триста 20

Дмитрий Муратов
Своё прошлое Глашенька не берегла – она и не думала поливать его слезами ностальгии, как чуть живое комнатное дерево с опадающими жёлтыми листьями календаря; она не возвращалась к нему – поздним вечером, после трудового дня, когда пальцы, отстучав на печатной машинке тысячи слов сурового настоящего, немели, и прочесть несколько страниц прошлого уже не было сил; она не украшала им комнату своей жизни – ни дурно нарисованными картинами, ни блёклыми фотографиями с запертыми в них людьми.
Прошлое Глашеньки состояло не из картин, дней, часов, друзей, воспоминаний и сожалений, а всего лишь из листов дневника, что она вырывала, как только лист оказывался переполненный гневом и разочарованием, сумбуром и загадками мыслей и страхов. Вырывала, комкала и выбрасывала на асфальт – умытый весной или согретый летом, разукрашенный осенью или замороженный зимой.

Там, где жила Глашенька - в её городе, в её стране, в её голове - так делать было не только заведено, но и почиталось обязательным – не держать при себе пустопорожнее, вредное, назойливое - плохие воспоминания – а непременно их записывать, приковывая тем самым к бумажным листам, после с лёгким сердцем, с чистым разумом их выбрасывать. Притом выбрасывать не в мусорные корзины (не приведи Господь, воспоминания ещё испортятся там в затхлости слежавшихся прошедших дней), а на дороги, на улицы – дабы ветер, подхватывая листы израненной, больной памяти, уносил их куда подальше, прочь, с глаз долой, развеивая их, смывая всякую память о них – дождём, солнцем.
Те же воспоминания, что грели и радовали – лаской и удачей, улыбками и вдохновением – конечно, сохранялись – в твёрдых переплётах, в старинных шкафах, что стояли в домах на самом видном месте. То ли последние года выдались нелёгкими, то ли люди разучились видеть радость и счастье, а, напротив, пристрастились к наблюдению за неудачами и поражениями -  но мусора, состоящего почти лишь из скомканных листков, на улицах становилось всё больше и больше. Старинные же шкафы стояли в домах по-прежнему почти пустые – чуть заполненные в те года, когда хозяева их были молоды, были счастливы.

Глашенька уж не припомнит, когда полюбила… нет, пожалуй, всего лишь пристрастилась (или это одно и то же?) после работы гулять по городу. И в этих прогулках ею руководили не маршруты собственных настроений или размышлений, как бывало раньше, - ныне она часто ходила за какой-нибудь скомканной бумагой, которую, казалось, не порывы ветра влекли за собой вдоль улиц, а сам бумажный лист, смятый до степени колобка, оживший в тот момент, когда его наделили мыслями и воспоминаниями, царапая бумажными углами и коготками по асфальту, убегал – прочь, прочь, дальше от того места, где его бросили, где его покинули.
Волей-неволей... скорее, неволей Глашенька видела некоторые слова, буквы, восклицания, начертанные на бумажных ёжиках и хомячках, но влекло её за ними не желание узнать, что хранили в себе эти недолговечные наследники памяти, а то, куда они ведут взоры Глашеньки, куда они стремятся, куда прибегут, приползут в конце-концов, где в завершении извилистого пути они посчитают нужным остановиться – размякнуть под дождём, забиться в тёмный угол подворотни, взлететь – ветром наделённые незримыми крылами, устремляясь всё выше и выше... Или же просто остановятся подле ног какого-нибудь человека... Непременно доброго, честного, может быть, красивого...

...говорила, что любит. Но так часто была зла. На меня. Ненавидела. Как это возможно? Любить и ненавидеть? Я её так любил. И сейчас люблю. Но очень злюсь на неё из-за её ненависти...

...видела его всего лишь один раз. На площади Весеннего снега. Сразу поняла, что люблю. Прошло семь лет, и я по-прежнему люблю его. Но ни разу больше не видела. Сколько не искала.  За что, Господи, испытание такое?.. Правда, если бы видела каждый день, и знала, что он меня не любит, мучилась, наверное, ещё больше...

...купил зефир. Расстроился. Потому что хотел купить кефир...

...двадцать дней. Ни одной радости...

...остановятся подле ног какого-нибудь человека... Непременно доброго, честного, может быть, красивого... Вот только... не был бы он из отрядов Революционного огня!..