Ветер вяло катал пакет по асфальту, деревья без коры выглядели спичками, торчащими из черного торта земли, которая давно была сухой и бесплодной, когда он был молодым, дожди еще шли, но с тех пор прошло почти 20 лет. Он наступил на пакет, вмяв его в грязь и остановив его движение, хоть ветер и пытался его поддеть и протащить еще немного вперед. Он молча положил руку на пистолет и посмотрел по сторонам, никто не следит, по крайней мере, он ничего не видел. Хоть из его района и вывели всех каннибалов, опасаться стоило всего. Он всегда был начеку.
Его дом, как и все дома в округе был полностью заколочен, на солнце они смотрели через щелки между досками, изредка он слышал, как в соседнем доме соседи шевелятся и что-то делают, а три недели назад он слышал выстрелы из дома напротив, полицейские приезжали, но он не знал, что там произошло. Это могли быть мародеры. В свой дом он заходил через выход из подвала, потому что дверь была заколочена и завалена баррикадой еще в первые годы голода. Почти десять лет назад он сам заколотил ее и сидел перед ней с дробовиком, ожидая мародеров, голодающих, а может и каннибалов. Но в ту ночь никто не пришел, армия приехала через неделю и вычистила район от всего, что представляло угрозу, его, жену и дочь оставили, потому что он вовремя опустил оружие. В этот вечер дом встречал его тишиной, которую разрывал телевизор, транслирующий новости.
-…Власти докладывают о беспорядках на юге страны, где в закрытую зону пытаются прорваться почти миллион человек. Люди кричат властям, что хотят есть, но временное правительство пока молчит, но войска приведены в боевую готовность. Напомним, что южные области – единственное место в стране, где пока еще что то растет…
-Новости не радуют.
Его жена, уснувшая перед телевизором, открыла глаза и улыбнулась ему:
-Привет.
-Привет.
Он снял куртку и повесил на вешалку, тут же на столик положил пистолет. Жена встала с дивана и пошла на кухню, он посмотрел ей вслед, уже зная, что она там ничего не найдет, но это движение вносило уют и привычное видение жизни до голода и смерти земли.
-Там ничего нет?
Она снова улыбнулась:
-Там никогда ничего нет, но кто знает, вдруг что-то найдется.
-дочка спит?
-Да, спит.
Он достал из под кофты четыре куска черного хлеба, пакетик риса и соль. Она радостно улыбнулась:
-Ух, сегодня праздник?
-Это с переработки просто дали.
-Вам не повышают нормы?
-Нет… и скорее всего не повысят. А зачем им это? Они конечно опасаются бунтов, но говорят, что нет ресурсов, что они бы и рады и все такое….
Он работал на строительном кране, разбирал завалы после первых беспорядков, еще они убирали взорванные бомбежками здания, начальство называло это благоустройством города и началом новой жизни, цивилизованного общества. И платили как и везде – едой.
-Устал?
-Да, но не так чтоб не обнять тебя. Кушай.
Она осторожно взяла кусочек хлеба и начала его поглощать, тщательно разжевывая, один кусок он съел сам, два оставшихся завернул в пакет и положил в холодильник – дочке на утро и после школы.
Он встал и подошел к жене, осторожно обняв ее. Ее почти невесомое тело, которое при их знакомстве, играло формами и было безупречно, сейчас почти исчезло, порой она пугала его, когда прижималась к нему ночью, ему казалось, что смерть обнимает его за плечо. Но она была по прежнему красивой, и иногда он даже хотел ее, и иногда брал, хотя это конечно несло колоссальные затраты энергии, что нарушало один из основных законов нового мира: «Береги энергию при любой возможности». Она подалась ему навстречу и инстинктивно прогнулась:
-Хочешь?
-Да, но не сегодня.
Она кивнула и встала, начала мыть тарелку, на которой лежал недавно хлеб, и эту тарелку можно было просто протереть, но ей нравилось мыть посуду.
-А у тебя как на работе?
-Никак. Никто не пришел.
Она работала воспитательницей в детском саду, но никто уже не водил детей в детсады. В школы еще водили, но в детсады никто не водит с тех пор, как туда сунулись каннибалы, похитившие нескольких детей, что были послабже. Он не хотел думать, что произошло с этими детьми. Армия разобралась….но никто не водит в детсады своих детей.
Жене на работе давали зарплату хлебом, молоком и творогом. Все это естественно отходило дочери, и она была почти нормальной и даже высокой, учитывая, что нормы роста после начала голода значительно снизились.
-Она поела?
-Да, я покормила.
-Как она?
-Как и всегда. Лежит, иногда что то там рисует..но в остальном – так же, как и остальные дети.
-Сейчас уже никто не бегает по улицам…
Он сел на диван, она села рядом и уткнулась ему в плечо.
-Что там по телеку?
-Вроде должны были показывать кино какое-то.
-Кино – это неплохо.
Он поцеловал ее в темя и прижал к себе. По экрану побежали титры какого то фильма, который когда то в детстве он уже видел. Она прижалась к нему сильнее, он расслабился, давая возможность телу отдохнуть.
… «…тем временем власти велели армии открыть огонь по прорвавшим границы закрытой зоны голодающим. За стеной, где собрались почти миллион человек со всей страны, начинают умирать люди, власти никак не реагируют на смерти и погребальные костры. Представитель людей за стеной пояснил, что хоронить людей с почестями бессмысленно и легче и менее энергозатратно их просто сжигать….»
Он открыл глаза, новости на экране показывали костры на Юге. Они в свое время хотели попытаться туда добраться, но видимо ситуация там была куда хуже, чем здесь. Жены рядом не было, он щелкнул пультом, выключая телевизор, и тут же услышал звенящую тишину. Ни скрипа половиц, ни шума улиц.
-Маша?
Он прошептал тихо, чтоб не разбудить дочь, его жена была в относительно хорошей форме, врят ли она умерла от голода и истощения, хотя они все были истощены.
-Маша? – Сказал он уже в голос.
Движение где-то снизу в подвале.
Он посмотрел на столик, где лежал пистолет, и не увидев его там, тихо отвинтил ножку с табуретки. Осторожно спускаясь по лестнице в подвал, он пытался разглядеть в темноте хоть что то, рука намокла от волнения, но ножку табуретки держала крепко.
-Маша!
-Я устала.
Она была там внизу напротив выхода на улицу и смотрела в щель на звезды. Он выдохнул и сел на лестницу:
-Какого хрена? Пошли спать, мне завтра…
-Я правда устала, сколько мы уже боремся?
Он опустил ножку от табуретки на ступеньку:
-Долго.
-Долго. Но только что толку, все равно ничего не получается, ни сегодня так завтра власти посчитают, что детсад нужно закрыть, детей то все равно нет, а ресурсы надо экономить…. И меня уволят. И тогда наша дочь умрет от голода, как и все вокруг.
-Мы справимся. Что-нибудь придумаем.
Она снова посмотрела в щель на звезды:
-Ты помнишь год, когда люди обглодали деревья?
Это было пять лет назад. Они обдирали кору с берез и пытались ее есть, он тогда снова просидел перед дверью с дробовиком, а Маша с дочкой заперлись в ванной.
-Помню.
-Мы пока еще не едим друг друга, ну по крайней мере тут, но мы едим все. Наша дочь, кем она вырастет?
-Пойдем наверх. Не нужно накручивать.
Она повернулась к нему, и только тут он обратил внимание на предмет в ее руке. Выстрел был оглушающим, пуля чиркнула ухо и вонзилась в стену, он бросился наверх, но вторая пуля успела пробить мышцу на ноге. Он вскрикнул и ввалился в кухню.
-Какого хера?!!!!!
-Прости. Но я устала, это не жизнь, это….исчезновение. мы просто истощаемся и умираем. Я устала мучиться, милый.
Она поднималась по лестнице из подвала. Он пополз в сторону лестницы наверх, оставляя за собой след из крови.
Наверху была ванная комната.
-Прекрати!!!! Мы справимся, прекрати!!!
-Я и хочу все прекратить! Как ты не понимаешь?
Он встал на целую ногу и поскакал в сторону лестницы, Маша вышла из за угла и тут же выстрелила в него. Пуля снова прошла мимо. Он еще активнее запрыгал по лесенкам.
-Какой смысл? Я все равно тебя догоню.
Он перепрыгнул последнюю ступеньку и снова упал, но тут же с криком пополз в комнату дочери. Маша начала подниматься по лестнице.
Он вполз в комнату дочки, захлопнул дверь и опрокинул комод, прижав его к ручке. Дочка тихо лежала под одеялом. Он слегка потряс ее, попутно баррикадируя дверь:
-Вика, вставай. Вика! Вставай и беги в ванную. У мамы с папой небольшая ссора, Вика!
Она не шевелилась, и тут он все понял.
Дверь с той стороны толкнули, выстрел прошил баррикаду. Он прижался к полу и заплакал. Очень тихо, чтобы жена не услышала.
-Открой! Мы все равно все умрем. От голода, каннибалов или Армии!!! Ты помнишь, как мы гуляли в молодости, еще до голода? Это жизнь была. А что сейчас? У меня и сисек почти нет! Я уже скоро начну себя переваривать! Ты не хочешь меня! Это не жизнь, слышишь?
Она затихла. За дверью была тишина. Маша прижалась к двери ухом, пытаясь услышать своего мужа. Рука судорожно держала пистолет, готовый выстрелить. Он неожиданно заплакал, она улыбнулась, услышав это, и тоже зарыдала:
-Милый, открой! Пора это прекратить… - Она прижалась к двери и заплакала снова. Слезы побежали по белой краске.
За дверью ее муж рыдал все громче.
-Милый открой…я так устала…. Я устала… я хочу просто прекратить все, откр…
Дверь прошила дробь, Машу отбросило к стене, она не смогла вскрикнуть, кровь выплеснулась на пол. Ее муж рыдал все громче. Она медленно пыталась поднять пистолет и выстрелить в дверь, но кровь лилась из ран и руки слабели. Пистолет стал неимоверно тяжелым, но она сумела нажать на курок, пуля прошила дверь, но из за двери тут же грохнуло, и новая порция дроби разорвала ее лицо.
Маша затихла.
Дверь медленно открылась, дуло дробовика медленно высунулось из-за косяка. Пустые глаза жены смотрели в потолок. Он вышел из комнаты дочери и сел на пол напротив мертвой жены. Дробовик в его руке тихо дымил и остывал. Дробь разорвала ее халат, открыв грудь, и она выглядела изнасилованной. Он вытер слезы и попытался встать, боль в ноге тут же прошила тело. Пуля прошла навылет, так что надо было как то кровь остановить и все будет нормально. Он медленно спустился вниз на кухню, открыл холодильник и взял хлеб своей дочери, боль в ноге мешала думать, он положил хлеб снова в холодильник и закрыл его. Схватив полотенце, он сел на диван и включил телевизор. На экране люди прорывали кордоны закрытой зоны, пока он перевязывал ногу. Он посмотрел в сторону лестницы наверх и устало выдохнул.