— Будет ливень, — озабоченно сообщил Линсдейл, закончив свой разговор с Колином и вернувшись к Олесе. Та удивлённо посмотрела на слепяще-голубое небо.
— Откуда вы знаете?
— Из сводок метеослужбы. Хотя при нашем климате содержать штат синоптиков — очередная блажь правительства. Дожди здесь начинаются и заканчиваются, когда угодно Господу, а не радиопрогнозу. И тем не менее, поверьте, к вечеру хлынет.
— Я сама из Санкт-Петербурга, — сказала Олеся, — про наш город говорят то же самое. Считается, что в Петербурге триста шестьдесят пять видов дождя.
Губы сэра Томаса тронула едва различимая улыбка.
— Ну хоть в чём-то мы с вами похожи. Что ж, мне всё-таки пора возвращаться, иначе Колин доведёт дядюшку до инфаркта и я внезапно стану третьим баронетом Уэйкфилдом, чего не желаю вовсе. Если хотите ещё погулять, всё-таки захватите зонтик. Я предупрежу Фреда, смотрителя стада, если вам захочется посмотреть на коров. Это в той стороне, за стеной, — он махнул рукой куда-то влево, кивком попрощался и направился к замку, на ходу набирая номер телефона.
Олеся уже в который раз брела в одиночестве, направляясь к пастбищу. Коровы так коровы, Линсдейл говорил, это такой же символ Чиллингема, как сам замок и парк. Ну посмотрим. Она медленно шла, вертя в пальцах прогоревший до фильтра окурок, и предавалась невесёлым размышлениям. С одной стороны, всё вроде складывается не так уж и плохо, она ещё неделю гостит в замке, сэр Хэмфри к ней очень добр, да и Томас вроде бы разговаривает человеческим голосом, несмотря на все её художества, однако на этом всё и заканчивается. Олеся злилась на себя, прекрасно понимая причину своей злости. Она попросту ухитрилась влюбиться как восьмиклассница, и это при том, что где бы Олеся не находилась, к её ногам исправно падали мужчины самых разных возрастов и социальных положений. Она вполне оправданно считала себя красивой женщиной: густые пшеничные волосы до плеч, хоть сейчас в рекламу, голубые глаза и соблазнительные параметры. Что в этот раз пошло не так, Олеся понять не могла. Хотя не так пошло всё. "Да лучше б ты "голубым" был, — с чувством сказала Олеся, обращаясь к кусту в форме конуса, — у меня бы хоть вопросы отпали". Но женская интуиция и наблюдательность позволяли ей сделать вывод, что эти обвинения не имеют под собой оснований. Сэр Томас Стэнли Линсдейл был вполне себе нормальной ориентации, холост, нечеловечески, инопланетно привлекателен и не обращал на Олесю ни малейшего внимания сверх дозволенного этикетом и служебными обязанностями. Было отчего взвыть волком.
Через двадцать минут она достигла каменной стены, огораживающей пастбище, и осторожно приоткрыла невысокую калитку. Перед ней распахнулся здоровенный луг в пёстрых пятнах разнотравья, а по лугу бродили, где дальше, где ближе, белые коровы с большими рогами. Откуда-то сбоку отделилась фигура и помахала Олесе рукой.
— Добрый день, — подошедший оказался коренастым рыжеволосым мужчиной лет пятидесяти в простой одежде и с желтыми от табака пальцами. — Вы мисс Олессиа? Мистер Линсдейл предупредил, что можете зайти посмотреть на наших красавцев. Меня зовут Фред Уолтер, я смотритель стада. Очень приятно с вами познакомиться.
— Мне тоже, — кивнула Олеся, пожимая широкую мозолистую ладонь, — я слышала от мистера Линсдейла и сэра Хэмфри об этих коровах, но что в них особенного?
— О-о-о! — Олеся поняла, что Фред Уолтер сейчас оседлает любимого конька. — Это не просто коровы. Это белые коровы Чиллингема, других таких в мире нет. Вот, смотрите, — он указал на пасущееся ближе всех животное, — это Мисси. Обратите внимание, рога у неё загибаются назад. У коров назад, а у быков вперёд. Вон там, подальше бык, видите? Это потомки древних туров, так говорит сэр Хэмфри. Что-то о форме черепа и рогов. Между прочим, эти коровы живут здесь с тринадцатого века, а то и раньше. У древних здешних народов они считались священными. Что, собственно, не изменилось и сейчас, — он хмыкнул, — я всего лишь смотритель. Этот скот не одомашнился, вот в чём дело. Даже зимой они едят только сено и солому, на зерно и комбикорм даже не смотрят. И если возникает проблема с отелом, ветеринар помочь не в силах. Телёнка, к которому прикоснулся человек, убивает стадо. Так-то.
— Надо же, — Олеся рассматривала коров, приложив ладонь козырьком, чтобы не ослепнуть от солнца, — а я хотела их погладить...
— Не стоит, — улыбнулся Уолтер, — они могут подойти и обнюхать вас, но лучше не рисковать. Это Уайт, вожак, сейчас далеко, а то бы мы с вами тут не расхаживали как по парку. Он очень не любит чужаков. Вот, возьмите бинокль. Если увидите крупного быка с огромными рогами, знайте: это Уайт.
Олеся долго разглядывала в бинокль коров, нашла Уайта, тот пасся почти на противоположной стороне луга, пересчитала смешных беленьких телят (их оказалось тринадцать) и обернулась к Фреду.
— Они очень необычные. И рога действительно отличаются. Как интересно...
— Да, сюда и экскурсии водят, — кивнул Фред, — фотографируют, на видео снимают. А вы здесь надолго?
— На неделю, — вздохнула Олеся, — я здесь в рамках исторического проекта, который курирует мистер Линсдейл. Сейчас в замке идёт съёмка.
— Понятно, — снова кивнул Уолтер, — тут такое частенько. Про Чиллингем даже фильм какой-то сняли, художественный, да только я не смотрел. Всё равно так, как тут в действительности, никто не снимет, а сказок мне не надо.
В этом Олеся была с Фредом Уолтером полностью солидарна.
— Дождь будет, — сообщил смотритель, — вы бы поторопились. Или, если хотите, переждите у меня в сторожке.
— Нет, спасибо, думаю, я успею добежать, — Олеся улыбнулась с признательностью. С чего они взяли, что пойдёт дождь, голову печёт так, что сил нет.
Она попрощалась с Фредом, вернула ему бинокль и направилась вдоль ограды, решив зайти ещё и в лес, наступавший на Чиллингем с правой стороны. Она уже почти дошла, густая чаща была совсем рядом, как небо внезапно потемнело и хлынул ливень.
Олеся добежала до ворот замка, промокнув насквозь, волосы прилипли к лицу и шее, рубашку хоть выжимай, в кроссовках хлюпало и чавкало. Она думала поначалу переждать дождь в лесу, но сизо-фиолетовые тучи красноречиво предупреждали, что она может проторчать там до ночи. "Почему я никогда не слушаю, что мне говорят?" Олеся уже даже не злилась: сил не было. Двадцатиминутная пробежка под стеной из воды вымотала её похлеще любой тренировки. "Прощай, пастуший пирог". Она влетела в дверной проём, оставляя за собой мокрые следы и буквально впечаталась в сэра Томаса, который откровенно вытаращил глаза.
— Бог ты мой, да вы промокли до нитки. Вы не взяли зонт? Я не удивлён. Где вас носило?
— Я... — она пыталась отдышаться. — Я смотрела на коров...
— О господи. Это же на другом конце территории. Неудивительно, что с вас ручьём льёт.
Тут Олеся поняла, что её рубашка абсолютно неприлично обрисовывает всё, что только можно. Господи, какой кошмар. Покраснеть она не успела, Линсдейл развернул её в направлении левого крыла.
— Быстро в горячую ванну. Только простуду подхватить вам недоставало. Почему вы упорно игнорируете все предупреждения? Идите, согрейтесь, потом Саймон сделает чай. Да идите же, в конце концов!
Олеся зажмурилась, пытаясь скинуть с себя странную одурь, и заспешила к себе. Девочка-неудача, теперь она могла называть себя так с чистой совестью. Более триумфального выхода сложно было представить. Теперь Линсдейл с полным правом может считать её безалаберной идиоткой, и возразить будет нечего. Олеся заперлась в ванной и включила горячую воду. Осторожно размотала бинты на руке. Вроде ничего, заживает, наверно, ванна не очень повредит. Она вспомнила, как Томас вчера осторожно забинтовывал её порез, и закусила губу. Всё, хватит мечтать, ты сама всё портишь, причём изобретательно. В конце концов, он спас тебе жизнь, и этого должно быть довольно для обоих. Она набрала в грудь воздуха и погрузилась в ванну с головой.
— Я понимаю твою неприязнь к Колину, — сэр Хэмфри пил чай с весьма недовольным видом, — слишком самоуверен без достаточной на то компетенции. Все жилы из меня вытянул, морда ливерпульская. Ты меня слушаешь?
— Слушаю, — буркнул Томас, — здесь нет ничего нового.
— Хватит строить лицо страдальца. Уже завтра вся эта братия отбудет восвояси. Интересно, как они поедут назад в такой ливень. Это надолго, помяни моё слово. Как-нибудь, здесь я их не оставлю. А что поделывает наша очаровательная гостья?
— В ванной мокнет, — с тем же выражением ответил Линсдейл, — она умудрилась попасть под дождь, когда смотрела коров.
— Бог ты мой, — встревожился старый Уэкфилд, — но это же чёрти-где. У неё был зонт?
— Откуда? — криво усмехнулся Томас. — Я её предупредил ещё в саду, что скоро нагрянет. Естественно, она пропустила всё мимо ушей. Я наткнулся на неё, когда она влетела сюда с выпученными глазами, промокшая до нитки и еле дышащая от пробежки. Это бесполезно, дядя Хэмфри, это бесполезно, она абсолютно неуправляемая. Сейчас пожинает плоды своего легкомыслия. Надеюсь, она не свалится с простудой.
Сэр Хэмфри внимательно оглядел племянника и чему-то усмехнулся себе под нос.
— Распорядись, чтобы её одежду высушили и выгладили. Только лицо попроще сделай. Иначе даже Саймон прочтёт все твои, впрочем, довольно очевидные мысли. Что ты опять на меня пялишься? Был бы я помоложе, тоже бы дар речи потерял от такого зрелища. Господи, Томми, кому ты врёшь? Всё, иди. Твой трагический вид меня усыпляет. Пойду вздремну часок.
После ухода дяди Томас ещё немного посидел в одиночестве, собираясь с мыслями, потом сделал пару деловых звонков, не имевших, впрочем, никакой срочности, снова уселся в кресло, замерев в задумчивости. Через двадцать минут, выкурив три сигареты, встал и вышел из Малой столовой.
Подойдя к комнате Олеси, он прислушался. Вода вроде не шумит, фен тоже, наверное, уже вылезла из ванной и сидит в комнате, не решаясь выйти наружу. По крайней мере, Томас Линсдейл надеялся, что это так. Он выждал ещё пару минут и постучал в дверь.
Олеся заново замотала руку бинтом, помогая себе зубами, закуталась в пушистый махровый халат и уселась по-турецки на кровати, подперев голову ладонями. Ну почему, почему она всегда на ровном месте находит себе приключения? Простуду она, конечно, не схватит, но вот остальное... Саймон утащил её вещи для просушки, выдав халат, и она оказалась поневоле запертой в комнате. Вот и хорошо, сиди и думай над своим поведением, и носа не высовывай, а то не ровен час опять во что-то влипнешь. Резкий стук в дверь оторвал Олесю от тягостных размышлений.
— Да? Саймон, это вы? Одну минуту... — она плотнее запахнула халат и отперла дверь. Но на пороге стоял не Саймон.
Олеся непроизвольно сделала несколько шагов вглубь комнаты. Вид мистера Линсдейла не предвещал ничего хорошего.
— Хватит с меня, — сквозь зубы произнёс он, глядя на Олесю в упор. Она непроизвольно ещё сильнее вцепилась пальцами в халат. "Ну всё, — промелькнуло у неё в голове, — здравствуй, Ротбери".
— Я имею все шансы получить пощёчину, причём заслуженную, — продолжал Томас, — но я всё-таки рискну.
И рывком притянул её к себе, впившись в полуоткрытые от удивления губы. Через пару секунд, не дождавшись пощёчины и не встретив сопротивления, на ощупь нашарил и развязал пояс халата, обнаружив под пушистой тканью ещё чуть влажное после ванной и пахнущее лавандовым мылом тело.
— Я живой человек, — прошептал он, взяв Олесино лицо в руки, — у меня тоже есть пределы...
Олеся не дала ему договорить.
Саймон нёс стопку выстиранных и выглаженных Олесиных вещей. Подойдя к двери, он уже поднял было руку, чтобы постучать, но вдруг замер, прислушавшись. Х-м-м, придётся зайти попозже. Саймон даже головой от удивления покачал, но звуки из-за двери не давали повода для двоякого толкования. М-да, и кто бы мог подумать. Саймон пожевал губами и пошёл в обратную сторону.
— Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся, — шептала Олеся, как заклинание, когда он отрывался от её губ, — пожалуйста, Томми, Томми, Томми...
Она бормотала на русском, но, кажется, он понимал.
Когда Саймон в третий раз обнаружил перед собой запертую изнутри дверь, он понял, что дело зашло далеко. Старый дворецкий размышлял, стоит ли ставить в известность сэра Хэмфри. Не придя в итоге ни к какому решению, он удалился в очередной раз, уже, кажется, сроднившись со стопкой выглаженной одежды.
— Так, ну и где все? — поинтересовался Хэмфри Уэйкфилд, садясь за накрытый к ужину стол. — Я надеюсь, наша гостья не пошла снова гулять под дождём? А где носит моего идиота-племянника?
Саймон смущённо кашлянул. Старый Уэйкфилд посмотрел на него с некоторым удивлением. Потом кивнул сам себе, словно придя к какому-то выводу.
— А, ну раз так, Саймон, оставь им на столе что-нибудь, что можно съесть холодным, и вот эту бутылку. Я так понял, ждать их можно долго.
У Саймона брови вверх полезли от удивления.
— Вы считаете, сэр Томас поступает разумно? — осторожно поинтересовался он у сэра Хэмфри. Владелец Чиллингема рассмеялся:
— Саймон, никакой разум тут и рядом не стоял, а вовсе даже кое-что другое. Томми натворил столько глупостей, что уже пора бы сделать перекос в другую сторону.
Саймон слегка опешил. Он не понимал, почему сэр Хэмфри одобряет роман своего племянника с этой заезжей журналисткой, да ещё и русской, но спорить не решался. А сэр Хэмфри не просто одобрял это, он будто бы специально подначивал, оставив девушку в Чиллингеме и относясь к ней с большим радушием. Этого Саймон понять не мог. Мисс Олеся, конечно, девушка редкой красоты, порывистая и искренняя, но она совершенно не ровня сэру Томасу, абсолютно, это ясно как белый день. Но уточнять у сэра Хэмфри, что тот имел в виду, дворецкий не решился. Это совершенно не его дело. Совершенно.
— Вы останетесь на ночь? — тихо спросила Олеся, отдышавшись после очередного оргазма, совершенно её опустошившего.
— Нет, — покачал Линсдейл головой, — я многое бы за это отдал, но не смогу.
— Почему? — У Олеси даже рот приоткрылся, а в глазах мешались удивление пополам с обидой. — Вы же сами говорили, что у вас бессонница...
— В том-то и дело, — в голосе Томаса слышалась такая тоска, что Олеся замерла, — в том-то, чтоб это всё провалилось, и дело...
— Я не понимаю, — пробормотала Олеся и села на постели, — я вообще ничего не понимаю.
"It's now or never, — прозвучали в голове Томаса бессмертные строчки Элвиса Пресли, — если и рассказывать что-то, то именно сейчас".
— Олеся, вы помните свои впечатления от гостеприимства Джона Сэйджа? — обратился он к ней. Олеся вздрогнула и закуталась в одеяло. Ощущение раскалённого прута у неё внутри будто заново вернулась. Она тихонько всхлипнула.
— Вижу, помните, — вздохнул Линсдейл, — помните и понимаете, что это была никакая не галлюцинация.
Олеся кивнула.
— Вы пробыли в камере от силы минут тридцать-сорок. Вам этого хватило на всю оставшуюся жизнь. Я двадцать лет живу с этими ощущениями, каждую ночь с полуночи до пяти утра. Каждую ночь, господь мне свидетель. Простите, Олеся, но я не смогу остаться с вами до утра. Надеюсь, теперь вы понимаете.
— Боже мой, — прошептала Олеся, прикрыв рукой рот и не сводя с Томаса Линсдейла потрясённого взгляда, — но... как... как такое могло случиться? Как... как вы это терпите, это же...
— Человек, подлец, ко всему привыкает, — грустно улыбнулся Томас, — не скажу, что уже не обращаю на это внимания, но я научился немного отрешаться. Хотя получается очень и очень плохо. Простите, Олеся, но я не смогу остаться с вами до утра. Надеюсь, теперь вы понимаете.
— Но как такое могло произойти? — чуть не закричала она. — Господи, как?
— Вы мне верите? — осведомился Томас, глядя на Олесю в упор.
Она кивнула:
— Да, верю. Не поверила бы, если бы сама не оказалась в этой жуткой камере. Но сейчас я вам верю. Боже мой...
— Мне кажется, — Томас Линсдейл закурил и задумчиво выпустил в потолок сизую струйку дыма, — мне следует рассказать вам всю историю целиком.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/04/11/15