Подарок для моей возлюбленной Марии Алехиной
Оно, конечно, без особых сумнений ведомо было всякому. Со старины. Со слов старцев и стариц, заповедной плешастостью богатых, из писаний письма древлего, благочестивого. " Хуже спорта токмо война". Се есть истина, аксиома и априори. Впрочем, х...й с ней, с коррупцией.
Чиво ? Какой коррупция ? Не знам. Слово знатно, блескотяще, вельми лопушасто.
Борис Савинков даже подрался с Ванюшей. Зачем, говорит, блукать, лучше еще сто статеек написать, выразить негодование, резолюцию какую, винца выпить и спать лечь. И не просыпаться никогда. Ванюша, бровь крутую изломив, плюнул в рожу писателя Ропшина и, недолго думая, памятуя пример славный зеков советских, проглотил ложку, градусник, гвоздь, что-то там еще. Покойная генеральша Фигурина, из реэмигранток американских, всплакнула и возгордилась. А есть чем. Ведь семьсот лет назад такая ху...я была, что не в сказке сказать, не говном измазать никакому супостату не позволим, будь он хоть израильским гражданином, хоть неизвестным господином, вернувшимся из Китая и недолго и недоверчиво и, вообще, хрен знает что.
Ахинетическое письмо мое тулдыкнуло и ушло в воду. Под водой много всего было. Разные виды говна, во-первых. Во-вторых, успехи и победы. А в-третьих, навсегда. Понимаешь, краса моя писаная, навсегда ! Эдакое говно - навсегда. Жить ведь не хочется. Спортом, что ли, заняться ?
Ты ведь в Америке бываешь, да ? Встретишь там девчонку красивую, так скажи ей... Впрочем, ничего не говори. Все равно не поймет. Ты ей картинку какую покажи, а слова-то - это ведь текст, его не осилишь. Короче, Микки-Мауса покажи и ей и подружке своей. Да и сама на него смотри. На Микки-Мауса.
Выстраданные сказания о геноциде, прилакированные совершенно левыми картинками, оборотились и выворотились. Зато - ржачно. А то. Самый ржач. Будто мне есть дело до каких-то там блошек, спортсменов, музыкантов, примусов и кандибоберов, всей той херни, что составляет абсолютное большинство населения планеты. Я беседую со звездами. Настоящими. Такими, как Дима Билан и Надежда Бабкина. Смотрю в зенки их бараньи и беседую. Тыр-пыр, говорю, патриотизм, говорю. А они рады, поют, пляшут, сомнений не знают, стремят и достигают.
Противно. Приходится во первых абзацах отринуть игры смыслов и херачить словом тупо, дабы даже чемпионы поняли, ибо устал я, многогрешный, через день взрываться в гостях у Цукера или Брина открытыми текстами, просьбами и челобитными не читать то, чего не понимаешь. Лучше картинки вот рассматривать. С бабами голыми, например. Котами, топорами, бороденками. Со всей ху...й, короче. А таперича, любовь моя, сказочку послушай.
Грегуар Свинадзе и пупырь.
Грегуар Свинадзе пяльдой укатурился. Хумызнул и укатурился. Шкаряет, значится, а ен и грит :
- Пупырь !
Отчего такое ? А просто все, слово хорошее, мужественное слово. Как дембель в противогазе, как страна Сирия, восставшая с колен, как Ленин в восемнадцатом году. Как многие и многие, усляватские, хурумбазом приправленные, в оберточку из тыквяной семечки задрапированные, секельдой и блухом глушеные, опытные и умелые.
Обозлился Грегуар Свинадзе. Скакнул. Коптешку малую вздубил и стала она большой и славной. Как жизнь.
Вот и сказочке конец. Жизни, вроде, тоже. Ржачно. Да ? Вот и я о том же.