Подарок для правого уха Марии Алехиной
Самбади катился по Михаилу Башакову словно маленький асфальтоукладчик. Он порыкивал тонким голосом, хмурил бровки-ниточки и знал, как надо. Башаков уже сам был не рад становлению и мужанию самбади, но кто ж мог представить, что картонный голем обретет силу суховея, занесшего на хер и Учкудук, и Тофика Нагибадзе, и пельменную " Вся власть советам", открытую в благословенном девяностом году в ДК имени Ленина. Помнится, тогда сноровистые грузчики в оранжевых безрукавках вынесли директора Дома Культуры под шаманистые камлания Егора Гайдара и невидимой руки рынка, курившей ладан в деформированных мощными ногами футбольных фанатов привокзальных урнах, забитых разнообразным добром : портретом Брежнева, новым номером " Лимонки", дефицитным китайским презервативом, небрежно смятой пачкой " Стюардессы", скелетом воблы, похожим одновременно и на Люсю Гурченко, и на Свету Светличную, настолько похожим, что приезжий с Западной Украины главный инженер авиационного завода не побрезговал залезть в вонючее нутро урны, вытащил скелет навстречу солнцу и забрал с собой. Дома выпил водочки, покурил, водрузил скелет в чехословацкую " стенку", основав тем самым новый вид современного искусства - говно в массы. Кулик еще тогда сошел с ума. Сменил пол и стал гражданкой Абрамович.
Беглый делегат Пономарев не одобрял самбади. Он не одобрял и Башакова, но старался, по мере возможности, не заострять внимания на Михаиле, но самбади, самбади спуску не знал. Бывало, выйдет делегат Пономарев на вокзал, встанет на перроне и ху...сосит проносящиеся мимо курьерские поезда. Пассажиры на огромной скорости замечали лишь гневное лицо делегата, но этого хватало, чтобы они навсегда прониклись стойким отвращением к железным дорогам, и уже в следующую командировку летели самолетом, плыли теплоходом или увольнялись из учреждений и устраивались поудобнее, в кондукторы трамваев, смотрители Эрмитажа, виолончелисты и карманники, а иногда - в коты. Они надевали на головы огромные заячьи уши, считая, что коль на безрыбье и рак - рыба, то уж заячьи уши прокатят не хуже кошачьих хвостов, бегали по крышам между антенн УКВ и орали на разные голоса, пугая мирно выпивавших узбеков, живших на чердаке, варивших там в уголке плов, куривших добрую шмаль и певших странные мелодичные песни. Ильда-бай, ильда-бай, сукурды елдом толуй. И в том же роде. Пиз...ц, короче.
А с неба на всю эту херню дивилась Богородица. Качала головой и подмигивала Дите фон Тиз, мол, зырь, девка, в-натуре, Люцифер был прав. Только атомная бомба, бля.
Самбади немного подумал, точнее, сделал вид, что подумал, ибо думать он разучился еще в начале девяностых. Доцент университета тогда ему прямо сказал :
- Думать - не наша тема. Иди воруй.
Тот и пошел. А доцент - побежал. Обогнал самбади, хапнул от души и обосрался. Понял, что сердце. Вспомнил Маяковского и е...нул в город Париж. Тут надо сказать, для правильного понимания сложной ситуации, что делегат Пономарев Маяковского не читал. Последняя книжка, прочитанная делегатом, давно, в пятом классе подмосковной школы сраного города Клина - " Робинзон Крузо". Потому и Лондон. В Париже тогда ништяк было. Мушкетеры, Каневский с волосатой грудью, Лимонов в шинели, Ерофеев пьяный, короче, всякой твари по паре. Но доценту не понравилось. Встал он перед Тур Дэйфель, сплюнул и говорит какому-то проходящему мимо марокканцу :
- Иди воруй.
А тот гашишем торговал на Елисейских. На хрена ему воровать ? Осерчал марокканец. Вынул апельсин с наклеечкой цветастой. Скушал. Подумал немного. И вернулся в Африку. В фатерланд, значится. А в Африке тогда орудовали Штайнер и Мандела. Встречают марокканца и спрашивают :
- Ты зачем ?
- Я по завету, - говорит им марокканец.
- Какой такой завет ? - Подступили к нему Штайнер и Мандела. - Отвечай. Не молчи.
Оглянулся марокканец по сторонам, чтоб не подслушала какая Аннушка Чапмен. Глянул в небо, нет ли там Сноудена на параплане. Ковырнул кроссовкой песок, опасаясь обнаружить Ассанжа. Не узрел никого и шепчет :
- Иди воруй.
Штайнер сразу застрелился, а Мандела в тюрьму пошел. От огорчения. Марокканец тот, кстати, сейчас во Владике бордель с негритянками держит для местных китаез. Экзотика. Бордель богатый. Из гипсокартона. С баром. И магнитофоном. И даже кассета " Кар-мен" с Богданом Титомиром имеется. Пиз...ц, короче.
И вот тут я осознал, что утерял мысль. Посему сказочке конец. Как и народу, стране, да всему, что мысль утеряет. Всему тому говну, что жить начинает воспоминаниями о прошлом. О дедах, нищих и голодных, кого-то там победивших. О космонавтах совсем другой страны. О зачатках культуры, затоптанных в грязь. Пиз...ц, короче.