СМИ
Сейчас стыдно было вспоминать, с какого перепуга решил вдруг Марк стать журналистом?
То есть, тот другой Марк, который когда-то принял это решение, причины мог бы сформулировать чётко и ясно, но нынешнего ни за что бы не убедил. А тогда... Что ж, тогда он искренне считал, что дело выбрал правильное и очень, очень нужное. Язык у Марка что говорится, всегда был подвешен, писать и сочинять он любил, плюс к этому дар телепатии, который только, только начал давать о себе знать и воспринимался пока лишь здоровой интуицией, проницательностью, умением разбираться в людях. С этаким набором карьеру можно было сделать умопомрачительную, во-первых потому, что дела в человеческой среде, в области конфликтного противостояния, уплотнились настолько взрывоопасно, что каждый день приносил одну сенсацию за другой. А во-вторых, потому, что на этом трагическом фоне пышным цветом расцвёл крайне нездоровый интерес к самому пошлому и бессмысленному гламуру, у которого вообще никаких берегов видно не было, греби в любом направлении, да, знай себе, черпай полными вёдрами!
Родители... Ах, да! Родители были сильно против, отговаривали, как могли... Ну, что ж, они, в конце концов, были Лагирами, много чего в жизни понимали, особенно отец.., или нет, всё-таки мать?... Хотя, это другая история, особенная. А то, что касалось выбора профессии для первых самостоятельных лет жизни оставалось не столько особенным, сколько навязанным беспросветно окружаемой действительностью.
Марк отлично помнил, как воображал себя увешанным гаджетами, на супер-скоростном самокате, которые только-только вошли в моду, поспевающим во все концы в тот золотой час, когда не каждый ещё понимает, что тут, и только тут, происходит самое главное на сегодня! Успевает, снимает, освещает, даёт самую полную оценку происходящему, потому что видит глубже, понимает суть, как говорится, с полпинка, и акценты может расставить не под влиянием минуты, а сразу, как надо, с нюансами!
Кстати, первые его репортажи от воображаемой мечты ушли недалеко, во всяком случае Марка заметили в одном крупном телеконцерне, назвали «приятно перспективным» и пообещали не выпускать из вида, что, по сути, означало «давайте ещё что-нибудь в том же духе, и мы возьмём вас в штат»!
Карьера!
По счастью конкуренция в избранной Марком среде была зверская, и такие же «приятно перспективные» возле каждого информационного родника грызлись насмерть. Чуть где что, и свора клацающих гаджетами, изголодавшихся по очередному шансу быть замеченным, сбегалась на новое какое-нибудь горе — взрыв, массовый расстрел, захват заложников, или тянулась, как стадо к водопою, на раздутое до вселенских масштабов бессмысленное сборище людей, готовых на всё ради лишней дозы самого коварного наркотика всех времён — политической власти.
Марк тоже бегал, всегда и всюду. Правда не долго.
Первым полем боя, откуда он ушёл, был узенький тротуар перед небольшой частной клиникой, захваченной двумя обдолбанными и обвешанными взрывчаткой психами. Событие само по себе не бог весть какое — заложников уже давно захватывали все, кому не лень, будь то наркоман, или обиженный социальной службой налогоплательщик — для каждого стало обычным делом решать проблему с шумом, грохотом, экстремальными средствами, при свете дня и максимальном стечении свидетелей, желательно из СМИ. Но тут остроту ситуации придавал тот факт, что в клинике анонимно лечилась, то ли дочь, то ли жена какого-то видного деятеля от правящей партии, а это уже «двойное дно»!
Марк с большой неохотой притащился тогда к больнице. Что-то гадостное мерещилось ему во всём, от излишне важных полицейских, которые высокомерно отгоняли зевак, до скучно перекуривающих коллег. Один, припоздавший, явился с вопросом: «Ну, чё, ребят, есть сенсация, или там ещё все живы?», и остальные дружно поржали.
Марк не засмеялся. Гадливость нарастала в нём, как свист пули и вдруг взорвалась самыми ужасными криками, которые он в своей жизни слышал! Психи, не нашедшие, видимо, наркотиков, начали пытать и убивать медперсонал тем, что подворачивалось под руку, и голодная свора снаружи сначала застыла, сделала стойку, а потом мгновенно завозилась, заметалась, начала разрывать СОБЫТИЕ на кровавые куски! «Они убивают! Прикинь, реально начали убивать, оттуда так орут!...», - захлёбывался в мобильник один. «Блин, у меня диктофон сел! А-ааа, сука, б...ь! Ничего не записалось!...», - миловидная девочка в стильных очках даже слезу пустила и ножкой топнула, как топала, наверное в детстве, когда не получала игрушку... И Марк вдруг поплыл.
Реальность перед глазами дрогнула, сдвинулась и с треском разорвалась, открывая внутренности клиники, где всё заволокло свинцово-грязным ужасом! Медлительные, как во сне, полицейские палили из своего оружия по мечущимся психам, кто-то поскальзывался на кровавых ручьях, мелькали лица, голубые от переживаемого безысходного ужаса, тряслись чьи-то растопыренные ладони, ставшие многопальцевыми из-за отчаянного желания закрыться от происходящего...
Пикассо!
Сенсация случилась.
Марк вышел из запойной депрессии только в больнице, куда его привезли родители. Но обстановка там снова напомнила...
Короче, случился рецидив, пришлось переводиться в пригородный санаторий, под новомодный колпак микроклимата, где хочешь-не хочешь, успокоишься, и там случилось второе событие, навсегда отвратившее от выбранного было пути.
Соседом по санаторному бунгало оказался всемирно известный шоумен, сделавший имя на гламурных интервью под названием «Самые дорогие слёзы».
Идея там была проста, как мир, вопрос-ответ, вопрос-ответ, снова вопрос — лёгкая заминка, неуверенный, смущённый ответ, и новый вопрос, уже, что говорится, на засыпку, а за ним вдруг слёзы, неожиданные признания, неконтролируемая озлобленность, и вот оно, подлинное лицо!
Методы шоумена вести беседу Марк изучал на факультативных занятиях в институте, и, как ни старался, как ни пробовал потом повторить на друзьях, знакомых и родственниках, так и не смог добиться такого же ошеломительного результата! А в «Самых дорогих слезах» знаменитости не только раскрывались по полной, но и выворачивались наизнанку так, что почти каждый выпуск шоу становился, если и не всегда сенсацией, то предметом всеобщего обсуждения обязательно. Поговаривали, что желающие поучаствовать выстраивались в очереди, а злопыхатели добавляли, будто и канал и сам шоумен существуют и богатеют за счёт баснословно щедрых взяток, которыми эти желающие оплачивают своё участие. Но, как бы ни было, а любой, мало-мальски прославившийся, не считал свой успех окончательным пока не оказывался в шоу «Самые дорогие слёзы», где его препарировали на глазах у жадных до тёплой крови и слёз зрителей.
Себя шоумен называл Исповедник Листрат, студию — исповедальней, ну и шоу, соответственно, исповедью, что у любого другого звучало бы пафосно или смешно, но у него, чёрт знает почему, даже это избитое название отдавало новизной и неординарностью. В обстановке самой задушевной, среди вопиюще кичливой роскоши, зрителю предлагалось следить за двухчасовой беседой одного человека с другим, при этом все заранее знали, что в разговоре обязательно наступит момент, после которого невинная задушевность перейдёт в фазу изощрённого допроса. Искушённые поклонники шоу пускали слюни, предвкушая, как в глазах приглашённой знаменитости появится недоумение, или испуг, а то и вовсе паника, когда он поймёт, что, отвечая на простенькие вопросики сам себя уже загнал в ловушку, выбраться из которой можно лишь двумя путями — либо вывернуться наизнанку на всеобщее обозрение, либо хлопнуть дверью и уйти.
Многие так и поступали, но некоторые, спустя несколько мгновений, возвращались, что стало дополнительной интригой, подхлёстывавшей интерес зрителей. Умники на канале подсуетились и даже организовали онлайн тотализатор, который, как слышал Марк, с минимальным отрывом занимал почётное третье место в рейтинге всех известных тотализаторов и имел реальную перспективу стать когда-то первым.
Излишне говорить после всего этого, что Исповедник Листрат в своём личном рейтинге соперников не имел. Тем страннее было встретить его здесь, в этом якобы санатории, хоть и элитном, но всё же реабилитационном, среди людей, дошедших когда-то в своей жизни до полного отчаяния. А ещё более странным было то, что Марк всемирно известного кумира еле узнал. Вместо идеально вылощенной, ожившей картинки рекламы всего самого-самого, по аллеям санатория ходил мрачноватый, ушедший в себя человек, казавшийся старым из-за дымного, неряшливого налёта на лице, который обычно оставляют людям, куда менее успешным, тяжелые болезни, мысли и переживания.
Другие немногочисленные пациенты санатория, встречаясь на прогулках, высказывали предположения..., точнее одно предположение — у человека случилось какое-то горе, и сетовали, что в СМИ об этом не было ни слова. Но Марк, искоса понаблюдав пару раз за отстранённо сидящим возле природного ручья Исповедником, подумал, что на попытки примирения с какой-то потерей эта самоуглублённость мало похожа, и стало интересно узнать, что же есть там на самом деле.
С одной стороны любопытство поддёргивало остаточное профессиональное желание «унюхать что-то под клубничкой», но с другой, подавляющей всё доминантой, вылезало мощное Лагировское проникновение в чужую психологию. Марку страстно захотелось понять Листрата, из-за чего он, конспирируясь не самым приличным образом, нарезал и нарезал круги вокруг соседского бунгало, с риском нарваться на вполне обоснованное ругательство и изгнание на свою территорию.
Но, возможно, Лагировская наследственность, через любопытство, что-то такое делала с лицом и превращала пошлый обывательский интерес в искреннее сочувствие, иначе, как объяснить, что однажды, столкнувшись со звездой нос к носу чуть не на пороге его бунгало, Марк не услышал ожидаемого посыла в места самые отдалённые, а почти минуту выдерживал пристальный взгляд Исповедника и, в конце концов, получил приглашение «прогуляться тут, а то как-то скучно стало - один, да один...»
«Вы ведь не поклонник мой, нет?», - без вопросительных интонаций произнёс Исповедник Листрат, когда они дошли до его любимого ручья, не проронив по дороге ни слова. «Я сразу понял, что не поклонник по тому, как вы смотрели. Может быть, я вам даже не нравлюсь?» Он заглянул в глаза с надеждой, и Марк, наконец, смутился. «Отчего же... я интересовался вашей работой.., изучал даже... и хочу сказать, что при видимой, вроде бы лёгкости, вы делаете то, что повторить пока никому не удаётся. Такие откровения даже из близкого человека не вытянешь...»
«Ещё бы...»
Листрат то ли скорбно, то ли язвительно опустил уголки рта.
«Это нельзя повторить, если не знать секрет, а с ним любой дурак повторит, не напрягаясь. Хотите, расскажу в чём фокус? Ваш диагноз позволит вам пережить разочарование всей жизни?»
Марк пожал плечами. Короткий смешок, которым Исповедник сопроводил последние слова, явно не предусматривал какие-то ужасы, поэтому ответом стал согласный кивок. Листрат удовлетворённо причмокнул, как гурман, готовый вкусить что-то новенькое, и потянулся к уху Марка.
«МЫ ВСЕ ОТКРОВЕНИЯ ОГОВАРИВАЛИ И РЕПЕТИРОВАЛИ ЗАРАНЕЕ»
Он насладился короткой и ёмкой реакцией Марка, потом продолжил, уже не зловещим шёпотом, а обычным голосом человека, который сообщает что-то давно не интересное. «Мои гости сами определяли уровень своей, как бы, откровенности и те границы, за которые она не должна вылезти в тот момент, когда история жизни, (тоже, кстати, во многом выдуманная), раскалывается, как орех. Некоторые рисковали по-крупному — уходили и хлопали дверью, дескать, у меня за спиной такое, что лучше уйти, пока лишнего не сболтнул. Другие страховались, делали вид, что ушли, но потом возвращались, якобы против воли, типа я их крепко ухватил, но никогда, ни разу это не было сделано искренно!»
Марк присвистнул, «Так вы здесь из-за этого?», а Листрат вдруг засмеялся. Не зло, не язвительно, не с горьким отчаянием, а никак... Хотя, возможно, искренне. Потом блаженно раскинулся на обитой мягкими подушками скамье и похлопал по месту возле себя. «Я вам расскажу из-за чего я здесь, присядьте. Мой доктор сказал, надо выговориться... Терапия такая, психоделическая, или, чёрт их знает, как они там это называют, но, говорит, в себе держать нельзя. Вот я и подумал, почему не вам? Вы, как мне сказали, здесь тоже с этим..., с завихрением...» Листрат повертел растопыренными пальцами возле виска. «А ещё вы не дама почтенного возраста, которая послушает, послушает, тысячу раз ахнет, а потом попросит автограф. Вы не поклонник, значит должны понять. Садитесь, я расскажу...»
История Исповедника Листрата привычным трагизмом не поражала. Да, была потеря человека близкого, не по родству, а по той далёкой жизни, когда не было ещё карьеры, не было гламурной жизни и самых дорогих слёз, и не было популярности. Готовый не щадить себя Листрат не скрыл даже того, что в первый момент боль от утраты не ощутил, но зато мгновенно выплеснул расчётливо заманчивую идею сделать специальный выпуск своего шоу и показать собственные, сверх дорогие слёзы!
Естественно, на канале за идею тотчас ухватились. Похороны отложили, чтобы огромная съёмочная бригада успела «подготовить ландшафт» и массовку, а когда сестра усопшего попыталась воспротивиться, на неё посмотрели, как на умалишённую и даже не стали уговаривать, дескать, сама не ведает, что творит. Другие родственники, каменные от горя и восторга, в равных пропорциях качающихся на весах в их сознании, покорно отдали себя и дом покойного в руки стилистов и декораторов. Помощники редактора не отнимали от ушей телефоны, вызванивая особо ценных на сегодняшний день персонажей, которые должны были украсить скорбную процессию, как золототканая лента украшает букет простеньких цветов, но венцом всему должен был стать ОН — Исповедник Листрат Страдающий!
«Очень жаль, молодой человек, что вы не можете почувствовать всё это так, как чувствовал я. Не всё можно передать словами, тем более жестами, или, чем там ещё? Но вы попробуйте... Вообразите себя взорванным центром Вселенной, богом, который обнаружил в собственной душе изъян, или просто человеком, получившим звонкую оплеуху в момент возложения на чело лаврового венка! Всё это вместе, наверное, и станет тем, что испытал я, когда подошёл к гробу и посмотрел в лицо человеку, знавшему меня человеком тоже... Попытайтесь! Иначе не понять, а без понимания я смогу лишь дать вам автограф...»
И Марк попытался, ещё не зная, что погружается. Да это и не было погружением в том полном смысле, который пришёл позже, но он лишь на мгновение представил себя Исповедником Листратом и сразу ощутил...
Он ощутил себя попугайчиком, чья клетка упала с привычного подоконника. Вроде и не ушибся, и никакая кошка по-прежнему не достанет, но мир перевернулся, рухнул! Против воли погрузился в «звёздные мысли»! Ступил, как в болото.., нет, не так глубоко, а словно в грязненькую лужу, почти не прилагая усилий, во-первых, потому что слишком было мелко, а во-вторых, до бесстыдного откровенно, это мелочное само лезло в глаза!
Идеальный костюм, сшитый на заказ... Идеальный пробор в идеально уложенных волосах, грим для съёмки, цветок в петлице, на тон кровавее цветов в букете — картина! Кисло-сладкая глянцевая реклама правильной скорби... Но даже она не вышла бы из разряда просто пошлых в разряд страшных, не заори при появлении кумира целая толпа приехавших на похороны фанатов. Они хлопали, визжали, свистели, он был для них образцом во всём! И именно поэтому им было глубоко наплевать на всё происходящее, и на него в первую очередь! Наплевать на его вдруг замершее сердце, на растерянность при виде такого реального гроба, где видится только нереально неживое лицо, которое никогда, никогда невозможно было таким представить, на все те воспоминания, которые, будто пронзительная музыка, заполнили мозг и снова запустили сердце в бешеный галоп...
Зачем все эти люди здесь?! Ах, да, я же сам им позволил...
А в глазах уже стали туманом незапланированные слёзы, из горла рвалось что-то опасное, неряшливое, что могло заставить.., да нет, уже заставило упасть на колени и прижаться лбом... Зачем вдруг? Редактор подскочил, поднимает, шепчет в ухо: «Хорошо, хорошо, молодец...» Какой к чертям молодец?! Где?! И стыдно, стыдно, стыдно!
В толпе фанатов хлопнул фейерверк, загудели дудки, засвистели... Камера, наезжающая на родственников, уже растерянных в своём модельном трауре, лидеры гламура, не скрывающие голодного ожидания — ну, ну, давай, выкинь что-нибудь!
Да пошёл ты в жопу, идиот, шепчущий на ухо! И я за тобой следом, потому что лезет, лезет прямо сейчас, лезет наружу Человек Искренний, и мешать ему нельзя! Особенно вам! Нам всем!
«А вы ведь поняли, да?»
«Да»
«И? Что скажете?»
«Что?... Не знаю. Но я действительно понял»
«Так скажите что-нибудь!»
«Что-нибудь?... Зачем вам? Хотя, знаете, скажу... Спасибо»...
Модные фиолетовые стены, развешанные дизайнером бесчисленные фотографии — свидетельства успеха — здесь только президенты, только премьер-министры и прочие политические лидеры, даже те, которые вне закона...
В руках, сцепленных за спиной, просьба об увольнении. Надо бы отдать, но редактор всё говорит и говорит... Кажется чему-то соболезнует, или выражает надежду? Ах, нет, хочет видеть Марка в рядах постоянных сотрудников...
«Вы не подумайте, что это из-за вашей матери. Я на самом деле считаю вас очень перспективным юношей, который ещё и меня когда-нибудь заменит, ха-ха-ха... Но это когда ещё будет, а пока попробуйте сделать для нас репортаж в духе «Самых дорогих слёз». Выберите знаменитость, договоритесь, о чём конкретно она поплачется, только пафоса поменьше, чтобы те, кому знаменитость не нравится, могли... ну, не знаю, поржать, или ещё как-нибудь душу отвести... понимаете? Весь этот гламур обязан уяснять из каждой публикации, что для них единственным Богом, на которого следует молится, являемся мы, и только мы! И сколько бы ни пыжился какой-нибудь гений, будь он хоть сорока семи пядей во лбу, пока мы не прилепим к его заднице бирку с этим словом, никто и никогда гением его всерьёз не назовёт! А те, кто расшифровывает СМИ, как «Самые Мерзотные Измышления», и есть те самые неудачники, которым мы бирку не дали. Предложите любому из них развёрнутую PR-компанию и сами поймёте... Из тех, кому я в своё время предлагал, никто не отказался, так что, гордитесь, молодой человек, вы избрали самую реальную форму власти над миром... Что, что? Не хотите гордиться?... Вообще работать в СМИ не хотите?... А вы уверены, что здоровы? Ваша матушка будет крайне недовольна...»
В какой-то момент Марк подумал, не разложить ли «по полочкам» сознание редактора..., но тогда он этого ещё не умел, не знал...
Почему же тогда подумал? Ведь прокручивая всё это в памяти сейчас, отчётливо вспомнил, как смотрел в замутнённые специальными стеклами очки главреда и хотел, ужасно хотел, чтобы и он, как тот доктор...
Но доктор-то был много позже!
«Может, я с ума схожу и начал путаться в воспоминаниях?», - подумал Марк и покосился на календарь. - «А, кстати, пора...»
Семь лет. Число сакральное. Мама всегда говорила, что семь — это цифра-кризис, когда подводятся вторые итоги Первые в три года, вторые в семь, а третьи на одиннадцатом году, после того, как суммируются три и семь. То есть, тройка, семёрка, туз... «Три карты выиграют кряду...»... Нет, он определённо сходит с ума!
При чём здесь три карты?!
Ах, да, мама любила раскладывать пасьянсы... И прогадала! Всё время говорила: «Гадать нельзя — прогадаешь», а пасьянсы раскладывала, как гадание, если сходился, потирала руки и шептала: «Сбудется, сбудется!»... А папа уходил спать, ему это не нравилось...
Спать..., спа-а-ать..., спа-ааааа-ть…
Продолжение:http://www.proza.ru/2016/04/07/2029