- Давай, давай, малышка, нам с тобой нужно спешить, иначе опоздаем на завтрак в садике.
- Дя? А засем?
- В садике детки, ты там будешь с ними играть, а мама на работу пойдет.
- А засем?
- А за тем, чтобы были деньги.
- А засем?
- А для того, чтобы мы могли купить то, что нужно в доме.
- А засем?
- Ну, давай, иди ко мне, моя засемучка, иначе мы опоздаем.
Взяв на руки дочку, вышла из дома, продолжая вслух рассказывать детские стихотворения. Она все пыталась за мной повторять слова, но из её уст звучали лишь окончания.
- О, привет, Элечка, - поприветствовала меня кума Галина - крестная мама моей дочурочки.
- Привет, привет.
- Ты, это… . Я тут на почте была, - начала она, промямлив каждое своё слово.
- И что?
- Там телеграмма пришла на твое имя… .
Я посмотрела на неё и сразу поняла.
- Там что-то с твоим отцом.
- Телеграмма о смерти?
- Да, - и она тяжело выдохнула воздух из себя, словно, сбросила тяжелый груз со своих плеч.
А я же горько заплакала.
Наш папа был тяжело и неизлечимо болен. Все мы об этом знали и о том, что может произойти в любую минуту. Но как всегда, не хотелось в это верить. Хотелось видеть его живым и невредимым еще долгие, долгие годы.
Он был живой легендой, настоящим героем. До сегодняшнего дня было так. А теперь папы нет.
"Господи, ну почему, почему ты не можешь сделать так, чтобы такие люди жили долго и счастливо?" - безмолвно кричало все мое нутро.
Я несла маленькую дочку на руках и тихо плакала. И тут моя малышка, сидя на руках, одной своей ручонкой обняла за шею, а второй - гладила меня по голове и шептала:
- Не плачь, мама, не плачь, - а сама так внимательно заглядывала мне в глаза, убедили её слова или нет. От участия, сочувствия маленького своего человечка, я расплакалась еще больше, а слезы становились еще горше.
Вернувшись домой, стала собираться в дорогу. Нужно было спешить. Перед глазами стоял папин образ, как он вышел провожать за ворота, когда приезжала его проведать. И как провожая отец вымолвил:
- Наверное, дочечка, мы с тобой больше не увидимся.
Стараясь казаться как можно спокойнее, веселее, ответила тогда:
- Что ты, папа, все будет хорошо, ты поправишься!
Тогда весной, в конце мая месяца получила телеграмму от мамы. Телеграмма была заверена врачом районной больницы:
"Срочно приезжай, отец в тяжелом состоянии". = Мама.=
Быстро собралась в дорогу, но мой муж в резкой форме отказался ехать со мной, а свекровь тогда устроила грандиозный скандал:
- Ты только год назад ездила к своим родителям, хватит ездить!
- Мой папа в тяжелом состоянии.
- Это ты попросила свою маму, чтобы дали телеграмму с таким текстом. Просто самой захотелось вновь поехать к своим, - не унималась она и, продолжая кричать, вышла за ворота.
Я стояла и не знала, какими еще аргументами можно убедить её.
- Если уедешь, то забирай своего ребенка с собой, и можешь сюда больше не возвращаться! – и, развернувшись, пошла через поле по направлению к колхозным складам.
- Деточка, может, действительно не поедешь?
Я обернулась на голос. За моей спиной стояла бабушка - соседка, она как раз полола траву на своем огороде рядом с нашим домом и весь наш разговор она слышала полностью.
- Если не поеду, всю оставшуюся жизнь буду корить себя, что не ездила попрощаться с отцом, пока он был жив.
- Но ты же видишь, как орет твоя свекровь.
- Вижу. А что делать?
- А может, действительно, не поедешь? - повторилась она.
- Нет, поеду! - решительно ответила тогда соседке.
Вот теперь отца не стало. Как ни горько, но это так. Что теперь скажет свекровь? Может снова закатит мне скандал, что это мне так захотелось? Ей ничего не стоит обозвать, оскорбить, обсмеять человека. Я ходила по дому, с тревогой ожидая её появления в доме. Что меня ожидает? Какие обвинения, упреки она еще придумает?
За своими сборами, даже не заметила, как подъехала к дому грузовая автомашина. Открылась дверь в летнюю кухню и на пороге показались свекровь со свекром. Я обернулась к ним и предстала перед ними вся заплаканная. Пристально наблюдая за мной, оба молчали. Они поняли, что уже все знаю.
- Нужно лететь только самолетом, иначе мы не успеем. Уже сегодня вечерним самолетом из города Ворошиловграда нам нужно вылететь в Уфу. А там уже дальше другим самолетом, - рассуждала вслух, хотя никто меня ни о чем не спрашивал.
Через пару минут вернулся и мой муж. Следя за моими сборами, они как-то хитро переглядывались со своей матерью. Но всё молчали. Я напряженно думала о предстоящей дальней дороге. Очень боялась опоздать, не успеть доехать, ведь дорога дальняя.
- Я уже собрала сумки, через пару часов нам с тобой нужно выезжать, - сказала мужу.
- Я не люблю эти процессии и, естественно, не поеду!
- Как не поедешь?
Но мой вопрос так и остался без ответа.
И так, на похороны поехала одна. Предстояло лететь две с лишнем тысячи километров, затем предстояла еще одна пересадка. Успею ли? Погода здесь хорошая, очень жарко, температура воздуха до сорока.
Прилетев тогда весной в Уфу, первым делом повела дочечку покормить в ресторан, что находился прямо на втором этаже аэропорта, ей тогда еще и двух лет не было, была голодна, мне хотелось, чтобы она немного поела до вылета уже на другом самолете. Иначе не выдержит долгую дорогу. Но она отказалась от еды, пришлось лететь голодной. Может это даже к лучшему. На «Аннушках» всегда сильно укачивало и без специального кулька было не обойтись. Но, пока прилетели на конечный пункт, и пока мы с ней добрались до центра пешком от аэропорта, поскольку мост, по которому ездили машины до центра, ремонтировали, она изрядно проголодалась.
Времени было достаточно до прибытия автобуса, и я с ней зашла в кондитерскую возле остановки. В небольшом магазине народу было много. Я заняла очередь и, чтобы не стоять без дела, решила подойти к прилавку и посмотреть, что же нам можно купить? Но голод – не тетка, моя дочь, увидев какое-то, приглянувшееся ей печенье, протянула свои ручонки в сторону продавщицы и проговорила:
- Тетя, ну дай Жанне печенья, тетя, ну, дай Жанне печенья! - и повторяла до тех пор, пока нам не взвесили их. У всех, стоявших в очереди от изумления, что такая малюсенькая девчушка разговаривает, буквально отняло речь.
А теперь была осень. Какая же погода на моей малой родине? Нередко дождь со снегом, характерные для этого времени года.
Я предусмотрительно взяла с собой осенний плащ и «чулки–сапоги», тоненький шелковый платок. Даже эти вещи поначалу мне казались, не пригодятся, неужели там будет холодно?
Первую, самую большую часть дороги перелетела благополучно, безо всяких эксцессов. Пять часов полета, хоть и утомительно, но прошли. Подлетая ближе к пункту назначения, уже в воздухе ощутила холодное веяние местной осенней погоды. Мне пришлось прямо в самолете переодеться в теплую одежду. Наш самолет посадили, но дальше предстояло лететь на «Аннушке». С неба не переставая, сыпал снег с дождем. Аэропорт закрыли, самолеты не выпускались. Вылет отложили на неопределенное время. Вместе с другими пассажирами с надеждой до рези в глазах вглядывалась в табло объявлений, ожидая улучшения погоды.
Кое-как пробилась к билетным кассам, где скопилась огромная масса народа. А мест было ограниченное количество. У меня на руках была заверенная телеграмма о смерти отца и мне удалось все-таки приобрести билет. Теперь лишь бы наладилась погода. А вот как раз из-за нее вылет и откладывался на неопределенное время.
Тяжелые мысли о поступке своего мужа не покидали меня, он не захотел поддержать меня. Обидно и больно, что в тяжелые минуты самоустранился. Да и свекровь не изъявила желания отпускать его со мной. Не посчитала нужным объяснить, что поступает некрасиво. А может даже сама приказала ему не ехать. Очень даже может быть, что они обсудили этот вопрос и пришли к такому выводу. Ведь всеми в этой семье управляла только она, словно, Главнокомандующий Армии, давала команды и распоряжения налево и направо не только в своей и в нашей, но командовала даже в семье у своего родного брата, который и был-то всего на пару годков моложе её. Не зря свекровь за глаза в деревне называли акулой.
Вот вновь объявление по радио. Внимание и взоры всех ожидающих вылета были устремлены туда, откуда исходил голос диктора. Вновь откладывался наш вылет.
- Завтра уже похороны отца, а я застряла в трехстах километрах от родного дома и нет такой силы, заставить погоду измениться в лучшую сторону.
Как же быть? Я уже опоздывала, чем еще можно было доехать? Может на поезде? А после поезда еще рейсовым автобусом, а после автобуса еще на попутках.
Под непрерывными осадками доехала на железнодорожный вокзал. Выстояв эти ненавистные огромные очереди, приобрела билет на поезд. А в голове все стучало и стучало: "Лишь бы успеть, лишь бы успеть".
Всю ночь в поезде не смыкала своих глаз, просидела возле окна, моля Господа дать мне возможность доехать вовремя. И наконец, ранним утром, в четыре часа, еще петухи не проснулись, наш состав прибыл на нужную мне станцию. Я спрыгнула с ножек вагона на щебенку, в которых сразу утонули каблуки изящных сапог. И тут же меня сковал неимоверный холод. От пронизывающего ветра колотило как на дробильной машинке. Я не могла согреться. А с неба все сыпало и сыпало. На душе было тревожно и неспокойно. Лишь мысль, что и погода оплакивает нашего отца, немного успокаивали и отвлекали меня.
Основательно продрогнув, клацая зубами, добралась до автостанции. Вновь сумасшедшие очереди у единственного окошка кассы. Автобус был очень маленький, билеты - согласно сидящих мест, но я сумела приобрести его и, вздохнув с облегчением, стала ожидать. Теперь можно немножко расслабиться, успокоиться и привести свою обувь в порядок.
Пока шла от поезда до автостанции по размокшей грунтовке, на сапогах громоздился толстый слой липкой грязи. Стыдно было в них даже на улице стоять, ни то, чтобы приехать в родительский дом. Но где же мне их хотя бы чуточку помыть? Конечно, только в луже. Я так и сделала. Но мой опрометчивый шаг впоследствии отозвался долгим простудным заболеванием, от которого никак не могла излечиться, даже уже вернувшись домой - туда, где жила со своей семьей.
Естественно, опоздала ровно на сутки. Боль утраты, горечь от сожаления за свое непростительную задержку в пути, терзали меня больше, чем свалившаяся на голову непогода. Все это ничто, по сравнению с тем, какую безвозвратную утрату понесла наша семья. Пусть земля будет пухом тебе, папа. Спи спокойно, наш дорогой, любимый, родненький человек!
А перед глазами все стояла картина, как отец провожал нас с дочкой и, его слова:
- Доченька, мы с тобой уже больше не увидимся. О, как это больно!
Пробыв десять дней возле своей убитой горем мамы, выехала в обратную дорогу, предварительно отправив телеграмму, что такого-то числа мой поезд прибывает на станцию.
Пока я была на похоронах, оказывается, в моей семье происходили неприятные события. Мой любимый муженек съездил в командировку в соседний край. Там прессовали солому на совхозных полях и возили в наш колхоз. И он привез оттуда себе другую жену. Но к моему возвращению домой, эта дама успела благополучно ретироваться. Своей телеграммой, оказалось, я лишь предупредила их, чтобы они успели замести все следы пребывания в нашем доме чужой женщины. Но деревня есть деревня. Мне тут же рассказали, что за время моего отсутствия здесь уже нашлась другая.
- Твое место в семье уже заняла другая жинка, из соседнего края, - предупредила одна из соседей.
- Какая еще другая?
На мои возмущения свекровь злобно выкрикнула:
- А мы еще не знаем, чем ты там, на похоронах занималась!
- Мы? А почему мы?
Наша семейная жизнь рухнула с треском. Теперь мой муженек, свекровь со свекром бывали на всех вечеринках, праздниках всегда только втроем. А вечеринки в те застойные времена уж очень были частыми. А я же с ребенком должна была сидеть дома, ухаживать за домашней скотиной, убирать, чистить навоз и ни о чем его не спрашивать. Их не особо беспокоили суды-пересуды односельчан. И без тени смущения она нагло, полностью подчиняла своей воле и без того безвольного своего сына. Ему это нравилось, мать ему ни в чем не отказывала. Зная о её трепетной любви к себе, мой супруг умело манипулировал её материнскими чувствами. Когда ему хотелось выпить, всячески подлизывался к ней, подхалимничал. То с одного бока подойдет бывало к ней, то с другого. То обнимет её за плечи, то «мурлычит» ей в ушко что-то ласковое. А она все это принимала за чистую монету и как всегда, со своим украинским говором восхищенно приговаривала:
- Ой, Витька мий такий ласковий, такий ласковий, - и выставляла большую бутылку с вином на стол к ужину. И так каждый вечер. На все мои тревожные замечания:
- Мама, зачем вы так, ведь он спивается, - свекровь резко меня обрывала:
- По твоим словам выходит, что он чуть ли не пьяница. Что ты наговариваешь на него!
Вот так. Никакие мольбы не пить, не увенчались успехом. Они просто встали на тропу войны. Что бы я ни спросила, и ни сказала, всё тут же переворачивалось с ног на голову и начинали сыпаться обвинения в мой же адрес. Обвинения были такими глупыми, непродуманными, необоснованными, что даже слушать все это было даже глупо и смешно. Она ни чем не брезговала, лишь бы заткнуть мне рот, как она выражалась, лишь бы отгородить своего сыночка от ненавистной невестки, грязно обвинив меня. И это при его открытых интригах с женщинами легкого поведения. Одна из них его бывшая, хуторская девушка. Та, которая, якобы, его провожала на службу. А проводив, тут же занялась его же другом, то одним, а затем и с другим. Была несколько раз замужем, но не сумела Виктора женить на себе, когда он, отслужив вернулся домой. И у него было масса холостяцкого времени, чтобы спокойно решать, жениться на ней или же повременить?
Свой выбор он сделал сам, через десять месяцев вернулся за мной в Ригу с признаниями о своей страстной любви ко мне. О том, что не мыслит своей жизни без меня, и что мы созданы только лишь друг для друга.
Что же такое произошло? Что такое могло изменить его самого, его страстно, горячо любящее меня сердце?
А теперь в пылу гнева, с подачи своей матери, бросил мне в лицо:
- Дурак, что не женился на хохлушке.
Я поняла, это не его слова, а умозаключения свекрови.
- Да, ты действительно, дурак, что не женился на своей хохлушке. Она бы не стала церемониться с тобой за все твои блудные похождения, а отрезала бы твое «хозяйство» и положила бы тебе же в ладошку!
Его бывшая девушка через некоторое время после нашего возвращения в колхоз, очередной раз вышла замуж, безо всякой любви и положенных ухаживаний за другого парня в это же село, где уже проживали мы в доме свекрови. А её свекром теперь был один из важных персон колхоза, который был очень уж небольшой «шишкой» в правлении колхоза. И теперь, как свою близкую родственницу, они устроили её работать на должность заведующей колхозной столовой. Получилось чудненько, моя свекровь заведует вещевыми и продовольственными складами, где все колхозные продукты проходят через её руки. И где все продукты для колхозной столовой получает вся та самая - теперь уже заведующая столовой. Всё. Кольцо замкнулось. Теперь свекровь неразрывно была связана с ней и мой муж все чаще и чаще, безо всякого стеснения стал задерживаться на складе у своей матери, и не без её потворства всё чаще прохлаждался в колхозной столовой.
- Ой, сегодня мы с Наташкой то сделали, это сделали, - с нарочитым восторгом радостно рассказывала она дома, как бы не замечая моего присутствия, но так, чтобы я всё это слышала.
Я прекрасно понимала, что все доводилось до моих ушей, чтобы как можно больнее сделать мне. Чтобы я, не затрудняя никого из них, убралась восвояси.
Прожив где-то месяц замужем, вполне возможно, что и брак был фиктивным, та девица развелась и поселилась в одиноко стоящий, на развилке трех дорог, пустой колхозный домик.
Дом стоял так, что с какой бы стороны ты ни шел, ни ехал, обязательно мимо него приходилось проходить или же проезжать. Ни забора, ни ворот, вокруг него не было. Он, как магический кристалл зазывал, приглашал всех желающих к себе. Воистину стал временным пристанищем всех страждущих любовных утех мужчин на стороне.
Многие семейные мужчины, по их понятиям, находили здесь для себя «незабываемую» теплую встречу и страстную любовь.
Не был исключением и мой муженек. Ему даже отводилась роль главного ухажера. Возвращаясь с работы, он непременно заходил к ней за любовью и возвращался от нее уже глубокой ночью. И он был горд этим. И не стесняясь, признавался об этом сам.
Но, как слепо ворованное счастье. Ему и в голову не приходило, что его бывшая девушка специально выходила замуж в их село, и, устроившись заведующей столовой, тут же развелась, и поселилась в пустующий до этого домик на перекрестке трех дорог. Всё делалось только для того, чтобы отомстить, разбить семью своего бывшего парня, который не женился на ней, а привез откуда неведомо другую и назвал своей законной женой.
"Отомстить, отомстить ему, во что бы то ни стало, - стучало в её мозгах, как заклинание. - Пусть даже ценой фиктивного брака, но отомстить. Разбить ему сердце, семейное благополучие, чтобы ему стало больно. Больно так, как ей было больно, когда женился на другой".
Давняя обида и сладость от предстоящей мести, целиком и полностью овладели всем её существом. Она уже перестала скрывать от посторонних глаз свои грязные задумки. Ей было просто всё равно.
"Лишь бы довершить свои начатые любовные интриги, лишь бы довести до развода и развести их". - Она, как маньячка, уже не могла думать ни о чем другом, она упорно шла к своей намеченной цели.
Свекровь частенько захаживала в конце рабочего дня с моим мужем в столовую, когда уже желающих обедать не было. Накрывался стол, и они втроем что-то там праздновали или просто выпивали. Затем свекровь тихонько выскальзывала из столовой, оставив моего муженька на пару с ней. Даже невдомёк было ей, что именно мать несостоявшейся этой их невестки, была любовницей её же мужа - свекра.
После этих встреч моего супруга уже домой можно было не дождаться.
- Мария, зачем ты так обижаешь молодичку, зачем ты сводишь сына с его бывшей? - в упор спросила тетя Зина, с соседнего склада.
- Нехай - ответила она и, развернувшись, уходила, чтобы больше не отвечать на замечания.
Все её проделки я не могла знать. Сельчане жалели меня, но ничего не рассказывали. Но свекровь пытались уразуметь. Мне же стало известно об этом лишь спустя несколько лет после нашего развода.
А что же Лидочка - сестренка мужа? Почему она переменила свое отношение ко мне? Почему встала на защитную позицию брата, и для неё не было секретом его любовное похождение? Я понимаю, родной брат - родная кровь. Но надо же справедливо всё расценивать.
Мне некому было пожаловаться, не у кого просить помощи. Я никого практически здесь не знала, да если и знала, не могла делиться с посторонними о том, что творилось в семье.
Обида, боль разочарований. От нашей яркой, страстной любви и следов не осталось. Какая сила смогла разрушить её, так негативно повлиять на мужа, полностью отвернуть от меня, убить его любовь ко мне, к дочери, к нашей еще не окрепшей семье? Из головы не выходило:
"Разлюбил, разлюбил. Что не так сделала, где недосмотрела?"
Я старалась быть примерной хозяйкой, любящей мамой, женой, готовая предугадать все его желания, вкусы. К его приходу домой, по моим понятиям, у хорошей хозяйки должна быть свежая и горячая еда. Но в деревенском доме, кроме угольной печи, других отопительных приборов не было. Поэтому заранее вычищала из печки угольный шлак, золу. Затем закладывала дрова с кучей старых газет - бумаг и оставляла так до его прихода с работы. Как только он показывался издали на горизонте, тут же поджигала печь и ставила уже готовый ужин на печь подогревать, чтобы к его появлению на пороге, на столе стояла горячая еда. И, несмотря на отсутствие удобств, каждое утро его ожидали чистое белье, носки и чистая, выглаженная рубашка. Но, к сожалению, ничего не замечалось и не ценилось. Ему это просто не нужно было теперь. И всё чаще он стал повторять:
- Уматывай, куда хочешь, я не хочу с тобой больше жить, - это самое мягко сказанное. Все чаще и чаще стали звучать и резкие, грубые, хамские слова.
А чуть позже стал и руки поднимать. Просто так, ни с того, ни с чего, приходил домой и с порога шел в наступление, подталкивая, отталкивая меня за плечи, бросал на пол и начинал бить ногами. И в этот момент его мать в комнату, где он избивал меня, не заходила. Она прекрасно знала, что сейчас делает её сын. Ведь это она науськала его на такой шаг.
Да и золовка со своей матерью открыто не замечали моего присутствия в их семье, всячески обрывая меня, пытались открыто унизить своими действиями. Свекровь и вовсе превзошла сама себя:
- Весь дом засрали, - орала она, не стесняясь в своих выражениях.
Я с детства приученная к чистоте и порядку, в доме буквально все вылизывала. Ни соринки, ни крупинки. Раньше она сама же говорила:
- Эля не любит оставлять грязную посуду, сразу же моет, убирает.
А что же теперь изменилось?
Моя маленькая дочь, как только стала ходить своими ножками, облюбовала побеленные стены в доме, она слизывала с них мел. Видимо, не хватало её организму кальция. Это сильно раздражало свекровь, она готова была убить нас за эти два несчастных, маленьких пятнышка.
- Засрали весь дом, - кричала в очередной раз и её возмущениям не было предела. Ни чем не прикрытая, открытая ненависть. Любая, маленькая наша провинность даже безо всякой причины, вызывали у неё бурю негодования. И при каждом для нее выгодном случаи она устраивала мне грандиозные скандалы, которые всегда заканчивались словами:
- Уматывай из моего дома, - точно так же и в этот, очередной раз она устроила мне взбучку уже в семь часов утра, когда я собирала дочку в садик. - Что ты вылупилась, что ты вылупилась? Чтобы и духу твоего не было в моем доме, - выкрикнула она.
- Хорошо, я постараюсь выполнить все ваши пожелания.
- Ты,… ты, - она, словно, захлебнулась от гнева.
- Да, я, - ответила, как можно спокойнее.
- Вот видите, мама, как она разговаривает? - обращаясь к своей матери, которую специально, в такую рань притащила к нам, чтобы вдвоем злее и сподручнее было ругать неугодную теперь для их семьи строптивую невестку.
- Ты, ты…, - вновь задыхаясь от собственной злости, лишь выдавила из себя она, не находя еще дополнительную причину обвинения.
- Ты, ты на улицу не выходишь, пока не намажешься, - наконец-то нашлась она.
- Правильно и делаю.
- Вот видите, мама, вот видите, - вновь обратилась к бабе Зине. - Да ты, да ты по пять рублей себе помаду покупаешь!
- Правильно и делаю.
- Вот видите, мама? Да ты на улицу не выходишь, - вновь повторилась она в своих обвинениях, - пока губы свои не намажешь.
- Правильно и делаю, - повторилась и я, продолжая одевать ребенка. А у самой глаза были полны слез.
"Лишь бы не заплакать при них, лишь бы не заплакать", - старалась сдерживать себя.
- Вот видите, мама? - но тут же, вспомнив свою незаконченную череду обвинений против меня, выкрикнула, передразнивая меня:
- Ты, ты, когда сюда приехала, была такой тихой и такой несмелой. А сейчас, как она разговаривает, а? - спрашивая то ли у меня, то ли у своей матери, то ли у себя самой, грозно прорычала она. Её рык скорее походил на оскал, попавшегося на капкан зверя.
- «С волками пожила - по волчьи выть стала», - ответила и, схватив ребенка на руки, выскочила на улицу. Я буквально бежала от дома по направлению к детскому садику. Бежала и не видела под собой дороги. Мои глаза были полны слез, смотрела через них, пытаясь разглядеть дорогу - тропинку, чтобы не упасть с ребенком на руках в очередную дорожную выбоину. Слезы текли уже ручьем, их даже не чувствовала. Боль, обида, предательство самого, всем моим сердцем горячо любимого мужа и разочарования в нём, в своих наивных девичьих мечтах о красивой семейной жизни, о счастье, о чем мы все девчонками мечтали.
"С милым рай и в шалаше", - кто только мог придумать такую глупость!
Всё рухнуло и провалилось в огромную, глубочайшую пропасть, бездну безвозвратно. И нет такой силы, чтобы все вернуть на круги своя. Я цеплялась, как утопающий за каждую соломинку во спасение семейного благополучия. Терпела все тяготы жизни, неурядицы, измены, безразличия своего мужа к себе ради нашего ребенка, ради нашей еще не окрепшей семьи. Но теперь и терпеть не зачем. Ему ни я, ни наша малюсенькая дочечка - просто были не нужны. Все попытки уладить, наладить, выправить нашу жизнь, терпели крах один за другим. Мой муж домой появлялся только чтобы переодеться в чистую одежду. У него теперь была своя красивая жизнь, бьющая, как гейзер, бурлящая, как горный поток. Всё чаще он шептался со своей мамой, хихикал со своей сестрой, игнорируя мое присутствие, всем своим видом показывая:
"Ты тут никто. Тебя здесь нет".
Я не понимала, как так можно. А как красиво все начиналось. Как он долго и упорно добивался моего внимания. Как он трепетно любил меня. А я ответила ему взаимностью. Неужели все это можно было перечеркнуть одним махом так легко и быстро? Неужели для него семейные ценности ничего не значили и не значат? А какой был тогда смысл его завоевания меня? Его смелое решение приехать за мной за несколько тысяч километров, попросить моей руки, жениться, родить ребенка, чтобы затем сказать:
- Ты мне больше не нужна!
Или это всего лишь был пиар?
Все это теперь стало чуть ли не нормой его, с матерью слова - уезжай, уматывай.
Уже намного позже пришла в голову такая мысль:"А может таким образом Господь освобождал меня, мою жизнь, судьбу от него для более достойного мужчины?"
Но, это были лишь мои мысли, сомнения.
Его свободная любовь на стороне, игнорирующие отношения его матери и сестры ко мне, мое «само поедание» себя, сделали свое. Пища не шла мне в рот, да и свекровь стала прятать от меня продукты, я очень сильно потеряла в весе, все мои вещи висели на мне, как на деревянных плечиках. Когда проходила по мосту в ветреную погоду, меня буквально сносило. Однажды, завидев мое сопротивление непогоде, один из соседей пошутил:
- Надо кирпичи таскать в своем кармане.
А другая соседка, Лида подошла ко мне сзади и «поболтала» за талию пальто и сказала:
- Сразу видно, что питается одной сметаной в погребе!
Из сказанного я ничего не поняла. Причем тут погреб, причем тут сметана?
Позже, через пару лет, когда мы были уже в разводе с мужем, эта же соседка объяснила:
- Оказывается, ты в погребе сметану воровала у своей свекрови.
- К-а-к во-ро-ва-ла? - растягивая каждое свое слово, переспросила я, ничего не понимая вновь.
- Да. Об этом все знали. Она рассказывала, будто ты прикидываешься, что дома ничего не кушаешь, а сама закрадываешься в погреб и снимаешь «вершки».
Я так и осталась сидеть с раскрытым ртом. Боль, обида, горечь разочарования. И только непослушные слезы потекли из моих широко раскрытых, словно, чему-то удивленных глаз.
- Д…а. Вот это, да, - только и смогла выдавить из себя лишь через некоторое время.
- Да не переживай ты так, мы все её знаем, она и сбрешет и дорого не возьмет. И потом, по твоей исхудавшей фигуре было понятно, какие же вершки ты снимаешь в этой семье.
(продолжение в рассказе 34 "Ночь кошмаров")
(фото из просторов интернета)