Данный сборник стихов написан членом российского союза писателей Апишевым Владимиром, который является дипломантом в номинациях национальных литературных премий «Поэт года-2015» и «Писатель года-2015, номинантом национальных литературных премий «Наследие-2016», «Русь моя-2016», «Поэт года-2016». В разное время были изданы его сборники стихов «Зазеркалье», «Соль Земли», «Слово о родном», «Разнотравие». В свой новый сборник он включил стихотворения о своей маме, её родственниках и людях, которых она любила и ценила , времени, в котором она жила. Её судьба созвучна прожитым жизням многих тысяч матерей с их проблемами и заботами о своих семьях. Все они безропотно несли свой материнский крест, чтобы их дети не знали, что такое Война, не голодали, и жили достойно и счастливо.
Мама
Я помню, как блестела рама,
Которую помыла мама.
Не знал, что скоро мне как всем,
Учить слова на букву эМ.
Так в букваре увидел снова
Две пары букв – родное слово.
Смеётся детство вдалеке
И мама с тряпкою в руке.
В её руках на удивленье,
Любое дело рукоделье.
И оценить я не берусь
Её изысканность и вкус.
Как смерть, так это чья-то рана,
Тем паче, если это мама.
Казалось бы, что мир со мной,
Но часть она взяла с собой.
И хочется уйти от срама,
Ведь что подумала бы мама.
Сто раз прикинешь так и сяк.
- Эх! Подала б ты, мама, знак! –
Твоим участьем как росою,
Я все свои проблемы смою,
Хоть в яме, хоть на вираже,
Ведь жизнь то клонится уже…
Мы все из детства
Бежишь за мячиком в лапте,
Как за мечтой из детства.
Ведь не бывает там смертей,
В волшебном королевстве.
И выбивала метит мяч,
Не может вечно, ведь везти.
Как перед ним ты не маяч,
Сойдутся с мячиком пути.
Ты с сизарями не молчишь,
От свиста прыгают веснушки.
После удара летит «чиж»
Стрелой к неведомой лягушке.
На завтрак, как всегда омлет,
Поев и не успев проснуться,
Бежишь во двор, где звон монет,
К заветной хочешь дотянуться.
Вот мама позвала домой,
Чтоб шёл за хлебом и ты весел:
- Одиннадцать и - эскимо,
А финики - по восемь…-
…Твой мяч? В футболе соответствуй!
Брось биту в нужный «классик».
- Мы все пришли из детства! –
Сказал когда-то классик…
Моей крёстной маме
Рублёвой Екатерине
Николай угодник
В семье история жива:
Случилось всё перед Покровом.
В селе прабабушка жила,
Муж дал фамилию Рублёва.
Прифронтовой Задонск, война.
И было Тюнинино их домом.
Держала раненых она,
Село раскинулось над Доном.
Крапива с лебедой в обед,
Рекою голод – нет и брода.
Изба теперь, как лазарет –
Отдай всё раненым и фронту.
Уж, кушать нечего в семье,
В глазах детей скопились слёзы.
Малютки плачут на скамье –
Прозрачный холод сквозь берёзы.
И облигации в двойне
Зарплату приуменьшат.
А, что уж делать на войне,
Когда три девки – мал, мал, меньше.
Большое горе у людей.
И хоть от голода шатало,
Рублёва – мать троих детей,
В лесу в тот вечер лыко дрАла.
Позёмка жалит злей и злей,
Она уже совсем устала.
Вдруг – яркий свет среди ветвей,
В берёзках, будто солнце встало.
Подумала: - Шалит с огнём,
Какой-то, видимо, негодник! -
Но видит – нимб, улыбку в нём.
- Кто это, Николай угодник!? -
- Иди в Задонск! – Он наказал.
Пошёл снежок как цвет с акаций.
Святой Петровне предсказал
О выигрыше облигаций.
Ступить не смеет и шажок,
В лицо всё также ветви лезли.
По-прежнему кружил снежок.
Свечение и Он исчезли.
А детвора уж заждалась –
Манютка, Клавушка и Вера,
Лишь утром в город подалась,
Чтоб облигации проверить.
Петровна шла не на «авось»,
А с Верой в сказанное слово.
Всё что сказал Святой – сбылось!
И выграла – что «будь здорова»!
Она прилавки подмела,
В сельмаге будто всё как сплыло.
На эти деньги набрала
Муку, крупу и всё что было.
И ей не верилось самой –
От голода укрыты дети.
С подводой въехала домой,
В своих руках держа конфеты…
И об удаче Катерины
Окрест по сёлам прошла весть.
Народ ходил как на смотрины,
Чтоб, хоть глазами что-то съесть.
Что будет завтра не гадали,
А голод был как в горле кость.
И строем люди умирали,
И их сносили на погост.
Имело время свои краски,
Которые всё больше в ночь.
Пришли к ней беженки-монашки,
Просили им с едой помочь.
Взамен оставили икону,
Предупредили, что придут.
У них в скиту – она исконно:
Мол, выкупят и заберут.
Но те монашки не вернулись.
Причина? Можно лишь гадать.
Ветра войны жестоко дули,
И помешали лик забрать.
Со временем забылись нервы,
Весна стояла у дверей.
Икона поселилась с Верой –
С её одной из дочерей.
Среди сынов – дочь больше любят.
И Вера, когда – «Горько»! – крик,
Единственной дочурке Любе
На свадьбу подарила лик.
Кто в это верит и не верит,
Но пролетают быстро дни.
Теперь икона у Андрея –
Реликвия его семьи…
Ностальгия детства
Сажусь в плацкартный – еду во вчера,
Там – финский дом и Мама на крылечке,
Туда, где сон здоровый до утра,
Где слух ласкает говор человечий.
Пою душой под перезвон колёс,
Поскольку день хорош и всё в порядке,
К окну вагона свой приплющив нос,
Сверяю с жизнью – детские догадки.
Ностальгия детства,
Детства сторона.
Никуда не деется –
Малая Страна!
Дыханье слышу позабытых лет,
По ним плыву на сказочном корвете,
Грущу о тех, кого – сегодня нет,
Любуюсь теми, кто мне мил на свете.
Вновь полнит парус ветер во вчера,
И гладь реки ласкает глаз и душу.
Там с пацанами нашего двора
Мы бодро шлёпаем по лужам.
Ностальгия детства.
Детства сторона.
Никуда не деться –
Малая Страна!
Мы были проще и добрей,
Взвивались страсти над «орлянкой»,
В небесный свод пускали сизарей,
Спешили на рыбалку спозаранку.
Сажусь в плацкартный – еду во вчера,
Стараюсь надышаться детством вволю.
Прильнув к окошку – в думках до утра,
Лечу сквозь ночь – по жизненному полю!
Ностальгия детства
Детства сторона.
Никуда не деется –
Малая Страна!
Послевоенные детишки
Был тот Казарменный тупик,
Хоть не велик, но многолик.
Не улица, не переулок,
Но как проспект от шума гулок.
Земля снарядами изрыта,
Воронеж – город фронтовой.
Мы мину спрятали в корыто.
В «войну» играя меж собой.
Был за Чижовкой полигон,
Где дух войны был сохранён -
Не разорвавшиеся мины.
Как раз по этой вот причине
Сюда в бурьяне приползли,
Чтоб взять одну на «порох».
Нас часовые бы могли
Поймать - не выдал шорох.
Патрон вскрывали ни один.
В них порох, значит есть у мин,
Поэтому её и взяли.
Потом бы разобрали,
Но помешала нам «война».
Забрав, домой её катили.
Не спотыкалась, чтоб она,
Мы оперение свинтили.
У встречных паника в глазах,
Увидев, пятились назад,
И было очень нам потешно,
Что убегают все поспешно…
…Снаряд фуфайкою закрыв,
Считали мы - всё шито-крыто.
«Война»! И вскрытье отложив,
Забили встречу у корыта.
Но утром к нам приехал взвод,
И оцепив весь огород,
Была им мина та изъята.
Сапёры – смелыё ребята.
- Откуда здесь трофей военный? –
Никак не мог понять наш дом.
ПоклЯлись в тайне сокровенной,
Лежа у дома за кустом,
О «подвигах» своих молчать.
Дать клятву нам не привыкать.
Уже подобное бывало,
Когда прибор мы своровали
С зенитки, так как был в нём магний,
Который и в воде горит.
Он этим детвору и мАнит,
Весь в этом замысел сокрыт.
Нарушен боевой расчёт,
Не взяли это мы в расчёт.
Теперь ведь – небоеспособна
Зенитка та. И нас «негодных»
Теперь искал отдел особый.
Плохою показалась весть.
Мы поклялись молчать до гроба,
И в подтвержденье землю съесть…
…Послевоенные детишки,
В перелицованных пальтишках...
Хлеб при коммунизме
В Хрущёвском памятном году
Виляла очередь по льду,
Собой движенье перекрыв.
Я в ней стоял за хлебом.
И снегу мало было неба.
Шла моя мама на разрыв
Меж мною и работой.
И там ей надо было быть,
И здесь забота,
Чтоб хлебушек купить.
Мой октябрятский дух окреп,
И, что с горохом горький хлеб,
И под ногами скользкий лёд –
Всё происки капитализма.
Что буду жить при коммунизме,
Хрущёв нам обещал в тот год…
…Пусть не считают за жеманство
Сейчас я мыслю об одном:
- В какое я попал пространство
С перекорёженным лицом? –
Одиноким матерям
Осень, нагулявшись вдоволь,
Потянулась на мороз.
Яблонька стояла в поле,
Вся продрогшая насквозь.
Одинокие листочки
Прикрывали голытьбу.
Были словно многоточье
На корявую судьбу.
Рвал и мял с усердьем ветер,
Обнимали холода,
Но пружинилися ветви,
И висело два плода…
…Говорил я ей спасибо,
Сердце устыдил своё.
Одиночество не гибель,
Это мужество твоё.
Старая квартира
Приятен запах в этом доме
Забытых старых мной вещей.
Паркет от времени стал тёмен,
Он мне от этого родней.
Здесь даже пылью не так пахнет,
Она пришла с других времён,
И дверь с придыхом, как-то, ахнет,
Когда войдёшь в квартирный сон.
Видать мне здесь, что крутанулась
Машина времени назад,
И в этот миг она вернула
Систему прежних координат.
Под старым абажуром лампа,
Трельяж, увидишь профиль в нём,
Сам, как бы, в зале – всё за рампой.
Глядишь, как шёл своим путём
По прежней жизни ты когда-то,
И красоту не замечал
Квартирных вечных адресатов,
Которые сейчас молчат…
Трёхдневный плацкарт
В перестуке поезд мчится,
Под ногами чей-то скарб,
Разнесла чай проводница,
Завозился весь плацкарт,
Кто присядет, кто привстанет,
Кто знаком, кто не знаком.
Зашуршал, запАхнул снедью
Весь трясущийся вагон,
Сахар стаял мой в стакане,
День растаял за окном,
В скатерть-самобранки полки
Изменили натюрморт,
От «партера» до «галёрки»
Разгорелся разговор…
…Мне такому феномену
Объясненья не найти,
Ведь о самом сокровенном
Люди делятся в пути…
Трамвай нашего детства
Пронзительно звенит,
Потом гремит,
То в правый, левый бок кидает,
И что сорвутся рельсы с гаек
Предчувствие не оставляет.
Ровесник, вспомним мы давай,
Доступный в детстве наш трамвай.
Ему запрыгнем на подножку,
И поглядим назад в окошко,
Где пролегла из рельсов стёжка.
То дождь вихрится там, то пыль,
То снег исполнит нам кадриль.
Смешон в стекле наш нос прижатый,
Тогда, наверно, конопатый.
- Не разгоняй трамвай, вожатый! –
Мне хочется сказать,
Но мчится он, не удержать.
Остановить его нет средства,
Что впереди теперь приветствуй,
А за окном осталось детство…
Брату мамы
Моему дяде
Владимиру Степановичу Коченову
Каждый умирает в одиночку,
Читая жизнь свою построчно...
Из детства помню я обнову,
Которую к зиме я ждал.
Мать говорила:
- Ну, вот снова
Нам братик валенки свалял.
Никак понять не мог я толком,
Зачем же надо их валять,
Ведь если повалить их боком,
То неудобно одевать.
Со снегом первым образ дяди
Был у меня запечатлён
Мне первый снег всегда как праздник,
И он присутствует на нём.
Я помню вместе с тётей Надей
Мой дядя,мама, я - малец,
Отец - пикник на чемодане,
Весенний запах, пряный лес.
Собачья свора громко взвыла,
Промчалась, к нам не добежав.
Я, испугавшись, вдруг зашмыгал,
А дядя взял - к себе прижал.
Сейчас смотрю на это фото -
Уверенность в защите есть.
С тех пор всегда мне к горлу что-то,
Когда весна и пряный лес.
В мешке, запрятав нас по двое,
Бросал нас дядя выше всех.
Мы лбами стукались с сестрою,
Но лился наш счастливый смех...
Прошли года
У каждого своей тропою,
Встречались радость и беда.
Своя (никак в мешке по двое)
Была у каждого Судьба...
...Ушёл мой Дядя, прощая всех,
Оставив мне мой первый снег,
Весенний,
пряный,
влажный лес
Пронзительных берёз
С глазами мокрыми
от слёз...
Метаморфозы коммунальной кухни
Вот чей-то чайник зафырчал,
Запахло вкусно сдобой.
Стекольщик, швЕя, театрал
Другие разные особы -
Все жили в в коммуналке.
Их говор никогда не тухнул
В ленивой перепалке
На общей кухне.
Но вносит жизнь корректировку
Всех разнесёт, как не пойму,
На острова и на Рублёвку,
В бомжи или тюрьму…
Прелюдия моего появления на свет
Погибшим всем почёт и тризна.
Живые ждали новой жизни.
К концу катилась та война.
Как в горле ком была она.
И продолжая в том аспекте,
Заложен Саша был в проекте.
Родился он в сорок шестом.
Никто не знал, что ждёт потом...
Читал мой брат в четыре года,
И палец был им весь обглодан.
Его пытались отучить
И палец чем-то заменить.
Давали сухари и сушки,
Но свой букварь читая Сашка,
Все заменители съедал,
А палец также всё сосал.
Горчицей мазали тот палец,
Брат был мой не оригинален,
Подумаешь - какой пустяк,
И он засунул в рот пятак.
Вздохнул и им закрыл трахею,
При этом стал хрипеть синея...
Потом событий череда,
Санавиация, Чита,
И врач на полосе в халате,
И операция в палате.
Хирург сказал: - Мне зонд найти,
Попробуем его спасти!-
Та ночь дала переоценку,
Замолкли голоса за стенкой,
Мать зябко куталась в бушлат,
Врач попросил, чтобы зашла.
Сдавила горло Костянная,
Мать шла, к тому врачу шатаясь,
Из дырки в горле зонд торчал
Брат рот беззвучно открывал.
Заря пришла, но света мало.
Шептали тихо губы: - Мама!-
Потом выслушивал отец,
Что колебаниям конец
Пришёл к ней из-за этой драмы,
И взгляды изменились мамы:
- Одно дитя, то не ребёнок,
Не полноценная семья,
Давно живём мы без пелёнок.-
На свет так появился
Я!
Вафли
...В двадцатом веке свой итог.
События в нём чередою,
Пусть, что-то смог я и не смог,
Всё это он унёс с собою…
Родился в городе Чите,
Ходить учился в Ленинграде.
Отец военный и везде
Свой уголок был как награда.
Потом Воронеж, финский дом,
Второй этаж под самой крышей.
Тот шум дождя и балок стон
Мне до сих пор сквозь время слышен.
Дитё. Шалун я был всегда.
Мать позже вот, что вспоминала:
Ей грудь прикусывал слегка,
Ведь просто есть мне было мало.
Кусая, я её менял,
Восторг во мне не мог сдержаться,
Хоть мама шлёпала меня,
Не мог потом нахохотаться.
Мой первый шаг создал тогда
На лбу получененные шишки,
Не знали памперсов тогда,
И были мокрыми штанишки.
Как надо писать на горшок,
Мать объяснить пыталась действо.
Я попытался, но не смог,
Мужское в руки взяв «хозяйство».
Мной перепутан был черёд,
Опять я обмочил обновки,
Ведь надо было наперёд
Хотя бы, приспустить колготки.
Стал первым - коммунальный мир,
В нём люди жили очень просто.
Дом финский был из трёх квартир,
В которых был желанным гостем.
Всегда давали сладкий чай,
И гоголь-моголь с чёрным хлебом,
А что-то слаще я не чаял
Увидеть под тогдашним небом,
Но я учуял аромат,
Его мне вафли издавали.
И угостить сосед был рад.
Что будет после, ведь не знали...
Уж, очень запах был пахуч.
Я в двери их тогда шмыгнул,
И в ней внутри торчащий ключ
Вокруг два раза провернул.
Стал вафлями там хрумкать вновь,
В замке жильцы вращали надфиль.
- Пожалуйста, открой нам, Вов! -
В ответ услышали хруст вафель,
Моё затишие затем,
Что думал, можно угадать.
- Я как хюстящие все сем,
И двей откою вам тода…-
События в Одессе
Родители и Саша, брат -
На свадьбе у родни в Одессе,
И мне годков, ну где-то пять.
Запомнился я в этом месте.
Там были фрукты и вино.
Гуляли весело и шумно.
Стреляли из ружья в окно.
Кричали гости «Горько!» дружно.
В чулан пробрался я один,
И пьянствовал в укромном месте,
Но я не знал, что от родни
Не скрыться – я же был в Одессе.
Стояли у двери толпой,
И там тихонько наблюдали
За моим действом и за мной,
И так же тихо хохотали.
По капле в рюмку наливал
Вино из выпитых бутылок.
Коктейль «гремучий» выпивал.
И, крякнув, заедал, что было.
Рюмашку всю опорожнял,
Ходил по комнате не стойко,
Не стройно пел для куража,
Кричал, как взрослый, громко: - Голько! –
……………………………..
Одесса, море, пляж и гвалт,
На голове моей панама,
Готовится к рыбалке брат,
Арбуз на дольки режет мама.
Я на ныряльщиков смотрю,
За мною наблюдает мама,
И убежать всё норовлю,
Попыток было тех не мало.
Всё ж от неё я ушмыгнул,
Такой мне случай улыбнулся.
К воде примчался и нырнул
И в ней почти что захлебнулся.
Но погрузился снова в ней.
Мужик ныряльщика-ребёнка,
С кого лилась вода с щелей,
За шкирку вынул как кутёнка.
Тут мамин голос зазвучал,
Пронзительно и недовольно.
Тогда впервые я узнал,
Что бьёт ремень по попе больно…
…В реке, на море и пруду,
В воде мне надо красоту.
Всю жизнь ныряю в глубину,
Иначе, видно, не могу…
Двадцатый век
Двадцатый век, в нём увидал,
Что никогда не повторится.
Из разных двух эпох страницы
Я в нём когда-то проживал.
Я помню, как отец сказал:
- При коммунизме жить ты будешь! –
Фронтовика, то не забудешь,
Блеснула радостно слеза.
Республик множество гербов
Я помню у Союза,
Хруща под ручку с кукурузой,
Стрельбу у Мао воробьёв.
Как дядя Сэм бомбить хотел,
Шагнул Гагарин в космос,
Раздвинув его космы.
Затем как Мишка улетел…
…Так улетел двадцатый век,
И с ним его нектар и сера,
Микросекундой по размеру
Среди космических парсек…
Знаки Зодиак
Когда б мне в горы не шагать,
Поплыл бы по реке.
Когда б мне в речке не нырять,
Лежал бы на песке.
Когда б нам не бежал
Песок бы струйкой вниз.
День с ночью не перемежал
Ход времени и жизнь.
Когда светило наше прочь
Не шло б за океан,
Не зазвездилась в небе ночь
Из знаков Зодиак.
Те знаки множество миров,
Вобрали тайн Судеб,
И отражение веков,
Их в звёздочки одев.
Как свечи нам в ночи горят
В нас смотрят тыщью глаз,
И радуются и скорбят,
Оберегая нас…
…Запечатлён в нас часто миг
С летящую звездой.
И самый первый детский крик,
И холмик над Судьбой…
Хоккей нашего двора
Детишки с нашего двора,
Чтобы в хоккей играть
Каток свой заливали,
В котельной отключая кран
На воду в дом и подавали
Её. Подняв туман,
В «коробочку» борта, которой
Заставлены картоном.
Имел кто клюшку – тот король,
А те, кто с палкой это голь.
И он с той клюшкой в изоленте
Команду собирал. Был дан
Ему приоритет в моменте,
Был «автоматом» - капитан.
И разномастная в годах,
Была команда в «снегурках».
На них и резали мы лёд,
А значит и игра идёт.
Для нас не существовало планок,
Иначе не могли играть,
Уж если форвард, то Харламов,
А на воротах так Третьяк.
И банку из под гуталина
Стремились вратарю закинуть.
Телевизор с линзой…
Овальный, колченогий стол,
Свисают нити с абажура,
А в телеке как в амбразуре
Сквозь линзу диктора фигура
Вещает что-то про футбол.
Стол окружён весь бахромой,
Она с него на пОл спадает,
В косички завитАя.
Котёнок лапой с ней играет.
И ёлка с красною звездой.
Всё было с папой и со мной.
Всё было кажется так близко,
Работал телевизор с линзой,
А я дожёвывал сосиску,
Шло чёрно-белое кино.
На кухне был тогда отец,
А я в бездельничал в истоме
Не знал заняться чем бы в доме,
Пошарил у отца в кармане,
Нашёл там что-то наконец.
Мой папа пришивал шеврон.
Мне спички первый раз попались,
Огонь горит, всё восторгалось,
Но пеплом мухи залетали,
Как к бахроме подкрался он.
И диктор из костра вещал,
А я смотрел заворожёно,
Как пляшет пламя устремлено,
Но быстро понял обречённо,
Пройдётся танец по вещам.
На кухню к папе побежал,
Скакало пламя уже лихо.
- Горит! – сказал ему я тихо,
И указал на спальни выход.
Он отмахнулся, - Не мешай! –
В лицо со входа дыхнул жар,
Открыл я дверь тогда пошире,
И батя мой тогда в мундире
Метаться стал по всей квартире,
Зовя соседей на пожар.
С собой развязки я не ждал,
Хоть завершилось всё успешно,
Лёг спать пораньше и поспешно.
И то, что будет нагоняй конечно,
Об этом я прекрасно знал.
Когда отец всё разобрал,
Он подошёл к моей кровати,
Глаза зажмурив воровато,
Прислушиваясь чутко к бате
Я громко «пузыри» пускал.
- Вот полюбуйся, твой сынок!
Сказал он маме после смены.
К себе не видя перемены,
Лежал как мёртвый, без движенья,
Весь притаившись как сурок.
И мама подошла ко мне,
По волосам скользнув рукою,
Обдав меня весной зимою,
Загородив от всех собою,
Поцеловав меня во сне…
Тёмная бабуля
Я от дороги уставал.
Мы ехали уже не мало
В далёкий город Кустанай,
Откуда родом была мама.
Всегда впервые что-то есть,
Что прочно входит тебе в мир.
Тогда мне было ровно шесть.
Узнал Москву, вокзал, пломбир.
Мой дядя был нам очень рад,
Событья замелькали мимо,
Свет керосиновый и чад,
Телок в избе и пельмени.
В мешок запрятав нас в большой,
Кидал нас дядя выше всех.
Мы лбами стукались с сестрой,
Но лился наш счастливый смех.
Скажу подробнее о том,
Как мы у бабушки гостили.
Накрыв нам стол,
Уйти она поторопилась
В соседний дом,
А я пошёл за ней хвостом.
И думал вместе мы зайдём.
Увы, остался за крыльцом.
Тогда залез я на окно.
Увидел поминальную молитву,
Горели свечи, множество икон,
И зал бабулями набитый.
Не чувствуя грядущих бед.
Старухам «тёмным» я стучал.
- Не знаете? Ведь Бога нет! –
Через окно их просвещал.
Бабуля вышла и в подвал
Меня за руку проводила.
И как бы громко не кричал,
Меня клюкой там отходила.
Отец мой рьяный коммунист,
На всё церковное запрет.
Воспитан был как атеист,
С рожденья верил – Бога нет.
Дала мне мама свой ответ
На мой вопрос о наказанье:
- Не знал народ, что Бога нет,
Был «тёмным», без образованья! -
Была обида, нету сил,
Ведь я им правду говорил.
На ухо папа попросил:
- Бабулю «тёмную» прости!..
Кодекс чести
Берег левый, берег правый,
Так в Воронеже река
Разделяла берега.
После морю из Совка.
Они стали как оправой...
...Был улов с братишкой явный.
От того хорош настрой.
С речки вместе мы вдвоём
С гордым чувством шли домой
По ковру из разнотравья.
Из под кеда в рассыпную,
Фейерверк твоим шагам,
Кузнецы и тут и там.
А сейчас повсюду дамб,
Где пинали твердь земную.
Взгляд буравя неприятно,
Шла к нам местная братва.
Их побольше раза в два.
Начали качать права.
Объяснили нам понятно:
- С рыбой ваш садок, авоську,
Удочки и ваш подсак
Мы забираем всё за так –
Руку протянул вожак,
Завершить чтоб это просто.
Не учился ещё в школе,
Брат учился пятый год.
Вспомнив этот эпизод,
Сообщаю наперёд –
Брата был храбрей по боле.
Был один лишь в этой стайке
У кого такой же рост,
Я ему визит нанёс -
Без утайки, сразу в нос
Залепил без всякой стойки.
Круг сомкнулся и ареной
Из болельщиков он стал.
Нос соперник свой зажал,
Я ещё ему поддал,
Близилось победы время.
В поединке всё решалось,
Мой поднял авторитет,
Стал я в нём как Пересвет.
Хоть кагал и был задет,
Но компашка не задрАлась.
Верх я взял над тем мальчишкой,
Полностью я победил,
И исход хороший был -
Строй ребячий отступил,
Больше он не лез к братишке...
...С Сашкой мы в автобус влезли,
Пацаны те с нами шли,
Взгляд их больше не сверлил,
Хулиганы соблюли
Свой ребячий кодекс чести...
Сюрприз…
Был год для Армии суров,
Обрезал многим пуповину
В войсках у «стариков».
Бойцов войны ополовинил.
Генсек КПСС Хрущёв,
Живых ограбив храбрецов.
Тогда исполнилось мне десять.
У папы служба подошла к концу.
Не дали дослужить лишь месяц.
До полной выслуги отцу.
Не знают наперёд,
Где пастораль там драма.
Не ведал, что в грядущем ждёт
Иное детство. Папа с мамой
Оформили развод.
Наш стол с едой стал победней.
Как будто, что-то оторвали,
И стало как-то погрустней.
Тогда мы с мамой проживали
В военном городке среди частей.
Решил собрать я стеклотару
И под колонкою помыть -
Испытанный приём наш старый,
Чтоб сдав её, потом уж быть
В каком-то денежном наваре.
Себе цель выбрал без ошибки.
Достаточно частей кругом,
А где солдаты – там бутылки.
Через «колючку» лез тайком.
Припомнить трудно без улыбки.
Меня «проспали» часовые,
Когда осуществлял поход.
Бутылки войсковые
Имели к вечеру доход,
Как и потуги «трудовые».
Сыр, колбасу, батон и сахар
Из магазина я принёс.
Пришла мамуля, с громким «Ахом»,
Мне тут же задала вопрос,
Который прозвучал со страхом:
- Нам с почты принесли посылку? –
И, как бы, он чуть, чуть завис,
А я «мычал» ей про бутылки,
Что сделать ей хотел сюрприз,
Но мысли спутались в затылке…
Двустволка
Моё дедсадовское детство,
Как утро растворилось в дне.
Забавное досталось место
В бурлящей школьной жизни мне.
Там в ностальгическом окрасе,
Сейчас, когда гляжу назад,
На перекличке в первом классе,
Я вижу синие глаза.
Свои в то время краски были:
В тот год Гагарин полетел,
Стиляги в дудочках ходили…
…Карибский кризис и Фидель.
В нас знаний луч, незнаний туча.
Тянулся долго классный час,
Со мною приключился случай.
Поведаю, какой сейчас.
Развод у родичей был мирен.
Мы обитали у родни,
Отец же в прежней жил квартире.
Тянулись у обмена дни…
…Прогуливали мы, поймёте,
И я к отцу друзей привёл,
Когда он сам был с работы,
К себе в квартиру не пришёл.
Собрал им папину двустволку.
Потом их начал развлекать,
Курком попеременно щёлкать,
И, понарошку, в цель стрелять.
Пощекотать друзьям, чтоб нервы,
Вогнал я в ствол один патрон,
Чтоб ствол, теперь который первый,
Картечью стал вооружён.
Пришёл азарт тогда с излишком,
Явился к нам другой настрой,
Играли мы во всю в войнушку,
Курок давили холостой.
Не знаю в чём была причина,
В ошибке или же в дружке,
Но он свой палец перекинул,
Лежал на боевом курке.
Был я тогда ему мишенью,
И продолжая хохотать
Успел в последнее мгновенье
Двустволку ту к софе прижать,
Что, было, кстати, между прочим,
Раздался выстрел, словно гром.
Смеялся я на нервной почве,
Что буду виноват во всём
Потом, я для себя предвидел.
Дым по квартире вился всей,
А я пытался в нём увидеть
Со мной пришедших в дом друзей.
Пробита полностью перина,
Простынки, пара одеял.
Что сказано, на половину
Порезали мы из белья.
Из всех обрезков узел свёрнут,
Нашли и место для жилья.
«Надёжно» спрятали в уборной,
В коробке грязного белья…
.
…Пока всё это не раскрылось,
Отец понять никак не мог:
«Как одеяла сократились,
Вдруг оголив две трети ног?..»
Свалка самолётов
В года 60-е,
Ходить одною стёжкой
Мы были завсегдАтаи
В Воронеже, за Острогожской.
Расположилась свалка там,
Была она из самолётов,
И «Диснейлендом» была нам,
Где совершали мы полёты.
Шныряли как «десантники»,
Прилаживали пушки.
Внизу гнездились Аннушки,
Повыше Яки, выше Тушки.
Всего же было их под сто,
И были все разбиты,
А почему? Тогда никто
Не говорил открыто.
СредИ нас всех любой не агнец,
И нас манил один металл,
Окрашенный зелёным, магний,
Чья стружка, это каждый знал,
Горит и ярко слепит глаз
И от воды не тухнет,
Такое делали не раз,
Все знали эту кухню…
…Жизнь шла тогда на свой манер,
Нас ТАСС не волновал излишне.
Аварии в СССР,
Что где-то были, я не слышал…
Уличный герой
Развод в семье – ты на угле,
Конец комфортной жизни детства
В военном милом городке.
На две семьи теперь соседство.
Был хулиганским тот район,
Куда мы с мамой разменялись.
С блатной романтикой устой
И звон гитар там прописались.
Был не привычен новый двор,
Кончался дом и шли бараки.
И часто там ребячий спор
Заканчивался дракой.
У улицы есть свой закон,
Свой кодекс и свои порядки,
Здесь сразу виден пустозвон,
Живут тут мигом, без оглядки.
Когда ребята из двух стай
К тому же с разного района
Встречались, начинался бой
С зубодробильным перезвоном.
Я был силён и был плечист,
Ровесников бросал «подсечкой».
Кликуху дали мне «самбист»,
Хотя в борьбе был самоучкой…
…Столкнулись как-то раз зимой
С «барачными» у клуба рано.
Спешили все тогда в кино,
Чтоб сесть получше у экрана.
Но не подраться не могли,
Не позволяло нам позёрство.
Тогда ребячий строй решил
Устроить бой единоборства.
И кто-то вытолкнул меня.
- Пускай Самбист! Он передюжит! –
И я увидел бугая,
Который стал меня утюжить.
Не знаю точно как я смог
(Пределов не было тревоги)
Под руку делаю нырок
И «мельницей» валю под ноги.
Пока не кончился испуг,
Вдавил я глаз ему поглубже.
Обмяк он сразу и затух,
Поняв, что оказался в «луже».
Провёл я боевой приём,
Спасибо братову ученью.
Прижав к земле, лежал на нём,
И это был исход сраженья.
Затем , совсем уж осмелев,
Я перед всем ребячьим строем
Просить прощения велел,
Так стал я уличным героем…
Жвачка
Одна была та из примет
У тех времён, что проживали.
Когда мне было десять лет,
Гудрон, как жвачку, мы жевали.
Зимой кололи топором,
На стройке брали в котловане,
Чтоб «жвачкой» угостить потом
Девчонок уличной компании.
Ведь надо как-то пофорсить
И перед ними засветится,
Чтоб «брешь» в сердцах у них пробить,
Нам надо было не ленится.
Гудрон, предполагал я, твёрд,
Но его солнце разогрело.
Не нужным стал тогда топор.
Смола ведь стала мягкотелой.
На середину я успел
Вбежать и глупо улыбался.
От хохота ребят гудел
Весь котлован. Я погружался.
Не знаю, выбрался как сам.
Друзья тут помогли маленько,
Мне дОску бросили к ногам,
И выполз я на четвереньках.
Окрашен чёрным был тот день.
Явился к маме без улыбки.
Таз с керосином и ремень –
Такие в памяти зарубки.
Сноровку мамину познал.
Смола, чтоб лучше отставала
От моих мест, она
Их все с усердием хлестала…
Фильм про Тома
Как в пионеры я вступал,
Бой барабана, трели горна!
Тогда всем нравился Гайдар,
«Голландец» возле мыса Горна.
Был пионерский слёт у нас,
Повестка: сбор металлолома,
Где награждался лучший класс
Билетами на фильм про Тома.
Определялся этот класс
По весу сданного металла…
…В той группе было трое нас,
Которые тележку взяли.
Хотели, что потяжелей,
Взгляд наш к цехам Мостозавода.
Других и не было идей,
Тишком прошли через ворота.
Знакомым воровским путём
Шагаем на складскую базу,
Где железяку мы берём,
Уходим в потайные лазы.
…Была весомее из всех
«Металла» куча в классе нашем.
Не поднимали мы на смех
Ни малышню, ни тех кто старше.
Директор пояснил: - Итог
Объявлен будет завтра! –
Никто предположить не мог,
Что нашу кучу ждёт утрата.
И утром подошёл вахтёр,
А с ним охранники пришли,
Начкар их сразу всё нашёл.
- Откуда? – Мы все замерлИ.
Вожатый отстоял нас всех.
Деталь та крана «улетела»,
Подняли в школе нас на смех,
А куча наша похудела.
Металлолом не дал нам приз,
И планы класс уже не строил.
Нежданно путь наш стал бугрист
На популярный фильм «Том Сойер»…
Пролетают души, пролетают…
Пролетают души, пролетают
Среди вьюги, среди гроз,
Стаей души, пролетают
Из невидимых стрекоз.
Не надёжное жилище
Тел холодных покидают,
Им навеки оставляя
Позаброшенный погост,
Знатное кладбИще…
Пролетают души, пролетают,
Впереди висит туман,
И последний раз взирают
На деревья и дома.
Жизненный баланс нарушен,
Их волнует это мало,
Но навеки к ним пристала
Грусть людская, не сломать,
Хоть уже они и души…
Пролетаю души, пролетают
Среди близких и родных.
Над могилой пролетают
Среди мёртвых и живых.
Им не надо торопиться,
Тот, кто ими управляет,
Свою службу чётко знает,
Когда в мир иных
Душам появиться.
Пролетают души, пролетают...
Фигурка у снегурки
О прошлом память поскупей
Вдруг стала. Жалко.
Да, были звёзды покрупней,
В ночИ был запах от фиалки
Совсем другой. Кузнечики
В траве не скачут. Зимой нет горок.
И речи человеческой
Поставили заборы.
Душа отчаялась,
Играет в жмурки.
И в памяти растаяла
Фигурка у снегурки…
Зарубки
У каждого судьба своя,
Событья чем-то отличались,
Но личные, уверен я,
Зарубки в памяти остались.
И если их обрисовать,
Отметить нам какие,
То я могу сказать,
Допустим, у меня такие:
Измерить лужи как пришлось,
За что потом влетело.
Как метил в гвоздь,
Попал в живое тело.
Объеденный батон,
Чужой малинник,
На школьной вешалке в пальто
Исчезнувший полтинник.
На чердаке секретный схрон,
Гопстопщик в переходе,
Висячий комариный звон
В палатке в турпоходе,
Под глаз полученный тумак,
И выжиганье на фанере.
Перечислять могу я так
Вам долго, я уверен…
…И не стираются годами
Стежки той жизни.
Видать, соткала нам их память
Безукоризно…
Матушка
Война! И университет?
Теперь об этом лишь мечтает,
Снежинками задумки тают.
Что будет трудно она знает,
Которой восемнадцать лет.
...Убит Василий. Брата – нет.
Её повесткою призвали,
(Кто говорит девчат не брали?)
Красивая и молодая,
Которой восемнадцать лет…
Из Кустаная товарняк набит.
Девчонки там, как сельди в бочке.
Владивосток конечной точкой
Является в пути. Цепочкой
Состав через тайгу бежит.
И с Англией, а также с США
Япония - в военной брани.
Война с Россией скоро грянет,
И от неё Отчизна знает
Лишь отделяет один шаг.
Пусть планка слишком высока,
Но взять её реально.
Держать пришлось, хоть мы нейтральны,
На рубежах восточных дальних
Боеспособные войска.
Война пришла как пелена.
На юность поколенью.
Как кровь красна в сраженье,
А то холодной смертной теню
Была для молодых она.
Пулевой рокот канстаньет,
Их разноритмом бой затянут.
Цветок надежды не завянет,
Как девушка в мечту заглянет.
В Любовь, детишек и семьею…
…Сорок четвёртый звёздным был.
О браке был приказ зачитан,
И молодым был стол накрытый.
С машины только что разбитой
Комбат им кузов подарил.
Завидовали все потом,
Ведь в сухости они зажили.
Полы у всех в землянках были
Так как и стены - земляные.
Таким вот был их первый дом.
А маму рвали на расхват,
Политотдел давал заданья,
И на одном она дыханье -
Художница, певунья,
Участница агитбригад.
Подруга с редкой красотой –
Землячка, с нею песни
Бойцам в окопах пела вместе.
Фигурою стройней газели,
С густою длинною косой.
Мамане повезло не быть
В бригаде той, ведь стенгазету
С названьем боевым «Ракета»
Должна была она к рассвету
Рисунками снабдить.
Преодолев немало вёрст,
Бригада прибыла на место,
Дала концерт, потом все вместе
С бойцами распевала песни
До самых звёзд.
Переночуйте в роте мол,
Уедите с восходом солнца!
Но жизнь захлопнула оконце,
Всех в ночь зарезали японцы.
Тонтои выполнили роль.
В штаб привезли мешок. Война.
Взглянула мать туда без спроса,
Вогнав в себя навек занозу.
Подружки голова и косы
Увидела в мешке она.
И продолжая наступать,
Был батальон в одной атаке.
Пылали Т-ешки словно факел
Японцы-смертники под танки
Бросались, чтобы их взорвать.
Живые не хотели умирать
Победа! Уже надежду каждый кОмкал.
Последний бой – у жизни кромка.
Тут крикнул командир всем громко:
- Живыми смертников не брать! –
Их развели всех по кустам.
Был каждый гневом переполнен,
Ведь о погибших каждый помнил.
Хотел приказ скорей исполнить
А проще, расстрелять их там.
Была в том матушка бою,
Достался смертник пожилой,
К реке вела его вдвоём
С таким же старым старшиной.
Смерть погуляла в том краю.
На воду жёлтый лист упал,
Вода в реке совсем остыла,
Клин журавлей кричал уныло,
Не помнит матушка как было,
Но помнит смертника оскал…
Уже я стал совсем седой,
Но что-то вижу, не слепой.
То генная уверен память
Меня пытается заставить
Родные образы разгладить.
Во мне их след на тыщу лет.
Да, жаль, отца уж нет
взгляд встретить где б.
И мамы нет
не тот рассвет…
Новый год
Не будет Новый год затаскан,
Не может быть такого, нет.
У каждого в нём свой сюжет,
Своя несбывшаяся сказка.
Когда наш сон в мечту унёс,
Строчила мамина машинка,
И утром Светка как снежинка,
А я ватиновый Барбос.
Наш Новый год такой один,
В такие запахи одетый.
Тут ароматы винегрета,
Смолистой хвои, мандарин.
После игрушечных машин,
Я жду с конфетами подарка,
Лежит, где знаю шоколадка,
И сочный, сладкий апельсин…
…Но каждый праздник в Новый год
Не так искрится на планете.
Подобно лебедю в балете,
Всё хуже пируэт берёт.
Брату
Апишеву Александру
Витают в этом доме
Явь и сон.
Мы - здесь.
Мы что-то делаем, спешим,
А Саша
В гробовой лежит тиши,
И мы не знаем,
Где же он?
Наш мир для нас с тобой
Понятен.
Его и многоглаз и необъятен.
Теперь перемешался
Брат с ним
И мир его для нас
Необратим.
Он рядом,
Но его уж с нами нет.
Ему не нужно
Наше словословье.
Прожитые полсотни лет
Стоят за белым изголовьем.
Полсотни лет,
Полсотни вёсен,
И преждевременная осень,
И мужество его среди страданий.
Полсотни лет любви, скитаний
Всего того, что он унёс,
Что с ним на век оборвалось,
Растаяло как свет в тумане...
...Молитва в православном храме
Водой живой легла на нас,
Расыпалась, впиталась, обрелась
Для жизни грешной нашей.
- Земля пусть будет пухом,
Саше…
Мамины кастрюли
Запах маминых борща и щей,
Её, а не базарных беляшей.
И то, что источает сдоба,
И бешбармак и запах плова.
От них становится уютно
И знаю - не сиюминутно.
Коль эти запахи дыхнули.
Я слышу мамины кастрюли.
И нюх становится острей,
Хоть занимайся самоедством.
На кончике своих ноздрей
Встречаюсь я с прошедшим детством.
Иммунитет
В душевной девственности
Мы появляемся на свет.
Из нашей детственности
Взрастает наш иммунитет
Ко всем житейским передрягам.
От бытовых заноз
Волдырь засохнет без напряга
У тех кто впрок с собой унёс
Из радостных мгновений детства
Благоухающий букет...
...Иммунитет, с таким вот действом,
Проблемы сводит все на нет...
Новый год из детства
Из детства Новый год - у всех.
Там с братом мы и радостный наш смех,
Там винегрет и свежий хвойный запах,
На ёлке мандарины и в фольге орех,
Конфеты «Мишка косолапый».
Сейчас я рассказать могу,
Как родилась у нас в мозгу
Идея, жизнь которой дали.
Хлеб прятали мы в фантик и фольгу,
А что внутри с братишкой мы съедали.
Я дедушку Мороза ждал
До поздней ночи. После засыпал,
И в снах мечты пылали как пожары,
А утром к ёлке я бежал,
Где ждал меня уже подарок.
И возникал тогда вопрос,
Как догадался дед Мороз.
Под ёлкой ведь всегда лежало,
Что я хотел, и он принёс,
Ведь это только мама знала…
Пращуру
Памяти моих предков
В лесах круги всё «ведьмины»,
Ивану с Марьей вместе впрок.
На Белом озере косяк из стерляди
Вильнул хвостом и ветерок.
Подняло утро белую сорочку
Над лугом, по росе прошлась,
Засеребрила в нём дорожку,
Вслед за зарёю подалась.
Ковёр осенний на равнине,
На паутинке все леса,
Иван да Марья журавлиной
Поднялись песней в небеса…
…Ванюша много ряс до дырок
Сносил, а время быстро шло,
Пока в монастыре не вырос,
И не освоил ремесло.
Сулил игумен, что отселит
В мир долгожданный обитать,
Но оказалось – мягко стелет,
На деле было хустко спать.
В скиту он также и остался,
Монахам валенки катал,
Сам прочно в войлок здесь свалялся,
Ведь монастырь не отпускал.
С весны сватов к Марии слали.
Теперь она и дальний край.
Уж, осень – свадьбу не сыграли,
И слёзы Мани через край.
В семье с ней вместе семь сестрёнок,
Из мужиков лишь батюшка.
КосЫ желала расплетённой,
Она в венчальном платьишке.
Не ведает Ванюша страхи,
Лишь видит цель теперь одну…
Должны его постричь в монахи,
Игумен зря, что обманул…
Сказал глава семьи Василий:
- Слезами ночь не звездопадь.
Не плачь, Мария, пересилим!
Ведь жили, будем жить и вспять!
Мы ведь пока, что не в могиле,
И сырью зря ты морщишься,
Дай Бог! Дорогу мы осилим -
Путь к Кустанайскому урочищу. –
С собой теперь не взять им
Ивана. Зря, а он хотел.
Не стал Василию тот зятем,
Надежды уголёк всё ж тлел.
Был замысел в нём не великий.
- Дай Бог, полозьям лёгкий кат,
Чтоб завершился путь далёкий,
К весне бы одолеть весь тракт.-
А пимокатом Ваня ведал,
Руно пусть как бы не тряслось,
От валенок не будет следа,
Их если сделать на «авось».
Стал путь по жизни побугристей,
Но верой Мани он согрет.
Весеннее, хоть шерсть пушистей,
Не потрепать, так толку нет.
Белоозёрского ковчега
Теперь уже не развернуть.
Лёг первый крепкий наст из снега,
Озёрцы навострились в путь.
Как двор, то кони запряжёны,
Бурёнок стадо – в сто голов.
На озеро лёг плач гармони,
И гомон сорока дворов.
У дома грузятся на сани
Скарб, связки осетров и дров.
Дым из трубы над каждой баней,
Отъезд назначен на Покров.
О том, что Ваня сделал «дёру»,
В обозе каждый уже знал.
В жизнь новую вступали Белозёры,
На Кустанай их путь лежал.
У крон деревьев всевозможно
Ночь серебрила образа
Светились в зарослях таёжных
Углями рысьины глаза.
И в просеках водоразделов,
Суда, где раньше волокли,
Озёрцы путь себе проделав,
К горе Вороньей подошли.
Иван покинул скит навеки,
И накрепко захлопнул дверь.
Звала родного человека.
Какой уж день, его свирель.
Сомненья, вера и догадки…
Обоз пришёл, не дал взгруснуть,
Ведь жить теперь уж без оглядки,
У них с Марией долгий путь.
И думает - он всё решает.
Ивану кажется в душе,
Что он Марию выбирает,
Но ею выбран был уже…
Марии нет теперь «ненастья»,
Большое видится через года.
Через борьбу такое счастье
Роднит супругов навсегда.
Не знали псы, куда им деться,
Нависли тучи и гроза,
Никак не могут наглядеться
Друг в друга милые в глаза.
Свободней шаг, дышать просторно.
Вперёд! Хоть сзади прах отцов.
Но на пути стоят кордоны.
В обозах ищут беглецов.
Чтоб власть свою вменить по праву
Служивым лишь бы дай предлог.
За мост, паром и переправу
Давай монету как «налог».
Тогда крестьянам волю дали,
И был с пристрастием догляд,
Ведь многие с «добром» сбежали.
Подводы ставились все в ряд.
Был гужевой в то время транспорт,
И по земле ходил лишь он.
Иван же не имея паспорт,
Имел в обозе разный схрон.
И прятали его все вместе.
- Чтоб он людей не напрягал.
Пусть будет схрон в одном лишь месте! -
Озёрцам так старшой сказал.
Для беглого тогда с прикидкой
Из ремзапаса и досок.
За ночь поставили кибитку,
Иван, где спрятаться бы мог.
Верх сделали с двойным накатом.
Зима и утеплён тот схрон.
Там беглый должен быть упрятан,
Чтоб переждать любой кордон.
Раз оплошали, было поздно,
Кусок материи весел.
Вели осмотр из таможни
И ткнули саблей в эту щель.
Обход продлился два часа,
Иван весь кровью изошёл.
Ведунья-бабка лишь спасла,
Когда таможный пост ушёл.
Ну, а в степи за снежной сенью
Не зги не видно – трусь, не трусь,
На лошадей в пургу спасенье.
Непредсказуемая Русь…
По венам жажда – жить свободно,
Чтоб был бы дом и детский смех.
И зуд в руках, как волк голодный
Бежит к заре, что греет всех.
Жить, хоть придётся словно биться,
Брешь делая в глухой стене.
Совьёт очаг мечтаний птица
Гнездом в невиданной стране.
И отдавались тем мечтаньям
Иван да Марья день за днём…
…Но впереди - им испытанья,
Которые сулили о плохом…
Обоз пришёл тогда к Уралу,
А здесь нежданная беда.
Чума и голод – вместе парой,
Смерть сеяли во все дома.
Лежали люди-приведенья,
Их руки палками торчат.
Встречают мёртвые деревни,
Шакалы с вороньём молчат.
Кордон пожитки все сжигает,
В обозе слух уже прошёл,
И карантины объезжая,
Степь и пургу он предпочёл.
Узнав, Василий торопился,
Собравшись всей семьёй большой,
Поведал то, что заразился.
Итог подвёл: - Иван старшой! –
- В степи останусь, будьте ладны,
Возьму ружьё и чуть еды,
Ивану прятаться не надо,
Возьмёшь мой паспорт, вот гляди:
Не разобрать, что возраст разный,
Бородачи и тот же рост,
Мы по фигуре сообразны,
Глаза одни и цвет волос.
Не углядят подвох, бьюсь на спор! -
Но взгляд блеснул и потемнел.
Без фото был в то время паспорт,
Лишь с описанием примет.
Окинув взглядом всех с любовью,
Василий – желваки у скул,
Ушёл на вечное зимовье,
Запрятав смертную тоску.
Хотел он свадебные звуки,
Дошёл к урочищу почти.
Мечтал о том, чтоб нянчить внуков,
Чуть-чуть осталось до мечты…
Степь вся в снегу, восток алеет,
Обоз ползёт змеёй к заре.
Костёр Василия лишь тлеет,
Видать, что хворост отсырел.
А запад – мрак, там ночь нетленна,
Мерцают в небе звёзды только.
Из тьмы той как конвой бессменный,
Бредут голодной стаей волки.
Иван глава, теперь терпи.
Вот колокол бьёт звонко.
Погиб мой предок в той степи,
Жизнь положив к ногам потомков…
В озёрцах больше мочи нет,
Хоть за плечами горя много,
Достиг обоз урочище,
Проделав длинную дорогу.
От голода, болезней водит,
Но вот Тобол, кругом простор.
Ширь и обилие угодий
В озёрцах вызвали восторг.
Кочевники совсем не знали
О льготах и пособиях.
Но поселение создали,
Китайцам как надгробие.
Ещё не застеклили рамы,
Народ ещё и пот не стёр.
Как друг за другом вышли замуж
Все до единой из сестёр.
Покорена цель каравана,
Жизнь стала лучше и светлей.
В семье Марии и Ивана
На свет явилось семь детей.
И рост они у рода дали,
Не зря Василий в поле канул,
Хотя тот миг и был печален,
Но внучкою родИлась мама.
Заснеженная даль и ветер колкий,
Сквозь время вижу я простор,
Из темноты выходят волки…
…В степи мой пращур и костер…
Послесловие
Одна сестра жены Ивана
Делила с мамой один кров,
О том, что было, моя мама
Мне рассказала с её слов.
Была она в то время юной,
Прабабушке уж лет под сто.
- Переселения рисунок
Придумать так никто б не смог.-
…………………………………
…Ползёт обоз за горизонт,
Не зная, что в грядущем ждёт.
Их действия и каждый вздох
В потомках нынешних итог…
Слова родителей
Слова родителей – вопрос?,
Особенно в канун их смерти.
И твой ответ не так уж прост,
А ощущениям не верьте.
Дана им сила в этот миг
Всё наперёд увидеть.
Чего б ты в жизни не достиг,
Прогноз их очевиден.
- Да всё мы знаем – ,говорим,
Но ошибаемся в поступке.
Мы в корень жития не зрим,
И взгляд на жизнь наш очень хрупкий.
Такая сила им дана,
(Мне , кажется, не ощущают)
Но что нам ведают всегда
Превратность жизни воплощает.
- Тебе так многого дано,
Я знаю столько – ты не знаешь! -
Мать умирала и она
Подумал я – больная.
- Что знает, что не знаю я?
И что дано мне уж такого? -
Подумал в ту минуту я,
Но, где-то, был растроган.
Событий череду прогнал,
Был замполитом, бизнесменом,
И там и там преуспевал,
Пока всё не покрыла пена.
Валила пена изо рта,
А говорил – жевал я кашу.
И жизнь, казалось, прожита,
Но был конец совсем не страшен.
Авария – всем в невпопад,
Но нет больней душевной боли.
Когда тебе под шестьдесят,
То это уж тем более.
Людей в поступках узнаЮт,
Пусть делают невольно.
Когда родные предают,
То это как-то больно.
Я мамины слова постиг,
Нет времени, чтоб что-то выждать:
Стихов издал пяток я книг,
Стал за год номинантом – трижды.
Внутренняя честь
Памяти Масюковой
Елены Гавриловны
БылА модна и хороша собой.
Нас познакомили Петровы,
Ты предложил мне торт медовый,
Когда справляли год мы Новый –
Тот памятный – 32-й.
Когда твой повстречала взгляд,
Вошла как в сказочные двери,
Я в это не могла поверить,
Мне было чувства не измерить,
И в них пролился звездопад.
Мы на Никитинской – ты рад.
Там вниз спадает хрустко,
Весь из порогов и из спусков,
Всегда гремевший в доме гулко,
Марш лестничный как водопад.
Подъезд тот – в жизни поворот,
И мы с тобой не колебались,
А целовались, обнимались
И глубже, глубже погружались
В влюблённых чувств водоворот.
Как в светлый праздник Рождество,
Была красива я и рада.
Дом на Никитинской – отрада,
И судьбоносная награда –
Тут состоялось сватовство.
Был тут и свадебный наш пир.
И кто-то в пляс тогда пустился,
А кто украдкою крестился,
Тогда в слезу мою вместился
Весь окружающий нас мир.
Кричали: - Горько! – Нам кругом,
А мы как школьники смущались.
Меня и крали, выкупали,
Потом опять мы целовались
За шумным, свадебным столом.
Гулянье продолжалось в ночь,
Оно взвивалось и бурлило,
Пробрали песни всех до жилок,
Поднять горячий свой затылок
Бутылкам было не помочь.
-2-
В какой стране, в семье какой,
Не нам решать, как появиться,
Мне уготовано родится,
Когда ко мне приспел явиться
Зловещий тот 38-й.
Рекорд арестам был тот год,
В ОГПУ все лютовали,
Пределов лютости не знали,
И «справедливо» разделяли –
«Враги народа» и народ.
К подъезду чёрный «воронок»,
Скрепя колёсами, подъехал.
Был дом пронизан липким страхом.
Зловещим отозвался эхом
Ночной непрошенный звонок.
«Жена врага» - был приговор,
И жизни полное крушение,
Надежды нет. Как завершение –
Неслось испуганно шипенье
Из чёрных, неприятных нор.
Желанье что-то рассказать,
Окаменелое страданье,
И за семью переживанье
В наш час тюремного свиданья
Увидела в твоих глазах.
К окну в тюрьме для передач
Мы, жёны, шли как на работу,
Чтоб о мужьях узнать, хоть что-то,
А в это время у кого-то
Жизнь отобрал уже палач…
Гвоздём сверлила мысль о том,
И призрак смерти был над нами,
А то, что кто-то сапогами
Об нас обтёрся – это сами
Мы как-нибудь переживём.
Одиннадцать их было жён,
Прозвали коих декабристки,
Жизнь «жён врагов» нам боле близки,
И если составлять их списки,
То жён считай, что миллион.
Та очередь, где ждал народ,
Змеёю чёрной извивалась.
То замирала, то пыталась
Ползти чуть-чуть и колыхалась,
Чтобы продвинуться вперёд.
Несчастья были в котелке,
В одном – мы это понимали,
Общались, словно обнажались,
И никогда не убегали,
Увидев друга вдалеке.
Все превращения – ничто.
Ведь Бог есть Бог, а червь есть червь –
Ещё никто не опроверг,
Но ГПУшник всё отверг,
В застенках делают не то.
Воспоминания пьянят,
Всё оборвал арест «законный»,
И приговор тот «сочинённый»,
Твои глаза заворожено
Сквозь время смотрят на меня.
-3-
Любовь моя ушла с тобой.
Такое горе – горы гнуться!
Пути навеки разминуться.
Молю, чтоб в небе им сомкнуться,
Мы будем вместе, милый мой!
Кому-то светится закат,
И радуга по небу бродит,
Со мной плохое происходит,
Из сердца с болью жизнь уходит,
Как бабы нервы голосят.
Ту боль за мужа не забыть.
Она со мной всегда на свете,
Во сне я вижу наше лето.
Всю ночь в подушку до рассвета
Опять белугой буду выть.
В жилетку крик живую грудь
Мне разрывает на кусочки.
Над i расставлены все точки,
Не разделил меня и дочку
Жестокий арестанский путь.
Твои засохшие цветы
В хрустальной вазе сохраняю.
Приди, хоть кем – я ожидаю.
Я всё равно тебя узнаю,
В кого б не превратился ты.
Ты всё равно придёшь, к чему
Не хочешь, чтоб теперь всё было,
Я жду тебя, себя забыла,
Открыла дверь, свет потушила,
Тебя любого я приму.
Я знаю, что приходишь ты,
То ветром, то красивой птицей,
То ярко вспыхнувшей зарницей,
А можешь просто обратишься
В мои любимые цветы.
Крадётся ночь, не спит капель,
А в голове одни вопросы:
- Кто не признались – те отбросы,
А кто расстрелян – безголосы?..-
Иду как в прорубь я в постель.
Остужено моё гнездо,
Навис загробный воздух возле,
Скорбь и печаль и море горя.
Сегодня наступило «после»
И не наступит больше «до».
Дождь убаюкал боль в груди,
В душе не стихнет зуд от гниды,
За нанесённые обиды,
Перекрестись хоть сто по трижды.
- Придёшь когда, то разбуди…-
…Я в нашу молодость вернусь.
Воспоминанья – замираю!
Любовь была моя без края,
Как ширь полей и синь морская,
За эту память я держусь…
…………………………….
То ладно в жизни, а то жесть,
Узнает сердце боль и робость,
Зло, грубость и плохую новость.
Нам помогала в жизни совесть
И наша внутренняя честь…
Внуку моей мамы Бирюкову Егорке
Своих родителей ты сын.
Они одни и ты – один,
Будь в жизни им как Алладин!
Преобразуйся вновь и вновь,
Любой застой и ты в болоте.
Получишь в глаз, минуя бровь,
Не спрогнозируй ты чего-то.
И в память накрепко зашей,
Что жирных кошек прут взашей –
Не ловят кошки те мышей!
Не хнычь по жизни и не плачь,
И соблюдай себя в ней строго,
В улыбку боль свою запрячь.
Знай зло хоть мало – это много.
Пусть день пройдёт, как солнца луч,
Пронзит который стаю туч.
Пускай найдётся нужный ключ,
Который вскроет тебе дверь,
Подобно той – как в Буратино.
Удачи больше, чем потерь!
Пусть будет так – необратимо.
Наступит многомильный час,
Представить трудно нам сейчас,
Что скрыто в будущем от нас.
Ныряй, плыви – в том нет беды,
Тогда не быть обедом рыбам.
Чтоб были осенью плоды –
Весною сад под горьким дымом…
...Пусть совесть никогда не смолкнет,
И это будет, в это верю,
А твой Бермудский треугольник,
Он начинается за дверью…
Егорке - 6 лет
Пробежал по листьям лучик,
Поздравляю милый внучек.
Ты задуй на торте свечи.
Год взросленья обеспечен.
Что-нибудь возьми от старших,
Рукоделье - бабы Маши
И, конечно, по любому
Языки от бабы Томы,
Поздно будет или рано,
Эрудицию от мамы,
Не забудь себе оттяпать
Многогранности у папы.
Брать найдётся у кого,
Было бы чего…
В день рождения желаю,
Чтобы тучка кучевая
Непогдой лишь была,
Чтоб летел ты как стрела
К избранной тобою цели,
И чтоб грозы прогремели
Где-нибудь в сторонке,
Смог всегда по македонски
Повести с врагами,
Был хорошим сыном маме,
И ещё того хочу,
Чтобы мог бы, не шучу,
Много раз задуть свечу.
- Мой хороший непоседа,
С днём рождения! - Твой деда.
Счастье под ногами
Спорт выбрал, нечего вникать,
Его издержки всем виднЫ.
Упал на маты с турника
И травму получил спины.
Я год в кровати пролежал,
Меня распял фиксатор.
Когда на ноги снова встал,
То первый индикатор
Моей жизнеспособности
Была по городу прогулка.
Понадобилось доблести,
Хотя пути и по проулкам,
Мои в ту пору пролегли,
Ведь ногу осторожно ставил.
Прописанные костыли,
Я в санатории оставил…
…И Павловск слал улыбки мне,
Увидел их по новой,
От всех висящих простыней,
Садов, собак дворовых,
От лопуха, который мнёшь
И топчешь сапогами…
…А, просто, ты идёшь
И счастье под ногами…
Два изумруда
Когда, не помню, посещал подвал,
А тут жена чего-то попросила.
В нём прошлое взглянуло мне в глаза,
Телепатически спросило:
- Давно, ты, что-то не бывал!.. -
…Мои валялись «снегуркИ»,
В хоккей играл в них с битой,
Пылились ласты-плавники,
Аквариум разбитый,
В углу мелькали огоньки…
Пыль подлетела вся к лучу,
Который в щелку просочился,
В углу паук создал парчу,
А я весь погрузился
В прошедший мир, молчу…
Совсем уже не молодой.
В подвале хлам и старая посуда,
И я средь них стою седой.
Сверкнули два живые изумруда,
- А, Муся! Ну, пойдём домой… -
Память
Память - взмах качель,
Скольких не вернуть обратно...
Но мелодией утраты
Вновь звучит виолончель.
Есть у сомкнутых ресниц
Своя тайна. Закрываю,
Точно знаю,
Что калейдоскоп тех лиц
Как снежинки множатся.
Налетают вихрем. В лицах
Белый свет струится.
Он в картинку сложится.
Всё прибудет тут,
Осень и зима и лето,
И на нас с картины этой
Тыща глаз взглянут...
Лучшему другу
Леониду Сколозубу
Уходит друг на вираже,
Опасно!
Не выбросить тебе уже
Запасник.
От крови руль весь порыжел,
Твой взгляд погаснул
Сейчас ты на меже,
С которой ждать напрасно.
Ты обрываешь связь времён,
Меняешь обстановку,
Я думал ты заговорён,
Ведь презирал страховку.
В моё сознанье стал вмещён
Мгновенный план твой в расстановке.
И твой поступок оценён,
Твоя мотивировка.
Ведь справа от тебя она,
У ней под сердцем твой ребёнок.
Тобой тогда оценена
Концовка этих гонок.
А нам в подробности видна,
Но и слышна
В процессии загробной.
А что жива твоя жена -
Врачей взгляд изумлённый.
Ты принял на себя удар
Такой – движок ушёл в кабину.
И жизнь тогда другим отдал.
Жаль выкидыш, не стало сына.
Отцом посмертно ты не стал.
Обрёл лишь память из гранита.
Всё также молод и не стар -
Крутнулась сорок раз планета.
У времени другой окрас,
Поменьше солнца, больше вьюга.
Нам не хватало тебя в нас.
Шёл каждый своим кругом.
Скажу уверенно сейчас,
Брусок у жизни уж подструган.
Лазурь мы помним твоих глаз,
И ты остался лучшим другом.
Осел спинакер, полощет парус,
И яхту прибивает к скалам.
Чем ближе к камням,
злее старость.
И сколько нам ещё осталось?
Ленька
Сорок лет как с нами не стало Лёньки Скалозуба.
На сновидение свечи
Приходишь ты ко мне в ночи.
В последний раз, когда явился,
К тебе привык, не удивился.
О своих планах рассказал,
Светилась синь в твоих глазах.
(Во сне в иной, как будто, жизни,
О Лёнькиной не знаю тризне).
Поговорили мы с тобой,
- Какой ты, Лёнька, молодой! –
Порадовался я за друга,
Но сбросив сна с себя кольчугу,
Я чётко сразу осознал
О чём смеялся и молчал
Мой друг. Он в сон влетел как птица,
Ему всегда ведь будет тридцать…
Обложки журнала «Огонёк»
Висят картинки из обложек,
Одно из времени примет,
В полуслепой пригожей
Распят велосипед,
А около двери,
Шеренга из калош и бот,
Конфеты барбарис,
И мама что-то шьёт.
Крылечко у веранды -
Ступени все скрепят.
Дровишки у титана,
А рядом самокат.
Все шкоды как котята.
На выдумки мудра,
С утра и до заката,
Наша детвора.
Роддом
Посвящается Веруне и Егорке –
Внучке и правнуку моей мамы
С детьми по разному бывает,
Одни родятся через год.
А у других наоборот,
Не наступает свой черёд.
Они на Бога уповают.
Так было с дочерью моей
Тернист был к родам её путь,
Лишь одеяло натянуть,
Под ним тихонечко всплакнуть,
В надежде губы сжать плотней.
Судьба раскинула скатёрку,
Что стол от явств оторопел,
Цветок невиданный расцвёл,
Весь мир вокруг похорошел,
Нам Вера родила Егорку.
Ей воздалОсь её терпенье,
И соловей пропел ей трель,
Лицом Егорка заалел,
Ворвавшись в мир, минуя «дверь»,
Ведь мать пошла на рассеченье.
И это есть её победа,
Хоть Феникс тронул пусть крылом.
От радости не находил я слов,
Ведь тридцать три годков прошло
С рожденья Веры – стал я дедом.
Теперь забота об одном,
Меня затеи обступили,
И чтоб Веруню рассмешили
С Андреем вместе поспешили
На её выписку в роддом.
Приехали в квартиру к ней,
Готовят одеяло, ленты,
Убранство детского конверта,
Медсёстрам сладкие презенты.
Бутылки с чем-то повкусней.
Результативность превозмочь -
У тётки с властною манерой.
(Наверное, родня у Сержа,
А Ира, видимо, у Веры. -
Там тоже надо ведь помочь.)
Роддом. Час встречи тихо тлел.
У входа тётка нервно курит,
Я поглядел на её руки,
И понял я по их фактуре -
Ошибки нет, остолбенел.
Не видел Иру тридцать лет.
И так мне стало неудобно
За то что, хоть совсем не злобно
Придумал «образ» донесённый.
Я даже, в чём-то, был задет.
Попозже этого коснусь.
Была немая пантомима.
Я ощущаю это зримо,
На улице прошёл бы мимо.
И не узнал бы я жену.
Егорку принесли, одет.
С ним Вера. Я сыграл картины,
На этот раз из Буратино,
Чтоб поздравления раскинуть,
И чтобы был один сюжет.
Подарок первый мой главе,
Я азбуку вручаю Сержу,
Чтоб в знаньях был он конькобежец,
Егорку обучал прилежно
Миропорядку в голове.
А пять монеток золотых
Вручаю я своей Веруне,
- Базилий и Алиса – вруньи,
У дураков в стране все лгуньи.
Взрасти сама ты лучше их! –
Ключ золотой на долгий путь
Вручаю я внучку Егорке,
- Как распахнуться жизни шторки,
Чтоб дверь такую как в коморке
Ты смог когда-то отомкнуть! –
- Обмыть копытца? – Не могу!
Домой путь – пить не допустимо -
И изложил об Ире Диме.
- Что не узнал, расскажешь Ире,
Когда с Андреем укачу… -
Дом в Воронеже
На Никитинской есть дом,
Сгусток судеб и времён.
Двухэтажный, с мизанином,
На чугунном, на кольце,
Раньше ставили фонарь.
С «европейской» он гостиной,
Где «голландок» изразцы.
Трёх веков он календарь.
Первые жильцы - купцы,
Над дверями – бубенцы.
Царский прокурор когда-то
В этом доме обитал.
Атаман Краснов бывал.
Было там в войну гестапо.
Коммунальный мир витал.
Ветер разный обдувал.
Лестница как водопад,
Где ступеней перепад.
Из порогов и из спусков
Круто он спадает вниз,
Занимая весь подъезд.
И звучит скрипуче-хрустко.
Есть меха. - Кто гармонист? -
Он прошёлся и исчез.
Зал. Дубовые полы.
Проводили здесь балы.
В изразцах две печки
У гостиной с двух сторон.
Тут творили минует
И горели свечки.
Лик эпох здесь отражён,
Это видно из примет.
В этом доме у меня
Жизнь вела моя родня.
Здесь я делал предложенье,
Свадьба рвала тишину,
Из роддома дочь привёз.
Чередой идут те звенья.
Но историю одну
Я хочу, чтоб вам донёс.
Здесь жила любовь моя,
К ней в окно забрался я.
Сам поступком был напуган,
Ира даже не могла
Это, чтоб предположить,
Станет мне она супругой,
Но как фабула была,
Вам хочу всё изложить.
Прыгнул я, схватил кольцо.
На карниз встал удальцом.
Стал идти к её окошку,
Створка, как назло, была
Хоть открыта, но запор.
Сбоку перепрыгнул кошкой.
Средь цветов моя нога
Ищет для себя упор.
К ней подкрался, она спит.
Тихо, тихо так сопит.
Как-то мне не ловко стало,
Я тихонько так смотрю.
Распахнула вдруг глаза.
- А! Привет! – Мне прошептала,
- Спокойной ночи, – говорю.
- Ты же снишься? – мне сказала…
- Замуж, Ира, выходи! –
Ей сказал, с тем приходил.
- Всё потом с тобой обсудим,
Ты пришёл через окно?
Как же смог ко мне залезть?
Возвращайся, всех разбудим!
Утро вот уже – оно!
И людей уже не счесть! –
Я задел ногой цветок,
На асфальт упал горшок,
Был возврат назад – капризен.
- Банка взорвалась, реально -,
В тёще сны родили мысль.
В тот момент был на карнизе
Между окон её спальни.
Словно Windows я завис.
Тёща кинулась в чулан,
Там отсутствовал вулкан.
Ира так по деловому
Землю кинула в окно,
За одно и черепки.
Я ж, подобно домовому,
Был под крышей одинок.
Мысли грустные текли..
Тут поднялся Беттин лай,
Я подумал: - Друг, давай! -
Мчаться на работу люди.
У всех заспано лицо.
Перекур себе не дав,
Я без всяческих прелюдий
Шмыг – и вот оно кольцо…
…Звали после «Цветкодав».
Жене
Светлой памяти
Апишевой Любы
Родной твой смех как колокольчик,
Капель весенняя в лесу,
Как переливистый звоночек,
Который в сердце я несу.
Он – эликсир от всякой дряни.
Когда мне грустно на душе,
Его услышав, я воспряну,
И все волнения взашей!
Он ожидаем как подмога.
Сверкнул и пелена с очей.
И видишь всё, что слава Богу!
Вот – ты, вот – я, а вот – Андрей!
Он очищает первозданно
От всякой нечисти в душе,
Как гроздья брызг от водопада
Смывают грязь на валуне.
Твой взгляд – хвостатая комета,
Твои глаза как млечный путь.
В них искры радости и света,
В них можно просто утонуть!
Они с улыбкою завидны.
Ионизируют восторг
И изумление от жизни,
Которую нам дарит Бог!
А если в жизни тучек стайка
Упала тенью на чело,
Встречаешь их неунывайкой
И веришь в солнце всё равно.
Хоть туфель Золушки и в пору
На ногу малую твою,
Но ты с любым побьёшься в споре –
Кто стойче в жизненном стою!
Так знай, что зримо и не зримо –
Тебе повсюду ощущать,
Что ты всегда для нас любима!
Наш талисман: - Жена и Мать!
Другу
Л.Скалозубу
Бывает ускользает сон,
И чувствуешь, что где-то рвётся
Связующая нить времён.
Состав ушёл,и лишь перрон
Тебе пустынный остаётся.
Я ощутил тот вещий крик
Его раздавленного духа,
Но я не знал, что в этот миг
Мой друг трагически погиб
И небо для него потухло.
...Мне Лёнька снится молодым,
И наше время золотое,
Ботвы сгоревший сладкий дым,
И он меж нас такой один
В событьях чудного "застоя"...
Тамара
Памяти
Михалёвой
Тамары Александровны
Из детства нам видна страна,
У каждого она одна.
И может в классики играем,
А может с прыгалкой летаем,
Всегда, всегда и даже в лунность
У Вас присутствовала юность.
Уже я с Вами был знаком,
Без всякой лести – покорён.
Не знали вы о том сюрпризе,
Когда под утро я стоял
Меж Ваших окон на карнизе,
Когда от дочки убегал.
Перенести ноги не смог,
Разбился в дребезги цветок
Вскочив от грома спозаранку,
Вы сразу кинулись в чулан,
Ведь слышали – взорвалась банка,
Я на карнизе чуть дышал.
Тут Бетти в лае вся зашлась.
Светало. Что последний шанс
Имею – это понял сразу.
К кольцу чугунному я лихо,
Подобно вору-стенолазу,
Нырнул и приземлился тихо.
Не смог прохожий взять всё в толк –
Что он увидеть утром смог.
День новый. Солнышко вставало!
Уехал я такси поймав.
И с той поры меня прозвали
Нелестной кличкой – «Цветкодав».
Ваш кулинарный был ответ,
Что приготовить на обед.
Вы дома вол, вне – европейка.
Ваш в жизни помню балансир,
И из каракуля шубейку,
Залысиной глядевшей в мир.
Такая в ВУЗе вы одна –
Мудра, красива и умна.
По жизни ироничны в меру.
С людьми сходились вы легко,
И Вашу мудрость, Вашу веру
Я сразу понял глубоко.
Лучами греет нас Ваш свет,
Хотя уже Вас с нами нет.
Через небесные ступени,
Сквозь тучи, устремляя бег,
Пролились Вы дождём весенним,
Чтоб в душах наших стаял снег…
Пожелания жене моего брата
Апишевой Людмиле
Ты помнишь: - Игоря ловил,
Когда с кроватки падал мимо,
Как Саша Игоря учил
Звук извлекать из пианино,
Как ты меня в шкафу забудешь.
Открыв, вдруг испугавшись звонко,
Кафе и Лёшку Скалозуба,
«Жуковку», юную девчонку,
Московской осени окрас,
И моей матушки опёку,
Конверт дитячий, Сашин джаз,
И свою первую пелёнку…
Спасибо за весёлый нрав -
Унынья нет, есть смех сквозь слёзы.
Во многом был к тебе не прав,
Прошла достойно ты все грозы,
Желаю плюсы лишь в активе,
Общенья только в позитиве,
Лишь в огороде пусть ненастье,
Огромного как небо счастья,
Без стрессов жизнь , чтоб как овал,
Красива как твой будуар.
На даче жизнь – полезный фактор!
С любовью,
Преданностью,
Автор.`
Сновидение
На ощупь, не видать не зги,
Наст хрупок, провалились стопы
Сорвался вниз. Как за грудки,
Ну, будто бы, сошлись братки,
Схватился за уступы.
Усердно ножками сучил,
Кто был вот так, тот знает,
Я каждой клеткой ощутил
Как бездна подо мной молчит,
И по паучьи наблюдает.
Не знаю было, что потом.
Я глубоко нырнул под воду,
Зависнув над морским котом...
...Проснулся ночью весь в поту,
Как с глубины хватая воздух...
Соседство
Одни присутствуют сейчас,
Другие превратились в души.
Реальность чувствуем на глаз,
Бессмертие на уши.
Вселенная и скоротечность
Соседствовать смогли.
Располовиним бесконечность,
Останутся нули…
Общение
В «застой» была своя челеста:
Длиннющей очереди хвост,
В которой занимали место,
Потом лишь следовал вопрос,
Так характерный для эпохи,
- А, что там впереди дают? –
И слышишь радостные охи:
- Вон, взяли и уже идут,
Сейчас мы всё узнаем
У тех кто в первых был рядах…-
…Общенье было, хоть такое
В забытых тех очередях…
Штрихи
Сменили интерьер мы шустро,
Но также всё стоят в глазах,
Висюльки из стекла на люстрах,
И фикусы в горшках,
Старьём забитые кладовки,
Путёвки на курорт,
Вьетнамские циновки,
Журналы «Кругозор»,
Собранья комсомола,
И во дворе каток,
Подписки книг на полках,
Билеты спортлото,
Толкучки спекулянтов,
И старый шифоньер,
Хрусталь во всех сервантах,
И у софы торшер…
- Я вас не озадачил,
Мой перечень смешон?
Всё то, что обозначил -
Штрихи моих времён…-
Ожидание
В своём порыве
Находишь понимание.
Ты на разрыве,
Но вдруг становится оно
Тягучим ожиданием,
Как запылённое окно.
Тут ты уж как не сетуй,
Оно и, как бы вроде, есть,
Но в жизни также его нету.
Нет времени нудней.
Таких мгновений мне не счесть,
Где проведению видней…
Зарубка
Весна. Знакомый двор,
Хоккейная коробка в латках.
Всем нужная до этих пор
Для баскетбола и зарядки...
...Забрёл случайно я от дел,
Проблемы за спиной змеились.
Подъезд. Я на скамью присел.
Здесь ничего не изменилось.
Пух тополиный, ясный день.
Штакетника кривые рёбра
Отбросили всё также тень
Знакомой зеброй.
И ветер пузырил платки
У вечных бабок.
Мотоциклетные хлопки
Носились по ухабам.
Под облаком порхал сизарь...
...Всё как тогда, но не с тобою,
Прошелестел наш календарь,
Но той весною
Родился первый поцелуй,
И он мне памятен, конечно.
Ведь сам с собой как не блефуй,
Зарубка остаётся вечно...
Сон
Ты можешь это, сладкий сон.
Увидеть то, что невозможно.
Машины Времени за колесо
Крутнуть и сделать мне комфортно...
...Вот солнце, море, пляжный гвалт.
На голове моей панама,
Готовится к рыбалке старший брат,
Арбуз на дольки режет мама.
Я маму обниму и улыбнусь.
Мне как котёнку тут уютно,
И радостно, когда проснусь,
Что сон приснился такой чудный.
Как волшебству дивишься сну,
Я только что побыл в родными,
Был с ними так как наяву,
Общался с ними как с живыми.
Живая вода
Из дома рано выходить,
Вдвоём с отцом идём удить.
Пруд для меня – очарованье,
Туман залез в ивняк на ветки,
Мы с карасями ждём свиданья.
Сидят кувшинки как наседки.
Волшебный мир воды,
Довольно в нём мне простоты,
Готов сидеть я тут без меры ,
Хоть до захода солнца.
В присядку водомеры,
Танцуя, делают коленца.
Отец бросает в пруд уду
И появляется в пруду,
Прут из пера гусыньки,
Который на воде застынет.
Но задрожат кувшинки,
Когда он резко запружинит.
Курится слабенький дымок
У шалаша, у самых ног.
Ведро воды я набираю,
И карасям для настроения,
Траву в него бросаю,
И жду свидания с нетерпением.
Подсечка, долгожданный всплеск,
Над прудом золотистый блеск.
Отец на берег рыбу тащит,
В ней карася уже признали,
Глаза янтарные таращит,
Перебирает плавниками.
- Тяжёлый и большой карась,
Давай, ко мне в ведро залазь! –
Удар хвостом и брызг фонтаны,
И обалдевший я стою
В заре багряной будто пьяный,
Восторженно на всё гляжу.
И думаю: - Вода в ведре,
Такая – не найти вкусней,
Почти что – грозовая.
Попью и верил я в секрет,
В то, что она совсем «живая»,
И буду жить две сотни лет…
В одиночку
Как карты жизнь людей тасует.
Но когда смерть – о ней таскуют,
Весь род людской и «не горюй».
Прошли минуты и года,
Не своровать как не воруй,
Проходит время навсегда.
К последней точке – в одиночку.
Не знаем – праздник или тризна,
Забвенье или день рожденье
Ждёт нас с тобою в новой жизни!
Лишь боги, говорят, бессмертны.
У нас же грани смерти стерты.
До блеска щит хоть начищай,
Коса костлявой всё ж сильней,
Последний вздох, привет – прощай!
Такой в веках уж стиль у ней.
К последней точке – в одиночку.
Не знаем – праздник или тризна,
Забвенье или день рожденье
Ждёт нас с тобою в новой жизни!
Порвутся памяти все струны,
Ночным мерцанием подлунным…
Вот птенчик выпал из гнезда,
На новый мир раззявил рот,
Кому-то жить весь век – Судьба,
А кто-то день не проживёт!
К последней точке – в одиночку.
Не знаем праздник или тризна,
Забвенье или день рожденье
Ждёт нас с тобою в новой жизни!
Луны мерцанье скупо – скупо,
Мосток над жизнью хрупок – хрупок…
Тесны врата и узок путь
К бессмертию людской души.
И их не многие пройдут,
Пусть даже к ним они пришли.
К последней точке – в одиночку.
Не знаем праздник или тризна,
Забвенье или день рожденье
Ждёт нас с тобою в новой жизни!
Вечно…
Над Землею будет вечно
Многоглазой бесконечность.
На Земле всегда прибудет
Центр сплетений разных судеб,
Ласковое слово,
Лес кудрявый и еловый,
Чистый голос полевой,
Звонкая капель весной,
Небосвод осенний, тучный,
Хлебушек насущный.
Землю как не обескровь,
Будет вечная Любовь…
Мой мир
В соавторстве с Апишевым Андреем
Мой мир как океан,
И по его волнам
Веду как капитан
Свой маленький кораблик.
Среди пучины он как карлик.
Какой ждёт берег дальний?
Не знаю сам
Судьбу свою
Я проведению отдам...
...Пока средь бурунов сную...
Буква А
В соавторстве с Апишевым Андреем
Есть буква"А" - как много
В окраске звука.
Такого нет другого,
Он многорукий.
Твоя фамилия на А?
И значит он второе Я!
Его вмещал в себя Серапис,
Как символ вечности носился,
Его в рогах запутал Апис,
А может сам он зацепился.
Ступенькой лёг он в небеса,
Ведь там есть тоже буква А!
Последние минуты жизни
Шли 90-е лихие,
Забрал я мать к себе больную.
Знал, все её родные
Не знали смерть себе иную,
Чем смерть от рака.
Всех уводила аккуратно,
Не дав почувствовать им страха,
Без истязаний и внезапно.
Такое вот наследие
Судьба ей подгадала.
Жила деньки последние,
Но этого не знала.
С Андрюшкой 5-й месяц,
Нет с внуком непонятки.
Ведь 70 как 10,
В тот день играли в прятки.
Затем Андрей ушёл на танцы,
Подъехал я с работы.
- Сын, жизнь не даёт мне шансов! -
Мне пояснив свою заботу:
- Такие боли скверные
Сейчас меня пронзают.
От них, наверное,
И умирают... -
Ни слова больше кроме.
Забвение нашла -
Два дня лежала в коме,
К ней тихо смерть вошла...
На Задонском кладбищ
Бессмысленно уже богатство,
Влиятельность и блат.
Не скажут они:- Здравствуй! -
Надгробия молчат.
Ведь отрицать никто не станет,
Ни старики, ни молодёжь.
Погост, как та парилка в бане,
И там и там клиент похож.
Графини Львовой
Валяется надгробие,
А рядом известковое
Крестьянское подобие.
Людей тут много схоронили.
Сосновый бор
Могилами
Погост подпёр.
Речитатив звучит ольховый,
И воздух хвоей напоён,
Грачи гнездятся здесь по новой
И брызжет колокольный звон.
Скитские «промышляют»
Среди могил в любые дни,
Все поощряют, так как знают,
Что с большой «мякушкой» они.
Тут время откровенно.
Могилы безымянные…
И кто-то молится, став на колени -
Земля обетованная
Ушедших поколений...
...Похоронил здесь маму я…
Реинкарнация
Жизнь в детях
Повторяется обратно.
И в том секрета
Для живущих нет,
Что дочка ваша
Вылитая бабка,
А сын –
Так окопенный дед.
И души
Воплощаются в рожденьи
Лишь только там,
Где любят их и ждут.
И прорастая
В новых поколеньях,
Характер предков
На себе несут.
Ведь души предков,
Как туман на воду
Ложатся
При рождении судьбы.
Исправно
Службу продолжая роду,
И утверждая
Свой закон Любви!