В своей жизни я довольно много путешествовал, поэтому поезда давно вошли в привычку. И никогда не было у меня в поездку более приятного удовольствия, чем поговорить с соседом. Под мерный стук колес, колыхание тусклого цвета – обстановка очень способствующая.
И очень запомнился мне однажды один старик. Ну, как старик. Дедушка, если честно. Слишком уж был он добрый и рассеянный. Он рассказывал про свою жизнь, про войну.
“Мы тогда, сынок, в деревне всей семьей жили, в большом доме. Ты не подумай, что у нас был какой хутор захудалый, даже станция имелась. Вот на ней-то и остановился как-то немец со своими вагонами, набитыми крупой. Война… А деревня тогда вся и давно уже занята им была, как паразитом. Пил он из людей жизнь, пил. Люди исхудалые, пожелтевшие, живого от мертвого не отличишь. А у самих лица… Хм… Нет, не лица, целые морды холеные, нажратые – на чужом горе оно ведь за здорово живешь наедается.
А тут поезд. Товарный. Целая батарея вагонов, набитая жизнью. Я, кабы не голод, никогдась бы и не решился, а тут выхода нет. Да и охрана вовсе не серьезная была.
Вот ночью и залез в один из вагонов. Там мешки какие-то. Руку сунул – батюшки… Гречка! Настоящая! Я, ей-ей, еле сдержался, чтобы ее не начать прям из мешка, одним словом, употреблять.
Да вот я только от восторгу своего прошляпил часового – столкнулся с ним нос к носу прямо когда выходил. Я-то думал, что все, расстреляет и выяснять не станет. А он по сторонам осторожно оглянулся и рукой так мне незаметно махнул, иди, мол. Я понять не могу, как так, да и стою, будто в копанный. Он мне автоматиком своим пригрозил, тогда я и понял, что это не шутки и такого деру дал, зайцы обзавидовались.
Не дал нам этот мешок с голоду помереть, выжили все же. Уж как ее берегли, как хранили. Ээх!”
Помолчали.
“Одно могу сказать – у немца того в звании явно есть большая буква Ч”