Глава 7. Туман.
Он пришел. В то же время после работы он пришел, и она была там. Он был в бледно-розовой рубашке деда, которая придавала ему еще больше сил и уверенности. Коллеги на работе, увидев его в этой рубашке, немного пошептались за его спиной, и было бы удивительно, если бы они этого не сделали.
Двор был безлюден. Желтые обшарпанные стены. Серая кошка прошмыгнула мимо него и скрылась где-то. Гул оживленной улицы сюда практически не долетал.
Зоя стояла за его спиной и раскачивала на старых скрипучих качелях кого-то невидимого. Она что-то напевала себе под нос. Его появления она не заметила. Он приблизился к ней вплотную и остановился. Она сейчас обернется, и он увидит лицо старухи. Древней старухи неопределенного возраста – может, столетней, а может, и двухсотлетней старухи. Он живо себе это представил, и решил, что если так и произойдет, он не испугается. Он выстоит до конца.
Она обернулась.
- Ой, привет! Напугал! Ты что подкрался-то? Так ведь и до смерти испугать можно! Знаешь, сколько сейчас маньяков развелось! И всем маленьких девочек подавай, – затараторила Зоя.
Антон смотрел на нее долго и внимательно. Зоя. Ребенок, носящий ребенка. Его ребенка.
- Я пришел, Зоя. Как ты?
- Нормально. Принес чего?
- Конечно. Вот – целый пакет. Соки, фрукты, тут и колбаса вареная и сосиски твои любимые. И еще я тебе дам немного денег. Немного – это потому что ты все равно купишь на них жвачки да конфеты и ничего путного.
- А денег сколько?
- Пятьсот рублей.
- Ого! Мне, помню, тетка на день варенья сотку дала. Так мы на нее с девчонками три дня кутили. Спасибище!
Ее глаза сияли неподдельным детским счастьем. И сейчас они казались серебряными.
- Зоя, а где твои подруги? Почему ты все время тут одна гуляешь?
- Мои подруги умерли.
- Что!? – Антон почувствовал, что сердце, как пес, резким рывком вырвалось из поводка и бросилось к какой-то своей цели.
- Да, умерли! – повторила Зоя. Девочка посмотрела на него своими серьезными глазами, в которых он не нашел ничего, кроме пустоты. Хотя нет, ему показалось…
- Да ты не парься, - она ему улыбнулась и посмотрела на него с грустью. – Они для меня умерли. Это выражение такое. А так-то они живы.
- А почему они для тебя умерли?
- Гламурные сучки, - ответила девочка. – Они выклянчили у родителей бабла и напомадились, как проститутки. А мне даже ресницы подвести не дали попробовать.
Антон деликатно кашлянул.
- Ты говоришь очень злые слова, нельзя никому завидовать. Я тебе подарю и помаду, и духи, если хочешь. И ты тоже станешь гламурной… э-э… барышней.
- Спасибо. Обойдусь.
Зоя перестала скрипеть качелями. Она подошла к нему вплотную, обняла и пропела:
- Ты у меня такой хороший. И добрый.
Антон почувствовал себя странно: ему захотелось обнять Зою в ответ, как несчастную маленькую сиротку, или скорее, как дочь, которая у него так и не родилась (а он так хотел, чтобы вторым ребенком была дочка). Но он знал, что Зоя ему не дочь и она для него не несчастная сирота. Сердце его заколотилось с удвоенной скоростью.
- Ну-ну, Зоя. Ты чего?
- Почему нет тумана? – спросила она. Он сел на качели. Теперь их глаза были на одном уровне.
- А зачем тебе туман?
- Чтобы нас не было видно.
Мимо прошел человек в военной форме, мельком глянул в их сторону и скрылся в подъезде. Зоя улыбнулась ему, как прирожденная кокетка.
- Это настаящ палковник, - и она звонко рассмеялась. – Он начитался «Лолиты» и предлагал мне себя в качестве Гумберт Гумберта. Ха-ха-ха…
Антон сморщился от отвращения. Ему стало противно. И от этой малолетней девчонки, которая опередила сама себя лет на шесть-семь. И от полковника. И, прежде всего, от самого себя. Он резко встал, решив, что его миссия на сегодня выполнена и что он не желает здесь оставаться ни секунды более. Но он не смог сделать и шага. Потому что его глаза увидели: из арки во двор вползал туман. И не только из арки – туман шел отовсюду: из песочницы, в которой в последний раз играли, наверное, лет тридцать назад, и из заброшенной голубятни, и из того непонятного места, где скрылась серая кошка, и спускался с неба, скрывая сначала золотые кроны старого большого клена, затем и все вокруг. В ушах что-то звенело. Так было с ним в отрочестве, когда его сердце не успевало, как говорили врачи, расти с той же скоростью, что и остальной организм. Он, бывало, делал резкое движение – например, резко вставал со стула, и его накрывала какая-то тошнотворная предобморочная волна, во рту появлялся сладковатый привкус, в ушах начинало звенеть.
В тумане скрылось все. Осталась только девочка одиннадцати лет. Остались качели.
- Нас никто не видит, - прошептала Зоя. – Давай.
Антон понял, что наступил переломный момент. И он еще не потерял память…
И дети прибежали откуда-то. Их смех был звонок и беспечен, каким и должен быть детский смех. Их не было видно в тумане, но было ясно по голосам, что их не меньше десяти. Или, может, это был целый класс. Они играли то ли в прятки, то ли в салки, или и в то и в другое одновременно. Они были совсем рядом, иногда Антону казалось, что в густом тумане то здесь, то там промелькивают их смутные тени. Их обувь гулко стучала по асфальту, и эхо дублировало эти звуки. И рассыпалось где-то высоко-высоко, рассыпалось, как хрустальный шар.
- Они нас не увидят. Давай. Не увидят…
- Но они не отсюда. Откуда они?
- Не надо, не надо…
Ворона прокаркала где-то прямо над ними. Три раза. Потом еще. Дети, услышав это пронзительное карканье, примолкли. Какое-то время доносились отдельные реплики. Но потом кто-то звонко и безудержно расхохотался, и снова все зашумело, затопало. Они продолжили свою игру.
- Если я соберу тридцать семь наклеек с феями, значит мы с тобой – шалопаи, - и она рассмеялась. Так же звонко, как дети.
- Если ворона каркнет еще раз, ты убежишь к ним?
- Если ты еще раз меня рассмешишь, можно я тебя назову… папочкой? – она засмеялась так, что он побоялся, что она лопнет.
- Хочешь, пойдем к ним? Хочешь, мы поиграем с ними? – вдруг спросил Антон. А детский смех удалялся. Игра становилась все призрачней.
Зоя посмотрела на него черными глазами. Антон подумал, что таким же черным кажется ночью снег…
- Ты действительно хочешь поиграть с ними? Ты хочешь?
- Они уходят… И снег тает… И туман рассеивается, - пробормотал Антон.
- Ты хотел. А мне пора, пора…
Она убежала, оставив его одного в тумане. Качели поскрипывали в такт его вялым движеньям. И еще долго он так сидел, будто в прострации. И когда туман развеялся, полковник прошмыгнул куда-то по своим делам. А серая кошка искоса посмотрела на него, пройдя мимо.