53
10 сентября
Отношение американского субъекта и русского предиката выражает всё тоже отношение земного субъекта и небесного предиката, закономерной формы и благодатного содержания, Закона и Благодати, словом, Земли и Неба. Та ситуация, которая осуществилась по непосредственной инициативе США за последние 25 лет, а их, конечно, обусловили и предшествующие двести-триста лет, представила, чисто по-голливудски инсценировала всю населенную человечеством Землю как американскую землю, американский мир, Pax Americana. С самого начала американский человек положил своей миссией нацеленность на глобальное доминирование, идею мирового господства. США – это итог всего европоцентричного проекта, у истоков которого стоят теоретик Аристотель и практик Александр Македонский. Суть этой идеи в закономерности доминирования земного субъекта над небесным предикатом. Но, по-видимому, идея эта оказалась «слишком человеческой». И там, где человек что-то предположил, Бог расположил нечто иное. Однополярный момент доминирования США, вокруг центра которых мир замкнулся в глобальный горизонт, так или иначе, единого человечества, выступил, как выяснилось у нас на глазах, этапом иного проекта как уже судьбы мира в замысле о нём Божьем. В смысле этого замысла проамериканская глобализация – это лишь эпизод в ходе его осуществления. Служебная, второстепенная функция такого эпизода в замыкании земного места Закона, в жестких рамках которого дано вызреть небесной Благодати. Символом соотношения земного Закона и небесной Благодати является исконный христианский символ глубинной близости Богородицы и младенца Христа. Образ Девы Марии и в её происхождении от еврейских праотцев как подателей ветхозаветного Закона, и в её женстве, и в её святом материнстве – высшее выражение земного Закона. Как неоднократно указывали все христианские мистики от Франциска Ассизского до Федора Достоевского, Богородица – это образ самой Земли, а значит в ней явлена полнота меры Закона. И высшее смысл и предназначение бытия Земли в том, что в её телесных недрах вызревает благодать Новой жизни в виде небесного Младенца. На этом основании можно положить, что топос образования американского субъекта – это исключительное женское место материнской утробы. Американский субъект в частности своей исключительной центральности – это геополитическое выражение самой Земли. И в своём частном земстве американский субъект – это женщина. Но Земля пуста без Неба. Земле нужно Небо. Земля, даже пришедшая в единство замкнутости под геополитической эгидой одной отдельной взятой страны, всё равно остается только формой, чашей, чья пустота бессмысленна без наполняющего её содержания, каким является содержание Неба.
Итак, теперь уверенно можно говорить о закономерной формальности полюса субъекта. Закономерная формальность, взятая «во всем объеме», данная в распределенности и определенности, выразилась в земной телесности субъекта. И поскольку телесность выступает как земное место в его закономерной законченности и смертности, человеческая телесность теперь проходит по разряду «женского». Всякая телесность человеческого субъекта – это женская телесность. Это означает, что субъектное Я-тело, опять же взятое во всей объемности – это женское тело. И Я-субъект – это женщина, это земная женщина, по ту сторону от которой остается мужской предикат как предикат небесной Ты-души. Земная телесность Я-субъекта, вычитая себя из небесной души Ты-предиката в голую пустоту смертной наличности, является исключительно женской. Всякая наличная человеческая телесность, бренная, мимоходящая – это женская телесность. В отличие от невидимой душевности. Здесь становится понятным чисто женский индекс всей мортальной символики, типа образа «старухи с косой». Теперь, когда выясняется, что тело – это то, что заканчивает человеческое присутствие и, обводя его замкнутым контуром телесной границы, выводит присутствие в закономерную конечность наличной явленности, можно сделать вывод о женском характере всей сферы земного Закона. Закон как Земля – это женская епархия. Тогда, что достается мужской паре человеческого присутствия? Мужчине достается всё Небо, вся Благодать, чье переживание наполняет бессмертную душу до краев. Вот это-то свойство «иметь душу» является главным мужским достоинством. То есть, половая или, там, гендерная полярность не только не утрачивает своего онтологического характера, но, сверх того, она обретает исключительное качество, приходясь теперь на ось трансцендентного контраста между женским Законом, запретно очерчивающим «круг возможного» для человеческого тела, и мужской Благодатью, великодушно дающей безмерность бессмертной душе человека. В этой смене властных акцентов гендерных ролей отчасти находит своё подтверждение гегелевская диалектика господина и раба в той парадоксальности её извода, по которому рабство как юдоль «женскости» однажды освобождается из-под насильственной власти «мужского» господина. Вся предшествующая история была, очевидно, историей господства субъекта мужского Закона в отношении некоего женского предиката как объекта материнской Земли. Нынче субъект Закона выступил во всей женской определенности и, исполнившись полнотой земного наличия, предстал в тотальной распределенности, сиречь глобальной охваченности места материнской Земли. И противоположно этой тенденции мужской предикат робко подходит к отцовскому Небу и сразу приходит в ужас, обнаруживая на его месте зияние гигантской пустоты. Это он сам немилосердным активизмом своего демонического произвола всю долгую историю опустошал Небо бездумной яростью наслаждения, агрессией милитаристского насилия, алчным хитрованством спекулятивного обогащения, окартинивающим мир научным знанием, – да мало ли чем человек не опустошал Небо! В глаза современного человека бросается разительный контраст между полнотой материнской Земли и пустотой отцовского Неба. И он понимает, что должен снова наполнить пустое Небо каким-то смыслом. Дабы не остаться неудел.
И здесь также во всей полноте выявляется разница двух контрастов: трансцендентного, внешнего контраста между небесной Благодатью и земным Законом и имманентного контраста внутри самого земного Закона, необходимо поляризующего земной активный смертоносный Субъект и небесный пассивный смертный Объект. Связь двух этих контрастов схожа с отношением оригинала и его зеркальной копии. Зеркальная ситуация сводится примерно к тому, что благодатное мистическое единство небесного неопределенного содержания и земной конечной формы, оказываясь перед зеркалом, раскалывается и поляризуется в господство земной формы и рабство небесного содержания, и, опять же небесный благодатный Логос впадает в земную закономерную логику. Благодать их неопределенного единства мгновенно улетучивается из замкнутого кона зеркального отражения. А теперь расставим гендерные акценты по всем углам этой трёхэтажной конструкции, воспользовавшись лакановским лексиконом. Итак, небесная Благодать – это уровень Реального. Земной Закон – это порядок Символического. А точка их одновременной дивергенции и конвергенции реальной Благодати и символического Закона расположена в регистре Воображаемого. Конечно, в символических координатах Закона смертоносная активность земного субъекта относится к полюсу мужественности, а смертная пассивность небесного объекта – к полюсу женственности. Но, пожалуй, уже относились. Дело в том, что после того, как выяснилось, что Закон в своей меновой символичности проходит по разряду земной и уже по определению женской телесности, мужская мера поднимается до осознания своей предназначенности для исполнения реальной Благодати. Очевидно, что такое осознание носит безусловно мистический характер. Но так это же прекрасно! Всякая опора на логическую доказательность, коль скоро логика – это только закон, только унизила бы мужскую доблесть. Мужская доблесть только и сбывается в безмерности ничем логически необеспеченного риска! И то, что предоставляет всевозможные страховки и гарантии – это лишь сфера Закона. И в силе, власти и доблести мужчины пренебречь всякой гарантированностью залоговой обеспеченности. Нам, мужчинам, такая рисковая необеспеченность только в радость, неправда ли?! То есть, мужская доблесть заключается в великодушном и благородном предоставлении всей сферы земного Закона самой женщине, во-первых, по причине того, что вся Женщина и является человеческим выражением земного Закона, ну, а во-вторых, потому, что рано или поздно надо возвращать долги, и по этой части, Мужчина задолжал Женщине слишком. И оставляя женщине земной Закон, мужчина отправляется на поиски небесной Благодати, на поиски утраченной Вечности.
И где же она обретается? Что запрещает мужчине доступ к Благодати? Вновь обратимся к лакановской триаде. Её конструкция показывает, что границей между благодатным Реальным и закономерным Символическим выступает полюс Воображаемого, каким является человеческое Я. Понятно, что в координатах Символического это Я опять же индексируется как строго мужское, а женское Я носит зависимый от мужчины (от отца) характер. Но в мужском восхождении к Благодати при параллельном выхождении из-под Закона Я переносится на полюс женственности в её прекрасной земной телесности. То есть, условием наполнения мужской души (которая, безусловно, есть и у женщины) небесной Благодатью оказывается перенос воображаемого Я на земную символичность женского тела. Полюс воображаемого Я относится исключительно к телу, закономерная определенность которого как раз организуется этим условным центром. Вообще, сама закономерная условность всякого воображаемого центра есть главная характеристика человеческого Я. И коль скоро Я центрирует только земное тело, чья граница ничем не отличается от границы женского Закона, символическое Я – это исключительно женский индекс человеческого присутствия. То есть, всё Я-тело как только земная часть человеческого присутствия – это только его женская часть. И, очевидно, где-то в зоне невидимости обязательно остается мужская часть человеческого присутствия в качестве небесной Ты-души. Высший смысл мужского бытия сбывается в рискованном открытии благодатной и вечной меры небесного Мира, что собирает под своим покровом все вещи Земли. Да, это только мистическая мера, выходящая за пределы логически гарантированной достоверности, но в своей трансцендентной неопределенности она заряжает мужскую душу чудесным воодушевлением, что необычайно расширяет человеческое присутствие из закономерных, имманентных пределов земного места, земной доли Я-тела до трансцендентно неопределенного круга Мира, благодатно уравновешивающего мужское Небо и женскую Землю. В данном случае мужская мера нисколько не утрачивает своей инициативы. Более того, эта инициатива приобретает кардинальное новое качество подлинно мужского усилия (а ведь речь идет о мужской половине как о собственной сильной половине) непрестанного выхода-экстаза за пределы своего смертного Я-тела в направлении неопределенности бессмертной Ты-души. Реальная мужская сила осуществляется не в отношении имманентного замыкания земной телесности вокруг всеобще родового Я. Но, наоборот, духовно, религиозно, мысленно она реализуется в отношении трансцендентного размыкания телесности в «миросоразмерное», по слову Хайдеггера, присутствие.
Способом этого размыкания является событие претворения в земном Я-теле женщины небесной Ты-души мужчины, символизации в женской Земле мужского Неба, Реального. Радость созерцания, любования являемым женщиной земным образом небесного содержания, переживаемого мужчиной, человечество испокон именует любовью. То есть, трансцендентное размыкание единичной души в любовное воодушевление обратно имманентному смыканию всеобщего Я. Однако перенос двухполюсного Я на земную символичность женской телесности не осуществляется по принципу «отдай нам Боже, что тебе негоже». Это размыкание – обоюдный процесс. Перенос реальной мужской душой на символическое женское тело воображаемого Я идет по способу некоего восстановления, исцеления, и, собственно, рефлорации. То есть, да, противоположный этому процесс обретения Я был сродни дефлорации, после чего оказанный ущерб был оправдан замещением реальной целостности личной единичности символической целостностью родовой всеобщности. Естественно, рефлорацию нужно понимать, прежде всего, символически. Как, впрочем, и дефлорацию. Дело в том, что случай дефлорации относится не только и не столько к женскому телу, сколько к мужской душе. И там, где дефлорируется женское тело, точно там же дефлорируется мужская душа. Она тоже лишается девственности. И этот случай будет, пожалуй, помасштабней для его объекта. Таким образом, процесс рефлорации относится к самому мужчине. В физиологической необратимости дефлорации нетрудно видеть явление уже объяснявшейся необратимости логического вывода. И там, и здесь речь идет о необратимости исключения некоего суверенного ядра. В обратном ему событии дело доходит до восстанавливающего включения его вновь. Рана душевной дефлорации – это место перехода, перетекания реальной Благодати в символический порядок Закона. И так же открытость душевной рефлорации – место возвращения Закона в Благодать. И здесь физиологический порядок вполне аналогичен логическому порядку. В физиологическом плане событием, обратным дефлорации, хотя и следующим из неё, становится бремя плодовитого материнства. Полнота обремененного плодом новой жизни материнства уравновешивает пустоту понесенной женщиной ущерба дефлорации. И, казалось бы, это же равновесие относится к отцовству. Но это не совсем так. Так же как женщина беременна ребенком, символически восстанавливающим целостность Земли, мужчина беременен душой, реально восстанавливающей целостность всего Неба.
54
12 июля
- Да. Это имманентный центр трансцендентной окружности… А теперь давай рассмотрим линейный квадрат. Своей фигурой он описывает квадратную траекторию балансировки формы и смысла как содержания. И опять же я начну слева. В левом верхнем углу имеет место конъюнктивное пересечение, например «и Небо, и Земля». Этот соответствует уровню большой посылки. Затем движение сразу отправляется по диагонали вниз в правый нижний угол. Здесь случается дизъюнктивное исключение, «или Небо, или Земля». Это уровень малой посылки. Затем наша траектория поднимается к правому верхнему углу. Здесь появляется третий элемент, до того пропадавший в кантовской «смутности». Этот третий элемент как бы воплощает копулу-связку. И теперь воплощенная и автономно конституированная копула заявляет…
- Я! – Со стремительным опережением закончила я фразу Берклитца.
- Молодец! На лету хватаешь! Это уровень умозаключения, совершающего категоричнейший вывод: «Только Я, и поэтому ни Небо, ни Земля». Такое Я как антецедент подчиняет себе и Небо, и Землю, как свои консеквенты. Все движение формы завершено. Форма замкнулась на самой себе, отождествив свой содержание с самой собой: «форма – предел содержания». Форма схлопнулась сама с собой и совершилась. Так она думает. Но не так обстоят дела на самом деле. И наша квадратная траектория указывает нам, что есть четвертый – левый нижний – угол. И мы отправляемся туда, чтобы посмотреть что же там происходит. А там имеет место то, что и было реальной целью всего движения формы – баланс формы и содержания. Его вербальным выражением было бы высказывание «Душевное единство Неба и Земли взамен Я». Мы пока мало, что можем сказать. Но кое-что можем. Этот четвертый угол – это имманентный символ того, что выступает круговым содержанием квадратной формы. Что это за содержание мы также сможем распознать, если наполним всю эту квадратную траекторию физиологической историей человеческого существа. Сможешь?
- Конечно. Это же легко. Левый верхний угол – это плод природы, еда, условное яблоко, включаемое внутрь человеческого существа. То есть, это пересечение большой посылки. Правый нижний угол – это его прошедший телесное опосредование фекальный остаток, исключаемый наружу. То есть, это исключение посылки малой. Правый верхний угол – это возбужденное выведение генитальных границ внутри одной человеческой, по определению, половой пары, чья копуляция становится основанием, подчиняющим небесную душу мужчины и земное тело женщины. Копуляция – это буквализация формы копулы субъектной и предикатной частей суждения. Этот этап – уровень подчинения умозаключения. И, наконец, левый нижний угол – это вынашивание и рождение ребенка, выступающего единственным и тотальным содержанием всей физиологической формы в его трёхэтапном генезисе. Вот! – Венчая речь радостной улыбкой, выдохнула я.
- Прекрасно! И символом чего тогда является нарождающийся ребенок?
- Души.
- Да. И вся человеческая физиология, всё человеческое тело как Я-тело – не что иное, как символ Ты-души. А что соответствует этому четвертому этапу в священной и публичной истории человечества?
- Явление народу Христа в качестве ребенка, Сына человеческого, как сказано.
- Да. И еще один вопрос. Ты не видишь в этом квадрате как продольной проекции онтологического силлогизма симметричных отношений, которых казалось бы, и быть не должно было?
- Да. Есть такое отношение. Этот квадрат вертикально делится строго пополам. По одну и левую сторону оказываются два плода. А по другую и правую сторону оказываются два человеческих извода.
- Да. И можем сказать, что и этот квадрат делится пополам. По одну сторону мы имеем Благодать пищевого плода и ребенка. А по другую сторону – некие закономерные отражения, если не сказать симулякры. И теперь, когда мы располовинили квадрат, давай их свяжем. Связываются благодатная и закономерная половины продольного квадрата по двум диагоналям. Я уже говорил о четырех фундаментальных позициях, образующих квадрат силлогизма. Это Смотр, Показ, Говор и Слух. Впишем эти позиции в координаты линейного квадрата. Левый верхний угол – Смотр. Правый нижний – Показ. Правый верхний – Говор. Левый нижний – Слух. Можно видеть, что одна диагональ соединяет Смотр и Показ. Это зрительная диагональ. И она же большая посылка «Смотр есть Показ». Другая диагональ соединяет Слух и Говор. Это словесная диагональ. И она же малая посылка. С учетом возвратности аналитического суждения оно звучит «Говор есть Слух». Ну, ты понимаешь, что я выбрал в качестве оригинальной схемы первую фигуру Аристотелева силлогизма. А теперь сравним топики посылок обоих квадратов.
- В диаметральном, или, как вы выразились, поперечном квадрате посылки были вертикалями, а в этом продольном квадрате посылки стали уже диагоналями.
- Да. В поперечном или статичном квадрате диагональные посылки продольного или динамичного квадрата проецируются в вертикали… Я бы хотел сейчас кое-что высказать. Благодаря квадрату мы можем выяснить координацию осей взгляда и речи. В этой системе показательно, что взгляд направлен сверху вниз, взгляд, буквально, как и говорит язык, падает, нисходит. Напротив, речь, двигаясь, снизу вверх, то есть, речь возвышается, восходит. Таким образом, нисходящее зрение и восходящая речь образуют крест противоположно направленных ходов. Где мы уже встречались с таким перекрестьем?
- В отношении экономической акции купли-продажи, в которой продажа представляет нисходящий ход недооценки, а купля – восходящий ход переоценки.
-Да. И что означает в отношении взгляда и речи?
- Это означает, что всякий взгляд, преодолевая смотр, осуществляет нисходящую недооценку объекта показа, а всякое высказывание, преодолевая слух, осуществляет восходящую переоценку субъекта говора, субъекта высказывания, то есть самопереооценку.
- Верно. Оба хода – зрительный и языковой – находятся в системном взаимодействии. Целью этой системности – в следующем: я, как субъект, предусматриваю свой объект так, чтобы он своей недооцененностью задавал переоцененность меня. Из этой разницы между большой посылкой недооценивающего объект взгляда и малой посылкой переоценивающего субъект высказывания Я выводит-извлекает выгоду Себя. Самовыведение Я замыкает на себя два содержания – небесное содержание Смотра и земное содержание Слуха, спонтанно созидая себя в разрыве между ними, и затем расширяя его по бесконечной спирали. Такой бесконечный разрыв Хайдеггер называет Сущим, разня от него Бытие. В центре Сущего пребывает смертоносное в своей бесконечности Я. А в Бытии нет Я. Нет этой бесконечной пустоты. Только эта нетость Я возвращает душу в круговую меру безмерного бессмертия. Благодатная измеренность круга бессмертной Ты-души нарушается закономерностью креста Я-тела, создающего в круге разрыв доминирования субъектного Я над объектным Ты. Подобное доминирование имеет характер гегелевской диалектики смертоносного господства и смертного рабства. В структуре онтологического силлогизма полярность смертоносности и смертности встроена в качественную диаметральность полюсов центральной положительности «есть» и периферийной отрицательности «несть». Количественной диаметральностью является полярность центральной целостности и периферийной частности. Целью силлогизма выступает достижение некоего «есть» за счет опять же пересечения двух «несть» в виде визуальности большой посылки и вербальности малой посылки. С точки зрения заключительного вывода обе посылки отрицательны. То есть, обрати внимание, Мэри, весь силлогизм представляет собой движение изначальной отрицательности. Малая посылка отрицает «положительную» отрицательность большой посылки. А вывод синтезирует Я как последнюю отрицательность, в которой, пересекаясь, взаимно отрицаются сами посылки. Итак. Обе посылки отрицательны. Взгляд отрицает целостность Смотра частностью Показа. Высказывание отрицает целостность Слуха частностью Говора.
- Значит, количественная Частность есть качественная Отрицательность?!
- Только так. Они-то и находятся в смертоносном соперничестве. А между качественной Положительностью и количественной Целостностью нет никакой разницы. В логическом отношении. Они тождественны.
- Постойте, профессор. Здесь еще одно свойство. Вы говорите, что большая посылка – количественная, а малая – качественная.
- Так.
- Значит, смыслом большой посылки является передний, центробежный посыл: Целое «есть» Часть. А смыслом малой – обратный, центростремительный посыл: Отрицание «есть» Полагание.
- Верно. Тем более, что само слово «от-рицание» содержит в себе корень «речь». Речь по своей сути есть отрицание.
- И тогда получается, что синтезирующий Я вывод схлопывает в себе количественную частность и качественную отрицательность.
- Знаешь, что? Больше всего мне понравилось вот это закавыченное «есть». Я подумал, что Я – это и есть Бытие в кавычках, «бытие», бытие, вынесенное за скобки. И все наши «есть» - это закавыченные «есть». А то, другое, эта целостная Положительность и положительная Целостность, и ни сказать о ней, и ни показать её. Но всегда: вот Она, или Оно, или Он. Словом: Вот!
- Это хорошо. Но вот это Я! Оно – что? – узурпирует и положительность, и частность, и начинает притязать на свою исключительность в отношении всякого Ты?
- Да. Я как отрицательная частность – это метафора и одновременно метонимия, что, замещая своё означаемое по принципу «часть вместо целого», где частью попеременно оказывается то метонимическая товарность, то метафорическая ценность, притязает на исключительность. И внутри Я, игнорируя то, чем оно обязано своим существованием и всем своим содержанием, непрерывно идет конфронтация двух сторон одной и той же монеты, где цена говорит товару: «ты только часть!», товар говорит цене: «а тебя вообще нет!»…
Берклитц встал и походил, разминая затекшие ноги, и, уже не садясь, продолжил:
- Я снова хочу вернуться к экономической метафоре. Похоже, она самая глубокая. И в этой связи можно вспомнить то самое изречение Анаксимандра: «Откуда вещи происходят, туда они исчезают по необходимости, ибо должны расплачиваться друг с другом в назначенный срок времени». Я понимаю, что имеется уже тысяча интерпретаций этого изречения, в котором едва два десятка слов. Значит, предложим тысяча первую. Итак. Прежде всего, мы видим, что это логический вывод – один из первых в европейской метафизике. Это – импликация. Первая часть – это, собственно, следствие, вторая часть идущее после импликативного союза «ибо» – основание следствие. С выводом все ясно: это – отождествление «начало вещей = конец вещей». Начало и конец вещей – одна и та же точка. Здесь спорить не о чем. Пока не о чем. Вся проблема заключена в основной части. Все эти «должны платить», «друг другу», «в срок времени». Откуда это взялось? С какого перепугу? Вначале всё было прекрасно: «то, что дает вещам начало – то же полагает конец». Ну, а что?! Справедливо. Правильно. Но вдруг это «ибо». Вдруг является грозная инстанция и заявляет, что кто-то должен за что-то платить. Самое странное это вот это вменение в обязанность платить по счетам, и тем более в отношении немотствующих вещей. На каких основаниях Анаксимандр возвысил свою речь от имени вещей, как он смог услышать в их тихом, почти слышном ропоте таинственный смысл. Я, конечно, не хочу впадать в банальное разоблачение антропоморфизма досократиков с позиций просвещенного субъективизма. Но без него не обойтись. И на этом основании спрашиваю: а как и где Анаксимандр обнаружил конец вещей, если мир непрерывно тот же?
- То есть, как он увидел смерть? Наверное, у него кто-то умер. – Снисходительно предположила я.
- Правильно. Вот это чисто человеческое отношение к смерти и разлучило, развело по разные стороны то начало, что всегда в прошлом, и тот конец, что всегда в будущем. И значит то, что обосновывает основательная часть, открывается в зазоре разрыва между прошлым началом и грядущим концом, между прошлым и будущим, словом, во времени. Вот оно главное обстоятельство вменения в обязательство платить по счетам: время. И такое время – это еще некое ограниченное место, собственно, кон, а с ним и закон. И чем наполнен этот кон, внутри которого сосчитываются единицы-моменты перехода от одного начала к концу?
- Только страхом смерти.
- Вот. А что выступает его носителем, если своей душой человек несет бессмертие?
- Опять же Я.