У меня появилась пикантная проблема, которую я, по началу, связала со сменой климата. У меня перестали приходить месячные. Что я должна была подумать? Именно это я и подумала! Я поехала в станицу Зеленчукскую, в местную женскую консультацию. Доктор-казачка посмотрела меня и, умывая руки под краном, сказала:
- Беременность около 11 недель. Замужем?
- Нет.
- Аборт делать будешь? В такой ситуации лучше сделать аборт. Ты еще молодая, успеешь родить.
- Мне надо посоветоваться, - растерялась я.
- Советуйся, только у тебя времени до конца недели. Дальше будет поздно.
После 12 недель оперируют только по показаниям. Вот тебе направления, сдай все анализы.
- Спасибо, - поблагодарила я.
- Господи, что же мне делать? Мне надо сказать об этом Жене. Мне надо в Москву. Шеф в Москву не отпустит, если не рассказать ему все, а я не хочу рассказывать все, - размышляла я в смятении.
Я знала, что 1 раз в месяц метеорологи отвозят результаты их измерений в Москву. Их самолет летит из маленького аэропорта в 56 км от нашего научного городка. Утром следующего дня бегу к метеорологам, прошусь в Москву. Оказывается, что они летят как раз сегодня. Меня берут, но дают на сборы 20 минут. Поскольку я не знаю, что одеть, то надеваю стройотрядовскую форму, у которой на кармане, на рукаве написано МИФИ.
Эти надписи охраняют меня от злых духов и от неудач. Беру небольшой рюкзак, ссыпаю в него черешню и прибегаю во время. Через 5 часов я уже в Москве.
После горных вершин, торжественной тишины, зелени буковых рощ, Москва кажется слишком шумной, пыльной, неопрятной. Я отвыкла от масс спешащих людей. Мне некомфортно в Москве. Я еду на Ленинский проспект, к Жениному дому. Стою, смотрю на его окна, собираюсь с силами. Предстоящий разговор не из легких. Вдруг дверь подъезда распахивается и из него выходит Женя с красивой белокурой девушкой. Я узнаю Таню. Он сажает ее в подъехавшее такси, целует в щеку, машет вслед рукой, и возвращается домой. Меня он не заметил! Я стою потрясенная. Но мифистка я или где? Мне надо ему сказать про то, что со мной произошло, и я это сделаю. Мне очень трудно подняться к нему в квартиру, но я поднимаюсь и звоню. Дверь открывает Маргарита и кричит вглубь квартиры:
- Женя, к тебе еще гостья. Проходите, Инга. Какая вы загорелая. Вы с дороги?
-Да.
- Садитесь, я вам налью чаю. Вот берите миндальные пирожные, Таня принесла. Рассказывайте как вы там, в вашей обсерватории.
- Что-то она слишком любезна со мной, - отрешенно думаю я.
Появляется Женька, улыбается, чмокает меня в щеку, как ту…Садится у стола, не прерывая Маргариту, ведущую со мной светскую беседу.
- Ну, что в науке новенького?- продолжает щебетать Марго.
Я начинаю рассказывать про новый телескоп с 6 метровым зеркалом, про радиотелескоп, про людей, которые работают в обсерватории, про горы, про станицу. Отвечаю на все вопросы Маргариты, пока они не исчерпываются.
Потом говорю:
- Женя, нам надо поговорить.
- Надо так надо, я испаряюсь, - покладисто сообщает Марго.
Но Женя берет меня за руку и ведет в свою комнату. Как только он прикасается ко мне, через меня начинает бежать ток, и обручи, сжимавшие мое сердце, лопаются и разрушаются. Мы заходим в комнату, и Женька спрашивает:
- Почему ты так одета?
- Потому что я в пути.
- В каком пути?
- Я только что прилетела с метеорологами и сегодня мы летим обратно.
- Сегодня? Сколько у нас времени?- спрашивает Женька, дрожащими руками расстегивая мою курточку.
- Один час 15 минут. Женя, я хочу тебе сказать…
- Потом скажешь, - говорит Женька, закрывая мне рот поцелуем.
- Ну, как ты могла битый час говорить с Марго! Ни за что не прощу тебя, - шепчет Женька, вынимая меня из одежды и прижимая к себе.
- Давай будильник поставим, а то я опоздаю.
- Как я соскучился по тебе, - шепчет Женька, ты не представляешь! Я чуть с ума не сошел, а ты мне даже не пишешь. Я люблю тебя.
Прикосновение его обнаженного тела обжигает меня, я погружаюсь в горячее розовое облако, в котором мы летим вместе, падаем, а потом опять поднимаемся к небесам. Для меня исчезает пространство и время, и существует только изначальная материя блаженства, в которой мы пребываем вместе, из которой нас вырывает звук будильника. Звонит будильник, а ведь прошло всего одно мгновение. Потрясенные, мы быстро одеваемся, бежим по улице, спускаемся в метро. Женька ставит меня на ступеньку выше своей, прижимается губами к моему виску и чуть прижимает меня к себе. Я не шевелюсь, ощущая его губы, мне хочется, чтобы это длилось вечно. Потом мы едем в аэропорт Быково на электричке. Мы сидим рядом, Женя крепко сжимает мою руку, мы соприкасаемся плечами, бедрами. Люди входят, выходят, садятся рядом с нами. В этой суете я не могу сказать ему, то, что хочу сказать, то, что надо сказать.
Практически я уже опаздываю на самолет, мы бежим к служебному входу. У меня есть пропуск, а Женьку не пускают. Он целует меня на прощание, тесно прижимая к себе, но мне надо бежать. Я прыгаю в самолет в последнюю минуту, дверь сразу закрывается, и наш самолет везут на взлетную полосу. Летчики мною недовольны. Мне выговаривают за опоздание, хотя я успела.
На следующий день шеф вызывает меня к себе.
- Почему вы не поставили меня в известность, что летите в Москву? Вы же были вчера в Москве, так?
- Так. Извините, я не успела.
- Что значит, не успела? Вы обязаны были предупредить меня. Если в следующий раз вам необходимо будет отлучиться по своим важным делам, - иронически говорит шеф, - вы должны будете поставить в известность ваше руководство, то есть меня. Возможно, у меня тоже были срочные поручения в Москве. Вам все понятно?
- Понятно, просто все произошло спонтанно.
- Вот если бы у вас все происходило не спонтанно, то вы могли бы задержаться на какое-то время в Москве.
- О, как я не права, извините меня. Я думала, что вы ни за что не позволите мне отлучиться в Москву.
- Это потому, что я тиран?
- Ну, что вы Виталий Олегович! Вы не тиран но, вы не отпустили меня обратно в Москву.
- Не отпустил и не отпущу, идите и работайте. Объявляю вам устный выговор.
- Спасибо, Виталий Олегович, - говорю я искренне.
Виталий Олегович качает головой и смеется. Я благодарю его не за выговор, конечно, а за то, что, с его согласия я могла бы задержаться в Москве. Какая же я все-таки глупая, думаю о людях хуже, чем они есть на самом деле.
Поскольку я ничего не выяснила в Москве, кроме того, что Женя меня по-прежнему любит, я решаю оставить все как есть. Пусть все идет, как идет. Я потом что-нибудь классное придумаю. У меня всегда так, я долго думаю над задачей, но решение, которое мне приходит, обычно остроумно и эффективно. По крайней мере, в моем математическом опыте это так.
Женя изредка присылает мне телеграммы. В них всего два слова: «Люблю, Евгений». После каждой такой телеграммы я хожу в эйфории целую неделю. А потом мне опять нужен допинг в виде двух слов, чтобы мир засиял всеми красками. Я не решаюсь написать Женька о самом главном в моей жизни. Я боюсь, что он испугается.
Мои дни проходят как при обучении в институте, я всеми силами своего интеллекта стараюсь разобраться в теме, над которой работает наша группа. Вообще, в обсерватории работают классные специалисты, ученые европейского уровня. Мне не хватает знаний и опыта, но постепенно контуры нашей задачи начинают проясняться. Это меня радует. А еще меня радуют мои растения. Меня восхищает, что все посеянное растет. Вечером я прихожу в свой огородик, вырываю сорняки, что-то рыхлю, что-то поливаю. Я так успокаиваюсь здесь, что чувствую себя почти счастливой. Если бы тоска по Жене не грызла мое сердце, я была бы совершенно счастлива здесь, среди волшебных трав, зеленых гор и седых горных вершин, на берегу бесконечного, ошеломительного звездного океана.
Я нашла хорошую выкройку в журнале мод, и местная казачка сшила мне широкую малиновую кофту, скрывающую мой чуть округлившийся животик. Стоит август. Блаженный теплый август, месяц моего рождения. Я принесла в лабораторию сладкий пирог, фрукты, вино, цветы и мы с ребятами хорошо посидели в честь этого события. После нашей маленькой вечеринки шеф попросил зайти к нему в кабинет. Я иду за шефом и размышляю:
- Вроде я ничего плохого не сделала, не набедокурила, так зачем со мной разговаривать?
Я сажусь на стул, указанный Виталием Олеговичем, причем сажусь в анфас, чтобы было не видно изменений в моей фигуре. Начало разговора не предвещает ничего хорошего:
- Инга, простите, что я вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но мне важна работа лаборатории. Я отвечаю за эту работу. Пожалуйста, поделитесь со мной своими планами на будущее. Вы собираетесь работать здесь дальше?
- Конечно, собираюсь.
- Хорошо, я спрошу прямо. Вы ждете ребенка? Вы беременны?
- Но это мое личное дело, - смущаюсь я.
- Вы правы, это ваше личное дело, но на вас лежит важная часть нашей общей работы. Я должен знать, до какого времени вы собираетесь работать, что вы собираетесь делать дальше. Когда вы собираетесь в декретный отпуск?
- Я вообще не собираюсь в декретный отпуск.
- А после рождения ребенка, что вы будете делать? Уедете к родителям?
- Я никуда не собираюсь уезжать. Возьму отпуск на 1 месяц, а после буду работать, как работала.
- Вы имеете право на один год декретного отпуска.
- Я буду работать, потому что мне надо будет на что-то жить.
- Как вы собираетесь работать с грудным ребенком на руках?
- Буду брать работу на дом, - улыбаюсь я.
- Но ведь ребенок будет болеть! Дети всегда болеют.
- Это они на севере болеют, а здесь хороший климат и дети мало болеют. Я интересовалась, - я продолжаю улыбаться.
- Вы оптимистка, Инга, мне это нравится,- шеф улыбается в ответ.
- Простите, могу я задать еще один деликатный вопрос, - спрашивает Виталий Олегович.
- Спрашивайте, - отважно отвечаю я.
- Ваш супруг собирается принять участие в вашей судьбе?
- Вы же знаете, что у меня нет супруга, - вспыхиваю я от стыда за себя и краснею до корней волос.
- Я имел в виду отца вашего ребенка. Он в Москве?
- В Москве.
- Он в курсе? Вы его проинформировали?
- Нет.
- Вы же летали в Москву и не сказали?
- Я не успела сказать, - отвечаю я и начинаю моргать ресницами, потому что вот-вот из глаз потекут слезы.
Виталий Олегович испытывающе смотрит на меня. Глаза у него безмятежно голубые. Я вижу, что он сочувствует мне и даже чувствует долю своей вины. Ведь это он не отпустил меня к Жене в Москву.
- Иногда очень сложно сказать всего два слова, - шепчу я, опуская голову.
- Значит, он не знает…Ну, так напишите ему.
- Я не могу написать. Он в Америке на каникулах.
- Он ваш преподаватель?
- Он студент, так что материально я могу рассчитывать только на себя.
- Если бы я был вашим отцом, я бы вас выдрал, Инга Леонидовна, - в сердцах произносит шеф.
- Вы не можете быть моим отцом, вы старше меня всего на 10 лет, - парирую я.
- А может вам замуж выйти, - начинает решать мою проблему шеф.
- Как это может быть? - изумляюсь я.
- Ну, как в фильме Шербургские зонтики. Помните мелодию из этого фильма? Мишель ля Гран. Там беременная героиня выходит замуж за миллионера.
- Очень жизненный фильм, Виталий Олегович, - смеюсь я, - но даже, если следовать этому сюжету, то нужно каким-то образом умудриться встретить бесплодного миллионера. Это редкое событие.
- С чего вы взяли, что миллионер бесплодный?
- Из сюжета. Там в салоне машины мужа миллионера, когда прежний возлюбленный заправлял эту машину, сидела только одна девочка. Следовательно, миллионер специально женился на одинокой беременной женщине!
Шеф чешет у себя в затылке и говорит:
- Женщины видят все в особенном свете, не так как мы. Мне бы никогда не пришло в голову, то, что пришло в голову вам. Боюсь, что авторам фильма такая трактовка тоже не приходила в голову.
- И все-таки, Инга, подумайте об этом.
- Я подумаю, у меня время есть.
- Не подводите нас.
Шеф ласково и загадочно смотрит на меня. У меня мелькает мысль, не себя ли он имеет в виду? Ведь он разведен и живет один, а одному здесь, в глуши, не очень-то весело. Я иду домой, вспоминая фильм Шербургские зонтики, и чудесную, нежную мелодию, и то, что влюбленные не разговаривают, а поют. В этом есть правда жизни, хотя и не очевидная. Они поют от не выразимой словами нежности друг к другу. Я это хорошо понимаю.
http://www.proza.ru/2016/04/13/2159