Ты, Коен, Коен, с четырёх сторон
Солнцем опалён, снегом заметён,
Здесь весной с берёз капли светлых слёз
В землю упадут, травами взойдут.
Обильными росами,
Июльскими грозами,
Своими берёзами
Мне в сердце вошло,
Ручьями воспетое,
Лучами согретое,
Любовь моя светлая,
Родное село.
Да, приезжий вздохнёт удивлён:
- Что за странное слово – КОЁН.
И жители не знали, и жители гадали
И легенды разные про Коён слагали:
Средь берёз лежит село,
От берёз кругом бело,
Значит «Белою берёзой»
Называется оно.
Так порешили, село окрестили,
И это название все полюбили.
Ну а что учёный скажет?
Пусть поспорит, пусть докажет,
Пусть научно объяснит
Смысл какой в том слове скрыт.
Спорить трудно нам с Кравцовым,
Он-то знает это слово.
Вот и ты теперь узнай,
Накрепко запоминай,
Что Коён - наше родное село
Называется МЕДВЕДЕМ оно.
Ну а в нашей душе
Пусть, как в песне поётся,
Оно «Белой берёзкой»
Всегда остаётся.
ПРИСКАЗКА
От деревни вдалеке,
За деревней по реке
Пахнет древней стариной,
Тут, как в сказке,
Мир иной:
Речка узкая темна,
На волне её пена,
Видно, сердится река,
У неё болят бока.
Бежит она так быстро,
А берег каменистый.
Здесь чудо несказанное,
Здесь чудо первозданное.
Девственная трав краса
Не видала колеса.
Здесь в глуши у тёмных вод
Не ступал и пешеход.
Душица, клевер, мята
Не тронуты, не смяты.
Зверобоя не найти
У деревни в поле,
Здесь, где кончились пути,
Он цветёт на воле.
Удивись и наклонись,
Но срывать остерегись.
А на Каменной горе,
Не мешало знать бы,
Здесь справляют по весне
Змеи свои свадьбы.
Чёрный заплетённый клуб,
Где твой ядовитый зуб?
Кажется, что лет на сто,
Или даже двести
Вмиг тебя перенесло
В этом диком месте.
Из-за горы идёт чалдон.
Здесь первый дом поставил он,
Широкоскул, слегка раскос,
С мохнатой гривою волос.
Пока он гость,
Но край глухой
Он обживёт,
И станет свой
Берёзам в рощах на холмах,
И речке в тесных берегах,
И диким травам на лугах.
КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Вдоль по речке семь дворов
Средь заросших берегов,
Глушь, леса, какой уж год
Дикий тут живёт народ,
Не живёт, а выживает,
Про себя же рассуждает:
- Где тот царь, столица где?
- Мы одни на всей земле.
Темнота! А есть причина:
Зимы долгие с лучиной,
В доме сумрак даже днём,
Окна с бычьим пузырём,
Глина славная по речке,
Там, где глина, там и печки.
В речке рыба хороводит,
Прямо к дому зверь подходит.
Каждый охотник и рыбарь,
Сам себе и Бог, и Царь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Но другие времена наступили,
Земли вольные крестьян поманили.
В край сибирский у Коёна реки
Поразведать всё пришли ХОДОКИ.
А за ними вслед телег череда,
Из Европы едут люди сюда.
От губерний Тульской, Смоленской и Вятской,
С Курских земель и даже с хохлятских.
С Полтавы семьи приезжали,
Себя хохлами называли.
Были с Воронежа, были Тамбовские,
С Витебска, были и люди Орловские.
А в Новониколаевске полиция встречает,
С дощатого вокзала обозы провожает,
И понукивает, и покрикивает:
- Путь дорогу не заслоняйте,
- Не задерживайтесь, проезжайте.
И едут телеги со скарбом убогим
По бескрайним сибирским дорогам.
Путь на Барышево не далёк,
Путь на Барышево на восток.
Кто-то здесь пропишется, обживётся,
Чья-то дорожка дальше вьётся
По глубоким логам, по рощам, лугам,
На поселение в малых селениях.
«Здравствуй, батюшка, Коён – река,
Мы приехали сюда издалека,
От земель тебе далёких привезли поклон.
Мы не в гости, навсегда мы,
Принимай, Коён».
Люди пришлые здесь земляков держались,
И краями вдоль по речке расселялись.
На Хохлах жили полтавские в куче,
Говор их украинский певучий,
По Украйне родной тосковали,
И украинские песни спевали
Долгой лютой зимой при лучине
И про хлопца, и про гарну дивчину.
ПЕСНЯ ХОХЛОВ
Ты зелёный дубок набок похилився,
Молодой казачок, чего зажурився.
Иль волы пристали, иль с дороги сбився?
Молодой казачок, чего зажурився?
Волы не пристали, с дороги не сбився,
Батька с маткою померли, а я зажурився.
Ой, пойду я с горя во чистое поле,
Во чистое поле, шукать себе долю.
Не найшёл я долю, найшёл рыболовлю,
Рыболовцы – хлопцы, славные молодцы.
Рыболовцы – хлопцы, славные молодцы,
Запустите сети во большие реки.
Запустите сети во большие реки
И поймайте долю парню молодому.
Запустили сети во большие реки
И поймали щуку парню на разлуку.
На Похлёбке всё Курские жили,
И особую похлёбку варили,
Что другие отродясь не едали,
Вот за то их край Похлёбкой прозвали.
Вверх по речке там Калинины жили,
И Калининским тот край окрестили.
Котенёвы гору облюбовали,
Эту гору Котенёвской прозвали.
И рубили мужики дома -
Не дворцы, и даже не терема.
А в полдома встала русская печь:
Жарь, пеки, можно согреться, прилечь,
Образа в углу, да лавки, да стол,
На столе сибирский наш разносол.
А потолки мудрёные:
Подвешенные, плетёные.
Крыши домов покрыты доской,
Нет досок, значит, мелкою щепой.
Обживается народ,
Рядом с домом огород,
После дождя картошка прёт.
А за оградой ночью
Сверкают злые очи
Зелёным, злобным огоньком,
Волки заходят чуть не в дом.
Выходят мужики палять,
Волков от дома отгонять.
И воют женщины: «Беда,
Зря мы приехали сюда,
Добра мы тут не наживём,
В краю суровом пропадём».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В тех местах, где люди жили,
Коробейники ходили,
Коробейники татары
С важным, ходовым товаром.
Здесь народ разбойный был,
Коробейников любил.
С той любовью он немало
На тот свет их проводил.
И, вот что интересно,
Что в названьях местных
Находят отражение
Эти преступления.
На речке Татарке немало грешили,
Однажды татарина жизни лишили.
А на речке Брюшихе, в ромашковом поле,
С любовью татарину брюхо вспороли.
А резак их главный,
Он разбойник славный,
На горе жил, над рекой,
Там построил дом большой.
Новый дом, богатый,
Брёвна в три обхвата.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Среди крестьян, что давно здесь жили,
Хозяева очень крепкие были:
Поскотин, Ланцев, Чуркин был Иван,
Калинин, Пальчиков ну и Сибиркин сам.
Люди их только добром поминали:
- Сами честно жили, и другим давали.
Много скота и лавки держали,
В город обозы со льном снаряжали.
По реке их мельницы,
Всё колёса вертятся,
Высыпай скорей зерно,
Славно перемелется
К ним на поклон приезжие шли,
И получали помощь они.
А мужики богатые, что безбедно жили,
Денежки не прятали, в церковь их вложили.
И встала та церковь над рекой,
Выросла красавица под горой,
Дом зелёный, дом заметный и большой.
А крыльцо широкое, а крыльцо высокое,
А внутри полно икон, ты прими от нас поклон.
А на крыше куполов позолота,
И смотреть на блеск их глазу охота.
По-над церковью кресты возвышаются,
В церкви разные службы справляются.
Вот на Троицу собрался народ,
После службы гулянье идёт,
Под гармошку весь день перепляс,
- Нынче праздник весёлый у нас.
Если свадьбы в деревне случались,
Молодые в той церкви венчались.
В возке подушки пуховые,
На них, смотрите, молодые.
- Жених в сапогах, знать богатый?
- Сапоги на прокат эти взяты.
- Как из церкви домой возвращается,
- С сапогами тот час распрощается,
- Поспешает скорей их отдать,
- Чтобы их не сносить, не стоптать.
Гуляют долго, день за днём,
Гости идут из дома в дом.
Когда новые семьи приезжали,
Мужики их у церкви встречали,
За прописку вином они брали,
И приезжих землёй наделяли.
- За прописку вином? Мудрено.
- В Барышево ставили ведро,
- А в Коёне немного – немало,
- За прописку и литра хватало.
Как в далёком том году
От Коёна, от реки,
На Германскую войну
Отправлялись земляки.
Жёны плакали – удел их таков,
Провожали в Барнаул муженьков.
Кто погиб, кто в крестах оказался,
Кто в австрийском плену задержался.
И ведь что сотворила война,
Всё запутала злодейка она:
Там в плену коёнцы в Австрии жили,
А австрийцы здесь в Сибири тужили,
При крестьянских дворах обитали,
И коёнцам в трудах помогали.
Мужики их за труд уважали
И как членов семейства держали.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Так и жили: много трудились,
Всё работали, не ленились.
Люди к разным работам привычные -
Хозяева единоличные.
Едут по деревне, звенят бубенцами,
У каждого кони, телега, сани.
По улицам новые дома появляются,
Это дети растут, отделяются.
Дальше вот о чём пойдёт наш рассказ:
Был забор вокруг деревни у нас.
Мужики забор в порядке держали
И ПОСКОТИНОЙ его называли.
И до Троицы пасли вместе скот,
А как праздник отгуляет народ,
Так поскотины ворота замыкали,
И скотину на свободу выпускали.
И она от восхода до темна
Здесь, в поскотине, паслась сама.
А дороги все ухожены были,
Всем участки свои отводили,
Галькой с речки ухабы равняли,
И сливные канавки копали.
А канавки те летом пололи,
Чтоб водице стекать была воля.
По дороге сейчас мы пройдём,
И посмотрим, как жил наш Коён.
По Хохлам, смотри, дорога идёт,
Возле ВОЛОСТИ крутой поворот.
Здесь жили Верещагины, Олейники, Тепловы,
Роговы, Булавинцовы, дальше - Копыловы.
Вниз дорожка бежит до реки,
А на речке на сваях мостки.
Если речку по ним перейдёшь,
На Похлёбку как раз попадёшь.
Тут фамилии другие, ты послушай их:
Авиловы, Крупеня, Суковы, Долгих.
На похлёбке Ланцевы проживали,
Хоть не из бедных, но все их уважали.
Они пшеницу сеяли, скотину держали,
Тому, кто нуждался, в долг зерно давали.
А потом их кулаками назвали,
Всё, что было у них, отобрали:
И дом, и скотину, и пашню,
И горшок с недоеденной кашей.
Вот деревни середина,
Лавки тут, не магазины.
- Сахар, соль и мыло здесь,
- Заходи, коль деньги есть.
- Спички вроссыпь, отсчитать?
- Серка к ним, чтоб зажигать.
За три копейки конфеток вам
Насыплют - не войдут в карман.
А дома большие тут,
Старожилы в них живут.
Кто? Секрет открою я,
Это Чуркиных родня.
Дальше по селу, вперёд!
Вот и новый поворот.
С радостью увидишь ты
Золочёные кресты.
Дорога разделяется,
Дорога разветвляется,
Одна в гору идёт, там священник живёт,
А потом Котенёвых дома,
Там играет детвора до темна
Их попробуй, пойди, сосчитай,
Их фамилией назван тот край.
Бежит дорога, поспевай,
На Калининский край.
Жили там Шарухины, жили Пироговы,
А ещё Калинины, там же Бабиновы.
У Калинина дом просторный, новый,
Ютятся в землянке Бабиновы.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
А как много понаехало семей,
Жить оно, конечно, стало веселей.
Землю всю переделили.
Только всем не угодили.
Восемнадцать десятин на мужиков,
А на женщин ничего – закон таков.
У Коёна вся поделена земля,
Далеко теперь покосы и поля.
Стали ВЫСЕЛКИ повсюду возникать,
Сколько было их, теперь не сосчитать.
Пусть не все, но их попробуем назвать.
Вот седой дедок тряхнёт стариной,
Скажет:
- Я-то сам УКРОПСКИЙ, во какой!
А бабулька плечом поведёт:
- Наших знай, мы ПОКРОВСКИЙ народ.
- Был наш выселок большой,
- Жили мы под Куитой,
- Но в то время, знаешь ты?
- Не было той Куиты.
- А мы зайчинские были,
- А мы ЗАЙЧИХУ любили,
- Но наш выселок распался,
- Там один погост остался.
- А я ДУБИНСКОЙ звалась,
- Я в ЧУРКИНО родилась.
Стал Коён селом волостным,
Что ж, дальше знакомимся с ним.
(Состав волости на 1920 год: Вятский, Нижнегородский, Верх – Коёнский,
Новотроицкий, Покровский, Михайловский, Аплаксинский, Васинский, Укроп,
Китерня, Елбаши, Светлинский, Ново-Елбашинский, Чуркинский, Дубинкин-ский).
Жили люди, поживали,
Электричества не знали,
Лишь на лошадях пахали,
Рожь в полях серпами жали,
Молотили всё цепами,
А мололи жерновами,
И душистый каравай
Из русской печки доставали.
Морозы были сильные,
А снега обильные,
Трудно зимовали,
Много дров сжигали.
Лес зимой пилили,
Долготьём свозили,
И сушили, и топили,
Так вот деды жили.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Одевались небогато,
Прямо скажем – простовато.
Те, кто овец держали,
В тулупах зимовали,
Из шерсти катали пимы,
Спасались от лютой зимы.
Летом босяком ходили,
А кто желал, те ЧУНИ шили.
Кожа наружу, мех внутри,
Да не потеряй, смотри.
- Верёвочкой их привяжу
И на гуляночку схожу.
Коёнские умелицы – рукоделицы
Из шерсти и пуха шали вязали,
Половички весёлые на станочках ткали.
- У Маняши юбка в складку,
Не садится для порядку,
Будет целый день стоять,
Чтобы складки не помять.
А у Маниной - то дочки
Из холстины есть чулочки.
А у снохи Любашиной
В полосочку окрашены.
- В квасок железочки кидаем,
- Чёрную краску получаем.
Мужики рубах не знали,
Пиджачишки одевали.
А наш Кузя – балагур,
У него пиджак – шабур:
Нитка простая,
Нитка шерстяная.
Вот была какая мода
Средь коёнского народа.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
Революция в России,
Не укрыться от стихии.
Центр горит, в столице пламя,
Красное взметнулось знамя.
Пламя ветер раздувает,
Вот уж и Сибирь пылает.
По стране идёт пожар,
В головах людей угар.
Но сибирский наш мужик
Он без воин жить привык.
Есть земля, есть скот в пригоне,
Трудишься – достаток в доме.
Ни к чему ему пожар,
Не берёт его угар.
Но его ведь не спросили,
Взяли власть переменили.
Власть там наша иль не наша,
Но мужик весною пашет,
Летом сенокос в лугах,
Сеет, строит – весь в делах.
Началась война Гражданская
И вмешалась в жизнь крестьянскую.
Мать по детям слёзы льёт,
Ведь на брата брат идёт.
Хоть места наши глухие, отдалённые,
Но Гражданской той войной опалённые.
Здесь и БЕЛЫЕ, и КРАСНЫЕ бывали,
Своей кровью эту землю поливали.
А случилось это так:
Шёл через Коён Колчак,
Всё обозы проезжали,
Провиант они везли.
Мужики в леса бежали
И скотину угоняли,
Укрывались, как могли,
Чтоб в обозы коней не забрали
И самих воевать не призвали
Те, кто дома оставались,
В тёмных погребах скрывались.
Белые к домам подъезжали,
И коней они распрягали.
И на печках прятались дети,
Дети за отцов не в ответе.
Женщинам штыком угрожали,
Те же от испугу дрожали,
Стряпали оладья солдатам,
Чтобы угодить супостатам.
Те муку, и масло грузили,
На телегах их увозили.
А у Лёни у Шарухина печали,
А у Лёни шапку заячью забрали,
Хватит, Лёня, по ней горевать,
Шапка новая пошла воевать.
Пёс - проказник забрался в обоз,
И из кадки торчит только хвост.
Масло он воровал – поедал,
Чуть к солдату на штык не попал.
Только скоро утром ясным
За деревней на горе,
Появился с флагом красным
Красный всадник на коне.
Пулемёт весь день строчил,
Бой возле Укропа был.
БЕЛЫХ, КРАСНЫХ там немало
Рядышком тогда лежало.
Поп как раз убежал с Колчаком,
Бросил церковь, и службу, и дом.
Как коёнцы не желали,
К Колчаку в отряд попали,
С ним дошли они до Омска,
А потом домой сбежали.
Но не все пришли домой,
С тифом был неравный бой.
А косил он наповал,
Многим смерть он прописал.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
Вот уже не первый год
Без войны живёт народ,
Снова пашет, снова сеет,
Но и погулять умеет.
Да, годочки-то летят,
Новые слова звучат:
Коммуны, ликвидация
И КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ.
Далёкие годы, тревожные годы,
Коммуны, вы первые красные всходы.
Забытые лица на карточках старых,
Какие вы - первые коммунары?
Вы вместе, и это немалая сила,
Вы жизнь эту сделать хотите счастливой,
Чтоб дети росли,
Что село процветало,
Чтоб каждому хлеба и песен достало.
Слабые были те росточки,
И не расцвели их цветочки,
Им недолго жить довелось,
Что не к сердцу, не прижилось.
Первая коммуна «Первомайка»,
Про неё рассказ начинай-ка.
1929 г. Уехали: Шарухин В.С., Волков Матвей, Азаров Трофим, Азаров Александр. Ещё одна была коммуна на месте «Лекарственного» совхоза. Она называлась коммуна «им Парижской Коммуны». Потом обе эти коммуны слились в «Лекарственном».
Под Михайловкой в логу у яра
Там и жили тогда коммунары.
Туда выехало много семей,
Во главе их был Шарухин Сергей.
И не вспомнить мы не можем о нём,
Очень грамотный, и был ветврачом.
Жизнь он новую пытался понять,
Только вот осечка вышла опять.
А в коммуны те поверил народ,
Как там жизнь у коммунаров идёт?
Здесь всё общее, таков уж уклад,
Нет своих: ни поросят, ни цыплят.
И еду здесь варят в общем котле,
Хочешь кашу? Ан, вон щи на столе.
Своего тут ничего не найдёшь,
Лишь с женою своею живёшь.
Люди здесь потрудиться умели
И уже тракторишко имели.
Первый трактор всем запомнился он,
Прозывали этот трактор «Фордзон».
А как праздник Советский придёт,
В «Первомайке» гуляет народ.
Из Коёна едут гости гурьбой,
И дивятся люди жизни такой.
Здесь на улице накрыты столы,
И дымят по всему логу котлы.
Веселиться умеет народ,
Под гармошку гулянка идёт.
- Знайте наших, мы вас не бедней,
Угощай папиросой гостей.
Вот Иван Котенёв говорил,
Даже он эту «Пушку» курил.
Но распалась та коммуна, и опять
Стали новую в Коёне создавать.
Долго имечко ей подбирали.
И в честь Маркса коммуну назвали.
Тут держали и коров, и коней,
И овечек, и с полсотни свиней.
Лишь с полгода она продержалась,
Но, что делать, и эта распалась. (1931г)
Имена уже многих забылись,
Там Карахина с Соповой трудились,
Ещё – Чуркин, Теплов, Бочаров,
А всего два десятка дворов.
Да, с коммунами не повезло,
Дальше время колхозов пришло.
ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Про коммуны мы сказали словечко,
Да, с коммунами вышла осечка.
Что ж попытка не пытка, сейчас
О колхозах пойдёт наш рассказ.
Агитаторы из Бердска приезжали,
И в колхозы крестьян зазывали,
Их ГЛАШАТЫМИ тогда называли.
И ещё учителей подрядили,
Разъяснение они проводили,
Чтоб колхозы у нас создавали,
Чтоб в колхозы крестьяне вступали.
Мужики, они затылки чесали,
Как им быть и что им делать, не знали.
Те, кто победнее жили,
Первыми в колхоз вступили.
Им затылки что чесать,
Им же нечего терять.
А который хозяин посильней,
У которого пара лошадей,
А ещё в пригоне стадо коров,
Тот к колхозам не очень готов.
Тот мужик не поспешает,
Долго думает, решает,
Лишь когда через сомненья пройдёт,
Вот тогда в колхоз скотину ведёт.
Бабы плачут, словно в трауре семья,
Уж кормилица корова не твоя.
Вон её в колхозном стаде
Пастухи кнутами гладят.
А Маняшка свою в стаде углядела,
А девчонка свою Зорьку пожалела,
С головы свой платочек сняла,
Привязала и домой привела.
Плачет Манька, не унять её слёз:
- Не отдам свою корову в колхоз.
В каждой деревне теперь по колхозу,
В каждой деревне чьи-то слёзы.
(в разные периоды)
В Дубинке «Победа Октября»,
В Покровке «им. Жданова», «Майский луг»,
В Н - Коёне «Знамя Коммунизма»,
В Китерне «им Максима Горького»,
В Елбашах «Путь к Коммунизму»,
В Михайловке «Памяти Пушкина»,
В Коёне «Кировец» и «им. Куйбышева».
В Чуркино «Новый луч»
«Наука Ильича»
«Первая пятилетка»
А богатых мужиков выселяли,
Всё имущество у них забирали:
И скотину, и дом, и зерно,
И в колхозы поступало оно.
А врагам колхозов жизнь не мила,
Их погнали из родного села.
Но недолго их дома сиротели,
Там теперь другие люди сидели.
Там почта, сельсовет, сельпо,
Избе – читальне повезло:
В доме кулацком ЛИКБЕЗ открыли,
Грамоте коёнцев там учили.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Слову страшному прозвучать пора,
Губами чуть слышно его повторим:
То ли нары, то ли нора,
На сердце нарыв, в сердце боль Нарым.
Опять печаль из той весны убитой,
От света её темно в глазах.
Там дети в телеге на дороге разбитой,
А их конвоиры боль и страх.
Десять душ на телеге,
Что вам дома не спится,
Где кот притулился у тёплой печи,
В ночь мечтой о ночлеге
Дым призывно струится,
Как дымок у иконы
От погасшей свечи.
Что же дальше Сибири,
Ну, куда ещё дальше!
Где зима холоднее и бескрайней снега?
Свою песню колёса выводят без фальши,
Монотонно, скрипуче:
Вы куда, в никуда…
Всё разрушил, сломал,
В прах развеял надежды,
Мечты осквернил
Тридцать первый год,
Там женщина на могиле свежей,
Свои вечные слёзы,
Склоняясь, льёт.
Там землянки, бараки,
Солома на нарах,
И тайга, не смолкая,
Гудит за спиной,
Своих деток она
Навсегда забирала,
Оплетала корнями,
Засыпала листвой.
В ночь протянуты руки,
Распухли от голода,
Губы шепчут чуть слышно,
Но что? Не пойму,
Из Нарымского детства
В колхозную молодость,
Через боль и Нарым
На войну, на войну…
Михаил был середняк.
Хочешь эдак, хочешь так.
Есть лошадки, есть, корова,
Дом большой у Котенёва.
Только в том году тридцатом,
Оказался он богатым.
А его богатство в чём?
Десять чашек за столом,
Десять ложек, десять ртов,
То есть десять едоков.
У него детишек куча,
Жить в семье его не скучно.
Долго Михаил решался,
Сомневался, колебался:
Как ему с колхозом быть,
Как семью не загубить.
Но его не разумели,
Косо на него смотрели.
Наконец, и он решился,
И с колхозом примирился.
Но уже врагом он стал,
В списки чёрные попал.
Жалоба была, донос,
И пошла семья в разнос.
Почему, каков ответ,
Кто раскроет тот секрет?
Михаил сказать не мог,
Он в Нарыме в землю лёг.
.
ТРОЙКИ судьбы всех решали,
И с решеньем поспешали.
Дети малые ревели,
Дети ехать не хотели.
Поклонись избе, родным,
На телегу и … в НАРЫМ
Мы в бараках не живали,
И на нарах там не спали,
Тягота лесоповала нас,
Слава Богу, миновала.
А вот малые те дети
Были за отца в ответе,
Хоть потом их оправдали,
Но кормильца потеряли
Там в Нарыме схоронили,
А потом с сумой ходили.
Через смерть и горечь слёз
Был таким их путь в колхоз.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
А в тридцатых в тех годах,
Был переворот в умах,
Время тревожное,
Время безбожное.
Церкви разорялись,
От бога отрекались.
А чем лучше наш Коён,
Он как все, и все, как он.
Обесчестили церковку нашу,
Молодым, им не стыдно, не страшно.
Купол золотой весь разбили,
И кресты на землю с крыши свалили,
И повынесли в амбары иконы,
Вот такие они вышли законы.
А бабульки наши с церковью простились,
Они плакали, ругались, крестились.
Молодым же их печаль не понятна,
А ломать - не строить, очень приятно.
В доме том зерно складовали,
А потом под клуб его отдавали.
В клубе сцена,
Есть на чём посидеть,
Заходи кино немое смотреть.
Аппарат на сцене, в зале народ,
И кино на белой стенке идёт.
Денег нет, проходи, так и быть,
Будешь ручку установки крутить.
Школа в клубе выступает,
Всех афиша зазывает,
Пляшет, детвора, поёт,
Развлекает наш народ.
Где тут польза, где тут вред?
Нет, не нам давать ответ.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
А в Коёне два колхоза
Да ещё артель была,
Вот поговорим немного
Про колхозные дела.
Посмотри на эту гору,
Раньше там была контора.
В ней председатель, счетовод,
С утра телеги и народ.
А за конным поля - загляденье,
Это «КУЙБЫШЕВЦЕВ» владения.
В центр деревни отыщешь скоро
Колхоза «КИРОВЦА» контору.
За старой сушилкой их поля,
Там досталась им земля.
Старики, когда колхозы вспоминают,
Только морщатся, да слёзы вытирают.
Говорят о них с печалью, с неохотою:
- Мы в колхозах тех за палочки работали,
- Жить мы счастливо, по-новому хотели,
- Молодые были, верили, терпели.
- Летом станы на полях возводили,
- Там работали, неделями жили,
- Затирухой нас стряпухи кормили.
- Силосные ямы копали
- И в воде в них по колено стояли.
- Там про сон и про дом забывали,
- А на палочки лишь шиш получали.
Основною силой кони оставались,
Но уже и тракторишки появлялись,
И машины даже первые были,
И на них дрова из леса возили.
Но вы ж знаете капризы погоды,
Вот случались и голодные годы.
Перед самой войной, год случился такой -
Год голодный сороковой.
По Коёну прошёл градобой.
Животочки подтянули,
Ремешочки затянули.
А зимою дни на фермах проводили,
Ведь в ручную коровок доили.
Два десятка коров на доярку,
Тем, кто доит - большая запарка.
И зимой доярки и скотники
Главные на ферме работники.
А в деревне уже есть сельсовет,
Перед ним колхозы держат ответ.
А как сессия опять подойдёт,
Председатели дают свой отчёт,
Перед всеми они выступают,
То их хвалят, то за дело ругают.
Кто они, крестьяне – мужики,
Тех коёнских колхозов вожаки?
Мы им тоже дань сегодня воздаём,
Их фамилии, конечно, назовём:
Базуров, Цветков, Ансимов, Котенёв,
Ломоносов, Глазов, Марышев, Зубарев, Козлов.
Вы припомните других,
Расскажите нам о них.
Когда «Кировцем» - колхозом
Базуров руководил,
Сотворил он перестройку,
Промартель он отделил.
«Стахановцем» она звалась,
Очень неплохо прижилась (1935г.).
Здесь не за палочки трудились,
Здесь людям денежки платились.
Мрамор добывали,
В город отправляли,
Обжигали кирпичи
Для построек и печи,
Шили фуфайки,
Пимы катали,
В общем, без дела не скучали.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Нелегко коёнцы жили,
Но детей своих учили.
Что ж, обратим внимание
На образование.
До революции школы не знали,
Грамоте дьякон и поп обучали.
Но в те далёкие смутные дни
Прочь с Колчаком убежали они.
А средь наших мужиков
Тоже грамотные были,
Что после больших трудов
Книжки почитать любили.
Пётр Еремеевич грамоту знал,
При коптушке книжки толстые читал.
А жена рассердится, ну его пилить:
Хватит понапрасну керосин палить.
Выключит коптушку и ложится спать,
Глядь, а уж читает муженёк опять.
Когда власть переменили,
Школу первую открыли.
Дом поповский на горе
Под школу отдан детворе.
Евгения Ивановна и Степан Игнатьевич
- Имена учителей, что учили там детей.
Он из белых, видно, был,
Вдоль по речке всё ходил,
Рыбу на реке удил.
Но в доме том ребятам
Было тесновато.
И скоро школа переселилась
Туда, где ВОЛОСТЬ находилась.
Волость, школа - рядом жили,
Дом один они делили.
Кто четвёртый класс окончит,
И учиться дальше хочет,
В Нижний едет он Коён,
Семь классов там проходит он.
Печки круглые из кирпича сложили,
Ну а сверху их железом пооббили,
Чтоб тепла они больше давали.
«Контрамарками» печки назвали
А потолки-то непростые,
Потолки-то подвесные.
И вот в школе беда приключилась,
«Контрамарки» шибко натопились,
И от них потолки запалились.
И запылала школа огнём,
Вот и сгорело всё одним днём.
А ученье у детей начиналось,
Когда им уже лет девять исполнялось.
А учились до зимы,
- Где, скажите, взять пимы,
- Вы фуфайку мне найдите,
Нет, уж на печи сидите.
Лишь парнишка подрастёт,
Уж его работа ждёт.
До учёбы ли теперь,
В голове не то, поверь.
Вот как школа погорела,
Мужики взялись за дело,
Новую построили на горе,
Будет семилетка детворе.
Те же печки, из колодца вода,
Не подходят к новой школе провода.
Но здание обживается,
И школа разрастается.
Срубы новые везут,
Пристройки появляются.
А учителя - Сметанина Петра
Вся коёнская любила детвора.
Говорят, что человек был - душа,
Его Дусенька жена хороша.
На гармошке Петруша играл,
И учил, и людей развлекал.
Он за Родину сражался с врагом,
И израненный вернулся в свой дом.
Про учёбу в школе вам рассказать?
Нет тетрадок, а на чём же писать…
Карандашик - редкость, честно вам скажем,
А писали марганцовкой, да сажей.
Ну а те, кто из-за речки ходили,
Обувь полную воды приносили.
Как сносило мостки в ледоход,
Шли по речке, раздевались, и вброд.
А поесть с собой картошечку брали,
«Марсов», «Сникерсов» дети не знали.
Вот такой жизнь нелёгкой была,
На пороге стояла ВОЙНА
КОЁН В ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ ВОЙНУ
Часть первая
Вот проклятая война началась,
Злою хищницей она подкралась.
Был июнь, день воскресный, погожий,
В выходные дни работали тоже.
А работы в селе полно,
Встанешь с солнцем,
Ложишься - темно.
Кто из леса дрова вывозили,
Их на зиму для школы пилили,
Кто из речки таскали воду
Для скотины и огорода.
Но встревожило что-то народ,
По селу слух недобрый ползёт.
И стоит толпа у сельсовета.
Ждёт Татарникова, ждёт его ответа.
Вот председатель на крыльце,
Смятение в его лице:
- Война, война, - гул нарастает,
И эхо слово повторяет.
- Шарухин, запрягай коней,
- Езжай по деревням скорей.
- Пришла война,
- Пришла беда,
- Несите эту весть туда.
Мир нарушен, что ж, прощай, дом родной,
За тебя идём, за Родину в бой.
«В сорок первом году
Были сборы не долгие,
Были речи скупы,
Поцелуи горьки,
По знакомой до боли
Деревенской дороге
Уходили на фронт земляки.
Наши юные деды,
Руки добрые, сильные.
Им бы землю пахать,
Им бы травы косить,
И под шёпот берёз
Возле дома родимого
Нежно жёнам своим
О любви говорить.
За Коёном в лугах
Травы сочные, спелые,
Ты, прощаясь, припал
К незабудкам цветам,
Ты рукой их ласкал
По-мужски, неумело,
Обещал, что вернёшься,
Сам не верил словам».
Дуня Павла на войну провожала,
Дуня плакала, детей прижимала.
Муж просил: «Дуняша, ты не реви,
Чтобы не было, детей сохрани».
На телегах увозили мужиков
От земли и от родимых домов.
Часть вторая
И за лето, и за осень
Столько раз уж провожали,
Что в Коёне мужиков
Под чистую всех забрали.
Помогайте женщины себе сами,
Живите, как можете
С детьми и стариками.
Да, жизнь тяжёлая была,
И не год ведь, и не два
Сами сеяли, косили,
Скирдовали, молотили.
Ах, вы, бабоньки, горе – бабоньки,
Ручки бедные ваши - лапоньки.
Что вам выпало - трудно высказать,
Мне не высказать, вам не выплакать.
По воле или по неволе,
Но летом всё село на поле.
А по полю мчится жнейка,
По прозванью ЛОБОГРЕЙКА.
Вы такую не видали,
Может даже не слыхали?
Два работника на ней:
Один правит коней,
Другой с пшеницей управляется,
Её сбрасывает, старается.
Женщины за ней поспешают,
И снопами поле то украшают.
А закончат, не идут отдыхать,
Надо все снопы десятками собрать,
Чтобы было их легче считать,
Глянь, идёт уж лобогрейка опять.
Лобогрейка, лобогрейка,
Догони её сумей-ка.
Так не зря её прозвали,
Слово подобрать сумели,
Ведь, когда снопы вязали,
Лбы вспотевшие горели.
Руки стонут, спины стонут,
Ноги, стёртые в пыли,
А в ушах такие звоны,
А в глазах снопы одни.
Юбка вымокла от пота,
Да, беда, ведь нет другой,
И весь день одна работа -
Всё снопы встают стеной.
- Сотня, две, со счёт сбилась,
Успевай не отставай,
Из последней бабьей силы
Убирали урожай.
Хоть костьми потом ложись,
Но до тысячи держись.
Лобогрейка, лобогрейка,
Позабудь её, сумей-ка.
Все работали на совесть, старались,
Нормы в тысячи снопов выполнялись,
А за это и награды давались:
А кому отрез на кофту в цветочек,
А кому красивый новый платочек.
Вон Маняша под кусточком сидит,
Где присела, там уставшая спит.
Ах ты, бедная моя милушка,
Пооставила тебя силушка.
Отдохни немного, красавица,
Лобогрейка вновь идёт, не дожидается.
Часть третья
А про Сопову Федору там и тут
Среди баб разговоры идут:
- Коли Сопиха сено не поставит,
- То без сена колхоз наш оставит.
- Косит травы Федора и мечет стога,
- Мужика вам любого заменит она.
Пирогова ей Дуняша под стать,
Тоже сено выходит метать.
А картошку Федора копает,
По две нормы за раз выполняет.
И в ненастье Федора не сидит,
При луне она работает, не спит.
- Неча времечко напрасно-то терять,
На Татарку едет, там осоку жать.
«Мне работа одной по плечу,
Я с лентяями быть не хочу»
Дуняшка с Федорой много лет дружили
И в одном колхозе в конюхах ходили.
Чтобы жеребцов напоить,
Надо прорубь на реке прорубить,
А потом привезти им водицы,
С этим можно пол дня провозиться.
Надо было так коней накормить,
Чтоб могли они пшеницу возить.
Нелегко было лошадкам тогда,
Тяжело и им досталась война.
Всю работу ведь на них выполняли,
Долго дюжели, но много сдыхали.
- Не хватает лошадей, как же быть?
- Приучай быка с повозкой ходить.
Вон Хавронья на корове своей
За картошкой едет с кучей детей.
И Таисья быками заправляет,
Керосин на них в Коён доставляет.
А как только заупрямятся быки,
Средь дороги поулягутся они,
Ты попробуй, подними их сумей,
Хоть ты гладь их, хоть ты бей, хоть убей.
Не поможет ни подкормка, ни кнут,
Полежат, а захотят, так пойдут.
Часть четвёртая
Про житьё - бытьё военное сейчас
Мы отдельно поведём наш рассказ.
А детей, смотри, у всех полный дом,
Есть корова, значит, вы с молоком.
Летом речка и лес всех кормили,
В лес с поклонами дети ходили.
Они кланялись ягодкам, грибочкам,
Набирали их полные мешочки,
Их и жарили, и сушили,
И на долгую зиму солили.
На Татарке водопадики были,
Там скатёрками рыбу ловили.
Настоящих названий не знали,
Краснопузики их прозывали.
И ловили ведёрками целыми,
И котлеты потом из них делали.
Матушка природа помогала,
Детушек своих поддержала.
Пучки в лесу собирали,
Их молоком заливали,
Потом парили в печке, томили,
Очень сладкими пучки те были.
Щи с крапивой молодой и осотом,
Вам попробовать самим не охота?
Репа пареная, брюква кормовая,
Вот здоровая пища какая.
А кто сильно мяса хотел,
Что ж, случалось, и дохлятину ел.
Дохлых коней повезут хоронить,
А Федора за ними следить.
С Ефросиньей коня раскопают
И задок у него отрубают.
Разрежут мясо, вымочат, и жарят,
А потом едят, своё жаркое хвалят.
И сами ели, и детей кормили,
И живы были, и здоровы были.
И прожила Федора больше века,
Вот создал Бог какого человека.
Песня о Федоре Ивановне
Бабушке Федоре миновал уж век,
Было у Федоры в жизни много бед.
Не всегда счастливой -
Жизнь в трудах прошла,
Юной и красивой и она была.
В век давно минувший, девочкой босой
На лесной опушке, убранной росой,
Слушала кукушку, срок считая свой.
Долго куковала птичий счетовод,
Много обещала горя и забот.
А народ чалдоны, а вокруг леса,
А в ночи у дома волчьи голоса.
Мужа провожала Первой Мировой,
И детей рожала, и жила вдовой.
И в коммуну первой, и в колхоз смелей,
Там на свиноферме, здесь возле коней.
В трудную годину боль несла свою,
Плакала по сыну, что погиб в бою:
-Колюшка - Колюша, мало ты пожил,
- Добрым, и послушным, и весёлым был.
- Выходил с гармошкой к девкам на ТОЧОК,
- Письма слал хорошие ласковый сынок.
- Под селом ПУСТЫНКА, где покой да тишь.
- Ты, моя кровинка, столько лет лежишь.
Уж теперь не внукам, правнукам черёд,
Бабушка Федора им теряет счёт.
Бойкая, удалая, юмора полна,
Вот такой запомнилась навсегда она.
Часть пятая
Время, начинаем сейчас
Мы про хлебушек коёнский рассказ.
В больших домах пекарни были,
Там печки русские топили.
В бадьях огромных каждый день
Для хлеба тесто заводили.
Тестомесов тогда не знали,
И руками тесто мешали.
За день булок три десятка
В той пекарне выпекали.
Хлеб по карточкам давали,
Норму люди чётко знали,
Работаешь - четыреста граммов получаешь.
Сто граммов на ребёнка, живи, как знаешь.
Мало хлебушка видали,
На картошке выживали.
Зачастую, не хватало и такой,
Собирали мёрзлую под Куитой.
Заключёнными она оставлялась,
И БАБАШКАМИ она называлась.
Потом мыли её, очищали
И с обычной картошкой мешали.
А потом из этой картошки
Выпекали на печках лепёшки,
Что на хлеб похожими были,
С чем их только тогда не лепили:
И с морковью, и с капустой,
Да, они не хлеб, но вкусно.
САЕЧКИ отменные,
САЕЧКИ военные.
РЕЦЕПТ саечек от Роговой М.И.:
Мололи овса чугун,
Печёную картошку пропускали через мясорубку,
заквашивали её, пропускали ведро сырой
картошки через тёрку, отжимали её, клали в ткань
на лавку, сверху клали груз, крахмал стекал,
потом перемешивали ту и другую картошку.
Пекли лепёшки с калиной, морковью, капустой.
Да, хозяйки просто чудо творили,
Даже конкурсы в селе проводили:
Чьи саечки вкусней,
Чьи саечки сытней?
А Привалова (Г) искусней всех была,
Она первое там место заняла.
И в пекарне хлеб не высший сорт давали,
И чего в него тогда не добавляли,
Чтобы было и побольше, и сытней.
Вот добавили травку «жебрей».
И у Соповой беда приключилась,
Она с хлеба того отключилась,
Где работала, где стояла,
Так вот в лужину и упала.
Харахордина с хлеба с лебедой
Чуть живая приехала домой.
Кукурузу, овёс добавляли,
Хлеб колючий, но всё поедали.
Кто могли, на Шелковичиху ходили,
Молоко на коромысле носили.
Восемнадцать километров пути,
Ты попробуй их без вёдер пройди.
Но случалось иногда повезёт,
Николай на бензовозе подвезёт.
К цистерне, прижавшись, стояли,
За руки друг руга держали.
- По семнадцать рублей за стакан
- Молочка мы отмеряем вам.
Денег целый мешок выручали,
Ночью в очереди стояли
И коммерческий хлеб покупали.
Возвращались с покупкой домой,
А навстречу шли дети гурьбой.
До Убитого шли, не скучали,
Не конфеты детишки встречали,
Они хлеба кусок получали.
Если знаете больше, не скупитесь,
С нами памятью своей поделитесь.
Часть шестая
Трудно женщинам, но там, на войне,
Их мужьям было труднее вдвойне.
Потому старались и выживали,
Да и фронту, чем могли, помогали.
Овощи крошили,
Овощи сушили,
По заданию пельменей
Центнеры лепили.
Собирались в чей-то дом,
И трудились всем гуртом.
У Ольги Верещагиной
Эти сходки были,
Стряпали пельмени
И песни заводили.
Носки, рукавицы шили, вязали,
Малые дети и те помогали.
Шили кисеты они для бойцов,
Для чьих-то братьев,
Для чьих-то отцов.
И писали записки дети,
И клали в кисеты эти.
В степную зону женщин посылали,
Там с осени пшеницу скирдовали,
А зимой её обмолачивали,
Из колосьев зерно выколачивали.
Без коёнцев там не обошлось,
Поработать у соседей пришлось.
В сорок градусов мороз,
Обморожены, до слёз,
Там пшеницу молотили,
Вшей оттуда привозили.
А в желудках было пусто,
Ели мёрзлую капуст
А ещё в Сузун на лесоповал
Тоже женщин колхоз отправлял.
И государству помогали,
И лес на мост заготовляли,
Но слишком был тяжёлый труд
И, были случаи, сбегали.
Но не суди их за это,
И не зови их к ответу.
Часть седьмая
Всё лето люди на полях трудились,
А дрова на зиму не возились,
Не готовились, не рубились, не сушились.
А когда зима пришла,
Холодами в дома вошла,
Потянулись саночки и сани
По ночам в таволган за дровами.
Привозили те дрова долготьём,
Их пилили, и отапливали дом.
Было - застывали,
Было – замерзали,
Добирались до печи,
Тут и засыпали.
А зимы у нас длинные,
А морозы сильные,
А снега обильные.
И за жизнь борьбу ведёт
Наш коёнский народ,
Женщины наши милые,
Дай Бог вам силы,
Трудятся, не унывают.
Дома дети подрастают,
И у них полно забот,
Ведь идёт учебный год…
Мост снесло перед войной
Ледоходною весной.
- Школа на другом берегу,
- В школу я пройти не могу,
- Но с подружкой брод мы найдём,
- Ледяной водою пойдём.
- От воды всё тело горит,
- От воды большой аппетит.
Это Лида с Зоей в школу идут,
Через речку каждый день их маршрут.
Школа на горе их встречает,
Печка уже жарко пылает.
И на улице почти рассвело,
Вот и в классах стало тоже светло.
Первый прозвенел звонок.
Дети сели на урок.
Ручек нет, тетрадок мало,
Дети пишут, чем попало.
Но учёба не кончается,
Но учёба продолжается.
Часть восьмая
Как мужьям там, на войне?
Писем ждут от них в селе.
А когда письмо получают,
То всем краем письмо то читают.
И надежда есть, что муж ещё живой,
И надеются – вернётся домой.
Вот и Дуся пишет мужу письмо,
Не весёлое вышло оно.
Пишет Дуся, как одной тяжело,
И как дети ожидают его:
- Прохудились пимы,
- Не в чем будет ходить,
- Кто починит пимы,
- Новых мне не купить.
Дусе Петр Витальевич отвечает,
Что по лапушке своей он скучает:
- Ты, родная, потерпи, продержись,
- Как вернусь, пойдёт счастливая жизнь,
- Дома все уроны поправим,
- И пимы тебе новые справим.
Пишут жёнам мужья,
Матерям сыновья.
В каждом доме солдат,
Письма с фронта летят.
А как письма не идут,
Похоронку принесут.
Всё, солдат, отвоевал
Или без вести пропал.
Сколько там, в мясорубке первых дней,
Полегло наших коёнских парней.
Пироговой похоронка была,
И оплакивала Павла она.
Под деревней Красухино он
Был фашисткою пулей сражён.
Да, без спросу в эти двери
Похоронки заходили,
А на памятнике в сквере
Нынче тесно от фамилий.
Плачут жёны, причитают,
Им соседки помогают.
И крестятся по другим дворам:
- Слава Богу, сегодня не к нам.
Часть девятая
Я сказанье продолжаю,
Расскажу о Николае.
А начну рассказ про двух дружков:
Сопов Коля был и Коля Котенёв.
Их на фронт не взяли сразу, придержали,
Были молоды, немного подождали.
Коля Сопов был в трактор влюблён,
И работал на тракторе он.
Вот он пришёл с работы
Усталый, чуть живой,
Лёг отдохнуть на лавке
На часок другой.
Но из сельсовета уж сестра идёт,
И повестку брату Тонюшка несёт:
- Вызывают, Коля, собирайся,
- С мамой, Коля, попрощайся.
Стали Колю собирать,
Только что же ему дать?
И забегала Федора в тревоге,
С чем же сына собрать ей в дорогу?
И срывает скатерть со стола,
Разрывает скатерть она:
- Вот тебе портянки для ног,
- Ноги ведь дороже, сынок.
Их в скатёрку он обернул,
А поверх галоши обул.
И галоши он подвязал,
Чтоб в дороге не потерял.
Надо хлеба сыну дать.
Только где же его взять?
Федора к Фёкле понеслась.
Но у неё не разжилась.
Против немцев, до зубов вооружённых,
Сытых и пока не побеждённых,
Мальчишка наш голодный пошёл воевать,
В резиновых галошах за Родину, за Мать.
Вместе Николаев забрали,
В Бердске воевать обучали.
И две матери Ирина и Федора
По нашим осенним просторам
Ходили к сыновьям вдвоём
По дорогам, размытым дождём.
И несли сынам они картошку,
Самогонки охранникам немножко,
Чтоб не очень строгими были,
На свиданку чтоб детей отпустили.
А когда в третий раз уж пришли,
То сынов там они не нашли.
Да, уехали они воевать,
Матерям же надеяться, ждать.
Было с дороги Федоре письмо,
Карточку сын прислал.
- Карточку, мама, посмотришь, порви,-
Так Николай писал.
Шея худая да уши торчат,
Грустный у парня взгляд.
Федора сына любила
И карточку сохранила.
Письма и другие были,
Из госпиталя приходили.
- Ранен в холку, кожа
С головы ползёт,
- Это всё не страшно,
Скоро заживёт.
Колька отчаянным, смелым был,
Из окруженья солдат выводил.
Потом учился на офицера,
Опять воевал и фашистов бил.
А потом пришло оно-
То, последнее письмо.
«Я прощаюсь, мама, с тобой,
Завтра будет последний бой.
Завтра в бой детей вести,
Мне их, мама, не спасти.
Будут они не воевать,
А только «мама» кричать.
Я из боя не вернусь,
Так что уж с тобой прощусь.
До свиданья, мама, до свиданья,
Вот такое наше расставанье».
И погиб в том бою Николай,
Где она - та Пустынка, тот край?
Наши все полегли в том бою,
Что слыхала, про то говорю.
И снова похоронку привезли в Коён,
Плакала Федора о сынке своём:
- На гармошке тебе не играть,
- И девчонок не целовать.
- Не успел ты погулять, полюбить,
- Не успел и внуков мне народить.
По всей Европе, где с фашистами сражались,
Могилы наших земляков остались.
«Всю Европу прошли, а вернулись немногие,
Сколько там их, в далёких краях полегло,
Тех коёнских парней, что знакомой дорогою
В сорок первом году покидали село».
Ты имён их никогда не забывай,
«Книгу Памяти» почаще открывай.
Ведь у каждого есть свой рассказ,
Только кто его расскажет сейчас.
Вот и ты не ленись, поспеши,
Нам о близких своих расскажи.
И мы книгу другую начнём,
О солдатах рассказ поведём.
Часть десятая
На чужой стороне солнце лишь пригреет.
На ветру по весне холмик зеленеет.
Не оплакан слезой материнской, жгучей,
А омытый водой дождевой из тучи.
И под этим холмом со звездой крылатой
Отведён вечный дом бывшему солдату.
А каким был солдат, в том бою погибший?
Что ж деревья молчат, головы склонивши.
Сколько было тебе, когда дом покинул,
Когда там, на войне, в страшной битве сгинул?
Ты на нашей земле средь берёз родился,
А о чём ты мечтал, как ты рос, учился?
Видел горе и кровь, тосковал по ближним,
А узнал ли любовь в той далёкой жизни?
Целовал ли девчат на точке под вечер?
Что же травы молчат немотою вечной…
Здесь за тысячи вёрст, на родной сторонке
Столько пролито слёз после похоронки.
Годы быстро летят, мчатся вёсны, зимы,
Не забыт ты солдат на земле родимой.
Помнят руки твои, их тепло и силу.
Довоенные дни, ты живой, красивый.
Вот селом ты идёшь, встретить утро вышел,
Тихо песню поёшь, жаль, мотив не слышен.
Только дни подошли в грозовых раскатах,
Чтобы дети росли, ты ушёл в солдаты.
Мир полям и лесам, мир над каждым домом,
А за это ты там, под холмом зелёным.
За любимый Коён ты ушёл в солдаты,
И за это ты там, под звездой крылатой.
А над ней по весне тополь ветви клонит,
Шепчут листья тебе о твоём Коёне.
Сводки новые в село поступали,
Как фашистов наши гнали и гнали.
И душой приподнялся народ:
- Видно дело к победе идёт.
Те же, кто отвоевались,
Раненными возвращались.
Появились в селе мужики,
Все в наградах - фронтовики.
Вот Победа салютует, подивись,
Впереди послевоенная жизнь.
Эпилог
Как давно это было,
Сколько лет миновало,
Сколько раз уж черёмуха
Цвет свой роняла.
Сколько выпало тёплых,
Июньских дождей
На зелёные травы
Коёнских полей.
Уходя, оглянулся,
Сказал: «Ожидай!»
Но вот не вернулся
В родимый край.
Мчались зимы и вёсны,
Быстро годы мелькали,
У подруг твоих косы
Серебристыми стали.
О тебе вспоминают
Всё реже они.
Так уж в жизни бывает,
Ты их не вини.
Над Коёном весной
Вновь черёмух разливы.
Соловей распевает
Безмятежно- счастливый.
И над быстрою речкой,
Где склонились кусты,
Чьё-то детство беспечно
Распаляет костры.
На берёзы, на поле
Ты, прощаясь, смотрел,
В край любимый до боли
Так вернуться хотел.
Уходя, оглянулся,
Сказал: «Ожидай»,
Но вот не вернулся
В родимый край.
И свой путь в этом мире
Ты закончил когда-то
В тесной братской могиле
Неизвестным солдатом.
Тем мгновеньем убитый,
Ты упал ослеплен,
Речку, поле увидел,
Увидел Коён.
Уходя, оглянулся,
Сказал: «Ожидай»,
Но вот не вернулся
В родимый край.
«Подрастают наши дети,
Внуки тех, кто воевали,
Кто когда-то на рассвете
Эту землю покидали.
Уходили, а во след им
Взгляд прощальный долго длился,
За холмом последний домик,
Самый крайний домик скрылся.
Чёрной тенью, тучей низкой,
Похоронки в дом входили,
А на памятнике в списках
Нынче тесно от фамилий.
Не стареют ваши лица,
И хранят их в каждом доме
Пожелтевшие страницы,
Фотографии в альбоме.
Подрастают наши дети,
Не заметить не возможно,
Что на вас на тех портретах
Стали так они похожи.
Так же в тёплый летний вечер
Жгут они костры по склонам.
Далеко разносит ветер
Дух картошки запечённой,
Бродят с удочкой с рассветом.
Спят на душном сеновале,
И мечтают о заветном,
Как когда-то вы мечтали.
Летним утром, ясным, светлым,
Незатейливы, неярки
Лягут первые букеты
Возле памятника в парке.
Их обветренные руки
Принесут сюда с зарёю,
Юность дедов, юность внуков
Повстречаются весною».