С аграменной благодарностью Юлии Ли-Тутолминой
- Прошу извинить некоторую странность рассказа, джентльмены, а именно - я буду вспоминать и описывать события таким образом, как если бы находился сейчас в описываемый мною момент времени. Так легче будет вспомнить своё тогдашнее состояние, а вам - понять причины моих поступков. Да и рассказ от этого, пожалуй, только выиграет.
История моих злоключений такова, что они, вероятно, представятся вам отчасти результатом мною же непоследовательно спланированных и в какой-то мере осуществлённых преступлений. Не стану спорить. Началась она в то холодное утро, плохо помню его детали, когда мне исполнилось восемнадцать лет плюс один день жизни. На столе гостиной, с остальной почтой, явилось некое совсем обычного вида письмо.
Дела фирмы, где работал отчим, последнее время шли всё хуже и хуже. Мать работала неполную неделю в лаборатории фармацевтической компании. Отчим всё меньше заботился о ней, не только забывая о её пожеланиях и нуждах, но и порою вовсе не замечая. Моя же забота, хоть и была ей приятна, лишь в малой мере могла заменить теряемое. Красота и веселье оставались в прошлом, а мать, чьё имя мне хотелось бы сохранить в тайне, - медленно превращалась во второстепенный персонаж скучной для него пьесы.
Что ж до письма… По нему выходило, что отчиму досталось немалое наследство. Только не в наших краях, не в доброй старой Англии. За океаном.
Проезд был оплачен адвокатской конторой. Отчим, а звали его, как и меня, поскольку мы взяли его фамилию, Джон Мелвэл, брать в поездку пасынка не хотел, однако мать чудом сумела настоять на своём. А я был отнюдь не прочь повидать что-нибудь не слишком похожее на наш скучный городишко.
Так вот, чёрный, выше белый, и вновь чёрный у труб, большой океанский пароход, отправлявшийся транзитом из Плимута в самую настоящую Америку, казался тогда воистину чудом. Жизнь какое-то время назад, как я уже упомянул, перестала баловать нашу семью, а уж меня поощрять и вовсе считала излишним.
Уж простите, что я всё о себе да о нас. Время было холодное, поздняя осень. Очень ветрено. Капитан был такой суровый, однако непременно искренне реагировал на просьбы пассажиров. Согласитесь, в наше время всё скорее наоборот. Помню, поначалу я робко пытался познакомиться с одной из пары подружек, моего возраста мисс, но не то тогдашняя худоба и сутулость вашего рассказчика отпугнули их, не то сама робость попыток. Как бы то ни было, воспоминания о неудачах, при наших следующих случайных встречах, вскоре стали доводить меня до неловкости, и я как мог старался избегать подобных приключений.
Матушка, заметив моё угнетённое состояние, предложила какое-то успокаивающее. Мне действительно вскоре стали безразличным чириканья этих ничего не знающих о настоящей жизни птичек, настроение улучшилось. Так и прошла бо`льшая часть плавания; однако ближе к концу его я стал замечать за собой смутные желания и, более того, странные поступки.
Пароход прибыл в порт города Нью-Йорка, невероятно огромный.
Самое ужасное случилось почти сразу же по приезду. Мы устроились в отеле, и глава семьи вышел осмотреться. Свидетели рассказали, как отчим оглянулся на окна отеля, и, споткнувшись, опрокинулся под колёса автомобиля, а движение здесь хаотически-оживлённое. Спасти его уже не смогли. Успокоительное вновь оказалось как нельзя более кстати.
Мать решила заняться похоронами после нашего визита в адвокатскую контору. Зачем-то она попросила меня предъявить там мои документы. После недолгой игры в вопросы и ответы, мы с адвокатом поставили подписи и пожали друг другу руки, как бы в завершение последнего матча либо раунда – единственное, что я толком запомнил. Вдвоём с матерью, с папкой документов, мы оказались на улице. Случайно обернувшись, я увидел в окне лицо адвоката. Даже не касаясь стекла, оно на мгновение произвело впечатление маски мертвеца, надетой на живого человека. Меня отшатнуло, разворачивая затылком к приближающемуся автомобилю.
В таких случаях принято говорить – в последний миг. Но нет, казалось - я, оборвав связь с настоящим, - всего-то смотрю несколько кинематографических фильмов сразу. Безо всякой торопливости решая в какой из них - начиная новый эпизод - упасть либо шагнуть.
Не знаю, джентльмены, случалось ли с вами нечто подобное. Я выбрал свой вариант. Что послужило причиной уверенности в правильности выбора – близкий до неприличия вид тела отчима между колёс, вернее конечно же – недавнее воспоминание о том. Зацепившийся ли за элегантную стометровую статую на том берегу взгляд удержал меня. Возможно – запоздалая злость на желторотых птенчиков, возомнивших себя настоящими мисс. Но причина существовала, в этом сомнений не было.
Итак, джентльмены, выбор был сделан. Я прозрел - мать желает убить меня, воспользовавшись каким-то замутняющим разум составом, подобно тому, как убила и отчима, - и решил, что не сегодня.
Промчавшийся автомобиль воздушным потоком лишь слегка довернул меня вокруг оси, чудом оставив на ногах.
Вам, доктор, полагаю, хотелось бы подробного описания моих тогдашних ощущений и мотивов, понимаю. А я попросту строил планы безнаказанного убийства матери.
Похороны очень впечатлили меня. А желание покончить с собой иногда вспыхивало с почти неудержимой силой.
Но знаете, а ведь не только эти мысли занимали тогда мой мозг. Возвращаясь с организованных столь скоро матерью похорон, мы некоторое время провели в вестибюле, где её неожиданно покинули силы.
Какая талантливая игра - подумал я. Один джентльмен даже бросился помочь мне отвести её к креслу.
И в тот момент, сколь ни был я занят разгадкой причины этого неожиданного обморока, но заметил проходившую мимо подругу мисс, с которой пытался заговорить несколько раз на пароходе. Ничего странного в таком совпадении конечно же не было, это один из ближайших к порту отелей, а девушки, англичанки, вероятно не имели здесь какого-либо иного варианта проживания.
Видите ли, а ведь именно поведение этой мисс и стало причиной их общих с подругой колкостей в мой адрес после пары комплиментов её спутнице. Впрочем, начиная с определённого возраста, я выработал привычку винить исключительно себя в собственных неудачах, далеко не всегда делая из этого соображения правильные выводы. Стоило и второй девушке сделать хоть один комплимент, запоздало подумал тогда я.
Но, джентльмены, видели бы вы эту парочку! Первая, а мне так и не представилось тогда случая узнать их имена, - просто чудо, бледный хрупкий цветок, с волосами светло-рыжими, не имеющими ничего похожего на традиционный ирландский цвет. Причиной необычной красоты её, возможно, послужили славянские корни. Вторая же девушка просто неимоверно... ммм... я ведь упоминал о собственной тогдашней худобе? Так вот, вторая мисс была полной мне в этом противоположностью. Да и что касается остальных особенностей её: лицо, руки, как бы сказать... Дело в том, что если комплимент первой сам собою срывался с языка, хоть мы и не были представлены, ну да какие церемонии в этом возрасте, то - даже пожелай я того - составление комплимента её подруге требовало бы предварительной подготовки. О да, я назвал их, кажется, парой птичек, однако исключительно с целью выразить своё презрение к их поведению.
Вот такие, либо похожие, абсолютно не уместные в тогдашнем положении и состоянии мысли проносились в моём, не знающем на чём остановить внимание, мозгу. Я даже подумал, здесь ли, в отеле, остановилась и вторая девушка. То есть та, которая для меня была номер первой.
Признаться, я настолько отвлёкся, что джентльмен, оказавший нам помощь, исчез, не дожидаясь выражения моей признательности.
Вечером – а темнело быстро – я испытал настойчивое стремление спуститься из нашего двухкомнатного номера в коридор этажом ниже. К тому времени я овладел в какой-то мере ремеслом защиты. Жизнь моя уже закончилась бы – было и желание броситься из окна, и, когда мы вдвоём с матерью стояли, возвращаясь с похорон, - под колёса приближающегося поезда. Похоже на то, что только случайно установленная связь между внезапно произошедшим с отчимом и моим стремлением к суициду - послужила спасением. А само это ужасное стремление оказалось не постоянным, существенным и протяжённым во времени, но, возникая внезапно, каждый раз безумно соблазнительным порывом.
В желании же посетить второй этаж – не ощущалось никакой опасности, только – помимо желания – любопытство. Номер наш, как вы конечно исчислили, находился на третьем этаже, по местным меркам – ещё и над нулевым, то есть по сути на четвёртом.
Спустившись, я прошёл по коридору. Электрическое освещение здесь, в Нью-Йорке, казалось естественным и повсеместным. Поначалу представляющиеся слишком яркими и назойливыми электрические светильники на следующий день уже не кажутся вам таковыми.
Остановившись у одной из дверей по левую сторону, хотя и осознавая, что требуется двигаться дальше, я повернул дверную ручку и вошёл. Номер был погружён во тьму, и я – уже почти привычно – протянул руку к включателю освещения, прежде даже, чем подумал что-то сказать неизвестным обитателям в оправдание своего вторжения.
Молния пронзила мозг, я в конвульсии рухнул на пол.
Очнувшись, однако в почти бессознательном ещё состоянии, с ощущением неправильности – даже не происходящего, нет, - но постыдного моего поступка, не в силах подняться, на четвереньках, задыхаясь от ужаса, я вывалился обратно, в коридор. Сердце – если то было оно – колотилось как паровая машина на пределе. Ничего не понимая, я растянулся на коридорной дорожке вдоль стены.
Неужели прежде, случалось, я сетовал на судьбу? Так дурно мне ещё никогда не было. Медленно, не одну вечность, а в каждой из них более всего хотелось забыться, сознание моё возвращалось – накатывая волнами и вновь отступая.
Легионами ярости – и вот это ощущение, родившись последним, уверенно выходило на первый план. Хлебнув дикой, свирепой, злобной силы, я ощутил себя возмущённым зверем – человеком ли? – существом иного мира.
Прошло какое-то время, и я вновь, и уже без малейших угрызений совести осторожно, по-звериному, отворил дверь этого номера. Мне было очень страшно, но просто необходимо выяснить, что же произошло. Распахнув дверь до определённого предела, я медленно начал продвигаться внутрь, опасаясь повторения случившегося. В руке, со взведённым курком, был револьвер отчима. В коридоре за это время так никто и не появлялся.
В широкой полосе проникающего из-за спины света стала видна обстановка относительно уютного девичьего гнёздышка, свитого на ветке обычного номера. Нет ни малейшей необходимости посвящать вас в какие-либо детали интерьера. Птичка, невзирая на поздний час, видимо покинула его по каким-то своим надобностям. Ничего ужасного пока не обнаружилось. Я протянул руку включить свет, но тут же отдёрнул и взглянул на включатель. Он был в разобранном состоянии.
Так вот какова оказалась причина пережитого мною удара! Пальцы мои, изрядно, как оказалось, вспотевшие, по-видимому замкнули электрическую цепь. Вот что испытывает электрический светильник – подумалось мне. Охота продолжать какие-либо поиски непонятно чего здесь отпала сама собой. Как и необходимость в оружии. Надёжно прикрыв опасный электроприбор, я вышел. Пусть хозяйка сама, разобравшись, жалуется администратору.
В коридоре я несколько мгновений простоял в нерешительности. С одной стороны – всякое желание исследовательской деятельности оставило меня. Однако же я понимал и то, что именно отклонение от первоначального маршрута привело к неприятным последствиям. Я подошёл к двери номера напротив, и несколько раз негромко стукнул.
«Входите» - раздалось в ответ. В этом номере также проживала девушка. Ужасная номер два – мне ведь до сих пор было неизвестно её имя.
Она ни на мгновение не казалась удивлённой. И даже, почудилось мне, пребывала в нетерпении. Не зная, как вести себя, я остановился посреди номера.
Как ни странно, она предложила мне присесть, и мы, даже не представившись, перебросились парой ничего не значащих фраз – о городе, неприятной погоде, обслуживании. Мы оба старательно избегали воспоминаний о встречах на пароходе, беседуя всё же как два соотечественника в далёкой стране. Я терялся в догадках о сути происходящего. К ещё большему удивлению моему - она предложила выпить виски. «По чуть-чуть».
Я никогда не был пай-мальчиком, доводилось пробовать и портер. Но такое предложение! Всё ж я встал, как бы ведомый неким подобием влияния, которое, я был уверен, могла теперь оказывать на меня мать.
Отыскав всё необходимое – початую бутылку и пару бокалов, я плеснул в них напиток. Мы без лишних церемоний выпили.
До сих пор я избегал смотреть на неё. Не то чтобы вовсе, но всё же. Однако теперь в голове моей зашумело, прежняя неприязнь и напряжение ушли на второй план.
«Поцелуй меня».
Всё то же влияние вновь оказало своё действие, сделав несколько шагов я остановился возле её стула, которого и видно-то под ней не было. Я в любой момент могу остановиться – подумалось. А затем я ощутил незабываемый поцелуй.
Это длилось вечность, затем она оттолкнула меня. В голове прозвучал жёсткий приказ. Я должен был подняться к себе в номер, этажом выше – и уже понимал зачем. Развязка была близка, и не то чтобы руки и ноги не слушались моей воли, нет. Я сам хотел немедленно осуществить задуманное этим ужасным существом. Последний раз взглянув на неё, я сделал полушаг, спиной к двери, и тут словно прорвало плотину.
Образы и мысли, знакомые и незнакомые лица, места и события. Первое, что сразу же я понял, - она, перебирая последние события моей памяти, пережила момент электрического удара. И это сломало её на миг, которого мне оказалось достаточно чтобы взять ситуацию, так сказать, в свои руки.
Знаете, джентльмены, учился я далеко не блистая, однако и не в числе отстающих. Знания о устройстве мира, особенно интересные, легко находили моё понимание. И ещё – мне всегда нравилось находить какие-то отношения между теми простыми фактами и законами, которым нас обучали в школе. Но то, что сейчас я испытал, стало настоящим шоком. Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза, хоть я уже понимал, что это не обязательно.
Я выделил наиболее важные из полученных сведений, и картина совершаемого преступления развернулась передо мной во всей полноте и протяжённости во времени. Благо именно эта картина и занимала всё внимание… Виктории.
Я не стал утруждать себя тем, чтобы налить виски в бокал. Повинуясь мысленному приказу, девушка взяла бутылку и стала вливать порциями в себя содержимое, в котором находилась изрядная порция "успокоительного". Станете ли вы считать этот приказ преступлением с моей стороны – дело ваше.
Наводя окончательный порядок в мыслях, я ещё раз перебрал цепь событий из её сознания.
Отчим мой, царство ему небесное, оказывается был её отцом, а мать работала в той же фармацевтической компании, что и моя. Отчим – я продолжу так его называть – по долгу службы иногда проводил время в африканских колониях, привозя оттуда всякие экзотические предметы – туземное оружие , маски, один раз даже странного вида барабан. Кабинет его был заставлен наполовину диковинками, а стены увешаны почти полностью.
Что случилось между родителями потом, Виктория, будучи ещё мала, понимала плохо. Наверное одной из причин стали неприятности её отца на службе. Она помнит, что состоялся суд, о котором она узнала случайно. Имущество семьи почти полностью ушло с молотка, и, конечно, коллекция отца. Родители разругались, последовал скандальный развод.
Виктория с матерью едва сводили концы с концами. Однажды, разбирая остатки хлама, мать обнаружила странные африканские корни, и взялась по какой-то, ей одной понятной причине, исследовать их, проводить опыты; но не в лаборатории, а дома.
Им стало известно, что отец Виктории вновь женился, на вдове. Нужно ли напоминать вам, что вдова эта была моей матерью? Да и вообще, стоит ли продолжать эту и без того очевидную историю? Ну, если вы настаиваете…
Главное, чего добилась мать Виктории в результате своих опытов – создание уже известного вам препарата, "успокоительного". Однако опыты, проводимые над собой и почти взрослой дочерью, оказались по-видимому небезопасны. После какой-то ссоры, под действием препарата мать её покончила с собой. Виктория, осознав что её мимолётное желание явилось причиной тому, была в ужасе.
Её приютила дальняя родственница матери, в свою очередь мать… мисс Элизабет. Прекрасной номер один в моём рассказе. К тому же, оказалось, у отца был богатый родственник в Америке. Узнав о неприятном разводе и смерти, он стал высылать небольшие суммы на содержание родственницы, Виктории.
Однако той показалось этого недостаточно. Уже она начала, очень осторожно, сама проводить опыты с препаратом. Принимая в определённых количествах препарат в одно время с кем-то ещё, она убедилась в возможности влиять на людей, не подозревающих о том. Причём чем ближе оказывались люди – прежде всего в родственном отношении - тем проще было ими управлять. А особенно, как вы помните, легко Виктории было склонить человека к самоубийству; она не особенно задумывалась почему, однако приняла это к сведению.
У неё созрел план завладеть состоянием американского родственника, ничем особо не рискуя. Под видом благодарности был выслан ему бочонок местного сорта эля, с изрядной долей препарата, ведь родственник этот был родом из наших мест, и такой подарок не остался бы долго стоять незамеченным.
Как ни странно, план сработал. Пришло известие о смерти американца - он утонул - и сообщение о некоей полагающейся по завещанию Виктории доле в наследстве. Не правда ли, травить родственников из-за денег – занятие опасное, но старое как мир. А здесь – никаких следов яда, никаких подозрений не возникает - несчастный случай.
Убедить опекуншу, пользуясь своими возможностями, отправить их с Элизабет в далёкое путешествие для вступления в наследство было для неё парой пустяков. Незадолго до этого, пользуясь сочувствием моей матери, знавшей о незавидной судьбе Виктории – вопреки жёстко выраженной воле моего отчима они иногда встречались - девушка и ей предложила действенное "лекарство", предварительно доведя чуть не до слёз печальными рассказами о свой нелёгкой судьбе. Естественно, теперь ей хотелось избавиться от всех нас, таких же законных наследников!
Мать, поскольку довольно долго уже жила в браке с её отцом, - легко попала под всё то же ужасное воздействие препарата. Мы с отчимом, неприязненно косившимся весь путь до Нью-Йорка на отвергнутую дочь, начали по совету матери также принимать успокоительное. Чтобы мои родители, а особенно отчим, не узнали о каких-то контактах между мной и девушками, Виктория постаралась сделать так, чтобы между нами, как говорится, пробежала кошка.
Своего отца Виктория устранила в первый же по приезду в Нью-Йорк день. Мать моя тоже представляла собою лёгкую мишень. Единственным серьёзным препятствием на пути ко всему наследству, целиком, оставался я.
Чуть ранее, в плавании, Виктории открылись новые возможности препарата. Она теперь пыталась заставить меня покончить с собой именно через влияние моей же матери, опосредованно! Фурия мысленно приказывала матери - приказывать мне: броситься под колёса, из окна. Убедившись, что такой способ всё же не имеет эффекта – заманила меня в номер, чтобы, подчинив себе ещё больше, завершить начатое.
Пришла пора сказать о том, как собственно действует, вернее действовал, поскольку сегодня его уже не существует, препарат. В мозгу человека есть особый центр, ответственный за понимание между людьми, особенно – между близкими, находящимися в каком-либо эмоциональном контакте, родственных отношениях. При возбуждении этого центра гениальным и ужасным изобретением, препаратом, связь между принявшими его, подобно резонансу, может достигать телепатического уровня и формы гипнотического воздействия, извините, доктор, если я не совсем верно подбираю термины. Но суть должна быть понятна.
Так вот, повторюсь, Виктория решилась на последний шаг, добавив препарат в алкогольный напиток, чтобы и меня окончательно подчинить своей воле. А затем и избавиться. Что из этого получилось волей случая либо господа вы уже поняли - она потерпела фиаско.
Все остальные события описанной истории, хоть я и не уверен окончательно, случайны. Вам лучше не знать, что с ней самой стало. Решайте сами, насколько я стою вашего осуждения, да и суда присяжных. Я не собираюсь оправдываться, заявлять о праве на самооборону.
Бетти, дорогая, проводи пожалуйста гостей...
Что вы спросили? Какое отношение к моей истории имеет Статуя Свободы? Как бы вам объяснить, для меня самого связь условна. Видите ли, посетить её корону может каждый желающий. А вот лестницу на факел закрыли по соображениям безопасности в 1916 году.