Капитон на подъезде к городу не справился с управлением, его автомобиль на большой скорости врезался в дерево. «Ему позвонил кто-то другой. Возможно, Танюша, или Виктория», - решила я и погрузилась в переживания. Ведь это я виновата в его смерти.
«Я не убивала Капитона. И каяться мне не в чем. Он убил моих родителей, и я лишь вернула ему долг. Капитон мог и не испугаться паука. Мог выжить после аварии. Но он испугался и не выжил. Судьба…», - успокаивала я себя.
Но все было бесполезно. Меня корежило от раскаяния. Я металась по дому. Совесть моя возмущенно вопила, и не было мне от ее воплей покоя ни днем, ни ночью. Если бы можно было повернуть время вспять, я бы повернула. Пусть бы Капитон жил в этом доме, а я бы ушла. Тоже жила бы как-нибудь, пусть плохо, но я бы не запачкала свою душу преступлением.
За две недели я выпила все тридцать капсул. Непочатую бутылочку спрятала в сейф. Это - неприкосновенный запас.
Ангелина Витальевна утешала меня:
- Вы же не любили Капитона. Я знаю, что он доставлял вам много неприятностей. Почему же вы так убиваетесь? Вам надо подумать о себе! Вы заболеете, если будете так переживать.
Полицейские первую неделю посещали мой дом регулярно, допросами особо не донимали, спрашивали только: были ли у мужа враги. Видя мое состояние, они считали, как и моя домработница, что я потрясена гибелью мужа. Я и была потрясена. Роковым стечением обстоятельств. Я не смогла довести задуманное преступление до конца. Не смогла сама позвонить Капитону. И в моей больной голове ни разу не возникла мысль, что ему может позвонить кто-то еще.
Мне пришлось приложить много усилий, чтобы заткнуть рот своей совести.
«Капитона нет! Бить и унижать меня больше не кому! Я, наконец-то, стала хозяйкой своей жизни! О моей умственной ущербности никто не знает! Я же мечтала о свободе! Теперь я свободна!» - это был мой ежедневный утренний тренинг.
Через полгода я получила наследство. У Капитона не было завещания. Наследников у него всего двое: жена и дочь. Все движимое и недвижимое имущество я и Виктория унаследовали в равных долях. Мы полюбовно договорились, что я получаю загородный дом, Виктория – городскую квартиру и дачу. Магазином Виктория заниматься не хотела. Она вообще не хотела работать. Поэтому мы оформили соглашение, что фирма переходит в мою собственность, а в качестве компенсации я ежемесячно выплачиваю приемной дочери процент от прибыли.
После гибели отца Виктория меня возненавидела. Почему так случилось, я не знаю. Я просила ее объяснить, в чем я виновата.
- Ты презирала папу, - ответила она. – И этого я тебе никогда не прощу!
- Виктория, ты уже взрослая, и должна понять, что отношения между мужем и женой бывают разные. Твой отец обращался со мной, мягко говоря, не очень хорошо. Он много пил. Ты об этом не знаешь, потому что я старалась, как могла, оградить тебя от его пьяных дебошей. И если ты мстишь мне только за нелюбовь к твоему отцу, то это глупо!
- Я не мщу тебе. Просто не хочу с тобой больше общаться. Папа, ведь был у тебя в то утро. Если бы ты не позвонила, он бы не поехал за город и был бы сейчас жив.
- Он погиб потому, что был алкоголиком! Его реакция была ни к черту! – крикнула я, потому что Виктория слишком близко подобралась к истине.
Хорошо, что авария случилась не в городе, а на пустынной дороге, и никто больше не пострадал, подумала я. Ведь Капитону могли позвонить где угодно. От чувства вины мне сделалось так дурно, что лицо и тело покрылись холодным потом. Я промокнула лоб и крылья носа платком и постаралась взять себя в руки. Мне это удалось, и я произнесла уже спокойно:
- Я понимаю, тебе больно слышать, что твой отец был запойным пьяницей. Если бы ты не вынудила меня это сказать, я бы никогда и не упомянула о пагубной привязанности Капитона к бутылке.
- Ты лжешь! Возможно, папа выпивал иногда. Но он так много работал, что это простительно. Ты же сидела на его шее, да еще и закатывала ему скандалы, что он дает тебе мало денег. Папа мне все рассказывал, - ответила Виктория. Я поняла, что Капитон планомерно настраивал Викторию против меня.
- Ты ошибаешься. Это я работала! Я занималась фирмой! Капитон в торговле вообще ничего не понимал. До моей болезни твой отец был охранником в банке, - я все еще пыталась убедить Викторию, что ее отец далеко не ангел. Но все бесполезно.
- Ты руководила фирмой, сидя дома? Смешнее ничего не могла придумать?! Можешь не изощряться во лжи! Я все равно тебе не поверю! - Виктория была неумолима.
Этот разговор состоялся на сороковой день после смерти Капитона. В следующий раз с приемной дочерью я встретилась через четыре месяца в кабинете нотариуса.
- Может, посидим в кафе? – предложила я Виктории, когда мы вышли из нотариальной конторы.
Дочь согласилась, но с большой неохотой. Мы сели за столик на открытой веранде. Я заказала нам по чашечке кофе и пирожные. Дочь молчала.
- Я все ждала твоего звонка. Думала, ты со временем поймешь, что я не виновата перед тобой, и приедешь меня навестить, - начала я разговор.
- Я ненавижу твой дом! - резко ответила Виктория и мрачно посмотрела на меня из-под ресниц. Ее голову опоясывала, наподобие обруча, черная лента. Она все еще носила по отцу траур.
Она допила кофе и промокнула губы салфеткой. Ее тонкие руки нервно подрагивали.
- Виктория, успокойся, - попросила я примирительно. – Не хочешь приезжать – не надо. Я не настаиваю.
Мужчина, сидящий за соседним столиком, не спускал с Виктории взгляда. И неудивительно, она - очень привлекательная девушка: черноволосая и синеглазая, с нежным румянцем на смуглых щеках, пухлые губы идеального рисунка, на округлом подбородке – маленькая ямочка.
У Капитона в молодости тоже были чувственные губы. И ямочка на подбородке дочери досталась от отца. Телосложением она скорее пошла в мать: высокая и длинноногая, полногрудая, с хорошо развитой мускулатурой на будрах и икрах. Природа наградила Викторию еще и изяществом движений. Первую жену Капитона, мать Виктории, я видела лишь однажды. Она больна алкоголизмом и лишена родительских прав. Допилась до того, что тронулась умом и стала опасна для окружающих людей. В подробности я не вдавалась, чтобы не травмировать Викторию. Знаю только, что Капитон с первой женой развелся, но окончательно отношения не порвал. Навещал иногда в клинике для душевнобольных. Виктория же ездит к матери каждый месяц. Я никогда не препятствовала ни мужу, ни приемной дочери общаться с этой несчастной женщиной. Считала, что не имею права.
Сегодня на Виктории была надета темно-синяя блузка под цвет глаз. Легкий ветерок теребил кружевной волан по вороту, играл прядками волос, выбившимися из гладкой прически. Виктория, казалось, не замечала взгляда мужчины. Ее вообще не интересовали простые парни. Она как-то, когда еще училась в школе, заявила мне, что выйдет замуж только за человека, который бросит к ее ногам миллионы. Я тогда посмеялась и подумала: дочь вырастет, влюбиться и ее меркантильные планы испарятся, как утренняя роса на траве. Дочь выросла, но осталась верна своим принципам. Ей - двадцать лет, и она все ждет своего миллионера.
Виктория скомкала салфетку и бросила ее на тарелку с недоеденным пирожным. Достала из сумочки зеркальце, тюбик помады и подкрасила губы.
- Пока, мамулька, - она встала, поправила узкую юбку, плотно облегающую крепкие бедра и подхватила сумочку.
- Я же просила тебя не называть меня так, - укорила я ее. – Зови по имени, раз не считаешь матерью.
Виктория взглянула на меня и ответила с презрением:
- Буду тебя называть только так или вообще никак! В конце месяца жду от тебя поступлений на мою карточку. Думаю, встречаться нам больше не стоит.
- Виктория, подожди! – я умоляюще посмотрела на нее. – Давай, не будем ссориться. Мы же цивилизованные люди. Не исчезай из моей жизни навсегда. Я очень одинока!
- Это тебе наказание за отца! У меня будет все: и муж, и дети, и друзья. А у тебя уже не будет ничего!
Виктория повернулась и, огибая столики, пошла к выходу. Я смотрела ей в след и понимала, что она права. В сорок девять лет я осталась совершенно одна в этом мире. Создавать новую семью и заводить друзей уже поздно. От этих мыслей даже под ярким июньским солнцем, среди весело болтающих за столиками людей, мне стало неуютно до озноба.
***
Наверное, от ощущения полного одиночества меня и потянуло к Евгению. В этом молодом мужчине был какой-то надлом. Он полон сил и красив, но в его взгляде временами сквозит печаль. Какое-то тягостное событие омрачает жизнь Евгения, и мешает ему наслаждаться молодостью и любовью женщин.
Я все сидела на кухне, предаваясь воспоминаниям.
За окном светало. Занимался новый день. От грустных мыслей на сердце было тяжело. Я встала и проглотила еще одну капсулу. А потом полезла на чердак. Не могу объяснить, почему меня туда понесло.
Подставив лестницу и взяв фонарик, я медленно карабкалась, переставляя ноги в меховых тапках со ступеньки на ступеньку. Одна тапка слетела с ноги, но я упорно лезла вверх.
Я забралась на чердак и направилась в сторону светлевшего в полумраке окошка. Грубый занозистый пол колол мою босую ногу. Огибая старую мебель, я подошла к окну и распахнула створки. Ледяной ноябрьский ветер обдал мое разгоряченное подъемом тело. Я встала на подоконник, высунулась по пояс и дотянулась до ласточкиного гнезда. Мои пальцы нащупали обезьянку.
Зажав игрушку в кулаке, я спустилась на пол и села, привалившись спиной к стене. Мое лицо окаменело. Евгений и в этом меня обманул. Он купил две обезьянки. Одну отдал мне и сказал: спрячь, а вторая осталась в его кармане. Именно вторую он мне и вручил на чердаке, выдав ее за первую. Он не хотел, чтобы я выиграла. Евгений догадывался, что я мечтаю о его любви, и не мог исполнить мое желание.
Я посмотрела на обезьянку. Маленькая, щупленькая, с рыжими кудряшками на макушке. Она мне кого-то напоминала. Ну конечно! Евгений специально купил мне в подарок эту игрушку, намекая, что я похожа на мартышку!
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/04/08/1906