Скамейка

Николай Якушкин Обнинск
1.
уже решено окончательно  и бесповоротно. Наши, отжившие свой недолгий век, панельные пятиэтажки  обречены на снос, а наш двор, в своем нынешнем виде, -  на уничтожение. Через месяц, в крайнем случае, через полгода город предоставит нам  новое жилье. Говорят:  одним - в Марьино, другим - в Жулебино, третьим – в Алтуфьево.
Когда придет пора переселения, наш двор, подобно обреченному больному, страстно ловящему каждый миг тающей жизни, каждый, приближающий последний вздох, глоток свежего прохладного  воздуха заживет  настоящей, полной, свободной от многого наносного и не важного жизнью.
Люди, прожившие в соседстве долгие десятилетия, образовавшие за это время своеобразную дворовую общность  и разлучаемые грядущим переселением, будут более искренне  враждовать  и примирятся, аргументировать и возражать. Каким ярким, колоритным, как никогда, прекрасным и живым станет  тогда наш обреченный двор!
Во время поспешных нервозных, пахнущих валерьянкой и  корвалолом, а также  сопровождаемых старческими причитаниями сборов будут найдены забытые, напоминающие  былое,  вещи. Прольется по морщинистым  старческим щекам скупая  ностальгическая слеза. Им  – старикам,  прожившим в этом  дворе большую и лучшую часть своей жизни,  будет казаться, что   со сносом наших  домов они утратят нечто незримое, привязывающие  их к этой трудной действительности. Нечто всем понятное, но вместе с тем трудное для точного  определения. То, что все мы называем корнями.
Засуетятся во дворе грузчики, забегают грузовички и микрофургоны, а потом  настанет несколько дней тишины, нарушаемой лишь жалобным мяуканьем, оставшихся без привычного  довольствия, бездомных кошек – последних жильцов, наших подчистую  опустевших стараниями самих жителей  и бомжей  подъездов. 
Затем, нагрянут экскаваторы со специально удлиненными стрелами и методичными ударами своих ковшей относительно тихо и быстро обрушат наши бывшие дома. Пройдет еще недели две, за это время вывезут мусор, и  на месте наших домов начнется возведение новых многоэтажек. Придут в действие башенные краны. Но,  все это будет потом…
А пока наш, образованный по своему периметру серыми  панельными пятиэтажными домами, засаженный  деревьями, тенистый двор живет, точнее сказать доживает,  своей обычной жизнью. На площадке в центре играет немногочисленная малышня. На пешеходных дорожках, что вдоль домов, да и что греха таить,  на газончиках под самыми нашими окнами   стоят наши же, неправильно припаркованные, многочисленные автомобили.
Есть у нас во  дворе  особое место  – скамейка около моего подъезда. Эта короткая, старая,  обшитая не ровными, наспех выкрашенными серой краской, досками скамейка  – единственная уцелевшая  в нашем  дворе. Да и сидят на ней обычно только три человека: Мариюшка да  тетя Клава, изредка присаживаться еще и дядя Юра.
Я живу на втором этаже, и эта  самая скамейка стоит прямо  под моими окнами. В теплое время года, когда открыты окна, я  становлюсь невольным слушателем ведущихся на  скамейке бесед.




2.
Тетя Клава - бывшая первая красавица двора. Когда я был еще мал, переехали они  со своим мужем - полковником, в наш двор. Тетя Клава была, по виду,  настоящей, очень похожей на молодую Анну Нетребко, казачкой.
Не пощадила жизнь  тетю Клаву. Потеряв мужа и сына, она лишилась большей части своих, некогда  роскошных волос,  поправилась, впала в апатию, ограничив свое времяпрепровождение беседами с Мариюшкой на скамейке.
        3.
Мариюшка – отдельная,   печальная история. Родители Мариюшки - простые люди из глубинки – строители, приехавшие  в столицу по лимиту  в середине 1950-х годов.  Как довольно часто  бывает с подобными людьми, родители Мариюшки, переселившись в столицу,  москвичами не стали. Не приняли московского, суетливого, нервозного  уклада жизни. Трудности они воспринимали стоически, с полным бездеятельной  безнадежности, сугубо русским терпением.
Мариюшка появилась на свет в 1964 году. Через год    врачи обнаружили, что у маленькой Мариюшки пятипроцентное зрение…
Жалели родители Мариюшку. Жалели,  порой  губительной жалостью, оберегая слепенькую  всех от возможных, а зачастую и  невозможных  детских бед. Досуг, можно сказать, все свободное время Мариюшки занимали они беспредметными, однообразными, убивающими на корню всякую волю к деятельности,   разговорами.
Скажем, хочет Мариюшка узнать о причинах, точнее об источниках,  шума в городе: мама ей рассказывает про страшные железные машины, которые так и норовят раздавить чуть зазевавшихся пешеходов или про не закрытые канализационные колодцы – городские врата преисподней.
  Движимые желанием обезопасить Мариюшку, родители  убедили ее в том, что лестничная клетка, родной двор,  улица и вообще весь внешний мир – нечто страшное и крайне враждебное. Так пятилетняя, не ведавшая жизни, Мариюшка стала убежденной домоседкой.
 Когда пришло время, родители отдали Мариюшку в школу-интернат для слабовидящих.  Вопреки настойчивым рекомендациям преподавателей и воспитателей, считавших, что Мариюшка должна жить в интернате минимум пять дней в неделю, родители каждый день забирали её домой.
 Дома Мариюшка часто  жаловалась на то, что в интернате ее «мучают». Учат ходить по «страшной» улице имея в руках лишь хлипкую ненадежную белую трость. Также, там заставляют часами перебирать горох, развивая, необходимую для чтения и письма по Брайлю, чувствительность пальцев.
После таких жалоб,  Мариюшкина мама  устраивала учителям разнос: «не мучайте нехристи бедного ребенка», а Мариюшке позволялось месяц или больше не появляться в интернате.  Напрасно учителя пытались объяснить что не «мученный» в школе-интернате  ребенок намучается в жизни так, что мало не покажется. Мариюшкина мама была непреклонна, а папа своей позиции по данному вопросу не имел.
  В итоге,  на каком – то очередном педсовете было решено «дотянуть» Мариюшку до аттестата зрелости.  С тех пор учителя не предъявляли к Мариюшке сколь - либо  серьезных требований.
После этого Мариюшку перестали спрашивать во время уроков. Заслуженные и, в той или иной степени,  объективные  двойки и тройки сменились в мариюшкином дневнике «автоматически» проставляемыми четверками, а то и пятерками. Мариюшкина мама была довольна. Мариюшка же, за полным отсутствием всякой  мотивации, вовсе перестала во время уроков слушать объяснения учителей. Вместо этого, она закрывала глаза и переносилась из класса и в страну своих грез. Порой, напрочь забывшись  во время урока, Мариюшка могла начать мечтать в слух: «а вот за мной прискачет на черном коне  всадник   с золотистыми волосами…»  Прискачет, Мариюшка, обязательно прискачет – обреченно вздыхали учителя. Ага, прискачет. Прям с «Кащенко» или «Сербского» - подхватывал  Марюшкин одноклассник - Витька Чербугов.
 Так,  в конце концов, Мариюшка получила заветный аттестат зрелости.

4.
Работать, после получения аттестата зрелости, Мариюшка не смогла. В свое время, ее родители предлагали ей множество видов деятельности, связанных с простыми манипуляциями, таких как сборка шариковых ручек или компоновка кабелей для, еще старых ламповых, телевизоров. Так ведь это же тяжело и вообще «рабосить западло»   –  подражая ворам в законе, говорила Мариюшка и,  отработав день или два, наотрез отказывалась  продолжать начатое поприще.
Каждый раз, отказываясь от очередной работы,  Мариюшка недели две-три наслаждалась бездельем. «Положнячком живу», «кишки не рву» -  смаковала блатную  лексику Мариюшка.  Потом начинала рвать сердца своих родителей жалобами на свою ненужность, на отсутствие работы. Сердобольные родители, напрягая последние силы, вновь трудоустраивали Мариюшку. Новая работа  Мариюшке быстро  надоедала и заколдованный круг  в очередной раз замыкался…
Однажды,  в подвале дома, что  напротив  нашего, обосновалась некая «контора», в круг деятельности которой входила рассылка каких-то буклетов в конвертах. Родители, слезно упросив начальство,  устроили туда Мариюшку.  Мариюшке поручили простейшую операцию - вкладывание твердых  буклетов в мягкие конверты.
 Так вот, Мариюшка «отрабосила» там два дня, а когда на третий день пошел дождь, на работу не вышла. Промочу лапки – заболят зубки –  подумала  Мариюшка. На следующий день было ясно и сухо. Мариюшка  пошла на работу, объяснять  про зубки с лапками, но, видимо не убедила начальство и  пробкой вылетела с работы.
Не прошло и часа с момента увольнения, которое, по сути, и увольнением-то не назовешь: просто не официально работающей Мариюшке показали на дверь.  Так вот,  менее чем через час после своего «увольнения»  Мариюшка, сидя на скамейке,  изливала тете Клаве наболевшее…
Вот.  Выгнали меня - обиженным детским голосом начала Мариюшка. Я им «рабосила», «рабосила», а они…   А «рабосила» много, много… Всю душу в это вложила, старалась как могла, а  они…  В первый день... положили  передо мной две стопки: 75 конвертов и 75 буклетов. Ну, я стала разбираться... Конверты на пол полетели, буклеты тоже. Я кричу: «поднимите…»  Ну, пришел главный, тот, который меня на работу брал... Пришел. Говорит: «это твоя работа ты и собирай, тут тебе не детский сад…»  Я ему:  «совсем что ли того? Я не вижу ничего,  сам собирай...»   Собрал.  Я потом еще четыре раза роняла все на пол - он собирал. Ругался, правда, выгнать обещал, но собирал…
А часа через два – продолжала Мариюшка, я позвала этого... своего начальника и говорю: «писать хочу. Найди бабу, которая меня в туалет поведет или сам веди... Я не вижу где тут у вас...» Начальник удивился.  Говорит: «иди Мариюшка домой. Завтра придешь...» Ну, я пошла – продолжала Мариюшка.
На второй день четыре раза отпрашивалась домой...  А еще, на второй день говорю этому…  начальнику: «слышь,  ты вот что... чаю давай, я люблю в пакетиках с ароматом вишни, можно брусники или земляники». Он опять удивился… Что я - то сделала? Захотела чаю - сказала, захотела писать – сказала. Терпеть что ли?
Вот, а на третий день был дождь. Дождь сильный и холодный. Ладно бы один раз под зонтом на работу и с работы пройти,  а мне же сколько раз ходить надо…  Простыну – жалобно продолжала Мариюшка. Придется таблетки дорогие покупать или уколы болючие в попочку  колоть будут…  А оно мне надо? Не пошла и все.
Сегодня прихожу, начальник спросил про вчерашний прогул. Я ему: «дождик, холодно…»  Он говорит:  «пошла вон, надоела ты мне со своим  чаем, туалетом, дождиком и всем прочем…»  Выгнал гад!
Не тужи, Мариюшка. Ты слепенькая. Работать тебе нельзя -  утешала тетя Клава. Такие  как ты Мариюшка, испокон веков не работали. Богом обиженные... куда таким работать?
5.
Вот, сын мой Митя - колечка, покойничек  - начала свой монолог тетя Клава.  Митя был у нас вторым ребенком. Первой была дочка – Наташа. Маленький Митенька был, как и все дети – вздохнула с горечью тетя Клава. Только вот слишком  подвижным, любопытным был – продолжала она. У нас еще Наташенька маленькая была.  Трудно было за всем  углядеть… Муж то и дело по разным командировкам... Человек служивый. Пошлют – едет.
 А в Москве у нас не кого не было…  ни родных, ни близких. На себя только и надежа была.  Мебель тогда у нас была еще старая, с прежнего места. Детей – то  сначала  Наташу, позже и Митеньку пеленала  я на столе… Высокий  такой – тетя Клава показала рукой приличную высоту.
В тот день – всплакнув, продолжала она, я сильно волновалась, чуяла близко какую – то беду. Муж был в отъезде. Я встала рано и делать ничего не могла – ком в горле и плачу, плачу…  Раньше такого никогда со мною не было…  Около пяти часов  вечера я пеленала Митю на столе - в голос ревела тетя Клава. В дверь кто-то позвонил... У меня внутри все оборвалось... думала, что-то с мужем...  Кинулась я к двери -  тетя Клава  на долго прервала рассказ.  Затем, сквозь слезы, продолжила: там какой – то пьянчуга ошибся этажем...  А в это  время Митя со стола...
После этого Митя  хоть и поправился, научился ходить, но остался горбатеньким колечкой. Когда пришло время учебы,  отец настаивал на том, чтобы Митенька пошел в ту  школу - произнесла тетя Клава, показав рукой на виднеющееся между домов школьное здание. Митя пошел…  Обижали там  Митю, по горбу били, издевались, как могли...  Я ходила в школу. Разговаривала с  директором, завучем  -  не помогло. Митеньку еще больше гнобить стали... Тетя Клава опять зарыдала. Да и Митенька после этого всего как-то обозлился, стал скрытным, нелюдимым.
В конце концов, отдали мы его в интернат…  где-то под Калугой… Там таких, как он, много было и ему там легче стало. Учился там Митенька 12 лет. Учился плохо… Им там специальность дали… Что-то по компьютерам. Я в них не понимаю - выдохнула тетя Клава. А еще они там пить учились да курить. Воспитателям все равно, а мы с отцом наведывались на выходные, да и то не всегда. Это же только на электричке больше четырех часов...
После интерната, через друзей,  отец пристроил Митю в институт какой-то. Там Митенька должен был ремонтировать компьютеры. А для контактов – то им спирт дают. Ну, Митенька и начал...  прямо на работе… Выгнали его... Больше пристроить его мы никуда не смогли. Пробовали,  конечно,  найти работу на  дому – выдохнула, теперь уже без слез, тетя Клава. Митенька собирал авторучки, плел накидки  на сиденья автомобилей.
Денежки, значит,  водились – перебила тетю Клаву  Мариюшка. Водились, окаянные, водились -    снова заплакала  тетя Клава. Они то – денежки и погубили Митеньку.
Он ведь что...  Как только  денежки завелись, стал по этим, как их… по игровым клубам, да по кабакам ходить. Хотел показать что, он такой же, как все – выдохнула тетя Клава. А какие они, все? И кто все –опять всплакнула она и достала из кармана чистый носовой платок.
Девка ему понравилась – после длинной паузы  торопливо продолжила тетя Клава. Работала она в игровых автоматах. Вика, кажись...
Так вот, увязался  Митенька за этой Викой. Стал ходить к ней в эти автоматы. Деньги все там оставлял. А какие люди туда ходят – то?  Честные что ли? Те, у кого деньги трудом заработаны?  Нет ведь. Бандюги, да подонки всех мастей. А вика-то была  хороша собой. Вот они к ней и липли…  А тут мой Митенька - колечка… Били они его несколько раз до полусмерти. И Вика эта… Интересно ей было что, вроде как, из-за нее,   дерутся….
За день до…  Митеньку  сильно избили. Он еле пришел домой – медленно и четко говорила тетя Клава. Мне нечего не рассказал… В тот день, после обеда я  ушла по делам, а Митя… Митенька – крикнула сквозь слезы тетя Клава. Митенька пошел в тот дом: тетя Клава показала рукой  силуэт дальнего шестнадцатиэтажного дома, залез на крышу и…
Я, значит, домой пришла  – вижу нету Митеньки…  Заволновалась очень... Мало ли чего… Как дура беспомощная, бегала я туда-сюда по квартире. Совсем перестала  соображать.
Потом, слышу -  к дому тому высокому «скорая» с сиреной  мчится и милиция тоже туда... Не помню,  как и почему  оказалась там – плакала тетя Клава. Я подбежала, а Митеньку уже в «скорую» на носилках вносят. Меня в машину тогда не пустили, хоть я и мать...  Даже не сказали, толком, куда его везут.
Но, я нашла его… Он лежал… один в палате...   Когда я пришла,  он в сознании был - ревела тетя Клава...  Я бросилась к нему….  Хотела кричать на него: ты хоть о нас с отцом подумал? Ты вообще о ком-то, кроме себя,  подумал. Вика,  видите ли, у него… А сколько таких «Вик» на свете? Все это я хотела ему сказать  - крикнула тетя Клава. Но, подойдя поближе и увидев его, не смогла... Он словно мысли прочитал мои… Я села рядом с его кроватью… Он… Больно ему было… Протянул руку и стал гладить меня по голове… Будто прощения просил...  Я не могла говорить… Я плакала…. Митенька мой немного повернулся ко мне и сказал: «мама прости. Прости, если только сможешь...  Так... Так  лучше..  Я умру, и всем будет лучше: тебе, папе, Вике... Знаешь мама как она красива…  Из-за нее стоит жить, а без нее стоит умереть…»  Я  закричала тогда: « нет Митенька, нет сынок ты умрешь, мы тебя вылечим и Вика с тобой будет.» Он – прошептала тетя Клава: посмотрел на меня и сказал: «нет мама,  я умру… Тут мне не жить... Береги папу... Вика…  Вика не в чем не виновна… Не в чем... Скажи ей... Не в чем… Берегите с папой друг друга, не в чем не укоряйте…»
Потом он попросил меня перевернуть его на бок. Я перевнула... Он сказал : « прощай мама…» Это были его последние слова – ревела тетя Клава… Муж умер от инфаркта в день Митиных порохон... Я сама- ревела тетя Клава, с тех пор по психиатриям с депрессией… Через каждые полгода лежу… Мне не становиться легче... Мне уже не когда не будет легче – ревела тетя Клава...

6.

Выплакавшись, тетя Клава  сказала:  «ты сиди со мной Марюшка, говори что хочешь, я буду слушать…»
 С тех пор  родители уже не пытались трудоустроить Мариюшку.  Оставшись без родителей, Мариюшка стала существовать одна в двухкомнатной квартире без всякого интереса к жизни. В теплое время года она сидела на скамейке и вместе с тетей Клавой обсуждала, точнее,  осуждала и кляла  огромный, непонятный, отвергнувший ее, такую как есть, мир.
7.
Дядя Юра тогда  был высоким и худым старичком лет шестидесяти пяти. На его старом морщинистом лице отчетливо выделялся длинный, с характерной горбинкой, нос. Уставшие от жизненных бед, выдававшие желание покоя, а порой и смерти, его глаза лишь по временам оживлялись любознательностью, неподдельным интересом к тем или иным проявлениям  жизни. В теплые дни он ходил чаше всего в темном пиджаке поверх темной водолазки. А когда становилось совсем жарко, ходил в светлой тенниске, защищая соломенной шляпой  лысеющий затылок от, грозящего инсультом,  солнцепека.
В отличии от тети Клавы и  Мариюшки, дядя Юра еще работал  на полную ставку и был занят своими домашними делами. На скамейку к Мариюшке и тете Клаве он  присаживался по пути с работы минуты на две-три из вежливости. Но иногда, очень редко, когда речь заходила о прекрасном или просто о интересном, дядя Юра преображался из спешащего домой старичка в  заправского лектора, который, теряя счет времени,   мог растолковывать тете Клаве и Мариюшке особенности ямба, технику живописи Александра Шилова, или популярно объяснять  причины роста цен на продукты.
А еще дядя Юра служил. Благородно и бескорыстно служил  дворовым политологом и психотерапевтом.  Довольно часто дядя Юра предлагал тете Клаве и Мариюшке свое простое и вполне здравое виденье тех или  иных аспектов нашей не простой действительности. Помню, как  два года тому назад  на покраске нашего подъезда трудились выходцы из Таджикистана. Трудились, надо сказать,  быстро и хорошо. За два  дня покрасили весь подъезд. Все два вечера, венчавшие эти два  рабочих дня,  Мариюшка с тетей Клавой возмущались  по поводу нашествия трудовых мигрантов, по поводу уничтожения Москвы, как русского города, по поводу попрания пришлыми местных порядков, неуважения к тутошней  многовековой культуре.
8.
Москва -  выдохнула тетя Клава. Что Москва? Не та Москва что раньше... Да,  и жизнь - то вся  не та... Вот,  значит,  раньше... Вот... Эх... Другая Москва была -  приличная. Народу всегда много было... но не столько же... Да, народу много было... потому – то и метро выкопали... Но народу все же меньше было, меньше. Бывало, значит,  вечером после работы…   плотно люди шли вниз, в метро. Все же  шли… а теперь… давка за сто метров от входа на станцию… Подходить страшно... затопчут ведь... не заметят... Да, и если заметят... Сзади напирают... не хочешь, чтоб тебя  затоптали – по живому человеку пойдешь... Что делать…у всех свои дети, внуки...  Вот, чтобы им послужить и  пойдешь… по людям живым пойдешь... А завтра сам упадешь – по тебе пойдут... Да, жестокий у нас теперь город - все против людей. 
Машины, машины это же кошмар  какой–то. Все улицы, все дороги, все дворы машинами  запрудили…  Думают – умные. Этим умным уже на своих машинах  никуда не протиснуться. И дышать-то им уже нечем... Будто себя решили удушить в этой Москве...
А мало того, что в машинах своих часами на улицах смрадом дышат, так еще и музыку включают... Музыка-то, не нечего не поймешь: «муси – пуси»,  «вся в откусе»... Папа мой – покойничек такой бы  мне «откус» показал...  Да, не понимают что слушают...   Видимо, они  вообще ничего не хотят понимать... видеть ничего не хотят… Утром встанут - на работу, оттуда в клуб. В клубе у них   музыка: «тук», «тук», «бах», «бах», «дзинь», «дзинь»…  Как от этого у них голова не болит и давление не скачет?
 О чем только  они после этого думают?  А может они того…  и музыку эту днями слушают, чтобы не думать, не замечать...
И жрут что попало… В этот…  как там его…  «Махонас» зайдут, жратву схватят и идут в машине жрать...  Да,  жрать... потому как еда времени, настроя требует.  Еду еще готовить надо уметь… А это у них не еда. Это - комбикорм. И здоровью не на пользу и дорого.   
А все из-за чего? Жизнь у них неправильная, страшно пустая и испорченная...
Заработать  побольше денег, чтобы  получше машину купить.  Купить  машину, чтобы ездить на работу и в кабаки. Проклинать дороги, пробки но ездить…
В клубы, магазины  да в кабаки...  Глазеть там  на голых баб. Зачем? Этого они не понимают,  не хотят понимать - выдохнула тетя Клава. «Так принято», «как все» –  вот их резоны. А может все-то,  как бараны, дружно, весело идут на убой. Идут, иногда останавливаясь и голосуя за своих  мясников.  Идут под музыку, чтоб не о чем  не думать, нечего не чувствовать и не знать или, на худой конец, дружно притворяться не видящими, не слышащими и не ведающими…
Вот раньше... Музыка была приличней, да и люди были приличней.  Людей приличных много было… Не наших было совсем мало... студенты, да с фестивалей разные… Бывало, идут по   улице трое - четверо... Не по нашему балакают… а мне что… хай балакают… Они тогда хорошие были, нас уважали,  дорогу уступали… Девки...  Ходили с ними девки... и «валютные» ходили…  и нормальные девченки тоже ходили. Вон, Полинка – то из нашего подъезда уехала со своим черным негром в этот «Гормосгаз»… Нет, «Гормосгаз» это вроде наши... наши, те, что за газ три шкуры дерут... Мало им «яхтов» да «хвутбольних» клубов… купили... А вчера квитанцию прислали… мелкая, мелкая – не прочтешь… Я пошла платить -  мне говорят: «102 рубля».  Я им тысячу новенькой бумажкой даю – они    мне сдачу мелочью, не посчитаешь…
А вспомнила! Полина, значит,  уехала в Гондурас... Муж у ней черненький... А детей, детей я не видала… А что их смотреть..  их тут на каждом шагу...  черных, разных…
Едут, едут в Москву...  будто Москва им резиновая... Ну,  мы тоже в Москву приехали...  Мы людьми нужными были... Муж -  полковник... служил он... А эти… едут, едут.. Наши чинуши берут их, берут. Россию распродают - продолжала тетя Клава. Копейку покажи -  мать с отцом продадут – гневно завопила Мариюшка. Продадут Мариюшка, продадут. Продадут и на Канары -  продолжала тетя Клава. На нары надо, на нары -  истошно завопила на весь двор Мариюшка. Не «пасодют» таких на нары – продолжала, испугавшаяся громкого Мариюшкиного крика, тетя Клава. Не кому-то мы с тобой Мариюшка не нужны.  Сейчас вместе поплачем  и пойдем ко мне. Молочком теплым я тебя угощу, и пойдешь к себе  спать.
Пойдешь, а эти таджики набросятся, надругаются...  Я их боюсь - сказала Мариюшка. Во - прошептала Мариюшка, доставая и раскрывая,  спрятанный в кармане брюк, складной нож. Как эти басурмане пришли - всегда с ним…  Чуть полезет – чик и  прощай таджикский… Того – самого  слова, Мариюшка не произнесла. Она впала в истерику. Крутя в руке раскрытый  нож, она хохотала  и загибалась от смеха. От греха подальше, тетя Клава выхватила у нее  из рук нож, сложив, сунула его обратно - Мариюшке в карман брюк. Мариюшку бил смех... Мариюшка, Мариюшка, не мути тебя лукавый - упрашивала тетя Клава. Нельзя себе такое представлять… грех  - то какой! Я о таком и не думаю… Что думать–то … жить честно надо, как все люди живут... А она… ишь  о чем... Не иметься ей … Шалава окаянная… 
Вам хорошо судить – гневно перебила Мариюшка. Вы со своим мужем душа в душу жили, счастья семейного изведали. А я что? Что я?  Думаете, я не человек? Не женщина? Ласки не хочу? Думаете, мне приятно  изо дня в день ложится в холодную постель? Думаете, приятно вспоминать как восьмом классе прямо на перемене, в туалете, Витька Чербугов…  Не стала я рожать от него… Теперь у меня не будет детей...
Прости Мариюшка, прости - продолжала тетя Клава. Смотреть на это не могу. Телевизор включишь  -там все про это... да про это… И эти… таджики  так и хотят найти наших баб… И наши-то бабы, те, у кого головы своей нету,  идут с ними… Идут, а жизни-то не будет, не будет… толи сама от него уйдет, толи он ее бросит, толи родители его разведут... А жизни нет... не будет… Им всем одного надо – девок наших «обманять».  А как женится,  так нету их…  Уехали домой…Денег хапнули и уехали…  А еще… они тут этими, как их… Наркотиками торгуют, молодежь нашу травят -  нехристи чертовы -  продолжала тетя Клава. И кто из наших-то их привечает, зовет, работу дает.  Своих что ли нету?  Свои с горя, с безнадеги пьют… Да, пьют. Да, работают плохо. Да, денег много хотят ... Но, понимать надо свои…
И этот,  добренький – перешла на мою персону тетя Клава. Злой он! Злой! - завопила на весь двор Мариюшка. Он мне вчера не дал электродрель! Я сама хотела просверлить дырку в стенке, а он не дал - сам пришел и  просверлил...  А мне самой хотелось - с детской обидой в голосе сказала Мариюшка.  Просверлил и хорошо – успокаивала Мариюшку  тетя Клава. Я сама хотела, хотела, хотела сама – закапризничала Мариюшка.
9.
Добрый вечер – сказал, пришедший с работы и садящийся на скамейку, дядя Юра. Ну, что он тебе просверлил, это хорошо – продолжала тетя Клава. Добрый он у нас добрый. Злой! Злой! Злой  - завопила Мариюшка. Добрый, но странный какой-то нелюдимый, некогда с «людями» не поговорит. Пробежит и все... поздоровается, а кого как звать не знает...  молодой еще - рассуждала  тетя Клава.  Молодой, молодой попу моет пусть водой – заорала  на весь двор Мариюшка.  Да, молодой еще  – говорила дальше  тетя Клава.
Я хотела с ним дружить. Даже говорила, что люблю его дурака, а он все не понимает – опять закричала Мариюшка. Он не хочет со мной дружить. Все некогда, видите ли,  ему. «Рабосить» хочет. Не чего не понимает. А я с ним дружить хочу - с детской обидой, произнесла  Мариюшка. А как ты себе представляешь  эту дружбу – спросил дядя Юра.
Чтобы новости мне рассказывал: кто, где,  как живет…  А то я газет не читаю...  мелко там… Чтобы рассказывал, о чем по радио говорят... Когда пенсию повысят. Чтобы посуду мыл, да полы  протирал, а то пыль вон как летит…. Чтобы в магазин ходил и все, что я хочу, покупал. Доплачивал бы, когда денег не хватает. И мы бы с ним целый день дружили… Потом он повел бы меня мыться в душ... Снял бы с меня футболку, джинсы, бюстгальтер, носки, а потом…  Потом - захохотала от удовлетворения грешными помыслами Мариюшка. Потом мы бы принадлежали друг другу. Я бы стонала от удовольствия... как в тех фильмах… и была бы счастлива... Он был бы мой, мой – заорала на весь двор  Мариюшка и опять нервно захохотала каким – то  бесовским хохотом.
А он  –  теперь уже тихо продолжала Мариюшка,  больше таджиков любит. Сегодня они у нас с Клавой воды просили – мы их послали, а он не послал… Вынес им дорогую бутылку воды… прям с магазина... Вынес, наверное, из дома. Домой раньше принес из магазина – уточнил дядя Юра.
Юр, объясни ты нам, почему  у нас так много таджиков? Своих что ли нет? спросила тетя Клава. 
Это довольно просто. Никакого бинома Ньютона я тут не замечаю – начал дядя Юра.
 Вот, мы с вами на рынок ходим. Зелень свежую, овощи,  фрукты там покупаем. Почему мы идем на рынок?
Во первых, там дешевле чем в магазинах. Во вторых, нам хочется верить в то,  что купленные на рынке продукты более  натуральны и полезны для здоровья, чем аналогичные в торговых сетях.
В свой черед, приходя на рынок, мы редко бросаемся на первый попавшийся товар, а ходим, прицениваемся, сомневаемся, выбираем. Чем больше сил мы потратим на приценку, тем меньше будет риск ошибиться в выборе. Заметим, что чаще всего нас интересует пресловутое соотношение цена/качество, а отнюдь не персона продавца. Хороший и не дорогой   товар мы  готовы купить хоть у черта лысого. Во, во в Москве одни черномазые черти – завопила Мариюшка.    Тут уже все не наше – подхватила  тетя Клава. «Свого» нечего нет уже – продолжала Мариюшка.   
 Умники интеллектуалы вроде   Николая – упомянул меня дядя Юра, конечно, возмутятся, зашумят праздные городские демагоги о поддержке многострадального отечественного производителя, о сложном российском климате, о необходимости иметь собственное сельское хозяйство как залог национального  суверенитета. Скажут они о необходимости направить часть стока сибирских рек на юг, где много солнца и мало влаги. Много всего они скажут. Пожалеют, городские теоретики, русского крестьянина. На словах своих пожалеют. А на деле, в спину крестьянскую безжалостно воткнут экономический кинжал, купив дешевые дары теплых стран.
Так вот, наряду с рынком видимым, где существуют прилавки, весы, товары, есть  невидимый рынок – рынок  труда. Наши таджикские друзья имеют товар – способность к труду и хотят его выгодно продать. На своей родине выгодно продать свой труд они не могут – большое предложение при малом спросе. Таким образом, низкая цена. Когда они, приехав в Россию, просят за свой труд намного меньше, чем россияне,  победа в конкурентной борьбе остается за ними. А как же иначе – вошел в лекторский раж дядя Юра...
Конечно, есть такие категории как государственное регулирование и прочее, но мы вынесем их за скобки...
Что касается Николая, я его одобряю. Регулирование – категория высокая. Человек просящий воды -категория земная. Напоив водой уставших  людей, Николай поступил по совести. А что с Мариюшкой не дружит – его свобода, его выбор. В друзья не набиваются... Что - то я засиделся –  сказал дядя Юра. Пойду, пожалуй – продолжал он.
Нет, нет,  останься дядя Юра! Останься!  Не бросай меня! Тяжко мне, грустно – захныкала  Мариюшка. Ладно, останусь   не на долго – согласился дядя Юра.
Дядя Юра – оживилась  Мариюшка, расскажи, почему   мне так тяжко, почему жизнь такая хреновая?  Почему я ни кому не нужна ?  –  по детски плаксиво, спросила она.
Что ж,  попробую - сказал дядя Юра. Расскажи Юрец – вымолвила тетя Клава. Скажи Мариюшке…
10.
Дядя Юра встал вполоборота к Мариюшке и тете Клаве, кашлянул себе в кулак и начал.
Ответить на Мариюшкин вопрос в двух словах трудно…
Отношение общества к инвалидам, как и впрочем ко всему остальному, меняется. Эти изменения образуют социальный прогресс. Хочется верить в то, что общество в результате данных изменений становится   добрее и гуманнее, а не наоборот…
Сейчас ситуация с отношением общества к инвалидам  интересная, острая,  сложная…
 Общество, движимое идеалами гуманизма и терпимости, пытается воплотить в жизнь идею всеобщего равноправия. На воплощение этой, без преувеличения, грандиозной идеи в жизнь ориентированны различные, реализуемые правительственными и прочими организациями, социальные программы. Делается поистине многое. Делается с умом, добротой и любовью, а главное - с неоспоримой пользой.
В развитых странах и кое-где  в России средства общественного  транспорта, супермаркеты, учреждения власти и досуга оборудуются пандузами, делающими их доступными инвалидам-колясочникам. Светофоры оснащаются звуковыми устройствами, призванными обезопасить незрячих пешеходов.
Также,  идет создание, так называемых, реабилитационных центров, деятельность которых направлена на выработку у инвалидов  социальных и профессиональных  навыков, адаптацию их к жизни.  Успешно создаются и функционируют специализированные предприятия, на которых работают инвалиды. Более того, при данных предприятиях вырастают рабочие поселки, населенные преимущественно инвалидами. В качестве примера подобного опыта можно привести  подмосковный поселок Русиново, выросший около предприятия для незрячих.
Подытожим  сказанное – опять впал в лекторский азарт дядя Юра. Сейчас общество  ищет новые модели решения проблем инвалидов. Ищет, кстати,  потому, что уже не как не может не искать… Тут есть, на самом деле, еще один аспект, о котором я раньше не подумал. Аспект,  собственно  говоря,  медицинский…
Не далее как в  начале и середине прошлого тысячелетия, из-за немыслимо высокой, по современным меркам, детской смертности из всех рождающихся детей детородного возраста достигало лишь 5-15%. Таким образом, имел место жесткий естественный отбор, допускающий к продолжению рода лишь самых физически  сильных и выносливых.
Прогресс медицины в развитых странах   позволил, более чем 99% родившихся, выживать и приступать к продолжению рода. Таким образом, подаренная не совсем здоровым людям жизнь, оборачивается для всего общества в целом накоплением «генетического груза», так называемой депопуляцией и, как следствие - увеличением числа инвалидов.
Так что, волей-неволей проблему инвалидов, как своей быстро растущей части, общество  решать будет. Вопрос в том, когда и как.
Сейчас вот – продолжал  дядя Юра… Что сейчас, что сейчас - воскликнула ненадолго примолкшая Мариюшка.
Сейчас - продолжал дядя Юра...  Сейчас...
Сейчас, как я уже сказал, общественная мысль подошла к осознанию того, что инвалидов надо бы как - то принять и адаптировать. Но как - задумался дядя Юра.
Как видно - продолжал дядя Юра, проблему инвалидов общество начало решать стандартно : от  простого к сложному.
Самыми простыми, требующими лишь некоторой правки бюджета, шагами на пути решения данной  проблемы оказалось установление  элементарных социальных гарантий: пособий по инвалидности, различных льгот.
 Следующий, по сложности, шаг, который делается сейчас -адаптация среды обитания, в частности, городской среды к нуждам инвалидов- колясочников. Для этого шага требуется уже внесение изменений  в градостроительные нормативы, некоторое увеличение сметной стоимости возведения новых и реконструкции имеющихся объектов.
Также, важным шагом является создание специализированных предприятий для инвалидов. Работа данных предприятий позволяет инвалидам обеспечить себе приемлемый уровень доходов и поднять свою самооценку, ощутить свою значимость, вовлеченность в социальные процессы.
Во заливает, во заливает – закричала  Мариюшка.  Не скажу что все, что делается, идеально –продолжал дядя Юра. Я вот думаю, как это выразить…
Представьте: просыпается инвалид – колясочник  в своей квартире, расположенной в специальном доме, выезжает по специальному пандусу на улицу, поднимается, на специальном подъемнике в специальный троллейбус, едет работать на специальное предприятие, после работы, едет в специальный клуб…
Не слишком ли   много ли «специального» в этой не хитрой зарисовке? Понятно, что подъезды, клубы, троллейбусы… должны быть специально оборудованы – иначе невозможно.  Но,  вот предприятия… тут дело хитрое – улыбнулся дядя юра.
Одно дело, когда, скажем, незрячему работнику предоставляется  рабочее место, оборудованное специальными приспособлениями, позволяющими ему выполнять элементарные технологические операции, например, на сборке выключателей. В этом случае необходима специализированная технологическая цепочка и, как следствие, специализированное предприятие.
Другое дело, когда тот же незрячий инвалид приобрел специальность, скажем, логиста или юриста, освоил навыки перемещения с помощью специальной трости. Такому инвалиду для работы необходимо лишь установить на компьютер специальное, озвучивающее экран,  программное обеспечение.  Но, этот, казалось бы, простейший случай таит в себе больше всего трудностей.
Начинает  такой инвалид искать  работу и вскоре понимает, что трудоустроиться  весьма не просто. Типичной реакций работодателей на появление подобного соискателя является отказ. Логика работодателя проста: зачем брать подобного соискателя с его возможными проблемами, когда есть в избытке презентабельные  соискатели, общение с которыми  подобных проблем не  сулит.
Таким образом, в решении вопроса трудоустройства инвалидов не приходится уповать на волшебную силу саморегулирующейся либеральной экономики. В данном вопросе требуется  разумное и решительное государственное регулирование. Наше государство не могло позволить себе не вмешаться в решение данной проблемы. Однако, результаты такого вмешательства пока что   весьма своеобразны…
Были установлены налоговые льготы для предприятий, на которых трудятся  инвалиды, а также штрафы для работодателей, отказывающих соискателям-инвалидам  в приеме на работу. На деле, ввиду цветущей у нас  махровым цветом теневой экономики, повальной коррумпированности налоговых, да и прочих государственных органов, а также ввиду незначительности установленных для работодателей  льгот и санкций, государственное регулирование вопросов трудоустройства инвалидов остается декларативным, напоминая, скорее, очередной, рассчитанный на заграницу фантом, нежели рабочий инструмент.
Тут много проблем сплетаются во единый клубок…
Есть психологические проблемы - подумав, продолжал дядя Юра.  Дело в том что, сталкиваясь с инвалидом, люди могут испытывать множество эмоций, таких как сострадание, жалость, желание помочь. При этом, искреннее сочувствие тому или иному инвалиду  может натолкнуться на практичные рассуждения, сомнения: как он отреагирует на предложенную помощь? Не плюнет, ли по озлобленности на весь мир в поданную руку помощи? Или того хуже, не вцепиться ли в эту руку мертвой хваткой, приняв помощь как явление должное и постоянное? Не станет, ли искусно играть  различных чувствах окружающих,  тем самым, выторговывая  для себя какие-то блага? Все эти ситуации крайне неприятны и люди стараются их избегать.
Возникают, в случаях с трудоустройством инвалидов,  еще и такие вопросы: Сможет  ли инвалид работать, так же как и здоровый? Будет ли он адекватен во всех ситуациях? Не будет ли часто брать больничный или чрезмерно жаловаться  на житье свое тяжкое, отвлекая и выводя из рабочего ритма других сотрудников?
Зачем, скажите мне,  зачем  - разгорячился дядя Юра, столько сложностей работодателю  в то время когда на всякое приличное место   полно полноценных соискателей?
Тут – продолжал, сделав шаг к двери подъезда, дядя Юра. Тут многое еще нужно сделать…
11.
Через три месяца нас действительно переселили. Тетя Клава, Мариюшка  и дядя Юра, вопреки всем слухам,  получили жилье в соседнем дворе. Мне, по просьбе моей, дали жилье ближе к моей работе - недалеко от  Академической.  Как и раньше, я   живу на втором этаже и под самыми моими окнами, как и раньше, стоит, теперь уже новая,  скамейка...