Когда-то давно прочитал я очерк Вячеслава Кондратьева в журнале о старом парке на Соколе, что когда-то был Братским кладбищем. Кондратьев сетовал на неудачи в поисках старожилов в окрестных домах. Не нашел он стариков, которые могли бы рассказать о событиях послереволюционных лет. Я знал такую старушку, мою тетю. Она могла бы рассказать так много, что в многие тома не уместилось бы. Хотел я Кондратьева обрадовать, но не успел, а потом умерла и тетя. Парк существовал сто лет до кладбища и сто лет после кладбища, почему же в обществе пробудился интерес к далекому прошлому? Пришло время собирать камни?
А что я могу рассказать о Братском кладбище, уехав из Сокола десятилетним подростком?! Неужели не осталось никого из старожилов? Был я как-то давно на Песчаной улице. Поликлиника Аэрофлота стоит по-прежнему, стоит дом научных сотрудников, а от бывшей усадьбы Голубицкой не видно и следа. Ни одного дома. Нет рядом ни близких, ни дворовых друзей и все же попробую.
Тетя, наверное, главная героиня моих воспоминаний, Антонина Васильевна Капустина, родилась под Жиздрой в селе Плохино Калужской губернии. Нравится мне это слово «калуга» - лужа, сырое место. И даже растение калужница кажется родным и приятным на слух. Родилась тетя в 1906 году и всегда подчеркивала, что 11 лет жила при царской власти. Говорила о царской власти с благодарностью, не все же ее чернить, как в плохих учебниках - когда врачи нашли у нее, дочери простого рабочего, болезнь сердца, ее бесплатно поместили в санаторий для сердечников. С тех пор, наверное, относилась она к здоровью и своему, и близких с заботой и прожила больше девяноста лет, до конца в здравом уме и отличной памяти. Название родной деревни, она с гордостью показывала в паспорте, меня всегда удивляло, что тетя, горожанка по духу, завзятая театралка, не москвичка. О том, что деревня Плохино сейчас районный центр Ульяново, узнал я, как ни странно, в самолете, когда летел из Новосибирска в Москву. Жена моего случайного соседа, инструктора горкома партии, тоже была из этих мест и часто ездила на родину. А вот мне не довелось.
Дед мой, Василий Иванович Капустин, столярничал сначала в деревне, а после переселения в Москву работал упаковщиком в магазине на Красной площади, что потом назвали ГУМом. Жил дед с семьей в доме у Боровицких ворот. Жаль снесли его позже, когда строили Большой Каменный мост. Каждый день ходил он на работу вдоль кремлевской стены и однажды, в дни революции, даже попал под обстрел. Снаряд повредил в Никольской башне фреску над воротами. Посыпались осколки и народ, вместо того чтобы прятаться, бросился осколки подбирать. Посчастливилось и деду поднять кусочек чудотворной иконы. С тех пор, когда в семье кто-нибудь заболевал, бабушка помещала заветный осколок под подушку больного. И помогало, вырастила она девять детей. Хранила бабушка камень в старой сумке вместе семейными фотографиями. После обстрелов Кремля дед, по совету родственников, решил переселиться в более спокойное место, в село Всесвятское и поступил работать на Братское кладбище столяром. На Братском кладбище хоронили всех участников войны, и рядовых и офицеров, и летчиков и медсестер, всех концессий, умерших в госпиталях от ран. Это по-детски казалось мне тогда сомнительным, то ли дело похороны солдат, погибших в бою. Я и своего дядю, умершего в Великую Отечественную в госпитале, совсем не так воспринимал, как пропавших без вести. Коснулась война и семьи бабушки. Все братья ее ушли офицерами на фронт, но не знаю, остались ли живы. Фотографии братьев бабушка хранила и рассматривал я их всегда с интересом – сделаны они в какой-то хорошей студии, в очень четком исполнении. Что собой представляло в те годы имение генеральши Голубицкой, выкупленное Городской управой, не могу сказать, но наверняка там было красиво, столетние липы украшали парк и в княжеские времена, и в советские. Владельцы парка менялись, а деревья не старели. Мне кажется, и в моем детстве они оставались такими же. А вот дом, в котором родился, хорошо помню, наверное, он был в имении главным. Дом одноэтажный с мансардами на крыше, украшенный резьбой. То, что это был барский дом, подтверждает и сохранившийся паркет в нашей комнате. Плашки набирались в какой-то сложный узор, но половина их уже бесследно исчезла. А на стенах висели картины, писанные маслом. Как ни странно, малограмотная бабушка (в деревне она закончила только церковно-приходскую школу) могла подробно рассказать о сюжетах картин. На маленькой картине была изображена Ксения Годунова во время трагических событий после смерти брата и воцарения Самозванца. Ее дальнейшую судьбу бабушка рассказывала с жалостью, именно тогда я понял впервые, что значит быть насильно постриженной в монахини. И только совсем недавно я узнал, что Всехсвятское действительно связано с именами царствования Бориса Годунова. Именно в это село Борис посылал дворянина Михаила Татищева для встречи шведского принца. Брак принца и Ксении не состоялся. А Самозванец якобы зарыл во Всехсвятском свои сокровища. Наверняка владельцы дачи знали историю села и кртина такого содержания висела в доме не случайно. На второй огромной картине, размером почти во всю стену была изображена кавалерийская атака казаков генерала Платова на отряд французов в Отечественную войну. Почему-то она мне она не так нравилась, как маленькая (не было во мне воинственности).
Первое время семье деда было трудно. Началась гражданская война, голод, горожане жили торговлей с деревней. Ездила и бабушка продавать свое приданное. Была она сиротой. Родители (отец был управляющим у какого-то помещика и имел свою землю) рано умерли и в шестнадцать лет пошла она замуж за молодого парня из бедной, но работящей семьи, не по любви, а потому, что посватался Василий к ней. Говорят фамилия Капустиных в губернии была известная, прежде всего по фирме, изготавливавшей лак для обуви. Как всегда пошла она к местному священнику и тот посоветовал: «Иди, не раздумывая, семья хорошая». Но родня бабушки была богатой – Чернышевы и Меньшиковы, особенно последние. Правда, во время революции они лишились своей фабрики, говорят, добровольно советской власти передали. Оставили себе один вязальный станок и спасались в Гражданскую войну, продавая чулки, связанные на этом станке. Меньшикова была тетиной крестной. Бабушка ездила в деревню всегда с благолавления священника из местной церкви Всех Святых, а в последнюю поездку рискнула батюшку не послушаться. Рассказывая сцену в церкви, она всегда вставала, положив мне на плечи руки, и повторяла слова святого старца (кажется Алексея): « Не советую матушка, потерпи». Этой матушке и тридцати не было. Не послушалась, уехала и заразилась тифом. Долго и тяжело болела. Кладбище вскоре после войны закрыли. Дед ушел работать на завод изоляторов в столярный цех, началась жизнь советская.