Николай Данилович Гринёв после демобилизации в декабре 1957 года возвратился в своё родное село и работал в колхозе. Правда, сразу после возвращения он устроился на работу в МТС трактористом, где в том же качестве работал до службы.
Но в конце июля 1958 года МТС реорганизовали в РТС (ремонтно – тракторные станции), а технику передали в колхозы. И, естественно, все трактористы в одночасье стали колхозниками. Сразу изменился их статус. То они числились рабочими, на них были заведены трудовые книжки и шёл трудовой стаж. А тут сразу всё это прекратилось. Трудовых книжек колхозникам не полагалось, работа в колхозе в трудовой стаж не входила, пенсии колхозникам не предусматривались законом. Это потом уже при Брежневе начали годы работы в колхозе включать в трудовой стаж.
Гринёв трудился, как всегда добросовестно. Вёл большую общественную работу с молодёжью колхоза. Да и по дому нужно было много работать. Две младшие сестры и брат ещё учились в школе, отец, хотя и не очень старый был, но после двух войн – Гражданской и Великой Отечественной – а также перенесённого тифа в Гражданскую войну и тяжёлого ранения в Отечественную, у него развилась сильнейшая астма. Практически он ничего серьёзного по хозяйству делать не мог, не говоря уже о колхозных работах.
В декабре 1958 года старшая сестра Гринёва вышла замуж и уехала в Пензу. Вторая сестра, тоже старше Николая, жила с одинокой двоюродной бабушкой в другой деревне, а мать одна крутилась по хозяйству, ещё и в колхозе работала. Вот Гринёву и приходилось стараться. Ведь надо было и приусадебный участок обработать, и запастись кормами для скота и птицы, и двор для этого скота построить, потому что старый двор сгорел во время пожара в пятьдесят шестом году.
Осенью 1959 года вернулся из армии брат Иван, которому тоже нужно было купить гражданскую одежду. Всё, что было в запасе из вещей, поглотил пожар. А потом пришлось «организовывать» ему справку от колхоза на получение паспорта. Ведь тогда ещё было так: колхозники паспортов не имели, они им не полагались, а чтобы получить паспорт и уехать куда-либо, нужна была справка от колхоза, что последний не возражает против выдачи данному колхознику паспорта. А не дадут такую справку, значит работай в колхозе. Не будешь работать – привлекут к уголовной ответственности за тунеядство. Ну, чем не крепостное право, только в более цивилизованной форме? Вот и искали люди лазейки, чтобы получить паспорт и стать полноправным гражданином Союза ССР. Вербовались на шахты, на лесоразработки, на другие работы, куда объявлялся набор рабочих.
Ведь как бы ни было тяжело на этих работах, но там платили зарплату, тебе шёл трудовой стаж и ты мог рассчитывать на пенсию в старости. Да и паспорт у тебя был. И ты мог поехать, куда тебе нужно и там устроиться на работу по своему желанию или по возможностям. Мне кажется, что, если бы изначально колхозников приравняли к рабочим, исчисляли бы им трудовой стаж и в старости платили пенсию, то отток людей из села был бы гораздо меньше, никакого запрета на паспортизацию крестьян не понадобилось бы.
Всё–таки получил Гринёв для Ивана справку. Переодели его в гражданскую одежду. И он, получив паспорт, уехал в Пензу к старшей сестре. Там он женился и обосновался основательно.
С марта шестидесятого года Гринёва попросили в правлении колхоза временно возглавить комплексную бригаду, так как Михаил Гераськин, которого избрали осенью пятьдесят девятого года, отказался от этой хлопотливой работы. Ну, а коли уж надо, то Николай согласился, хотя его тоже не прельщала эта должность
Но в самом начале июля шестьдесят первого года он внезапно тяжело заболел, а когда через три месяца вышел из больницы, его друзья Саша и Николай Калинкины принесли ему газету, где было объявление о наборе на работу в город Севастополь на предприятие ПЯ-98. Гринёв написал по указанному адресу и послал требуемую анкету о себе. Через месяц ему от этого «ПЯ» пришёл вызов. Его приглашали на работу. Он твёрдо решил – «Еду». После перенесённой болезни и из-за обострившейся старой травмы позвоночника он уже не мог так интенсивно работать, как прежде, а чувствовать себя иждивенцем было ему противно. В общем, в феврале 1962 года он уехал по вызову с минимальной суммой в кармане.
Когда приехал в Севастополь, там было довольно тепло, поэтому он чувствовал себя как–то неуютно. Потому что прохожие обращали на него внимание. Тут все ходили в лёгкой одежде, а он был в шапке-ушанке, в зимнем пальто, в тёплых ботинках. Но это было незначительное неудобство по сравнению с тем, что ждало его впереди.
Добрался он до нужного ему предприятия. Это оказался большой судоремонтный завод. Обрадованный тем, что это солидное предприятие, а не какая–то задрипанная контора, он бодро вошёл в отдел кадров, вернее, в приёмную отдела. Помещение было перегорожено невысоким барьером со стеклом наверху, в котором было два окошка. В одном из них красовалась горбоносая рожа с плутоватыми глазами. Это было единственное живое существо в помещении, и Гринёв обратился к нему.
— Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, к кому я могу обратиться вот по этому вопрос, – показал он сидящему по ту сторону окошка вызов на работу.
Тот взял поданную бумагу, важно и небрежно посмотрел её.
— Да, это мы посылали.
У Гринёва радостно забилось сердце.
— Но… вы опоздали, набор уже закончился, – заключило лицо в окошке.
У Николая всё похолодело внутри: «Как же так? Ведь был вызов. Я так торопился, столько проехал. И всё напрасно?»
— Как же так? Я сразу выехал, как только получил ваш вызов, – недоуменно и с явным расстройством, передающимся интонацией голоса, воскликнул он, вопрошающе глядя на «кадровика».
— Ну и что? Пока вызов дошёл до вас, пока вы ехали сюда, все вакансии кончились, – ответила рожа в окошке, нагло – выжидательно уставившись на Гринёва своими выпуклыми, плутовато – блудливыми глазами.
И такой был наглый, требовательный намёк в этом взгляде, что даже Гринёв, совершенно неискушённый в этих коррупционных делах, понял: «Ведь у него же на лбу написано и из глаз вылетает фраза: «Надо ж дать!» Но дать было нечего. Он не готов был к такому повороту судьбы, к такой нечестности и наглости. И он ушёл понурый и расстроенный. Поселился в гостинице «Колхозная» в дешёвом номере на несколько человек. Два дня он безуспешно скитался по городу в поисках работы. На третий день он, на всякий случай, поехал опять в отдел кадров СРЗ. Там его встретила всё та же горбоносая рожа с выпуклыми глазами. Кадровик даже обрадовался приходу Николая. По его лицу пробежала довольная, нагловатая улыбка.
— Ну как там? Есть возможность принять меня на работу? – Спросил
Гринёв, лелея в душе мизерную надежду: «А вдруг есть. И он ошибался в своих предположениях относительно этой горбоносой рожи».
— Я же вам сказал, что вакансии закончились. Поезжайте домой, – ответил кадровик, буравя его своим взглядом.
— Да у меня уже и денег нет на обратную дорогу, – уныло ответил Николай, не столько этой роже в окошке, сколько констатировал данный факт самому себе.
— Однако вы два дня прожили и питались на что–то, – с наглой, ехидной усмешкой высказал как упрёк кадровик, неотрывно глядя ему в глаза, как бы чего–то ожидая, но явно не слов.
Гринёв понял окончательно: здесь без взятки не обойтись. Давать было нечего, денег не было даже на обратный билет. Но, даже, если бы и была какая–то сумма, у него не поднялась бы рука, чтобы свои кровные, честным трудом заработанные деньги отдать, ни за что, ни про что этой наглой роже. Он решительно повернулся и вышел, чтобы никогда больше сюда не приходить. Правда, через двадцать два года ему пришлось побывать там ещё раз. Это когда Городской Комитет Народного Контроля проводил на базе заводского комитете семинар председателей групп и комитетов и всем участникам семинара там оформляли пропуска. Но, того кадра он там не встретил. Да если бы и увидел, мог и не узнать. Ведь прошло более двадцати лет.
Выйдя из отдела кадров завода, он опять пустился на поиски работы, не зная совершенно города. Кто–то ему посоветовал поехать в совхоз «Полюшко». Поехал. Его там безо всяких проволочек прописали и поселили на квартиру к молодой семье, где уже квартировала семейная пара среднего возраста. Гринёв прожил там больше месяца, ежедневно в рабочее время, уезжая в Севастополь на поиски работы, а по выходным – помогал хозяину квартиры работать на совхозном винограднике. В конце концов, он нашёл работу в одной из организаций города. Его приняли на судно матросом. Правда, ездить было далековато, но он успевал, тем более, что судно стояло в ремонте. Но вот при постановке на партийный учёт получилась заковырка, повернувшая его жизнь в другое русло. Когда он пришёл в райком партии, чтобы стать на партийный учёт, там подняли шум. Как это так, коммунист прописан в Бахчисарайском районе, а работает в Севастополе. Не положено! Непорядок! Если бы в райкоме партии просто отказались ставить Гринёва на учёт, то он бы и не стал ворошить этот вопрос, а жил бы и работал как беспартийный. Но там подняли этот шум по поводу прописки и работы, что задевало уже начальника отдела кадров – он же был и секретарём партийной организации предприятия. Поэтому Гринёв пошёл к нему.
— Матвей Парфёнович, мне придётся увольняться.
— Тебе что, тяжеловато ездить на работу или что? – Удивился тот.
— Да нет. Тут всё нормально. Меня не хотят ставить на партийный учёт в райкоме партии. Говорят, что не положено так, чтобы коммунист был прописан в одном районе, а на партийном учёте состоял в другом. И ещё грозились с вас за это спросить.
— Да! С райкомом тут не поспоришь. Надо было мне сказать, чтобы ты не ходил в райком. Потом бы приняли тебя заново в партию. Ну, да ладно. Выйдем из положения. Ты давай срочно выписывайся там и быстренько ко мне с паспортом.
На предприятии не хватало людей на низкооплачиваемые должности. А тут бывший военный моряк, хорошо знающий морское дело, да и видно, что человек ответственный, не подведёт. Поэтому он решил, во что бы то ни стало сохранить его в штатах предприятия.
На другой день Гринёв поехал в Бахчисарай, чтобы выписаться, но там ни в какую не хотели выписывать. Требовали совхозную домовую книгу. Но он сказал паспортистке, что срочно уезжает на родину и просил сделать ему исключение. Правда, это был обман, но он никому не причинял вреда, только приносил пользу для Гринёва.
Уже через день после посещения райкома Гринёва прописали по судну, и он стал полноправным гражданином Севастополя. После этого его без проблем поставили на партийный учёт, а он сам перебрался жить на судно. Хотя и тесноват был кубрик, но зато он жил там один. И ездить никуда не надо и за квартиру не платить. А осенью он поступил в вечернюю школу, которая тоже была довольно близко от места стоянки судна, всего две троллейбусные остановки. Его такое положение вещей вполне удовлетворяло. Работа есть, учиться можно, а бытовые неудобства – это явление временное и для него не имело особенного значения. Да и капитан, и старший механик судна по-доброму и с пониманием отнеслись к положению Гринёва и, по возможности, шли ему навстречу, если у того была в том нужда. Он подружился с ними и с их семьями.
Общежития, как такового, у предприятия не было, но в одном из своих жилых домов оно оставляло под общежитие несколько квартир. И, когда появилась возможность, Гринёву предоставили место в одной из квартир–общежитий. Здесь жили восемь человек. Это была обычная трёхкомнатная «хрущёвка» со всеми удобствами на пятом этаже. Жизнь Гринёва вошла в нормальное русло. Он работал, учился, отдыхал, как все нормальные советские люди.