В предыдущей книге я рассказывала о своём раннем детстве, большей частью прошедшем на родине родителей в деревне Киевской области. Это был период беззаботный и радостный, согретый теплом и любовью родных людей, бабушки и дедушки.
В Тернополь, который до 1939-го года вместе с областью входил в состав Польши, меня привезли примерно за год-полтора до школы. Наша семья жила недалеко от центра города на улице, названной в честь советского писателя Островского. Теперь эта улица носит название Князя Острозького. Переименование названий улиц, площадей и городов является основной национальной забавой наших властей. Но Западная Украина в этом отношении, пожалуй, впереди всех — в городе в годы незалежності переименованы почти все улицы. Так, что, глядя ныне на современную карту Тернополя я ощущаю его совсем незнакомым городом. Наша семья обитала вначале в небольшом флигельке для прислуги, пристроенном к фасаду длинного одноэтажного дома. В доме жили люди, которых сейчас можно было бы назвать «средним классом». В пристройке-флигельке была одна большая комната-спальня и среднего размера кухня с объёмной плитой-печкой, отапливаемой газом. Кухня была проходной: одна дверь вела в комнату, вторая — в прохладные сени с подвалом и чердаком. На чердаке, забитом старым хламом, оставшимся от прежних хозяев, жили голуби и я любила проводить там время. Часами могла наблюдать за тем, как голуби кормят из клюва в клюв птенцов, как они растут, оперяются и учатся летать. Коммунальных удобств в доме не было: воду приносили из колонки, находившейся напротив, через дорогу. Туалет был на улице, мыться ходили в общественные бани. Несколько лет вместе с нами проживала мамина сестра Люба с мужем и сыном, впоследствии возвратившиеся в Киевскую область.
До школы я посещала детский сад, находившийся в десяти минутах ходьбы от нашего дома на соседней улице, там я научилась хорошо разговаривать на русском языке; в деревне и в семье мои родные общались исключительно на украинском. Запомнился новогодний праздник в детском саду, нарядная ёлка, где я декламировала стихотворение
Я маленькая девочка
танцую и пою.
Я Сталина не видела,
но я его люблю.
Наверное, это был новогодний утренник в честь нового 1953-го года...
Во время войны Тернополь стал важным укреплённым пунктом гитлеровцев. При освобождении города Красной армией на его улицах велись ожесточённые, кровопролитные бои. Город, особенно его центр очень пострадал от боевых действий, множество домов были полностью разрушены. Смутно помню, как мы с мамой ходили в гости к её подруге Дусе Колесниковой и проходили мимо развалин домов, видимо, это было через 6-7 лет после войны.
Ещё запомнилось, как в 1954 году взрывали костёл на улице Ленина (ныне Русская) напротив бульвара Шевченко. Памятник Богдану Хмельницкому, который стоял напротив костёла, огородили деревянным щитом. Перекрыли движение по всем близлежащим улицам, выставили оцепление. Мы с мамой стояли в толпе и смотрели, как рушатся красивейшие шпили и постройка храма. Я всё допытывалась у мамы, почему войны уже нет, а дома взрывают. Через какое-то время на месте, где стоял костёл, построили центральный универмаг.
На улице, где мы жили, в конце 1950-ых годов тоже взорвали церковь и на её месте построили школу и жилой дом. Видимо, все эти взрывы проводились по решению новых властей. Вряд ли они понимали, что уничтожение красоты, созданной человеческим талантом и огромным трудом — это величайшая глупость и преступление...
В годы моего детства в нашем дворе постоянно собиралась ватага разновозрастной ребятни. За двором тянулись огороды, а за ними сохранился нетронутый уголок живой природы: небольшой минипарк, с высокими тополями и клёнами и обширной поляной — местом наших детских игр. Сюда приходили мальчишки и девчонки с нашего и соседних домов, собиралась большая компания, насчитывающая иногда более десятка детей от 6 до 16 лет. Играли в разные игры: классики, скакалки, прятки, жмурки, испорченный телефон, города, а когда мальчики приносили мяч — в волейбол.
Заводилой в нашей детской компании была старшеклассница Зина Жукова, семья её жила через дорогу напротив нашего дома. В моей памяти сохранился облик худенькой, сероглазой девушки, которой я была по-собачьи предана. Её рассказы я слушала, затаив дыхание, с открытым ртом. Зина была моей первой глубокой детской привязанностью. Она помнила войну и рассказывала о том, как их семья пряталась в подвале во время обстрелов и как было страшно. Она относилась ко мне с большой нежностью, гладила по голове, расчёсывала мои белые волосы и никому не разрешала обижать. А однажды написала мне записку, велела никому не показывать и прочитать дома. К шести годам я уже неплохо читала и из записки узнала, что Зина меня обожает. После этого я ещё больше привязалась к своей любимице, ходила за ней по пятам, как говорили во дворе — «хвостиком» и сопровождала её даже на свидание с молодым человеком.
В летние каникулы ватага ребятни собиралась ежедневно, с утра и не уходила со двора до позднего вечера. Никто из взрослых не обращал на нас никакого внимания. Пришедшие с работы родители, не обнаружив дома детей, начинали звать одного за другим из окон, лишь тогда, когда на улице стояла темень.
- Тома, домой! - доносилось до моего слуха, но я делала вид, что не слышу приказ мамы. Ещё бы! Ведь рядом была моя любимая старшая подруга Зина! И сколько не надрывался знакомый голос, никакая сила в мире не могла оторвать меня от моей драгоценной.
Никого не спрашивая, наша ватага частенько уходила за город на речку Серет, там купались, загорали, играли в волейбол. В один из жарких летних дней мы под предводительством Зины в очередной раз отправились на речку. Рядом с Зиной вышагивала Таня, учившаяся с ней в одном классе, в отличие от Зины — круглая отличница. В компании были также младшие дети — пять девочек из нашего двора и два мальчика из соседних, а также Витя, младший брат Зины.
Речушка была небольшой, метров 30 в ширину, но довольно глубокой. Берега её заросли высокой травой и камышом, но иногда встречались поляны, обширные лужайки, удобные для игр.
Зина, Таня и мальчики хорошо плавали, а мы, младшие, возились возле берега и с завистью наблюдали, как старшие подружки, легко взмахивая руками, переплывают реку. Зина подплыла к берегу.
- Давай, Тома, научу плавать, - и, поддерживая меня на воде, скомандовала. - Греби к берегу. Работай руками и ногами...
Повозившись со мной немного, она решила:
- Да ты, Томочка, уже неплохо держишься на воде, - и, оставив меня, поплыла за Таней на середину речки.
Я же, решила доказать, что действительно плавать могу и, оттолкнувшись от дна, погребла за ней. Проплыв пару метров, не удержавшись на поверхности воды, пошла ко дну.
Зина с Таней были уже довольно далеко от берега, когда Зина, оглянувшись, поняла, что меня нет на том месте, где минуту назад, поднимая фонтан брызг, я смешно барахталась, шлёпая по воде руками и ногами. Мгновенно догадавшись, куда я подевалась, Зина резко развернулась и поплыла туда, где видела меня последний раз. Она ныряла несколько раз, до тех пор, пока не наткнулась на пропажу. Ухватив мою руку, резко потащила к берегу. Через несколько секунд я лежала на траве, хватая ртом воздух, изо рта и носа выливалась вода.
Дома я никому не рассказала о случившемся. Но с того времени упорно начала учиться плавать. До сих пор помню изумление, которое испытала, когда поняла, что могу свободно заплывать на любую глубину. Особенное наслаждение получала от плавания на спине, любуясь лёгкими облаками в голубом небе.
Родители Зины были простыми работягами и семья, в которой было помимо Зины ещё трое детей, жила небогато. Девушка, окончив школу, пошла работать на завод и, конечно, ей стало не до детских развлечений. Вскоре я пошла в школу и у меня появились новые подруги. Но свою Зину я помнила всегда. Я и сейчас хорошо помню, что любимой песней её была «Тёмная ночь» на слова Владимира Агатова, а любимой книгой — роман английской писательницы Шарлотты Бранте «Джен Эйр». При случайных встречах мы всегда останавливались и Зина расспрашивала о моих делах, о школе, подружках. Загадку моей глубокой детской привязанности к Зине, девушке, на десять лет старше меня, объяснить очень просто: мне не хватало ни материнской, ни отцовской любви. Моя мама, казавшаяся мне самой красивой на свете, была слишком строга и неласкова со мной. Отец с раннего моего детства жил отдельно, в другом городе и я с малых лет была лишена общения с ним. Моя детская душа с раннего возраста стремилась к Любви. Оттенки этого большого и сильного чувства открылись мне позже, в девичьи годы.
Зины нет на белом свете уже более сорока лет. Она умерла по неизвестной мне причине в молодом возрасте в 70-ые годы, когда я уже работала на Севере. Но в каждом новом чувстве, согревающем мою душу, горит частичка былой Любви; подруга моего детства живёт даже не рядом, а во мне самой...
Через дом от нас располагалась яйцебаза. А рядом с ней жила семья директора базы. У него было двое детей: мальчик и девочка. Их настоящие имена я не знала. Собственная мама, полнотелая еврейка, называла детей Цюня и Пуня. Почему-то я очень хорошо запомнила этих детей, наверное, потому, что они были слишком непохожи на всех остальных. У них были красивые, разноцветные наряды с какими-то рюшечками, кружевами; у Цюни всегда в рыжих кудряшках празднично сидел бант. И сами эти детки были словно ангелочки со старых рождественских открыток: щёчки, ручки, ножки — пухленькие, как булочки, которые выпекала их мама. Ах, эти булочки, обильно посыпанные маком, с большим количеством изюма внутри, обалденно пахнувшие! Частенько Цюня и Пуня выходили во двор с этим невероятно ароматным, изумительным на вкус кулинарным лакомством. Они демонстративно откусывали свои белые булочки, нехотя жевали, а мы — дети из простых рабочих семей, чьи мамы работали от зари до темна и не имели возможности сидеть дома, не работая, и выпекать булочки, завистливо взирали и глотали слюни. Однажды, когда Цюнька начала вертеть булочкой чуть ли не перед моим носом, я не выдержала, подскочила к ней и, вырвав из её рук булочку, спешно убежала, на ходу глотая добычу. За моей спиной раздался визгливый вой и крик цюниной мамы, выскочившей из дома.
Эти дети никогда не принимали участие в наших играх. Но не по причине национальности, о которой никто из нас тогда не подозревал. Это были дети из другой жизни, сытой, обеспеченной, чистенькой. Да они и сами, всегда хорошо одетые, сторонились нашей компании, боясь испачкать свои наряды. Однажды Цюня позвала меня к себе в дом, когда отсутствовала её мама и показала свою куклу. Я онемела от восхищения: кукла закрывала огромные синие глаза, когда её укладывали в кроватку, и открывала их, когда поднимали, да ещё и произносила «ма-ма». У меня никогда не было таких красивых игрушек, бабушка шила мне куклы из белой ткани, карандашом рисовала им брови, глаза, нос и рот, шила незамысловатые наряды...
Однажды на яйцебазе случился пожар. Пламя полыхало так сильно, что подойти к забору, окружавшему базу, было невозможно из-за сильного жара. А потом началась пальба: видимо, лопались от большой температуры яйца. Вся наша ватага собралась во дворе, мы радостно взирали на бушующее пламя, а когда в очередной раз раздавалась серия хлопков, восторженно кричали: «Ура!» Взрослые не разделяли наш пыл: огонь уничтожал ценный пищевой продукт и последствия несложно было предугадать. Действительно, после пожара и прежде редко появлявшиеся на столе большинства трудящихся куриные яйца (по причине низких доходов семей) исчезли на длительное время...
Улица, на которой мы жили, вела на городское кладбище. Все похоронные процессии проходили мимо наших домов. Покойника медленно везли в открытом гробу на машине с опущенными бортами, за машиной шли родственники, друзья, сослуживцы и просто любопытствующие. По количеству венков, которые несли впереди и шедших за гробом людей можно было безошибочно определить статус покойного, его место в обществе, социальную значимость или общественный резонанс на факт смерти.
Кладбище располагалось в километре от нашего дома и, если пройти напрямик через проходные дворы и улочки частного сектора, до него было совсем недалеко. С соседскими девочками мы часто совершали походы по кладбищу. На Западной Украине кладбища существенно отличаются от таковых в Центральной Украине и России. Здесь многие надгробья имеют свой неповторимый облик, богатые памятники, старинные склепы, часовенки, украшенные католическими изваяниями Иисуса Христа, Девы Марии и другими скульптурами. Здесь, в тени высоких деревьев, мы бродили среди могил, читали надписи, часто выполненные на латинице, пытаясь постичь их глубокий трагический смысл и нам открывалось нечто таинственное и непостижимое для детского восприятия. Не знаю, что чувствовали мои подружки, но меня всегда охватывала глубокая горечь и скорбь по тем, кто навеки ушёл из этой красивой, кажущейся бесконечной жизни, — вокруг всё было наполнено солнечным теплом, пением птиц, запахами цветов, трав, сочной зелени листвы. И от того, что я чётко осознавала, что любая жизнь, в том числе и моя собственная, всё же конечна, и что когда-то я тоже превращусь в кладбищенский холмик, и стану ничем, было грустно и муторно на душе... В 1955 году умер мой маленький братик, который всю свою коротенькую жизнь из-за неизлечимой болезни мучился сам и измучил окружающих. Его ужасный уход потряс моё воображение и породил недетские мысли о трагической неизбежности каждого человека.
В этом же году я пошла в городскую среднюю школа №6. Обучение в этой школе, как и в большинстве остальных, велось на украинском языке, русский язык и литература изучались как отдельный предмет с пятого класса. Обучение на русском языке с первого класса проводилось только в двух школах города. Большая часть учеников в классе были местные (т. е., их родители и более далёкие предки жили в Галиции). Таких, как я, чьи родители приехали в Тернополь после 1939 года из других регионов Украины было около 10-15 процентов.
Учёба в школе давалась мне легко: достаточно было прослушать объяснение учителей на уроке, чтобы быстро и без проблем делать домашние задания по любому предмету. Но я была далеко не покладистым ребёнком: упряма, строптива, воспринимающая в штыки любую несправедливость в свой адрес. Из-за этого мама часто брала в руки розги и драла меня, как сидорову козу. Порка розгами была её излюбленным наказанием, розги всегда стояли в ведре с водой на шкафу. Поводы находились частенько: записи в школьном дневнике, типа: «не слушала объяснение на уроке», или «шепталась с подружкой во время урока», или «отвлекалась на уроке» и т. п. Доставалось мне и за непослушание, к примеру, за то, что не желала надевать в школу ненавистную тёмную кофточку, — уговаривать и возиться со мной у мамы не было времени, куда проще устроить очередную порку. Но мне даже в голову не приходило пойти на хитрость: послушаться маму, нацепить нелюбимую одёжку, а за углом её снять и спрятать в портфель. Ведь под кофточкой была стандартная форма: коричневое платье с пришитым обязательным белым воротничком. Перепадало за не выполнение маминых распоряжений: забыла помыть посуду, вынести мусор, убрать со стола и прочие прегрешения. А уж после каждого родительского собрания порка была обязательной. Я была непоседлива и отсидеть смирно и спокойно 4-5 уроков по 45 минут частенько не получалось.
Во втором классе я начала писать в деревню письма любимой бабушке с просьбой забрать меня к себе. Но бабушка не могла это сделать без согласия мамы и просила меня в ответных письмах потерпеть до лета. А ещё уговаривала быть послушной и тогда мама будет меня любить и перестанет обижать.
Я затаилась и начала тайком собирать деньги из тех копеек, которые мама давала мне на школьные обеды. Конечно, мне очень хотелось что-нибудь скушать в школьной столовой, ведь там можно было полакомиться даже мясной котлетой, такая еда в доме могла быть только по праздникам. Но я выпивала чай, заедая его хлебом (для детей в столовой это было бесплатно), а деньги прятала дома в свой тайник на чердаке. За несколько месяцев там накопилось много мелочи, которую я на ближайшей почте поменяла на бумажные рубли.
Однажды весной, придя со школы, я уложила в сетку свои вещи (халатик, тёплую кофточку и любимое синее платье, подаренное тётей Любой) и отправилась на вокзал, преисполненная решимости уехать к бабушке. Портфель тоже взяла с собой, понимая, что где бы я ни жила, в школу ходить нужно. По пути на вокзал с почты отправила бабушке телеграмму: «Выезжаю (такого-то числа и месяца) — Тома».
На вокзале решительно стала в очередь в кассу. Просунула в окошечко деньги и смело проговорила:
- Один билет до Киева.
Но кассирша, автоматически принявшаяся выписывать билет, поняла, что слышит детский голос и подняла глаза.
- А кто поедет, девочка?
- Поеду я.
- Одна? - удивилась кассирша.
- Да, одна.
- Деточка, такой маленькой девочке не положено ездить одной, а только с мамой...
Я отправилась к другой кассе, простояла очередь, но так и не осмелилась попросить билет. И нехотя поплелась домой. Маме, которая пришла с работы очень поздно, я, конечно же, ничего не рассказала.
А на следующий день опять получила порцию розг. Тётя Люба из Киева позвонила матери на работу и рассказала, что, получив мою телеграмму, они с бабушкой утром затемно отправились на Киевский вокзал. Путь был нелёгким: в такую рань ещё не ходили в Киев автобусы. Бабушка с тётей с трудом поймали попутку и добрались до Святошино, потом на трамвае до вокзала. Встретили два поезда с западного направления и, не обнаружив меня, ходили по перрону, искали на платформах и даже на рельсах. Словом, провели полный тревоги день в поисках и лишь к вечеру решили позвонить с вокзала маме на работу, чтобы узнать, где же ребёнок.
На сей раз мама побила меня вполне заслуженно и, понимая это, я сквозь слёзы повторяла:
- Всё равно я с тобой жить не буду. Я хочу жить с бабушкой. Не хочу с тобой жить!
И появилась у меня большая детская мечта. В деревне Макиевка, родине моих родителей, осталась жить родная сестра моего дедушки Тимофея — бабушка Галя. У бабушки Гали была единственная дочь Надя, мамина двоюродная сестра. Это были высококультурные, очень доброжелательные люди, в их доме всегда царила спокойная, мирная атмосфера взаимного уважения и согласия. Тётя Надя с мужем Семёном мечтали о детях, но медицинский диагноз не оставлял шансов для появления хотя бы одного ребёночка.
Дом тёти Нади находился на окраине леса. Возле дома была пасека, за пасекой на опушке леса рос колючий шиповник. В моей памяти этот благодатный уголочек остался земным раем, наполненным солнечным светом, с медовым запахом цветов, густыми высокими деревьями, мягкой ласковостью травы. Белый и фиолетовый цвет гречихи... Скошенное жито... Изгородь из кустов сирени... Большой ров, вырытый во время войны, заросший высокой травой, место детских игр. Изредка проезжавшая по дороге машина поднимала тучу пыли, в это время мальчишки выбегали из укрытий и «ходили в атаку на фашистов»... Лес. Я вспоминала его тенистую уютность. Он протягивался от заболоченного пруда возле дома бабушки Гали до обширного колхозного поля, начинающегося сразу за деревьями. Провести целый день в лесу так же интересно, как прочитать увлекательную книгу. Не прочитать — прожить. Найти в кустах птичье гнёздышко и, засев поблизости в траве, наблюдать, как мама-хлопотушка подлетает к нему множество раз, а детки встречают её радостным писком. В лесу всё родное и знакомое. Увидев в траве кузнечика, которого я называла «конёк», подолгу могла наблюдать, чем же он заводит свои дребезжащие трели. Серенькие перепёлки, которых не так просто заметить в конопле. Причудливые ужи и ящерицы, мышки-полёвки...
Песни. Их пели в долгие вечера зимой. Пели, возвращаясь с поля летом. Пели на праздники, на свадьбах, вечеринках и даже на поминках. Чаще протяжные и грустные, тоскливые. О страданиях подневольного народа и тяжёлых его испытаниях, о жестокой доле-судьбе. Весёлые песни тоже иногда звучали, но было их многократно меньше, чем горестных...
В своём воображении я рисовала возвращение в родную деревню и радостную, счастливую жизнь в семье бабушки Гали и тёти Нади. Увы, моим мечтам не суждено было осуществиться: мама не собиралась отдавать меня ни в какую деревню...
Попав из деревни в город, я долго не ощущала себя его частицей. Прошло много лет и только в старших классах я смогла найти в городской жизни отдушину, увлекательные занятия, милых сердцу друзей и Любовь.
В четвёртом классе я совершила великое преступление, за что была жестоко наказана.
С детства я остро переживала проявление любой несправедливости, которую замечала возле себя. Несправедливым было то, что со мной не было отца. Несправедливым было то, что мой маленький братик ушёл в неведомый, холодный мир. Несправедливым было отношение мамы, которая не была со мной ласковой и доброй даже тогда, когда я выполняла все её распоряжения и приносила со школы только хорошие оценки.
Несправедливой, к сожалению, была и моя первая учительница Мария Корнеевна. Это была миловидная молодая женщина, не лишённая привлекательности, круглолицая, с неулыбчивыми, тонкими губами. Она сразу же разделила класс на «любимчиков» и «нелюбимчиков». Первых она называла старательными, прилежными, вторых — лентяями, бездельниками. Я, конечно же, в «любимчики» не попала. Тщательно выполненное домашнее задание, хороший ответ на уроке, грамотно написанный диктант вовсе не являлись основанием для её доброго расположения к ученику. Нужно было непременно тянуть руку на уроке, демонстрируя своё прилежание, внимательно и преданно глядеть в глаза учительницы и ловить каждое её слово. Открытый подхалимаж тоже воспринимался весьма доброжелательно. Я не предпринимала ничего из того, чем можно было заслужить особое расположение. Была то непоседлива, то, напротив, рассеянна, то уходила в себя и думала о чём-то постороннем.
К тому же, у меня был большой дефект речи — заикание. Этот ужасный на мой взгляд недостаток, естественно, я всеми силами пыталась скрыть от окружающих, панически боясь насмешек. Не всегда решалась сходу отвечать на уроках, подбирая слова, с которых легче было начать ответ. Особенно заметным моё заикание становилось в минуты волнения, порой я просто боялась произнести хотя бы слово. Тем не менее, на мою успеваемость влияли во многом письменные работы и оценки по всем предметам были высокие.
Частенько я получала от Марии Корнеевны язвительные насмешки и клички и с трудом сдерживала слёзы. Однажды после очередной порции распекания от учительницы, я брела домой в прескверном настроении. В моей голове рождались строчки на мотив старой революционной песни.
Смело мы в бой пойдём
против училки,
припомним и учтём
её ухмылки.
Восстанем все гуртом
против Марийки.
Припомним ей при том
её придирки.
Пойдём и победим
мы в битве стойко.
И ей мы отомстим
за наши двойки...
Придя домой, я записала эти куплеты, а также другие, которые не могу ныне вспомнить. На следующий день я показала своё творение соседке по парте. Она переписала и передала кому-то из ребят. И вскоре весь класс, кроме самых тихих и смирных, распевал «Гимн против училки».
То ли Мария Корнеевна перехватила у кого-то этот стихотворный «шедевр», то ли кто-то донёс, мне уже не вспомнить. Только однажды, после окончания уроков, в класс зашёл директор школы и началось выяснение, кто же автор злополучных куплетов. Кто-то знал, но молчал, а кто-то даже не догадывался о моём авторстве. После долгих разбирательств директор школы предложил автору стихов самому сознаться, иначе «все будут сидеть в классе до завтра».
- Если автор стихов такой храбрый, что написал эти куплеты, то у него должно хватить смелости, чтобы сознаться в этом, - сказал директор.
- Это я написала, - поднявшись с места проговорила я.
Лицо учительницы перекосилось и она потребовала мой дневник. Всех отпустили домой, а в моём дневнике появилась запись: «Маме с ученицей явиться завтра в кабинет директора».
- Ты что там натворила? - спросила мать дома, но я упорно молчала.
В кабинете директора был зачитан мой стихотворный опус. Учительница от обиды даже слегка всплакнула. А директор Барановский Дмитрий Васильевич, невысокого роста, суровый и строгий человек, сверля меня своими чёрными глазами, гневно сверкающими через стёкла очков, выговаривал негромко, но очень грозно:
- Люди с этой песней шли в бой, чтобы завоевать народу лучшую долю, чтобы у всех детей страны было счастливое детство, чтобы ты могла бесплатно учиться! А что ты написала на эту мелодию? Ты считаешь справедливым то, что написала? Человека, который научил тебя грамоте, ты так незаслуженно обидела, унизила перед классом.
Дмитрий Васильевич выговаривал свою речь медленно, чеканя каждое слово. И я поняла, что не нужно было показывать своё творение, написанное в состоянии эмоционального порыва одноклассникам и тем более разрешать переписывать и распространять его. И тут же в кабинете директора попросила прощения у Марии Корнеевны, которая даже не взглянула в мою сторону...
А Дмитрий Васильевич почему-то углядел в моём сочинении зачатки способностей к стихосложению. И на следующий год, когда он пришёл к нам преподавать украинский язык и литературу, несмотря на мой непокладистый характер, я стала его любимой ученицей...
Пройдёт без малого 40 лет. Находясь в отпуске в Тернополе, я позвонила Дмитрию Васильевичу, который был уже на пенсии, на домашний телефон.
- Вам звонит ваша бывшая ученица
- А кто именно?
- Не просто ученица, а любимая ученица, - уверенно проговорила я.
- Так это, наверное, Тамара Горовая, - угадал он, не задумываясь...
После злополучного разговора в кабинете директора, мама дома всыпала мне так, что синие полосы, оставшиеся от розг, долго не проходили с шеи и рук...
Моя мама была очень противоречивым человеком, обладающим массой недостатков и таким же числом достоинств. Но сегодня, когда её восьмой год нет на свете, мне особо вспоминаются её положительные черты. Бог одарил её многочисленными способностями и яркой внешностью. Искристые карие глаза словно магнитом притягивали мужчин, мама нравилась многим. К тому же у неё был звонкий певческий голос, хороший слух, блестящая память. Стихи и песни, которые она учила ещё в детстве, без запинки читала после 80 лет, несмотря на перенесённый тяжёлый инсульт. Она была жизнелюбка, почти никогда не впадала в уныние, всегда имела активную жизненную позицию. Обладала большим чувством юмора, знала много украинских народных прибауток, которые я никогда не слышала в быту, ни в деревне, ни в городе, не встречала и в художественной литературе. Вот лишь некоторые из них, особо запомнившиеся. Надеюсь, что русскоязычный читатель поймёт их без перевода.
Услышав плач, она восклицала: «Чого скиглиш, як собака у тину застряв?»
Увидев, что кто-то ёжится в тёплый летний день: «Поганому поросяті і в петрівку холодно».
Я рассматриваю что-то в тарелке: «Що заглядаєш, як собака в кістку?»
Услышав, что кто-либо грохочет (мебелью, посудой и т.п.): «Що товчешся, як Марко в пеклі?»
Прохожий нечаянно наткнулся на неё: «Ти що сунеш, як сліпа коняка?»
По поводу обжоры: «Допався, як дурний до мила».
На утверждение: «Який гарний хлопець!», ответила: «Да, такий гарний, як свиня в дощ».
О плохом поведении кого-либо: «Поганому виду немає стиду».
Не правда ли, настоящий народный фольклор.
Всем была хороша моя мама, но она совершенно не выносила чьего-либо мнения, особенно близких людей. Не считалась с мнением папы — всё делала так, как ей заблагорассудится, а не так, как хотел бы он. А со мной и вовсе не церемонилась. Она хотела меня видеть такой, как нарисовала в своих мечтах: в школе — отличницей, дома — послушной и безропотной, по первому требованию выполняющей все её распоряжения. Ей не нравилось то, что я много читаю: «Что те книги дают?», не нравилось увлечение классической музыкой, туризмом: «Ну что это за музыка, в которой нет слов?», «Какой толк шататься с мешками по лесам?» и т. п. Она хотела меня переделать, а я сопротивлялась и хотела заниматься тем, к чему стремилась душа. Маме не приходило в голову любить меня такой, какой я была, уважать мои интересы, ценить во мне хорошие качества, которые она даже не замечала. Тем более, что ничего ужасного я не совершала, если не брать во внимание сочинительство злополучного стиха про училку.
Вспоминая методы маминого воспитания, ныне я не испытываю никакой обиды. Во-первых: с высоты своего теперешнего возраста, нахожу множество оправданий её нелюбви ко мне... Молодая, красивая женщина из-за глупой случайности осталась без мужа. Жизнь тяжёлая, полная лишений. Жестокое безденежье, денег еле хватает на скудную еду, приходится экономить каждую копейку. Наряжаться нет возможностей, развлечений никаких. Умирает безнадёжно больной маленький ребёнок. А тут ещё дочка, далеко не подарочек: непослушная, непокладистая, хоть и маленькая, но со сложным характером.
Во-вторых, её детство, прошедшее в деревенской глуши, было безрадостным и голодным. Вместо портфеля — сшитая из рядна сумка-мешок, вместо красивых тетрадей в линейку и в клеточку — старые газеты, на которых писали между строчек. На всех учеников не хватало учебников: всего пару учебников на класс. Домашние задание она делала при тусклом свете керосиновой лампы и частенько говорила: «Если бы я имела в детстве такие условия, как ты, я бы стала профессоршей».
Уроки маминого воспитания запомнились мне на всю жизнь. Воспитывая собственного ребёнка, я тоже иногда применяла крайние меры и редко всё же брала в руки ремень. Но я всегда старалась, чтобы наказание было заслуженным и ребёнок чётко понимал, за что наказан.
Наверное, мама всё же по своему меня любила, повинуясь материнскому инстинкту, ведь матери любят своих детей любыми, даже с более страшными грехами, чем мои. Но об этом она никогда не говорила. Унижения и бесконечные упрёки породили во мне что-то вроде комплекса неполноценности, который обосновался прочно и надолго.
В дальнейшем, когда я была уже взрослой и у меня появился маленький сын, а она стала бабушкой, мама много помогла мне в жизни и об этом я всегда с благодарностью вспоминаю. Если есть загробная жизнь, то, возможно только в ней мы найдём взаимопонимание и оценим друг друга. Там я буду хорошей, послушной дочерью, о которой она всегда мечтала, а она — родной, близкой, доброй, тактичной и всё понимающей.
Таким человеком стал для меня отец, который возвратился к нам через несколько лет. Он так и не смог устроить свою семейную жизнь. При всей неоднозначности их отношений, мама была для него всё же своя, деревенская, к тому же, он всегда помнил обо мне.
В нашем доме после возвращения папы исчезло ведро с розгами; хотя я не особо изменилась. В присутствии папы мама никогда меня не наказывала, поэтому я очень любила редкие выходные, когда отец не уходил на работу. Я больше не помышляла о бегстве из дома, о переезде к бабушке. Папа создал в доме спокойную, доброжелательную атмосферу.
Папа и мама имели хорошие вокальные данные и частенько пели вместе дуэтом: мама первым голосом, а папа вторым. На всю жизнь остались в моей памяти милые сердцу песни тех далёких лет. Мелодичные и лирические, чистые и задушевные. Песни военного времени о людях той поры. Прошедших через ад войны, истосковавшихся по мирной тишине, по дому. По любимым, по нежности и ласке. В теперешнее время они звучат крайне редко, а если и звучат, то совсем по иному: современные исполнители не умеют донести скромный и простой их смысл, опошляя и искажая его.
Песни, которые пели вместе мои родители, живут во мне по сей день. Мама, имевшая звонкий тембр, запевала обычно первой:
Услышь меня хорошая,
Услышь меня, красивая,
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая.
Папа негромко, полутоном, не заглушая её голос, подхватывал, как бы создавая фон её пению:
Ещё косою острою
В лугах трава не скошена,
Ещё не вся черёмуха
Тебе в окошко брошена...
Они пели «Тёмную ночь», «Огонёк», «В землянке», «Моя любимая», «Жду я тебя», «Где же ты мой сад», «Сирень-черёмуха», многие другие песни, в том числе украинские и русские народные песни и романсы и, конечно, песню-песен «Дороги».
С возвращением отца в нашем доме начали отмечать праздники, дни рождения, в новый год ставили ёлку. На праздники собирались папины друзья, прошедшие войну, со своими семьями. На праздничных столах были разнообразные яства: от пирожков, пельменей и тефтелей до солёных огурцов, помидор и капусты собственного посола, всё это было невероятно вкусно. Детям накрывали отдельный стол, на котором были любимые лакомства, пирожные, лимонад, печенье и конфеты. Мужчины вспоминали недавнюю войну, рассказывали анекдоты, все вместе пели песни, танцевали...
Всё это более подробно я описала в первой книге своих воспоминаний, посвящённой отцу. Это был необыкновенный человек, которым я восхищалась всю жизнь. Меня поражали его выдержка и самообладание, высокий уровень культуры и эрудиция. Он никогда не опускался до ругани, мелких склок, пошлости. Доброжелательный, приятный собеседник, умный и образованный человек. Удивительно скромен, никогда не выпячивающий себя и не навязывающий своё мнение. Он всегда был спокоен, мудр, тактичен, умел выслушать и понять другого человека. Рядом с таким отцом, конечно, я стремилась быть похожей на него. В чём-то это получалось, а в чём-то я была, увы, совершенно другой. Многое, чему он меня научил, помогало и помогает мне до сегодняшнего дня.
Всю жизнь отец увлекался изучением исторической науки, постоянно познавал, анализировал и хорошо понимал историю человечества от древних до новейших времён.
Я уже писала в первой книге, что мои родители трудились бухгалтерами. Работа эта была низкооплачиваемой, так что семья наша жила весьма скромно. Образование у многих друзей и ровесников родителей было прервано войной. В послевоенное время все стремились продолжить обучение, без отрыва от производства учились в вечерних школах, техникумах, институтах, на курсах по приобретению специальности, повышению квалификации. Были созданы все условия для того, чтобы человек, стремящийся учиться, мог без проблем реализовать свои возможности.
Вскоре наша семья получила новое жильё и мы переехала в красивую двухкомнатную квартиру со всеми удобствами. Наш новый дом, расположенный напротив старой, ветхой пристройки, в которой семья обитала прежде, был чудесный, он до сих пор считается в Тернополе одним из красивейших послевоенных построек. Сложен из природного камня, известняка-ракушечника, расположен на красивой возвышенности, к нему ведут три широкие, красивые каменные лестницы. Комнаты были невелики, но имелась большая и широкая прихожая, а также балкон и лоджия. С ранней весны и до наступления холодов лоджия служила мне комнатой: здесь я спала на старенькой, узкой кровати, делала уроки на маленьком столике, читала, писала свои первые стихи...
Большая часть моей жизни, как и других учащихся, проходила в школе. Только через много лет я поняла, что школьное обучение и воспитание в те далёкие времена осуществлялось на высочайшем уровне. Именно школа формировала моральные качества будущего гражданина: честность, трудолюбие, уважение к старшим, чувство товарищества и дружбы, а также принципы интернационализма и национального равенства. С начальных классов формировалась частичка общества — коллектив, вначале все учащиеся становились октябрятами, потом объединялись в пионерский, а впоследствии — в комсомольский отряд. Я не знаю случая, чтобы кто-то отказался вступать в пионерскую, позже — в комсомольскую организацию. В пионерском отряде (классе) было 3-4 звена, в звеньях порядка десяти человек. Несколько лет я была звеньевой. Между звеньями устраивались соревнования: на лучшие поделки, рисунки, вышивки и т. п. Подобные мероприятия вносили в коллектив класса дух соперничества, развивали творческие наклонности, стремления к успеху, лидерству. Каждую четверть в звеньях подводились итоги по успеваемости, их результаты представлялись в школьной газете. В классной стенной газете была редколлегия из 5-6 человек, в которую входила и я.
Пионеры обязаны были помогать старым, одиноким людям: покупать и приносить продукты, делать уборку. Иногда всем отрядом устраивали коллективные походы в кино или местный краеведческий музей. В свободные от занятий дни собирали металлолом и макулатуру: сырьё шло на переработку. Устраивали субботники по уборке территории вокруг школы и на прилегающих улицах.
В школе было много бесплатных кружков: хоровой, танцевальный, рисования, литературы, а также секций: баскетбольная, волейбольная, гимнастики. С младших классов и до окончания школы я посещала хоровой, литературный кружки, в старших классах — городскую секцию туризма и литературное объединение.
В праздники проводили литературные вечера, концерты, олимпиады, в которых все кружки показывали свои номера (исполнялись песни, танцы, стихи). Особенно красивыми были танцевальные выступления, в школе бесплатно выдавались костюмы: украинские и других народов СССР. Я тоже декламировала со сцены стихи разных авторов — это во многом помогло мне в дальнейшем избавиться от своего дефекта, я научилась владеть собой и своей речью. Поэзию я любила с детства и, читая стихи, забывала обо всём на свете.
После пятого класса во время летних каникул я отдыхала в пионерском лагере в городе Вишневец в 45 километрах от Тернополя. Путёвку в лагерь папа получил на предприятии бесплатно. Пионерский лагерь располагался в красивом сосновом лесу, занимал часть бывшей помещичьей усадьбы. В лагере проводились спортивные мероприятия, игры, танцевальные вечера, был гармонист, культмассовик, вожатые. Пели у костра песни, ходили в походы. Именно в пионерском лагере я впервые ночевала в палатке, в лесу и на всю жизнь полюбила путешествия по красивейшим уголкам природы, вечера у костра, пение под гитару. В хорошую погоду в сопровождении пионервожатых ходили на берег речки Горынь, протекающей через городок, купались, загорали, играли в волейбол.
Конечно, мне не очень нравился строгий режим в лагере, когда всё делалось по часам: подъём, зарядка, линейка с поднятием знамени пионерской дружины. Весь день был занят культмероприятиями, играми, вылазками на природу, на речку. Некогда было поваляться с книгой в постели, как дома, послушать по радио любимую передачу, а в кино ходили редко и коллективом. Я очень тосковала по родителям, по беззаботной жизни, по своему крохотному уголку на лоджии, по любимым книгам, по подружкам во дворе и в школе. В лагере я не обзавелась ни одной подругой. С детства и до седых волос я не любила находиться в большом коллективе. Более всего ценю доверительные, откровенные общения двух, в крайнем случае — трёх собеседников. Лишь в таком узком кругу замечаются все оттенки человеческой натуры, её затаённые уголки, открывается внутренний мир...
Очень кратко напишу о весеннем дне, который запомнился мне на всю жизнь. Я училась в шестом классе. 12 апреля 1961 года, конечно же, — величайший день в истории человеческой цивилизации, когда Человек впервые оторвался от Земли и побывал в Космосе. На Украине в апреле вовсю властвует весна и начинается великое таинство пробуждения Природы. Из-под земли появляется первая нежно-зелёная поросль, на ветках деревьев из налившихся почек выглядывают сочные, салатного цвета, ещё не оформившиеся побеги будущих листочков.
Таков был и этот день, весь из солнечного света. Кажется, на второй перемене в класс влетел Миша Александров и буквально заорал, заглушая шум многочисленных голосов:
- Человек полетел в Космос!
Все бросились к нему с вопросами, расспрашивая подробности.
- В актовом зале есть радио, - спешно прокричал он и класс мгновенно опустел. В актовом зале уже собрались ученики: все слушали радио.
- Передаём сообщение ТАСС...
Все, кто был в зале, затаили дыхание, было тихо, как на уроке. И вдруг в этой тишине прозвенел звонок на урок. И тогда зал взревел. Все кричали «ура», а кто-то из старшеклассников вылетел на сцену и начал бить по клавишам пианино какую-то бешеную мелодию. По классам разошлись неохотно. Пол урока фактически не было. Учительница никак не могла успокоить взволнованный, гудящий класс. Мы радовались, что в Космос полетел наш соотечественник, советский человек — Юрий Гагарин, повторяли его имя. В этот день даже незнакомые люди улыбались друг другу на улицах города, а из распахнутых окон неслись мелодии советских песен.
А потом были мечты о Космосе. В школьной библиотеке нарасхват расходились книги «Аэлита», «Туманность Андромеды», «Война миров», «Марсианские хроники» их трудно было поймать для прочтения. Мальчишки и девчонки грезили Космосом и мечтали как Гагарин поступить в лётное училище.
Хочу отметить, что проходившие ранее (в 1950-ые) и в начале 1960-ых годов политические события в нашей стране и за рубежом меня мало интересовали.
Так, произошедшее летом 1956 года на ХХ съезде КПСС «разоблачение культа личности Сталина» я почти не заметила. Все эти изменения не особо афишировались по радио, что-то я улавливала краем уха в разговорах взрослых. Впрочем, всё же понимала, что «отец народов» был на самом деле не совсем таким, как об этом твердили прежде. Точно так же я отнеслась и к выносу из Мавзолея и захоронению у Кремлёвской стены осенью 1961-го года тела бывшего вождя. Об этом крайне скупо сообщалось в прессе. «Народное радио» разнесло эту весть по стране, её обсуждали в разговорах разные люди. У нас дома во время праздничного ноябрьского застолья обменивались мнениями о совершившемся отец со своими друзьями. Я не помню, чтобы кто-то из них, бывших фронтовиков возмущался или, напротив, одобрял это решение ЦК компартии. Скорее всего, их реакцию можно назвать удивлением, недоумением...
Ещё одно событие летом 1962-го года прошло для меня почти незамеченным. Я слышала негодование взрослых в связи с повышением розничных цен на мясо-молочные продукты. В компании папины друзья вполголоса обсуждали, что в Ростовской области из-за повышения цен произошли крупные волнения, что вроде бы для их подавления были задействованы войска и погибло много народа. Всё это распространялось на уровне слухов, официальных сообщений не поступало. Некоторые люди вообще считали, что это вражеская пропаганда, не соответствующая действительности.
Только через десятки лет стали известны подробности Новочеркасского расстрела рабочих, которые объявили забастовку, добиваясь повышения заработной платы в связи с ростом цен. Выступление было жестоко подавлено, погибли около трёх десятков человек.
Иной раз я задаюсь вопросом. Почему в Новочеркасске, когда цены на продукты питания поднялись на 25-30%, рабочий люд решился на отчаянную борьбу за свои права? А когда всего через тридцать лет новые кровопийцы подняли цены в разы, а потом в десятки раз и вообще перестали платить людям за труд, народ, как стадо баранов, подчинился и терпел издевательства, позволив кучке грабителей подчистую себя ограбить? Как образованные, умные наши сограждане могли допустить то, что произошло в начале 1990-ых и отдать свою страну жуликам и негодяям? Почему вся страна не поднялась и не смела подонков? Страх? Апатия? Безразличие? Вера в порядочность нового лидера, вышедшего из недр переродившейся партноменклатуры? Или сверхтерпение? Думаю, что важнейшую роль сыграла наивная вера большинства населения страны в то, что, отказавшись от идеологии социализма и, подражая Западу, переняв предложенную некими западными «советниками», «партнёрами» экономическую модель, мы улучшим жизненные стандарты своей страны до уровня западных. Все эти посылы были очень искусно навязаны нашему народу и преследовали не что иное, как корыстные цели.
События осени 1962 года, получившие название Карибского кризиса, сохранились в памяти. О нём много говорили по радио и писала в газетах. Как и все окружающие, я с осуждением относилась к американской военщине, планирующей ядерные удары по нашей стране. О том, что планы эти вполне могут состояться, свидетельствовал факт применения американцами ядерного оружия, уничтожившего японские города Хиросиму и Нагасаки. Я хорошо помню своё потрясение от художественного фильм, который назывался «Легенда о Хиросиме». Моё детство проходило под впечатлением рассказов взрослых о недавней войне и перенесённых ужасах, страданиях и потерях. И то, что где-то вынашиваются планы, грозящие невиданными бедами нашему народу, вызывало ужас и возмущение.
Только гораздо позже, уже в зрелом возрасте, когда стали известны все детали возникшего тогда кризиса, появилось понимание, что из десятидневного опаснейшего противостояния СССР и США, когда мир стоял на грани ядерной войны, политики обязаны были извлечь кое-какие уроки, чтобы впредь подобное не могло повториться.
Самый главный вывод: нельзя, игнорируя безопасность противоположной стороны, продвигать военную инфраструктуру к границам государства, способного принять непредсказуемые ответные меры. Второе заключение, не менее важное: при возникновении опасных ситуаций правителям нужно умерить собственные амбиции и уметь договариваться, быть выдержанными и мудрыми, и понимать, что от их непродуманных действий могут пострадать миллионы людей. Никита Хрущев не отличался выдержкой и мудростью, но интуитивно почувствовал, какими методами можно удержать агрессивные устремления и аппетиты тех, кто пытается разрешить возникшие противоречия, диктуя другим свои условия. И здесь можно сделать третий важный вывод: любые наши односторонние уступки зарвавшимся агрессорам расцениваются, как слабость. Кеннеди же оказался мудрым президентом и смог в критический момент найти правильное решение и пойти на компромисс. К сожалению, нынешние правители США, возомнившие себя исключительными, полновластными хозяевами планеты, забыли Карибский кризис, во время которого им довелось отстаивать свою безопасность. Забыли уроки прошлого...
В 1962 году все ученики нашего 8-А класса вступили в комсомол. Не могу сказать, что к этому событию я отнеслась равнодушно. Это было как бы своеобразной вехой взросления. Даже слегка волновалась, когда накануне принятия в эту организацию нас пригласили в Горком комсомола. Будущих комсомольцев по очереди вызывали в кабинет и задавали простые вопросы, типа: «Что такое комсомол? Почему ты хочешь быть комсомольцем? Считаешь ли ты себя достойным состоять в комсомоле?» Или более сложные: «Сколько орденов на знамени комсомола? Какие ордена? За что эти ордена получены?»... Там же, в Горкоме нам вскоре вручили комсомольские билеты. Руководили работой комсомольских организаций школы и класса комсорги. Классные комсомольские собрания проводились довольно часто. Составляли план проведения мероприятий, выпускали классную стенную газету, иногда критиковали отстающих в учёбе учеников...
В чудом сохранившемся личном дневнике, который я начала вести в седьмом классе, отражались мои размышления обо всём, что меня окружало и волновало. На его страницах я рассказывала о том, чем занималась в свободное от учёбы время, о своих подругах, учителях, прочитанных книгах, просмотренных кинофильмах, а также о появившихся увлечениях.
Хотя пионерам и комсомольцам полагалось быть атеистами, но где-то в затаённых уголках сознания смутно жила заложенная моей бабушкой Оксаной Вера в Высшую Справедливость и Надежда на то, что Создатель её осуществит и только Он определит время, когда её свершить...
Ученики в классе совсем не были паиньками. В моём дневнике, есть записи о том, какие шалости бывали на уроках. К примеру, 1 марта 1963 года есть запись о том, как двое мальчишек подрались на уроке математики. Дошло до того, что драчуны начали швырять друг в друга спортивными тапками и один нечаянно попал в доску. Учительница, объяснявшая тему, вынуждена была прервать урок и выяснять, кто это совершил. Конечно, подобное происходило крайне редко.
Как-то на уроке истории Толик Гладкий, сидевший на одной парте со мной, залез под парту и просидел там половину урока, (не выучил задание и боялся, как бы его не спросила учительница). Это не прошло мимо внимания учеников, все весело переговаривались и посматривали в ту сторону, где прятался Толя. Учительница никак не могла понять, в чём дело и с подозрением посматривала на меня, видимо, заподозрив, что это я веселю класс. Когда началось объяснение новой темы, Анатолий всё же вылез на белый свет, учительница наконец-то поняла причину всеобщего веселья и Толик схлопотал «неуд» за поведение.
Как и все дети, мы могли шалить, дурачиться, иногда разбивали в классе стёкла окон. Однажды я тоже нечаянно задела снятое после зимы внутреннее окно, оно упало и разбилось. Наша классная руководитель Анна Назаровна приказала: «Пусть отец завтра придёт в школу и застеклит окно». Я очень волновалась, боялась идти домой и не могла представить, как я скажу об этом папе. Выручил отец моей подружки Нади Скорик, он по просьбе Нади забрал в классе раму окна и вставил стекло. Я очень уважала отца Нади, дядю Колю, который был суровым и справедливым человеком, прошедшим всю войну.
Комсомольская организация класса рекомендовала инициативных, имеющих организаторские способности учеников для работы пионервожатыми младших классов. Мне достался класс, где учился сын маминой подруги Марии Лысаковской, которого звали Мирослав. На каникулах я организовала с пионерами однодневный 30-километровый поход в деревню Великие Борки.
В восьмом классе под присмотром классного руководителя, учительницы географии Сеферовской Анны Назаровны ученики нашего класса совершили автобусное путешествие в Карпаты, в город Яремче. Школа арендовала автобус и мы побывали в чудесном горном крае, с великолепными пейзажами, лесами, полонинами, стремительными реками.
Позже, уже в старших классах я самостоятельно проводила сложные, многодневные маршруты по области вместе с группой из подопечных пионеров. А когда начала посещать секцию спелеологии при областном совете по туризму и освоила экскурсионные маршруты в пещере «Млынки» Тернопольской области, водила своих пионеров и старшеклассников в увлекательные путешествия по подземному миру.
В теперешнее время «демократическая» пропаганда поливает наше советское прошлое грязью, утверждая, что все мы — пионеры и комсомольцы 1950-60-ых годов были тупыми «совками», пели марши и дружными рядами шли в праздничных колоннах демонстрантов на 7 ноября и Первое мая... Да, шли, да, пели. Но при этом у каждого из нас был свой индивидуальный голос, были собственные мысли и отношение к окружающей жизни. И ещё — жажда познания мира, желание увидеть и прикоснуться к прекрасному, разнообразие интересов и увлечений. Имелись все условия для развития Личности, для изучения богатств мировой классики, для роста интеллекта и, в конце концов — для выбора своей судьбы. Библиотеки и читальные залы, стадионы и спортивные площадки, кинотеатры, концерты, театры, музеи, образовательные учреждения — всё это было бесплатно и доступно для всех (кино, концерты, театр — за мизерную плату) и способствовало развитию и формированию духовных запросов и способностей каждого молодого человека: учись, трудись, познавай — имея способности добьёшься успехов на выбранном поприще...
Чрезмерной домашней работой по хозяйству родители меня не загружали. С возрастом я сама всё больше помогала родителям по дому: мыла посуду, ходила в магазины за продуктами, помогала с уборкой в квартире, иной раз к приходу с работы родителей готовила ужин.
Большую часть времени в будние дни проводила в школе. Занятия заканчивались в 15 часов, два раза в неделю посещала кружки — хоровой и литературный. Один раз в неделю выпадало дежурство по уборке в классе после занятий. В воскресение в спортивном зале школы частенько устраивались спортивные соревнования, а в актовом проходили концерты художественной самодеятельности.
Самым значительными событиями для всех учеников, несомненно, были вечера для старшеклассников. Обычно они проводились по воскресениям, реже — по субботам. На вечерах обязательно присутствовал кто-нибудь из педагогов. Девочкам разрешалось приходить не в школьной форме, а в блузках, юбках, модных платьях (у кого они были). Включали проигрыватель, ставили пластинки и, усиленная динамиками, на весь зал играла музыка. Ребята приглашали девочек, а если на всех не хватало кавалеров, то девочки танцевали друг с другом. Здесь, в свободной обстановке, зарождались первые симпатии и влюблённости.
В школе мне всегда не хватало общения с верной, понимающей, умной, серьёзной подругой. Вначале я пыталась подружиться с девочкой из нашего класса. На нашей улице через два дома от нас жила одноклассница Женя Хрущ. Долгое время нас связывали дружеские отношения. У Жени было много достоинств, например, она была прямым, честным и открытым человеком, такие люди мне всегда нравились. На протяжении всего школьного периода Женя посещала школьный танцевальный кружок. Маленькая, подвижная, энергичная, в танце она была великолепна. Руководитель школьного ансамбля в коллективных танцах всегда ставил её на передний план или доверял сольные выходы. Женя вкладывала в движения танца всю душу, с особенным наслаждением исполняла украинские народные танцы. От восторга захватывало дух, когда она одна или с партнёром свободно и стремительно выбегала на сцену. В её танце была душевность, красота, грациозность и лёгкость. Были у Жени и недостатки, которые отразились на дальнейших наших отношениях, о которых не хочется вспоминать, потому что в целом она была хорошим и справедливым человеком. Со временем мы отдалились друг от друга, но добрые отношения оставались долгие годы после окончания школы.
Потом непродолжительное время я дружила ещё с тремя девочками из нашего класса: Галей Ращук, Верой Карпюк и Надей Скорик.. С каждой из них у меня были особые тёплые отношения, но они со временем от меня отдалились. Исключение составила только Надя Скорик, которая, как и я, читала много художественной литературы. Мы с ней обсуждали прочитанные книги, обменивались впечатлениями. Как и я, она тоже писала стихи, по форме белые, в которых была необычная образность, таинственность, осознание своего Я в огромной Вселенной. Эти стихи содержали интересные мысли. Надя с детских лет жила в своём мире, мне кажется, что её вполне устраивало одиночество или поверхностные, не слишком доверительные отношения. Иногда мне казалось, что она единственный и верный друг, а через какое-то время я вдруг убеждалась, что она совершенно обособленный человек и во мне вовсе не нуждается.
Многие девочки интересовались нарядами, причёсками, не равнодушны были к танцам на школьных вечерах, украдкой заглядывались на мальчиков. Мне тоже нравились некоторые мальчики из нашего класса, а также с компании во дворе нашего дома. Все мои симпатии были мимолётными, временными. Эти чистые, светлые и невинные отношения мы называли дружбой. Иным словом их и не назвать: ведь мы стеснялись даже пройтись друг с другом, взявшись за руки. А о чём-то большем не могло быть и речи... Были иные времена, иные нравы. А ещё было очень много интересных занятий, не оставлявших возможностей заводить какие-то серьёзные взрослые романы.
У меня появился друг Щербатый Орест. Он был очень тонкий ценитель музыки, а к музыке и песне у меня особое, трепетное восприятие. Орест заканчивал музыкальную школу и готовился поступать во Львовскую консерваторию. Очень хорошо играл на фортепиано и пел. Немного сочинял собственную музыку. Однажды мы ходили по городу, разговаривали, о чём-то спорили. Потом зашли в нашу школу (в это время начались каникулы). Орест играл для меня на фортепиано и пел песни «Очі волошкові» и «Ніч яка місячна». В своём дневнике я сделала запись: «Орест имеет хорошие вокальные способности, поёт на концертах в школе. Наверное, он очень талантлив. Но у него не хватает твёрдости характера, чтобы осуществить задуманное.»
В нашем дворе у меня была близкая подруга Рома Бобривец. Она была честным, порядочным и добрым человеком. Мы учились в разных школах и встречались только после занятий. В моём дневнике много записей об этом: «Ходили с Ромой в библиотеку..., в кино..., на концерт..., на вечер в нашу школу». У Ромы были строгие родители и стеснённые жилищные условия. Но после того, как я начала посещать литературное объединение и секцию туризма, времени для общения с Ромой оставалось всё меньше. Тем не менее, у нас с ней остались спокойные, ровные отношения, сохранявшиеся долгие годы.
Заканчивая рассказ о своих школьных друзьях я не могу не сказать о тяжести, переполнившей душу. В детские годы я никогда не слышала о Бандере и бандеровцах, хотя в моём раннем детстве в Западной Украине шла борьба с национализмом. Видимо, окружавшие меня взрослые в присутствии детей избегали разговоров об опасности, которую несло это жестокое противостояние. Ни в школе, ни в секции туризма, ни в литературном объединении, которые я посещала, я никогда не слышала никаких упоминаний о бандеровцах, а также не видела национальной неприязни. Мои подруги и друзья были любознательными, дружелюбными, интересными людьми; нам было совсем неважно, кто принадлежал к какой нации.
Но ныне всё изменилось. Бред национального безумия, подогреваемый событиями последних двух лет и продолжительное время навязываемый средствами массовой информации (точнее — дезинформации) изменил сознание украинцев, в том числе и многих моих друзей. Украина, попала под каток национализма и ненависти к России и советскому прошлому. Некоторые украинцы открыто поддержали новый всплеск бандеровщины. Через 60-70 лет после страшных событий власти незалежной сделали Бандеру Героем Украины. Главная улица Тернополя названа именем Степана Бандеры... Есть также улицы с названиями: «Генерала Шухевича», «Вояків дивізії «Галичина» («Воинов дивизии Галичина»), вообще-то дивизия входила в состав вермахта и называлась СС «Галичина»...
Я рассуждаю о том, что героического было в личности Бандеры. Что принесло в Украину бандеровское движение? — Да, он боролся за независимость Украины, боролся методами террора, пострадал из-за своей деятельности. Но что доброго получила Украина в результате его усилий? Сделал ли он украинский народ счастливым? Чего добился? Что создал?
Украина, за независимость которой боролся в своё время Бандера (территория Украинской ССР) — как ни крути, была образована в нынешнем виде и с теперешним названием на заре Советской власти вождями ВКП(б), они же определили её восточные границы, объединив бывшие украиноязычные (и не только) губернии Царской России в единую республику. А до и после Великой войны Й. Сталин присоединил к Украине отдельные западные и юго-западные области, входившие прежде в другие государства. А что сотворил Бандера? — Беду и вражду. Люди с обеих сторон безжалостно истребляли друг друга, многие безвинно погибли, многие десятки тысяч были осуждены и отсидели в лагерях. Да, Бандера, как утверждает моя бывшая подруга Рома, «не поехал наводить порядок в Россию, а боролся на своей земле», это так. Но он посеял вражду и ненависть у себя дома, в души людей...
Цели бандеровского движения в 1991 году были достигнуты отнюдь не в результате деятельности Бандеры. Независимость Украине фактически дала Россия в лице её первого президента Б. Ельцина. Почему же после получения незалежності началось необандеровское движение? Зачем? За что? Ведь Украина стала независимой и никто на неё не нападал. 22 года (с 1991по 2014), ДО государственного переворота в Киеве и возникшей из-за него реальной угрозой для крымчан, вопрос о Крыме Россией не поднимался. Почему же в эти годы в мирное время националисты в день рождения Бандеры 1 января устраивали факельные шествия по Крещатику в Киеве и в других городах Украины и кричали: "Смерть ворогам!" Каким ворогам? Стремились найти врагов? И зачем, как только Украина получила независимость, одурманенные пропагандой молодые парни из нацистских объединений начали проходить военные тренировки в лагерях Западной Украины и странах Западной Европы? Если вы хотели независимую Украину и получили её наконец-то, не лучше ли заняться её обустройством, сделать её процветающей... И будет вам почёт и уважение, а в Украине мир и спокойствие.
Ведь далеко не все в Украине (даже Западной), считают Бандеру героем. В оценке этого персонажа страна далеко не едина, как утверждают это с экранов украинского телевидения надписью «єдина країна» (единая страна). Зачем же сталкивать людей с различным менталитетом внутри страны? Зачем создавать врагов? И будет ли от этого жизнь меняться к лучшему?... И, главное, кто от этого получит выгоду?
Вопросы, на которые в Украине нет ответов...
В наши школьные годы все мы были добрыми, умными, немного наивными и романтичными, дружили, замечательно относились друг к другу, понимали друг друга. Мы имели много интересных увлечений, мечтали, строили планы на будущее, в которых не было места вражде и злобе. После окончания школы наше общение продолжалось. В юбилейные годы мы встречались, узнавали о том, как сложились судьбы каждого из одноклассников, это были незабываемые, тёплые, дружеские встречи... Когда появились компьютеры, мы были счастливы тем, что можно видеться по скайпу, общаться в соцсетях. В 2013 году летом часть моих одноклассников, у кого не было компьютеров, собрались однажды у моего друга Ореста, чтобы встретиться и увидеться со мной в скайпе... Это были счастливые минуты, которые не забыть...
Сегодня же со многими одноклассниками и друзьями детства прерваны все отношения. Вражда и ненависть одержали верх. Постепенно я потеряла Рому, Ореста, Олю, Надю (у которой отец-фронтовик был родом из Донбасса), не подают о себе весть остальные.
У некоторых подруг в семьях, как я выяснила это недавно, в далёкие годы нашего детства всё же были разговоры о бандеровцах. У одной родители жили в деревне и они рассказывали, как бандеровцы убили в этой деревне одного за другим трёх председателей колхоза, от их же рук во Львовской области погиб муж её тёти. И, как отец боялся попасть под месть бандеровцев, потому что воевал в Красной армии. У другой родители ездили в командировки по области и всякий раз опасались, что не возвратятся домой. У третьей мама, работая в прессе, выезжала в район, где проходил открытый суд над бандеровскими главарями, на котором она присутствовала.
Но больше всех меня поразила подруга детства, отзывчивая, когда-то душевная и тихая Рома Бобривец. Она отыскала меня в скайпе для того, чтобы рассказать, что в те далёкие годы органы безопасности Советской власти убили её родного 19-тилетнего дядю. И поведать о том, как она ненавидит Россию и желает уничтожения всех русских людей. Это был безумный монолог ненависти, в который я не смогла вставить ни единого слова. А мне бы очень хотелось спросить, считает ли она, что из-за трагедии 70-летней давности, следует уничтожить и моего маленького внука, который не сделал никому ничего плохого. Но он ведь тоже на одну вторую — русский. К тому же, если вспомнить события той же давности, происходившие в годы ВОВ (выморенный голодом Ленинград, стёртый с лица земли Сталинград, Бабий Яр и многое-многое другое), что по масштабам злодеяний не сопоставимо с ликвидацией очагов неоднозначно воспринимавшегося бандеровского подполья, то народ России должен желать уничтожения германцев во сто крат сильнее, чем галычане — русских. Но Россия, которую совершенно не знает моя бывшая подруга, давно простила агрессоров и убийц. Этот факт говорит, на мой взгляд, о многом...
Вот такая горькая участь Украины и многих моих друзей украинцев. Ненависть отравила души, ненависть уничтожила Любовь, Доброту, Дружбу и Память обо всём светлом и чистом, что нас соединяло.... Надеюсь, что я ещё возвращусь к этой теме в последней части своей второй книги...
Продолжение: http://proza.ru/2016/04/21/123