Кот Маркиз любил сметану, сливки, жареных карасей и колбасу «Салями». А еще он обожал добрых хозяек. И уж сколько он их на своем веку перевидал – видимо-невидимо! И все потому, что Маркиз был обходительным, ласковым и пушистым. Кто же откажется взять в дом такого замечательного кота! Да каждая хозяйка за радость почтет и накормить трехцветного красавца, и приласкать, и спать уложить на шелковую подушку возле печки. Кот знал женские слабости и ловко ими пользовался. Приходил он в незнакомый дом обычно под вечер, жалобно мяукал на крыльце – пустите, мол, бедного, голодного сиротку – и тут же сердобольные хозяева пускали. Он робко переступал порог, проходил в комнату, осторожно ступая мягкими лапами, терся ушами о хозяйские домашние туфли и благодарно мурлыкал. Тут ему обычно и выносили что-нибудь вкусное. Ел Маркиз с достоинством, не спеша, слизывая понемножку розовым языком или деликатно хрустя косточками. Потом мурлыкал еще более томно и устраивался спать.
А поутру, проснувшись, Маркиз предавался размышлениям. «Конечно, – говорил он себе, – эта хозяйка подходящая, но ведь, наверно, где-то есть еще лучше. Чего же я тут сижу? Надо мне сразу после завтрака отправляться восвояси, искать новый дом». Так вот он и скитался, бедняжечка, от одного крыльца к другому, пока не пришел к одной женщине. Она жила на самом краю города, держала двух коров и снабжала молоком и прочими натуральными продуктами всех соседей. А потому ее прозвали Кэтти-молочница. «Да, вот это именно то, что мне нужно, – подумал Маркиз, с удовольствием долизывая остатки топленых сливок, – останусь-ка я здесь насовсем. Питание отменное, в дому тепло в любую погоду, хозяйка ласковая».
Вот тут он был прав: Кэтти-молочница к пушистому коту уж очень привязалась. И какие только ласковые слова ему не говорила, какими только кошачьими деликатесами не потчевала! Спать на пуховую перинку укладывала, да еще по вечерам песенки ему пела, чтобы засыпал, значит, лучше. Это же просто не жизнь, а малина! И прожил у нее Маркиз лет пять, чего с ним сроду не бывало. Прежде-то он у одной хозяйки долго не задерживался, а тут – на тебе! – совсем домашним стал, странно даже. Кэтти его уже своим считала, забыла будто, что он к ней с улицы пришел. Только стала она замечать, что Маркиз в последнее время часто на дверь поглядывает да вздыхает. Ну, она и смекнула, что утомился он сильно. Все сливки да сметана, рыбка да куриные потроха – и совсем даром, за так, а не за службу. Да от такой жизни кто угодно в меланхолию впасть может.
«Пусть котик погуляет, развеется, отдохнет от меня», – решила мудрая Кэтти и перестала запирать дверь на ночь. И очень скоро выяснилось, что все она поняла правильно, потому что однажды утром обнаружилось, что кот исчез. Кэтти вздохнула, взглянув на вылизанную дочиста кошачью миску, и пошла к своим ненаглядным коровам, которые никогда ни от чего не утомлялись, хотя исправно давали молоко, и на дверь зря не глядели.
А тем временем Маркиз шел по дороге, подняв хвост трубой, и поглядывал по сторонам. Мышки-полевки шуршали в придорожной траве, чирикали по кустам птички-невелички, но кот не обращал на них никакого внимания. Ну не ловить же их на самом деле, что он дикарь какой-нибудь! Солнце пригревало, кругом пахло ромашками и клевером, жужжали пчелы и стрекотали невидимые кузнечики. И все бы было хорошо, если бы…
Если бы голод не давал о себе знать, он мог бы идти по этой дороге хоть целый день. Но неприятное урчание в брюхе назойливо напоминало Маркизу о том, что он сегодня не обедал. На горизонте показалась соломенная крыша домика, и кот заспешил к нему. Залаяла собака, издали почуяв кошачий дух, и стало ясно, что приближаться к домику не стоит. Пришлось развернуться и со всех ног бежать обратно, по направлению к городской окраине.
«Все-таки кот – дитя цивилизации, – рассуждал про себя Маркиз, – и нечего бродить по полям, по всяким непонятным местам, а надо возвращаться туда, где идет нормальная жизнь, где коровы дают молоко, а хозяйки делают из него сметану, и вообще готовят котам много разных вкусных вещей». Трудно сказать, что подстегивало его больше – то ли это открытие, то ли усиливающийся голод, только бежал он легкой трусцой и уже не глядел по сторонам. Вот и знакомая окраина: теплый запах сена, острый дух крапивы, ласковое мычание сытых коров…
«Нет, к молочнице не пойду, – решил кот, – раз ушел, так ушел. Не было еще так, чтобы Маркиз к прежней хозяйке возвращался, это же себя не уважать! Пойду искать что-нибудь подходящее. Мир не без добрых людей, а для такого пушистого зверя всегда хозяйка найдется». Но дело близилось к ночи. В домах гасли окна, захлопывались ставни, запирались двери. По дворам с лаем носились спущенные с цепи собаки. И сделалось совсем неуютно, если не сказать еще хуже. Кот примостился на развилке толстого дерева, чтобы поспать в безопасности до утра, но голод долго не давал ему заснуть. Он вспоминал Кэттины топленые сливки, двух добродушных коров, потом еще печеных карасей… Да, вот это была жизнь! Во сне ему привиделись мыши…«Это не к добру, – подумал Маркиз, проснувшись поутру, – всякая дрянь просто так сниться не будет».
Действительно день складывался неудачно. Как назло, ему попадались во всех дворах сердитые псы или какие-то небритые мужицкие физиономии, не имевшие никакого понятия о достоинствах породистых котов. Никто за весь день не сказал ему «кис-кис» и не предложил даже сосиски. Маркиз стал подозревать, что Фортуна от него отвернулась. Он прошел уже множество дворов, закоулков, высматривая, нет ли поблизости собак, но они, как назло, попадались весьма часто.
Опять наступил вечер, время, когда он в лучшую пору своей жизни резво вскакивал на незнакомое крыльцо, совершенно уверенный в том, что через несколько минут обретет и кров, и ужин, одним движением пушистого хвоста обворожив хозяйку. Теперь уверенность куда-то пропала. Кот долго приглядывался, потом бочком, крадучись, подходил к ступеням и, услыхав звуки шагов за дверью, опасливо отбегал в сторону. Он поймал себя на том, что за пять лет роскошной жизни у Кэтти он начисто утратил легкость, бесцеремонность и, что самое главное, самоуверенность и, наверно, не был тем неотразимым красавцем, который менял хозяев столько раз, сколько хотел.
Маркиз подошел к луже и наклонился над ней. В воде отразился довольно потрепанный, тощий кот, уже не трехцветный, а какой-то пыльно-серый, с уныло висящим хвостом и голодной мордой. «Да, с таким экстерьером недолго стать добычей фокстерьера, – мрачно пошутил он. – Шансы на успех стремительно приближаются к нулю. Что будем делать? Помирать с голоду или являться с повинной к молочнице. Она добрая, она не прогонит. И обязательно накормит. Это точно.
Ну что ж, надо идти каяться!» Маркизу казалось, что гора с плеч свалилась. Его даже не мучила неловкость, он был уверен, что Кэтти примет его обратно в любом виде, ведь она была так добра к нему. Скорее, скорее, ноги сами несли его к домику на окраине, где он провел лучшие пять лет жизни – он теперь совершенно точно знал, что самые лучшие. У него никогда не было хозяйки заботливей, чем эта. Уж как она его баловала, как угощала! Да она его любила даже больше, чем своих толстомордых коров! Маркиз уже представлял, как обрадуется молочница, увидев его на крыльце, сколько ласковых слов ему наговорит. Может, и каяться не придется…
Уже последний поворот, знакомая плетеная калитка, нарядный домик прячется в кустах жимолости, вот оно, заветное крылечко… А на нем почему-то сидит совершенно посторонний полосатый кот и с аппетитом кушает сливки.