Александр Образцов
ГНЕВ И МИЛОСТЬ
Действующие лица
Сорокин (Птица)
Сицкий-Ситник
Кретов
Муза
Юля
Большая комната в двухкомнатной сугубо смежной квартире. Дверь в маленькую комнату. Дверь в прихожую. Говоря о благосостоянии семьи, надо сказать: нет даже стенки, нет горки, нет хрусталя. Книги на самодельных полках, может быть, и обманут кого-то в этом смысле, но если даже стулья случайные - что там говорить? Не убого, но очень уж как-то незатейливо, тем более что и картин нет. Книги в простеньких корешках стоят не по ранжиру.
Единственное, что может заставить вспомнить такую квартиру - это зеркало от пола до потолка между книг.
Прихожая крошечная, поэтому все оттуда слышно без проблем. Не слышно только, сколько их там пришло. Потом становится ясно, что трое. Потому что голос Кретова - голос хозяина. Голос Сицкого - голос интеллигента. Голос Сорокина - тихий, полустертый голос.
Пока в прихожей гомонят, в большую комнату из маленькой входит Юля, яркая, крупная девушка в облегающем свитере и короткой юбке. Она прохаживается по комнате, поглядывая на часы. Ждет, когда там в прихожей наконец куда-то двинутся. А там все разговаривают. Тогда Юля останавливается перед дверью, скрестив руки под грудью, и вслушивается.
Кретов. Золото партии, золото партии... Надоело. Обывателю открыли заслонку - вот он и расквакался, корчит из себя хозяина жизни. Никакого золота не было, потому что партия пришла на века, ясно? И не собиралась куда-то уходить... на "малину". Поэтому все у нее было на виду. И все вокруг было народное: небо, недра и вода. И люди тоже принадлежали партии. Причем все люди, без исключения. Пока Сталин работал на единство, пока он воспитывал народы мира, партия его поддерживала. Как только он перешел рубеж личной исключительности, партия отравила его и вышвырнула из саркофага. Разве мы Сталина любим? Разве мы Сталина защищаем? Лично Сталин был чужой человек, мы наняли его в приказчики. Привыкли думать, что в России было когда-то самодержавие. Не было его никогда! Пробовали быть самодержцами некоторые товарищи - Иван Васильевич, Петр Алексеевич - и машина после них шла вразнос.
Сицкий. Птица, тапки у тебя есть?
Сорокин. Какие тапки? Лето. Проходите так.
Сицкий. Ты, Кретов, о партии мне не говори. Обосралась твоя партия. Перевернем страницу.
Кретов. Дворяне выродились? Выродились.
Сицкий. Как это выродились?
Кретов. А так. Ты вот дворянин, как оказалось, а у тебя лысина и язва желудка.
Сицкий. Ладно, Птица, не ищи... Зато у меня большая жажда жизни.
Кретов. После того, как тебя семьдесят лет отбраковывали. Россия, Ситник, уволила целый класс...
Сицкий. Сицкий-Ситник!
Кретов. Не та фамилия у тебя, Сицкий! Не та! Новый класс советских дворян имеет такие фамилии: Сталин, Ленин, Кретов, Громов, Уралов...
Сицкий. Слюньков, Зайков, Рыжков, Горбачев...
Кретов. Ты знаешь, чем отличается общественный человек от интеллигента? Тем, что общественный без людей жить не может, а интеллигент не может жить с людьми. Поэтому мне не надо золота в Швейцарии или контрольного пакета на Уралмаш. Я беру два оголенных провода и соединяю их собой. От меня летят искры, руки обугливаются, но я живу! И даю ток! Поэтому я всегда с деньгами. Вот, на, смотри! И в этом кармане! И в том! Я сам как золотой сертификат.
Сорокин. Заходите, что тут...
Сицкий. Пошли на кухню.
Кретов. Птица, дай полотенце. Я руки помою.
Сорокин. Там есть.
Кретов. Дай свежее.
Сорокин входит в комнату. Достает из шкафа полотенце.
Юля. Это кто?
Сорокин. Ты дома?
Юля. Я тебя ждала.
Сорокин. Что случилось?
Относит полотенце в ванную. Возвращается.
Что?
Юля. Вот.
Сорокин. Что - вот?
Юля. Ну - вот. Вот.
Сорокин. Как ты... обтянулась.
Юля. Нравится?
Сорокин. Разве можно? Очень уж...
Юля. Смотри, какая шерсть. Тонкая. Как вторая кожа.
Сорокин. Нет, это очень...
Юля. Что ты понимаешь? Это еще скромно. Просто мне идет. Поэтому кажется, что очень. Всегда, когда идет, кажется, что очень. И всего восемьдесят баксов.
Сорокин. У нас нет таких денег.
Юля. Я просила когда-нибудь? Никогда. А вот теперь прошу.
Сорокин. Но у нас нет.
Юля. Найди! Займи у них.
Сорокин. Мы двадцать лет не виделись. И не увидимся.
Юля. Мне эта нищета осточертела.
Сорокин. Мне тоже.
Юля. Я трусы ношу до дырок. А мне уже девятнадцать.
Сорокин. И у меня никогда не было костюма.
Юля. Что ж ты такой... недотепа.
Сорокин. Такой есть.
Собирается уходить.
Юля. А зачем ты их на кухню выгнал?
Сорокин. Сами пошли.
Юля. Кто же гостей на кухне принимает? Поэтому у тебя и денег нет никогда.
Сорокин. Ты думаешь, лучше здесь?
Юля. Я думаю!.. разве я должна думать, если так принято?
Сорокин. Но это же стол накрывать...
Юля. Какой стол? О чем ты говоришь? Трое мужиков собираются выпить, но не решаются это сделать, потому что стол не накрыт! Давай я их приглашу.
Выходит. Сорокин подходит к зеркалу, вопросительно смотрит на себя. Тщательно причесывается.
Входит Кретов с тарелками.
Кретов. Ну и девка у тебя, Птица, ну и девка...
Уходит. Входит Сицкий с вилками и рюмками.
Сицкий. Сорокин, можно я тебя папой буду звать? Впервые в жизни вижу красавицу в быту. Даже... протрезвел. И погрустнел.
Уходит. Входит Юля с тарелками, на которых фрукты, крупно нарезанные помидоры. Следом за нею Кретов и Сицкий-Ситник вносят тарелки с сыром, колбасой.
Юля. И вся любовь.
Кретов. Люблю молодежь. За динамизм.
Сицкий. В молодой женщине скрыта печаль последующего перевоплощения. От этого хочется умереть. Это так краси¬во.
Кретов. Ладно, лирик. Ты, Юлия, учти на будущее - такие вот лирики они всегда садисты в отношениях. Ты от них держись на другой стороне улицы.
Юля. Что это они у тебя, пап, такие бодрые? Как новенькие баксы.
Кретов. Дурацкое слово.
Юля (поет на мотив песни "Many, many"). "Баксы, баксы, баксы! Та-ра-ра-ра! Та-ра-ра-ра-ра. Ра".
Сицкий. Давайте к столу. Эх! Студенчеством пахнуло.
Юля. Вы что, дворянин?
Сицкий. Да, по отцу.
Юля. А по матери?
Кретов. А по матери можешь посылать его подальше.
Сицкий. Дубина ты рабоче-крестьянская, что тебе можно сказать.
Кретов. Ладно, сели. Садись, Вадька. Ты чего, Птица?
Сорокин открывает один шкафчик, другой. Ищет даже в бельевом.
Сорокин. Водка была. А теперь нет.
Кретов. Я же говорил: давай купим. Говорил?
Сорокин. Говорил. Но у нас было две бутылки.
Кретов. А если я говорил, а ты отказался, кто виноват?
Сорокин. Я.
Кретов. Ну, вот и давай. На тебе (достает деньги) на два пузыря. Только учти - самопалы я не пью. Купи "Абсолют". Знаешь где?
Сорокин. Где?
Кретов. Найдешь. На Невский езжай. В Елисеевский.
Сорокин. На каждом углу...
Кретов. На каждом углу - с синильной кислотой. Ныряй в метро, Птица, и купи в Елисеевском, понял?.. Не слышу.
Сорокин. Я еще на кухне посмотрю.
Кретов. Слушай, Птица, мы двадцать лет не виделись. А ты меня хочешь уморить своим самогоном. Езжай. Чем быстрее уйдешь, тем быстрей вернешься. Ну? Юлия, скажи отцу пару ласковых.
Юля. Ну что ты, пап? Они ведь даже закуску с собой принесли.
Сорокин. Но я точно помню...
Сицкий. Хочешь, вдвоем поедем?
Сорокин. Не надо. Я сам.
Не уходит.
Кретов. Ну? Тебе еще на такси дать?
Сорокин. Кретов, ты... Что ты говоришь? Ты думаешь - хозяин, да? Везде?
Кретов. Птица, я не хозяин. Я гость. Поэтому я хочу выпить хорошей шведской водки. А мы пока побеседуем с Юлией на тему "отцы и дети".
Сорокин. Да. Что ж... Такой поворот... Черт бы ее побрал, эту жизнь.
Уходит.
Сицкий. Что-то я его не узнаю.
Кретов. Да. Погас.
Достает бутылку водки из сумки. Рассеянно разливает.
Сицкий. Раньше я думал, что человека мнут обстоятельства. Ничего подобного. Человека мнут изнутри. Какой-то сатана сидит в печенке и забавляется, кожу мнет.
Рассеянно поднимают рюмки, не чокаясь, пьют.
Кретов. Обрати внимание, Юлия. Как можно было в семнадцатом году доверить таким нытикам великую страну? Мы вычистили железной метлой все углы от плесени! У нас каждый получил свой шанс! У нас были двадцатилетние генералы и министры двадцати пяти лет! И мы ими не дорожили! Потому что надо было дать место на сцене другим, всем! Это было жестокое, прекрасное время! Нам не хватило одного перехода до Луны. Старый Джо слишком долго держал последний состав. Старый Джо думал, что он будет вечно молодым.
Юля. Вы кто, фашисты?
Кретов. Ты нас обижаешь. Вот только таких ублюдков, как фашисты, и мог породить гнилой Запад. Ни мозгов, ни стратегии. Фашизм умного человека делал идиотом. Социализм любого дурака мог мобилизовать. Вы только почитайте Молотова или Хрущева. Это же двоечники! А Черчилль считал Молотова гением дипломатии...
Юля. Вы для меня не существуете, никто. Вас нет. Вы как камни. Или доски. Конечно, какую-то выгоду и от вас можно иметь. Как от камней.
Молчание.
Сицкий. Почему ты вдруг?.. Странно...
Юля. Почему? А потому что в истории еще не было таких дураков - отцов и дедов. Мне даже удивительно, что мы от вас произошли. От идиотов ведь не рождаются нормальные дети. А мы родились.
Кретов. Ну, не такие уж вы нормальные.
Юля. Наследственность.
Кретов. А денежки вы любите. Очень любите. А мы не любили.
Юля. Вот я и говорю - идиоты.
Кретов. Но не все. Кое-кто денежки любил всегда.
Юля. Конечно. Всю страну разворовали.
Кретов. Ой, какие мы принципиальные. Какие мы неуступчивые. А сколько же, интересно, мы стоим в пересчете на баксы?
Сицкий. Кретов, ты с ума сошел!
Кретов. Нет, дворянин, не сошел. Сейчас нам юная Юлия скажет с точностью до цента, какова цена. Ну?
Юля. Восемьдесят.
Кретов. Годится. (Достает из кармана пиджака пачку долларов, отсчитывает.) Пересчитай.
Юля. Не стоит.
Выходит с деньгами в прихожую.
Кретов. Э! Мы так не договаривались! (Хлопает входная дверь.) Ах ты, сука!
Выбегает в прихожую, следом за ним Сицкий. Звуки борьбы.
Голос Кретова. Пусти, пусти меня! Я ее догоню!
Голос Сицкого. Я тебе их верну, дурак!
Голос Кретова. Здесь дело принципа! Я ее буду во всех позах!.."Камни с досками!" Ах ты, сука!
Голос Сицкого. Замолчи! Ты сам отдал! И ты в гостях, запомни!
Голос Кретова (пауза). Ничего, я этого так не оставлю. Он у меня посидит в долговой яме.
Входят.
Сицкий. Он-то здесь совсем не при чем.
Кретов. Халявщик.
Сицкий. Просто нищий.
Кретов. Халявщик.
Сицкий. Ладно. Надо нам отсюда уходить.
Кретов. А восемьдесят долларов ты мне вернешь?
Сицкий. Что такое для тебя восемьдесят долларов?
Кретов. Пыль.
Сицкий. Вот видишь. Пошли.
Кретов. Я бы заплатил еще восемьсот, только бы ее волосы накрутить на руку и - по морде, по морде!
Сицкий. Ладно. Проехали. "Была без радости любовь, разлука будет без печали".
Кретов. Что - так вот оставим все и уйдем?
Сицкий. Захлопнем дверь. Впервые, что ли?
Кретов. Я же этого паразита встретил и размяк. И не дружили как будто. (Оглядывается.) А ведь не алкаш, а?
Сицкий. Не алкаш. Просто неудачник. Книгочей.
Кретов. Что за слово?
Сицкий. Любитель чтения.
Кретов. Даже здесь вы пытаетесь отыграть задним ходом. Учти, народ забывает навсегда. И слов таких больше не будет, и монархии не будет. Забудь.
Сицкий. Евреи свой язык вспомнили через две тысячи лет.
Кретов. Евреи что угодно вспомнят, если им это выгодно.
Сицкий. Такой красивый роман - "История России". Такой красивый, страшный. Хочется читать и читать. А вот ваша глава - глупая.
Кретов. Да? А парад Победы? А Гагарин? А полмира красным цветом?
Сицкий. И все отдали в конце. Все. До копейки.
Кретов. Обманом.
Сицкий. Вот я и говорю - глупая глава.
Кретов. Ничего. Мы перегруппируемся.
Сицкий. Не дай бог.
Кретов. Эх, как я бы ей сейчас вмандячил!
Сицкий. Снова.
Кретов. А ты что - отказался бы?
Сицкий. Мне грустно, Витюля. Мне всегда грустно, когда я вижу красавицу.
Кретов. Ну-ну. А жена-то у тебя - ничего.
Сицкий. Ты ее не видел пятнадцать лет назад.
Кретов. А мою только в темноте и с закрытыми глазами.
Сицкий. Ну и правильно. Если эту дверцу открыть, то оттуда уже не вернешься. Засосет.
Кретов. Это когда грустно, тогда может и засосать. А когда без промедления, тогда не успеет засосать. Тогда остается много времени для серьезной работы.
Сицкий. Ты все еще с металлом работаешь?
Кретов. С ним, с ним, родным.
Сицкий. Это не ты эстонцев вывел в мировые лидеры по экспорту?
Кретов. Было дело.
Сицкий. А зачем?
Кретов. За мной, дорогуша, был громадный хвост конкурентов. Деньги могли уйти из страны.
Сицкий. Так продал-то по демпингу родной металл!
Кретов. А как ты прикажешь продавать, если тебе в затылок дышат? А сейчас я торгую жестко. Я тебе скажу, что Прибалтика благодаря таким, как я, от нас уже не уйдет. Они уже халявой попользовались. Они уже на подсосе.
Сицкий. Вы, большевики, любую свою низость изображаете спасением Отечества. Удивительные лицемеры.
Кретов. А ты сам-то чем торгуешь?
Сицкий. Я не торгую. Я произвожу. Ты знаешь.
Кретов. Знаю, как же. Производитель воздуха. Воруешь воздух у Родины. Почем за кубометр?
Сицкий. Дорого.
Кретов. Ох, как я бы ей вмандячил!
Сицкий. Мне интересно, как она сама себя оправдывает в данной ситуации. Если у них это в порядке вещей, то я совсем не удивлен. Мне всего лишь печально. И гнусно.
Кретов. Но вы ведь добивались свободы? На каждом углу кричали - гласность, гласность! Вот вам гласность. Неужели было непонятно с самого начала: толпа живет инстинктами. Толпе свобода не нужна. Она ее не может оценить, так же, как слепой не может оценить восход солнца. Даже на Западе не знают, как толпу ублажить, и вы туда же! Что, плохо было кому-то, когда токарь заседал в Верховном Совете? Когда член Политбюро смотрел со стены? Когда спекулянт ночами не спал?.. Ну да, индивидуалистам было неуютно. Зато народ успокоился. Ты понимаешь? Спокойствие народа - это самая большая ценность!
Сицкий. Но у вас ведь все рухнуло само собой. Никакого октябрьского переворота не потребовалось.
Кретов. Обманом.
Сицкий. Пришел плохой дядя и всех обманул.
Кретов. Так и было. Так всегда в истории бывает.
Сицкий. А как же ваши теории о народовластии?
Кретов. Если ты хочешь бабу, ты же ей не говоришь о том, что у нее глаз косит? Нет?.. Ты ее хочешь! И нет вопросов.
Сицкий. Все-таки ваша грубость граничит с кретинизмом.
Кретов. Всякая сила - это очень грубая штука, Сицкий. Если бы ты внимательней читал Карамзина и Ключевского, ты бы сейчас молчал по этому поводу.
Сицкий. Какой там Карамзин? Какой Ключевский? Наши жизни пролетели, Витюля. Знаешь так - стоял туман, и все казалось волшебным и вечным. Туман растаял - и мы стоим у гроба...
Открывается входная дверь.
Кретов. Халявщик вернулся. Сейчас я ему выложу...
Входит Юля.
Пауза.
Юля. Ну?
Кретов. Ты где была?
Юля. Не твое собачье дело.
Кретов. А! Тогда в койку.
Юля. Пошли. Только быстро. Родители могут вернуться.
Кретов. Это я буду размечать - быстро, медленно. Ты будешь подмахивать, и только.
Юля. Кончай базар. Получи, и я тебя забыла.
Кретов. Нет, родимая, ты меня будешь помнить. Никогда не забудешь товарища Кретова. Но сначала товарищ Кретов примет душ. Потому что он страшно брезглив.
Уходит в ванную. Молчание.
Сицкий (достает деньги). Вот, возьми.
Юля. Что, входите в долю?
Сицкий. Не понял?
Юля. Ну, в очередь на меня?
Сицкий. Я?!.. Ты меня... обидела. Отдай ему восемьдесят долларов и считай все недоразумением.
Юля. Не возьму я ваши деньги.
Сицкий. Почему?
Юля. Потому.
Сицкий. Возьми.
Юля. Пошли к черту.
Сицкий. Хорошо. Пошел к черту. Дальше что?
Юля. Там и оставайтесь.
Сицкий. Нет, ты согласись – ты поступила глупо. Нелепо.
Юля. Презираю вас. Презираю.
Сицкий. А отца?
Юля. Отца жалею. Потому что такие как вы превратили его в пыль.
Сицкий. Ты преувеличиваешь наши возможности. Мы сами – пыль.
Юля. Термоядерная.
Сицкий. Нет. Обычная вялая пыль. Только иногда что-то встрепенется… Когда встретишь такую красивую.
Юля. Что ж вы теряетесь? Давайте деньги. И получите удовольствие.
Сицкий. Неужели тебе не хочется полюбить?
Юля. Чего-чего?
Сицкий. Полюбить.
Юля. Это вас что ли – полюбить? Платите восемьдесят баксов, и любите, – на здоровье.
Сицкий. Разве ты не понимаешь? Полюбить своего сверстника. Родить ребенка. Двух.
Юля. А потом придут два таких дяди и затрахают моих детей. Нет уж. Пусть на мне это прекратится.
Сицкий. Ты не понимаешь…
Юля. Что я должна понимать? То, что вы хотите меня использовать и еще чтобы я вас за это вспоминала? Чтобы, может быть, любила вас? Этого добиваетесь за восемьдесят баксов? Или хотите без денег все получить? Тогда пусть уж лучше эта сволочь пользуется.
Сицкий. Он совсем не плохой человек. Ты его оскорбила.
Юля. Вот здорово. Значит, за оскорбление можно голову отвинтить. Нормальные вы козлы.
Сицкий. Кто тебя так ожесточил?
Юля. Все нормально, дяденька. Если бы я была сверху, я бы вас не пожалела. Я бы вас, может быть, пилой распилила.
Сицкий. Но за что?! Давай поговорим трезво. Мы пришли с твоим отцом. Сели за стол…
Юля. И погнали его за водкой. Хозяина.
Сицкий. Ну, а что же? И я бы пошел за водкой, если бы ее не было в моем доме.
Юля. Вы меня вообще считаете никем?
Сицкий. Почему же. Я восстанавливаю очередность событий.
Юля. Ну, восстанавливай.
Сицкий. Я, конечно, был бы только рад, если бы ты обращалась ко мне на ты в любой другой форме…
Юля. Ай-яй-яй. А то, что он обращается на ты, это – шик.
Сицкий. Слушай, Юля! Сейчас ты находишься – хочешь ты этого или нет – в положении подсудимой. Но ты почему-то делаешь все возможное, чтобы получить самое строгое наказание.
Юля. Я нахожусь в положении владельца товара, дяденька. И я этот товар продаю за восемьдесят баксов. А ты в данной ситуации хочешь получить даром. Можешь подрочить под дверью.
Сицкий. Уходи отсюда сейчас же. Пока я не рассердился. Я с ним рассчитаюсь.
Юля. Я сама с ним рассчитаюсь. Я не собираюсь быть кому-то должна.
Сицкий. Ты как будто специально ожесточаешь себя. Ничего страшного пока не произошло. Зачем ты себя злишь? Мы тебя оскорбили?
Юля. А вы не знаете?
Сицкий. Честное слово – нет.
Юля. Ну вот и не знайте. Может быть это вас когда-нибудь… помучает. Когда бессонница. Или перед смертью.
Сицкий (пауза). Знаешь, я тоже тебя начинаю не любить.
Юля. Старые козлы…
Сицкий выходит на кухню. Юля садится, закрыв лицо руками. Звук воды в ванной прекращается. Юля смотрит на дверь ванной. Видно, что она подавлена. Она даже привстает, чтобы уйти. Из ванной выходит Кретов в хозяйском халате.
Кретов. Готова?
Юля. Заткнись.
Кретов. А ну – в койку.
Юля идет в спальню. Следом входит Кретов, неся в руках костюм, рубашку, галстук и носки. Двери закрываются.
Пауза произвольной продолжительности.
Слышится звук открываемой двери. Кто-то входит в квартиру.
Затем из кухни раздаются два голоса – мужской и женский.
Женский голос. Здравствуйте…
Голос Сицкого. Здравствуйте. Вы – хозяйка? Я правильно понял?
Женский голос. Господи…
Голос Сицкого. Что с вами? Обождите, я вам помогу! Вот… Отпустите сумку, я ее поставлю.
Женский голос. Господи… Вадим?!
Голос Сицкого. Вадим. А вы…
Женский голос. Я – Муза! Ты меня не узнал?
Голос Сицкого. Муза?.. Н-не помню…
Женский голос. В общежитии университета, на улице Смольного! Помнишь?.. Ну, как же! Общежитие юрфака, пятый курс! Я в красном пальто, в берете! С фабрики Крупской!
Голос Сицкого. Муза… Муза! Как же! Ты ведь к нам… А как ты здесь?.. Ничего не понимаю…
Женский голос. Что ж мы на кухне... Пойдем в комнату.
Входят Сицкий и Муза.
Муза. Садись. О. Здесь стол накрыт. Как ты, расскажи!
Сицкий. Да все нормально. (Озирается.) Куда-то ушла. И слава богу. (Музе.) Все в порядке у меня. Жена моего возраста. Двое детей. Взрослые.
Муза. Мальчики?
Сицкий. Как раз наоборот. Здесь нам повезло.
Муза. Почему ты считаешь?
Сицкий. Ну, во-первых, в России женщины всегда посильнее мужчин. Устойчивее чисто психически. И более способны к ответственным действиям.
Муза. Как ты хорошо говоришь! Я все время помнила, как ты владел речью.
Сицкий. Владел речью… Мда… А во-вторых, у отца с дочерьми всегда находится общий язык. С сыном сложнее. Здесь Фрейд был прав.
Муза. Я вижу, ты вписался в это время.
Сицкий. Нет, сначала ты мне скажи, что ты здесь делаешь.
Муза. Я?!
Сицкий. Насколько я понимаю, это квартира Сорокина, нашего бывшего однокурсника. Не хочешь ли ты сказать, что вы с ним познакомились совершенно автономно и ты ничего не знаешь об этом?
Муза. Я?
Сицкий. Тем самым ты закручиваешь интригу, которую трудно назвать естественной. Когда идут такие совпадения, я переключаю каналы.
Муза. Ты, видимо, страшно знаменитый адвокат.
Сицкий. Да, я тоже торгую воздухом. Но совершенно буквально.
Муза. Как это?
Сицкий. У меня есть завод, добывающий кислород и азот из атмосферы.
Муза. То есть, ты за сырье не платишь?
Сицкий. Ни копейки!
Смеются.
Муза. Вот ловкач!
Сицкий. А где Птица работает?
Муза. Какая Птица?
Сицкий. Сорокин был у нас Птицей.
Муза. Ах, Вадим! Это такое несчастье.
Сицкий. Неужто брал на лапу?
Муза. Ну разве у нас за это преследуют? Понимаешь, он честный.
Сицкий. Что ж, я тоже честный.
Муза. Но это ведь не стало твоей профессией?
Сицкий. Это ты замечательно сказала.
Муза. Вот. А он – честный, и куда только не приходил, везде был как белая ворона.
Сицкий. Он что – клеймил?
Муза. Никого он не клеймил. Он был везде чужой. Всем чужой, понимаешь? Ни анекдот рассказать, ни о бабах потрепаться. И никто его, конечно, не гнал. Он сам уходил. Уходил, уходил, и все ниже и ниже. И писал книгу: «Честность в России».
Сицкий. Что ж. Такую книгу я бы с удовольствием почитал. И даже помог бы с изданием.
Муза. Правда?
Сицкий. Конечно. Только предварительно ознакомившись.
Муза. А вот.
Достает из шкафа папку.
Смотри. Вот вступление. Здесь он рассматривает честность в истории, в литературе и в быту. И приходит к неутешительным выводам.
Сицкий. Уже во вступлении? Выводы надо делать в заключении. А лучше их не делать вообще.
Муза. Какой ты умный! Ты бы с ним поговорил. У него нет ни одного друга.
Сицкий. Ты считаешь, что в нашем возрасте можно поговорить?
Муза. Ну, хотя бы о книге.
Сицкий. Понимаешь, если я попрошу почитать, то возьму на себя обязательства. Если ты мне дашь почитать без спроса… Нет, здесь ловушка. Он сам должен был предложить мне почитать. Если этого не случилось, то уже вряд ли случится. Есть более простой путь: пусть он ее издаст малым тиражом, а я подхвачу…
Муза. О чем ты? У нас не бывает лишней копейки.
Сицкий. Ну – двадцать экземпляров?
Муза. Ты понимаешь, что лишней копейки – это только на хлеб и макароны?
Сицкий. Мм... Не сталкивался. То есть, в принципе понимаю, но существуют ситуации, когда можно занять, ужаться...
Муза. Исключено.
Сицкий. Ну, хорошо. Я тебе лично займу пятьсот долларов. Хватит на такой тираж.
Муза. А как ему объясню, откуда деньги?
Сицкий. Так ты хочешь ее издать или нет?
Муза. Хочу. Хочу больше всего на свете.
Сицкий. Так бери деньги.
Достает бумажник.
Муза. Нет-нет-нет! Ни за что!
Сицкий. Но почему?!
Муза. У меня такой уголок в душе... как место под иконой. Не надо. Деньги оттуда брать нельзя.
Сицкий. О какой иконе ты говоришь? Общага, студенты-раздолбаи, ничего святого...
Муза. Это для вас ничего святого. А для меня оттуда выросла вся моя жизнь. Спрячь бумажник.
Сицкий. Не понимаю... А куда Кретов пропал?
Муза (бледнеет). Ты...вспомнил его?
Сицкий. Мы и не расставались. Так и идем ноздря в ноздрю. Хотя подонок редкий.
Муза. Как он..? Женат?
Сицкий. И не раз.
Муза. Боже... Боже...
Сицкий. Что? Ты его любила?
Муза. Боже... Как всё... близко.
Сицкий. Да, я вспоминаю. Ты ко мне приходила от отчаяния. Вспоминаю. Вот ведь странно – от отчаяния. Зачем ты мне такое говорила? А я ведь был близок тогда... да... Хотел предложение сделать.
Муза. Боже мой... Как все близко... рядом... Юля у меня от него.
Сицкий. Да ты что?! Еб...понский бог!
Муза (закрывает лицо руками). Зачем вы пришли? Зачем снова достаете меня?
Сицкий. Да ну... какая-то чушь! Чушь! Чушь! А Птица тут при чем?
Муза (слабо). Какая птица?
Сицкий. Сорокин?
Муза. Он на мне женился. Перешел на вечернее, и – вот. Он такой добрый... Но мне всегда было страшно. Я этого не понимала. И не пойму. Нет такой доброты! Не бывает! Это какая-то гордыня!
Сицкий. Да ну вас... к черту!.. Где этот подонок? Бери пятьсот долларов и больше знать ничего не желаю! Я нормальный обыватель! Люблю тихие удовольствия! С удочкой люблю посидеть! Футбол смотрю по телевизору! (Кричит.) Кретов! Я пошел, если ты здесь! Если нет, то тем более!
Открывается дверь в спальню. Выходит Юля. Волосы встрепаны.
Юля. Очередник разоряется.
Уходит из квартиры. Пауза. Сицкий и Муза смотрят на дверь спальни. Застегивая рубашку, появляется Кретов, неся на локте пиджак.
Сицкий. Ты чего наделал?
Кретов. Это что за собрание?
Сицкий. Не узнаешь?
Кретов. Кретов. С кем имею честь?
Муза. Это он.
Кретов. Вы, как я понимаю, мама этого создания?
Муза. Это он.
Кретов. Мда... Девушка совершеннолетняя.
Сицкий. Это твоя дочь, идиот.
Кретов. Вадим, обычно я бью в морду без предупреждения.
Сицкий. Бесполезно. Вспомни общежитие на Смольного. Это Муза.
Кретов (тупо). И что вы этим хотите сказать?
Муза. Это он.
Кретов. Заело пластин... Муза?!
Сицкий. Ты как хочешь, а я убегаю. В ужасе убегаю! В ужасе!
Кретов. Та-ак... Кто меня подставил?
Сицкий. Сам себя.
Кретов. Ничего себе... Ничего себе... Пойду руки помою.
Выходит.
Муза. Создатель...
Сицкий. Что?
Муза. Зачем Создатель так... я ведь... мы ведь никого не обижали... (Плачет.) Мы смиренно жили... за что нас?..
Сицкий. Знать ничего не хочу! Я здесь случайно!
Муза. Он руки испоганил... о свою дочь...
Сицкий. Случайно! Все случайно!
Муза. Вон отсюда. Вон. Оба. Пусть Юля ничего не знает. Вон.
Сицкий. Да я бы... (Кричит.) Кретов!.. Кретов, кретин!.. Пошли быстро, идиот!
Входит Кретов.
Кретов. Не ори. Это он меня подставил.
Сицкий (кричит). Кто?
Кретов. Не ори. Это Птица меня подставил. (Музе.) Где две бутылки водки?
Муза. Очнитесь, подлец.
Кретов. Хорошо. Спрашиваю рездельно: где две бутылки водки, которые стояли у вас в этом шкафу?
Муза, помедлив, подходит к шкафу, открывает его.
Муза. Я их положила под белье.
Кретов (торжественно). Вот! И я вспоминаю, как он смотрел в одном отделении, потом в другом, и в бельевом! Что, не знал? А я вам говорю: знал! Он знал, что надо нас оставить наедине с... девушкой!
Сицкий. Витюля, ты сошел с ума...
Кретов. Молчи! О, тихоня! О, провокатор! Свою жизнь вдруг увидел ничтожную! Дай, думает, хоть этим упьюсь!
Сицкий. А нас уже с девушкой нельзя оставить? Витюля, ты думай...
Кретов. Это ты думай! Ты! Думай! Если у тебя еще мозги не заплыли жиром! Дворянин ***в! Ты ведь ничего своими ручками не создал! На тебя всю жизнь деньги падают с неба! А ты – думай! Думай, как люди ходят за ними в шахте! Как они рискуют каждую минуту! (Неожиданно спокойно). К тому же она вполне может быть и твоя дочь. Насколько я помню.
Муза. Грязный какой... Уйдите из моего дома.
Кретов. Только после того, как расквашу морду хозяину.
Сицкий (Музе). То, что он сказал... Это возможно? Она... моя?!
Муза. Сволочи... сволочи... Хозяева... Уже приходят насиловать своих детей... Мы вас будем резать... По суставу... В кипятке варить!.. (Рыдает).
Кретов. Думаю, до этого не дойдет. Семнадцатый год бывает не часто... Да ты что, серьезно?! Она моя... дочь?
Сицкий. А ты не понял еще?
Кретов. Или твоя. Или еще чья-то. А мы здесь станем себя наизнанку выворачивать. Только после генетической экспертизы.
Сицкий. Чушь полная. Пошли.
Кретов. Нет, я жду хозяина.
Сицкий. Зачем?
Кретов. Затем. Кретов уходит сам. Он хозяин жизни. Он не слуга.
Сицкий. Ты не понимаешь? Ты... Ты даже не вздрогнул! У тебя вместо сердца пластмасса!
Кретов. Хватит орать. Ты же не дурак. А накручиваешь себя, накручиваешь... Произошел небольшой прокол. Недоразумение. Никто не погиб. И даже травмой это нельзя назвать. Эпизод.
Муза. Да, я сама приходила... Как ****ь.
Сицкий. Куда я попал сегодня?
Кретов. Попал и попал. А потом вернулся и живешь как ни в чем не бывало. Что вы тут комедию ломаете? Человек сам с собой в уме такие картины рисует, планеты срывает с орбит. И - ничего. Будем, говорит, следить за экологией, бумажки в урну бросать. А сам только что половину человечества замочил в своем мозгу. Коммунисты правильно шли: полная цензура! Безоговорочная! Никаких поблажек внутреннему врагу!
Сицкий. Кретов, не храбрись. Ты попал в такую... В такую...
Кретов. Ну? В какую?
Сицкий. Это можно сравнить с онкологией.
Кретов. Это подлая подстава... (звук открываемой вхдной двери) А вот и он! Сейчас мы допросим этого негодяя.
Муза. Через мой труп.
Кретов. Если понадобится. Шутка такая.
Сицкий. А он смотрел в бельевом, вспоминаю.
Муза. Он отец моей дочери. Он самый добрый на свете, в этой преисподней. Если вы тронете его пальцем, ваши дома рухнут и семьи покроются червями.
Сицкий. Сильно сказано.
Входит Сорокин с сумкой на плече.
Сорокин. Ты пришла.
Муза. Они тебя хотят убить.
Сорокин. Но я довольно быстро.
Муза. Ты не понимаешь. Они хотят лишить тебя жизни.
Сорокин. Почему?
Муза. Потому что они убийцы.
Уходит на кухню.
Кретов. Птица, ты видел две бутылки водки в бельевом шкафу?
Сорокин. Конечно.
Кретов. И зачем ты пошел в магазин?
Сорокин. Не знаю... Решил пройтись, подумать.
Кретов. Ага. Пройтись... А тебе известно, кто отец Юлии?
Сорокин. Конечно. Ты.
Кретов. Вот. Приехали. Ты не будешь против, если мы тебя будем бить ногами?
Сорокин. Ты шутишь?
Сицкий. Он не шутит. Скажи, зачем ты ушел и оставил нас со своей... С его дочерью?
Сорокин (пауза). Не заставляйте меня думать о вас такое.
Сицкий. Ах, не заставляйте меня!! Ах, мы пишем книжки о честности! А сами как иезуиты экспериментируем и провоцируем!! Строим подлые ловушки!
Кретов. Хватит болтать.
Бьет Сорокина. Тот летит под стол. Кретов и Сицкий, "не желая пачкать рук" бьют его ногами, иногда не доставая. Сорокин не издает ни звука, закрыв голову руками. Вбегает Муза.
Муза. Милиция! Милиция! Люди! Помогите!
Ударив напоследок два-три раза, Кретов и Сицкий уходят, хлопнув дверью.
Муза рыдает.
Сорокин выползает из-под стола. Губы его разбиты, рукав разорван. Он садится, тяжело дыша.
Пауза.
Сорокин. Ладно... Ладно, говорю! Всё прошло...
Муза. Ты не знаешь...
Сорокин. Теперь знаю.
Муза (медленно). Ты должен убить их. Одного за другим.
Сорокин. То, что я был должен, я уже совершил.
Муза. Я не понимаю.
Сорокин. Что непонятного? Мы прожили вместе двадцать лет. Я не изменял тебе и своей дочери. Что еще надо совершить, чтобы вы не стыдились меня? Если я их убью, вы будете мною гордиться?
Муза. Я никогда не спрашивала тебя... Никогда... Не решалась. А теперь мне все равно. Что бы ты не ответил... Ты тогда женился на мне из жалости?
Сорокин молчит.
Муза. Значит, правда. Я так думала всегда. Но надеялась... Я была тебе хотя бы... не противна?
Сорокин. Мы живем двадцать лет. И ты так мучилась всегда?
Муза. Надо быть проще. Мама всегда мне говорила: Муза, распутывай узелки. Не затягивай. А я себе сама накинула петлю на шею. Ты должен их убить! Иначе вся Земля превратится в кусок говна! Ты должен защитить свою дочь! У тебя больше нет цели в жизни кроме этой! Дай мне слово!
Сорокин. Нет.
Муза. Ты боишься?
Сорокин. Нет.
Муза. Тогда почему?
Сорокин. Они никто. Нельзя убить никтожество. Я даже ненавидеть их не могу. Потому что некого.
Муза. Ты трус.
Сорокин. Нет. Мне сейчас пришло в голову: так ты до сих пор его любишь? Этого фанфарона?
Муза. Убей его!
Сорокин. Мда. Двадцать лет псу под хвост. Нет. Никакое добро не побеждает. Никакое... Никогда.
Уходит в ванную. Звук спускаемой воды.
Открывается входная дверь. Пауза. Муза с ужасом смотрит в ту сторону. Входит Юля.
Пауза.
Юля. Папа где?.. Ты что? Онемела?
Муза. Как... Как ты себя чувствуешь?
Юля. В смысле?
Муза. Ну и хорошо. Ну и ладно. Ну и хер с ним.
Юля. Мама, ты что?
Муза. И хер с ним... Хер с ним... Хер с ним...
Уходит на кухню. Входит из ванной Сорокин.
Сорокин. Ты здесь.
Юля. Ты что?
Сорокин. Что?
Юля. Ты где губы разбил?
Сорокин. А, это... Об косяк.
Юля. Перекисью. Давай. Живо.
Сорокин. Пройдет.
Юля. Что пройдет? (Достает флакон и ватку). Давай, чучело ты мое. Немного пощиплет... И действительно пройдет... Здоровый косяк был? С кулаками?
Сорокин. С кулаками.
Вдруг рыдает, падает на стул.
Юля прижимает его голову к груди.
Юля. Ничего, папка... Все нормально. Ерунда. Прорвемся. Ну?.. Давно не плакал? Давай. Это просто. Научишься. Раз плюнуть.