Яркий солнечный луч скользнул по стене и, позолотив макушку огромного толстолистого фикуса, из которого мы с братом добывали клейкий белый сок, считая его каучуком и бесплодно пытаясь загустить, а затем весело упёрся в бабушкин православный календарь с листком «Вербная неделя». Наступило яркое незабываемое утро двенадцатого апреля, о чём, пока ещё, мало кто догадывался.
-Так погода хорошая! Значит, в школу после обеда идти придётся. А я по природоведению цветы и тычинки не нарисовал. Надо садится за природу…- вздохнул я, сквозь прищуренные веки наблюдая за бабулей, то накрывавшей стол в центре комнаты, то удалявшейся в коридор на общую кухню. А может, ну её? На перемене успею, если упрошу дежурных не выгонять из класса. Нет надо заранее… А то не быть мне третий год подряд круглым отличником.
Строгая и набожная бабушка была недоучившейся московской гимназистской и поэтому отправляла внуков в школу даже в полумёртвом состоянии. Учёба была для неё неким священнодействием, особенно заучивание стихов, которых она сама знала сотни и надеялась в своих бездарных внуков вложить хотя бы пару десятков, но размером с «Полтаву» или «Бородино».
Вторым её серьёзным недостатком была повышенная набожность и с попытками заставить меня с младшим братом хоть иногда, но молиться. Но с этим мероприятием она терпела ещё большее фиаско, чем со стихами, потому что пятого октября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года наступила космическая эра и все стены двадцатиметровой комнаты на пятерых были завешаны ужасными копиями советских открыток со спутниками, космонавтами и инопланетянами.
Хотя, честно говоря, полстены всё же приходилось выделять под танки и фашистов. Мы с братом их били на картинках каждый божий день, соревнуясь в количестве горящих танков и самолётов. Бабушкина антивоенная риторика и её попытки заставить нас рисовать ангелочков успехом увенчались лишь частично. Вместо раздетых и потому неинтересных ангелов у нас появлялись тщательно упакованные в скафандры инопланетяне, а вместо божьего рая, как грибы после дождя, множились лунные и марсианские пейзажи. В прочем иногда вытесняемые венерианскими, с дополнениями в виде вулканов, по просмотренному недавно цветному фильму кинодокументалиста-путешественника Тазиева «Вулканы планеты» с погибшим в лаве, прямо на наших глазах, оператором.
-Митька, вставай! Бабушка уже манную кашу приготовила- хитровато улыбаясь, растолкал меня худющий младший братец-первоклассник.
-Давай скорее, а то она в меня начнёт эту мерзкую кашу запихивать- зашептал он с оглядкой на дверь комнаты, которую из-за двух шкафов почти не было видно.
Нечего делать. Сам погибай, а брата выручай! Манную кашу я очень любил и свободно съедал, кроме своей, ещё и весомые полтарелки за брата. Соответственно и упитанность моя была выше, чем у брательника и дело дошло до того, что я редко перепрыгивал гимнастического козла на физкультуре, хотя гимнастику и спортивные игры очень любил. Но с козлами у меня любви не получалось. Это приводило меня в отчаяние, хотя я догадывался, что так будет не всегда, и я научусь делать стойки и махи на коне с ручками и на кольцах, как наши гимнасты во время Олимпиады шестидесятого года.
-Да вставай уже! Хватит дрыхнуть!- раздался голос Горика, пыхтя складывавшего свою раскладушку, и мне пришлось с усилием вынырнуть из полудрёмы, в которой я уверенно делал стойки и разножки на гимнастическом коне на глазах у открывших рты приятелей и девчонок-дразнилок.
Брат натёр водой прививку «пиркэ» и у него появилось красное пятно на руке, что позволило ему на законных основаниях не идти в школу в первую смену.
Я не хотя поднялся с дивана и, потерев глаза руками и поправив семь белых слоников на полочке, поплёлся умываться, по пути поставив раскладушку брата, которую он ставил на ночь между моим и бабушкиным диванами, за шкафы. Там за занавесками стояли кровати отца и матери. Напротив двери нашей комнаты были умывальники и туалет, и поэтому сразу за нашей дверью уже стояла небольшая очередь жильцов в халатах и пижамах.
Дом относился к Радиокомитету Союза ССР и в майках появлялась только пара шоферов и пара водопроводчиков. Все остальные жильцы, выходя на люди в кухню и в туалет, одевались прилично. И, даже стоя в очереди возле туалета, здоровались с важным наклоном головы. У многих в глазах читалось желание снять шляпу, но интеллигентные соседи вовремя вспоминали, что стоят они не на улице и, соответственно, без шляп. Один старый сосед, правда, иногда выходил в костюме и шляпе и даже надевал пенснэ, но наши шофера высмеяли старого чудака и он переоделся в пижаму.
Его уели хохмы вроде… « Исидорыч, в шляпе ходит, а невесту не находит!» или «Кто в уборную стоит, в очках, в шляпе и в довоенном драпе?… кто ответит на вопрос, не возьмёт того понос!»
Умывшись и отстояв очередь в туалет, я быстро пристроился к круглому столу возле фикуса и занялся спасением брата с тоской ковырявшего вкусную манку. Опрожнив свою тарелку на две трети, я сунул её брату, и он воспрянул духом. Для вида поковыряв остатки каши, он, на глазах вернувшейся с кухни строгой полной бабули, отодвинул тарелку и удовлетворённо вздохнул.
-Уф! Кажется, я объелся!
И бабушка сразу же налила ему чай с лимоном и сделала бутерброды с мармеладом, которые он с удовольствием умял.
Шум за окном всё нарастал, и в коридоре послышались взволнованные голоса жильцов. Внезапно дверь без стука распахнулась, и в комнату всунул голову мой одноклассник Витька Камышинский, младший и самый заводной из двух погодок.
-Вы почему телевизор не включаете, интеллигенция? Там уже вся площадь Пушкина бурлит. Наши космонавта на орбиту запустили, Гагарина. Он там вокруг планеты кружится и всем неграм приветы посылает!- завопил Витька, отталкивая более крупного Серёгу, который тоже хотел что-то сказать.
Юркий братишка бросился к телевизору и комнату наполнил голос Юрия Левитана.
-Говорят все радиостанции Союза ССР! Советский человек в космосе! Космический корабль «Восход» пилотируемый лётчиком-космонавтом Юрием Гагариным вышел на околоземную орбиту!
Бабуле не удалось нас удержать и, наспех натянув краповые пальтишки, мы всей гурьбой выскочили из арки возле кинотеатра «Центральный» и попали в гущу народа.
Площадь Пушкина и всё пространство вокруг кипели цветами и знамёнами, плакатами и транспарантами. Отовсюду звенел смех и гремела музыка оркестров, баянов и аккордеонов. Редко кто успел написать плакаты по случаю полёта в космос.
Большинство народа тащило из парткомов предприятий и красных уголков всё подряд. Мелькали даже плакаты «С Новым Годом»! и с «Международным Женским Днём»», а уж про Первомай и День Победы с Великим Октябрём и говорить не приходилось.
Наплясавшись в одной из колонн и напевшись вдоволь «Катюшу» и «Всё выше и выше стремим мы полёт наших птиц…», мы порядком подустали и вдруг обнаружили, что движемся уже возле памятника Юрию Долгорукому. Развернувшись мы побежали обратно.
Но братья Камышинские были прирождёнными хулиганами и всеобщее ликование их несколько расстроило. Особенно им не понравилось ликование хорошеньких девчонок в белых бантах, которые шли со своими отцами с разноцветными шариками в руках. Сами Камышинские росли без отца и такое вопиющее счастье их сильно покоробило.
И опять Витька нашёлся первым.
-А давайте им шарики все полопаем?-предложил он и тут же отстегнул свой октябрятский значок от школьной формы.
После долгих уговоров и мы с братом, понурясь, отстегнули своих маленьких Володей Ульяновых от лацканов пиджаков. Но дальнейшие события оказались настолько забавными, что мы раздухарились. Бах! И за нашей спиной раздаётся рёв и плач и остаются дрожащие бантики.
-Папа! А они мне все шарики полопали!- вопили обиженные девчонки.
Но любому везению наступает конец. И, понятное дело, по большей части несчастливый. У одной шпингалетки оказалась рядом в толпе старшая сестра –шестикласница и из нас четверых она выбрала меня.
Как я пожалел, что плохо бегал, предпочитая важно в перевалку ходить в школу и обратно, изображая Ивана Подубного, в отличие от шустрого братца и наших соседей –хулиганов, которые неслись в школу, как на пожар, едва успевая ворваться в класс перед звонком на урок. Но плакаться было поздно, и я улепётывал по тротуару «давай бог ноги!»
Мы пролетели Елисеевский магазин, подбежали к Театральному магазину и, свернув за угол, я едва почувствовал себя в безопасности, как сильная рука сгребла меня за шиворот.
-Попался, мелочь пузатая! От меня ещё никто не убегал. Я спринт пятый год бегаю-заявила белобрысая насильница, затаскивая меня вглубь подворотни. Чем ты сестрёнке шарик проколол? Ах, ты октябрятским значком его проколол. Ну, держись! Щщ-ас отведёшь меня в свою школу и там всё про тебя узнают…
Девчонка так сильно тряхнула меня, что я почти выпал из распахнутого пальто, а мой значок она отобрала и опустила в свой карман.
-Значит, ты не хочешь быть космонавтом?- неожиданно спросила худая девчонка и снова тряханула меня как грушу.
-Очень хочу! Это случайно получилось-я не хотел… Прости меня!-испуганно забормотал я, однако стесняясь пустить слезу перед девчонкой.
-Ладно! Держись! Устоишь –будешь космонавтом! А не устоишь-извини!-и отойдя на шаг она резким ударом выбила у меня зуб.
Было бы не обидно, если бы она выбила у меня расшатанный зуб, который я не решался выдернуть ниткой, как иногда делал Горик. Как на зло зуб выскочил вполне здоровый, а я свалился на землю, поскольку не ожидал от девчонки такого резкого удара.
-И попробуй только стать космонавтом! Я тебя найду и остальные зубы выбью- пригрозила белобрысая скелетина и погрозив кулаком, убежала.
Дома я прополоскал рот и, получив поровну и насмешек и сочувствия от младшего братца, потащился в школу, так и не пообедав из-за выбитого зуба, из которого сочилась кровь.
Однако на улице Горького меня ждала новая неприятность. Поперёк тротуара, пропуская людей через большой промежуток в середине, стояла конная милиция на великолепных каурых конях с глянцевым отблеском на шерсти. После непродолжительного колебания я решил обратиться к милиционерам в синих шинелях, начищенных сапогах и фуражках с ремешком под подбородок.
Подлив в голос жалости, хотя и так изрядно шепелявил, я обратился к синим «кентаврам».
-Дяденьки! Мне в школу надо. Пропустите, а то я опоздаю-плаксиво проговорил белобрысый ушастый круглолицый школьник, вызвав улыбки на лицах молоденьких парней.
-Иди домой, парень!- поднял меня в собственных глазах весёлый милиционер. Сейчас в школе и учителей то не найдёшь. Все ушли на стихийную демонстрацию.
-Я не могу-горестно вздохнул я и потрогал языком кровоточащую десну. Бабушка опять в школу отправит.
-Ну, если бабушка, то плохи твои дела. Лезь под коня и топай дальше!-заулыбался милиционер.
-Космонавтом будет! Глянь, какая тяга к знаниям парня распирает-засмеялись его товарищи, видя решимость круглолицего школьника.
С опаской взглянув на огромные лошадиные копыта, я горестно вздохнул и в отчаянии полез под конское брюхо. Конь слегка переступил ногами, заставив сердце моё почти остановиться. Но конь больше не двигался, и дальнейший путь прошёл благополучно. Только выбравшись из-под коня, я заметил кое-где на асфальте большие конские кругляши.
-А если бы на голову?- со страхом подумал будущий космонавт и со всех ног припустился бежать в сторону Медведевского переулка.
Пустынная школа поразила Митю как гром.
-Ну, какой же я дурак, что послушал бабушку!- подумал отличник Митя, сидя на уроке с пятью другими сверхприлежными учениками в полупустом классе.
Задолго до конца урока учительница вдруг вышла и, вернувшись, широко улыбнулась.
-Ребята! Вы можете идти домой. Уроки на сегодня отменяются-заявила она и испарилась сама как волшебница.
Оцепление уже сняли, но на всякий случай Митя пошёл по улице Чехова, чтобы снова не лазить под брюхом огромного коня.
К его счастью бабушка ушла в магазин, а брат старательно мастерил что-то из старых материных овчинных рукавиц, пахнувших валенной шерстью.
-Смотри, Митяй! Я их бинтами и ватой набил и подклеил. И другую пару тоже. Давай боксу учиться. А то нас вечно девчонки бить будут. Мне от этй спортсменки убегать не понравилось. А тебе?
Естественно, что я придерживался точно такого же мнения и мы начали первый раунд.
Разбитый через час горшок с фикусом и испорченные рукавицы вызвали бурю возмущения вернувшейся бабушки и поэтому вечером, когда отец сказал.
-Ну что, разбойники …поворачивайтесь спиной –и отвесил каждому по три удара своим поясным ремнём, братья почти не плакали.
А на следующий день, когда Митя, трогая всё ещё саднящий зуб языком, спросил брата, кем он хочет быть, Горик задумался.
-Знаешь, мне кажется и космонавтом, и боксёром быть одинаково опасно. Может, пойдём запишемся в борьбу?
Вот так, послушав младшего брата, я не стал космонавтом!