Когда Советы отправляли Юрку в космос, была ненулевая вероятность того, что Бог там все-таки есть — поэтому решили подстраховаться. Собрались на высшем уровне: Хрущев, члены Политбюро, верхушка госбезопасности, ведущие конструкторы ОКБ №1, высокие двери, увесистые папки, пропитанный кожным салом и потом стол, портрет Самого на стене. Скрипело старинное дерево под тяжеловесными жопами исторических фигур. Шуршала бумага. Машинисток не было. Вопросов было много. Например, если есть, то какой это бог? Православный? Или все-таки католический? Или, может быть, зооморфный древнеегипетский? И что у него в мыслях? (Королев в этом месте брался рукой за череп, предваряя еще не названный жест «фейспалм».) И, что немаловажно, поднимал палец зампредседателя Совета Министров СССР товарищ Устинов, если таки православный, то большой ли у него зуб на нашу красную братию за, выражаясь на языке будущего, активное выпиливание всевозможного церковного стаффа и толстейшего троллинга его ценителей через такие печатные органы как, скажем, «Безбожник у станка»? А если все-таки древнеегипетский или, что лучше, один из древнегреческих, подхватывала мысль товарищ Фурцева, по мере того как товарищ Королев все глубже погружался в фейспалм — если так, то следует ли, наоборот, ждать от него приятных, как говорится, плюшек и бонусов за те псевдоантичные горе- и барельефы, которыми мы покрыли наши моднейшие культовые учреждения а. к. а. дворцы пионеров и станции метро?
Ответов не было. Королев окончательно превратился в изваяние и не подавал ни звука. Хрущев смотрел перед собой своими блеклыми глазами на блеклые правительственные обои из глубины своей блеклой троцкистской души, сливаясь с разгорающимся закатом краснознаменной секир-башка супердержавы. Все прочие просто воздвигались на своих местах бетонными глыбами, немного колеблясь и чуть обсыпая все вокруг мелкой строительной крошкой, как эродирующие объекты эпохи брутализма.
— Никита Сергеич, — сказал кто-то из чекистов. — А что если водрузить на борт нашего корабля атрибуты всех мировых религий? Космонавту можно также дать крест нательный. В случае неподтверждения бога космонавт самостоятельно его устраняет, другие же атрибуты, установленные снаружи на корпусе, при посадке автоматически сгорают в атмосфере. Пушкинский музей готов предоставить по запросу подлинную мумию египтянки, в случае—
— Товарищи, товарищи, — врывался кто-то из Генштаба, — это все хорошо, но что если бог решит внезапно атаковать? Как мы поступим в такой ситуации, чем ответим?
— Нужно ответить ядерным кулаком, — постулировал Хрущев. — Мы закрепим на крыльях нашего космического корабля две мощные ядерные боеголовки и в случае провокации со стороны бога нанесем по нему превентивный ракетный удар.
— Но у нашего корабля нет крыльев, — вмешались конструкторы.
— А мы приделаем, — быстро вставил кто-то из номенклатуры. — Да? Вот так крыло, — чиновник показывал в воздухе руками, как, по его мнению, будет выглядеть усовершенствованный «Восток-1». — Вот так одно и вот так второе, получится как бы такой истребитель «икс-уинг».
— А у бога плазменное оружие, — вскакивал и. о. председателя КГБ товарищ генерал-майор Лунев. — У него внутри Луны пушка, которая с минус четырехмиллиардного года заряжалась солнечными УФ-лучами! Как он выстрелит из нее по нашему «Востоку», и все! — он резанул в воздухе ладонью наискосок в одну сторону, потом в другую, изобразив букву «ха». — Хана!
— А мы тогда с Земли по Луне начнем стрелять и расстреляем ее нашими ракетами «земля-луна»! — закричал внезапно оживившийся Анастас Микоян. — Вот так: тжиу! Тжжжиу! Тжжжжиу! Иа-а-а-а — бааам!
— А бог такой из плазмомета БДЫЖЬ! — орал раскрасневшийся Хрущев, сдувая курчавые волосы с веснушчатого лица. — Один раз он стрельнет и всем крышка! БДЫЖЖЖЖЖЬ!!!! — Он размахивал руками, азартно вытирая слюни.
— А мы его с гранатомета БФФФ в голову прямо!!! — в разных октавах визжали Фурцева и Устинов, неосознанно имитируя еще не возникший дуэт Татьяны и Сергея Никитиных.
— А у него шлем бронированный! — плевался Генштаб.
— А наш броню пробивает!
— А он плазмой снова!
— А мы такие УИИИИИИИУ и в каньон уходим!
— Никита! Никита! — раздалось где-то в глубине далекой-далекой галактики, окрашенной разноцветными взрывами и забросанной осколками вражеских кораблей.
— Ребя, я щас быстро пообедаю и выйду снова, — поднялся Хрущев.
— Товарищ генеральный секретарь, но… — начал было зампредседателя, вытащив мизинец из ноздри и вытирая его об шортину.
— Щас я вернусь, не уходите!
— Давай, мы тут.
Щекастый рыжий ребенок перебегал пыльный переулок и скрывался за забором дачного дома — одного из последних не снесенных в подмосковном городе Королеве. Кучка его сверстников какое-то время продолжала возиться в пыли возле небольшого памятника главному конструктору советской космонавтики, в преддверии 12 апреля отчищенному от птичьих лепех, затем разбредалась кто куда, так и не дождавшись своего товарища.
Так всегда бывает в детстве — стоит маме позвать тебя на обед, и все, твой мир безвозвратно разрушен. Как бы быстро ты ни хватал горячий суп, как бы ни торопился с обжигающей манной кашей, все равно, когда вернешься, никого из твоих друзей уже не будет на прежнем месте. Они разойдутся по своим дворам, рассредоточатся по своим комнатам и койкам, обзаведутся своими площадями и партнерами, привычками и болячками, будут иногда прошмыгивать мимо тебя со своими «Вжих!» и «Уиииуу!» на своих релятивистских скоростях и массах — и снова исчезать из поля зрения, оставляя тебя один на один с тем, кто всегда был рядом и кто всегда будет — без бороды и усов, без магических посохов и световых мечей, в приоткрытом шлеме с наскоро намалеванными буквами «СССР», с искренней широкой улыбкой, добрыми глазами и рукой, поднятой в понятном всему человечеству салюте: «Все, поехали!»