Прошу любить и жаловать: Борель Иван Фёдорович, генерал-майор в отставке, по профессии артиллерист. Прошёл войну. Дважды ранен. Дослужился до новой техники, до ракет стратегического назначения. Окончил (а как же, заочно) военную академию. Может кто из читателей и полюбопытствует, откуда, мол, у простого русского человека такая замысловатая заморская фамилия? С французскими корнями, однако. Уж не из тех ли он Борелей, ярким представителем которых был русский живописец, литограф, оставивший нам портреты своих знаменитых современников? А может, много раньше, сам Пётр Первый, славящийся не только своими великими делами, но и умением раздавать направо и налево потешные кликухи, прилепил к одному из своих подданных такую необычную фамилию? Впрочем, если уж на то пошло, копанием в людской родословной, а именно Ивана Фёдоровича, занимались в своё время и дотошные криминалисты с Лубянки. Но, слава богу, как ни старались, ничего предосудительного не нарыли. Сейчас, с приходом интернета, можно, вероятно, докопаться и до истины, но не осталось уже тех желающих.
Однако, продолжим повествование. Иван Фёдорович Борель лыс и пузат. Росточка небольшого, на пол головы ниже жены своей – Фёклы Герасимовны. Её он побаивается всю жизнь. Начиная с тех далёких курсантских времён, когда только начиналась их совместная семейная жизнь. Характер её и тогда был непрост, а с годами приобрёл ещё и такие бронебойно-непробиваемые характеристики, против которых и высокое звание и воинский опыт явно пасовали. Иван Фёдорович так и остался во втором эшелоне. По квартире передвигался по ранжиру, с чувством уставной ответственности. Ему всегда казалось, да так оно и было на самом деле, что Фёкла Герасимовна находится где-то выше его. На трибуне. А он – внизу. И с вечным курсантским усердием всё маршировал и маршировал перед нею на бетонном плацу.
Словом, ничего генеральского в генерале не наблюдалось. Даже брюки носил одомашненные - со споротыми лампасами.
Исключения составляли те редкостные часы, когда в гости приезжали старые боевые товарищи: два генерала и бравый полковник. Святое времечко! Побратимы дислоцировались в большой комнате за ломберным столом и расписывали пулечку. Попивая армянский коньяк, разумеется.
В те часы все обитатели квартиры ходили на цырлах, осторожно. Громкими децибелами голоса свои не баловали. Дабы не потревожить и не нарушить блаженство минут. Этот порядок неукоснительно распространялся и на представителей животного мира: огромного персидского кота Бонифация и пуделя Кешу.
В назначенный час Фёкла Герасимовна подходила к двери с подносом, на котором возвышались чайник, лимон и остальное, что к чаю было положено.
Она не без робости стучала. Тут же, в ответ раздавался густой недовольный бас Ивана Фёдоровича (где только он его прятал?): «В чём дело?!»
«Чайку не желаете, Иван Фёдорович?»
«Р-р-рано!» – рычал генерал.
Фёкла Герасимовна возвращалась на кухню, пережидала какое-то время, а потом повторяла мизансцену. И бывало, что с прежним неуспехом.
Отрепетировано ли было это заранее? И кто режиссёр спектакля? И какие такие боевые заслуги позволяли отставному генералу вести себя так лихо? "Тайна сия велика есть", как сказано в Библии, и тайну эту нам уже не разгадать.
К сожалению, всему существует свой предел, высокопоставленные гости разъезжались, власть тут же переходила к Фёкле Герасимовне, а Иван Фёдорович возвращался в свои прежние мягкие очертания.
Старикан облачался в генеральский мундир при всех орденах и медалях только тогда, когда надо было ехать на торжественное заседание по случаю очередного праздника государственного значения. Тогда и папаха извлекалась с антресолей.
Однажды стоял он при полном параде на балконе и высматривал машину, которую должны были прислать из штаба. Фёкла Герасимовна в это время священнодействовала перед зеркалом над реставрацией лица своего. А внизу, под балконом, вдоль дома солдатики рыли траншею для устранения каких-то вечных канализационных аварий. Но в данный момент у них был, вероятно, обеденный перерыв. Снятые по случаю жаркой погоды гимнастёрки были развешены на деревьях, а солдатики в одних нательных рубахах расположились на траве вокруг расстеленной и по-видимому сервированной в меру газеты. Ребяткам было весело, они всё время смеялись. А может и хлопнули по стаканчику. Словом, пребывали в святой расслабухе.
Иван Фёдорович понимал, что и рядовому составу ничто человеческое не чуждо, и мог бы отнестись к этому снисходительно, с пониманием, но ветер доносил до его чуткого уха выражения воинским уставом не предусмотренные. А вот уж этого он не терпел и не позволял ни при какой погоде!
- Сержант! Ко мне! – рявкнул он.
Ё-мое! ГЕНЕРАЛ!! Да во гневе! Бедный сержантик дрожащими руками подвинчивал то, что развинтилось, подкручивал то, что раскрутилось, и, печатая шаг, двинул навстречу своей погибели.
Генерал распекал его долго, входил в раж, и чем там дело могло обернуться – неизвестно, но явилась Фёкла Герасимовна с сообщением о прибывшей машине.
Сержант был спасён. К тому же он не знал, что генерал давно на пенсии и потому, стало быть, почти ненастоящий.
Да ... времена были другие. Армия тоже стала иной. Но она всё-же ещё оставалась непобедимой. И легендарной. А посылать генералов, пусть даже и отставников, по-матушке, ещё очень и очень возбранялось.