё у… эээ… существ росли «крылья». Они смахивали на мембраны, которыми прикрывали пассажиров на реках, и тоже размещались на спинах между тонких косточек, но никуда не закручивались, а стояли прямо и поворачивались во все стороны, ловя ветер.

Ветер - главный обитатель Порта Запад. Невозможно пройти по переулку и не хлебнуть пару-тройку порывов за воротник. Но, в отличие от Дельты, стоявшей на болотах, здесь вместо рыбы пахло солью. Острый запах оказался вездесущ: пропитывал одежду, камни, мембраны окон, вклинивался в ароматы любых специй. Казалось, солью пахнет всё, даже лучи солнца, играющие на далёких волнах. И, глядя на их непредсказуемую чехарду, я стала всё чаще думать, что начинаю потихоньку любить этот чужой, холодный, пугающий, но такой красивый мир.

***

Длинное Мерранское лето клонилось к закату. Левый месяц становился всё тоньше и тоньше, и южные ветры с ледника уже начинали подгонять тучи к побережью. Но в полдень солнце припекало всё так же сильно, превращая прогулки по бесконечным улочкам-лесенкам портовых кварталов в довольно нудное занятие.

- Ну, вот и пришли, - пробормотал Маро, пролезая между зданием какого-то склада и разболтавшимися листом металлического забора.

Вздохнув, я полезла следом. Мы оказались на довольно узком уступе скалы, заваленном досками и мусором. Десяток шагов направо – почти вертикальный обрыв на другой складской уступ, два десятка налево - двери. Высокие, металлические, и очень обшарпанные. В одну из этих клёпанных пластин и постучал Маро: три коротких стука, пауза, четыре длинных, и скрежетание ногтями по облупившейся краске. В ответ за дверью что-то щёлкнуло. Маро потянул за ручку и цыкнул, подзывая меня. Мы шагнули в прохладную, но душную темноту.

- Проходите-проходите, - прозвучал басовитый голос, - только дверь прикройте, пожалуйста.

Железо щёлкнуло о железо, свет за нашими спинами исчез. Однако впереди несколько широких лучей сочились сверху, будто из дыры в потолке. Каком потолке?! Там же скала! Опять, наверняка, что-то живое налепили.

Пока глаза привыкали к сумраку, я ощупала пространство Зрячим чутьём. Стол, стулья, двое человек. Высокие и длинные полки с каким-то коробками. За нашими спинами, у самого входа – кадарги. Воруженные. Тааак…

- А мы уже начали волноваться… Присаживайтесь, - продолжил полубас.

- Свет Лия, мастер Рейнар, здравствуйте, - Маро дёрнул меня за рукав и потянул за собой к столу, - извините, подзадержались…

Прошлым вечером Маро долго скакал, уговаривая меня сопроводить его на очень-очень важную встречу. «Ну не могу тебе сказать, какую, но очень нужна твоя помощь, ну очень, ну прям ваще нужна». Скрепя сердце, я согласилась, но на всякий случай пришла с кучей клинков в рукавах, сапогах, и ручным скорострелом в подпространстве. Мало ли, что там этот озабоченный учудить вздумает. Недавно, вот, выкрадывали закладные на дом его очередной пассии. Чуть не попались домовой страже, если бы карман пространства вовремя не свернула. На двоих, причём. Чуть копыта не откинула от напряга. Интересно, во что братишка втягивает меня на этот раз?

За круглым колченогим столом сидели мужчина и женщина. Детали терялись в полумраке, но в целом одеты не броско, но чисто. Мы с Маро уселись напротив.

- Ну что же, свет Аделаида, рады познакомиться, - удивительно, но басовитый голос принадлежал женщине, - у нас к вам деловое предложение.

- Хм. У вас целый порт помощников, причем тут я?

- Увы, нам оказалось трудно найти человека, который обладал бы хотя бы толикой ваших талантов. А наш юный друг очень рекомендовал именно вас.

Я плотно сжала губы, взглянула на Маро. Тот с совершенно каменным лицом смотрел перед собой.

- Ммм… Интересно. И что же вы хотите предложить?

- Завтра в ночью в порту… будет урегулирован некий… вопрос с грузом, - заговорил мужчина.

Он слегка картавил и делал продолжительные паузы, от чего речь получалась растянутой и важной.

- Всё в рамках закона, но… грузу необходим… ммм… деликатный подход. Мы бы очень просили вас присмотреть и…. в случае чего… оказать… пространственную поддержку, скажем так.

Пространственную. Ох, и достанется кое-кому!

- Все случаи разные. Детали?

- Два часа по полуночи, пятый причал, - ответила женщина.

- Три циклиона… серебром, - добавил мужчина.

- Один золотом, - фыркнула я, - и язык юного друга в баночке.

Маро вздрогнул, словно ему двинули между ног.

- Один циклион золотом, сделка. Но язык юноши нам ещё пригодится, - мягко улыбнулась женщина.

- Сделка, - мрачно сказала я.

Вскоре мы с Маро вышли на улицу. За ближайшим углом я шмякнула его спиной о стену и смачно врезала коленом поддых.

- Трепло!

Бросив корячащегося «братца» восстанавливать дыхание, я потопала обратно в театр, проклиная тот день, когда… Да всё на свете проклиная. Хоть размяться и не помешает, конечно, да и деньги н лишние. Однако за тот короткий период, что мне пришлось поработать по найму, я научилась разбираться в клиентах. И вот таких клиентов я вегда старалась держаться подальше.

Впрочем, договор есть договор. Продумав, какое оружие взять и какие камни могут пригодиться, я на следующий день собрала всё, что нужно. Договорилась с Маро, чтобы прикрыл моё отсутствие, если что, и завалилась спать раньше. Однако, когда через несколько часов под подушкой заорала птицежаба, я уже не спала: привычка просыпаться через нужное количество времени работала до сих пор.

В предрассветные часы с моря поднимался туман, и неприятно просачивался под одежду. Глухая стена, небольшая железная дверь. Не заперта, но и не смазана. Скрипу-то! Замереть, прислушаться. Всё спокойно. От металлической стены слева пахло ржавчиной, прогорклым маслом и человеческой мочой. Справа высились уступы склада, выдолбленного в скале. Под ногами перекатывались мелкие острые камешки, где-то над головой подвывал ветер.

Узкий проход привёл на пристань, от которой выдавался в море длиннющий настил на сваях – пирс. Он уходил так далеко, что росшие на краях столбы с шарами тусклого желтого огня сливались в одну цепочку. Рядом с ней в темноте громоздились силуэты рыбокораблей. То там, то сям пробегали блики, которые отражались в чёрной, вечно неспокойной воде. Я поёжилась, стараясь не слушать далёкие голоса в прибое. Доконает меня это их море когда-нибудь!

За углом склада стояла телега. Обычная портовая телега – восемь крабьих ног, управляющая рамка, идеально ровный пацирь. Большие ящики свежеструганного дерева сложены в аккуратную пирамиду. У самого передка телеги, сгрудились три человеческие фигуры, явно подкармливая живой транспорт.

- Тарволы вылупляются в горах, - негромко сказала я, тщательно проговаривая звуки Простого языка.

- Вот гады какие! – ответил приятный низкий голос, с чуть шепелявыми нотками уроженца равнин, – ха! слышь, Левый? Тарволы у них в горах… И это при том, что монторпы наводнили побережье!

- Да ваще капец. Шар, ещё кусок давай, - произнёс другой подельник, чья высоченная фигура чётко вырисовывалась на фоне моря.

- Ещё? Во тварь прожорливая! – ответил третий мужчина, судя по голосу, самый молодой, - добрый вечер, свет Адель.

- Лучше Ада, - поморщилась я, - а ты, значит Шар?

- Да. Он Шар, вот этот дылда – Левый, а я – Старший, - ответил первый голос, - а Старший я потому, что главный. Приятно познакомиться.

- Взаимно. Груз как?

- Да никак. Всё шкурники сидят пока, лясы точат.

- Баста! Идут! – прервал Шар.

Подельники тут же смолкли, наблюдая.

С ближайшего рыбокорабля спустились люди в форме. Сев на небольшую пассажирскую телегу, они укатили по пирсу до следующего судна. Вскоре после отъезда «шкурников», началась суета. Несколько бескрылых металлических птиц ожили, начали подхватывать огромными клювами различные ящики, перенося их с корабля на плоские телеги, подобные нашей, и тоже с экипажами по трое. Получив груз, телеги бежали к складу слева, и возвращались обратно к кораблю пустыми.

Как только началось это движение, Старший взобрался на специальный выступ панциря и взялся за большую металлическую рамку. Затем вывел телегу как можно ближе к фонарю. Заметить человека рядом с таким ярким конусом трудно: шарики огня трепыхались перед большим листом отполированного железа, отчего весь свет уходил на дорогу, слепя любого, кто посмотрел бы в нашу сторону.

Через несколько минут одна из телег начала прихрамывать. Выйдя из потока под фонарь, её экипаж соскочил на землю. Повозившись с живым механизмом, люди начали снимать груз, ставя его на границу света и тени.

Старший подал знак.

Я двинулась вперёд, расставляя кристаллы иллюзий. Злостное использование казенного имущества, да. Ну и что? Иначе пришлось бы сворачивать пространство вокруг телеги и троих мужиков. Во-первых, неизвестно, смогу ли я это сделать, а во-вторых - обойдутся.

Подмена не заняла много времени. Ящики с корабля перекочевали в нашу телегу, а наши – в «корабельную» кучу. Едва дело закончили, Старший тронулся прочь. Я только и успела, что подобрать камни и заскочить на тёплый панцирь.

- Знаешь, я квартерон по Зрячим, но не почувствовал никакой свёртки. Ты чё делала? – спросил Левый, устраиваясь поудобнее.

- Иллюзию отсутствия.

- Иллюзию? И этого достаточно? – недоверчиво спросил Шар, - точно?

- Точно.

- Чем докажешь?

Я сжала в ладони камень и сваяла светящегося монторпа, сидящего на ящиках. Не в натуральный размер, а так, для острастки.

- *****! – Левый чуть не упал с телеги, - убери эту дрянь!

- Ничо се могёёёт, - протянул Шар, - слышь, а…

- Харэ до девки докапываться, - обронил Старший, - Ада, прикрывай на звук. Чёт эта тварь трещит больно громко…

Он был прав: телега въехала в «ущелье» между складами, и теперь эхо металось среди железных и каменных стен. Моментально развеяв монторпа, я накинула иллюзию тишины. Не молчальник, конечно, но и так сойдёт – слушать-то особо некому.

Чуть оскальзываясь на выпавшей росе, телега выбралась на верхний карниз. Отсюда в город вело несколько ворот, через одни из которых и должны выпустить телегу. Поворот, другой, и мы вынырнули на неказистый забор. Кривоватые створки железных ворот заперты на цепь, над ними -  тусклый фонарь, в пропускной будке - свет.

- Отпускай иллюзию, - приказал Старший.

Он оказался крепким мужчиной среднего возраста. Густой ёжик чёрных волос забавно примялся, как будто кто-то начал делать сложную причёску, но передумал. Я присмотрелась к другим подельникам. Левый сгорбился в дальнем углу, сразу за «козлами», свесив длиннющие ноги с панциря. Рядом со мной пристроился Шар – почти мальчишка, с открытым мясистым лицом, которое он промокал скомканным платком неопределённого цвета.

Старший пнул телегу между панцирными пластинами, крабьи ноги обиженно заклацали по камням. На этот звук дверь сторожки отворилась, и на крыльцо вышел…

- Эй, пацан, а где старый Хрол?

- Перекинулся нынче вечером. Документы предъявляем.

Подельники напряглись. Старший порылся за пазухой и аккуратно вынул несколько помятых листов. Борт кожаной куртки при этом остался отогнут.

- Хм… - парень внимательно начал читать, - хм… травы, мясо... почему посторонние на грузе? – кивнул он на нас, - и вообще, перевозка не по правилам… Прак!

Из сторожки появился второй человек, неопределенного возраста, чуть одутловатый. От него разило перегаром и мочой.

- Чего орёшь? Какие пробле- оп-па…

Едва оглядев телегу и встретившись взглядом с Левым, он метнулся обратно в домик. Вовремя: в дверь вонзился болт.

- Второго вали! – крикнул Старший, спрыгивая с козел.

Впрочем, его подельники и так уже взбегали на крыльцо: Левый – со скорострелом, Шар – с двумя большими ножами. Я же пристроилась за ящиками с другой стороны телеги и приготовилась, в случае чего, юркнуть в щель между складами. А с какой стати вмешиваться? Мне не за это платили.

Через несколько минут всё было кончено: парня на крыльце зарубили Старший и Шар, убежавшего в сторожку мужика застрелил Левый. Но успокаиваться оказалось рано.

- Ворота, быстро! Ублюдок вызвал стражу! Ада, прикрывай!

Грохот цепи, скрип петель, клацание ног по упругому камню улицы… До ближайшего поворота. Навстречу - несколько городских стражей на боевых буйволах.

- *****!!

Старший дёрнул рулевую рамку так, что телега встала на дыбы. Ящики угрожающе заскользили. Я опомнилась, усилила иллюзию. Поздно: над головами просвистело несколько болтов. Нас заметили.

Резкий разворот. Панцирь чиркнул по мостовой, перестук крабьих ног превратился в гул. Надо же, как быстро эта штуковина может!

Преследователи не отставали, стреляли наугад. А болты – не глаза, их не обманешь. Как и Орры. Я скривилась от внезапной боли в пояснице и опёрлась на ящики. Кристалл впал из рук, два других почти тут же перестали подчиняться. Где-то глубоко внутри раскалённые нити начали вгрызаться в плоть. Неужели на граничное расстояние подошли? Только этого не хватаааа…

- Ада, мать твою! – заорал Левый.

Два болта свистнули рядом.

- Аааа… Пресветлые Духи… – застонал Шар, зажимая бок и оседая на ящики.

- К-куда... м-мы... Орррррыыы… – прохрипела я.

- На Тройку. Держись! Скоро!

Телега сделала крутой вираж на узком пандусе, втёрлась в щель. Края панциря высекли искры. Жжение в теле усилилось, ноги подогнулись. Новый вираж. Крики, скрежет, полёт в смрадную темноту….

***

Очнулась в дурном настроении. От долгого лежания на животе спёрло дыхание. Лоб и подбородок основательно прилипли к кожаному подголовнику с большой дыркой, которая выходила на пол из рыжих, плотно пригнанных плиточек. Видимую часть стены тоже покрывали плитки, только крупные и белые. Сверху лился мертвенно-бледный свет.

Кряхтя, я приподнялась на локти, и начала переворачиваться. Чьи-то сильные руки прижали плечи обратно.

- Погоди вставать, ходить не сможешь, - раздался мужской голос.

Фразу сказали на Простом языке с очень, очень внятным выговором.

- З-затекло всё! – ответила я на Высоком.

- Руки под подбородок, и достаточно, - вздохнул голос.

Высокий язык ему явно был привычней.

Тихо ругаясь, я послушалась. Стало полегче. Так, теперь бы голову повернуть, глянуть, кому там лапы пообламывать.

Рядом с койкой сидел невзрачный человек в светлой одежде и белом переднике с кучей застиранных ржавых пятен. В руках человек держал часы и большую не то иглу, не то спицу. Ещё несколько таких же штук лежало на прикроватном столике.

- Кто вы? Где я? Что со мной?

- Ты не поверишь, но у тебя Орры, - не отрывая взгляд от часов, человек с хрустом размял шею, потом нагнулся вперёд и больно кольнул в поясницу, - хорошо ребята вовремя доставили, ещё немного, и перекинулась бы.

Я хмыкнула и попыталась устроиться поудобнее. В этот момент послышался звук открывшейся двери.

- Здорово, Лысый! О, клиент очухался? Сколько уколов осталось? – спросил  кто-то, по голосу похожий на Старшего.

- Клиент живуч, - врач снова зашепелявил на Простом языке, - ещё два, и на сегодня всё.

- Отлично. Тогда я сам справлюсь, мне с ней поговорить надо.

- Как скажете.

Врач удалился. Хлопнула дверь, в поле зрения появился Старший.

- Ну, с добрым утрецом, Ада. Как самочувствие?

- Да ничего вроде. Только эта проволка грёбанная чешется. Вы с ней что делаете, позволь узнать?

- Ослабляем как можем. О, время.

Старший взял иглу и кольнул меня в поясницу так, что пришлось впиться зубами в собственную ладонь, чтобы не заорать.

- Так… угу… Ещё один укол остался. Это мы постепенно убиваем механизм. Но за один раз всё сделать невозможно, носитель перекинется. Так что следующий сеанс у тебя через полциклиона... Ну, это если сговоримся, конечно. Кстати, вот оплата твоя. Мы тут вычли за провал с погоней, добавили за ранение… в сумме то же.

Я внимательно пересчитала деньги. Хмыкнула, легла поудобней: деловые разговоры лучше вести в комфорте. Ещё бы задницу простынёй прикрыть, да.

- Значит, вы можете снять Орры?

- Ну, не совсем снять... Обезвредить, скорее. Это долго. Таких сеансов, как сегодня, понадобится добрый цикл.

- А в обмен?

- Вот это я понимаю, деловой подход! – засмеялся Старший.

Потом он посмотрел на часы и ткнул меня иглой ещё раз.

- На сегодня всё, можешь вставать. Ну а по поводу сотрудничества… Небольшие необременительные задания.

- Такие же, как сейчас?

- Ну… Это, скорее исключение. Но принцип тот же - прикрывать. Только стационарно. Согласна? Тогда сюда смотри.

Старший вынул из-за пазухи листик и огрызок карандаша. Написав несколько слов, показал пароли.

- Запомни хорошенько. С тобой свяжутся.

Он скомкал листок и щелчком отправил бумажный шарик в светильник под потолком. Пламя жадно заглотнуло подкормку.

- Сама не суйся, пока не спросят.

- У меня своих забот полно. Слушай, а как тут у вас со жратвой?

- Обед по расписанию, - подмигнул Старший.

Хлопнув меня по плечу, он ушел. Вскоре вернулся с помятым свёртком и кружкой. Я с подозрением принюхалась. Так-так… ну конечно. Пара кусков хлеба из рыбьей муки намазаны пастой из морских гадов. Плюс кружка пива из водорослей. О боги, куда вы меня занесли, а?...

 

 

 

 16. Реликтовая фауна

 

Если не считать историю с телегами, постой в Порте-Западном прошло спокойно. Театр пробыл в городе несколько десятков дней, пока диск Атума не исчез в лучах Апри. Это значило, что уже скоро праздник Касания и начало холодного сезона Мерран, то-есть, здешних осени и зимы. Поскольку зимовать Дарн планировал в некой долине Хейдар, откуда родом почти вся труппа, затягивать с отъездом не стали. Буквально через пару дней после афиши «последнее представление!», караван двинулся по Прибрежному тракту на юг, вдоль берегов Пенного залива.

Места здесь были красивые. С запада тянулся обрыв Озёрного плато. Желто-бурые полосы твёрдого камня перемежались с белёсо-серыми слоями мягкой породы, чью плоть охотно пожирал ветер. Под обрывом, на узкой песчаной полосе, росли чёрные сосны, сочащиеся с ароматной смолой, и жесткая трава, в которой я повадилась регулярно прятаться от ветра и посторонних глаз. Удобно: взбираешься на гребень прибрежной дюны, выбираешь место, топчешься чуток - и пахнущее песком и солью прибежище готово. Можно сидеть в маленькой кампании, поедая запеченные клубни водорослей, можно валяться вдвоём, задыхаясь от наслаждения, а можно просто сидеть в обнимку с бутылкой. Главное, никто не найдёт.

Я вырвала зубами пробку, приникла к холодному горлышку. Наконец-то нормальная настойка! А то к кому ни пойди – все мерзостный фруктовый отвар подсовывают. О здоровье моём, говорят, заботятся. Лучше бы за собой следили, а не за чужим рационом! Вон как расцвел дурнопахнущий цветок по имени Ячейка Сопротивления, и всем теперь головная боль.

Да уж. Знай я раньше, что мои друзья Эвелин, Маро, и Отто во что-то такое вляпались, вломила бы за неразумие. Но вляпались они давно. Остаётся лишь наблюдать и… сотрудничать. Потому что специалисты, которые снимают Орры без ключа, тоже работают на «борцов с режимом». Обычную подпольную клинику организовать не могли, а! Обязательно политику приплести надо!…

Отставив бутылку, я потёрла лицо, помассировала глаза. Потом отвела руки, и начала разглядывать ладони. Узорные линии Орр – на тыльной стороне, переплетение линия – на внутренней. Боги, боги. Опять ваши злые шутки. Я, на собственной шкуре испытавшая, что делают со знатью во время переворотов, теперь помогаю одурённой красивыми словами черни в такой же «справедливой борьбе». Которая неминуемо закончится кровью – и хорошо, если малой. Инквизиция – организация серьезная. Вон, поймали же бойцов некоего Санитарного отряда на сбыте имущества разорённого ими же монастыря. Нашли же как-то. Это при том, что единственный свидетель в лице меня никуда не обращался и не болтал. Значит, умеют. Значит, могут. Значит, действительно, следят…

И правильно делают. С одной стороны, молоть языками, осуждая всё и вся – для народа прекрасная разрядка. С другой, всегда есть риск, что найдётся некто умный, кто объединит чешущихся идеалистов. Объединит и поведёт к мечте. Только не их мечте, своей. По дороге, вымощенной убийствами друзей и родных, которые неправильно говорят и неправильно думают. Через головы выживших, но навсегда мёртвых детей, хватавшихся за окоченелые руки родителей. Через кровь, бесконечную и бессмысленную. Через унижение и боль, которые никогда не стереть из памяти…

Через всю ту пафосную жуть, в которую невозможно поверить, пока она не случится с самим тобой, случится здесь и сейчас… только вот верить станет поздно.

Залпом допив остатки настойки, я съехала с дюны на пляж. Заковыляла к прибою на отсиженных ногах. Не дойдя нескольких шагов до пенной кромки, нагнулась и зачерпнула искрящийся красным песок. Наполнив бутылку до половины, зашвырнула её далеко в море. Красиво полетела! И пусть Эвелин удавится со своей бережливостью. Трясётся над каждым пузырьком, понимаешь.

Я вздохнула, наступила на пенный барашек. Эх, Эвелин. Почти не разговаривает со мной с той ночи, когда на караван напали, а я зарубила раненого разбойника. Ах, как жестоко! Ах, как бесчеловечно! При этом гибель семьи лорда, взорванного в Дельте, нисколько Эви не смутила. Ещё бы! Чай, не оголодавшие после Эпидемии крестьяне, готовые перерезать глотку за кусок хлеба! Крестьян ей жалко, а знать – нет… И не объяснишь, что чем выше род, тем больше границ и условностей, и что оковы крови – привязочка похуже Орр. Но… если уж говорить о крови… Может, она из-за Халнера так? Но я ведь и правда не знала, что он её отец…

Вот уж, и правда, театр. Никогда не угадаешь, кто есть кто на самом деле.

Откатившись, прибой фыркнул и обдал горькой пеной с головы до ног. Да чтоб тебя! Я отпрыгнула и начала отряхиваться.

- Ну, добрый вечер, душа побережья, – из-за дюн выкатился Трен.

Я глянула на блестящую лысину, на выглаженный платок в красную клетку, которым клоун вытирал пот, и в очередной раз поразилась, что именно старый, озабоченный клоун, не пропускающий ни одной юбки, и есть глава театральной ячейки Сопротивления.

- Что-то мы, кажется, давненько книжками не обменивались, а?

- Протри глаза, если кажется.

Я демонстративно развернулась к морю. Зачем только вышла на открытую местность? Разговаривай с ним теперь. Не хочу. Особенно про «журнал наблюдений» за тем, какая почта приходит в театр – для кого, от кого, в каких конвертах. Дело-то простое, только таить его от Халнера чем дальше, тем гадостней.

- Спасибо, Кетичка, у меня со зрением всё в порядке. А вот ты, цветочек, полегче бы в выражениях. Всё-таки, камойра по дезертирству – это почти ересь. А уши, знаешь ли, везде вырасти могут. Вместе с языками. Быстренькими-быстренькими такими.

С трудом сдержав грубость, я глубоко вдохнула и выдохнула. Камойра. Ну да.

По законам Мерран, полнокровных Зрячих не подвергали Перерождению, не ссылали на рудники, не пороли у позорного столба. Высокие здесь отделывались штрафами и домашними арестами. И только за серьёзную доказанную ересь полагалась линза. В случае же «лёгкой» ереси, либо жестоких убийств, высокородного преступника лишали всех прав и привилегий, будто перерожденца, и заточали в монастырь – принудительно размножаться. Кроме того, таких осуждённых разрешалось держать в Оррах в качестве прислуги.

Весной Дарн с Халнером «догадались», что я такая вот камойра. Это помогло и помешало одновременно: с одной стороны, Дарн не мог не уважать моё происхождение (подробности которого я, конечно, отказалась рассказывать), а с другой, не упускал повода изысканно поглумиться, зная, что у меня нет никаких прав. А теперь ещё и трепаться начал, похоже.

- Пусть с владельцем разговаривают, - я помахала запястьем, на котором виднелись узоры Орр, - список будет позже. Сейчас мало приходит, смысла составлять нет. Так ты чего хотел-то?

- Предупредить, чтоб ты предохранялась лучше, а то Орры ослабевают. Кстати, если не продолжить убивать механизм вовремя, может парализовать… Тем более, что до Жемчужного далеко. Но не волнуйся, мы уговор выполним - слава Духам, у Безкара есть всё необходимое. Вам надо только уединиться. Думаю, на днях очередной сеанс и сделаем. Согласна?

- Угу.

- Ну, вот и хорошо. Про завтра не забудь, пожалуйста. И не опаздывай, это самый важный ритуал Исхода.

- Угу.

- Ладно. Спасибо за беседу, рад был поговорить. В лагерь идёшь?

- Нет.

- Ну, как знаешь.

Трен ушуршал за дюны, а я уставилась на горизонт, стараясь ни о чем не думать. Потому что прикрывать контрабанду – ладно, бывает, всем кушать надо. Да даже если б ограбление прикрывала, и то как-то можно понять. Но маскировать собрания, на которых мало того, что несут галиматью про кровавый режим, так ещё и проводят мутные ритуалы? С молитвами за то, чтобы систему и власть «разодрать на клочки»?...

Только ради того, чтобы сняли Орры. Только.

Солнце почти село. Далёкий берег, который я разглядывала, утонул в вечернем тумане. Вдруг в основании позвоночника засвербело. Ой, вечернее собрание же! Дарн рвёт и мечет, поди. Надо идти: нельзя допустить подозрений, что Орры стали работать хуже.

***

Вечер в лагере начался, как обычно: душное шапито, дрессированные мелкие звери на вечерней «прогулке», весёлый Маро с местной девчонкой на коленях, серьёзный Отто, измученная и нервная Лилиан, зевающий Халнер… И директор. В ярости: планы изящного путешествия снова рушились.

Когда театр вышел из Порта-Западного, предполагалось, что путь по берегу Пенного залива до Жемчужного будет насыщенным, но коротким, и праздник Касания театр встретит на ярмарке - полноценной ярмарке, в кой-то веке без молитвенных запретов. Однако, досадные случайности то и дело задерживали караван: то жук лапу подвернёт, то дождик реквизит замочит, то кто-нибудь костюм сценический порвёт. Теперь вот несколько клоунесс серьёзно отравились недозрелыми фруктами, и загремели в лазаретный дом небольшого городка, где стоял сейчас театр.

На самом деле, это всё были не случайности, а Безкар. Полукровка от Рассветных плясок, он имел в жизни всё… но увлекся политической ересью, и получил линзу. Потом казнь заменили на Перерождение, и Безкар превратился в склизский комок щупалец, растущих из безволосой головы, вместо носа и рта - клюв, вместо ушей – дырки. Типичный такой осмор. Но кровь Зрячих сыграла злую шутку: Безкар не забыл нормальную жизнь. И идеи, за которые попал на Перерождение, тоже. Поэтому, собравшись с силами, подключил бывших соратников по Сопротивлению, через них - ячейку в гастролирующем театре, и бежал. Ехал вот теперь в некую общину таких же беглецов, и попутно совершал паломничество по Пенному заливу, самому священному для Духопоклонников месту.

Фанатик, он в обязательном порядке влезал во все развалины старых храмов, мимо которых проезжал караван. Когда я спросила «зачем?», ответил что-то высокопарное про мольбу о возвращении Императора, которого Империя ждёт уже без малого триста лет, с самой Катастрофы. И что сейчас самое благоприятное время просить милости Духов: на носу праздник Исхода, когда они воплощаются в смертных телах. В завершение же речи добавил, что каждая истинно верующая пара, «сливаясь в единую пену на пенных судьбы берегах», имеет шанс породить Дитя Духов. Я, конечно, только поржала, Эвелин холодно вздёрнула подбородок, Маро стал более осмотрителен с тем, куда водить девок, другие ребята тоже поухмылялись… а вот Отто идеей загорелся, и теперь регулярно раскладывал свою молодую жену на ритуальных каменных лежаках посреди развалин.

Впрочем, именно сейчас Лилиан могла немного отдохнуть от супружеской прыти своего мужа: зачинать Дитя Духов оказалось попросту негде. Вместо того, чтобы забросить старые храмы, власти городка использовали их. Помещения древних святилищ переделали в жильё, в лавки, в склады, приспособили под сады, парки, огороды. Некоторые строения не просто не тронули, а даже обновили, и службы в них проводились и по сей день. Всё те же службы всё тому же Апри, которого Вирем Объединитель превратил из божества средней руки в единственного бога, доходчивый символ единой государственной власти.

По примеру достославного правителя, Дарн воспользовался своей единоличной и абсолютной властью, и назначил отъезд на послезавтрашнее утро, как и планировалось. Клоунесс же оставил в больнице, поправляться и догонять караван своими силами.

Ехали теперь быстро. Трен паниковал, осмор плевался, я злилась на всех и вся. Прошло целых четыре дня, прежде, чем мы с Безкаром и Маро «уединились» в подземелье заброшенного храмового комплекса, рядом с которым сделал остановку караван. Безкар вычищал Оры иглами, Маро развлекал меня, отвлекая от боли, а я слушала «проповедь».

Дело в том, что больше всего на свете, Безкар любил пересказывать свою историю и ныть на тему публичных судов, которых нет, наказаний, которые слишком жестоки, закрытых следствий и казней в застенках Инквизиции. И про то, что только он, пройдя через этот опыт и выжив, теперь знает, как правильно сопротивляться преступной власти. Программа проста: убедить людей, что нельзя выбирать безопасность вместо борьбы, нельзя бояться бедности, крови, и уж, конечно, нельзя жалеть жизней – ничьих! - ведь речь идёт о свободе. Истинной свободе и свободном обществе, где нет разницы между рождённым и перерождённым.

Уши в трубочку! Под конец «сеанса» я почувствовала, что готова походить в Оррах чуть подольше, только бы не слышать эту муть. Бедная Лилиан, в чьей повозке живёт такая «радость»! Девушка ведь тоже не разделяла ни политическую, ни религиозную ересь своего мужа Отто. Каково ей постоянно выслушивать это всё? Тем паче, что Безкар оказался фантазёром не только политическим, но и «материальным».

Красную Смерть, по его разумению, нарочно выпустили из лабораторий. Переживших её - подчистили Санитарными отрядами, а потом и вовсе голод в некоторых районах устроили. Но Духи сохранили равновесие. Вместо того, чтобы прицельно бить по простому народу, зараза косила всех. Правда, Зрячие болели без язв и горячки, обычная простуда, никаких мук. Зато последствия страшней: стерильность. Теперь угнетатели, помешанные на чистоте крови, ступили на порог полного исчезновения. А вот Перерожденцы, наоборот, после перенесённой болезни приобретали возможность размножаться.

На счёт Зрячих не знаю, а вот страхолюдины, и правда, оказались не такими уж стерильными, как считалось. Я убедилась в этом воочию, когда Безкар, наконец, доехал до общины беглых перерожденцев.

Община располагалась на одном из подземных этажей храма Духов, который устроился в лабиринте пещер, выточенных подземными реками и морем, и в котором и прошла операция по ослаблению моих Орр. Когда она закончилась, и мы с Безкаром и Маро вывалились в общий зал, там царило ликование: принесли гостинцы.

- Вот, вот, кушай, маленький, - улыбаясь, приговаривала Эвелин, давая круглую булочку из водорослей молодому гибриду кадарга и осмора.

Проблеяв благодарность, существо схватило лакомство тонкими верхними щупальцами, и резво поскакало прочь. Тут же на плечо Эвелин спикировал эбонет - чёрный мотылёк с кожистыми крыльями, телом волосатой гусеницы и крохотными рожками.

- Мнееее! Ееее! – заблеяло существо, и ударило лекарку в ухо крохотным копытцем, - ллееееб!

Продолжая улыбаться, Эвелин выполнила просьбу существа. Однако, не успело оно слететь прочь, как откуда-то из недр очереди высунулось щупальце, схватило эбонета поперёк тела, и утянуло вниз.

- Простите, не доглядели, - пробасил кто-то.

Я присмотрелась, но ничего не смогла разобрать: щупальца, копыта, рога, крылья, и их невообразимые сочетания, сливались в мутный калейдоскоп. Я сглотнула тошноту и отвернулась.

- О, закончили уже? Поздравляю! – к нам подошёл Трен, - ну, как самочувствие?

- Восхитительно, - мрачно ответила я.

Морально, и правда, неплохо, а вот физически – нет. Копчик ломило, голова кружилась, в животе бурчало. Растревоженная проволка Орр разогрелась, и неприятно обжигала тело изнутри.

- Свет Кетания держится молодцом. Снимать осталось не так много, но ответственно, - пробулькал Безкар, - но я бы порекомендовал ритуальное утопление в Заливе.

Трен громко засмеялся и затряс головой.

- О, Без, я тя умоляю! Лучше пусть отоспится. А теперь давайте все познакомимся с Лирки. Ребята, это Лирки. Лирки, это ребята.

- Рады приветствовать, - раздался звонкий голос, и из темноты выступил…

Человек.

Просто человек. Среднего по меркам Мерран роста, среднего сложения. Молодой, почти мальчишка. Рубаха и штаны грубого полотна висят мешком на нескладной фигуре со слишком длинными конечностями. Но что конечности по сравнению с глазами! Которых не было.

Ну, то-есть были, но не те. Не человеческие.

- Ооо… приветствую вас, Воплощение Духов! Моё имя Безкар, и встретить вас великая честь для меня, – Безкар склонился в глубочайшем поклоне, едва не пропахав клювом землю.

- Д-добрый день…, - неуверенно произнёс Маро.

- Зз-здравств-вуйте, - выдавила я.

Боги. О боги. Небесный воитель. Что. Это. Такое…?!...

- О, Безкар, да ты сама проницательность! – хохотнул Трен, - и хорошо, что ты здесь. Лирки ещё молодой, ему нужна помощь наставника на пути истинной веры. Ты, я думаю, точно сможешь помочь. Так что… да, можно. А, Маро, стой! Сначала помоги Отто с корзинами, вон он в углу копошится.

Маро ускользнул прочь. Лирки и Безкар начали беседовать о религии, и тоже отошли. Я, наконец, вышла из оцепенения.

- Трен, Трен, это… это что? Это… это кто такое? - голос не слушался, пришлось говорить сдавленным шепотом.

- Дитя Духов. В нём воплотился кусочек души планеты, - серьёзно ответил Трен, - что? Нет, Отто не в пролёте. Душа Мерран огромна, у неё может быть множество детей. Они появляются постоянно, но только один из них сможет побороть человеческие страсти и стать Императором. Их так и называют, кстати, «личинки Императора». Так что давай-ка поуважительней. На всякий случай.

- Угу.

Уважительно постояв ещё немного, я уважительно поинтересовалась у Трена, как отсюда побыстрее выбраться, и, уважительно поблагодарив, уважительно ускользнула в боковой коридор, бормоча самые уважительные ругательства на всех четырёх известных мне языках. Торопилась так, что даже фонарь забыла. Из уважения к темноте и её обитателям, не иначе.

***

В прохладе и темноте, я быстро пришла в себя, самочувствие тоже улучшилось. Без фонаря ориентировалась по пространственному чутью, которое в последнее время обострилось, как никогда. Шла быстро и уверено, по пути срезая светящиеся грибы тикайры, которые постоянно искала Эвелин.

Выемки пола, выщерблены стен, кладовки, не горящие светильники, ритуальные ниши текли перед внутренним зрением, подобно водному потоку. Я настолько залюбовалась «зрелищем», что свернула не в тот проход – то ли третий вместо пятого, то ли пятый вместо шестого – и вместо вентиляционного хода, оказалась в тупичке, который кончался потайной дверью.

Замок оказался совершенно нетипичным для Мерран, то-есть, механическим. Когда нашелся нужный камень, и кусок стены с диким скрежетом уехал в пол, я замерла на пороге, давая глазам привыкнуть к свету. Помещение под грязнущим куполом имело круглую форму, и походило на кабинет: высокие шкафы с открытыми полками и массивный стол напротив двери, ещё один шкаф, уже с дверцами, и скамья - сзади и справа. Сделав по комнате пару кругов, и пооткрывав дверцы и ящики, я остановилась в задумчивости. Пыль, тлен, скорлупки какие-то. На первый взгляд, ценностей нет…

Сосредоточившись, я медленно обошла кабинет ещё раз, щупая пространство. Не обнаружив ни одного тайника, выругалась вслух. Ещё бы, столько сил потратить, и зачем? Ну ладно. На двери замок механический, может, и тут тоже.

В шкафу рядом с дверью не обнаружила ничего, кроме парочки полуистлевших плащей. Скамья оказалась из цельного дерева. Ни полостей, ни прилепленных снизу бумаг. А вот с открытыми полками интересней. Книги, но не слишком много, и все - большие и тяжелые, на той самой маслянистой Мерранской бумаге, которую не берёт ни плесень, ни тлен. Гладкие страницы испещряли совершенно незнакомые знаки. Кое-где лежали закладки – изящные кусочки расписанной кожи, ссохшиеся от времени.

Почесав в затылке, я решила оставить библиотечку на месте: старые книги это, конечно, ценность, но кому и как их продавать? Тем более, что они вообще не понятно, о чём, и на каком языке. Может, только узким специалистам и интересны. Каким-нибудь по ереси, например.

Со столом повезло. Массивный, с двумя тумбами, он мирно дремал под толстым слоем пыли. Старые замки на ящиках поддавались один за другим. Пусто, только пыль и молочно-белые скорлупки размером с ноготь. А потом я нашла двойное дно, под которым лежала плоская костяная коробочка. Её выстилала ткань кольри, на которой посверкивали два небольших кристалла Кади, и… толстая пластина меррила. Ого! Это же чуть ли не годовая получка в театре, а то и больше! Возьму, всегда можно толкнуть ювелиру.

Улыбаясь, я поднялась на ноги, потянулась… да так и замерла с поднятыми вверх руками: дверной проём затянула толстенная паутина. В её центре сидел огромный паук с человеческой головой. И смотрел, не мигая. Двумя человеческими глазами и двенадцатью паучьими. Скрестив две мохнатые лапки, существо тихонечко раскачивалось на своих «качелях», словно чего-то ждало.

Медленно-медленно, не отвозя взгляд от противника, я начала опускать предплечья. Завела правое за голову, левое вывела вперёд. Подпространство, метательный нож. Бросок, прыжок…

Звон металла по полу. Отбив клинок, человекоголовый паук принял прежнюю позу. Снова начал раскачиваться, но уже ритмично. На стене слева появилось такое же существо. И ещё.

Вздрогнув, я сделала шаг назад. Что-то зашевелилось справа. Из тени шкафа вышел ещё один паук, из-под стола - ещё, и следующий спустился с потолка.

Из каждой тени, щели, укрытия, ползли человеческие головы на паучьих телах. Но вместо того, чтобы нападать, существа расселись по комнате, и начали смотреть. Во все десять рыл. Двенадцать… тринадцать… двадцать… Боги, да что же это?!

Сглотнув кислый комок, я отшагнула влево от стола. Сжала рукоять второго, более длинного и острого ножа. Не меч, но всё ж оружие. О Небесный Воитель, приготовь мне место в чертоге своём…

Вдруг в голове начался страшный шум, будто кто-то одновременно скрежетал металлом о металл, и шипел, как кошка. Потом из какофонии выделился сиплый хор:

- Нельзя страх, нельзя… Не трогать яйца, не трогать… Ждать Праматерь, ждать…

Я зажмурилась. Какие милые глюки. Ну ничего, сейчас меня тяпнут, яд разойдется по организму, боль уйдёт, меня съедят, но я уже ничего не почувствую.

- Шшшшшшзззззз!

Пронзительно свистя, из дверного проёма появилось новое существо.

На сей раз, человекоподобная голова сидела не на паучьем теле, а венчала женский торс. Кожа давно сморщилась и обвисла, как старая одежда. Несколько свистящих звуков – и мелкие пауки удалились в темноту коридора. Новое существо подшкрябало ко мне.

- Приветствие, Избранная, - проговорил голос в моей голове, - простить дети Пауров, напугать.

Голос низкий, скрипучий, глухой.

- Давно не видеть люди. Хороший нюх, счастье. Яйца трогать нельзя, помнить.

Я попятилась.

- Зачем приходить Избранная? – продолжал голос, - зачем неправильный люди приходить? Зачем занять верхний зал? Ты с они?

Ну всё. Точно рехнулась. Хотя… монторп побери, а это весело!

- Нет, - прохрипела я, - кхм… кхм… Нет. Я их знаю, но я не с ними. А кто вы?

- Пуара давно жить. Пуара почитать. Пуара есть люди, кто рассердить других люди и не следовать Завет. Пуара помогать общаться с Духи. Давно, давно… Дети забывать, нет кровь люди – возвращаться к основа. Память уходить. Жить спокойно. Зачем неправильный люди приходить верхний зал? Зачем тревожить?

- Они не люди. Они… они как вы, только основа другая.

- Не как Паура. Паура есть всегда. Духи рождать Паура. Паура видеть восход люди. Время приходить, Паура видеть заход люди. Зачем неправильный люди в верхний зал? Ты с они?

- Нет, говорю же, не с ними! Я правильный человек. А они… их изгнали и они решили жить здесь.

- Изгнать? Рассердить людей? – все глаза существа хищно сверкнули, - Пуара думать.

Голос замолчал. Существо закрыло человеческие глаза. Медленно-медленно, бочком, я начала отходить к стене. Глаза открылись.

- Избранная ждать. Пуара думать, - угрожающе проскрипела Пуара.

- Всё, всё, жду.

Существо снова закрыло глаза. Я уселась на стол. Мыслей в голове никаких. Лишь болит синяк на руке, где я сама себя ущипнула.

Голос в голове заговорил вновь.

- Духи говорить: Избранная есть правильный человек. Высший человек. Нельзя трогать яйца. Избранная нет неправильный люди. Пуара передать дар. Избранная уходить. Неправильные люди оставаться. Пауры насыщаться. Духи радоваться.

После этих слов, существо сложило руки на груди, и чуть свернуло пространство, явно залезая в «карман». На желтой, измятой ладони появился медальончик в виде паучка: золотая сфера размером с ноготь, восемь крохотных тонких лапок.

- Избранная брать. Время приходить, Избранная отдавать. Духи радоваться. Властитель помнить Паура. Пуара радоваться.

Вздохнув, я приняла подарок, который переполз с протянутой ладони на мою. Удивления это не вызвало: должно быть, оно убежало раньше. Вместе с человекоголовыми паурами, например. Передав «дар», существо попятилось ко всё ещё затянутой паутиной двери. Взяв нить, протянула её мне.

- Это вести. Избранная уходить. Духи хранить Избранная.

Нить привела к ужасающе узкому вентиляционному ходу, по которому я и выбралась на поверхность.

Очутившись, наконец, на свежем воздухе, я довольно долго приходила в себя – всё-таки идти, задевая обоими плечами стены, не по мне. Отдышавшись, с удовольствием вдохнула полной грудью свежий, солёный воздух. Боги… может, всё-таки глюк?

Я полезла в карман, вынула крохотную сферу на ножках. Медальончик мирно дремал, не делая попыток двигаться. Ну и монторп с ним. Приду, сделаю оценку, и если что – продам. А вот что делать с «урожаем» для Эвелин?

Развернув платок, я посмотрела на скукоженные чёрные шляпки. На дневном свету они больше всего напоминали старую змеиную кожу. Элви-Элви, что за дрянь ты вечно кладёшь в свои снадобья?

В памяти возникла волосатая полуморда, полурожа. На ней - двенадцать паучьих глаз и два человечьих.

Размахнувшись, я забросила свёрток с грибами в море.

Проклятый мир!

 

17. Бесы

 

 

Кошмары начали сниться почти с самого первого дня, как попала в Мерран. Когда надели Орры, сны стали красочнее, а после купания в источниках в Озёрном – реальней. На берегах Пенного залива, ночные видения превратились в навязчивые наваждения, а сейчас, после встреч в заброшенном храме, приобрели новых героев. В тягучих солёных кошмарах, в самом сердце облепленных кишками катакомб, летающие человечьи головы с паучьими глазами пытались откусить от меня кусочек повкуснее, а я – отрезать у нападавших уши и носы.

Боги! Будь моя воля, я б и дня не просыхала. Но столько пить не в человеческих силах – раз, и алкоголь оказался плохо совместим с веществами, которыми «травили» Орры – два. Ну и, конечно, Эвелин и Хелия продолжали игру «подсунь вместо настойки фруктовый отвар». Так что привычная отдушина оказалась закрыта намертво.

Пришлось чаще заглядывать к Халу, чтоб будил на самом «интересном» месте. Правда, спросонья я всегда начинала буйствовать, но он успевал уворачиваться. Потом мы с ним пару раз сходили к каким-то очередным руинам, поглядеть, что же там такого, после чего кошмары снятся. Здесь общины, конечно, не было, только ветер, трещиноватые глыбу, и песок. И пауки – самые обыкновенные, никаких человеческих частей. Когда я спросила, бывают ли пауки-перерожденцы - ну, может, когда-то делали? - Хал тяжело вздохнул, и несколько вечеров подряд жужжал про разницу между безвредными тикайрами и галлюциногенными виккерами, а в завершение посоветовал держаться подальше от любых руин.

Держаться подальше, угу. Хоть фанатик Безкар и остался в общине, чтобы просвещать беглых перерожденцев, Отто и другие сопротивленцы успели проникнуться пламенными речами, и сами теперь регулярно совершали ритуалы во славу Духов. Вот уж точно грибочки подействовали, да.

Тем временем караван ускорился: директор решил, во что бы то ни стало, успеть на ярмарку Касания. Дав всего по паре представлений в самых крупных посёлках, Дарн пустил жуков во все тяжкие, и театр таки успел на заключительные дни празднеств. Успел, в первую очередь, потому, что ярмарка в Жемчужном длилась дольше установленного Солнечным законом срока.

Установленное в этом городе вообще почитали мало: мягкий климат, горячие источники, сады, пониженные налоги, куча молодёжи в трёх университетах – какие законы, какие правила? Только бурлящая ключом жизнь, которая моментально превращала даже самых серьёзных людей в ящериц в период гона. Гон этот отражался на всём и вся: не смотря на то, что в Жемчужном недорогие гостиницы - на каждом шагу, власти города приказали театру поставить шатры, чтобы соответствовать, так сказать, духу. Какому такому духу и почему именно так, лично я не понимала, но возражать, понятно дело, было бессмысленно.

Ещё бессмысленней – спрашивать, как они едят вот это вот всё. Наверное, только люди, родившиеся и выросшие в Мерран, понимали причины, по которым Жемчужный считался столицей Лучшей Еды в Империи. Те самые причины, по которым даже самое крохотное и замшелое едально-питейное заведение здесь именовало себя рестораном, и изощрялось, как могло. Особенно повара любили порошок из морского гада кютюка, фиолетового цвета и с запахом освежёванного трёхдневного трупа. Если им заправляли салат, то куски овощей плавали в кислом ярко-рыжем соке, если рыбу, то в ней появлялась приторная горчинка, ну а мясо… мясо становилось похожим – хаха! – на протухшую рыбу. Неудивительно, что уже на вторые сутки я начала мечтать о скорейшем отъезде из рассадника кулинарной изысканности.

Пострадал от «гурманства» и рассудок Дарна. Объевшись водорослей под настоечку на щупальцах, директор на радостях проникся «духом свободы», и приказал выдавать артистам заработанные деньги раз в десять дней, а не в сорок, как обычно. Это резко подкосило дисциплину. Артисты начали пропадать неизвестно где, забывать слова, внезапно подменять друг друга.

Всё дело в том, что налогов в Жемчужном практически не собирали, поэтому заведений здесь понастроили больше, чем жилых домов. Большинство артистов быстро нашли себе собратьев на вкус: по борделю, по кабаку… по политическим взглядам. К последней группе поневоле примкнула и я.

Ещё в Порте-Западном мне объяснили, что Орры надо теребить постоянно, потому что они умеют самовосстанавливаться, и только Духи знают, с какими последствиями. Так что найти сведущих «коллег» по Сопротивлению стало жизненно важно. Однако, «коллеги», с которыми связался Трен, оказались скорее теоретиками, чем практиками. В первый раз они вообще забыли, что надо кому-то что-то снимать. Во второй раз, у врача было слишком плохое настроение. В третий, оказалось, что лекарь вообще удавился, «пресытившись несправедливостью бытия». Несправедливостью! Жаль, Отто вовремя наступил мне на ногу, а то бы досточтимое собрание на месте узнало, что такое настоящая несправедливость! И пытки, про которые они так любили говорить.

Говорить они, и правда, тут все были мастера. Ещё бы! Самый зажиточный город Империи в округе с самыми мягкими законами – идеальное место для свободолюбцев, ненавидящих «эту власть». Как водится, самые ярые ненавистники - образованные и очень обеспеченные люди, живущими либо на проценты от собственности, либо на семейные деньги, либо на доходы от тех, кого они якобы хотели защитить.

- Оглянитесь! Кругом несвобода! Вопиющая несвобода! Несвобода в обмен на сытую жизнь! – так любил говорить толстый мастер Гукари, держащий солидную долю в продаже сбруи для Перерожденцев, - и наш незначительный достаток, кажется чем-то большим потому, что народ привык жить бедно!

- Но, позвольте, разве можно называть просто несвободой откровенное порабощение собственных граждан? – взвивалась его всегдашняя оппонентка свет Амалия, сухощавая дама в огромных очках, соучредитель и летний настоятель университетского храма, - вот мой Торзик и тот против! Древние так не жили! Где тот Мерран, что ушёл с Катастрофой?...

И золотоглазый типс, этакий львёнок со стрекозиными крылышками, отчаянно махал хвостом, и пытался скинуть ошейник с огромным восьмигранным камнем, на каждой грани которого посверкивал Великий Апри.

- А всё потому, что все боятся! Кого боятся? От кого глаза прячут? От Инквизиции? За головы свои боимся, за семьи. Вот так и даём себя поработить, поработить, понимаете? А ведь самая большая ценность – это свобода! – с достоинством вклинивалось Ильраэ, напомаженное нечто неясного пола, потягивая запрещённую всеми законами настойку на виккерах.

И, проверив Молчальник – дорогущий, самой последней модели – собрание начинало разглагольствовать: про преступную власть, что кроит законы под Высоких и мерит судьбы по доле Зрячей крови; про Инквизицию, что помогает уничтожать собственный народ; про Церковь, что превращает прихожан в быдло, равняющее преступников и инвалидов; наконец, про этих самых Перерожденцев, талантливых и чутких, и которых низвели до рабов, червей…

Тут я начинала зевать и глазеть в окошко. Какое рабство, о чём они? Ни один человек в Мерран не имеет права купить или продать другого, а потом покалечить и убить «в процессе эксплуатации». Также никто не может взять и напасть на поезд или деревню, с тем, чтобы увезти людей в свой, например, округ, и заставить горбатиться на себя. Даже пресловутые Орры, по закону – только инструмент исправления, вроде облегчённой тюрьмы, носить их дольше определённого срока нельзя. Более того, можно даже пожаловаться на своего «хозяина», если тот преступит какой-либо Всеимперский закон, либо причинит своему «пленнику» серьёзный физический вред. Ну, действительно серьёзный - измывательства Дарна надо мной таковым не считались. Что до Перерожденцев, они же не люди. Уже. Разумные животные – да, но так и ящерицы вполне разумны, да даже гусеницы-поезда эти Мерранские не глупее иного пьянчужки. Как по мне, так то, что почти все кадарги и осморы – бывшие преступники, уже о многом говорит. Каждый сам выбирает себе судьбу. Те же немногие, кого «переродили» по болезни… Шутки богов. Как всегда, страшные и злые шутки. Но ставить знак равенства всё равно нельзя.

Знаки знаками, а время поджимало, Орры подозрительно покалывались и чесались. Поэтому, в конце третьего заседания, я тихо зажала в уголке самого трезвого из председателей, и недвусмысленно обрисовала перспективы его дальнейшей судьбы, если не обеспечит мне сеанс по снятию Орр вот прям ща. Икая и дёргая глазом, сопротивленец начал что-то мямлить про иерархию людей и ступени Духов, но нас прервали.

- Думаю, я мог бы помочь вашей проблеме с Оррами, - сказал сильно сутулый молодой человек, замотанный в широкий шарф от макушки до поясницы, - не будете ли вы столь любезны, отойти со мной в кабинет?

Любезной быть не хотелось, да и от незнакомца тошнотворно тянуло тухлой тиной. Однако потягивание в позвоночнике быстро напомнило, зачем вообще я ввязалась во всё это Сопротивленческое действо. Председателя пришлось отпустить, а самой пройти в соседнюю комнату.

Странный человек, так и не открывший лица, представился Маршем. Извинился за нерасторопность своих младших коллег, и передал адрес, по которому живёт нужный мне врач… на которого тут же сделал заказ.

- Специалист он прекрасный, и вам поможет, однако… как бы это сказать… нам необходим взгляд со стороны. Где бывает, что говорит, с кем общается. Мы, конечно, доверяем, но… когда люди говорят некоторые вещи публично, а потом им за это ничего нет… если вы понимаете, о чём я.

Я взвесила на ладони мешочек с деньгами и решила, что понимание достигнуто.

***

Юношу-врача, на которого сделали заказ, звали Анкер Айн. Он был прямым потомком рода Айн, который когда-то открыл ворота Жемчужного для Вирема и принял религию Великого Апри. Однако, деяния достославных предков только раздражали Анкера. Он заплетал в волосы серебряные колокольчики – символ единения с кадаргами, говорил чуть нараспев, подражая, по его мнению, жрецам Духов, и носил бесформенные длинные туники, как символ траура по ушедшим временам. В гербовых залах своего особняка, он разместил приют для брошенных домашних животных.

Понаблюдав, я узнала, что под туниками юноша таскает хлыст, несколько подсумков с нехилым набором хирургических инструментов, толстый кошель денег, и ещё более толстый кошель с листовками, которые он по большой пьяни как-то пытался раздавать в кабаке, крича:

- Империей ныне правят люди вороватые и глуповатые! Их надо свергнуть навсегда, забыть про Императора - нет его! И не было никогда! - и строить государство принципиально нового типа! Слава Духам! Свободе слава!

На этой самой свободе Анкер остался только потому, что его вовремя заткнул двоюрдный брат, всучив юноше бутылку с настойкой, а нахмурившемуся кабатчику – деньги. Ещё через день после «представления», дядя в епископском сане взял непутёвого племянника на поруки.

Кроме кабаков и собраний Сопротивления, Анкер бывал в университете, где в своё удовольствие преподавал какую-то чисто мерранскую фиготу про лестницы крови, и у девушек. Не смотря за заплывшие синевой глаза и общую одутловатость, по меркам Мерран юноша считался симпатичным и хорошо сложеным, так что девушек имел аж троих. Все они состояли в Сопротивлении, просто находились в разных его «ячейках» и разных слоях общества: ассистентка другого преподавателя, дочка купца, и горничная дядюшки-епископа. В горничной я с интересом и лёгким ужасом опознала хорошо замаскированную полукадаргу. Досуг же Анкер посвящал животным, которых подбирал на улицах, либо выкупал у лабораторий выжившую после опытов «некондицию».

Вскоре стало ясно: пацан горяч, по-житейски добр, глуповат, и никак не может быть «провокатором от Инквизиции». О том и доложила заказчику.

- Что же, благодарим за беспокойство и оказанную помощь, - сказал Марш и передал ещё один мешочек, - остаток. И, так сказать, новая нижайшая просьба…

Следующие пару Гарий вместо того, чтобы просиживать штаны на собраниях, я прикрывала встречи спокойных, скромно и элегантно одетых людей. Никакой суеты, никаких выпадов про власть, никаких значков и тем более колокольчиков, только обсуждение торговли (галлюциногенные грибы, выведение перерожденцев, оружие). В чём-то эти новые клиенты походили на тех, кто летом заказывал прикрывать контрабанду в Порте-Западном. Говорили мало, тихо, и по делу. Считали Молчальники слишком ненадёжными штуками, ведь в них запросто можно вмонтировать какой-нибудь ловящий звук кристалл. Вместо этого приобретали отборные камни Кади, Мирт, и иллюзий, и услуги специалистов, подобных мне.

Тем временем, мои «коллеги» по театру отирались неизвестно где: Отто, и ещё пара особо ретивых ребят, буквально дневали и ночевали вне лагеря и возвращались только на представления. Эвелин и её новая подружка из прибившихся к труппе разнорабочих, подпиливали рога полукадаргам, которых здесь оказалось на удивление много, массировали щупальца осморам, и занимались прочей сопротивленческой медициной. Что и говорить, разошлись наши пути: пока ребята предавались высокоидейным занятиям, я зарабатывала на Сопротивлении неплохие деньги, и получила ещё один очень качественный сеанс по снятию Орр. После него, правда, появились проблемы с желудком, но немудрено: начался сезон неких раковин по имени мидии, и специя кютюк теперь пропитывала не только пищу, но и воздух, и воду.

Потом возникла проблема, причём, очень неожиданная. Вопреки обыкновению, Халнер вдруг начал интересоваться, во-первых, почему периодически пропадает реквизит (который я тратила на переносные тайники), а во-вторых, подробностями того, где я шатаюсь, с кем, и чем конкретно мы там занимаемся. Пришлось срочно придумывать что-то про благотворительные представления в кабаках, куда мы с ребятами регулярно ходим, ну не на развалинах же бухать, в самом деле. На всё на это Халнер скептически поднимал брови, но расспросы прекращал.

Зато потом вопросы появились у меня: однажды, возвращаясь по ночи, я увидела Лилиан, молодую жену Отто, выходящую из шатра Халнера. Это озадачило, да так сильно, что я даже не смогла подобрать слов для разговора. Нормального разговора, чтоб без необоснованных претензий и истерических упрёков…. в итоге убедила себя, что всё померещилось от усталости. Но осадок остался.

Время шло, вернее, ползло, словно раненая змея на морозе. Десятка черз два дней, оно доползло до очередного заказа: дорогого, объёмного, и… сложного, как никогда.

- О, что-то в ухе зазвенело, простите, - сказал Марш, после моей нецензурной тирады о том, что я думаю об одновременном прикрытии нескольких десятков человек, и порылся мизинцем в ухе, - так о чем бишь я… Собрание вполне официальное, день рождения мастера Ваккури, купца Второго луча. Тридцать богачей и немного обслуги. Скальный пляж на сутки отдан под наши нужды, у Южного входа даже охрана будет. На другом конце, там, где развалины, планируется ритуал. Специфический. Ну, вы понимаете. Прикрытие требуется локальное и стационарное, на толпу, что-то вроде зонта или купола. Желательно, с иллюзией тишины.

Тишины, монторп его!

- Пусть Молчальники свои купеческие притаскивают, если пердеть тихо не получается! – взвилась я, - и пусть учтут, что ещё материал будет стоить, как сам заказ!

- Эмм… свет Кетания, я, конечно, не специалист, но про материал, на мой взгляд, лучше решать на месте. Всё-таки, там скалы Лайс, они ловят наст…

- …насрать и перепятать мне на эти скалы. Сроки какие?

- Пять дней. Платим вперёд половину, - он написал сумму, - вторую по факту после работы.

Посмотрев на бумажку, я тяжело вздохнула и приняла заказ.

Как ни странно, времени хватило на то, чтобы съездить на место будущего действа целых два раза: посмотреть, что к чему и прорепетировать придумку. Марш оказался прав - скальный пляж состоял из окатышей миёра, породы, в которой очень много кристаллов Мирт, пускай дрянных и крохотных, но всё же способных поймать и усилить иллюзию. Поэтому, взяв за основу схему, по которой делала представление в театре, я сократила расстановку кристаллов Кади до полукруга, а Мирты исключила вообще: всё равно для стороннего наблюдателя достоверна будет именно низкая детальность и не слишком громкий звук, искажённый и низкий.

***

Мероприятие началось на ветреном закате, когда край слегка щербатого осеннего солнца коснулся волн. Получив отмашку от поджарого человека в кружевном костюме, пара десятков людей начала увлечённо бегать между столами с едой и выпивкой; насытившись, они начали вальяжно расхаживать и общаться.

- Прошу вас, мы начинаем. Будьте любезны включить прикрытие, пока на половину, - сказал подошедший Марш.

Всё время перед этим, юноша стоял неподалёку от меня и рассеянно жевал огромное ярко-оранжевое пирожное, время от времени касаясь им своей бесформенной шляпы. Судя по отвратному запаху, кулинарный изыск покрывала глазурь на основе перепревшего кютюка, а начинка подозрительно шевелилась, словно в неё понапихали ещё живых ракушек адии.

Сглотнув дурноту, я сосредоточилась, и перевела кристаллы Кади из ступени «ловец» в ступень «певун». Теперь вместо того, чтобы запоминать происходящее вокруг, камни начали повторять то, что только что видели. Я подправляла и усиливала картинку через камень иллюзий, а держалась она за счёт миллионов кристалликов Мирт, спрессованных когда-то в породу прибрежных скал.

Стоило опуститься мороку, как на высокий камень-волнорез взгромоздился полуголый мужчина. Его торс, давно потерявший упругость молодости, масляно лоснился в свете фонарей, а обмотанная вокруг бёдер расшитая юбка то и дело порывалась взлететь и открыть гениталии.

- Имущие в сердце наследие Духов! Внемлите! Внемлите! Вот первый закон: из тьмы мы приходим, во тьму и уходим, и только любовью пробудится Он! – проорал жрец и начал поливать народ мощносй струёй… морской воды, выходящей будто бы из пустоты над его головой.

Любопытно. Пытаясь понять механизм маскировки, я даже подошла поближе. Зря: некий юноша вцепился в меня и попытался повалить на камни - видимо, хотел причинить любовь. Но любовь у нас не получилась, по причине с размаху отбитого мужского органа и моего поспешного бегства на прежнее место наблюдения. Вовремя: весь пляж рядом со скалой превратился в празднество плотского удовольствия. Удовлетворялись все со всеми, включая служанок-кадарг и даже одного секретаря-осмора, неведомо зачем притащенного на праздник. Теперь понятно, откуда в Жемчужном столько помесей перерожденцев!

К тому моменту, как вся эта радость дошла до готовности совокупляться не только телом, но и разумом, у меня уже конкретно слипались глаза: корректировка иллюзии тянет силы, голова дурная, желудок бесится, пить нельзя. Недосып, опять же. Так что, когда из темноты над морем выплыла белая ладья, освещённая переливающимися радужными огоньками, я захлопнула рот на половине зевка и сплюнула. Если они и сами умеют маскироваться так, что хрен заметишь, зачем им я?!

- Прошу вас, прикрытие на полную мощь, пожалуйста, - сказал Марш.

Он как раз доел своё тошнотворное пирожное, и теперь стряхивал крошки с широких полей шляпы. Мысленно пожелав молодому человеку долго и безрадостно совокупляться с каменными статуями, я залезла на «пирс» - плоский отросток скалы, к которому причалила лодка - и дёрнула за нити пространства, передвигая купол иллюзии.

Тем временем, из ладьи вышли трое мужчин и две женщины, все – в лёгких полупрозрачных балахонах, перехваченных на поясе серебряными цепочками. Бррр! Тут и так из-за ветра зуб на зуб не попадает, а эти щеголяют тут!

- Внуки и правнуки Духов! Предки с нами! – вскричал, вскидывая руки к звёздному небу, один из мужчин.

На его груди висел сборный медальон дмик, усиливающий звук.

- Император, томящийся в клетке лучей солнца, скоро вырвется из оков! Вырвется, и вернётся в Великий океан Мерран!

Толпа взревала, послышались хлопки. Во горланят-то! На всякий случай я подкрутила купол, искажая звук.

- Но слуги солнца, врага нашего, не дремлют! Вспомните, вспомните аресты наших братьев! Вспомните недавнюю облаву, когда погибло трое сестёр, что не захотели предавать себя в черные лапы Инквизиции! Вспомните их! Поплачем же с морем…

Над толпой поплыли всхлипы, стоны и рыдания. Театрально заливаясь слезами, из гущи народа появился давешний жрец плотских утех. Взгромоздившись на пирс, он принялся снова брызгаться из своего «фонтана», на сей раз, крутясь во все стороны. Да монторп их! Пришлось подвернуть пространство, чтобы капли не попали на меня. Когда запас воды иссяк, к краю пирса-сцены подошли две жрицы.

- Пройдём, пройдём же дорогой плача! – хором сказали они, и указали на узкую лестницу, вырубленную в скале.

Незаметные до сего момента, ступени тут же осветились, будто светляков вмонтировали в камни. Ничего себе! Жрицы гуськом пошли наверх, распевая что-то неразборчиво-пафосное. Толпа двинулась следом. Дождавшись, когда оставшиеся жрецы замкнут процессию, я повесила перед пирсом автономный занавес-иллюзию «далёкие светящиеся столики», поцапалась с Маршем, кому идти вторым, и потопала наверх.

Лестница привела к глубокой чаше с покатыми стенками и плоским дном. По её краям - два желоба-террасы, на которых и разместилась толпа. Люди стояли очень плотно, стараясь держаться подальше от глубоких трещин, что раскалывали борта древнего сооружения. Жрецы же с комфортом разместились на большом уступе, нависавшем над чашей.

- Усильте, пожалуйста, иллюзию крыши, чтобы сверху не было видно свет, – пропыхтел за спиной Марш.

- Сам ты крыша! Тут что, патруль летает?

- Ну, вообще-то…

Его объяснения потонули в голосе, многократно усиленном дмиком и эхом.

- Внимайте! Смотрите! Знайте! Среди нас Меченый Солнцем! Он долго прикидывался верным соратником, но Духи открыли нам глаза! Смотрите и вы!

Из-за спин жрецов появилось два кадарга, которые вели нагого мужчину с мешком на голове. Та-ак. В моём мире подобное начало однозначно сулило бы жертвоприношение. Впрочем, в культе Духов они тоже, кажется, практикуются. Монторп их раздери! Знала бы, взяла б другие деньги!

Пленника толкнули вперёд. Подсечка под колени, ещё толчок. Он бухнулся у самого края жреческого уступа. Один из кадаргов сорвал мешок с головы – грубо, вместе с клоком волос. Пленник часто-часто заморгал, затравлено озираясь. В свете множества фонарей и факелов, синева под его глазами казалась чёрной, словно у трупа, а губы побледнели так, что почти полностью слились лицом. О боги! Да это же Анкер! Тот самый непомерно удачливый любитель животных, который снимал мне Орры! Это он-то предатель?! Я же следила, я же однозначно доказала, что…

— Смотрите! Откройте глаза и смотрите! Узнаёте своего бывшего товарища?

Толпа взвыла. Анкер затрясся ещё больше, и принялся что-то кричать, но его тут же заткнул кадарг ударом в челюсть. Я сжала зубы и крепче вцепилась в пространственные нити. Идиоты! Какой из него агент Инквизиции или, тем паче, Инквизитор?! Восторженный дебил, который только и может, что восхищаться «мэтрами справедливости» и цитировать Духову летопись! А Инквизиция его не трогает, потому что смех один с таким связываться, да и дядюшка высоком церковном сане. А тут что? Своим же помешал? Ну, зашибись, а мне-то что теперь делать? У них что, так много спецов по Оррам?!

— О сопричастные Духам! Мы спрашиваем вас, как спрашивают самого себя: видите ли вы чёрную птицу вины, что витает над головой этого нечастного?

Жрецы разом вскинули руки. Толпа примолкла.

— Приглушите, пожалуйста, свет. Люди должны видеть в полутьме, — сказал Марш.

Какой всё-таки странный у него голос. Низкий, а при этом звонкий, словно шипение рассерженной гадюки!

Стоило примаскировать свет факелов, как над головой Анкера начали метаться чёрные тени, смахивающие на морских летучих мышей.

— Видим! Видим вину! Смерть! Смерть предателю! – завизжала толпа.

— Смерть? Вы уверены? Ну что же! Да будет так! Духи примут его плоть, растерзают его душу, упокоют в великой тьме океанских глубин!

Едва жрец договорил, как кадарг со всей силы пнул Анкера в спину. Отчаянно вереща, юноша кубарем полетел на дно чаши. Его покрывал слой старых водорослей, поэтому Анкер не разбился. Однако левая нога выгнулась под неестественным углом. Юноша завыл – утробно, на одной ноте.

— Это что за хня тут происходит?! – обернулась я к Маршу, — я ж вполне ясно сказала, что он просто удачливый, больше ничего!

— Мы уже поблагодарили вас за хорошо проделанную работу, — невозмутимо сказал Марш, слегка поклонившись, — а теперь мы делаем свою. И, кстати, простите великодушно, но вы уверены, что такое послабление иллюзии соответствует требованиям заказа?

— К-каким таким тре…

Я вдруг поняла, что не держу иллюзии, а мало-мальская маскировка держится на одной только инерции кристалликов Мирт.

— Да свершится правосудие! – донеслось со стороны жрецов, — да славятся Духи!

Несколько голосов затянули гимн. Плохая идея: многократное эхо превратило нестройное пение в полную какофонию. Бедные мои уши…

— Правосудие! Правосудие! Уууу! – подхватила толпа.

В чудовищную мешанину звуков вплелось бульканье: начался прилив, мутная от водорослей и песка вода проникла между скал и хлынула в чашу. Сброшенный на её дно Анкер заорал громче прежнего, начал умолять о пощаде.

— Какого вы творите?! У вас что, спецов по Оррам так много?! – заорала я на Марша, — вытаскивай его быстро! У меня сеанс!

— Мы всегда выполняем договор, — невозмутимо сказал Марш, кланяясь и прикасаясь к шляпе, — но только если другая сторона выполняет свой. Свет Кетания, простите, но иллюзия тает.

Да чтоб тебя монторпы драли! Я рывком подхватила пространственные нити, стянула купол иллюзии крепче. А вода лилась в чашу, на дне которой копошился напуганный, голый Анкер со сломанной ногой. Он всё пытался встать, и выкрикивал то призывы, то проклятия, то мольбы.

Но море было сильней.

Едва казнь свершилась, как жрецы затянули припев на странном языке, не похожем ни на Простой мерранский, ни на древний Высокий. От шепелявых переливистых звуков тут же заломило за ушами. Я отпустила не нужную уже иллюзию, и начала массировать виски. Боги, ну и мир. Одни под линзой людей сжигают, как муравьёв, другие топят, да ещё издеваются при этом. И все воют, словно монторпы.

— Что такое, свет Кетания? Вам плохо? – осведомился Марш, слегка прикасаясь к моему локтю.

— Плохо? Мне хорошо! Мне просто зашибенно здорово! Орры поют и пляшут от счастья, что их больше никто не будет трогать!

— О. Боюсь, их радость преждевременна. Мы с Анкереом вместе учились, а потом долго работали бок о бок. Так что, как я уже сказал, без помощи вы не станетесь. А теперь последнее усилие, будьте столь любезны, пожалуйста?

Подавив желание сбросить Марша в чашу, я снова взялась за иллюзию. Слава богам, жрецы уже шли к лестнице. Толпа двинулась за ними, кадарги исчезли среди скал. Проследив за ними, я увидела крохотную лодочку во внутреннем «заливе», видимо, они вместе с пленником приплыли на ней.

Когда мы с Маршем вывалились на «пирс», толпа уже начала разбредаться. Холодный ветер, дувший на закате, превратился в теплый и ласковый бриз. Факелы горели ровно, разгоняя темноту уютными отблесками теплого света. Пахло морем, и почему-то свежим хлебом. Люди сбились в кучки. Кто-то делился впечатлениями, кто-то подъедал остатки празднества, кто-то пошёл купаться.

— Свет Кетания, ваш остаток, будьте добры.

Не глядя, я взяла протянутый кошель. Хм. Легковато.

— Что-то требуется ещё? Может, лучше расплатитесь, когда всё доделаю?

— Нет-нет, свет Кетания, работа сделана. А это… небольшой вычет за эмоциональность.

Эмоциональность, да. Теперь это так называется.

— Вы казнили невиновного, — устало сказала я, пряча кошель за пазуху: открывать подпространство не было сил.

— А так ли это важно, свет Кетания? Главное, мы едины.

Не найдясь с ответом, я пошла прочь.

 

 

18. Солнечный круг, небо вокруг

 

То ли ветер дул слишком холодный, то ли я стала слишком впечатлительной, но всю дорогу до лагеря меня трясло. Добравшись, наконец, до знакомого лабиринта, я направилась прямиком к Халнеру. Больше всего на свете хотелось забраться к нему под одеяло, на руки, за пазуху, под мышку, куда угодно, лишь бы провалиться в удушливое забытьё и чувство беспомощной безопасности, с которым я всегда так рьяно боролась, и о котором так мечтала сейчас.

Ночи уже стояли холодные, вход завешивали двумя пологами. Скользнув под первый, я почувствовала упругое сопротивление сферы Молчальника, а раздвинув второй, застыла, как вкопанная. Посреди комнаты, на широких подушках сидели Халнер и Лилиан. Девушка увлечённо рыдала, а вот мой… кхм, а Халнер аккуратно гладил её по голове.

- Добрый вечер, - громко сказала я, - не помешаю?

Лилиан дёрнулась. Обернулась, снова вздрогнула. Секунду протупив, она вскочила и закричала:

- Ты! Ах ты! Явилась, да? А он где? Где мой Отто, где? Куда ты его дела, сучка?! Где мой Отточко?! Сволочь! Ненавижу! Ненавижу всех!!

И, с удивительной силой оттолкнув меня с дороги, выбежала из шатра.

- Аа, ээ, ээт-то ч-чё? – только и сказала я, переводя взгляд на Халнера.

- Отто почти двое суток не было в лагере. Весь выходной, считай. Как и тебя, кстати. Где шялалась?

Он уже поднялся, и теперь стоял, зацепив руки за пояс, и агрессивно наклонив голову. Я хотела отшутиться, но вдруг заметила, что рубашка у него на груди помята, а из складок посверкивает медальон Апри. Медальоны эти в Мерран носили под одеждой, носили везде и всегда, но Халнер обычно снимал, перед тем как мы…

- Где хотелось, там и шлялась! Тебе-то что? Всё равно, я вижу, не скучал!

Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, а потом прошипел сквозь зубы:

- Села и рассказала.

- Чего-оо?!

- Я сказал, села, и всё рассказала!

- Ты охренел так со мной разгова-айй!

Халнер схватил меня за локоть и буквально швырнул на подушки, где только что сидела Лилиан.

- Разговариваю! В городской Инквизиции ещё не так будут разговаривать! Память топорами переколошматят, и кровянкам сбагрят на опыты, как сильно ценную! – рявкнул он так, что я даже вздрогнула.

И добавил, уже тише:

- Кети, послушай. Что этому идиоту Отто «духовитые» мозги запудрили, и так знаю, он с детства глуповатым был. Равенство и свобода, ****! Но ты! Что тебе-то посулили?! Деньги? Пытки?

- Пытки? Ха! Пыток мне и так хватает, спасибо Дарну! – я вскочила и помахала перед его носом руками, где всё ещё виднелись узоры Орр, - а про свободу лучше и не вспоминать! Всё! Пошла свободно дрыхнуть! Лили обратно позвать, или сам спра-кхх!

Я закашлялась, ударившись спиной о полированную доску. Это Халнер перехватил меня на полуслове, скрутил, и втиснул в кресло. Сам тут же опустился на пол, сжав коленями мои ступни и лодыжки. До синяков прижал мои запятья к подлокотникам.

Не то от встряски, не то от общей усталости, я почувствовала дурноту.

- Хал. Хал, послушай. Я зверски устала, ты не в настроении, давай лучше завтра всё обсудим?

- Нет.

Даже стоя на коленях, он был выше, и смотрел сверху вниз, смотрел собранно и отстранённо, будто чужой. Не в силах выдержать этот взгляд, я опустила голову. На мгновение показалось, что его медальон Апри выполз из складок рубашки и начал едва заметно покачиваться, сам, словно тот золотой паучок, который мне дали пауры в подземельях заброшенного храма.

- Хал. Хални. Пусти меня. Пусти, пожалуйста. Я никуда не уйду. Я… мне надо в туалет. Очень.

- Посмотри на меня.

Стараясь дышать глубже, я с трудом подняла голову. Боги. Где его зрачки?

- Хал. Хал, я ща блевану.

- Правильно, - ответил он, и моргнул зелёными фасетчатыми глазами, - правильно, Кети. Выплюнь всё виденное. Выплюнь всё лишнее. Рассказывай…

***

Я открыла глаза и посмотрела в потолок, на едва заметную паутинку между складок материи. Обитатель ажурного дома прятался неподалёку, ожидая, когда прилетит еда. Еда - это, кстати, хорошо. Позавтракать бы…

- Кети! Кети, вставай! – из-за полога показалось круглая мордашка Хелии, - я понимаю, дело молодое, но ты сейчас представление продрыхнешь! Давай-давай, я тебе кролика сделала, как ты любишь.

Кролик. Кролик это хорошо. Уфффф… Я с трудом поднялась на койке. Боги. Я же не сюда вчера шла? Или в кабак завернула по дороге? Не помню. В голове только вчерашний ритуал и обрывки ночных кошмаров: Халнер с фасетчатыми глазами вытягивает мне мозги через нос, словно бальзамировщик; Марш разматывает-развинчивает свою шляпу, под которой вместо черепной коробки оказывается каменная чаша с тонущим Анкером; Анкер, сидя в обнимаку с полукадаргой, и, почему-то, Эвелин, орёт про способ снять мои Орры, и призывает Трена; Трен швыряет мне медальон и начинает декламировать программу Сопротивления о беглых Перерожденцах… телеги, контрабанда, заброшенный храм, потомок мутантов Лирки, полуперерожденец Безкар, пауры...

С размаху опустив голову в ведро с холодной водой, я помотала волосами туда-сюда. Потом встряхнулась, разбрызгивая капли по всей комнате. Стало легче. Сменив вчерашнюю затхлую одежду, я кое-как позавтракала (не смотря на аппетит, желудок отказался принимать много пищи), и, вроде бы, оклемалась. Приснится же, брррр! Что я пила вчера? И где? А, главное, когда?

Вопрос этот промучил меня всё представление, во многом ещё и потому, что его же задал и Халнер – по обыкновению, он сидел вместе со мной на «насесте», с которого я делала иллюзию укрощаемого монторпа. Честно ответив, что ничего не помню про вчерашний вечер, я начала с удвоенной силой думать, но додумалась только до головной боли. Впрочем, моё состояние явно лучше, чем у явившегося, наконец, Отто. Будучи не в состоянии выступать, он завалился в стойло, где и задрых в обнимку с волами.

После того, как я сделала личный номер с большой иллюзией и пошла в гримёрку, в коридоре ко мне подскочила Эвелин.

- Кет, нужна твоя помощь, срочно! - зашептала лекарка, крепко схватив меня за рукав, - ребята пропадают! На тебя одна надежда! Они заст…

Она осеклась и скорчила вежливую мину.

- Добрый вечер, папа. Извини, но нам с Кети надо пошушукаться. О своём.

Подняв брови, руки, и выпятив губу, Халнер немедленно и молча удалился. Эвелин снова повернулась обратно и начала толкать меня в гримёрку.

- Поторопись, пожалуйста! Отто с Пертом застряли на ярмарке, там листовки новые, поедут с нами в горы. Надо их вынести и вывезти сюда, а тут уже разберёмся.

- Отто? Так он же на бодуне дрыхнет?

- Какой бодун! Иллюзия это, помнишь, ты на камни записывала на всякий случай. Да, Лилиан делает вид, что так и надо, потому что иначе вдовой станет. Шевелись, давай!

- Слушай, ты чего раскомандовалась тут? – возмутилась я, - у меня на вечер вообще другие планы!

- Мда? Твои планы как-то не торопятся снимать с тебя Орры! А у нас всё на поток поставлено! Планы у неё. Давай, давай, собирай, что нужно, и пошли!

Ну что ты будешь делать! Переодевшись, и наскоро собрав небольшой мешочек с кристаллами иллюзий, Кади и Мирт, я двинула вместе с Эвелин прочь из лагеря.

Мы довольно долго шли круголями по тёмным улицам туда, где горела огнями Ночная ярмарка. Всё-таки забавно придумано: несколько раз в год купцы Жемчужного позволяли буквально разорять свои склады, выставляя товар по очень низким ценам. Конечно, не от большой щедрости: продукты на этих ярмарках почти просрочены, вещи – бракованы, драгоценности – фальшивы. Потом теневые дельцы, и вместе с ними Сопротивление, сообразили, что большую толчею под покровом ночи можно обернуть себе на пользу, и понеслось. В разноцветных и разнокалиберных коробках, часто находились листовки, котрабандные книги, и многое другое. Так сказать, вещи, несущие «просвещение и свободу» на другие концы Империи: в Жемчужном таможенные досмотры судов давно превратились в формальность.

А вот оцепление вокруг ярмарки – точно не формальность, да и посты рядом со складами следили внимательно. Дело тут не только в штрафах, которые купцы сдирали с невнимательных стражников, пропустивших кражу, но и в том, что сегодня, в самом начале ярмарки, произошла большая драка, под которую кто-то что-то умыкнул, и теперь все были на взводе. Как тут вынести несколько ящиков без документов!

- Уф, Кети! Наконец-то! Ура! – забасил Отто, - как я рад тебя видеть!

- Угу. Так, показывай, чего надо.

Надо было немного, но муторно: прикрыть дверь, прикрыть погрузку, прикрыть телегу, пока в неё для маскировки грузили корзины с едой. Тут ребята перестарались, и завалили телегу так, что на ней совсем не осталось места, кроме как на козлах и только двум оболдуям.

- Вот же бестолочи! – воскликнула Эвелин, - ладно, я тут останусь, для лазарета кое-чего приглядела. Вы вернитесь, главное, ну или пришлите кого, сумочки поднести.

- Ща, погоди... давай-ка посмотрим…

Увы. На телеге действительно не нашлось места, разве что для маленькой меня. Впрочем, без меня ребята бы и не выехали.

Скрепя сердце, пришлось оставить Эви на ярмарке одну, и отправиться в путь.

В ледяном предрассветном воздухе, пар от дыхания оседал на железных частях телеги. В любой другой день по такой погоде, я побила бы даже Изабель по части танца, но мне снова поплохело, и я слезла вниз. Оставалось стиснуть зубы и считать шаги, чтобы хоть как-то отвлечися. Пятьсот двадцать. Пятьсот двадцать два, пятьсот двадцать три… четыреста тридцать восемь… Неважно. Лагерь скоро, уже скоро.

- Кети, ну ты что? Опять желудок? – озабоченно спросил Отто, - я ж тебе сказал, что кютюк в этих пирожках. Нет, всё равно съела! Эх… Перт, подвинься давай, Кети сядет!

- Не, так меня совсем укачает, без прикрытия останетесь. Лучше пешком…

- Ууу, похмелюга, - протянул Перт, и полез в корзину, - на, держи лируппу, поможет.

- Угу.

Я куснула зелёную мякоть и скривилась от хлынувшего в рот кислого сока.

- Брр, дрянь! Ух! Отлегло, кажись. Спасибо!

- Да не за что, - Перт потянулся, меняя позу, - слушайте, а может, срежем угол-то?

Отто согласился, я промолчала. Мы свернули в узкий переулок, чуть не задавив какого-то оборванца, пристроившегося поссать.

Переулок этот здорово сокращал дорогу, но пользовались им редко, предпочитая нормальную проезжую часть, что вилась вокруг доходных домов. И хорошо, что не пользовались: например, сейчас телега заняла почти всю ширину прохода, так что пришлось всё-таки залезть на панцирь и устроиться в корзине с зеленью. Если бы не кютюк, плавное покачивание навеяло бы сон, но увы. Громко рыгнув, я перегнулась через край телеги.

Через пару мучительных минут покачивание прекратилось. На заднем плане начался какой-то разговор.

- …предъявляем, - проговорил кто-то.

Сплюнув последний раз, я вытерла рот и обернулась. Площадка перед выходом из переулка ярко освещена факелами, которые держали двое в форме внутренних войск. Ещё трое стояло перед ними. Отто уже соскочил с телеги, Перт передвинулся на край и закатывал рукав. Патруль? Проверка крови? Доигрались…

Пробравшись вперёд, я последовала примеру Отто и слезла на мостовую – если что, легче будет бежать. Впрочем, этого не понадобилось.

- Верноподданная Адони, - кивнул офицер, поднимая глаза от проверочной пластины, - очень хорошо. А чего зелёная такая? Может, лекаря вызвать?

- Да ну что вы, какой лекарь! – тут же запротестовал Перт, - это ж наша, тоже на ярмарку ходила, подобрали вот на обратном пути. Потравилась маринованнм кютюком, у неё бывает. Ну, знаете, желудок начинает бурчать, плохо работать….

- Да знаю, - вздохнул лфицер, и кивнул мне, - ну, поправляйся. Так, а в телеге что?

- Продукты, - небрежно ответил Отто, - у жены день рождения, закупались вот. Мидии, овощи… Вино, разумеется.

- Да, урожай мидий в этом году хорош. У меня тесть сотни корзин собирает, всё сетует, что столько народу перемерло, некому сбывать… - вздохнул офицер, а потом кивнул солдатам, - обыскать.

- Э, зачем так сразу? У нас ещё и фрукты! - Перт начал жонглировать ярко-рыжими якиррами, которые так любила Лилиан, - хотите?

И бросил пупырчатый плод офицеру.

- Не хочу, - холодно ответил тот, передавая якирр Отто, - а вам рекомендую слезть.

Перт наигранно вздохнул и спрыгнул с телеги. Потом он встал рядом со мной, красноречиво отдавив ногу.

Да хоть обе. Иллюзия не работала. Не смотря на четыре камня по углам телеги, не смотря на привязку, не смотря на вложенные картинки на случай появления посторонних - иллюзия не работала.

Не работала, хоть тресни.

Не обращая внимания на перезрелые фрукты и яйца, солдаты небрежно сняли верхние корзины. Я глубоко вдохнула, унимая стучащее сердце. Дотянуться до кристаллов. Дотянуться. Дотянуться…

Опять сбой.

Средний ряд корзин. Овощи, мука, масло. По виску покатилась струйка пота. Я почти физически слышала, как колотится сердце Перта справа от меня. Кажется, полез за оружием. Отто слева спокоен: он ещё ничего не понял.

Делая вид, что разминаю плечи, я шагнула чуть вперёд. Взгляд направо, на выход из переулка. В руках офицера - шар из полупрозрачного зеленого камня, за спиной - двое солдат. Вооружены скорострелами. На взводе.

- Ух ты ж…! – послышалось из телеги.

Это солдаты на телеге взялись за огромные корзины с рыбой, мясом, выпивкой.

Собраться, собраться! Я напряглась, проводя свертку. Так, так, ещё немного! Тщетно. Едва прогнувшись, пространство отпружинило и… ударило поддых.

Рвать было уже нечем. Сплёвывая тягучие слюни на мостовую, я беспомощно следила, как последние корзины переставили в сторону. Коробка, другая. Крышка в сторону, под ними - ворох листовок.

Сжимая в руках заточенные мечи из театрального реквизита, Отто и Перт рухнули на землю. Из шеи у каждого торчал полосатый дротик.

Я прислонилась затылком к холодной стене, и закрыла глаза.

***

Одиночка, стылая и сырая, из освещения – банка размером с два кулака, в которой трепыхаются полудохлые светляки. Окон нет, кандалов нет, скамьи нет, только дырка в полу, из которой пасёт местной смолой, и соломенный матрац. Хорошо, что никаких насекомых не видно. А то монторп знает, какие в Мерран вши да клопы. Может, тоже с щупальцами.

Завернувшись покрепче в истасканное, но чистое одеяло, я сжалась в комок. Холодно. Но всё равно, условия роскошные - вон, даже укрыться дали. Интересно, это для всех, или политические на особом счету? Очень уж всё справно: не орали, не били, к врачу перво-наперво отвели (отравление? Ктюк? Да, не первый случай). Потом покормили – пусть невкусно, но сытно, и отоспаться дали. Обыскали, правда, по-настоящему тщательно – и одежду перетряхнули, и во все щели физиологические залезли, и даже пространственные «карманы» проверили. Ну, за исключением тайничка с тройным дном, который я для медальона с Огнём вырезала – его не нашли. Как и золотого паучка, которого дала мне старая пауриха в Пенном заливе, и которого я так и не стала продавать. Слишком уж странная вещица: передвигается сам, пульсирует, словно маленькое сердце, от чужих глаз прячется. И глаз, и рук. Да уж. Кто бы мог подумать, что личное пространство, оказывается, так легко выворачивать?

Мда. Пространство. Я подумала о ребятах и поёжилась. Они ведь так рассчитывали на меня. А теперь что? Где они? Как? Нас везли отдельно, не знаю ничего. Но знаю точно, что с теми, кто сопротивляется при аресте, цацкаться не будут. Тем более, с идейными. С них ведь станется лозунги выдвигать и даже хамить «кровавым псам режима». И всё – прощай, театральная ячейка. Да и сам театр…

Ха! Представив, в какую истерику впадёт Дарн, я даже села. Какое крушение планов и надежд, а? Его собственные артисты попались с политической макулатурой. А если выяснится, что и в подрыве лорда Ириана в Дельте участвовали… Директору самому головы не сносить, будь он… да кем угодно. Но, пока это всё фикция, единственная вина - не вернулись к представлению. Интересно, кем он нас заменил? Укротителей много, из огнеходцев Равора мог поставить. А меня наверняка Халнер прикрыл, как тогда, в Озёрном.

Халнер. Ох-хо-хо. При одной мысли о его реакции, под ложечкой неприятно буркнуло. Тут не знаешь, что хуже – в тюрьме посидеть или этот его взгляд заработать. «Я же говорил, я же говорил». Он же говорил. Нет, ну правда ведь, говорил. Да уж, вляпалась. «Надо меньше пить, надо меньше пить». Зануда.

В затылке на миг зазудело, потолок прошел рябью. Вот и помянула директора. Через Орры дёргает, не иначе. А вот и хренушки! Инквизиция на то и Инквизиция, может даже такие штуки блокировать. Интересно, а снять могут? Скорее всего, да, причём даже чище, чем Сопротивление. Хм… есть, над чем подумать.

Тут раздался каменный стук, в стене открылся лаз.

- Адони, на выход! – рявкнул кто-то.

Я послушно встала, и просочилась в ярко освещённый коридор. Набросив на меня тонкий поясок из матово-синей кожи, тюремщик - сухопарый тип в застиранной общевойсковой форме без знаков различия – сказал мне идти вперёд, а сам поправил дубинку, и пошёл следом

Шли долго. Из полутёмной галереи с многочисленными каменными дверями, попали на узкую винтовую лестницу. Темно – фонарь где-то за поворотом наверху. Потом опять галерея, уже светлая и красивая. Стена слева - прозрачная, с видом на ухоженный газончик, справа - деревянные двери. Все в узорах,  ни одного одинакового.

Выбрав ту, на которой солнечный диск наполовину погрузился в море, тюремщик запустил меня в комнату. Посреди неё стояло два простых стула и стол, всё из крепких, едва оструганных досок. Стены - обшиты чем-то похожим не то на ткань, не то на кожу. Незнакомый материал отражал свет от длинного светильника, в котором сонно шевелились голубовато-белые гусеницы светляков.

За столом сидел человек. На нём была такая же форма, что и на тюремщике, только чёрного цвета, на плечах – черная же епитрахиль с тонким белым узором по краю и крупной эмблемой на концах. Меч на фоне солнца. Хм. Где-то я это уже видела…

- Доброго времени суток, Аделаида. Присаживайтесь. Брат Явон, инквизитор шестого круга, округ Жемчужный, - любезно сказал человек.

И мы начали общаться. Он спрашивал то про жизнь, то про работу в театре, то про моё мнение о политике государства. Иногда про листовки. Иногда просто так, ни о чём. В общем, ничего особенного, очень вежливая, спокойная, даже милая беседа.

- Листовки? Какие листовки? Ну, мало ли, я по чужим телегам не рыщу.

- Плохо, да. От кютюка несварение, я ж уже лекарю сказала. Да, редкая вещь. Сама страдаю. Но вот так.

- В смысле «как оказалась»? Говорю же, подвезли ребята меня. В театре ж месте работаем. На улице увидели после ярмарки, и предложили с ними поехать.

Хоть происходящее и казалось игрой, но я не расслаблялась, и аккуратно подбирала каждое слово. Потому что не раз слышала, как отец допрашивает высокопоставленных военнопленных за бокальчиком вина. Вопросы прямые и косвенные, вопросы наводящие и сбивающие с толку. Одно и то же по нескольку раз, или просто какая-то ерунда. Подцепить на мелочах, на несовпадениях, на искажениях. Да уж. Со стороны вопросителя всегда веселей.

Вдруг в дверь постучали. Вошел ещё один человек, тоже в чёрной форме, только без епитрахили, и что-то быстро сказал на ухо брату Явону. Тот поморщился, закатил глаза, и вышел. Да так и не вернулся.

Потом меня снова отвели в камеру. Принесли еду. Унесли. Принесли. Унесли. Светильник сдох окончательно. Теперь я сидела в темноте и тишине, ведь из-за толстых стен не доносилось ни звука. Казалось, мир замер в абсолютном спокойствии, даже Орры перестали зудеть. Только лезли беспокойные мысли, да подташнивало от местной баланды.

Наконец, дверь снова распахнулась. Опять лестница, коридор с деревянными дверями. Та же комната, тот же брат Явон. На столе – кипа бумаг.

- Здравствуйте, верноподданная Адони, - отрывисто сказал инквизитор, - вот, кое-что на подпись.

На листах - мои показания под заголовком «опрос свидетеля». Уже свидетеля? Это мне больше нравится.

- Так. И вот здесь ещё, пожалуйста.

Вторая часть бумаг - по возврату моих вещей, отобранных при обыске. Выпускают, что-ли? Ну-ну… Интересно, а ребят? Не спросила, лишние подозрения сейчас ни к чему.

Внимательно прочитав бумаги, расписалась и, по здешним правилам, припечатала кровь на каждый лист.

Брат Явон собрал всё, проверил, положил обратно в папку.

- Ну что же, пойдёмте, - вздохнул он, вставая, - за вами уже пришли. Я провожу.

Снова коридоры и лестницы – выше, дальше, с узкими решетчатыми окнами, через которые проникал тусклый вечерний свет. Хм. Ещё пара часов, и я бы пропустила второе представление. Или третье?

Мы вошли в небольшую комнату, похожую на холл гостиницы: полукруглые стены, ковёр на полу, при выходе на другом конце зала – стойка перед стеллажами с ящиками и папками, прикрытая тонкой прозрачной мембраной. За стойкой - боец в той же чёрной форме, что и у брата Явона, но опять без каких-либо лычек. Рядом со стойкой стоял человек в гражданском, и расписывался в толстой книге, другой рукой придерживая прозрачную коробку с моими вещами. Я непроизвольно замедлила шаг.

Пока я пыталась справиться с потоком эмоций, брат Явон прошёл вперёд.

- Да не затмится Великий Апри, брат Халнер. Вот, извольте получить клиента. Только умоляю, в следующий раз регистрируйте своих людей вовремя и как положено.

- Да не затмится Великий Апри, брат Явон. Я же написал, обстоятельства экстренные, бумаги не успели поступить. Ну, вы же знаете нашу бюрократию...

Халнер сказал что-то ещё, но я прослушала. Боги! Что мне делать со всем этим дальше?! Траурная ленточка, как же. Ещё в Озёрном всё было понятно, да и сам сказал потом, почти прямым текстом. И вообще, зацепок хватало. Со стороны, может, и не заметно, а при близком общении всяко больше всплывает. Но сложить одно с другим я и не подумала. Идиотка.

…Только не смотреть на него сейчас. Только не смотреть…

Брат Явон кивнул бойцу за стойкой:

- Выпускай.

Что-то щёлкнуло, над косяком засветился камень, дверь распахнулась.

Я шла, подшаркивая, по пустому гулкому коридору, и до крови кусала губы. Рядом, по одному шагу на два моих, двигался такой знакомый и совершенно чужой, брат-инквизитор, Халнер Хайдек.

***

Крепкий солёный ветер бил в лицо, раздувал куртку, трепал волосы. Казалось, он дует одновременно со всех сторон: как ни повернись, куда ни приткнись, всё холодно. Далеко впереди и слева огромный диск Апри величественно опускался к кроваво-красным облакам. Сейчас, на закате, особенно заметна большая выщерблина – наползающий на светило Атум. Что ж, зима близко. Днём-то ещё более-менее, а вот ночи окончательно похолодали. По словам местных, в Туманном море начались «шторма», то-есть водные бури, настолько страшные, что всякое судовое сообщение прекратилось. Даже здесь, в глубине Пенного залива, в берег вгрызались валы почти в человеческий рост. И это только отголоски! Что же творится там, за дрожащим от волн горизонтом? Даже подумать страшно.

Я сидела, обняв колени, на вершине одной из облагороженных дюн главного городского пляжа, и смотрела на колыхающуюся линию. Даль. Великая бушующая даль без возраста и времени… Порой взгляд соскальзывал чуть вправо, туда, где на повороте залива виднелся конец другого, скального, пляжа. Того самого пляжа, где недавно ретивые сопротивленцы справляли любовную требу Духам, а после – чистили ряды от «предателя». Да уж. Интересно, что хуже – медленно тонуть в жиже водорослей, или сгорать под солнечным стеклом?

За спиной зашуршало, скрипнул песок. Я распрямилась. Не оборачиваясь, спросила:

- Ну чего?

- Ничего. Ждём, - Халнер встал так близко, что я почувствовала тепло, - всё собрано, но Дарн опять ускакал каяться. Всё пытается выцарапать у торгашей обратно хоть корку хлеба. Это после вчерашнего-то! Наивный.

Я фыркнула. Да. Художественный руководитель еретиков – не та персона, которой можно возвращать предоплату аренды земли или возмещать ставшие ненужными заказы.

- Интересно, когда до него дойдёт… А Лили что?

- Уснула наконец-то. Элви усыпила её чем-то. Не ходи туда, ни к чему это.

- Я к ней? Сама? Мне оно надо? – я вскинула голову и посмотрела на перевернутого Хала, - или «добровольный помощник» должен и в такое лезть?

- Ой-йй, не начинай опять, - поморщился Халнер и сел рядом, - лучше скажи, с тобой из свободолюбцев театра разговаривал кто?

- Нет. Пока сторонятся. А вот ты расскажи-ка лучше, что твои братцы-инквизиторы говорят? Ради чего спектакль?

- Какой спектакль?

- С казнью, - фыркнула я и просеяла по ветру горсть песка.

Нет, всё-таки жаль, что Дарн не пошёл на последнее представление своих артистов. Лопнул бы от злости: такая толпа народу, и ни одной монеты в кассу! А уж речи… Как там? «За ересь! И пропаганду ереси! Оттарион Ойдек и Пертер Лирн! Приговариваются! К казни! Через линзу! Да очистят их! Лучи! Великого Апри!» И ликующий рёв толпы в ответ: люди отвыкли от подобных зрелищ. Вместо скучного молебна еретиков жарят! Как в церкви на витражах! Ух!

- Нет, ну правда, Хал, ну это же не суд, а пародия! Приговор на второй день после задержания!

- Увы. В делах о ереси у церкви… м… небольшой приоритет. Главный епископ Жемчужного - фанатик, каких поискать, а лорд Жемчужного ему в рот смотрит. Ну, братья и решили не препятствовать. Себе дороже.

- Ясно.

Я зло сплюнула попавшие в рот песчинки, и снова посмотрела на море. Идиоты. Теперь вся Империя услышала про Сопротивление, про его идеалы и цели. История покатится, обрастая подробностями. И если газеты ещё можно будет приструнить и проконтролировать, то шушуканье черни – нет.

- Ладно. Ты мне скажи лучше, с телами-то что?

- Ничего. Это же Ступени были… На казни очистили страданиями, теперь отпевают «головешки» в монастыре, пока не пройдёт срок искупления… Что? Летом? Понимаешь... как бы объяснить… приговор очищения под линзой в каждом округе трактуют по-своему. Селестина акккуратистка, да и я не любитель рассусоливать. Ересь с поличным, приговор, казнь. Великий Апри в любом случае примет всех, страдали они или нет.

Примет, примет, куда денется. Ступени у них, угу. Лестница. Восемь дырок в теле. Восемь! Планомерных дырок, из которых смертельная только одна, в сердце. Последняя. А до неё…

Сначала – выкрики про свободу, равенство, кровавый режим; потом, когда первые солнечные зайчики скакнули по коже и начали припекать, призывы к Апри. Не к Духам, к Апри! Потом стоны. Потом крики. И, наконец, монотонный вой. Вой, которому вторила Лилиан, невесть как сбежавшая из лагеря, и повисшая на руках прибежавшего следом Трена. А вот он, хоть и главарь ячейки Сопротивления, старательно отворачивался от действа, и вообще делал вид, что ничего не происходит. Шашлычки не понравились, видите ли. Как и остальным сопротивленцам: ни один из вопивших ранее про братство и свободу, на казнь товарищей не пришёл. Провожала ребят только я, по решению суда (как свидетель по делу, в назидание), да Халнер, который вел бумажные дела театра, и всегда представлял его на тех официальных мероприятиях, куда не желал идти Дарн.

- Знаешь, Белочка… это ведь я когда-то научил Отто Высокому языку, - вдруг тихо проговорил Халнер, отворачиваясь к морю, - старик Ог очень просил. Всё хотел, чтобы сын выучился и приличным человеком вырос. И, знаешь… у мальчика были все шансы. Способности. Память просто фантастическая – Книгу Апри за четыре дня наизусть выучил. Но потом…

-…потом этот самый Апри его и изжарил, потому что пацан заигрался в бумажки!

- Нет, Кети. Не Апри. Люди, - Халнер повернулся обратно, и буквально высверлил меня взглядом, - всё, что люди делают с собой и с другими, они делают сами. Великий Апри просто светит в небесах. Одинаково для всех. А выбор, любой выбор, делаем только мы. И каждый такой выбор всегда стоит чьей-нибудь жизни. Тебе ли не знать.

Теперь уже я отвернулась и сощурилась на заходящее солнце. Несколько облаков висело поперёк кроваво-красного диска, будто кривая усмешка. Что, Великий Апри, смешно? Конечно, смешно. Как не посмеяться над людьми! Над ребятами, которые хотели что-то менять в огромном государстве, забыв, что начинать надо с себя. Над слабовольным лордом, не имеющим своего мнения. Над епископом, ослеплённым тщеславием, ведь он осенён благодатью Апри, ему лучше знать, кто виновен! Прицепился к двум дурачкам, и не в курсе, что под носом уже настоящие жрецы Духов поливают уже настоящих еретиков морской водой, подбадривая ритуальное совокупление, а затем и жертвоприношение.

Хотя, как выяснилось, Великий Апри тоже любит жертвы.

- Что я знаю, всё моё. Но теперь-то что? Что мне теперь-то делать, а, брат-куратор?

В берег врезалась волна, настолько огромная и сильная, что солёные брызги долетели даже до нас. Халнер вздохнул, пожал плечами и тоже уставился на горизонт.

 

 

 

 19. Многоточие

 

Дорога до следующего города оказалась нелёгкой, хотя и близкой. Высоченный Императорский хребет взмывал к небу почти вертикально, горные тропы петляли узкими лентами, редкие поселения ютились в крохотных долинах. После Нижнего Перевала, дорога стала круче. В итоге, Дарн расщедрился, и посадил театр на ближайший канатный поезд. Гондолы бегали на тонких ногах с четырьмя вывернутыми суставами по крепкому канату, что паутиной раскинулся по хребту, а на крышах «транспорта» росли рожки-скамейки, всегда тёплые, и, главное, сухие. На одной из них я расположилась, дыша воздухом и наслаждаясь видами.

Сейчас, ленты густого тумана трепыхались между скалистых уступов, как клочья мяса между зубами хищника. Справа на горизонте бледнел Великий хребет. Тот самый, где осталась разорённая обитель Тмирран и Переход домой. Домой, где вместо лесов – пляска горячего ветра над степью, вместо морей – прожорливый Огненный ковыль, вместо изобилия причудливых зверей – только суслики, да несколько видов ящериц. Таких умных, таких вкусных, таких родных ящериц…

Я вздохнула, плотнее закуталась в плащ. По календарю Мерран, годовой цикл ещё не закончился, но по внутреннему ощущению прошло уже два наших года. А может, и двадцать. Боги! Столько времени чужой мир, чужая игра, чужие правила, нелепая жизнь.

Театр? Да что он мне! Никогда не смогу полюбить лицедейство. Люди здесь хорошие, но атмосфера всё равно не моя. Категорически. Сопротивление? Сборище фанатиков, глупцов, и тех, кто на них наживается. Как только снимут Орры, мы разбежимся. Сейчас сила не на их стороне, и дай боги, чтобы так всё и осталось. Власти? Весьма заманчиво. Но что-то мне подсказывает, что с ними игры опасны, да и пожизненны. А наемной армии нет. Охранником? Глупо. Раскрыть себя как Странницу? Просто идиотизм. Вернуться бы назад и воплотить то, о чём столько лет мечтала – а как?! До дверки-то через половину Империи топать, и ведёт она не в Нор, а в Тми, наводнённый монторпами. Одна надежда - найти ещё какой-нибудь Переход, до Катастрофы их наверняка было много. Правда, сначала надо избавиться от Орр, а это значит – оставаться в театре, сотрудничать с Сопротивлением, и спать с представителем власти. Зашибись.

Вздохнув, я перевела взгляд налево, на Пенный залив. Его огромное пространство безмятежно синело, местами искрилось золотыми полосами. Это солнце выбивалось из-за туч - тех самых, в которые мы вот-вот должны нырнуть. Опять. Боги, как надоело.

С каждым днём всё холоднее, ветер садит из каждой щели. Почти все артисты простудились, у меня так и вовсе началась желудочная лихорадка, постоянно выворачивает. Даже Дарн проникся, приказал сидеть у Хелии, помогать с починкой костюмов после сезона, а на репетиции с иллюзией монторпа выходить только лично к нему, директору. Потому что «ничего нам, бездарям, доверить нельзя!».

- Позвольте к вам присоединиться? - слева возник Марш, закутанный, по обыкновению, в свой шляпошарф, - ну что, как вы себя чувствуете?

- По сравнению с несчастным Анкером и Отто – замечательно.

Боги. Принесла нелегкая. Когда, перед самым отъездом из Жемчужного, этот молодой сопротивленец пришёл наниматься разнорабочим, Дарн пребывал в истерике после казни Отто и Перта, и плохо соображал. Халнера возражать не стал – видимо, преследовал некие служебные цели. Но, как потом сам же мне и пожаловался, это мало что дало. Марш ни с кем не переписывался, на редких стоянках местных жителей сторонился, только вел тихие беседы с присмиревшими театральными сопротивленцами. Хуже того, эта скотина ещё и отказалась снимать с меня Орры! После кучи отговорок, вручил снадобье, чтобы замедлить самовосстановление механизма, и пообещал посмотреть на моё поведение.

- Замечательно? Рад слышать, - не повёлся на подкол Марш, - лекарство пьёте?

- Нет. Тошнит от него.

- Ооо. А от настоек этих ваших, значит, не тошнит?

- Нет, - соврала я, хотя от алкоголя в последнее время тоже воротило.

- Ну, дело ваше. А у меня к вам небольшая просьба. Будьте готовы послезавтра прикрыть священнодействие – приветствие гор. Только проверьте кристаллы заранее, пожалуйста. Эксцессов, знаете ли, не хочется. Всё-таки Вам репутацию восстанавливать надо. После случившегося…

- Эксцессов не будет, - зло отрезала я.

На этом и беседе конец. Марш постоял еще немного, и отправился по каким-то своим делам. Эх. Испортил относительно неплохой вечер.

Нет, ребята меня ни в чем не обвиняли. Поначалу, правда, приставали с жесткими вопросами, как так получилось, что я осталась жива. Но потом оказалось, кто-то из них то ли видел происшествие, то ли слышал подробный рассказ некоего свидетеля из окрестных домов. Опять-таки, Эвелин внезапно вспомнила про моё самочувствие в тот вечер. Да и официальные бумаги вполне вязались с общепринятым мнением о реальности. Пошёл даже слух о моей стойкости на допросах в «жутких застенках» (ха! видели бы они тюрьмы в Сетере…). Но сторониться всё равно стали – должно быть, я теперь символ неудачи.

Одно хорошо: после инцидента в Жемчужном, Дарн понял, что дурь из мозгов надо выбивать. По своему обыкновению, из всех способов выбрал пожёстче. Бесконечные репетиции, перебор запасов… Отлов Кирва, моложавого деда Перта: после казни внука, старик окончательно скукожился и телом и разумом, перестал спать, начал бродить по ночам, потрясая палкой, и ища «еретичек, которые понесли от кадаргов». После долгих раздумий, Дарн сдал Перта в прицерковную общажку в городе Нижний Перевал, через который в тот момент проезжала труппа, и заявил, что когда старик поправится –заберёт. Все сделали вид, что поверили.

Труднее пришлось Лилиан. Закутанная с траурную белую хламиду, она предлагала всем мелкие, горелые пирожки, которые так и не научилась печь. Зато она научилась заниматься уборкой - мыть колёса на ходу, например - и смотреть полным отчаяния и ненависти взглядом на любого, кто называл Отто еретиком. Ну и на меня, конечно – как же так, иллюзии во время движения каравана делать могу, а тогда, на какой-то телеге – нет?! Что-то тут не чисто!

***

День ото дня выщерблина на солнечном диске становилась больше, а воздух холоднее. Из ущелий тянуло туманы, которые выпадали изморосью на ткань шатров. Промозглый холод забирался под одежду, вытрясал из-за пазух последнее тепло, как муку из дырявого сита.

Город Верхний Перевал располагался на плоской скале, что откололась от Тейрила, одного из снежных пиков Императорского хребта. Окружённый пропастью со всех сторон, Перевал был небольшим, но очень богатым. Ещё бы! Главное звено в цепи элитных товаров с востока Империи: два порта для дирижаблей, дорога-туннель - единственный наземный путь сквозь горы, кстати, несколько станций грузовых канаток, бессчётное число «птичников» для птицеящеров – и нескончаемый шум, гам, грязь торгового города. Волнения прошлых лет не коснулись этих мест, а пересидеть Эпидемию вообще проблем не составило: выставили стену свёрнутого пространства, перекрыли наземку - и всё, ни одна зараза не долетит и не приедет.

Места в Верхнем Перевале не хватало и самим, поэтому театру выделили крохотную площадь на самом краешке, где уже начинался город гнёзд. Так называли кварталы, что буквально прилепились на вертикальные склоны скалы. Попадали в эти дома либо на птицеящерах специальной городской породы, мелких и вёртких, либо, чаще, по специальным лестницам, натянутым от края обрыва до «крыльца» какого-нибудь дома, над пустотой. Пустота буквально пронизывала город: сочилась между высоких строений, ныряла под верёвочными тротуарами, скрипела в пышных булочках, гнездилась в кошельках простых людей и в сердцах богатых. Не появлялась пустота только в зрительном зале. Забитое под завязку, главное шапито трещало по швам. Глядя на это, Дарн утирал слёзы радости, и благодарил Апри за второй шанс повысить статус театра.

Прочая жизнь замерла. Кроме представлений и репетиций, никто никуда не ходил. Нет, у Сопротивления, конечно, состоялось несколько «деловых встреч», но тоже без особого энтузиазма: город торговый, сферы влияния поделены, местные бунтари через одного держат какой-нибудь склад или магазин с хорошим доходом, баловство с листовками происходит чётко по расписанию, и чуть ли не с ведома властей, передавать через театр нечего. В общем, отдыхайте, ребята, занимайтесь лицедейством, развлекайте почтенную публику. Замечательный совет, как по мне.

Однако теперь, вместо постылых политических приключений, меня ежедневно терзал вопрос «чтоб такое съесть?». Город на скале мало производил собственной пищи, поэтому в Верхнем Перевале все заведения драли втридорога. Зато – о счастье! – здесь почти не продавали рыбы. При этом по соседству с театром, в «птичьих гнёздах», готовили всё то, от чего в более пристойных частях города воротили нос. Например, птицекрыс. По вкусу они почти ничем не отличались от Тисумских ящериц – таких, коричневых, с красным хохолком.

Ещё в этом городе, как и в моём мире, драгоценную влагу держали под землёй в гротах, пополняя запас талым снегом и дождями, а выдавали строго под учёт, ставя печати в специальную книжку. Понятно, что в таких условиях на счету не только каждая капля, но и снежинка и, тем более, лёд. Так что, когда Марш решил воззвать к Духам Гор, ему пришлось изрядно побегать, прежде, чем он нашёл оставшийся с прошлой зимы кристально-чистый кусок, да ещё с вмороженным в него камешком. И всё бы ничего – пусть его еретичествует, только вот тащить этот самый кусок пришлось опять мне. Чтобы, значит, «восстановить доверие». А без доверия, как известно, не может быть и речи о новых сеансах по ослаблению Орр.

- Как думаешь, если разбить эту хрень об голову Марша, ему на том свете зачтётся? – прошипела я, перехватывая поудобнее тряпицу с пирамидой, и пытаясь вытряхнуть забившуюся за воротник морось.

- Вот чего не знаю, того не знаю, - пропыхтел Маро, - погоди чуток, пуффф…

Мы остановились отдышаться. Еретическую ценность нам передали на «источнике» над одним из городских резервуаров, из которого брали воду несколько городских кварталов и театр. Удобно: даже не пришлось придумывать прикрытие – захотели чаю, пошли за водой, да и всё. Жаль только, я не догадалась взять ещё одно ведро, или хотя бы кристалл Мирт, чтобы подкроить подпространство и нести злосчастный лёд в нём.

- Знаешь, есть такая пытка, человека подвешивают, и голой задницей на пирамиду сажают. И начинают меееедленно отпускать верёвки. Мне кажется, самое оно будет. Где б только механизм достать…

- Ты чё кровожадная такая сегодня? Да ладно тебе, дойдём уже скоро. Давай потом подхватим ребят и в «Головастик» завеемся? Выходной, как-никак…

- Ну, можно…

Пыхтя и перебалтываясь, мы добрались до лагеря. Маро тут же свернул направо, к своей очередной девке, а я потопала дальше. В шатёр Трена должен скоро подгрести Марш, получить посылочку. Выскажу заодно пару ласковых...

Чтобы лишний раз не петлять по лагерю, решила срезать путь через «площадь» – пустое пространство, на котором труппа собиралась слушать объявления и просто развлекаться. И тут, откуда ни возьмись, выскочил Дарн: камзол распахнут, плаща нет, прядь прилипла к потному лбу.

- Кети! Великий Апри, ты где шляешься, монторп тебя раздери?! – он схватил меня за локоть, - куда среди бела дня учесала? Я тебя отпускал, а?! У нас репетиция! Чтобы не было, как позавчера!

- Задолбал уже со своими репетициями! - я резко высвободилась и отшагнула, -мозги себе не выворачивай, и всё нормално с номером будет!

Раньше моего иллюзорного монторпа «укрощал» ныне покойный Отто, но теперь номер пришлось несколько изменить: на арене выступал сам Дарн. Поскольку директор любил импровизировать, и придумывал трюки чуть ли не по ходу представления, у нас периодически возникали накладки.

- Это я тебе сейчас мозги выверну! – распалился директор, - а ну давай, топай в шапито!

- Покупку занесу – приду!

- Покупку? Хахаха! Что, всё-таки носишь бабскую ересь в кружавчиках?

- Нет, я только по листовкам, знаешь ли. Чтоб зады лордам вытирать почище.

Дарн задохнулся, и… отвесил мне оплеуху такой силы, что я упала. В глазах потемнело, голову наполнил звон, а рот - кровь. Ледяная пирамида выпала из руки и прозвенела прочь.

- Выёживаться мне тут ещё будешь, – прошипел директор, поднимая меня за шкирку, - а ну пошла на репетицию!

Я лягнула Дарна в колено. Когда он охнул и присел, развернулась, чтобы врезать ещё куда-нибудь. Наткнулась на блок, что неуловимо перетёк в удар – директор умел драться. Отклонив его руку вскользь, я цепанула Дарна по болевой точке у локтя. Отскочила прочь, развернулась, побежа…

Миллионы шипов вцепились в плоть, как зубья пилы. Тупой пилы. Раскалённые ржавые зубья. Пила двинулась. Расправленная проволока разрывала тело изнутри, заставляя его биться в судорогах. В ушах зазвенело от крика – собственного крика, подавить который не было сил.

Боль прекратилась.

- Что, так понятнее? Встала и пошла! – Дарн снова схватил меня за шкирку и поставил на ноги, - пошла, сказал!

- Дарн, *****! Что за *****?! – взревел прибежавший откуда-то Халнер.

- Твоя подстилка мне опять всё представление зарубит, ****! – заорал в ответ Дарн.

И получил в скулу. Но, удержавшись на ногах, полез давать сдачи.

Боги. Ну, пусть сами разбираются, мне не жалко.

Я сделала пару шагов прочь, и снова перегнулась пополам от боли. Пила в позвоночнике молчала, но её отголоски до сих пор разливались по пояснице и животу. Не в силах стоять, я осела на землю. Потом, поняв, что не могу даже ползти, свернулась в калачик, и уткнулась лицом в ледяной свёрток.

***

Когда сознание снова вернулось, вокруг царил полумрак. Пахло лазаретом, огнём, и… кровью.

- А, очнулась, русалочка? Ну, ничего, всё уже закончилось, - морщинистые руки расправили одеяло и пощупали мой лоб, - и жар спадает. Отдыхай.

- Коррхххх… пффф… рррр…

Старая лекарка начала буквально вливать в меня воду. Где-то на третьем глотке я поняла, что действительно зверски хочу пить, и остальное вылакала уже сама.

- Вот молодец, - довольно сказала Кора, и начала пыхтеть, собирая что-то с пола, - лежи, лежи спокойно, деточка. Спи.

- Чххттт… Что прозш… случилось? – выговорила я, - что со мной?

- Чего-чего? – лекарка распрямилась и, откинув прядь волос со лба, завернула плотный тюк окровавленных тряпок, - ну как что. Не в моих силах тут было помочь, девочка. Если б ты в постельке пуховой лежала, то может и дальше Орры обхитрила бы. У вас обоих кровь высокая. А так…

- Кора, я… я не понимаю… Меня ранили? Куда?

- Куда?! – лекарка вдруг закатилась смехом, - ранили её! Ох-ха-ха! Куда дала, туда и ранили! Ох-хо-хо! Высокие да умные, а оба без мозгов! Ранили!

Перехватив ношу поудобнее, Кора развернулась к выходу.

- Так что… что же всё-таки случилось?

- Понесла ты, - бросила через плечо Кора, - да не донесла.

На этом она вышла.

Чего?!

На столике рядом с кроватью стоял тусклый светильник с двумя полуживыми мотыльками. Я протянула руку, пощупала металлический бок. Горячо. Больно. Хм. Приподнявшись на локте второй руки, приподняла одеяло и посмотрела в темноту, всё ещё пропитанную запахом крови. Попыталась поднять ноги, потом сесть, но только скорчилась от боли. Ох. Похоже, действительно, я… Но, боги, как?!

Я повернулась на бок, подтягивая колени. Нет, ну это надо же. Тогда, после всего, что творилось во время переворота в Сетере, я выжгла сама себе нутро Коричневым пламенем, выжгла со всем, что туда насильно положили. Отец рвал и метал: он считал, что лучше разок родить бастарда, зато сохранить возможность продолжить род. Но мне тогда было всё равно, а потом так и тем более. А сейчас? Орры, да ещё другой мир, значит и без того нерегулярные циклы буду плясать, как хотят. Пища новая, опять же. Специи эти грёбанные. Рыба. А на самом деле всё гораздо проще.

Проще. И сложней. Ведь, если бы не Дарн… что бы я тогда делала?...

Я с ужасом поняла, что не знаю ответа на этот вопрос.

Послышались тяжёлые шаги, полог откинулся. Я тут же сделала вид, что сплю, и вскоре действительно провалилась в тяжёлое болезненное забытьё.

Когда снова пришла в себя, светильник уже не горел. Я протянула руку в густую тьму странной формы.

- Это я, - тихо сказал Халнер, - Белочка, ты… как ты себя чувствуешь?

- Пр... кхм… привет… да ничего вроде… а ты что в темноте?

- Да так… Не хотел тебя будить. Ты поспи ещё.

- Ааа… да не… я… я уже выспалась…

Боги. Зачем он пришёл? О чём нам говорить? И, главное, как?

К счастью, в этот момент кто-то вошёл, вспугнув тени новым светильником, на сей раз масляным. Это оказалась Кора. Сев на мою кровать, лекарка вынула из кармана каменный шарик Молчальника и ещё железный, назначение которого я не знала.

- Ну что, докувыркались? У ней мозги в дырку утекли, у него глаза писька застит, – забухтела старуха, пропустив мимо ушей приветствия, - только для всех это отравление, ясно? Кровавый понос, разрыв задницы, регулы во славу Апри...

- Да, конечно, - кивнул Халнер, разглядывая железный шар, - Светоед у тебя староват, лучше смени. Так это… всё-таки, почему Орры не сработали?

Лекарка хохотнула и хитро посмотрела на меня.

- Не простую девочку Ледяная река нам подкинула-то, а? Да, да… не простую. А ведь Орры не работают на Зрячих, чтоб ты знал. Ежели дитя пришло по взаимности, и кровь у него с обеих сторон высокая, то Орры брыньк! не могут удержать новый мир.

- Я знаю это поверье. Только это всё равно не наш случай.

- Как раз ваш, мальчик мой, как раз ваш. Дитя-то не квартером было бы, и даже не пятикровкой, а, считай, чистым. Да, да… Это я виновата, дура старая. Прости, если можешь… Сказала бы тебе раньше, может и по-другому бы всё обернулось-то… Эх… всегда невинные страдают, всегда… да…

Кора замолчала, кряхтя и мелко кивая своим мыслям. Халнер хотел что-то сказать, но тут я попыталась сесть. Он зафырчал, утолкал меня обратно, поправил подушки. Всё время, что мы возились, Кора сидела молча, и смотрела куда-то в пустоту.

- Невинные страдают, да… а Высокие играют, - заскрипела, наконец, старуха, - и в башках своих остаются Высокими, даже если титул пепельный, а денежки на сцене зарабатывать приходится. Тогда и остаётся только, что гордость да мозги, повёрнутые на кровь. Тогда и племянница-полукровка покажется лучше, чем актриски из простых. Ну а если девка ещё и красивая…

Снова тишина. Нахмурившись так, что брови превратились в одну линию, Халнер медленно произнёс:

- Так, подожди. Ты… хочешь сказать… что… дед Тойран… С чего ты это взяла?!

- С того, что повитухам всегда говорят, кто отец. Так что Дарну ты не только брат, но и дядя. И кровь у тебя выше. У него половина, а у тебя три четверти.

- Хм... Как-то это… Н-ну… допустим. Только, всё равно, как? И зачем скрывать?

- Ну, когда, да как, да в какой позе мастер Тойран племяшку зажимал, я светляков не ловила, чтоб знать. А скрывали… во-первых, ты же помнишь, какая твоя мать была набожная. Вот и кляла себя, думала сама виновата и позор, хоть у Высоких такое и не новость, а даже правило. Во-вторых, сохла она по фокуснику этому своему, Хрину. Но главное - мастер Тойран опасался за твою жизнь. Поэтому и устроил уже брюхатой племяннице венчание, с кем она хотела, а потом тебя как сына Хрина везде записал. И правильно сделал, в общем-то. Дарека вспомни с потомством.

Халнер хмыкнул, но ничего не ответил, только задумчиво погладил подбородок. Снова стало тихо. Масло в светильнике затрещало, лепестки пламени взметнулись вверх.

- Эгхм, - откашлялась я, - извините за непросвещённость, но кто такой Тойран?

Халнер не то вздохнул, не то застонал, и потёр лицо ладонями. Кора захохотала, все складки её тучного тела затряслись, будто куски мясного желе.

- Ох-хо-хо! Кети, деточка! Ох-ха-ха! Хо-хо-хо! Да уж, Хални, разговорчик у вас будет, о-хо-хо! Уффф… Фух... Ну, ты всё понял ведь, да? Пойду я. Моё дело сказать. Дальше сами разбирайтесь.

Кряхтя, Кора поднялась и вышла, оставив нам светильник и Светоед с Молчальником.

Повисла тишина. Халнер задумчиво гладил мои пальцы и смотрел куда-то в сторону, качая головой и шевеля губами, слово что-то подсчитывал. Я тоже молчала, пытаясь понять родовую чехарду, про которую рассказала старая лекарка.

- И всё же… Хал… Ты меня просвети, пожалуйста. Значит, мастер Тойран, это?...

Халнер поглядел в потолок и тяжело вздохнул.

- Ох, Кети… Понимаешь, наш род, ну, Хайдек, очень старый, и… Ээм… ты же наверняка заметила, что Дарн любит побравировать титулом? Он хоть и пепельный, но это он недавно стал… Так. Ммм… Нет. Я лучше с самого начала расскажу. Только слушай внимательно.

Он отпустил мою руку и начал водить пальцем по одеялу, чертя невидимые линии от лоскута к лоскуту.

- Как я уже сказал, наш род очень старый, ещё со времён Императора идёт. Кровь в чистоте, без прерываний и примесей, всё такое. А потом… у моего прадеда был, как говорится, сложный характер. В результате он встрял в Се- неважно. Дуэль на Нарнах. И проиграл. По нашим законам, проигравший такую дуэль, лишается титула и всей собственности в пользу победителя. Но, в некоторых случаях, титул делят «пополам» и называют пепельным. Тут вот тоже вмешалась… власть вмешалась. Ну, древний род слишком, чтобы вот так запросто пресекать, да ещё при живых и чистокровных потомках. У прадеда-то двое детей было. Как раз Тойран, сестра его, бабка Торала. Вот. Титул им оставили, и, разумеется, родовой замок тоже. С долиной.

- А, это тот самый Хейдар и есть? Интересно… Так, а почему Дарн-то граф? Ты же старше?

- Погоди, не торопись. Старше, не старше, не в том дело. Тут всё по-другому немного. Понимаешь, у пепельного титула есть условие: его сохраняют, только пока есть наследник с долей Зрячей крови больше половины. Теперь внимание. Когда всё произошло, ну, дуэль в смысле, дед Тойран был подростком. И характер у него был... весь в прадеда. Короче, после всего, знаваться со светом он не хотел, и Торале, сестре своей, не давал. Хотя мог бы, по идее, её выгодно выдать за кого-нибудь…. Но, почему-то, не стал. В итоге, Торала вышла за тогдашнего управляющего, и родила полукровку. Девочку. Мою мать. Которая вышла за одного из артистов театра, и родила нас с Хелией. Потом отец умер, и мать вышла за своего кузена - сына Тойрана от одной из актрис. Это был единственный его законнорожденный полукровка, так-то дед полдолины покрыл. Но в тот раз венчался… И вот, у двух полукровок родился Дарн. Понимаешь? Сейчас книгах крови нас числится трое Хайдеков: я, Хелия – ну, она условно, потому что замужем была, хоть и не брала то имя, и Дарн. Мы с Хели квартеры, у нас четверть Зрячей крови. Дарн младше нас, но он шестикровка, то-есть Зрячей крови у него больше половины. И, по закону, имущественные права у него. Понятно теперь?

- Эээ… ну… в целом, да.

О боги, как у меня всё просто. Знатный род раз, богатый род два. Правда, первенцем вдруг дочь народилась - но так пережили же, ничего. А эти тут накрутили!

- Слушай, а всё-таки, откуда театр-то возник? Какое-то странное занятие для Высоких, по-моему. Есть же связи какие-то, в конце концов… Родственники? Клан?

- Клан? А, нет. У нас нет такого. У нас и двоюрдные-то едва родственниками считаются, иначе по Солнечному закону жениться нельзя. А у Тойрана по отцу, то-есть моему прадеду, никого уже не было, он как раз всё ото всех унаследовал. По прабабке… Пф! – Халнер отряхнул одеяло, будто стирая невидимую схему, и снова взял меня за руку, - прабабка как раз и вышла за прадеда, чтобы поправить положение своей семьи. Но он всё проматывал на развлечения, жене ничего не давал. Да ещё и повеса был изрядный. Прабабка не выдержала и отравилась. Вот её-то брат ту дуэль и выиграл. Отомстил за сестру, и свои дела заодно поправил. Теперь, если наш род прервётся по крови, именно потомкам того брата всё и достанется, полноценный графский титул в том числе. Зачем ему конкуренты на наследство?

- Да незачем, понятное дело … А купцы? А… не знаю… предрассветные пляски?

- Купцы на «пепельные» титулы даже не смотрят – слишком много надо печься о правильном наследнике. Платить за Рассветные пляски Тойрану было нечем. А вот театр у него уже был. Замковый театр, как у нас это называют. Его как раз прадед сколотил. Выбил где-то лицензию и возил с собой маленькую труппу, развлекать друзей и полезных людей. Сам дед Тойран сцену не любил, но в торговле или промышленности разбирался ещё хуже. Так что, он решил, что лучше уж вымучивать больные фантазии, чем пачкаться расчётами. И ещё любил против правил света ходить, особенно после того, что произошло с титулом и состоянием. Вот и взялся бодрить общественность, он так это называл. Ну и вот…

Халнер развел руками. Хм. В голове крутилась ещё несколько вопросов, но я решила, что они подождут. И так слишком много нового за один вечер, хоть бы это переварить. О, кстати, про переваривание…

- Так, ты куда это? Даже не вздумай вставать! – строго сказал Халнер, удержав меня за плечи, - что ты хотела?

- Эээ… пить.

- Вот вода, - он протянул мне флягу, - ещё что-нибудь? Нет? Вот и лежи.

- Ну вот и лежу! А пожрать мне можно?

- Хм… да, почему нет. Я принесу. А ты лежи! И постарай… да что за…

Халнер вынул из кармана пластинку металла, на которой светился и пищал красный камень. Такие штуковины в Мерран называли Перо, и использовали для самой быстрой связи, быстрее почтовых таусов.

- Чтоб тебя ****! – Халнер витиевато выругался, - кхм, извини… Белочка, мне надо идти. Сейчас придёт Кора или Эвелин. Я скажу им про еду.

Прохладные пальцы скользнули по моим вискам, и тонкие губы коснулись лба.

- А сейчас засыпай. Увидимся завтра.

- Да… – сквозь полудрему ответила я, не отпуская его руку, - до завтра…

Однако, завтра мы не увиделись. И послезавтра. И ещё пару дней: неизменно выпадало так, что он приходил, когда я либо уже, либо ещё спала. А спала я много, очень много, прерываясь лишь на туалет и перекус. Так что общалась я, в основном, с лекарками, особенно с Эвелин.

Её будто подменили. Она ободряюще улыбалась, похлопывала меня по руке, рассказывала новости, и даже попыталась вспомнить пару анекдотов. Но что такое придуманные истории по сравнению с новостями про Дарна? Избитый до полусмерти, директор отлёживался в своём шатре и отказывался пить что-либо, кроме крепких наливок, так что в труппе даже пошёл слушок, что он вообще  отстранится от руководства театром. Это, конечно вряд ли. Но хотя бы помечтать…

Ещё меня навещал Маро, и неизменно притаскивал вышитый бурдюк наливки - всегда один и тот же, потому что, стоило вынуть его из подпространства, как появлялась Эвелин, и отнимала «отраву». Впрочем, Маро не оставался в накладе, и всегда тихонько утаскивал его обратно… чтобы принести во время следующего визита. Кончилось всё тем, что вмешалась Кора, которая вылакала наливку сама, в рамках дегустации, и категорически запретила мне пить что-либо крепче забродившего молока, пока не выпадет первый снег. Как ни странно, Маро моментально послушался Кору, и мне пришлось хлебать исключительно это самое злосчастное молоко.

Потом грянули холода. Сезон тут же закончили: при такой погоде по горам не походить, а проводить ещё одну зиму вне родной долины никто не хотел. Возможно, Дарн решил бы иначе, но сейчас театром управлял Халнер, и он тоже считал, что задерживаться не стоит. Кроме того, каждый день «ваять» из-за кулис иллюзию моего личного номера (как и монторпа), ему тоже не слишком нравилось.

Лагерь свернули буквально за считанные часы, даже воды почти не набрали – зачем, если по пути будут горные ручьи и источники? Начался долгий, но радостный переход: люди возвращались домой.

На радостях взяли такой темп, что, когда через несколько дней караван добрался до крохотной лощины, решили устроить полноценный привал на пару суток. Тогда-то за мной и пришёл Халнер.

Он зашёл в повозку очень тихо. Молча кивнул лекаркам, протянул мне тёплый плащ. Как ни странно, но ни Кора, ни даже Эвелин не только не возмутились, но даже не удивились такой «краже» пациента средь белого (ну хорошо, сумеречного) дня. А ведь до этого никуда, кроме как вокруг повозки вместе с ними обойти, и не пускали!

Я пыталась заговорить, но Халнер только покачал головой. С каждым шагом он становился всё серьёзнее, даже мрачнее. Поначалу я удивлялась, но вскоре и сама поддалась настроению. Холодный воздух щекотался в носу, а усыпанная листьями земля резко пахла цветущим мхом, напоминая высохшие мумии в семейных саркофагах. И вместе с этим запахом в воздухе витала серьёзность, временами почти переходящая в скорбь.

Шли недолго. Халнер целенаправленно «догулял» меня до берега небольшого ручья, и усадил на поваленное дерево, а сам встал рядом. Потом он вынул из подпространства небольшой, в две ладони, кораблик. Целиком бумажный, но сделанный кропотливо, до мельчайших подробностей: крутые рыбьи бока, плоская палуба, тонюсенькие верёвочки от косых парусов-плавников. Едва взглянув, поняла: игрушка сделана не по игрушечному поводу.

Ханер хотел что-то сказать, но я жестом остановила его: всё и так ясно. Я запустила руку в карман, нащупывая огниво. Вместо него попался крохотный золотой паучок – тот самый, что подарили пауры в заброшенном храме. «Яйца», кричали они тогда, «яйца. Не трогать яйца». Вот так-то. Какие-то сбрендившие насекомые оказались проницательнее нас самих.

Щелчок, подсвёртка, Красный огонь на кусочке драгоценного металла. Когда кораблик осветился изнутри трепещущим светом, Халнер зашел по щиколотку в воду, и опустил «фонарик» в ручей.

Суденышко качнулось – раз, другой. Двинулось вперёд, плавно обходя стороной стремнины и мели, да так ловко, что на мгновение показалось, что им кто-то управляет. Потом он скрылся за большим камнем. Не сговариваясь, мы развернулись и пошли обратно в лагерь. Там, в тесной, набитой скарбом повозке, укутались в теплые шкуры, и долго сидели, и просто молчали рядом.