Что-то пошло не так. Заскрипев, заклинил подшипник на полозьях. Дымила смазка. Пеньковый трос почернел. Под громкое улюлюканье герой завис над залом, болтая над головами зрителей пластмассовыми ногами.
Плащ, как купол черного парашюта развивался на сквозняке. Маска скрывала эмоции Икара.
Увидев над собой парашютиста, ветеран, вскочив на кресло, повис на его ногах. Присосавшись для верности к штанине в районе паха, он замычал:
– М-а-а Модину! М-а-а Сталина!
У Зорро задралась майка. Оголилась церковь с надписями. Блестели купола.
– Как трогательно «Не забуду». Кого же он не забудет? – поправила прическу гражданка с черным ридикюлем.– Может меня?
Привязанные на подтяжках конечности манекена не выдержав трелей беззубого рта, отцепились. Звякнули медали. От удара тупого круглого предмета подломился пол, бился в судороге стульчак. С потолка упал кусок лепнины. Зал ахнул.
– Зорре ветеран ноги отгрыз,– взвыла учительша по литературе.
– Людоед! – послышался брезгливый женский голос.
– Андрей! – узнав в висевшем туловище любимого, крикнула Ира.
– Зорро!– от радости, что увидела настоящего мужчину, плакала дама на задних рядах.
Ревущая толпа, не понимая до конца, кто из труппы людоед, сама хотела кого-нибудь съесть.
Над залом раскачивалось странное существо в маске и черном плаще.
– Вот тебе и Зорро,– подытожил Колесников.– Хрена нет, зато четыре бабы.
Утром на центральной полосе Камышанской правды красовался заголовок «Считайте коммунистами». Под фотографией помятой записки, подписанной странным именем Zорро была напечатана статья. Проведя расследование, журналист выяснил: три горожанина Красавица, Людоед и Зоппо, не безразличных к судьбам братьев наших меньших, рискуя собственной жизнью, отразили атаку неправильных пчёл.
– Я ему и говорю,– рассказывал корреспонденту Кукиш,– не знаю я ни какой Ларисы Ивановны. Готовить тоже не умею. Не только долму, но и яичницу.
– И что дальше? – подталкивал репортер.
– Он трется об меня небритой головой, хоботком елозит по груди, жалом колени карябает и талдычит одно и тоже: Ларысу Ивановну хачу.
– А вы что?
– Я ему объясняю в сотый раз. Лариса работает следующий номер.
– А он что?
– Он – ты не можешь готовить настоящий долма.
Поедем ко мне домой, матка долму готовит. Ты любишь долма? Нет? Потому что в вашем улье не умеют готовить настоящий долма.
Если бы не пасечник в зале, мы бы общий язык точно не нашли.
Билеты в цирк были распроданы на месяц вперед. Такого аншлага Кузьмин не видел никогда. Переселив всю живность в подвал, он отдал лучшее помещение под гримерную начинающей звезде советского цирка.
День клонился к концу. Зной отступал, унося за собой раскаленный воздух. Парк оживал. Появились дамы с колясками. Мальчик выгуливал пушистого пуделя. Длинный поводок постоянно закручивался у него вокруг деревьев.
На скамье под тенью ветвистых клёнов, сидел мужчина. Блестящий плащ, больше похожий на одеяние космического пришельца скрывал фигуру незнакомца.
Задумчивое лицо брюнета было спокойно. В руках он держал букет полевых цветов. Посматривая в очередной раз на часы, внимание гражданина привлекла группа молодых людей. Студенты, что-то бурно обсуждая, показывали в его сторону. Наконец от толпы отделился маленький шустрый паренек. Любезно поздоровавшись, он протянул брюнету афишу:
– Подпишите.
В центре плаката улыбался сказочный герой в маске и черном плаще. Над ним крупным шрифтом было выведено «Цветной цирк на бульваре». Снизу «Впервые в Москве проездом в Берлин» и ниже более крупно
«Коммунист, Герой тевтонского ордена и матери Терезы безногий людоед Зорро».