Когда я смотрел из окошка шестого этажа нашей квартиры на двор, пустынный и сиротливый, по которому даже собаке скучно пробежать, тоска и боль сжимали мое сердце.
«Где народ ?– задавался я вопросом,- куда он запропастился?»
«Куда подевались дети?- спрашивал я сам у себя, глядя на новенькую, блестящую ярко- красным и ярко- желтым, и ярко- синим детскую площадку.
Я выходил вниз, шел по тротуару и выглядывал хоть кого-нибудь. Старушка в шубе сидела на скамеечке, хотя солнце жарило уже не по -весеннему.
«Где люди, бабушка?- спрашивал я у нее с тоской.
Что тебе, милок?,- отвечала мне бабушка. И я, поблагодарив, шел дальше.
Я шел дальше и дальше, но никто не попадался мне навстречу. Я шел по тропке вдоль спортивной площадки, на которой никто не играл в футбол. Я раньше встречал на этой тропке полуторагодовалого пацана, улыбчатого и простодушного, который приветствовал меня маленькой лопаточкой для песка. Он махал ей призывно, рассчитывая, вероятно, что я составлю ему компанию. Я, конечно, помахивал ему ручкой, но шел по делам своей дорогой. Сегодня и его не было на месте.
«Быть может, произошло землетрясение?- недоумевал я,- и все люди провалились в тартарары?"
«Быть может я остался на свете один?- задавался я страшным вопросом.
Надо идти еще и еще. Говорил я себе.
И я шел, и шел. И мне становилось все горше и горше. Наконец, у пустой лавочки в сквере я присел и стал плакать. Сто лет я не плакал, а тут стал реветь, как белуга. Никого не было и никто не мог видеть моих жутких слез. И я мог свободно плакать и я плакал. Никогда не думал что во мне накопилось столько горького плача, никогда не знал, что так отрадно бывает выреветься вволю, всласть… И я уже забыл, о своих поисках людей. Я уже никого не искал и никто не был мне нужен, даже маленький карапуз. Я только и мог, что плакать.
«Ах, какая жизнь! Какая жизнь, - думалось мне сквозь слезы. И я не понимал, какая именно такая жизнь и о чем, собственно, я думаю. Мне достаточно было этого бессмысленного восклицания, в котором как будто была и жалоба, и боль, и отчаянье, и сладость, и смирение…
« Ах, какая жизнь!- мне виделось в этом восклицании ответы на все вопросы, которые я когда либо задавал и на которые не мог найти ответы.
Я пришел домой к вечеру. Постирал носки , погладил брюки, тщательно причесался. Поджарил яичницу с ветчиной и помидорами и съел ее с отменным аппетитом. До начала вечерней смены оставалось два часа. Настроение было бодрое. Я напевал песенку из нового фильма «Три мушкетера»: «…пора, пора,порадуемся на своем веку…».