10 апреля, 2016 г
Truthdig
Когда Платон писал свою «Республику» [1], оплакивая утерянную афинскую демократию, он не верил, что демократию можно будет восстановить. В классическом мире, время, в отличии от нашего, линейного, было циклическим. Это неизбежно приводило к упадку и в конце концов к смерти. Это было справедливым как для людей, так и для всего обществ. И в своей “Республике,” Платон предложил тем, кто хотел в будущем создать идеальное государство, принять ряд драконовских мер, включая запрет драмы и музыки, отвлекающих граждан от выполнения своих обязанностей и насаждающих коррупцию, и отобрать детей у родителей для проведения соответствующей идеологической обработки. Платон хотел замедлить процесс распада. Он хотел притормозить перемены. Но распад и смерть приходят несмотря ни на что, даже в идеальном платоновском государстве.
История подтвердила правоту древних греков: все культуры распадаются и умирают. Умирающие культуры, даже когда они не могут до конца осмыслить происходящее, начинают глубоко ненавидеть перемены. Они видят, что с переменами приходят дисфункция, нищета и страдание. Страх перед переменами со временем становится иррациональным. Это усложняет распад и ускоряет смертность. Чтобы увидеть современных жертв этого процесса, достаточно посмотреть на белых американских рабочих; когда-то у них была хорошая работа и они пользовались всеми привилегиями белых. Но не сейчас.
На волне упадка всегда появляются те, кто обещает волшебное возвращение славных времен, пытаясь загипнотизировать растерянное население. Пластические хирурги, продающие иллюзию вечной молодости, религиозные лидеры, обещающие возвращение к простой библейской жизни, политические демагоги, обещающие новое величие, и шарлатаны всяких мастей, предлагающие методы самосовершенствования и успеха – все они педалируют магическое мышление. Охваченное страхом перемен население жаждет все новых и новых иллюзий. Напротив, силы, приводящие к коллективной смерти – включая корпоративный капитализм, добывающую промышленность и «машинное» сельское хозяйство — вытравливаются из сознания.
Когда общество плачет о прошлом и ругает будущее, когда оно чувствует приближение смерти, оно попадает в кроличью нору. И подобно Алисе в стране чудес [2] —которая “продолжала говорить сама с собой, в каком-то полузабытьи, «Кушают ли кошки летучих мышек ? ‘Кушают ли кошки летучих мышек?», а иногда, «Кушают ли мышки летучих кошек‘’ - потому что, понимаете, если нельзя ответить ни на один вопрос, то неважно, как его сформулировать” — язык отрывается от реальности. Ежедневный дискурс, а в особенности публичный дискурс, как показывает наша президентская кампания, сводится к детской болтовне.
Работы нет. Школы закрыты. Пригороды и города в руинах. Отчаяние и нищета. Гражданские свободы отменены. Война без конца. Общество занимается самолечением. Демократия - фикция. “Политика экономии”, проводимая правительством, - например отмена федеральных продуктовых карточек, - может оставить без еды миллионы людей и привести к новым волнениям. Подобные шоки, как писал Альвин Тоффлер [3] вызывают в конце концов эмоциональную перегрузку, “убийственный стресс и потерю ориентации из-за слишком быстрых перемен.” И, наконец, реальность становится невыносимой и должна быть отменена.
Климатические перемены и финансовый кризис трансформируют эти эмоциональные короткие замыкания в то, что антропологи называют “кризисными культами.” Кризисные культы поставляют иллюзии обновленного величия и славы во время периода коллапса, тревоги и бессилия. Мифологическое прошлое возвращается как по волшебству. Старые социальные иерархии и правила снова вступают в силу. Предписанные ритуалы и нормы поведения, включая акты насилия для «очищения» общества от зла, должны победить злые силы. Подобные кризисные культы, всегда возникающие перед лицом грядущего разрушения - от острова Пасхи до американских индейцев — приводят к герметически закрытым сообществам. Мы уже далеко пошли по этой дорожке.
Прошлые выходные я провел во Второй пресвитерианской церкви [4] в г. Элизабет (шт Нью-Джерси), помогая освобождать помещение от старых книг, церковных записей, пластиковых цветов, изношенной одежды и прочего пыльного детрита, оставшегося от конгрегации белого рабочего класса, посещавшего церковь еще несколько лет назад.
Элизабет был опустошен в 1982 г закрытием завода фирмы Зингер [5], построенного в 1873 г и насчитывающего одно время 10,000 рабочих. 1000 афро-американских рабочих работали в плавильных цехах, где изготавливались литые части для швейных машин. Эта работа была опасной и малооплачиваемой. Белые, в основном иммигранты из Германии, Италии, Ирландии, Польши и Литвы, занимали более безопасные и лучше оплачиваемые этажи. Город был построен вокруг завода. Поколения работали на заводе и организовывали свою жизнь вокруг завода. Затем, после периода упадка, завод прекратил свое существование.
В год закрытия Зингером своего флагманского предприятия, по всем Соединенным Штатом закрылись еще 2,696 заводов с потерей 1,287,000 рабочих мест. Рабочие Зингера, которым меньше 55, потеряли все права на пенсию, даже, если проработали на эту компанию десятки лет. Малые предприятия, которые зависели от этой компании, также разорились.
Сейчас уже видно, что в постиндустриальных городах Америки хорошая работа и стабильность, предоставляемые такими компаниями как Зингер, навсегда потеряны. Еле сдерживаемая злость и фрустрация среди белого рабочего класса привели к темной патологической ненависти. Ненависть обращена к тем, у кого другой цвет кожи или разрез глаз, и кто воплощают в себе перемены, разрушившие семьи и сообщества.
Это чувство, хорошо заметное на собраниях сторонников Дональда Трампа, переживет кампанию Трампа, даже если этот кандидат будет смещен партийной элитой. Это очень опасная сила. Она предвещает насилие против всех, кто пользовался ранее достижениями белого рабочего класса — афро-американцев, мусульман, сезонных рабочих, гомосексуалистов, феминистов, художников и интеллектуалов — и будет способствовать росту христианизированного фашизма.
“Поколения одних и тех же семей работали у Зингера,” – говорит Преп. Майкл Гранзен, настоятель церкви в Элизабете. “Рабочие пострадали после закрытия завода не только экономически, но и от потери идентичности. Они лишились обычного распорядка дня. Они потеряли социальные связи. Их родословные закончились. Они потеряли надежду на будущее. Они не могут более рассчитывать на стабильный доход, пособия по медицине и пенсию. Браки и дружба расторгнуты. Растет городская преступность, наркомания и алкоголизм.
“Многие белые рабочие обвиняют вновь прибывших афро-американцев и латиносов в том, что завод закрыли,” – говорит Гранзен. “Белый расизм возникает на почве потери самоуважения. Возникает страх нигилизма. Он создает ложную грандиозность, которая должна компенсировать чувство глубокой уязвимости. Мы видим, что это происходит во всех постиндустриальных городах и по всей стране.”
Белые покидают бывшие производственные центры. На их место приходят латиносы и черные, согласные на ужасающую бедность в пригородах. 60 % населения г. Элизабет это латиносы и выходцы из Центральной Америки.
Элизабет, как и многие другие города, превратился в колонию бедных. Он поставляет тела для системы массового тюремного заключения. И вместе с другими разваливающимися городскими центрами, он превратился в большую токсическую свалку.
“Экологические угрозы резко возросли после закрытия Зингера,” – говорит Гранзен. “Подобно другим городам, испытывающим упадок промышленности в шт. Нью-Джерси—таким как Кэмден, Ньюарк, Трентон и Паттерсон — полит-структуры, контролируемые белыми, превратили Эдизабет в свалку опасных и токсических отходов, хотя город уже имел их раньше. Расизм в отношении не-белого населения отражается также и в экологическом расизме. Жизни не-белых рассматриваются как менее важные.”
Коварные формы институционального расизма Америки взрываются по мере приближения социальной смерти. Они выражают себя через расовое насилие. Настороженные группы белых, отчаявшись в том, что можно предотвратить дальнейшие перемены, участвуют в тех же, что и полиция, беспорядочных насильственных действия по отношению безоружных цветных. Неспособность правительства реинтегрировать рабочий класс обратно в экономику, дать людям надежду, обрекает нас всех на коллапс.
Платон начинает “Республику” с того, что Сократ [5] едет в порт Пиреи, самый декадентский порт в древних Афинах. В ту пору он был заполнен тавернами и борделями. Это было пристанище воров, проституток, солдат и вооруженных бандитов. В том же месте собирались египтяне, мидийцы, германцы, финикийцы,и карфагеняне, и другие иностранцы - афиняне считали их всех варварами.
В порту также находился афинский военный флот, составленный из трирем – военных кораблей, усиленных бронзовыми таранами на носу. Это военные суда помогли превратить Афины, демократический город-государство, в империю в 5-м веке до н.э. И Платон, и его ученик Аристотель, понимали, что строительство империи - любой империи - убивает демократию.
Греческий полис, или город-государство, который скоро поглотит македонская империя, представлял собой ядро— наподобие новой Англии в Соединенных Штатах—в котором отдельный человек был политическим существом, имел своей вес и голос. Империя, напротив, требует централизованного, авторитарного правительства, бесполезного для демоса. Греческая патриархатная демократия испарилась с приходом империи. Коррупция и жажда власти стали правилами для новой правящей элиты. Гражданин, как и в нашей системе «перевернутого тоталитаризма» [7] стал ей не нужен. Как замечал афинский историк Фукидид, тирания, которую Афины практиковали по отношению к внешним границам империи, в конце концов распространилась на все государство. Афины, как и Соединенные Штаты столетиями позже, опустошили себя коррозией империи. Брутальные приемы контроля сначала использовались на периферии империи — в нашем случае это милитаризованная полиция, дроны, ограничение гражданских свобод, всеобщая слежка и массовые аресты—позже стали привычными по всей стране. Так умирают большинство империй. Они совершают самоубийство.
Потеря гражданского достоинства, писал Платон, приводит к тому, что население гипнотизируется иллюзиями на стене пещеры [8]. Такие искаженные картины реальности—наши электронные галлюцинации намного превосходят платоновское воображение—питают иррациональную веру и желания. Они способствуют слепому существованию. Воображаемые картинки умело манипулируются элитой с целью развлечь и сделать население пассивным. Тех, кто подвергает иллюзии сомнению, как предупреждал Сократ, толпа будет преследовать и убивать, в стремлении сохранить свои приятные мифы от развенчания. Когда реальность становится невыносимой, население не ищет свободы или истины; оно ищет преимуществ в своем порабощении. Эпикурейство, сведение жизни к мгновенным личным удовольствиям, поглощает публику. Цинизм верховодит. Никто не верит никому. Сообщества распадаются, и , как пишет Платон, “все плохо кончается, когда люди, не видя ничего хорошего в своей жизни, обращаются к общественным делам в надежде отхватить от туда счастье, которого у них нет. Они начинают бороться за власть, и их смертельные конфликты разрушают их и их страну.” Этот коллапс создает призрачный мир, в котором “люди борются друг с другом за призрачные тени и власть …”
В конце концов смерть приходит как облегчение.
Мы не защищены от упадка и смерти больше, чем древние афиняне, древние египтяне, римляне, майя, ацтеки, обитатели острова Пасхи, рабы феодализма, и монархических империй 20-го века. Человеческая природа не изменилась. Перед лицом коллапса, мы будем действовать так, как действовали все перед нами. Мы будем поглощены иллюзиями. Мы будем стараться остановить время, препятствовать переменам, применять магическое мышление в отчаянной попытке возродить идеализированное прошлое. Многие пострадают.
На этот раз коллапс будет планетарным. Нет больше новых земель, подлежащих завоеванию, новых народов для порабощения, новых природных ресурсов для добычи и эксплуатации. Климатические перемены преподнесут нам жестокий урок о нашей спеси.
Плата за грех, пишет Петр в своем послании Римлянам,- это смерть, — сначала моральная и интеллектуальная, потом физическая. Первую смерть мы уже почувствовали. Хотелось бы верить в то, что мы как вид, сможем избежать второй. Но если человеческая история чему-то учит, то мы уже испытываем вторую. И чем хуже нам будет, чем больше мы будем пытаться отвести перемены с помощью магического мышления, тем больше вероятности, что наше вымирание не за горами.
[1] http://www.iep.utm.edu/republic/
[2] https://en.wikipedia.org/wiki/Alice
[3]
[4] http://www.secpreseliz.org/
[5]
[6] http://www.biography.com/people/socrates-9488126
[7]
[8] https://faculty.washington.edu/smcohen/320/cave.htm
http://www.truthdig.com/report/item/the_wages_of_sin_20160410