6. МАТЬ
На этот раз он напился до «вертолетного» состояния. Его качало, как на палубе небольшого судна в шторм. Мать сидела напротив, и в его глазах она раздваивалась. Он ей все рассказал. Она смотрела на него своими большими всегда серьезными карими глазами, и нельзя было понять, что творится сейчас в ее голове. Смотрела она на него и не на него. Как будто сквозь него. Она долго молчала. Он что-то время от времени бормотал. Она периодически жестом заставляла его замолчать. Наконец, она произнесла:
- Дело твое – дрянь.
Антон знал и без нее, что дело его – дрянь, но та мрачность, с которой мать произнесла эти слова, ввергли его в еще большее отчаяние.
- Мам, я похож на извращенца? У нас в роду были извращенцы? Мам, почему?.. Как? Я не могу…
Он заревел. Мать смотрела на него без намека на сострадание, и тень не пробежала по ее лицу.
Мать терпеливо дождалась, когда сын немного придет в себя, и продолжила с той же мрачной интонацией:
- Тебя посадят в тюрьму, и ты там умрешь, сынок. Скорее всего, умрешь.
Антон остолбенел. Он, конечно, с пеленок привык к тому, что мать говорит все напрямую и всегда в жесткой форме. Но эти слова…
- Мам, ты что? Ты что?..
- Ничего. Как, говоришь, ее зовут? Зоя?
- Зоя.
- Никогда больше не связывайся с девочками, которых так зовут. Зоями девочек уже давно не называют.
- Никогда… не связываться?.. Мам, да я не…
- Не говори ничего, а слушай меня. Нет. Сперва подробно опиши ее глаза, волосы, фигуру, походку, одежду – все опиши.
Антон стал описывать. Мать то и дело его перебивала, уточняя те или иные детали. Когда, наконец, допрос закончился, мать встала, подошла к окну и, как показалось Антону, уставилась в него лишь для того, чтобы не показывать ему расплывшуюся на ее лице улыбку. Антону стало страшно - вдобавок ко всему и мать еще с ума сошла…
- Поздравляю тебя, сынок! – сказала мать и повернулась к нему лицом. Глаза ее сверкали, как два сапфира. Такой он ее не видел еще никогда. Совершенно точно: мать сошла с ума. Все-таки такую новость – что сын оказался педофилом – сможет пережить не каждая женщина. Мать не выдержала, не выдержала…
- Ты сказал ей, что принимаешь бой? – мать подошла к нему вплотную и вдруг ее прорвало – она расхохоталась, смех был ужасающим – кашляющий, хриплый смех сумасшедшей женщины.
- Мам, я «скорую» вызову, - пробормотал Антон, неуверенно приподымаясь со своего стула. – Ты только не беспокойся. Меня не посадят, я не умру. Все хорошо, мама. Зря… зря я тебе это рассказал… эх, зря…
- Сядь! – крикнула мать. Она в одно мгновение перестала смеяться, и лицо ее обрело прежнее мрачное выражение. Антон инстинктивно вжался в стул. Ему теперь стало совсем страшно. Сумасшедшая мать… она всегда была немного странной. Во всяком случае, она никогда его не баловала лишней лаской или лишними сладостями, она никогда его не хвалила, но и никогда не ругала. Все его взлеты и падения она всегда принимала с равной степенью отрешенности. Почему она у него была такая? Он не знал, и, если честно, никогда серьезно об этом не задумывался. Но сейчас он был уверен, что она всегда была немного не в себе. Или наоборот, слишком в себе. Но что делать с ней сейчас? И за что ему это все? И не проще ли просто взять и умереть…
- Мне придется кое-что тебе рассказать. Но сначала подойди к окну и взгляни вон туда. Там, в глубине сада, ты кое-что увидишь.
Антон решил не вызывать гнев матери и выполнить ее просьбу. Хотя ему было не понятно, что он может интересного увидеть в сумерках в их старом полудиком саду. Антон глянул в окно, но ничего интересного не увидел. Садовые деревья в сумерках казались серо-синими. Вот старые яблони, одна из которых уже потихоньку отходила в мир иной, сливы, черноплодная рябина, два куста шиповника… ничего интересного и уж тем более смешного в саду он не увидел. Разве что белый полиэтиленовый пакет, принесенный с улицы ветром, зацепился за одну из веток яблони в глубине сада и, качаемый ветром, походил на голову какого-то смешного существа. И эта голова так смешно и забавно дергалась и что-то беззвучно говорила, говорила, говорила…