Жажда

Асадов Арслан
«Иные люди вовек бы не влюблялись, когда бы не слыхали о любви» – Ф. де Ларошфуко

Единственное, чего мне хотелось – это отрешиться от мира. Не потому что он был опасен или враждебен. Казалось, что я в него не вписываюсь. Чувство, что я повернул не туда и забыл дорогу назад. Я понимаю, что путей не так много: ты можешь работать, как все, или же можешь сделать нечто особенное, что избавит тебя от работы. Вряд ли проблема в том, что я не хочу работать, потому что когда-то я был целеустремлённым. Я понял, что работа вхолостую никогда не даст ответов на вопросы, которые неизбежно появляются в голове. Но чтобы ответить на эти вопросы потребуется целая жизнь, а такую роскошь я не могу себе позволить. Да и мало кто может.

Я ждал большой любви, но её так и не случилось. Увлечения. Были и страсти, но ничего не проникало вовнутрь. Я чувствую себя зрителем, хотя я действующее лицо. Всё, что со мной происходит – происходит будто и не со мной. С кем-то, кто играет мою роль. Я не чувствую ничего. Я знаю только то, что каждый мой день в точности напоминает предыдущий, но это меня уже не тяготит. Так живут все люди. Бывают редкие исключения, но не часто. Борьбу с серостью я проиграл. Я стал “одним из”. Это то, чего я боялся: стать обезличенным, стать единицей (или единица — это много?), так и не обрести свою собственную личность, так и не понять ни себя, ни окружающих. Жить разумно не выходит. Искать во всём хорошую сторону тоже. Почему?

Ощущение давящей и щемящей тоски возвращается каждый вечер. Это вдвойне ужасно, когда знаешь, что причин для тоски нет. А тоска есть. Я не ищу ни дружбы, ни любви, ни вражды. Наверное, мне бы хотелось обрести душевный покой. Любой ценой. Но как? Всё равно, что искать клубнику в тайге. Пока ты жив, выход есть всегда, но почему мне кажется, что проблема в том, что я жив? Внутри что-то скребётся и чешется, как будто внутри меня сидит паук, который медленно съедает меня изнутри, ослабляя меня и набираясь сил. Он плетёт паутину, в которую я попадаюсь каждый день.

Если бы я не был слеп, как бывают слепы самовлюблённые горделивые люди, может, я бы увидел то, что кругом. Красивые пейзажи, людей, события, тысячи возможностей. Но я не вижу этого. Я не уверен, что и хотел бы видеть. Есть ли что-то действительно стоящее, кроме забвения? Возможность перестать быть собой, раствориться в окружающем мире, больше никогда не думать, больше никогда не чувствовать. Я знаю, что не ценю то, что имею. Я знаю и то, что потом не буду сожалеть. Все безразлично. Но временно ли это?

Я уверен, что не глуп, и, к сожалению, это не только моя уверенность. Но как быть с самим собой я не знаю. Кажется, что никто кроме самовлюблённых людей в полной мере не может осознать тягость одиночества: они всегда чувствуют свою оторванность от мира, даже если и находятся среди людей. Нельзя сказать, что им комфортно наедине с собой, но и среди людей они чувствуют себя белыми воронами, потому что неспособны чувствовать что-либо до глубины души. Они холодные. И их любовь к самим себе – это не любовь в прямом смысле слова, а только суррогат. Настоящая любовь недоступна и мне. У меня было множество возможностей влюбиться, полюбить беззаветно, не прося ничего взамен. Но я не воспользовался ни одним из предоставленных случаев. И что я получил? Что потерял? Я не жалею: я избавлен от разочарований, я избавлен от мук страсти и ревности, но я так же лишён иллюзий, иногда имеющих целебные свойства.

День проходил за днём, как будто бусинки надевали на нить ожерелья: я их почти перестал замечать, начал путаться в числах, в днях недели. Я не мог бы выразить словами степень своей отчуждённости от мира, я понимаю, что здесь чужой. Я везде чужой. Но что делать? В какой порт мне плыть я не знаю. Я не знаю и что мне делать, когда я приплыву. Я не чувствую скуки, только пустоту, тревога прошла.

На улице шёл дождь. Всё было мокро-тёмным, склизко-серым: цвета домов и асфальта. Я не люблю город. И чем он больше – тем хуже. Город похож на труп животного, а горожане на трупоедов, личинок и мух. Я не вижу ничего красивого. Я слеп? Но я просто не могу понять, почему я должен любить мёртвый камень? Почему я должен любить людей, изображённых на картинах и описанных в книгах, но не могу любить людей настоящих, которые вокруг меня. Этому есть только одно объяснение: люди не могут любить то, что они видят каждый день. Они привыкают. Они перестают замечать, удивляться. Если бы мы ходили в музей, чтобы смотреть на людей, а не на картины или статуи – мы бы поняли, насколько смешно выглядит наше мнение о себе. И в театр тоже ходить не стоит – зачем? Смех и чувство юмора, если им известна мера, достойны уважения, но и пугают тогда, когда ты к ним глух. А трагедии жизнь поставляет щедрой рукой, но чужие несчастия никогда не станут вполне нашими, даже если сочувствовать. Главная трагедия, тихая и незаметная, – это и есть наша жизнь. Я понимаю, что настоящее горе, как и настоящая радость, отупляет разум. Но в то же время такие испытания наполняют жизнь смыслом. Если ты борешься за свою жизнь или жизнь дорогих людей, своё счастье – то борьба поглощает тебя целиком. Во всех же остальных ситуациях не покидает чувство, что схватка проиграна. Я не умею жить вне города, я даже не пытался. Я уверен, что и природа не трогает меня, не впечатляет, а лишь подчёркивает то, что я не хочу замечать. Любая мысль об этом тревожна. Я оторван от земли и природы с рождения, но я и не могу жить в “каменных джунглях”.

Я не понимаю и людей дела: я знаю, что убежать от себя, бесконечно крутясь и барахтаясь в делах, в “суете сует”, – это такое же лекарство, как алкоголь или связи на несколько ночей. Люди предпочитают выбирать зависимость: от других людей, от быта, от посторонних веществ и еды. Когда-то я думал, что хочу попробовать всё: но те времена прошли, теперь я достаточно ленив душой, чтобы рисковать, и достаточно понимаю, чтобы увидеть истинные причины влечений и страстей. Иногда я чувствую странное ощущение того, что мне больше лет, чем я прожил. Это страх или душевная лень, или просто безвольность? Я думаю, что мир похож на море. А я старик. Но не тот, что у Хемингуэя, не тот, что верит в победу человека. А тот, который уговаривает людей остаться на берегу, потому что сам в молодости трусил выходить в море.

Человечество сделало огромный шаг вперёд в своём развитии, но развитие это обернулось бедой для отдельного человека. Я знаю: обществу нужны послушные люди, которые легко учатся, исполняют без обсуждения приказания и уважают сложившиеся авторитеты. Я знаю и другое: можно не быть винтиком и либо опуститься на дно, либо подняться наверх. А в сущности, какая разница: быть Диогеном или Александром, если солнце одно для всех? Каждый человек стремится влиять на других: словом, делом, примером. Многие хотят наказывать и поощрять, и почти никто не хочет быть наказываемым. Однако же, пирамиды часто рушатся, поэтому стоит держаться в стороне, или вставать в линии. Но есть ли равенство между людьми? Люди равны только на бумаге и в мечтах. На деле же мы все имеем разный старт и разные дистанции бега. Только вот не все хотят участвовать в соревновании. Я не могу выказывать пренебрежение этим миром, потому что этот мир спокойно существовал до меня, и простоит много после. Но я чувствую, что не могу и не хочу жить, но жить буду. Мир меня пугает. Но во мне не страх перед силой или неизвестностью. Это страх бесполезности. Любое действие, не направленное на освобождение, бессмысленно. Но от чего нужно освобождаться? От общества? От авторитетов? От своих слабостей? От самого себя?