Я понял – Ты ещё не родилась.
Ещё твои причины не совпали.
Сегодня с утра чисто техническая работа. Что-то размещаю на сайте. Что-то перемещаю внутри него.
Она словно чувствует мою рассредоточенность. Постоянно выходит из комнаты, где листает какой-то из живописных альбомов прямо в постели. Ходит мимо проёма двери в мою комнату, распространяя запах неги. Но заговорить со мной пока не решается. И только, когда я отрываюсь от монитора и поворачиваюсь к ней, она останавливаешься в проёме:
– Ты хочешь чаю?
У меня начинают слезиться глаза.
– Ну, ты что, милый?
Жестом зову её. Радостно, с лёгкостью бабочки, порхает ко мне на колени. Глажу её и перечисляю:
– Чай, с молоком, с сахаром, с плюшкой…
– С плюшкой, плюшкой! – радостно хлопает в ладоши она.
– Одна на двоих – добавляю я.
Дело в том, что она весьма склонна к полноте. Малейший перебор – в выпечке, в частности, – и у попки сразу же отрастают ушки. А за попкой мы следим. Ежедневно. В парке. Мы там и познакомились.
Я разминался у деревянной стенки с ракетками для пляжного тенниса, когда вдруг появилось это виденье: пружинящим бегом по набережной на фоне реки двигалась девчушка. «То ли девушка, а то ли виденье!» – застучало в мозгу. А в сердце появилось то ощущение, которое всегда бывает перед рождением стихов. Она умчалась в сторону моста, а у меня из сердца в мозг заструилось: «Какая девочка! Какая!..»
И так, стуча с двух рук мячом в стенку, полилось:
Какая девочка! Какая!
Какая попка у неё!
Бежит по парку, отвлекая
меня от тенниса. Её
взлетают волосы, порхая,
в такт лёгкой поступи её.
Какая девочка! Какая!
Какая попка у неё!
И, поэтому, когда со стороны моста она явилась бегущей в обратную сторону, я вышел на набережную и ракетками изобразил некое подобие шлагбаума:
– Девушка! Поиграйте в теннис с одиноким мужчиной! – Она остановилась и слегка нагнулась вперёд, восстанавливая дыхание:
– Почему одинокий? А жена? – Отвечаю без спешки:
– Жены нет.
Ну, так это же совсем другое дело! – словно обрадовавшись, игриво произносит она. – Я так понимаю, пляжный теннис?
– Да. Поэтому если вы играли в любой вид тенниса…
– Играю. В большой.
Игра пошла буквально с двух-трёх ударов и мяч практически не падал на землю.
Итак, она назвалась Светланой.
Она оказалась на удивление открытой миру. Интересовалась во мне всем, словно её мучила жажда. За первое же свидание, как мне кажется, мою фактографию она узнала почти всю. А я лишь единожды смог обратиться к ней с вопросом, из ответа на который узнал, что учится она в институте туризма и гостиничного хозяйства. Снимает квартиру с подругой. Приехала в Москву из не очень далёкого Северного города.
Я поинтересовался, не хотела бы она побывать в Петербурге, что было встречено с восторгом: она даже в ладоши захлопала. Потом оказалось, что это её привычка: радуясь, хлопать в ладоши.
С тем наше первое свидание и закончилось.
Билеты я взял в спальный вагон. Но, оказалось, что Светлану совсем не пугает уединённость. Мы не только болтали всю дорогу вне пределов сна, но и успели сочетать приятное с полезным: я помогал ей учить домашнее задание по английскому языку.
В Петербурге ранним утром, выйдя из поезда, мы побрели по городу маршрутом, весьма подходящим для первого знакомства с этим городом.
Невский проспект с заходом во все кафешки, что изумляли своей дешевизной в сравнении с ценами московскими.
Дворцовая площадь с Зимним дворцом, вместилищем Эрмитажа.
Вид на Неву, Дворцовый мост и университетскую набережную.
Конный памятник Петру.
Исакиевский собор.
Поселились мы в гостиницу квартирного типа, что в Царском Селе. Поселились именно здесь не случайно. В Царском Селе прошли семь лет моей студенческой и аспирантской жизни. В нашем распоряжении была трёхкомнатная квартира с кухней.
Уже за первой чашкой кофе выяснилось, что Свету интересует в основном Петербург. Эрмитаж, Русский музей и тому подобное. Мы сразу набросали список мест, где ей хотелось бы побывать. Я же в этот приезд больше тяготел к красотам царскосельских и петербургских парков, пахучего кофе в неслучайных кафешках, долгих раздумий у Невы.
Обедала Светлана в тех же музеях, которые посещала. Но в один из дней, я попросил её пообедать в моём любимом кафе, в котором выпекали пироги с разной начинкой. Там не только удивление от соотношения вкусности и дешевизны. Но и величественное видение из окна. Отделённый всего лишь узкой проезжей частью и каналом, Казанский собор!
И к красотам надводных пейзажей я Свету приобщил. За небольшие деньги мы сняли катер, на котором, укрывшись пледом, долго плавали, и по Неве, и по каналам.
В спальной комнате мы раздвинули кровати и спали себе спокойно все ночи. И по утрам не устраивали спешки, проводя время до завтрака между гигиеническими процедурами и одеванием. Завтракали в номере. В один из завтраков к нам зашёл научный руководитель моей диссертации. Светлана вышла к нему этаким длинноногим полуодетым видением. Шеф опешил от Светланы. И ещё от того, что предположил между нами отношения в то время ещё отсутствовавшие.
Вместе проводили мы и вечера. Встречались в центре, бродили по вечернему Невскому проспекту, ужинали в полюбившемся кафе у Аничкова моста.
Приехав из Питера, мы стали видеться довольно часто. Ходили в галереи,на фотовыставки. Часто бывали в театрах, приезжая туда на автомобиле.
Автомобиль – он первым стал вносить во встречи непереносимость. Когда Светлана садилась в автомобиль, подол её платья поднимался, и я видел ноги почти до основанья. Сердце моё падало, и несколько мгновений я ничего не мог предпринять. У Светланы же, наоборот, доминировали дочерние нотки, подогревая во мне, в свою очередь, нотки отцовские. Но плоть бунтовала всё более и более. А Светлана этого, казалось, совсем не замечала. И вот однажды, возвратившись из театра, уже на площадке её этажа, я сказал, что нам, по-видимому, не стоит больше встречаться. Так как отношения с взрослым мужчиной должны двигаться во вполне определённом направлении. Но именно этого мы позволить себе не можем.
Расстались.
До утра.
Потому что утром уже Света примчалась ко мне, готовая двигаться к любым отношениям! В тех же направлениях готов был двигаться и я, собираясь к Свете в общежитие. Из этих возможных направлений мы выбрали самоё тёплое. Поехали на автомобиле в Крым!
Что Света творила в автомобиле! Она забросила ноги на торпеду автомобиля, и руками, изображая гитару, ртом, то пела, то издавала звуки трубы. Это тот ещё был джаз! Останавливаясь у лесополос перекусить, мы до изнеможения целовались среди деревьев. Приняв решение, мы всё растягивали и растягивали путь.
Я часто задумываюсь: почему с возрастом наше влечение направленно на всё более и более молодых женщин. Довольно скоро эти молодые становятся моложе наших дочерей. Мне кажется, что исполнять мелодию страсти можно только на новом инструменте. Или на хорошо сохранившемся. Для этого надо уметь сохранить инструмент. Ежедневно смахивая пыль, полируя трещинки, подтягивая слабеющие струны. И играя, играя, играя. Но это трудная забота. А по молодости лет так хочется жить беззаботно! И в итоге, выбора нет: глаза влекутся к новым инструментам. И лишь с годами понимаешь, что беря всё новые и новые инструменты, ты не успеваешь освоить их более или менее полно и в сложныех мелодиях. И остаёшься на уровне: «Жили у бабуси…». И хочется вырваться из праздного потока увлечений. И заботится о том, кто здесь и сейчас. Кто рядом. И длить мелодию, всё, расцвечивая и расцвечивая её.
В Крыму мы сразу ринулись к морю. Приехали за город на пляж для автомобилистов. Но не стали останавливаться на нём, а взяв в рюкзаки пляжные вещи и еду отправились по тропинке к одной из бухт. Не успели мы дойти до неё, как пошёл дождь! Три огромных камня образовали под местом их соприкосновения довольно тесную нишу. В ней-то мы и укрылись.
Наши лица почти соприкасались. А потому губы наши слились сразу же в страстном поцелуе. Страсть бурлила уже ничем не сдерживаемая. Руки гладили её плечи, спину, шортики. Затем снова поднялись вверх, к груди. Светлана ахнула и повисла в изнеможении от страсти, обхватив мою шею. Что стало твориться с ней, когда руки мои забрались под футболку? А под бюстик? А в шортики? А в трусики? Светлана ахнула и присела, словно выдавливая из себя страсть. Потянула меня за собой и, произнеся: «Так всё просто!» – впилась в мои губы долгим благодарным поцелуем.
Дождь закончился, и мы спустились в бухту. Там на огромном камне высоко над водой расстелили махровую простынь. Света легла на простынь. Я на Свету. Я говорю об этом с неким юмором потому, что дальше пошла не страсть. А именно юмор. Я не смог. Не знаю, уж, что мне мешало. То ли вдруг появлявшиеся одинокие прохожие. То ли катера, с сонмом глазеющих – а мы оба были совершенно голыми – на нас экскурсантов. Но не смог!
И спасибо небу за это «не смог»! Ибо то, что далее происходило одним из счастливейших видений живо во мне до сих пор:
Оставаясь совершенно обнажённой, Светлана, ни на кого не обращая внимания, гибкой стройняшкой села, обхватив мои бёдра коленями. Солнце не могло – или не хотело – выпутаться из её льняных волос и они сияли так!..
Что тут началось?!
Отдыхающие на прогулочном катере, стоящие у перил начали громко аплодировать и радостно вскрикивать. Те, что стояли глубже, и не могли нас видеть, стали сбрасывать первых в море. И дельфины не бросались их спасать, потому что тоже смотрели на нас, хлопая себя плавниками по животу. Даже кровожадные акулы не ели упавших в море, так как от восторга у них отпали и утонули зубатые челюсти и им нечем было тонущих пережёвывать. Чайки, забыв о навигации, сталкивались в небе, но не вступали в обычные для них свары, а, извинившись, спешили продолжить своё панорамное наблюдение, облетая нас со всех сторон. Что уж говорить о тех одиноко бредущих вдоль моря! Вы только представьте: каково это кубарем катиться по острым камням с высокого берега в бухту!
И лишь ночь расставила окончательно всё по своим местам.
* * *
По утрам я садился ей на спину и, разминая её плечи, зудел: «Кто не давал мальчику всю ночь спать? Кто?!» Поднимались. Пили кофе в беседке с видом на старинную крепость. Набирали с собой фруктов. Всё остальное было в машине. Отправлялись на загородный пляж.
Светлана продолжала впитывать в себя всё то, чего раньше не знала, не умела. Довольно быстро научилась нырять ко дну в ластах и маске. И потом рассказывала мне о виденных рыбах, медузах, крабах. Загорели мы довольно быстро. Защитные кремы позволяли нам делать это интенсивно. Мы находились под солнцем с семи до двенадцати и с шестнадцати до семнадцати - как тут не загореть!
С двенадцати до шестнадцати мы опять принадлежали друг другу. Но и ели: простенькие салатики из помидоров, огурцов и зелени. Поскольку, всё это было с грядок, аромат получался упоительный! За четыре самых жарких часа, успевали, и поесть, и поспать. Отдохнуть от солнца. По наитию поизобретать что-то из камасутры.
И в утренние часы, пока еще не очень жарко и в вечерние, когда уже не жарко, играли в пляжный теннис. Упоительная игра! (Если бы ещё не было тех ворчливых тёток, которым всегда что-то мешает). Так что тонус не теряли.
Обратная дорога была ещё более упоительной. Светлана – загорелая и, словно вздёрнутая в тонусе, – уже знала силу своих чар. Поэтому пользовалась ими в автомобиле с осторожностью. Иначе бы мы до Москвы не доехали. На привалах же она отвязывалась по полной! И не прерывала своих поцелуев и ласк, пока мы с ней не сливались.
Она и по возвращении оставалась такой. Иногда у нас все выходные не выходили за пределы этих слияний. Её молодость будила в ней такие фантазии! Что не реализовать их упоительность мог только баран! Но я же не баран?!
Всё, связанное со Светланой живо во мне всегда. Через два года Светлана влюбилась в парня много моложе меня, своего сверстника, и стала его женой. Мы друзья. Периодически звонит мне. Институт закончила. Ребёнка родила. Пусть и дальше всё у неё будет хорошо!
Спроси меня: "Ты хочешь чаю?"
И я расплачусь без причины...