Мистика без мистики.
Очень, давно, может и не со мной вовсе, произошёл мистический случай.
В 1959 году учился я в Ленинградском Нахимовском училище. Звучит громко, но мне там не нравилось – свободы мало, это в десять- то лет, когда хочется «ходить на голове», а тут – построения, проверки, строевой шаг, отдание чести – мура полная, как я туда поступал и за чем – отдельная история, а теперь вспомнить приятно, тем более, что из группы в 16 учащихся выросли два адмирала.
А в то время были они обычными пацанами, которые, как и все возятся друг с другом на полу, доказывая преимущество в силе.
Теперь они адмиралы - я не адмирал – каждому своё, не всем ходить в адмиралах, да адмиралов столько и не нужно, но я им не завидую, не знаю почему, но точно не завидую, как и президенту, не хочу быть президентом, даже денежного банка или ещё чего, хочу просто жить, отвечая только за себя. Не хочу иметь огромный завод с тысячью служащих - одна машина под окном доставляет столько неприятностей по её охране, что стоит подумать про завод – дурно становится, а если это банк, или вся страна? Нет. Люблю спать спокойно. Был период жизни, когда руководил производством чего-то где-то, жена тогда ушла спать в другую комнату:
- Кричишь по ночам, руками машешь, меня, боюсь, покалечишь. Что происходит? – возмущалась она.
А я просто нервничал, переживал, ведь там на этом производстве обязательно что-то случалось, что-то шло не так.
Нет. Нельзя впечатлительным людям быть адмиралами, вот я и не стал, ну и остальные тринадцать пацанов нашего взвода, хотя именно тем, что два адмирала выросли в нашей среде – гордимся до сих пор.
С этими будущими адмиралами в увольнение ходил, с девчонками знакомился, на ялике вёслами орудовал – всякое было, и на парад в Москву на Красную площадь ездил.
Парад в Москве проходил два раза в год – 7ого ноября и 1ого мая.
В ноябре на парад ехать плохо – холодно - шинели тяжёлые, мы маленькие, щупленькие мальчишки, сапоги новые, одежда жесткая – всё плохо. На парад в любое время года отправляли лучших, поэтому к ноябрю надо немного приотстать в учёбе, но не сильно, так, чтобы к маю вновь стать отличником. Я становился, и будущие адмиралы тоже, и ещё немногие, но везло не всегда и не всем.
А в мае в Москве хорошо, занятий мало, тренировок перед парадом не много, увольнение в город каждый день сразу после репетиции. Не жизнь – сказка. Одна неприятность –увольнение в сопровождении офицера. То есть как бы и не увольнение вовсе, глупость какая-то – сюда не ходи, туда не беги, сплошные театры, музеи, выставки, на забор не залезай – шинель порвёшь, быстро не беги – упасть можешь, шинель перепачкаешь, а она новая, новая, чёрная, чёрная, как не перепачкать? Вот только если офицеры рядом. Кошмар. Ну хоть кино иногда, как отдушина.
Однако любым бедам приходит конец, и терпению наставников тоже – они решили отпускать нас с товарищами из старших классов, сами занимались своими делами, понятно чем, а чем ещё может заняться молодой военный моряк в отдалении от семейного очага, конечно же ходили по музеям, на выставки, планетарии – главное нас за собой больше не таскали.
Но сейчас ноябрь и я в Москве.
Не всегда удавалось перед ноябрём проштрафиться, забудешься, нахватаешь пятёрок, бац, и ты уже здесь – на параде, как лучший - в тяжёлой шинели, новых сапогах – ужас.
Мои адмиралы в Ленинграде – молодцы, что скажешь!
В зимней одежде увольнение не в радость - всё равно холодно, да и девочки закутаны в платочки, не сразу разберёшь что там под шалью, беда короче, тоска.
Хорошо, рядом старшие товарищи, толк знают во всём, и знают как повеселиться. Теперь –то и я знаю, тогда только учился.
Хорошее вино, хорошая компания не могут не украсить любой день и промозглый вечер, забыть, что ноябрь и думать, что май.
Бутылки сухого для нас малолеток хватало на пятерых, старшеклассникам на двоих. Вот именно эта «на двоих» явилось причиной мистического случая.
Поздним вечером, при свете случайных фонарей, когда все кино и музеи позакрывались, мы, компанией в несколько подвыпивших курсантов, возвращались в расположение нашего временного жилья, какого-то комфортного общежития.
Возвращались громко, вспоминая прошедший день, чьи-то удачи и чьи-то провалы общения с девочками.
Хвастались подвигами, перекрикивая друг друга, одновременно и не веря в рассказы, и завидуя хорошему сказочнику. Вот один такой и завернул ну уж совсем неправдоподобную историю, что якобы девушка сама к нему подошла и предложила дружбу. Тут целый день готовишься, стесняешься, боишься, что посмотрят пренебрежительно, а он «сама подошла».
- Врёшь. Так не бывает, ты не мог так просто ответить, ты же трус и девчонок боишься хуже контрольной, - был ему ответ завистливой компании.
- Ничего я не боюсь, тем более девчонок. Чего их бояться? – Отбрыкивался сказочник, - ничего не боюсь, - харахорился он, входя всё больше в раж.
Но и мы, не веря, дразнили, как могли. Ребятам только дай возможность, задразнят в дрызг.
- Ну и как её зовут? Где живёт? Когда свадьба? Врунишка.
Он злился, нервничал, а мы подначивали:
- Докажи сколь ты смел. Чем докажешь? Что скис?
Путь наш пролегал мимо старого, заброшенного кладбища и пацан ни придумал ничего лучше, как воскликнуть:
- Вот сейчас и докажу. Ищите гвоздь и камень, в любой крест его забью, не испугаюсь.
Все опешили. Кладбищ, особенно ночью, наверное боятся все, я точно, по этому и сказал:
- Да ладно, верю, зачем нам с кладбищами связываться?
Но он не унимался:
- А вот докажу, навсегда запомните, что я не трус, офицерами будем, расскажете матросам своим, пусть знают, что есть смелые люди, такие, как я.
Он совсем разошелся и добавил:
- Такой поступок сделает меня известным во всём флоте, - и зачем-то одёрнул шинель.
Нам было не смешно, представляя его одно на мрачном кладбище среди могил, да ещё с гвоздём и камнем.
Выдрали гвоздь из забора, камень нашли тут же и он ушёл, шурша ногами по опавшей листве. Пару минут спустя ослышался стук камня по забиваемому гвоздю. Затем какое-то время было совсем тихо, так тихо, что я слышал своё сердце, оно стучало, как камень по гвоздю.
Мы ждали.
Ждали его шагов по листве, но их не было.
Вдруг тишину разрезал истошный крик, протяжный стон и вновь тишина.
Меня сковал ужас, а когда отпустил, товарищи были уже далеко, их я догнал около общежития.
Перепуганные, как зайчата разбежались по комнатам дрожать от страха. Однако через несколько минут страх частично прошёл и мы не сговариваясь, встретились в вестибюле, решили всё рассказать офицеру-наставнику, а что делать? Надо спасать товарища, хотя и страшно.
С офицером и карманным фонариком вернулись к кладбищу. Но из нас к могилам ни кто не пошёл, указали направление и остались ждать при входе.
- Идите все сюда, - раздался его голос, минуту спустя, - идите на свет, не бойтесь.
И вот нам, в тусклом свете слабенького фонарика открылось следующая картина – парень лежал на спине меж могил, раскинув руки, как крест, а край его шинели приколочен к основанию деревянного надгробия.
Стало ясно, что в кромешной тьме пола шинели загнулась, чего он не заметил. Видимо присел, что бы вколотить гвоздь в основание, где крест не качается, а когда закончил и стал уходить, понял, что его что-то держит и держит как бы из-под земли. Любой свихнётся.
Привести в чувства удалось его не сразу, и до общежития шёл, как потерянный.
Ну? Какая мистика? Мы уже каждый себе рисовали картины одна ужаснее другой, а оказалось всё так прозаично. Даже несколько смешно, вспоминая, как он отправлялся на свой подвиг. «Герой, герой!». Вот тебе и герой.
Этот герой пролежал три дня в госпитале с нервным истощением, а потом всем рассказывал про покойника который его поймал, даже в подробностях описывая его корявое лицо, совершенно не веря в приколоченную шинель.
В Ленинград его отправили досрочно, в параде не участвовал, да и адмиралом не стал, и президентом тоже.
Разве это мистика? Самый обычный, рядовой случай. Никакой мистики.
Или я ошибаюсь?
А может и мистика, ведь не каждому может прийти подобная мысль. И случайна ли она? Может караулила, ждала удобного момента, что бы изменить жизнь, может совсем не хотела готовить ещё одного адмирала, или даже обычного офицера.
Изменила эта мысль его жизнь, совсем изменила, и возможно именно это и есть настоящая мистика. Ведь никому из тех, кто каждый год два раза ездил на парад в Москву и возвращался мимо кладбища, такая мысль на ум не пришла. Всякая подобная мысль так изменит любую жизнь, что и мистики не надо, ведь вполне возможно он мог тоже стать адмиралом.
Не стал точно, а кем стал, что делает? Не знаю, но думаю, жалеет, что не адмирал.
А я вот теперь думаю – мистика это или нет?
Или, возможно, наша жизнь вся повсеместно пропитана сплошной мистикой, просто её увидеть, заметить надо, понять и не дразнить, что бы никогда ни о чём ни где не жалеть.