Утро выдалось на редкость ясным.
Студентов еще до положенного времени разбудил ставший почти родным звонкий голос прапорщика Андреюка, доносившийся из соседнего подразделения:
– Бiт-тарея, пiдъем!
– Товарищ прапорщик, - как всегда отвечал ему недовольный голос рядового Самохвалова, - я сейчас что-нибудь сделаю!..
Но что именно намеревался сделать Ваня, Петра Валерьевича, видимо, мало волновало, и он ласково продолжал:
– Сынки! Сонечко (солнышко), аккурат, в одно мiсто вам уперлося. Пора пiдыматься!..
– Первый прыжок для десантника – это экзамен, – едва проснувшись, опять стал разглагольствовать Аверкин. – А экзамен для нас, как сказал один небезызвестный персонаж одного небезызвестного фильма, всегда праздник! – Он прищурился от заглянувшего в казарменное окно солнечного луча. – Вот и природа радуется вместе с героем прошлой серии Пашей Касаткиным…
Николай Иванович, появившийся в расположении части на этот раз необычно для него рано, тоже радовался погожему дню. Александр, поддерживая всеобщее приподнятое настроение и лукаво поглядывая на командира, и тут заметил:
– Если майор Погодин сказал, что будет отличная погода, то она обязательно будет!..
– Ты вот что, Аверкин… – Прервал с некоторых пор ставший обращаться к нему на «ты», как к балагуру и пустобреху, прапорщик Вахромеев. Он тоже присутствовал на подъеме, так как практикантам нужно было выдать комбинезоны, шлемы и очки. – Ты, главное, не забудь кальсоны надеть. Вот как раз сейчас-то они и могут пригодиться. Погода, действительно, хорошая. После прыжка на таком солнышке они мигом у тебя высохнут!
На этот раз все смеялись, Александр же только слегка улыбнулся, не найдясь сразу, что ответить.
К аэродрому ехали на автобусе, каждый со своим парашютом. По дороге говорили вполголоса, а больше молчали, вспоминая еще раз, напоследок, все то, что удалось усвоить с начала практики. Конечно, абсолютное большинство из них даже представить себе не могли, что однажды им предстоит породниться с небом. Сейчас они еще не осознавали всю грандиозность и значительность этого события, которое заставит вдруг задуматься, насколько ничтожно мал их индивидуальный мирок по сравнению с огромным миром людей, полным удовольствий, испытаний и тревог, как оно взбудоражит воображение и какой глубокий след оставит в памяти на всю жизнь.
На аэродроме, построившись, проверили состояние печати на переносной сумке с основным и запасным парашютами, потом вынули их, поставили на специальные козлы, тщательно осмотрели и по команде майора Погодина по очереди, в соответствии со своими расчетными номерами, надели на себя.
Прямо на летном поле разбились на группы: в каждом самолете должно было оказаться не более десяти человек. Практически перед самой посадкой выразили, подписав заявление, свою добрую волю на прыжок. Наверное, странным выглядело бы отказаться в ту минуту…
Аверкин, Волков, Касаткин и Семенкин очутились в одной группе. Выпускающим с ними летел майор Погодин.
Подойдя к самолету, Александр с деловым видом внимательно осмотрел его. Оказавшись внутри, он поздоровался с командиром и вторым пилотом, которые, не запуская еще двигателя, сидели в кабине с открытой дверью, а потом, сохраняя серьезное выражение лица, осыпал их вопросами:
– Масло в полете не перегревается? Двигатель работает устойчиво, не глохнет? Не подводила техника?
Те посмотрели на него с любопытством, но Аверкин не унимался:
– Мы, конечно, экстрималы, знаем, что делать в непредвиденных ситуациях… Главное, чтобы аварийной посадки не случилось…
– Сиди, умник, не переживай, – одернул его майор Погодин, – до посадки они успеют вас выбросить…
– Выбросить… – подхватил Александр. Мы все-таки не мешки с картошкой!
Александр вдруг вспомнил, что на завтрак раздали картошку с мясом. Ели с аппетитом. Он задумался, невольно сравнивая себя с мешком, доверху набитым картофелем. Ему, сидящему в салоне самолета с парашютом перед прыжком, сравнение показалось не очень смешным…
На высоте в двести метров Николай Иванович скомандовал «Зацепить карабины» и лично, исключая всякую случайность, удостоверился в том, что пристегнуты они к специальному направляющему тросу были правильно.
Набрав высоту в полторы тысячи метров, АН-2 резко повернул на девяносто градусов вправо. Через пару минут над входом в кабину пилотов замигал плафон желтого цвета – сигнал «приготовиться», и коротко «вукнула» сирена. Второй пилот, выполнявший одновременно обязанности штурмана, продублировал команду – махнул из кабины белым флажком.
Майор Погодин жестом показал студентам, находящимся по левому борту самолета, что необходимо встать и сгруппироваться, то есть, фактически приготовиться к прыжку.
Второй пилот вышел из кабины, приблизился к двери, приоткрыл ее и, вполоборота посмотрев на изготовившихся практикантов, одарил их широкой улыбкой.
В этот момент в самолете тревожно завыла сирена, и в грузопассажирском отсеке загорелся желтый плафон. Второй пилот полностью открыл дверь.
– Пошел! – закричал Николай Иванович Волкову, который должен был прыгать первым.
Роман с силой оттолкнулся от порожка и исчез за бортом. Через каждые три-четыре секунды следом за ним стали вылетать и другие студенты. Для выпускающего важно было выполнить свою задачу – уложиться в установленный отрезок времени, чтобы ребята приземлились на определенном участке местности, а выражаясь армейским языком, в заданном квадрате. С другой стороны, следовало учитывать: слишком маленький интервал между прыгающими парашютистами чреват тем, что каждый последующий оторвавшийся от самолета практикант может своими ногами «сложить» купол либо зацепить стропы парашюта предыдущего.
Предпоследним из студентов самолет должен был покинуть Касаткин. Но волнение его было настолько сильным, что перед раскрытой дверью Павел замер. Он уперся обеими руками в раму двери и остолбенел, с ужасом глядя на неясные очертания полей, лугов и дорог внизу. Точнее, Касаткин практически ничего этого не видел, только знал, что оно есть, где-то там, в головокружительной глубине…
Напрасно выпускающий командовал ему, срывая голос: «Пошел, пошел»!.. Совладать с собой Павел не мог.
Майор Погодин попробовал оторвать от дверной рамы сначала одну его руку. Но результата это не дало. К тому же, у Касаткина было две руки!.. Тогда Николай Иванович, встав у Паши за спиной, попытался разом обе его руки сложить. Но и это было безуспешным, словно они прилипли к раме.
Офицер наклонился и слегка оттопырив шлем от правого пашиного уха громко крикнул:
– Прыгай, студент! Или ты передумал?..
– Нет! Не передумал! – Быстро придя в себя, стараясь перекричать вой сирены и гудение работающего двигателя, завопил Касаткин. Но руки его по-прежнему упирались в раму.
Погодин слегка занервничал. Надо было что-то срочно предпринимать: впереди по направлению полета была промышленная зона.
Выталкивать Касаткина из самолета – дело рискованное. Сам он может задеть за борт самолета, а снаряжение – зацепиться за хвостовое оперение: не случайно парашютист должен отрываться от порога с силой. Поэтому Николай Иванович, за плечами у которого была не одна сотня прыжков, и который знал, что иногда четкие пошаговые команды воспринимаются более послушно, чем физическое воздействие, принял другое решение.
– Слушай мою команду, практикант! Правую руку на кольцо! Раз-два! – Закричал он в пашино ухо.
Касаткин, как загипнотизированный, ухватился правой рукой за кольцо, однако левой по-прежнему упирался в борт.
– Не забудь его дернуть! – Не смотря на пашину нерешительность, командным голосом внушал ему Погодин.
И тут же с разворота врезал Паше под зад такой пинок, удержаться на месте от которого тот уже был не в состоянии...
Как и положено в экстремальных ситуациях, вылетал Касаткин из дверного проема «АН-2» с душераздирающим криком «а-а-а-а»!..